Часть 2
Глава 1
Пётр Петрович передал Вере бразды правления больницей, которая нуждалась в срочном капитальном ремонте. Машина «скорой помощи» доживала последние дни, котёл центрального отопления отключался сам по себе, а в трубы можно было спокойно забивать гвозди ударом ладони. Так как хозяйственную помощь никто не предлагал, то Вера сама отправилась на её поиски.
В администрации района понимали, что без центрального отопления участковую больницу в Андрюшино на зимний период придётся закрыть, но изменить ситуацию не могли, страна нищала на глазах.
После многочисленных хождений по кабинетам вместо денег на покупку нового котла для кочегарки Вере был выдан официальный бланк, где обещалось оплатить покупку двух котлов в ближайшем будущем. Бланк с печатью на руках — это лучше, чем ничего, и Лебедева как главный врач участковой больницы, с оптимизмом новичка отправилась в районную больницу, ибо, как любила говорить её мама, под лежачий камень вода не течёт.
Главный врач района, товарищ Тимин, только руками развёл, время такое, мол, все нуждаются, дескать, выживай, как сможешь, а мы мешать не будем.
Эти слова стали девизом для Веры, её новая должность требовала от неё активных действий! После увольнения Буталова Сергея на должность завхоза Андрюшинской больницы был принят его брат, Буталов Виктор. Оказалось, что он был единственной кандидатурой в деревне, согласившейся стать материально ответственным лицом больницы. Веру успокаивало то, что за добросовестность Виктора ручалась его жена, фельдшер по детству, которой Вера доверяла как коллеге, а старшей медсестре, Лидии Ивановне, она доверяла как другу.
В один из дождливых осенних дней, когда урожай картошки уже сушился в гараже, Вера отправилась в город, ободряемая девизом «Кто ищет, тот всегда найдёт». Может быть, и права народная мудрость, что все дороги ведут в Рим, а для неё в настоящем моменте они вели только в Тюмень!
Тюмень представлялась ей небольшим городком, где даже в воздухе витал дух преобразований матушки Сибири. Верино хождение по инстанциям с протянутой рукой не имело особой последовательности, а совершалось наугад или наудачу.
У молодого депутата Тимофеева, начальника сибирского нефтепровода, котлов для больничной кочегарки не было, зато в его кабинете Веру напоили чаем, хотя в приёмной ожидали аудиенции очень важные люди.
Депутат Тимофеев вёл беседу с гостьей из далёкого села Андрюшино, словно она была единственным человеком во всей области, с которым можно было поговорить по душам о победах городской футбольной команды. На прощание депутат спросил свою посетительницу, в чём нуждается больница в Андрюшино. От неожиданности вопроса Вера попросила то, что первым пришло в голову. Через неделю по приказу депутата в туалетных комнатах больницы белели новейшие унитазы.
Потом настала очередь добиваться новой машины «скорой помощи».
В последнее время на больничном уазике даже выезжать за село было рискованно, машина не ездила, а жевала дорогу, и на такой рухляди везти тяжёлых больных можно было не в район, а сразу на кладбище.
До Тюмени приходилось добираться на перекладных, а в городе, на правах бедствующей родственницы, просиживала Лебедева часы в приёмной у заведующего департаментом здравоохранения. Дождавшись своей очереди, прежде всего она пыталась вдохновить организатора областного здравоохранения на отзывчивость к просьбам деревенских докторов. Через полтора месяца таких сидений просьба главного врача Лебедевой была удовлетворена, и область отправила в Андрюшино прямым назначением новейшую амбулаторию на колёсах, что очень не понравилось Клавдии Ивановне, которая уже занимала должность экономиста в райбольнице.
Ободрившись удачей, Вера начала осаду начальника отдела по снабжению одного из предприятий «Газпрома». Она сидела в его кабинете в состоянии боевой готовности, хотя в душе понимала, что её упрямство добром не кончится.
Бланк из райисполкома с обещаниями когда-нибудь заплатить за два котла не оказал никакого влияния на вежливого снабженца, но главное, что нужные больнице котлы на складах «Газпрома» в наличии имелись!
Упрямый хозяйственник не собирался лечиться в Андрюшинской больнице и котлами не разбрасывался. Он спокойно сидел в своём начальственном кресле и терпеливо ожидал ухода назойливой просительницы, которая всё это время пыталась пронзить взглядом его доброе сердце, рассчитывая на мягкотелость хозяина кабинета, но тот был тёртым калачом. Однако в какой-то момент терпение чиновника лопнуло, и он уже всерьёз захотел выставить посетительницу за дверь.
Изменение в его настроении Вера почувствовала нутром и улыбаться перестала. Теперь она сжигала мосты к отступлению, потому что добровольно уйти из кабинета начальника по снабжению без двух котлов для кочегарки: один для работы, а один — про запас — не имела права. Без центрального отопления больница зимой не больница, а бездушный морг.
Видя решимость деревенского доктора взять котлы боем, чиновник устало взглянул на часы под манжетой рукава фирменной рубашки и злиться перестал.
— Ну зачем вам, уважаемая Лебедева Вера Владимировна, два котла для одной кочегарки?
Вера среагировала мгновенно.
— И один котёл нас вполне устраивает!
— Ну что ж, уговорили, вы получите один котёл по программе гуманитарной помощи здравоохранению села. Документы оформите в 13-м кабинете, а я вас больше не задерживаю! Все хорошего!
Они разошлись без поцелуев!
Завхоз Виктор Буталов по горячим следам новенький котёл оприходовал под свою материальную ответственность, а изношенный был выброшен в топкое болото.
Радовалась Вера своим победам над разрухой медицинского здравоохранения недолго.
Централизованные поставки в больницы лекарственных препаратов, продуктов питания, бензина и мазута практически прекратились, а прошлые запасы закончились. Это были те кризисные 90-е годы, которые в истории её народа станут притчей во языцех!
Лидия Ивановна то и дело докладывала Вере список требуемых медикаментов, но однажды она просто ворвалась к ней в кабинет.
— Вера Владимировна! Бинтов для перевязки нет! Мамаша годовалого ребёнка с фурункулёзом, денег нет, она уже забыла, как эти деньги выглядят. Что делать?
— Вы правы, мы не можем сидеть сложа руки, Лидия Ивановна. Купите в аптеке в долг стерильные бинты, а я с получки оплачу, а вас прошу, предупредите шофера, что завтра мы едем в Тюмень.
На следующий день, сидя в новой машине «скорой помощи», Вера вспомнила папины наставления: «Вера, хорошо запомни, что бы ни случилось в твоей жизни, знай, что в любой ситуации, какой бы сложной она тебе ни казалась, есть выход! Его только надо найти!».
Когда Вера отправлялась в Тюмень, то все домашние дела по хозяйству ложились на плечи детей. Катя прибиралась в доме, доила корову и не давала поблажки малышам, в обязанности которых входило кормление скотины, мытьё обуви, вынос мусора и туалетного ведра, доставка дров к печам.
Вера полагала, что её административные старания для блага больницы будут одобрены начальством, коллегами и больными, а дети, без сомнения, поймут занятость своей мамы и всегда будут на ее стороне.
И теперь регулярно она приезжала в Тюмень, где весь световой день просиживала в департаменте здравоохранения, в отделе по снабжению, вела себя скромно, на рожон не лезла, понимая, что нужду имела не только её участковая больница, поэтому никому не надоедала, а просто ждала своего часа.
В этом отделе снабжения работали в основном женщины, и каждая из них пыталась свести концы с концами, чтобы сохранить финансовую обеспеченность системы здравоохранения всей области, но дебет с кредитом «пели романсы», то есть не сводились по причине отсутствия этих самых финансов.
В перерывах Вера угощала домашними сливками, тонко нарезанным салом, булочной снедью преданных своему делу служительниц бухгалтерии. Вскоре к регулярным приездам главврача Андрюшинской участковой больницы в департаменте привыкли, и Веру величали не иначе, как госпожа Лебедева.
Кто терпеливо ждёт, тот всегда своего дождётся! В один из приездов в Тюмень к Вере обратилась пожилая женщина, экономист, в семье у которой всё время что-то не ладилось.
— Госпожа Лебедева, зря вы время теряете, сидя под дверью нашего начальника. Дополнительных средств на вашу больницу в департаменте нет и в ближайшее время не предвидится.
— Я понимаю это сама, — печально согласилась Вера и с отчаянием добавила: — Но что мне делать, не подскажете? Как спасти нашу больницу? Ведь где-то должен быть, если не вход, так выход!
Когда в кабинете остались они вдвоём, экономист оторвалась от своих таблиц, с добротой посмотрела на упрямую просительницу и дала ей деловой совет. Это было всё, чем она могла ей помочь.
— Госпожа Лебедева, я вас прекрасно понимаю, но не надо тратить время, здесь вам не помогут. Вы, госпожа Лебедева, в отличие от многих, не просили «Дай!», а спросили: «Как?». Так вот что я вам скажу. Почти каждое предприятие области имеет долг по статье социальных отчислений. Отпуская средства на нужды вашей больницы, они могут этот долг покрыть. Такие предприятия должны быть и в вашем районе. Главное, найти предприятия, которые задолжали по социальным отчислениям, и раскрутить их на взаимовыгодных условиях.
Этот совет экономиста по снабжению сначала показался Вере бухгалтерской абракадаброй, но в ней звучала хоть какая-то надежда. Выйдя из департамента, Вера попросила шофёра подождать её возвращения, а сама отправилась бродить по улицам города, чтобы осмыслить дальнейший план своих действий. Теперь она была в роли Иванушка-дурачка, ей предстояло найти то, не знаю что.
Вместо ушедшего на пенсию шофёра, отслужившего свой век, место за баранкой «скорой помощи» занимал принципиальный трезвенник, верный супруг старшей медсестры Лидии Ивановны.
Федор Николаевич никогда не задавал ненужных вопросов, аккуратно водил машину и подкармливал Веру бутербродами, приготовленными его женой в дорогу. Это было так кстати, позавтракать перед дорогой Вера обычно не успевала.
Деловой совет надо исполнять по горячим следам, чтобы иметь успех. И вот главный врач деревенской больницы Лебедева, в своей искусственной шубе, расхаживает по городу, не имея определённого направления поиска этого успеха.
Тем днём не по-весеннему жарко припекало солнце, снег пропитывался влагой, и шагать по тротуару было трудно, тем более в широкой шубе до пят, но быстрая ходьба без цели назначения странным образом укрепляла Веру, если не физически, то морально. Прямая центральная улица вывела её в промышленную зону, где тротуары не расчищались и по ним весело бежали весенние ручьи, которые постоянно приходилось перепрыгивать.
После серии прыжков женщине захотелось плюнуть на всё и отправиться домой. Она оглянулась, чтобы сориентироваться, какими путями отступать, как перед её глазами замаячила вывеска «Фабрика по изготовлению лекарственных препаратов».
Со словами «Бог меня любит!» Вера отправилась в администрацию фабрики, где её внимательно выслушали.
Оказалась, что фабрика задолжала Тавдинскому районному управлению дорожной службы (ДРСУ) крупную сумму и была бы очень рада погасить этот долг своей продукцией, в которой так нуждалась участковая больница в Андрюшино.
Наполеоновские планы по обеспечению больных лекарствами главный врач района Тимин одобрил и подписал на имя Лебедевой доверенность, открыв ей путь к рыночной свободе.
— Эта Лебедева аферистка! Тюрьма по ней плачет! Выслать её надо обратно в Казахстан! — долго потом кричала Клавдия Ивановна в бухгалтерии, но напрасно, Тимин на подобные выпады своих подчинённых внимание не обращал.
Начальник районной дорожно-транспортной службы был не против погашения долга Тюменской фабрики выдачей медикаментов участковой больнице в Андрюшино, при условии, что Лебедева как должностное лицо закроет районный долг ДРСУ по социальному отчислению, за это он выдал ей список всех предприятий-должников.
Вскоре Андрюшинская участковая больница перестала нуждаться в медикаментах и продуктах. Здание больницы было отремонтировано внутри и снаружи, был доукомплектован медицинский инвентарь, а в кочегарке введён в эксплуатацию новый котёл, а Вера быстро освоила роль финансового рэкетира. Её приглашали на обеды районное начальство, и даже администрация района в качестве гуманитарной помощи выделила ей новые трубы для центрального отопления больницы и оплатила введение их в эксплуатацию, а северяне, которые расположились вблизи Андрюшино, — укрепили подъездные пути к больнице.
Когда же главный лесничий района в знак уважения простил долг Андрюшинской больницы в три миллиона рублей, который так и не смог оплатить бывший заведующий Пётр Петрович, то Вера поняла: Бог на её стороне!
Вскоре настала очередь для реставрации врачебного дома, который в течение месяца был обшит снаружи и изнутри, и при поддержке администрации райбольницы во дворе был выкопан колодец.
Дала свои плоды борьба главного врача Лебедевой с пьянством, теперь выпивать в больнице боялись не только больничный персонал, но и сами больные.
Жизнь в Андрюшина текла своим чередом, и это было замечательно, потому что сама Вера нуждалась в стабильности на работе и в семейном покое. Да и внешне она преобразилась, сменила причёску, приоделась и помолодела, не подозревая, что судьба приготовила ей очередной сюрприз.
Стояла майская оттепель, природа нежилась под ярким тёплым солнцем, у забора зеленела травка, и курочки во дворе искали червей, отощавших после долгой зимовки.
В тот день Вера пришла с работы пораньше, чтобы устроить детям семейный ужин с чебуреками, которые жарились по случаю её возвращения в семью, так как последнее время она была больше занята больничными делами, а дети управлялись по хозяйству. Вдруг перед кухонным окном промелькнула тень, женщина взглянула в окно, и её сердце ёкнуло в груди. По дворовому тротуару шагал собственной персоной ...её бывший муж. Быстро справившись с волнением, она схватила полено и выбежала навстречу незваному гостю.
— Верка, встречай своего благоверного! — приветствовал её бывший муж, раскрыв руки для объятий.
— Я тебе покажу Верку! …Ещё шаг, и прибью на месте!.. Убирайся вон со двора!
Пират залаял так громко и с таким остервенением, что внимание гостя переключилось со взбешённой Веры на пса, рвущегося с цепи.
— Пират, спокойно. Не узнаёшь меня?.. Это я, твой хозяин, помнишь? Я тебя самолично привёз в эту сибирскую глушь!.. А кто тебя печёнкой кормил? Ага, вспомнил-таки? Вот и хорошо, не сердись, я ведь тебя не забыл!
Пират лаять перестал, улёгся перед будкой, но продолжал рычать.
— Вера, как вы с Пиратом одичали, к вам теперь ни на какой козе не подкатить!.. Ну, не хочешь по-хорошему, так давай останемся друзьями. В дом-то пустишь? Я же безоружный, деваться мне некуда, не под забором же мне спать? Давай мириться, ведь не чужой я тебе и детям.
— Согласна, — сказала Вера, подумав, — только сбавь свою прыть и не смей ко мне прикасаться! Никогда!
Катя, Таня и Витюша услышали шум во дворе и тут же прибежали с поля, где они после школы раскидывали навозные кучи по картофельному полю. Увидев отца, встали рядом с мамой.
— Мыть руки и кушать, — обратилась Вера к детям тоном, не терпящим возражений, — и вашего папу к столу зовите, он, поди, проголодался с дороги.
Если честно говорить, то Женя не ожидал, что его пригласят на семейный ужин и оставят ночевать. А наутро он принялся за работу, накопившуюся за годы отсутствия в доме мужчины: двери расшатались и плохо закрывались, полы в стайках прогнили, забор покосился. Поэтому Вера кормила его сытно, как хорошего работника. Ей было приятно то, что сам Женя оценил её труд по благоустройству усадьбы.
— Двор огородила, забор построила, хорошо. Колодец во дворе выкопала, молодец. Огород насадила, уважаю. Окрепла ты на деревне, кулаком не перешибёшь.
Постепенно двор превратился в строительную площадку, где Евгений с зари до зари что-то чинил, что-то ремонтировал, но его трудовой энтузиазм никак не отражался на отношениях с матерью его детей.
После того, как Вера очнулась в реанимационной палате, её словно подменили, вместо неё была другая женщина, привыкшая к одиночеству, сильная как волчица и деловая как раненый командир Щорс из революционной песни, которую она любила напевать, управляясь по хозяйству.
Дети встретили приход отца по-разному. Если младшие дети были рады-радёшеньки, то Катюша — настороженно.
С приездом отца Танюша чувствовала себя под его защитой, ведь папа — это вам не собака Пират или её старшая сестра Катька, папа — мужчина, и этим всё сказано!
Семилетний Витя в присутствии отца замолкал, но старался всегда быть рядом с ним. Оловянным солдатиком стоял мальчик рядом с папой и любовался его походкой, его плечами, его руками и всем, что тот делал по дому. Витя всегда жалел, что смутно помнил своего отца, когда тот ушёл из дома. Он не понимал, почему папа ушёл и почему тёмной ночью, но никогда не спрашивал.
В последний раз мальчик видел отца вечером, когда пришёл из школы, а папа в тяжёлом тулупе стоял на пороге дома, но в дом его не пускали дедушка и бабушка, в руке у бабушки была скалка. Витя поднялся по скрипучим ступенькам на крыльцо и хотел поддержать папу, чтобы тот не шатался, но папа всё равно шатался, а потом упал, придавив сына своим телом в тулупе. Папа был таким тяжёлым, что Витя не мог дышать, тогда он подумал, что умирает, и очень испугался. Этот испуг и мешал ему помнить папу, а теперь, когда тот вернулся, мальчик хотел запомнить отца, чтобы больше никогда не забыть.
Витя рано осознал своё мужское одиночество. Когда он был маленьким, никак не мог придумать, как ему заменить папу. Однажды он даже предложил маме быть папой, когда она читала книжку перед сном, но не мог придумать, где будут спать их дети, ведь кроватей в доме лишних не было.
Катя никому не говорила об отце. Она не могла его простить за то, что тот её обманул — когда утром мама не пошла на работу, а лежала на кровати с пеной у рта, заверил её, что мама наркоманка, что она напилась таблеток, что скоро проспится и встанет. Поэтому в то утро она спокойно ушла в школу, а умирающую маму увезли в больницу чужие люди, потому что она совершила самоубийство.
***
Страшно было дома без мамы. В их доме собирались деревенские пьяницы, пили водку с отцом, орали песни, ругались матом и расходились под утро. Малыши спали только рядом с ней, они просили у Кати еды, а в доме кушать было нечего. Только один раз досталась им жареная печень, которую папа хотел отдать Пирату, а про её день рождения он не вспомнил, только Лидия Ивановна принесла Катюше в школу кулёк конфет от мамы, которую долго не выписывали домой. Тогда Катя впервые прочувствовала, как сильно её любит.
Потом приехал дедушка из Караганды, его вызвали по срочной телеграмме, и он привёз маму из больницы домой, а Катя её не узнала, думая, что дедушка что-то перепутал и вместо мамы привёл в дом хромую старушку в платочке, которая была только похожа на настоящую маму.
Но это время осталось в прошлом, и его вспоминать Катя не любила, теперь она была достаточно взрослой и больше никому не даст провести себя на мякине, даже отцу, который приехал к ним непонятно зачем.
Вера приветила бывшего мужа без каких-либо эмоций, приехал — хорошо, а не приехал — было бы ещё лучше, но она понимала, что крестьянское хозяйство требует мужских рук, а приглашать в дом мужчин со стороны одинокой женщине было чревато сплетнями.
Женя похрапывал в зале, и ему было невдомёк, что его присутствие обернулось для неё возвращением в прошлое, когда ей пришлось начинать жизнь сначала и учиться рассчитывать только на себя, как и детям, которые остались без отца!
***
Вера вспомнила, словно это было совсем недавно, и тот зимний вечер, когда ей не дали спокойно уйти в иной мир. Потом, когда она пришла домой, слабая и хромая, взять себя в руки и жить дальше ей помогал отец. Он управлялся по хозяйству, расставлял мебель, боролся с древесным грибком в подполье, а Вера раскладывала вещи, убирала в комнатах и готовила еду.
Один из тех вечеров она не забудет никогда.
Папа сидел в окружении детей перед телевизором, где показывали фильм про одинокую женщину с ребёнком, главную роль играл артист Бондарчук. У него получилось передать ту любовь, которую герой испытывал к этой женщине, и особенно любовь к её сыну.
В доме царил порядок и уют, мебель уже стояла на своих местах, и ничего не напоминало о переезде. Вера любила такие тихие вечера. Она накрывала стол для ужина. Прошла в зал взять глубокие тарелки из серванта, а потом, неся тарелки на кухню, споткнулась о невидимую преграду. Что могло случиться в зале, где мирно сидела перед телевизором её семья?
Ещё раз осмотрев сидящих перед телевизором детей, она поняла, что незримой преградой на пути было духовное потрясение её Вити, которое может чувствовать только материнское сердце. (Как раз показывали тот момент, когда Бондарчук обнимал чужого ему мальчика как родного сына.)
За ужином мальчик не обронил ни слова, а после ужина сразу отправился спать. По тому, с каким усердием он натягивал на голову одеяло, Вера поняла, что с сыном творится неладное, но поговорить с ним не могла, он ничем не выдавал своё душевное горе, а после ухода отца закрылся в себе.
Ночью, когда старшие девочки спали, Вера услышала через дрёму тихое детское всхлипывание — накрывшись подушкой, плакал Витя. Она встала, подошла к его койке, присела рядом и тихо спросила:
— Что случилось?
— Ничего.
— Но ты плачешь…
— Нет, я не плачу.
— Что-то случилось?
— Ничего не случилось.
Вера осторожно погладила головку мальчика.
— Витя, я знаю, почему ты плачешь.
— Знаешь?
— Знаю.
— Тогда скажи сама, почему?
— Ты хочешь, чтобы к нам пришёл дядя, который бы тебя полюбил так же сильно, как тот дядя из фильма.
— А если этот дядя будет папой?
— Ох, сынок, мы с папой уже стали чужие друг другу. Мы любили друг друга, но теперь разлюбили, а без любви люди не могут жить вместе.
— Хорошо, мама, тогда пусть приходит другой дядя.
— Витенька, это произойдёт только в том случае, если этот другой дядя полюбит тебя так же крепко, как люблю тебя я.
***
После ночного разговора с мамой Витя спокойно заснул, а со следующего дня стал надоедать вечно занятой маме одним и тем же вопросом. Утром: «Мама, ты меня любишь?», вечером: «Мама, ты меня любишь?», перед сном опять: «Мама, ты меня любишь?». Первое время Вера не обращала на это внимание и только со временем поняла, что сказанные ею слова о потери любви к мужу сын принял глубже, чем следовало бы. Теперь Витя боялся потерять мамину любовь, как когда-то потерял эту любовь его отец, поэтому всегда держал маму в поле зрения.
Пока Танюша и Катя делали уроки, их братишка на кухне, где крутилась Вера, играл с машинами. Каждая грузовая машина превращалась в водовозку, потому что в Мирном водовозки развозили по домам настоящую воду, а вода из снега вызывала у Вити очень плохие воспоминания. Иногда он приходил на кухню к маме и важно сообщал новость:
— Мама, я уезжаю… на водовозке.
— Куда ты едешь, сынок?
— В Ленинград.
Вера символически кормила мальчика и давала в дорогу морковку или кочерыжку от капусты, а через некоторое время он возвращался.
— Мама, я уже приехал.
— На водовозке?
— Нет, на бензовозе.
— Пойду-ка я, сынок, тебе баню с дороги-то протоплю.
— А ты меня любишь?
— Конечно, сынок, люблю очень.
Пообещав довольному сынишке баню, женщина продолжала варить борщ. Так у них и повелось, что Витя внимательно следил, чтобы мама его любила.
***
Вера не собиралась бывшему мужу говорить, как тяжело одной нести ответственность за детей, ибо это уже не его дело. Она не могла поделиться с отцом детей и тем страхом, который мучил её последние годы и мог лишить её рассудка. Как рассказать Жене те истории, которые никогда не изгладятся из её памяти? Конечно, рассказать было и можно, но зачем?
Эти истории были вехами её личного одиночества как женщины, как матери.
***
Однажды Вера поддалась уговорам своих земляков из Казахстана, отправилась с детьми на речку Тавду, за деревню. Солнце припекало, сибирские ветры легли в штиль, дети веселились на берегу. Вера накупала Таню и Витю, а потом их перепоручила Катюше, а сама отправилась поплавать в реке, а так как течение в Тавде сильное, она плавала вдоль берега.
Неожиданно в нескольких метрах от себя женщина увидела в стремительном речном потоке Таню, в глазах которой стояла растерянность. Она бросилась в её направлении с вытянутой вперёд рукой и с головой ушла под воду, крепко держа в руке детскую лодыжку. Как же можно было не напугаться таким счастьем?
А Витя? Мальчик словно играл со своей смертью!
Вера не расскажет его отцу, что она испытала, когда её вызвали срочно прийти в детский садик, но не сказали зачем! Бежать по улице в туфлях на каблуках была невозможно, и она бежала по дорожной пыли босиком, запретив себя даже думать о том, что могло случиться с её сыном.
В помещении детского садика было холодно и тихо. Вера, не чувствуя ног под собой, взлетела по лестнице на второй этаж. Когда она вошла в раздевалку, то там уже полукругом сидел весь коллектив детского сада и молчал. От такого скорбного молчания Вера забыла дышать.
— Он жив?
От этого вопроса заведующая детским садом встрепенулась и поняла, что существует ещё более страшная новость, чем незавершённое повешение ребёнка.
— Ох, слава Богу, он жив.
Как только дыхание вернулось к Вере, из её глаз полились слёзы.
— Ну что вы, Вера Владимировна, успокойтесь, ваш Витя спит в спальне. Разбудить?
— Нет-нет, не надо. Что с ним приключилось, кто-нибудь мне скажет?
— Витя повесился на капроновой верёвке, по которой вьюны поднимаются к крыше веранды. Взял и намотал эту верёвку вокруг шеи, а потом спрыгнул с поручней веранды вниз. Хорошо, что веранда была невысокой и нянечка вовремя подоспела, но на его шее осталась кровянистая борозда. Вы только не волнуйтесь.
Но Вера и не думала волноваться, она была счастлива, ведь, что бы там ни случилось, а её сын жив!
Садик в то лето сгорел, пожарная машина из района приехала тогда, когда от детского сада остались только черные головёшки, и осенью Витя пошёл в первый класс.
Как признаться Жене, что Вера как мать не могла защитить его детей от несчастного случая, который обычно приключается без предупреждения.
То воскресное утро предвещало быть замечательным, тёплым и солнечным весенним днём. После выгона коров к Вере на минутку попить чаю и рассказать новости зашла Валентина, сестра Ивана Илларионовича, а новости у неё были хорошие.
Вале предложили работу в сельсовете с предоставлением жилья. Теперь она и её семья съезжала из родительского дома в интернат, раннее предназначенный для школьников, живущих в округе Андрюшино. Пока подруги распивали утренний чай, беседовали о том, каким предвидится лето, Верины дети досматривали свои воскресные сны в детской спальне.
После чая Вера проводила подругу до оврага и уже возвращалась домой, как её окликнула Валентина, уже с другого края оврага:
— Скорее! Вера, там Витя, на плоту! Его несёт в Тавду!
— Нет, Валя, это неправда, Витя спит дома!
Вера была уверена, что с сыном всё в порядке.
— Да нет же! Это точно Витя! Беги скорее, его уносит течением!
В тот год во время половодья овраг почти до краёв наполнился талой водою. Вера подбежала к оврагу и, о ужас, увидела сына — он стоял на дощатом плотике с совковой лопатой в руке. Плотик стремительно отходил от берега, а Витя завороженно глядел куда-то вдаль. На её окрик мальчик недовольно обернулся, а она, кубарем скатившись под овраг, к самой воде, протягивала к нему руки.
— Витя, сынок, дай мне ухватиться за лопату. Не бойся, только протяни мне лопату.
— А я не боюсь.
— Я знаю, что ты смелый, но протяни мне лопату, а я буду твоим якорем.
Мальчик заартачился было, но лопату протянул. Вера, ухватившись за неё, подтащила плот из трёх досок к берегу, потом схватила сына и увесистым подзатыльником отправила домой спать.
Жене не обязательно знать, что в последнее время она взяла за привычку тайно крестить детей, он вернулся не для того, чтобы жить с детьми и отвечать за их жизни.
***
Прошла неделя после приезда Жени, наступила суббота, а суббота — это уборка и баня, а идти в баню каждый из членов семьи должен в свою очередь.
Так принято в деревне: девочки ходят в баню с мамами, мальчики — с папами, а Витя мылся в бане сначала с Таней, а с шести лет стал мыться один. Он всегда старался вымыться до полуночи, так как боялся банницу, зелёные глаза которой появлялись на закопчённой стене бани в полночь, в чём его заверяла Танька, предпочитающая мыться вместе с Катей. На всякий случай Витя брал с собой в баню Пирата. Пёс страдал от жары в предбаннике, но исполнял свой собачий долг добросовестно. Конечно, пойти в баню с папой мальчику очень хотелось, но хотелось втайне.
— Женя, возьми Витю с собой в баню. Это поможет тебе наладить отношения с ним.
— Вера, зачем? Нет, я привык мыться один, так сказать, без свидетелей.
— Женя, поверь, для Вити это очень важно. Его друзей берут на охоту, на рыбалку и в баню их отцы, а Витю — никто и никуда. Он такой у нас, Витя, никогда не скажет, что он хочет, и даже вида не покажет, но пойти в баню с отцом для него очень важно.
Уговорив Женю, Вера отправилась уговаривать и Витю.
— Витя, иди с папой в баню.
— Не пойду.
— Как же ты не пойдёшь, когда время идти в баню для мужчин. Девочки уже помылись.
— А он сам этого хочет?
— Кто?
— Папа. Он хочет идти со мной в баню?
— Женя, ты хочешь пойти с Витей в баню! — прокричала она громко, и тот ответил из спальни: — Конечно, сынок. Давай, Витёк, собирайся с папой в баню.
Витя был счастлив, папа признал его своим сыном и захотел с ним мыться в бане!
***
Если отношения Жени с младшими детьми уладились, то старшая дочь постоянно портила ему нервы. Катя демонстративно не признавала право пришлого отца делать ей замечания.
Во-первых, он заподозрил её в воровстве, а она не воровка. Правда, за честность Насти, дочки тёти Вали, которая с утра до вечера гостевала у Лебедевых, Катя поручиться не могла.
Во-вторых, никто папу обратно в дом не звал, и без него справлялась семья. Катя и огород копала, и картошку с мамой сажала, и по хозяйству управлялась как взрослая. Она даже деревенских пьяниц из дома выгоняла, если те жаловали проведать «докторшу», потому что её мама была для этого слишком деликатная. Катя имела право, управившись по хозяйству, уходить из дома на гуляния. Поэтому девочка не терпела, когда отец пытался ей это запретить.
— Послушай меня, Женя, — говорила Вера мужу, чтобы помочь ему понять Катюшу, — перестань дуться на девочку, это ни к чему не приведёт. В Андрюшино она хоть и своевольной стала, но никто её не обижает, и младшие за ней, как за каменной стеной. Наша Екатерина во всей округе имеет славу Жанны Д’Арк! И по дому она управляется, и детей воспитывает, они её лучше слушают, чем меня, только готовить не любит. Однажды зимой Таня прибежала домой и плачет, что её какой-то пацан с горки толкнул, так Катя, в фартуке и тапочках, в самый мороз как фурия из дома выскочила, всех ребят распугала, что у горки играли, а позже выяснилось, что никто её сестрёнку и пальцем не тронул, так наша Таня за соседскую девочку вступилась… Ведь я так надеялась, что ты мне поможешь с Катей справиться как отец, а ты сам её побаиваешься. Не будет она тебя слушать, не заслужил ты её доверия, а жаль.
О Кате и её подростковых проблемах Вера в последнее время делилась только со своей подушкой, которая бережно хранила её материнские слёзы, а больше было не с кем.
***
Надо сказать, что Вера сама удивилась тому, как быстро Катя прижилась в деревне. Уже в первую школьную неделю девочка в кровь расквасила нос на перемене самому задиристому хулигану, и Веру за этот поступок вызвали в школу. С того времени и начались у неё хождения по мукам. Удержать Катю дома, научить быть послушной и скромной — всё равно что делать мёртвому припарки. Старшая дочь росла как дикая малина, колючая и вольная. Она без уговоров управлялась по дому, по хозяйству, но переделав дела, уходила в ночь из дома и жила жизнью деревенской детворы. Вере оставалось только ждать её возвращения, просиживая все вечера у окна на кухне.
От этого очень утомительного занятия можно накликать и беду.
Как-то раз в сердцах она обратилась к дочери:
— И где тебя черти носили всю ночь! Я вся испереживалась! Господи, хоть бы ты ногу сломала на своих гуляньях, чтобы немного дома посидела, остепенилась! Посмотри вокруг себя внимательно, почти все деревенские подростки пьют, матерятся и устраивают драки. Сидела бы ты лучше дома и читала книги, которые я из деревенской библиотеки принесла. А ту, что ты сама выбрала, прошу по-человечески, забрось. «Крёстный отец» тебя до добра не доведёт, это не просто книга, а исповедь человека, который продал душу дьяволу. И зачем такое читать? Тут тебе не радужная Америка для итальянской мафии, тут дно человеческой жизни по Максиму Горькому.
Постепенно это ожидание дочери с гуляний вошло в привычку. Но как-то раз Вера, не дождавшись возвращения дочери, задремала, и в этой дремоте до её слуха стали доноситься протяжные стоны: «Мама… мама... помоги».
От этого стона Вера мгновенно проснулась. Дома никого не было, и она кинулась на крыльцо. Весенний рассвет только занимался, и земля встречала утро первозданной тишиной. Слякотный март днём расквасил деревенские улицы, а утром землю приморозило и рытвины на дорогах застыли в безобразных формах.
— Почудилось мне. Вот где опять эта скотинка пропадает! Бог, не дай мне сойти с ума! Дева Мария, храни Катю под своим материнским покровом, беда мне с этой девочкой!
Успокоив себя короткой молитвой, Вера собралась было войти в дом, как у ворот опять послышались протяжные стоны.
Пират ещё раньше заметил, как во двор вползало странное существо, пахнувшее дочерью его хозяйки вперемешку с резким запахом людей мужского пола. Если он не лаял, а сочувственно поглядывал на девочку, то её мама, увидев её, коротко ахнула и остановилась, она не понимала, что надо делать в первую очередь.
Получалось, что Катюшу, её гордость и отраду, втоптали в грязь, над ней надругались и бросили у забора?! Эта мысль оглушила женщину, и она переступила через стонущую дочь и вышла за ворота, прихватив с собой железную цепь. Но за воротами никого не было. Тогда она словно опомнилась, бросила цепь наземь и кинулась к девочке, чья одежда была изодрана и в грязи.
Когда Катюша уже лежала на кухонном полу, Вера принялась лихорадочно набирать номер милиционера, но вместо милиционера в телефонную трубку ей ответила Валя, сестра Ивана Илларионовича.
— Валя, случилось самое страшное, этого я боялась всю жизнь. Я не знаю, кто надругался над моей дочерью, но этот кто-то должен ответить по закону чести!
От своего материнского бессилия женщине хотелось метать и рвать, но, так как воевать было не с кем, она села рядом с пьяненькой Катюшей и, горюя, закрыла лицо руками.
— Мама, мама, не плачь. Ничего страшного не случилось. Нога только болит очень. Я ведь сама домой… пришла. Никто меня не насиловал, попробовал бы только, и что ты такое взяла себе в голову!
Тут в дом степенно вошла обеспокоенная Валентина. Она с расторопностью купчихи налила полное корыто тёплой воды и выкупала Катю, как её заботливая мама, а девочка млела в тёплой воде и пьяно приговаривала:
— Тётя Валя, вы такая добрая, с вами и поговорить можно, не то что с моей мамой. Знаете, что я вам скажу?.. Моя мама — вреднючая злючка!
Вера слушала этот укор дочери и ничего не могла возразить, она тихо радовалась, что та вернулась-таки домой.
Выспавшись, Катя рассказала про свои ночные приключения. Она с одноклассниками справляла 8 Марта в доме у одного мальчика, выпила вина и, почувствовав себя пьяной, сбежала из компании, хотя гулянка была в самом разгаре. Чтобы никто не помешал уходу, Катя вышла на крутой берег через заднюю калитку, а так как было темно, то она, поскользнувшись, покатилась прямо к реке, которая днём раньше освободилась ото льда.
Катя повредила себе голень правой ноги. На рентгене у девочки был выявлен перелом. Так сбылось Верино необдуманное пожелание. Нога срослась быстро, и опять Катя по вечерам стала допоздна гулять по деревне.
Перед тем, как приехал в Андрюшино Женя, Вера поменяла тактику в воспитании старшей дочери, которой уже не помогало ни сидение в бане и в погребе, ни воспитание прутом. Теперь Вера заманивала Катиных подружек к себе домой и угощала их различными сладостями, от которых желание погулять у подружек пропадало, и они коротали вечер у неё в доме.
Зачем рассказывать плохое о дочери бывшему мужу, когда Катя и так игнорировала отца, ибо сама она, Вера, понимала, что цель приезда отца была далека от воспитания детей.
Женя нуждался в официальном отказе от алиментов.
Свой отказ от алиментов Вера променяла на доверенность для продажи машины, которая за давностью лет превратилась в кошачий туалет. Покупатель на машину нашёлся быстро, задаток за машину, два с половиной миллиона рублей, Женя взял себе, а остальные три миллиона причитались Вере с детьми.
Через две недели добросовестного труда Женя вошёл к ней в спальню с необычным предложением.
— Вера, я ведь тебе не чужой, а давай вспомним молодость? Я прилягу к тебе?
— Женя, брось валять дурака, я и так сильно устала и очень хочу спать.
Мужчина в знак согласия звонко хлопнул себя по коленям.
— Знаешь, Верка, если бы ты согласилась, то я бы сам не знал, как мне быть. Ведь ты у меня ядрёной бабой стала, просто на загляденье, с тобой уже так просто не справиться.
От этого признания Вера даже проснулась.
— Женя, брось ты всякую чепуху городить. Я же не кусаюсь. Но вот что обдумываю: Витя к тебе привязался, шагу без тебя не делает, ему отец нужен. Поэтому я допускаю между нами договор. Ты останешься в моём доме, но только как отец наших детей.
Женя огорчённо покачал головой и убеждённо проговорил:
— Вера, пойми, я бы рад остаться, но для трезвой жизни не готов.
Это был последний разговор между бывшими супругами, потому что утром следующего дня Женя пропал и след его простыл. Он ушёл, не прощаясь, оберегая свою семью от своего пагубного пристрастия к выпивке.
Глава 2
Прошло немного времени после того, как бывший муж cбежал из дома не попрощавшись, но при деньгах и с заверенным отказом от алиментов. Так уж случилось, был муж и сплыл, а жизнь семьи Лебедевых шла своим чередом.
Вскоре Катюша совсем от рук отбилась. Вера терпела, терпела и стала действовать!
Как можно было допустить, чтобы Катя ночевала в доме у подруги Лизы, что жила по соседству? Да, она обидела дочь, но это же было в воспитательных целях!
Дом Лизы находился неподалёку, но устраивать разборки с дочерью при чужих людях Вере не хотелось, а хотелось, чтобы та сама поняла, что от мамы никуда не сбежишь. А тут на ловца и зверь прибежал, в дом пожаловала Лиза, чтобы забрать Катины вещи.
Девушке уже исполнилось 18 лет, после окончания школы она нигде не училась и не работала, а целые дни болталась по деревне и искала приключений на свою голову.
Вера пригласила Лизу войти в зальную комнату и начала разговор с глазу на глаз.
— Елизавета, при всём к тебе уважении, не думай, что тебе сойдёт с рук совращение моей дочери. Катя не достигла совершеннолетия, она по закону не отвечает за свои проступки, а за неё отвечаешь ты! Есть статья Уголовного кодекса Российской Федерации за вовлечение несовершеннолетнего человека в пьянство и бродяжничество! Ты спаиваешь мою пятнадцатилетнюю дочь и привлекаешь её к разврату!.. Дорогая моя, разврат для девочки — это не тогда, когда она вступает в половую связь с мужчиной, а тогда, когда она не ночует дома. Вот за это тебе придётся отвечать не мне, а судье!
Веру обрадовал явный страх в глазах юной собеседницы, и она продолжила свои угрозы, превращаясь из агента полиции нравов в кровожадную ведьму.
— Ты хочешь в тюрьму?.. Если нет, то подумай хорошо, ведь твоя разгульная жизнь добром не кончится! А теперь отвечай, где Катя?.. У вас? Почему она ночевала у тебя в доме, если у неё есть ещё мама и есть собственное жильё! Ты думаешь, что я ждать буду суда? …Нет, девочка! Я с тобой разберусь без суда и следствия, тем более без свидетелей! Я думаю, ты знаешь, кто я такая?
Тут Лиза отчаянно заморгала глазами в знак согласия и стала оглядываться по сторонам, но в доме, обставленном по-городскому, были только они вдвоём, а Вера продолжала свой натиск с таким выражением лица, что ей позавидовать мог законченный мародёр!
— Так ты знаешь, кто я такая? — повторила Вера вопрос уже по слогам.
Лиза покорно кивнула головой, и Вера удивилась, потому что сама ещё не определилась с этим вопросом.
— Хорошо. Ты знаешь, на что я способна?
— Да, — чуть слышно проговорила девушка.
Тут Вера удивилась вдвойне. На что она была способна, чтобы уберечь свою дочь от всего вселенского зла, знал один лишь Бог.
— Так вот, если я тебя… ещё хоть раз ...хоть один-единственный разочек увижу рядом с моей дочерью, то…
Лиза, не дослушав окончание фразы, выскочила из дома Лебедевых и стремглав понеслась к воротам, которые, к её счастью, были открыты, потому что в этот момент Пират сорвался с цепи, и Вера еле удержала пса, чтобы тот не кинулся вслед и без того перепуганной девушки.
Пьющим родителям Лизы льстило, что дочка самой врачихи у них нашла себе кров, и они в этом не видели особой беды, и Вера это прекрасно знала, и к вечеру этого дня она лично потребовала у них расписку, по которой теперь они несут полную ответственность за её несовершеннолетнюю дочь, сбежавшую из дома. Родители Лизы правильно оценили сложившуюся ситуацию, и в этот же день Катя вернулась домой.
После ноябрьских праздников Вере выдали зарплату за три месяца, так что пришло время детей приодеть. В тот год был собран хороший урожай картошки, на зиму сделаны заготовки овощей, мороженые туши свиней уже висели под потолком на веранде, корова отдоилась и жевала сено в сарае, и семья Лебедевых, оставив все неотложные дела по хозяйству и уход за Пиратом на соседку Фриду, отправилась в Свердловск, так как земля слухом полнилась о том, что одежда на свердловском рынке продавалась гораздо дешевле, чем в Тюмени.
Вера и дети приехали на вокзал на рейсовом автобусе. Первый раз за столько лет дети выехали из деревни в город. Уже на привокзальной площади Катя, осмотревшись вокруг себя, тихо прошептала маме на ухо:
— Мама, мы нищие!
С этим трудно было не согласиться. Теперь есть деньги и одежду можно купить, но как исправить сложившиеся отношения между матерью и детьми? Вере казалось, что дети её не любят, а в последнее время эта любовь ей была очень необходима. Катя, Таня и Витя принимали её заботу как некую материнскую обязанность, как что-то само собою разумеющееся, её уважали, но не любили. Это было до боли обидно, ведь она была готова для детей и звёзды с небес срывать, целый год в Деда Мороза играть, чтобы её дети обняли просто так.
В Тюмени путешественникам не повезло с билетами и пришлось целую ночь провести на вокзале в ожидании утреннего поезда. Напротив скамеек, где расположилась Вера с детьми, уже который день жила своей привокзальной жизнью чужая семья, открыто и без всякого стеснения.
Полусонные родители сидели посередине скамейки, рядом с отцом примостился мальчик лет шести, а его сестра, примерно двенадцати лет, сидела с матерью. Когда дети проголодались, то попросили у родителей еды, и те разослали их в разные стороны, попрошайничать. Где-то во втором часу ночи дети вернулись, и оказалось, что мальчику дали подаяний больше, чем его сестре, поэтому ему достался бо;льший кусок хлеба. Дети ели хлеб, запивая его водой из бутылки, которую мать наполнила из крана в туалете, а отец для себя и жены купил бутылочку водки. Вскоре привокзальная семья наелась и напилась, потом родителей сморил сон, чуть позже уснул и мальчик, положив голову на колени отца, а его худенькая сестра не спала, она охраняла покой своей семьи.
Как бы хотела Вера испытать на себе хотя бы часть этой детской заботы, с которой худенькая бледная девчушка укрывала свою маму каким-то стареньким потёртым одеяльцем. Видимо, женщину донимал сильный зуд в паху, отчего она постоянно скидывала одеяло, а её дочка исправно его поднимала и опять нежно укрывала свою маму, чтобы та выглядела более пристойно.
В ту ночь на вокзале Вера поняла, что она виновата перед детьми, потому что не научила их любви и заботе о ней как о матери. И потому что она просила у Бога не любви детей, а любовь мужчины. А может быть, дети росли бездушными, потому что она была слишком строга к ним или наоборот? Как учить детей себя уважать, Вера знала, а как выучить детей себя любить, не ведала.
Базар в Свердловске — это зрелище, от которого захватывало дух у любого человека, особенно если он прибыл из деревни. Разнообразие товара, гам и многолюдье просто ослепляли и оглушали одновременно.
Попривыкнув к толкотне, Вера стала покупать необходимую одежду для детей. Вите быстро наскучило хождение по базару, держась с мамой за руку, он вырвался на волю и тут же потерялся среди развешанных азиатских ковров.
Веру тут же бросило в жар, она ринулась за убегающим сыном, крепко схватив за руки Таню и Катю, которые тут же заартачились. Но бесполезно, Вити нигде не было видно.
Суматошно побегав вокруг да около, Вера упала духом, остановилась и крепко прижала дочерей к себе. Такая мамина фамильярность на виду у всех Кате очень не понравилась, она вырвалась из маминых объятий, и в этот момент вдалеке прошмыгнул Витя. Опять началась за ним погоня, и опять без результата, мальчик потерялся, помощи просить было не у кого, кроме Бога.
Вера с девочками тихо прочитали молитву «Отче наш…» и пошли куда глаза глядят.
Когда рядом с торговцем вениками показалась одинокая фигурка мальчика в чёрном, похожего на юного черкеса, то их радости не было предела, потому что в нём они узнали Витю, одетого в новую одежду, который с кавказским достоинством стоял между торговцем вениками и нищим, просящим у людей подаяние. Вера купила веник, положила перед нищим 100 рублей, обняла притихшего сынишку, потом Таню, а Катя смотрела на них с высоты своего подросткового возраста.
На этом базарный день для семьи Лебедевых закончился. Пришло время навестить родного дядю Андрея, который проживал в Свердловске и встретил племянницу с детьми с радушием, а поздно вечером спросил про время отправления их поезда в Тюмень. Тут выявилась пропажа Вериной сумки, которую женщина могла оставить только в железнодорожной кассе у вокзала.
То, что в пропавшей сумке лежали не только билеты, но и все деньги, все документы и ценности, шокировало только дядю Андрея, потому что Вера была внутренне спокойна и радовалась тому, что все трое детей были при ней. Она перед сном молилась Богу молитвами святых из молитвенника, которые уже знала наизусть, а потом спокойно уснула.
Дядя Андрей не спал до утра, а с рассветом отправился в районную железнодорожную кассу и принёс потерянную сумку в купе за пять минут до отправления поезда в Тюмень. Довольные судьбой, Вера и её дети вернулись домой в новых зимних одеждах, и Пират радостно облаял возвращение своей семьи!
Приближались новогодние праздники. Зима выдалась снежной и морозной, а в Андрюшинской больнице исправно работало центральное отопление, больные получили необходимое медикаментозное лечение, продукты в полном ассортименте хранились в кладовых. Врачебный дом, обшитый рейкой снаружи и прессованной фанерой изнутри, преобразился, похорошел. Во дворе сложенных в поленницу дров хватало на год вперед, и в колодце стояла вода. Жизнь должна была радовать, но Вера не радовалась, она сходила с ума, ожидая возвращения старшей дочери с гулянок, а та приходила домой далеко за полночь, убеждая маму, что не курит и не пьёт, хотя от её разило сигаретами и вином.
Перед новогодними праздниками Катя совсем стыд потеряла, и Вера в три часа ночи отправилась на её поиски. Скрип шагов по снежному настилу был резок и неприятен слуху. Тоскуя, ходила она вдоль и поперёк деревни, как бродячая собака, которая не ужилась со своим хозяином. Увидев свет в окнах одной заброшенной избушки, Вера смело зашла внутрь. На кухоньке весь стол был заставлен пустыми винными бутылками. В жилой комнате вдоль бревенчатых стен примостились узкие кровати, на которых парами лежали подростки. Вера тяжёлой поступью вступила на середину и прорычала вопрос:
— Где Катя?
Из-под одеял тут же высунулись, как вылупились, подростки и без слов указали, кто рукой, кто кивком головы, на какой койке прячется её дочь.
Резким движением руки женщина откинула одеяло, и, как чёрт из табакерки, из кровати выскочил местный переросток Надымов, а за ним и Катя, которая тут же спряталась за его спиной. Уже то, что они оба были в одежде, обрадовало Веру несказанно, но она продолжала себя вести как надзиратель с заключёнными, не дала Надымову времени улизнуть от ответственности, стоя у него на пути к отходу.
— Сватай эту блудницу завтра же! Теперь тебе, Надымов, хана, до скончания века придётся мою дочь кормить и одевать! Совокупляться с несовершеннолетней девочкой — это преступление, которое карается по закону. Единственный путь избежать тюрьмы — это женитьба на моей дочери, которую ты сделал женщиной.
Тут подростки загалдели.
— Нет, Вера Владимировна, вашу Катю Надымов и пальцем не тронул. Попробуй её тронь, она бодается похлеще козы!
Вера опять не подала виду, что обрадовалась ещё больше, и отдала приказ по казарме:
— Все по домам! Голые и босые! Немедленно! Завтра разберёмся, кто на ком женится, а кто и разводится! А ты, дочь моя, марш домой и спать.
По дороге домой Вера мысленно благодарила Господа, что нашла Катюшу живой и невредимой, а дома развернула дочь к спящим младшим детям и сказала с грустью в голосе:
— На тебя ушли все мои силы, младшим уже ничего не достанется.
— Мама, я помогу их воспитывать. Я с ними в два счёта справлюсь.
***
Что там говорить, и младшим тоже доставалось от матери на орехи за непослушание. Наказание для Вити сводилось к десяти ходкам с нарубленными дровами, которые необходимо было из кучи дров за оградой принести под навес и сложить на поленницу. Однажды Вера замахнулась на мальчика метёлкой за какой-то поступок, но удар приняла на себя Катя.
Вот младшую дочурку, Таню, наказывать было и не за что. Она была всегда послушным и приветливым ребёнком. Только однажды отсидела девочка весь день с овечками, за то, что от любопытства нарушила утренний наказ матери не ходить по свежеокрашенным половицам зала.
Это случилось ещё летом, во время ремонта. Вера сама покрасила полы в зале и строго-настрого наказала детям в зал не заходить!
— Ни ногой! Понятно! — сказала она перед работой и для острастки пригрозила пальцем.
Возвратившись домой на обед, в первую очередь поспешила полюбоваться трудом своих рук и тут увидела на блестящем полу, покрашенном жёлтой краской, вереницу детских следов — туда и обратно. Это было уже слишком, и Вера вышла из себя.
— Кто это сделал?
Катя и Витя виновато смотрели в пол, а Татьяна — огорченно прямо маме в глаза.
— Таня, если ты не понимаешь человеческих слов, то сидеть тебе с неразумными овечками до моего прихода.
С овечками сидеть Тане понравилось, и к ужину она пришла и с удовольствием поведала всей семье целый сериал из овечьей жизни.
Так, в воспитании друг друга, незаметно для семьи Лебедевых пролетел ещё один год жизни в Андрюшино.
***
Вот и опять наступила предновогодняя суета, а потом празднование Нового года.
31 декабря Катя привела в дом своих друзей, а Вера встречала Новый год в семье Ивана Илларионовича, но не как невеста, а как подруга его сестры.
По новогодней традиции Валя на каждый праздник Нового года готовила какой-нибудь экзотический салат по новым рецептам. Выпив шампанское и наевшись заморского салата, Вера поддалась ласкам Ивана, который решил проводить одинокую женщину домой, но, провожая, завёл её в свою протопленную баню, где любил страстно и нежно. Это короткое женское счастье светилось у Веры в глазах, когда она возвратилась домой.
Дома творилось полное безобразие. На столе лежали тарелки с объедками, грязные стаканы, пустые бутылки из-под вина, а перед телевизором чинно сидели довольные жизнью Таня с Витей, и их лица, перемазанные шоколадом, сияли. Они рассказали маме, как весело встретили Новый год и что сама Катя ушла с друзьями погулять, оставив их одних дожидаться мамы.
После праздников наступили дни годового отчёта, но Вере было не до цифр и таблиц, потому что каждый вечер Катя уходила из дома с подружками, обещав вернуться к 10 часам вечера, а возвращалась далеко за полночь, и каждую ночь Вера сходила с ума, ожидая её прихода. Как она могла лечь спать, если не знала, где дочь и что с ней, а вдруг её обидели и некому спасти?
Такие ночные бдения очень сильно изматывали женщину, и вскоре ожидание дочери с гуляний перешло в ожидание страшного несчастья. Когда Катя в одну из крещенских ночей не пришла домой и в три часа утра, то предчувствие беды стало невыносимым. Вера сначала сидела у окна кухни, потом стала метаться по дому, перебегая от окошка к окошку. Потом долго сидела в детской, где малыши спали без задних ног, и в какой-то момент поняла, что больше нет мочи ждать дочь в полной неизвестности.
Вера вышла во двор, потом на улицу. Над деревней стояла кладбищенская тишина. Не зная, где ей искать Катю, она пошла туда, куда повели её ноги, за речку, в тайгу.
«Если что-то случится с Катей, то я не переживу, — думала она, шагая по глубокому снегу от дерева к дереву. — В принципе, я и так ничего не могу изменить в её жизни, живу я или нет… Зачем я молила о детях, если не в силах их защитить?.. Бог хотел сберечь меня от этого постоянного страха за их безопасность, когда отказывал мне в материнстве! Мужа можно выгнать из дома, но матери не выгнать своих детей, как не убежать от судьбы!.. Ведь я так просила Катю меня пожалеть, хоть сегодня прийти домой пораньше, ведь мне надо выспаться перед сдачей отчёта, а ей до меня нет никакого дела! Вот замёрзну я в тайге, тогда она вспомнит обо мне... а может быть, и не вспомнит, а может быть, без меня ей будет лучше. Ведь росла Золушка без матери, а выросла послушной и доброй, за принца вышла замуж и мачеху пожалела, а кто меня пожалеет?».
Вера замедлила шаг и оглянулась вокруг. Она не заметила, как перешла обледенелую речку, как вошла в тайгу. Вдруг ей почудилось, что кто-то незаметно подкрадывается.
— Боже, что я делаю здесь, в лесу, по колено в снегу? Надо идти обратно, вдруг Катя пришла? — прошептала она свои мысли вслух, и таёжное эхо подхватывало её шёпот и пересказывало его соснам, а сосны — звёздам, а звёзды...
Стоп, это просто бред какой-то! Вера встряхнула головой и подалась было обратно, в деревню, но ноги сделались чугунными, словно в колодках, а думы — чёрными и тяжёлыми.
— Не хочу я домой! Хватит с меня! Лучше бы я умерла пять лет назад, лежала бы теперь себе в могиле... зимой под снегом, весной — в тени сорняков, а дети бы жили себе и не тужили. Интересно, а кто бы меня, мёртвую, ещё помнил лет так через десять?.. Мама? Папа? Пират?
Мороз крепчал, но холод уже не мог помешать осуществлению новых планов женщины радикально поменять свою судьбу. Вера медленно развернулась и уже увереннее зашагала вглубь тайги, чтобы никто не нашёл её мёртвое тело и не надругался над ним, как это случилось пять лет назад, когда над ней надругался муж. Чем глубже она заходила в тайгу, тем покойнее становилось у неё на душе, которая замёрзла быстрее, чем тело. Потом вспомнилось то, что вызывало животный страх, то, что не должно повторить опять.
Вера вновь почувствовала бессилие умирающей, когда уже ничего нельзя изменить, хотя именно это бессилие, быть радостным человеком, быть доктором, быть женой и матерью, и стало поводом любой ценой, пусть собственной потерей жизни, достичь вечного покоя.
И перед глазами замерзающей женщины стали проплывать картины смертного покоя, которого в мире живых нет.
***
Вера помнила, как напилась таблеток, чтобы больше ни за кого и ни за что не отвечать, потом дала последний наказ старшей дочери и тут же провалилась в блаженное небытие. А что было потом?
Потом ей померещился свет. Этот свет она не видела глазами, перед глазами была только беспроглядная тьма, этот свет Вера видела зрением своего сердца. Двигаться в мёртвой пустоте было невозможно. В бездонной тьме движение тела не изменяло ничего. Когда свет стал гаснуть, Вера испугалась остаться в полной тьме. Этот страх был реальным, как реальной была внезапная мысль, что там, наверху, где гаснет свет, она непременно вспомнит что-то очень важное, что-то очень личное, без чего ей нельзя умирать насовсем!
Ей вспомнилось, с какой яростной силой совершила свой первый рывок из тьмы наверх, к гаснущему свету, потом был ещё рывок и ещё, пока яркий свет не ослепил её, и Вера очнулась. Она лежала под тонкой простынёй, на операционном столе, согретая операционной лампой, а из её тела выходили катетеры и разноцветные трубочки. Она помнила, как поднатужившись закричала: «Женя?», но крика не было. Это имя вызывало ужас, это имя носил тот, кого лучше не вспоминать никогда.
Потом Вера ощутила лёгкое поглаживание тёплой отцовской руки по волосам.
— Папа? — тихо позвала она, но не смогла пошевелить губами.
***
Это было её страшным прошлым, но что она делала сейчас, одна в тайге?
Зачем брела туда, где её ждала только тягучая пустота! А что если за этой пустотой последует и ад? А что если её дети будут никому не нужны и пропадут?
Она себя поймала на мысли, что опять трусливо сбегает от жизни, и содрогнулась от навязанного ей сумасшествия. Лучистый месяц сиял над тайгой серебристым светом. Вера протёрла лицо снегом и обратно пошагала в деревню, к детям, которым она будет опорой, пока её не призовёт Господь.
Вернувшись из тайги, женщина нашла Катю мирно спящей на своей кровати у печной стенки. Поправив детские одеяла, она так хотела уснуть, но встревоженная память ей мешала.
***
Когда Вера очнулась, то она была убеждена, что её спасла Богородица, без всяких на то доказательств. Когда её перевели в обычную палату, её мучила зубная боль по ночам. Идти к медсестре за обезболивающими таблетками не хотелось, при ходьбе у неё больно сводило судорогой ногу.
И тогда впервые в жизни Вера обратилась к Богородице, потому что стыдилась молиться Иисусу, ведь она покушалась на свою жизнь.
— Я знаю, что твои молитвы Богу угодны, ты меня вытащила, самоубийцу, с того света, чтобы мои дети не остались сиротами. А теперь сделай малость, сними зубную боль, мо;чи нет её терпеть! Я так хочу спать.
Помолившись, Вера заснула крепким сном, а когда проснулась, то её челюсть онемела, зуб не болел. Потом она вылечила зуб у стоматолога, но из-за судорог в ноге ходила как калека, поэтому решила менять судьбу с помощью молитв.
— Если уж ты, Господь, не дал мне умереть, то не оставь меня хромоножкой навек. Кому я нужна хромая, мне надо ещё детей поднимать, — взмолилась она однажды, и судороги постепенно прошли, потом восстановилась походка, осталась только ноющая боль в бедре, которая по ночам напоминала Вере о прошлом.
***
К утру Вера вспоминала своё безумие в тайге как наваждение и решила больше никогда не распускаться до щенячьего состояния, а взяться за активное преобразование своей жизни.
Во время очередной поездки по делам больницы в Тюмень она зашла в городскую православную церковь. Сам дух церкви, витающий под расписным куполом, был особый, не мирской. Батюшка в широких одеждах кадил перед иконами, и Вера, как завороженная, смотрела на него.
— Не стой здесь.
Злой шёпот старухи напомнил женщине, что её здесь не ждали, но об отступлении не могло быть и речи. Прежде чем принять причастие, надо было исповедоваться. Вера была согласна на всё, лишь бы её сердце вместо ожидания беды имело надежду на спасение, ведь она крещёная женщина, как же она об этом забыла!
Когда подошла Верина очередь исповедоваться, у неё пересохло горло от волнения. Батюшка был дружелюбным и внимательным. Первый грех женщина выдавила из себя.
— Я ушла от мужа… Нет, я с ним развелась.
— Вы были с ним венчаны?
— Нет.
— Так вы, сестра моя, и так жили с мужем в грехе-то. Ещё какой грех вас мучит?
Вера что-то промямлила о связях с другим мужчиной, сразу уверив молодого батюшку, что они были случайными и одноразовыми. Батюшке не понравилось её поведение, и он вконец потерял терпение.
— Женщина, вы видите, сколько людей ещё хотят исповедоваться. Вы лучше купите себе книжку об уроках исповедания и приходите в другой раз.
После этих слов Вера почувствовала себя самой дурной женщиной на свете, но из церкви без положительного результата уходить не собиралась. Она купила себе две иконы и на последние деньги заказала сорокоуст за здравие Катюши.
Через несколько недель поведение старшей дочери изменилось в хорошую сторону, и однажды она вместо гуляния осталась дома, а её мама взяла за привычку каждый день подходить к иконам и читать правила из молитвенника. Самым сложным в этом правиле было не сбиться в счёте, потому что «Господи, помилуй» нужно было произнести только 40 раз, а не 39 или 41. Ошибаться в таком святом деле ей не хотелось.
Как-то морозной полночью Вера терпеливо ждала с гулянья Катю, но не дома, а сидя на сугробе перед воротами. Выстуженные морозом звёзды пугливо затрепетали, ожидая восхождения на небосклон белёсой луны, когда она услышала не ушами, а в себе самой тихий властный и внятный голос, проникающий до самого сердца.
— Не живи жизнью дочери. Доверь её мне! Ты моё возлюбленное дитя.
В одно мгновение Вера почувствовала свободу и самоутверждение, что для Бога она дорога;, и это меняло всё!
Когда дочь вернулась с прогулки, Вера пригласила её к себе в спальню и перечислила дочери свои требования.
— Я учусь доверять тебе, Катя. Ты уже не нуждаешься в моей опеке, как раньше, но пока живёшь в моём доме, будь добра приходить домой вовремя. Если же вовремя прийти у тебя не получится, то в 12 часов ночи зайди в дом и скажи, где и с кем ты будешь гулять. Это правило не потому, что я тебе не доверяю, а потому, что я просто хочу спокойно спать ночами.
И Вера больше не волновалась, а Катя чётко исполняла своё обещание.
Завершением этого выхода из материнского рабства была годовая подписка на журнал «Молодая и привлекательная». Этот журнал должен был Вере напоминать, что она родилась женщиной, и выписать этот журнал ей посоветовала жизнерадостная Лидия Ивановна, которая её очень любила, хотя об этом никто и не догадывался.
Как старшая медсестра, Лидия Ивановна подняла тревогу из-за невыхода нового врача на работу и в обеденный перерыв отправила в её дом акушерку, а потом настояла на том, чтобы заведующий больницей, Пётр Петрович, умирающего доктора перевёз в реанимацию райбольницы.
Как Вера могла знать, что творилось на душе у этой женщины, когда та готовилась найти адрес её родителей и сообщить им плохую новость, и какое счастье испытала она, когда на третьи сутки ожидания ей сообщили, что Лебедева очнулась.
Видимо, быть добрым ангелом для Веры положено было Лидии Ивановне свыше, и по её личной просьбе Вера выписала журнал «Молодая и привлекательная». Лидия Ивановна не ошиблась, потому что через этот журнал Вера сама захотела быть и молодой, и привлекательной сразу, а в апреле она выиграла викторину, организованную редакцией журнала, получив в награду путёвку в Тунис!!!
Лидия Ивановна тоже выиграла эту викторину и тоже получила в награду путёвку, но в Тунис поехала Вера одна, потому что Лидия Ивановна отдыхать не умела.
***
— Вера, ну зачем тебе это надо, ехать на отдых к чёрту на кулички, когда у нас на даче можно прекрасно отдохнуть? Чем тебе наша дача не нравится? — спросила Римма дочь по телефону, но подумав, отправила Володю в Андрюшино, чтобы тот до приезда дочери из Туниса управлялся по хозяйству и присматривал за детьми.
В Москву Вера ехала в купе. Она чувствовала себя превосходно, счастливейшим человеком на земле, с кредитом в 3 миллиона рублей.
— Вы разве не боитесь, что редакция журнала «Молодая и привлекательная» вас надует?
Ответ на вопрос соседки по купе Вера уже знала и ответила с большой долей оптимизма.
— Даже если это путешествие будет обманом, то таким красивым, я бы сказала, королевским, обманом можно и обмануться. Про запас я взяла с собой трёхлитровую банку с солёным салом, а хлеб уж всегда найдётся. Так что с голоду я даже в Тунисе не пропаду. Разве можно пропасть с салом-то?
Оказалось, что купить хлеб к салу в Тунисе было совсем непросто.
Во-первых, выходить из гостиницы можно было только с кем-то вдвоём. Иначе при выходе из отеля одинокую женщину брали под конвой местные арабы. Поэтому за хлебом, как и к выходу в море, Вера всегда отправлялась со своей соседкой по комнате Маргаритой.
Во-вторых, туристы должны были питаться только в своих отелях, а булочные предусматривались для местных жителей, которые не понимали слово «хлеб», но Вера и Рита купили всё-таки горячие лепёшки и были сыты в течение всех семи дней отдыха. Если утром для них был предусмотрен завтрак в ресторане, а в обед для туристов накрывался «шведский» стол, то ужинали Вера и Маргарита в комнате, закусывая сало пресной лепёшкой и овощами, купленными на рынке.
Гуляя по далёкому зарубежью, Вера открывала для себя рай на земле.
Волноваться за семью, что осталась в далёкой Сибири, уже не имело никакого смысла, между Тунисом и Андрюшино не было никакой связи, поэтому ей ничего другого не оставалось, как беззаботно предаваться отдыху, солнцу и морю.
Морская вода в апреле не настраивает туристов на купание, но Вера купалась. Она медленно заходила в воду, вскрикивая от холодной волны, её сердце переполнялось небывалой радостью. На виду у всего пляжа весело плескалась женщина в море до посинения, считая, что пребывает на седьмом небе.
Во время морских купаний Вера познакомилась с очень интересным человеком, в котором сила и аристократизм сочетались с умом и чувствительностью.
Ганс был немцем, которого очень изумляло экзотическое купание русской туристки в холодной морской воде вне купального сезона.
Чтобы познакомиться с Верой поближе, Ганс расстелил для неё на золотом горячем песке своё второе широкое махровое полотенце. Он был уверен, что русская пловчиха не имеет такого банного полотенца во весь человеческий рост, но не догадывался, что лежать на горячем песке после купания в холодной воде — несравнимо большее удовольствие, чем нежиться на махровых полотенцах. Хотя любезный немец был прав, такого широкого купального полотенца Вера не имела, но добро надо принимать. Чтобы не обидеть творящего это добро, она и улеглась на полосатое полотенце во весь рост и стала нежиться под солнцем.
Гулять, так гулять.
Маргарита отдыхала рядом, иногда помогая Вере и Гансу общаться, так как они сами вели беседу сразу на трёх языках, на русском, немецком и английском. Маргарита учила немецкий язык в школе и перевела своей соседке по комнате просьбу Ганса прогуляться с Верой по курортному городку вечером.
Конечно, прогуляться по вечернему африканскому городу Вере хотелось, но не одной.
Надо признаться, что она уже знала, что туристический рай находится в столице Туниса только на трёх прибрежных улицах, хотя беспечного туриста никто об этом не оповещал. День назад Вера прошла насквозь три улицы и оказалась в совершенно другом Тунисе, арабском, с головы до ног одетым в паранджу, где на улицах не цвели пальмы, не благоухали цветы. Эта четвёртая улица напоминала коридор в каменных казематах, где в стенных проёмах стояли не приставучие радушные торговцы, а бородатые мужики, которые зло глядели ей вслед. Поэтому Вера с радостью согласилась на свидание с Гансом.
Влюбленным знание языков без надобности. Вера и Ганс гуляли по набережной Средиземного моря, держась за руки, как дети, они сидели в кафе, бедро к бедру, и наслаждались жизнью. От случайных прикосновений рук Ганса Веру накрывала волна неизъяснимого блаженства, а от нежного поцелуя её глаза закрывались сами собой. Никакие туристические маршруты по Тунису не смогли сравниться с прекрасными чистыми отношениями между Верой и Гансом.
Последний вечер Ганс что-то упрямо пытался доказать Вере, но она его совершенно не понимала и, простившись с мужчиной, пошла на ужин, а после последнего ужина в отеле Маргарита перевела ей просьбу Ганса по тем словам, которые на слух сохранила Верина память. Оказалось, что после ужина немец приглашал её провести с ним ночь любви, а она лишила себя кульминации заграничного отдыха, и всё из-за того, что забыла английский язык.
Ганс пришёл к ней рано утром, перед отправкой автобуса с русскими туристами в аэропорт. Он не хотел, чтобы его слёзы расставания видел кто-то другой, кроме Веры. Они простились в комнате отеля, зная, что больше не встретятся никогда.
Ни живая ни мёртвая, а никакая, приехала Вера в свою деревню и ужаснулась убогости её деревенского быта.
Антон Чехов был прав, когда не советовал отпускать русских женщин за границу, но кто прислушивается к советам мудрецов прошлого века?
Проводив папу обратно в Караганду, она три дня не выходила из дома, а на четвёртый, подвязавшись платком и одевшись в брезентовую курточку, пошла окучивать картошку, парясь под летним солнцем и отмахиваясь от несметных полчищ насекомых, которых в народе называли паутами. Труд на свежем воздухе приносит усталость, а с усталостью в сердце приходит покой. Думая о Гансе день и ночь, она услышала вновь своё собственное сердце.
— Наберись терпения. Придёт время, и ты будешь жить за границей, где встретишь рыцаря, которой предназначен тебе судьбой.
После такого известия Вера в свободное время вместо дешёвых романов, полных пустых обещаний, стала учить английский язык, и это приносило ей удовлетворение, что она изо дня в день приближает свою мечту.
Теперь во время долгих деловых поездок она стала читать Библию, что хоть как-то отвлекало ее от насущных проблем.
Глава 3
Иметь родителей, занимающих высокие государственные посты, — незавидная участь для ребёнка. Сколько Андрей себя помнил, не родители приглядывали за ним, а строгие няньки, а в счастливые времена о нём заботилась родная бабка, которая приезжала в Киев набегами, никогда не отчитывала внука за шалости, потому что жалела его, а навестив внука в столичных хоромах, уезжала обратно к себе в Молдавию. Она предупреждала дочь, что без родительской ласки трудно будет Андрюше в жизни.
Когда бабушка уезжала к себе в деревню, то мальчик долго тосковал по ней, по её сказкам, которые «бунике» (бабушка — по-молдавски) увлекательно рассказывала ему перед сном. Особенно ему нравились истории из жизни кота Черныша, любившего украдкой лакать сливки из хозяйской чашки, но больше всего на свете Андрюша любил слушать молдавские сказки о волшебниках. Он так мечтал быть похожим на смелого богатыря Фета Фрумоса и специально не засыпал, чтобы не пропустить появления у его постели доброй феи Иляны Косынзяны, которую он собирался просить расколдовать его маму и превратить её из околдованной злодеем красавицы в добрую и весёлую мамочку.
Мальчик взрослел, а фея к нему так и не прилетела.
Вскоре Андрюша понял, что любим он только одним человеком на земле, и этим человеком была его бабушка из Молдавии, которая находила сердце внука добрым, а характер мягким.
Добродушие и покладистость Андрюши быстро распознали в школе, но не учителя, а сверстники, которые нередко его обижали и отбирали деньги, хотя тот их отдавал доброхотно, ибо родители считали своим долгом пополнять карманные расходы растущего ребенка. Позже, вживаясь в школьную жизнь, мальчик, хилый от рождения, научился подкупать в услужение тех ребят, кто был повыше ростом и покрепче в плечах. С того времени больше никто не осмеливался его и пальцем задеть.
Хорошо играть в карты научился Андрей в закрытом интернате, где получал своё среднее образование. В карточной игре ему всегда везло, а таких везунчиков мало кто любит, но в любви извне Андрей уже не нуждался. Мальчику доставляло истинное удовольствие осознание своего превосходства над другими, но не в силе, а в умении подчинять сверстников своим интересам. Во всех передрягах он умудрялся выходить сухим из воды, натравливая одних своих обидчиков на других.
Потом Андрей отказался ходить в школу.
Он боялся, что в старших классах не стать ему кумиром среди детей государственных деятелей, выросших в роскоши, этих барчуков не купишь за пирожок с капустой, а быть у кого-либо под пятой ему совсем не хотелось. Хотя учение давалось ему легко, но учиться расхотелось. Зачем учиться долго и нудно, а потом ничего другого в жизни не знать, кроме работы? Вот отец, он торчит в своём министерском кабинете, как непослушный пацан в изоляторе интерната, а мама даже дома говорит только о том, что у неё творится на кафедре, а Андрюша не имел на сердце жить, как не живут, а существуют его родители. Он отказался идти в старшие классы, потому что настоящая жизнь — это не учёба с утра до вечера, а свобода делать то, что человеку нравится делать!
Родители, узнав о решении сына сломать самому себе жизнь, не пошли у него на поводу, а предприняли соответствующие меры, ибо дать ребёнку высшее образование являлось обязательным условием всех приличных семей, а репутацией высокопоставленным начальникам надо дорожить. Поэтому для решения конфликта с сыном была телеграммой срочно вызвана из Молдавии бабушка. Она приехала и встала на сторону внука.
Видя такое неприличное непослушание сына, родители решили воздействовать на него силой. Когда в комнату Андрея неожиданно ворвался сначала папа с ремнём в руках, а за ним мама в халате и с закрученными на бигуди волосами, то мальчик не испугался, а наоборот, он встал на дыбы. Как он ненавидел в этот момент родителей!
— Убирайтесь к чёртовой матери из моей комнаты! Я вас знать не знаю и знать не желаю. Я ненавижу вас! Думаете, что силой чего-то добьётесь? Попробуйте! Только не думайте, что это вам с рук сойдёт! Нет, не я сам, а мои друзья вам глотки перережут, чтобы вы перед смертью вспомнили о том, что у вас был сын! …Бунике, — обратился он к бабушке, — пусть они уберутся в свои кабинеты подобру-поздорову.
Конечно, этот вызов Андрею даром не прошёл. Экстренное заседание семейного совета состоялось в зале для важных визитов. Папа своего буйного сына хотел перевоспитать в интернате для трудно воспитуемых подростков, мама решила, что настало время отдать Андрея в мореходное Нахимовское училище, но бабушка упросила дочь и зятя отпустить внука с ней в деревню и, как ни странно, получила на то родительское согласие.
Молдавское село показалось Андрею райским садом.
Сельчане любили его бабушку и приветливо встретили её городского внука. Почти год Андрей присматривался к деревенской жизни. Потом стал прислуживать отцу Василю в православной церкви. Городскому юноше нравилось пребывать под мозаичными церковными сводами, слушать церковное песнопение, тихое молитвенное причитание дьяконов. В церкви никто не заставлял Андрея учиться или работать, потому что главным для церковных служителей и прихожан было почитание того, кто отдал своего сына на распятье за грехи других людей, которые спаслись, а сами продолжали грешить, как и грешили. Особо приятно слуху юноши было умилительное воспевание Богородицы.
Андрею пришлось по душе то, что сам Христос на иконах не выглядел борцом или великаном, а был худощав и скромен, а все служители и прихожане признавали в Христе единокровного сына Всемогущего Бога.
В приходе отцу Василю и его дьяконам прислуживали пожилые женщины.
Они привечали «сиротинку» Андрея за его любезность, городские манеры и юношескую скромность. Трапезы в церковной столовой обычно проходили в строгом молчании, но когда священники расходились, наступал час для деревенских новостей. Андрей сам в разговорах не участвовал, но бабьи сплетни слушал с удовольствием, узнавая о грехах прихожан гораздо больше, чем батюшка Василь на исповеди.
Батюшка Василь был человеком тихим, немногословным и добрым и назидал молодёжь, уча её смирению, молитве, посту. Андрей старался быть лучшим послушником при батюшке Василе, и его любили миряне, особенно молодые девушки.
Через два года церковного служения, когда Андрей дослужился до младшего дьякона и носил чёрную рясу, умерла его бабушка, а по селу прошёл шепоток, что дочка председателя колхоза понесла в девках. Хотя бедная девушка божилась, что отцом её ребёнка был заезжий турист из города, но в народе поговаривали, что прошлой весной ей дюже приглянулся младший дьякон Андрей и что она его, ведьма этакая, совратила. Чтобы прекратить подобные сплетни, батюшка Василь отправил Андрея учиться в городское духовное училище.
В городе Андрей с живым любопытством изучал людей, которые приходили в церковь. Одни из них приходили по привычке, другие — почувствовать себя лучше, чем они были в миру, были и такие, кто приходил к батюшке на суд, а кто — за утешением. Только единицы — кто хотел бы разобраться, во что верит и что даёт им эта вера в Христа. Бывали в церкви и заезжие гости, они открывали портовую дверь ударом ноги и сразу проходили к алтарю. Священник встречал гостей приветливо, исповедовал и наставлял, но Андрей замечал в этой приветливости оттенок брезгливости, который свойственен примерным хозяйкам по отношению к приблудившимся котам.
Однажды, когда дьякон Андрей тушил свечи после служения, в опустевшую залу богослужений вошёл бритоголовый горожанин. Он быстро оглядел зал богослужения, наспех перекрестил грудь и подозвал движением указательного пальца младшего дьякона. Опасливо озираясь, Андрей подошёл к незнакомцу.
— Эй ты, блаженный, подойди-ка сюда поближе. Бить — не убью, а трусливых не люблю. Давай знакомиться, я дядя Вася.
— Дьякон Андрей.
— Слушай меня, дьякон Андрюша. Вот тебе кошель. Там гривен достаточно будет, чтобы ты, Андрюша, за меня помолился. Грешен я. Да что там говорить, хочу совесть свою ублажить. Что уставился-то? Ты, главное, много не думай, деньги бери и делай своё святое дело. Не боись, я эти деньги не украл, я их в карты выиграл. А ты, дьякон Андрюша, за меня у Николы Чудотворца помолись, да уж постарайся, молись с усердием. Лежит у меня душа к этому Чудотворцу, а в игре в карты всегда чудо востребовано. Да, и за мой бизнес не забудь слово сказать! Усёк? Ну, до скорого.
Молитвами Андрея дядя Вася был доволен и за службу платил молодому дьякону щедро.
Так у Андрея появились в кармане личные деньги. После смерти бабушки родители денег не высылали, считая своего сына пропащим человеком, бездельником, никчёмным монахом.
Ещё со школьной скамьи игра в карты на деньги казалась Андрею игрой богов. Если в детстве ему везло, и он весело обирал своих одноклассников, то в клубе у дяди Васи обирали его самого.
Когда стали исчезать деньги из церковного дохода, то подозрения в пропаже денег пали на дьякона Андрея. Подозрение без доказательств — только подозрение, но любое подозрение в приходе порождает недоверие и сплетни.
Дьякон Андрей не удивился, когда его вызвали на собеседование в городское епископство. С позолоченным крестом поверх чёрной рясы отправился молодой церковный служитель в епархию, но по пути зашёл в подпольное городское заведение дяди Васи испытать своё карточное счастье в последний раз, и там проигрался вконец.
В карты проигрывать можно, но не беспредельно. Проигрыш нужен только для того, чтобы почувствовать азарт игры и удвоить прелесть выигрыша, а в противном случае проигрыш — это кабала, и кабала несусветная.
В тот день вместо иерея в епископстве дьякон Андрей предстал перед дядей Васей.
— Слушай меня, попик Андрюшка. Я имею тебе что сказать, а открой уши рупором и слушай внимательно, я добрый, когда не злюсь! Карточный долг — это не шкатулка с цацками, это святое. Долг не отдашь, свечки догорят, и пиши маме письма костлявой рукой. …Не заводи меня в угол, твои клятвы не полезны для моего пищеварения… Ой, да ты, боже мой, они ещё обидеться изволили. Пусть твоей бунике земля мягкой будет, а теперь я имею что сказать…
Большой и откормленный, как боров, дядя Вася погремел перед носом Андрея золотой цепью, что висела у него на шее. В этой цепи и в кресте на ней золота больше будет, чем в кресте самого иерея.
— Вижу, скрыба тебя заела, тоску в Сибири лечить будешь!.. Не надо так делать, так и глаза потерять можно. Сибирь не каторга, и за Уралом люди живут, рождаются и умирают, а крестить и хоронить их некому. Вот, будь для них как луч во тьме, Андрейка, церкви в деревнях возводи! Под это святое дело уважаемые люди будут снабжать Север сахаром и вином, а Север Молдову — нефтью и нефтепродуктами, чтобы налоги по минимуму платить. Государство не обеднеет, а народ Бога вспомнит и присмиреет. Тут ведь главное, что? Фасон держать, в рясе ходить и крест на груди иметь, чтобы всё как полагается. Установка такая, три дня на сборы — и в Тюмень-матушку, на Божью ниву, рубить бабло, а иначе — кранты. Бог далеко, а мы близко, так что не дрейфь, тебя мы из-под земли достанем. Вот тебе и весь сказ, в Сибири — церкви, в карманах — бабки, и мир во всём мире!
Через три дня Андрей прибыл в Тюмень, при рясе, при кресте и при звании дьякона. В Тюменско-Тобольской епархии получил благословение служить в одном из городков Тюменской области.
Депутат — руководитель одного из предприятий «Сибнефтепровода» — выделил деньги на ремонтные работы церковного помещения, и в приёмной депутата Андрей познакомился с госпожой Лебедевой, главным врачом участковой больницы в Андрюшино. Всё в этой женщине выдавало городскую закваску: манера вести беседу, держать прямой спину и знакомиться с представителями власти; а её пытливый взгляд из-под очков, чуть приталенный белый удлинённый костюм и дорогой парфюм свидетельствовали о том, что с этой дамой можно вершить дела. Когда Лебедева заговорила о том, что очень хочет построить в Андрюшино церковь, то батюшка Андрей мысленно возвёл руки к небу!
***
В зелёные ворота врачебного дома требовательно постучали. Был субботний день, и Вера не ждала гостей. Стучал явно не деревенский, который обычно быстро теряет терпение и ломится в ворота с громким криком, чтобы перекричать собачий лай.
— Здесь живёт доктор?
— Здесь живут доярка, скотник и многодетная мама, а доктор принимает пациентов в больнице, это по улице прямо, — в ответ кричала Вера, потому что показаться больному в своих зелёных вельветовых брюках и в рваной курточке с чужого плеча она не имела морального права и, отправив больного, быстро переодевалась и спокойно ожидала, когда ей позвонят из больницы, если требовалась консультация врача.
Теперь в ворота стучали монотонно, а Вера не могла жаркое оставить без присмотра, в то время как дети за баней собирали картошку, и их ребяческая перебранка веселила её.
— Эй, Витька! — уже который раз звала брата Катя, но тот не отзывался и продолжал играть в машинки на краю картофельного поля, хотя ему было поручено относить полные вёдра с картошкой в гараж, вываливать на картофельные кучи и возвращать пустые вёдра сестрам, выкапывающим картошку.
— Витька! — совсем сердито закричала Катя.
— Что! — наконец-то отозвался мальчик.
— Не «чтокай», а тащи ведро!
— Оно что, уже полное?
— Полное! Тащи ведро в гараж, кому сказала!
— А у Тани? — полюбопытствовал Витя.
— Что у Тани?
— У Тани ведро полное?
— Нет, у Тани ведро не полное, она каждой картошке сказки рассказывает! Витька, тащи ведро, кому говорят!
— Таня! Таня, у тебя ведро полное?
Тут наступала пауза, потом Витя заойкал, видимо, картошка, брошенная сестрой, попала в цель, и через минуту он уже был на кухне и потирал ладонью лоб.
— Мама, ну скажи, как ты думаешь, что проще, попросить меня по-хорошему или самой тащить вёдра в гараж? Это моя работа, таскать вёдра с картошкой, а Катькина — картошку в вёдра кидать!.. Скажи ей, чтоб не пулялась картошкой! …Когда будем обедать?
А какой-то упрямец продолжал стучаться в незапертые ворота, злил Пирата. Вера послала Витю звать сестёр к обеду, а сама пошла открывать ворота незваному гостю.
— Вы хотели строить в Андрюшино церковь?.. Вот и хорошо. Я батюшка Андрей. Мы с вами познакомились в приёмной депутата. Предлагаю строить церковь вместе.
Перед Верой стоял молодой человек в чёрной рясе и с чёрным рюкзаком в руках. Крест на его груди говорил сам за себя. Вериным гостем был священник!
На вид священнику нельзя было дать больше 23 лет, хотя его всезнающий взгляд, орлиный нос и зачёсанные назад длинные чёрные волосы делали его внешность не по возрасту взрослой.
Если честно говорить, то Вера сама не знала тогда, хотела ли она строить церковь в деревне или нет. Сердцем женщина понимала, что церковь нужна людям, особенно в деревне, чтобы человек в беде смог найти утешение в разговоре с божьим служителем, в тихой молитве перед алтарём при свете горящих свечей, поэтому и решила попробовать себя в качестве строителя церкви.
Так батюшка Андрей вошёл в жизнь семьи Лебедевых.
Скоротечное лето быстро пролетело, потом осень проплакала дождями, и вновь запела вьюгами зима. Батюшка Андрей странным образом прижился в деревне. Жил он у Веры в доме, спал в зале на диване, питался вместе с Вериными детьми и собирался жениться на подруге старшей дочери своей хозяйки.
С его приездом стали в деревне проводиться воскресные служения, для которых батюшка Андрей использовал молитвенник, купленный когда-то самой Верой в тюменской церкви. Желающих приходить к Богу в Андрюшино оказалось гораздо больше, чем это можно было предположить. Батюшка в здании пустующей столовой крестил детей, отпускал грехи и проводил причастия.
Веру настораживали грандиозные планы батюшки Андрея по постройке церкви в Андрюшино. Она была уже не новичок в хозяйственных делах и понимала, что для того, чтобы начать строительство церкви в глухой деревне, да ещё во время экономического кризиса, надо иметь не только поддержку администрации и хозяйственников района, но и личное мужество, опыт строителя, кучу документов и исходный капитал.
Если поддержка и мужество у Веры были в наличии, то строительного опыта, начального капитала и разрешающих строительство церкви документов ни у неё, ни у дьякона Андрея не имелось. Для приобретения любого опыта надо разумно рисковать, не спешить с выводами, но Вера не спешила делать выводы, а просто помогала батюшке Андрею в его благом деле.
В то время ей казалось, что цель оправдывает любые средства, а цель у батюшки Андрея была очень благородная — построить церковь для сельчан. Поэтому Вера исправно вела учёт подаяний, поступающих в казну ещё несуществующей церкви, и с интересом наблюдала за талантом батюшки Андрея влиять на умы местных жителей, которые уже подсчитывали прибыль от строительства церкви, и параллельно с этим в геометрической прогрессии росла фантазия её собственных детей о том, в каком богатстве они будут вскорости жить.
Батюшка Андрей настраивал всё семейство Лебедевых на прекрасное богатое будущее, которое должно было проходить в шикарном доме с прислугой. Весть о его грандиозных планах по строительству православной церкви быстро разлеталась по округе.
Однажды на Веру даже обиделась её хорошая знакомая Ирина, проживающая в Тюмени.
Маму Ирины лечила Вера, это послужило поводом для хороших отношений между ними.
— Вера Владимировна, я к вам как к другу, а вы ко мне как к врагу! — начала Ирина без предисловий, когда они вместе шли в клуб праздновать Новый год. — Вы не имеете желание войти в моё положение! Ни сегодня, так завтра мой муж останется без работы, а вы такую престижную работу отдали какому-то демобилизованному солдатику, у которого ни кола, ни двора. Вот мой Павлик был бы лучшим шофёром для батюшки Андрея!
Эта шустрая молодая женщина из Тюмени, приезжающая в село навестить свою маму, была Вере симпатична своей открытостью и оригинальностью суждений, тем более, что добровольно помогала ей в ведении хозяйства, так как Ирина по образованию была зоотехником, но периодически вела себя как избалованная городская фифочка, не знающая, что и корова может бодаться, а внешностью и характером она напоминала весёлого Карлсона в коротком платье, который мог растормошить даже мертвеца своим неутомимым оптимизмом.
К слову сказать, мужу Ирины постоянно грозило увольнение, но женщина не давала ему впасть в депрессию, а обязывала неустанно искать золотую жилу на рынке трудоустройства, в то время как она сама от работы не бегала, потому что работать она вовсе и не собиралась. Ира была счастливой домохозяйкой и заботливой мамой, которой так хочется по-белому позавидовать.
Вере нравилось навещать эту гостеприимную семью во время её поездок в Тюмень, и как-то раз ей довелось быть свидетелем одного разговора между супругами, который по логике вещей не входил в никакие ворота.
В ожидании попутной машины до Андрюшина Вера почти целый день просидела в гостях у Ирины, они пили чай и вели неспешную беседу. На улице стемнело, когда в прихожую вошёл Павлик, её муж. Он замёрз и был голоден. Только по тому, как глава семьи стряхивает с шубы снег, Ирина поняла, что работу он так и не нашёл. Она приподнялась на подушке, словно копируя купчиху художника Кустодиева, разочарованно всплеснула холёными ручкам и произнесла фразу, потрясающую по своей нелогичности:
— Я тут... целый день… лежу на диване, бьюсь, как рыба об лёд, а с тебя... как с козла молока.
Вот за эту фразу любила Вера бесподобную Ирину, поэтому искренне объяснила ей причину своего отказа взять Павлика шофёром при батюшке и не жалела об этом.
— Ирина, пойми, денег у этого батюшки Андрея я ещё не видела, и его дьяконское свидетельство уже с полгода как просрочено. Всё, что он обещает, это только бабой на воде вилами писано. Он сам нищий, как голый король, у которого вместо одежды одни разговоры о ней. Понятно?
— Он что, блаженный?
— Ирина, вполне может быть, что блаженный, но я не делаю выводов, а просто наблюдаю.
— Но вы, Вера Владимировна, ему же помогаете, да и живёт он у вас в доме.
— Ирочка, а где ему ещё жить? Гостиниц у нас в Андрюшино нет, а помогаю я ему добровольно, считаю постройку церкви в Андрюшино – хорошим делом. Но я ничего не теряю. Моя работа остаётся на первом месте, прежде всего я доктор, и мне небезразлична судьба деревни, а если честно, то мне самой очень любопытно узнать, что из этого всего получится.
Обиженная Ирина передумала встречать Новый год с Верой и ушла к своей маме, Зинаиде Петровне.
После новогодних праздников на машине «скорой помощи» Вера повезла батюшку Андрея за Урал, в северный городок Свердловской области, где жила и работала её родная тётя.
Тетя Рая, папина сестра, занимала должность экономиста на цементном заводе, и она поспособствовала тому, чтобы на строительство церкви в Андрюшино цементный завод выделил гуманитарную помощь в виде цистерны солярки, но по бумагам эта солярка была заприходована как гуманитарная помощь больнице в Андрюшино, так как батюшка Андрей не имел при себе доверенных бумаг для получения гуманитарной помощи, а Вера как главный врач больницы имела доверенности, закреплённые печатью и подписанные главным врачом района. На следующий день завхоз Буталов оприходовал цистерну солярки в больничную собственность, тогда как во всём хозяйстве андрюшинского совхоза горючего в наличии не было.
Во время этой поездки за Урал Вера познакомилась со священником, служившим в городской церкви. Отец Сергей был практически неуловим. Он служил людям не только в церкви, но в тюрьме и в больнице. В его приходе была организована столовая для голодных людей, где кормили и детей из неблагополучных семей. Довольная собой повариха отправляла детвору летом на прополку церковного огорода, а зимой — в подпол, картошку перебирать, а после трудового воспитания кормила их наваристыми борщами. Вера и батюшка Андрей, как гости издалека, были тоже приглашены к столу.
— Что, чада мои, лоб-то перед едой перекрестили? — с хитринкой спросил отец Сергей чумазых ребят, которые дружно покивали головами и тут же принялись опять хлебать гороховый суп.
Отец Сергей под честное слово выдал андрюшинской церковной общине из своей казны на продажу медные крестики и маленькие иконки. Это доверие к батюшке Андрею со стороны отца Сергея было приятно Вере, потому что она уже сама засомневалась в чистоте помыслов своего постояльца, и однажды она вызвала его на честный разговор, когда в доме были только они вдвоём.
— Батюшка Андрей, разве это прилично священнослужителю так баламутить людей в деревне? Вы прилюдно заигрываете с местной элитой, заманивая их сомнительными посулами, а сами исподтишка натравливаете глав крепких деревенских семей друг на друга, которые рвутся получить право начать строительные работы, хотя по строительству у нас всё глухо. Разве это хорошо, делить шкуру неубитого медведя? Во-первых, у вас нет никаких документов, разрешающих начать строительство, во-вторых, ваше свидетельство дьякона давно просрочено!
Но батюшка Андрей только улыбнулся в ответ, выразил сочувствие самой Вере.
— А вы знаете, что говорят о вас в селе? Понимаю, вы женщина одинокая, вам тоже хочется быть любимой. На вас очень обижается жена председателя сельсовета, товарища Тихона. Вы отбиваете у неё мужа на глазах у сельчан! Вы знаете, эта женщина скорая на расправу, так что вам надо поостеречься.
— Да бросьте вы, батюшка, ерунду городить. Причём здесь Тихон и его жена, вы, батюшка, сами из них верёвки вьёте. Вам народ верит, а вы его подставляете, заманиваете в какие-то игры… Бога не боитесь?
— А вы, Вера Владимировна, не волнуйтесь. Я вам уже объяснял, что дело только начинается, скоро мы будем иметь долю от перевозок грузов для постройки нашей с вами церкви… Вы же сами этого хотели, а тут, кто не рискует, не шампанское пьёт, а на паперти с протянутой рукой стоит. Я предлагаю устроить детям праздник с подарками. Ведь скоро у Витюши день рождения. Забыли? …Давайте в четверг на моей машине отправимся в город? Я хотел бы в Тюмени кое-какие дела решить и что-то прикупить.
Вера согласилась, в Тюмени надо было собрать информацию о получении разрешения на лицензию для самоуправления больницы. В путь они отправились на жёлтом «Москвиче» её земляков. Шофёром у батюшки Андрея работал их сын Слава, недавно демобилизованный паренёк. В машине кроме шофёра, Веры и батюшки Андрея в город поехал и завхоз Виктор.
В Тюмени, по пути в департамент здравоохранения, Вера зашла в приёмную депутата, чтобы лично передать благодарность депутату от жителей одной татарской деревеньки, куда можно было добраться только зимой, когда замерзали болота.
***
По собственной инициативе Вера поехала в эту деревню с агитационной командой депутата, чтобы просить людей проголосовать именно за того депутата, кого знала по его делам. Собрание проходило в актовом зале школы. После выступления профессора из Тюмени, говорившей на классическом татарском языке, вне регламента встал со своего места в переднем ряду маленький аксакал и обратился к президиуму на русском языке:
— Она вот умно говорил, хорошо говорил, по-татарски говорил. Я её хорошо слушал, но я её не знал. Наша доктор приехал, она тоже хорошо говорил, по-русски говорил, она меня лечил, я ей доверял, она правду сказал.
Так хорошо о Вере ещё никто не говорил. Во время выборов весь посёлок как один проголосовали за депутата, которого рекомендовала деревенский доктор, и вскоре в деревне заработала обещанная депутатом динамо-машина, дающая электричество для всего посёлка.
***
Передать благодарность депутату от жителей деревни на болотах ей пришлось заочно, потому что сам депутат был на выезде, но попить чаю в его приёмной в обществе милой знакомой секретарши ей сам Бог велел, пока батюшка Андрей с завхозом делали свои дела в городе.
Этот разговор о строящейся в Андрюшино церкви был начат случайно.
— Лидия Тимофеевна, вы помните батюшку Андрея, с которым я познакомилась в вашей приёмной почти год назад? Он так много делает, чтобы построить у нас в Андрюшино церковь, как я мечтала о....
— Подожди, подождите. Кто? ...Вера Владимировна, какой батюшка Андрей?
— Ну, тот, которого я встретила у вас в приёмной год назад.
Вера пришла в недоумение от того, как подозрительно на неё смотрела секретарша депутата.
— Что случилось с вами, Лидия Тимофеевна? Что-то не так?
— Просто уму непостижимо, как узок этот мир! Вера Владимировна, мы этого батюшку уже обыскались, а он у вас скрывается! Он не батюшка, а проходимец с большой дороги! Депутат выделил деньги на ремонт церкви в селе Троицкое, а ваш батюшка Андрей деньги взял, и больше его не видели. В милицию подавали, а он как в воду канул. Так, значит, он у вас прижился…
Теперь наступила Верина очередь за сердце хвататься.
Слишком много в деревне было связано с этим человеком, доверенным лицом которого она являлась. Вера бледнела с каждой минутой, и первой опомнилась секретарша.
— Депутата сегодня не будет. Давайте мы с вами позвоним в Тобольск. Там, в тобольском соборе, находится архиерей Тюменской области. Пусть он сам решает, как нам быть.
Вера оживилась и в душе приготовилась услышать страшную правду о том, кто жил в её доме столько месяцев.
— Алло, — распетым басом проговорил мужской голос на другом конце провода.
Разговор был включён на громкую связь, от этого шаляпинского баса побежали мурашки по спине Веры. Когда история бегства батюшки Андрея была рассказана в подробностях, трубка ответила тем же певучим голосом:
— Передайте дьякону Андрею, что он находится в розыске. Если в пятницу в 10 часов утра он не явится в приёмную архиерея, то пусть пеняет на себя, тогда ему Бог судьёй будет.
Пятиминутная аудиенция закончилась, и сразу задребезжал телефон на столе приёмной депутата. Лидия Тимофеевна подняла трубку и сразу передала её Вере, которая не стала говорить с завхозом Виктором, а сразу потребовала позвать батюшку Андрея.
— Значит так. Вы, батюшка Андрей, находитесь в розыске непонятно у кого, и в ваших же интересах в пятницу, то есть завтра, прибыть в приёмную архиерея тобольского собора до 10 часов. Я думаю, что…
В трубке раздались протяжные гудки.
— Господи, помоги, — проговорила Вера, глядя перед собой.
Выходило, что она приютила афериста в своём доме! …Если о похождениях батюшки Андрея узнают односельчане, то они могут разувериться в Боге? Если батюшка Андрей не тот, за кого себя выдаёт, то как бы ни случилось чего плохого с машиной её земляков и со Славой, ведь она была доверенным лицом афериста.
Телефон в приёмной депутата молчал, а время отсчитывало уже часы. Когда ждать известий не было больше мочи, Вера про себя взмолилась:
— Не допусти, Господи, не допусти ещё большего зла на мою голову. Прости меня, что доверилась проходимцу, хотя видела, что нечисты были его дела. Спаси, Господи, доверчивых людей, которые мечтали не о постройке церкви, а нажиться на этом. Не дай батюшке Андрею использовать машину моих друзей в своих корыстных целях, пощади сына моих друзей и завхоза Виктора. Никто не знает, что в голове у этого беглого попа, а ты знаешь. Помоги, Господи, и ему принять твою волю как свою. «Богородица, дева, радуйся, благодатная Мария, помилуй нас. Богородица, дева, радуйся, благодатная Мария, помилуй нас».
После её молитвы прошло не больше десяти минут, как опять в приёмной депутата прозвучал звонок.
— Вера Владимировна, это говорит Виктор. У нас мотор у машины забарахлил, но скоро Слава его починит, и мы поедем в Андрюшино. Батюшка Андрей говорит, что за вами заезжать не надо, вы уж своим ходом до дома доберётесь. Где мы стоим?.. На улице Комарова, однако, у центрального универмага. Батюшка Андрей собирается... пи... пи...
— Виктор, без меня не уезжайте, дождитесь меня...
Последние слова Вера проговорила впустую, ибо связь была прервана.
Видя, что ситуация критическая, Лидия Тимофеевна пошла на должностное преступление, отдав служебную машину в распоряжение Лебедевой.
Вера сидела по правую руку от шофера чёрного джипа и внимательно просматривала улицу Комарова. Подъезжая к центральному перекрёстку, она увидела знакомый «Москвич» жёлтого цвета, возле машины её друзей столпился народ. Пока Вера пробиралась сквозь толпу, завхоз Виктор вводил её в курс дела. Определённо, Бог слышит молитвы попавших в безнадёжные ситуации.
Оказывается, как только неполадки в моторе были устранены, батюшка Андрей собрался заехать в Андрюшино, там заправиться больничным бензином и отправиться в Тобольск.
— Вера Владимировна, поймите меня правильно, — оправдывался завхоз Виктор, наступая ей на пятки, — это батюшка Андрей наш разговор прервал. Он так сильно нервничал, что когда садился на пассажирское сиденье, не заметил, что его ряса осталась торчать снаружи. Машина уже выезжала на дорогу, как батюшка дверку распахнул, рясу подобрал, но закрыть дверцу не успел, тут, хрясть, дверь нашего «Москвича» вышибла из петель дверцу иномарки, а у нас — даже ни царапины не отмечается. Что там ни говори, а наши машины фору дадут всяким там мерседесам и фордам.
Вера видела: два накачанных бугая вели батюшку Андрея под руки как заложника на разборки, они требовали с него пять тысяч рублей, а таких денег у него не было, таких денег не было и у Веры. Она бросилась верзилам наперерез, чтобы поговорить с несчастным беглым батюшкой Андреем, который теперь казался ей нескладным длинным Дон Кихотом в чёрном манто, так и не одолевшим дракона.
— Батюшка Андрей, мне очень хочется тебе верить, хотя трудно... Скажи, тебе нужна моя помощь?
Сам Андрей не любил свидетелей своего унижения.
— Вера Владимировна, вы же знаете, что мой отец работает в министерстве, а моя мама имеет высокую должность в департаменте по здравоохранению на Украине. Мне надо только до неё дозвониться, и всё будет улажено. А вы перестаньте добренькой притворяться. Вы такая же, как и все!
— Тогда прощайте, батюшка Андрей. Жаль, что церковь не построили… видимо, Бог не благословил…
Последние события Веру очень расстроили, ей было жалко заблудшего дьякона, но больше всего она жалела себя, что теперь она никогда не узнает правды о том, кто почти целый год у неё гостевал.
Сохранить в секрете истинное лицо батюшки Андрея стало её задачей, чтобы деревенские не засомневались в правомочности тех церковных обрядов, которые тот проводил в Андрюшино. Но без поддержки это было трудно, поэтому она связалась по телефону с отцом Сергеем и попросила его срочно приехать в Андрюшино.
Отец Сергей приехал через неделю. Вера со слезами на глазах рассказала ему о том, как она приветила афериста в рясе, а ему поверили люди, и ждала осуждения.
— Вера Владимировна, вы поймите, что крещение — это таинство, оно нисходит с небес. Святость крещения не зависит от того, кто на земле его проводил... Вы не могли бы для нашей церковной столовой немного картошки передать?
К вечеру небольшая община деревенских верующих собралась в холле больницы. После службы деревенские бабы запричитали о своём батюшке Андрее, который сгинул в одночасье: «Мы просим Боженьку вернуть нам батюшку Андрея, а то и схоронить нас будет некому».
— Не просите того, чего не знаете, и не желайте того, чего сами не ведаете. Идите с Богом, — ответил женщинам отец Сергей на прощанье.
Когда верующие разошлись, толкуя каждый по-своему слова молодого священника из-за Урала, Вера попросила отца Сергея проводить хоть иногда воскресные служения в их деревне, и тот пообещал испросить разрешения на это служение в своей епархии.
С ведром квашеной капусты и тремя мешками картошки уехал отец Сергей на свой погост, а через неделю Вера узнала, что в Свердловской епархии такие выездные служения не благословлялись.
Чтобы справиться с противным чувством незавершённости начатого дела, Вера решила сама подготовить все документы для строительства церкви, но уже законным путём, а ещё через год она вошла в число постоянных гостей Тюменской епархии, где получала назидания и благословения. Вскоре крестьянская община в Андрюшино была зарегистрирована, потом был открыт церковный счёт в банке. Особо долго пришлось ждать получение церковной печати. Когда все регистрационные документы были сделаны, наступило жаркое лето, но до сих пор на Верин домашний телефон дозванивались какие-то люди, которые с ходу то интересовались поставками вагонов сахара на Север, то что-то говорили о цистернах с мазутом. На подобные звонки женщина отвечала односложно: «Вы ошиблись номером».
С началом летних полевых работ Вера забыла не только обиду на странника в рясе священнослужителя, но и своё имя. Огород, сенокос, собирание лесной ягоды, окучивание картошки, поливка огородов, а летний день весь год кормит, в этом Вера не сомневалась. Между делами она пыталась учить детей мужеству и выдержке, эти качества прививала ей когда-то мама, а теперь её черёд.
Как-то в жаркий день Вера отправилась в тайгу по ягоду чернику. Женщина шла по лесным просекам, обмахиваясь ветками от озверевших комаров, а за ней ковылял Витя, которому подошло время воспитывать свой характер. Вдруг Вера услышала за спиной его крики.
— Комары! Комары! Я сдаюсь!
Оглянувшись, она увидела страшную картину, как её мальчика заживо съедали комары, а он в комарином облаке терял характер победителя. Спасая ребёнка, женщина рывком кинула его на закорки и бросилась бежать из леса, но комары гнались по пятам. В таких экстренных моментах любая мать соображает быстрее, чем в обычной жизни.
Вера через определённые промежутки разжигала костёр из сухих веток, потом на пламя бросала ветки с листьями, чтобы в дыму прокоптиться, и снова пуститься в бега, чтобы скорее вырваться из тайги на трассу, где в жару нет комаров.
В свою очередь, Катя сразу отказала маме собирать клубнику на летнем лугу, чем её сильно огорчила. Чтобы преподать дочери назидательный урок, Вера после работы отправилась вместе с Танюшей собирать клубнику для варенья на зиму. Они весело разговаривали, радуясь, что жара спала, дул тёплый ветер, и наблюдали, как над лесом поднимались грозовые облака.
— Видишь, Таня, как нам повезло, мы будет в тенёчке ягодку собирать, — ободрила Вера дочку, когда они пришли на луг.
Ягод было рассыпано по лугу видимо-невидимо. Луговая клубника в тот год была сочная, красная, сладкая. Только пять ягодок успела женщина бросить в свою чашечку, а потом она забросила чашечку в траву и пустилась наутёк, а за ней гнались несметные полчища комаров!
Таня без слов уже бежала за мамой к дороге, потом они бежали по дороге к дому, потому что начиналась гроза. Когда грянула гроза, и на землю обрушился проливной дождь, за ягодницами захлопнулись ворота.
Любопытная Катя заглянула в бидончик и улыбнулась. Вера в оправдание пожала плечами, а Таня вздохнула, ей было чашечку жалко, которую мама забросила в траву. Эту чашечку девочка подарила маме к 8 Марта в прошлом году.
Наученная горьким опытом, Вера оставила детей в покое, они и так хорошо помогали ей по хозяйству. По вечерам Таня и Витя отправлялись на окраину деревни встречать корову из стада. Иногда корова Зинка приходила домой и без погонщиков, и Вера, загнав корову в загон, сама отправлялась на поиски детей.
Мечтательница Таня могла бродить по окраине деревни и от мечтаний уснуть где-нибудь в стоге у леса, а Витя с мальчишками любил играть в пиратов на затонувшей барже, а настоящим пиратам было не до коров.
В августе начиналась грибная пора. В это время на землю выпадала первая холодная роса, и насекомые оставляли тайгу в покое до следующей весны.
Одним воскресным августовским днём Вера решила отправить Катю с Таней в лес, насобирать опят, которые, по разговорам грибников, в изобилии росли вдоль единственной дороги, соединяющей Андрюшино с остальным миром. Поэтому заблудиться девочки не могли, как прошлым летом малыши, когда вместо того, чтобы собирать грибы на больничной поляне, они отправились в лес на поиски эльфов, которые, по мнению Танюши, показывались только заблудившимся в лесу ребятам. Хорошо, что Витя быстро проголодался и заставил сестру вернуться домой.
Когда девочки с корзинками в руках ушли со двора, Вера принялась крутиться по хозяйству, как мышка-норушка, туда-сюда. Настал вечер, все дела по хозяйству были управлены, кроме ухода за кроликами, заботиться о которых любила Таня, потому что эти два кролика были ей подарены на день рождения, вместо одной лошади, о которой девочка мечтала целый год.
Последнее, что Вера сделала перед ужином, — разлила парное молоко по мискам: для Пирата и для кота Мурзика.
Пират от парного молока страдал запорами, но молоко пил назло невозмутимой корове Зинке, которую недолюбливал, и каждый раз, когда та проходило мимо его будки, облаивал её самым страшным собачьим лаем. Пират пил молоко, он терпеливо ждал холодной осени, когда наступало время забоя свиней и бычка, потому что тогда у него начинался праздник живота, и он наедался мяса на весь год.
Надо сказать, что к Мурзику, домашнему коту, у Пирата было братское чувство. Мурзик был любимцем Катюши и ревностно следил, чтобы рядом с Катей спал только он один. Однажды Мурзик справил малую нужду на подружку хозяйки, которая улеглась на его законном месте.
Напоив молоком собаку и кота, Вера стала накрывать на стол, но за столом без приглашения уже сидел только Витя, а Кати и Тани всё не было. Каша остывала на плите, а Вера взяла Витю за руку и пошла дочкам навстречу. Но на дороге, ведущей в лес, тоже никого не было. На дорогу ложились сумерки, тайга темнела на глазах, а женщина запаниковала, она как безумная шла вдоль улицы и от каждого, кто попадался ей на глаза, ждала помощи.
— Мои девочки не вернулись домой. Они ушли за грибами! Они пропали! — повторяла она снова и снова, еле сдерживая рыдания.
Вера смутно помнила, как зашла в дом лесника, как тарабанила в ворота Катиного друга, прося помощи, а ночь неумолимо надвигалась над деревней. В некоторых окнах стали загораться лампочки. Вера металась по деревне от дома к дому и с ужасом замечала, как в сторону леса отправлялись трактора, а в них сидели мужчины с ружьями. Дойдя до больницы, она взяла себя в руки и по больничному телефону позвонила шофёру «скорой помощи», но трубку взяла Лидия Ивановна, которая тут же принялась поучать несчастную Веру.
— Вера Владимировна, ну и разбаловали вы своих девчат, ох, как разбаловались они у вас...
Вера положила телефон на рычаг, а через полчаса «скорая помощь» уже въезжала в таёжную чащу. Витя сидел радом с мамой, он нутром чувствовал опасность и крепко держал маму за её прочные широкие зелёные штаны, теперь никакая сила на свете не могла бы отцепить его от них. Он боялся потеряться, как потерялись в тайге его сёстры.
В тайге Вера, как и все, кто приехал с ней искать пропавших девочек, растерялись от безнадёжности этих поисков. Сколько бы они ни кричали имена потерявшихся детей, тайга враждебно молчала. Федор Николаевич, шофер «скорой помощи», фары выключил, и всё пропало во мраке.
О, боже! Вера стояла, оглушённая этой тьмой, которая к тому же что-то нашёптывала, слышались отголоски беседы мужчины с женщиной, лёгкое постукивание колёс телеги, детский смех. Тут сзади неё кто-то сказал: «Уже за полночь. Всё бесполезно. Надо отложить поиск до утра».
Как главный врач больницы, она не могла приказывать своим сотрудникам продолжать поиск, но по возвращении домой оставила сына с Валентиной, а сама взяла фонарь и отправилась в лес, в уверенности, что путь подскажет её материнское сердце, и эту надежду утверждала в молитве: «Богородица, дева, радуйся. Боже, дай мне силы. Прости нас грешных. Боже, помоги».
На выходе из деревни Веру ослепил свет фар автомобиля, выехавшего из тайги, который резко затормозил в пяти метрах от неё. Дверца уазика открылась, и на дорогу выпрыгнули две тонкие фигурки девочек. Сначала её сердце перестало биться, чтобы не спугнуть надежду, а потом оно зашлось от счастья. К Вере бежали её девочки, живые и невредимые, с корзинками в руках.
— Мама, смотри, сколько мы опят насобирали!
Уже глубокой ночью, когда семья вновь собралась на широкой материнской кровати, чтобы вместе ещё раз прочувствовать чудесное спасение, которое дал им Господь, Вера призналась, что была уверена в том, что материнское сердце её бы привело к потерявшимся в тайге дочерям.
— Мама, — с улыбкой перебила её Катя, — я верю, что твоё материнское сердце привело бы тебя к нам, и что потом? Ты бы нас потом сама спросила: «Девочки, как я рада вас видеть, а где наш дом?»
— Так почему же вы не собирали грибы у дороги. Я же вас не просила в тайгу заходить!
— Почему? А ты у Таньки спроси! Она заверила меня, что идти к дороге через лес будет гораздо короче, чем вдоль села.
Татьяна, прижавшись к маме, скромно улыбнулась. Девочка любила, когда о ней хорошо говорили, а Катя продолжила свой рассказ.
— Ты, Танюша, не улыбайся. Кто испугался первым, когда мы вышли на болото, а твои миленькие карликовые берёзки оказались трухлявыми и рассыпались в руках?.. Так вот, Таня испугалась первой, она стала звать на помощь и напугала криком даже меня. Я её предупредила, что если она будет так громко кричать, то сбегутся все волки в округе, как в маминых сказках про Танечку, а защищать её будет некому. Танька сразу кричать перестала. Мы долго шли по лесу уже в темноте, на ощупь. Потом Таня стала укладываться спать под ёлкой, тогда я забралась на ствол поваленного дерева и давай на нём раскачиваться. «Танька, садись сзади меня, домой поедем!» — кричу я ей, а она от меня задом пятится. Тут я и сама опомнилась, поняла, что не то делаю. Стали мы с ней по углублениям дорогу к реке искать. Эти углубления от ручейков, которые во время дождя бегут к реке, а где река — там и дорога. Мама, а ночью в лесу не так темно, как это кажется из деревни. Я не знаю, сколько мы прошли, а тут Танька где-то туфель посеяла, её мне пришлось на загривке тащить. А к дороге мы вышли, потому что свет увидели между деревьями. Какая-то машина стояла на лесной дороге, я к машине было подалась, а Танька в меня вцепилась и просит: «Не ходи, Катюша, — говорит, — там тюменские сидят, а мама нам не велела с городскими якшаться». Таня, а ну-ка, скажи маме, где ты таких слов-то набралась?.. Улыбаешься? Больше таких слов не говори. А дело было так. Когда мы к машине подходили, то я Таньку за руку волокла, чтоб не вырвалась и в лес обратно не убежала. В машине незнакомые мужчины сидели и так странно на нас смотрели, что и я сама испугалась, думала, что пропали мы, на бандитов нарвались. Я попросила мужчин вежливо, чтоб до деревни Андрюшино нас подвезли, а они давай смеяться: «А для чего мы здесь, в тайге, стоим-то! Катя, ты что, не узнаёшь?». Тут у меня словно глаза заново открылись, ведь это были наши лесники, андрюшинские.
Возвращение детей из леса было чудом из чудес. На радостях воскресным днём вся семья Лебедевых собралась вместе перед двумя иконами, что стояли в стенке в зале. Вера прочитала главу наугад из синей книжки, где описывались страдания Иисуса Христа на кресте.
После этого чудесного спасения детей Вере захотелось ещё больше чудес, но больше чудес не было, как бы горячо она ни молилась, зарплату медикам не выдавали.
На ноябрьские праздники пришло письмо от Ганса из Германии, оно только усугубило чувство потерянности и безысходности, овладевшее Верой. Судя по письму, сибирская деревня Андрюшино находилась слишком далеко для Ганса, живущего в Германии. Между строчками в письме читалось, что Гансу очень хотелось с Верой встретиться, но ехать за тридевять земель ему было или не по плечу, или не по карману. Рыцарство не для тех, кто перед тем, как совершить подвиг, рассчитывает, на сколько у него хватит средств, смелости и мужества. Прочитав письмо, Вера вычеркнула Ганса из своей жизни раз и навсегда.
В один из осенних дней, когда вся страна не знала, отмечать революционные праздники или нет, Вере позвонили её друзья из ДРСУ с печальной новостью.
— Вера Владимировна, вы только не волнуйтесь, но ваш пропавший батюшка Андрей, с которым вы к нам приезжали, два дня назад погиб в автодорожной катастрофе при странных обстоятельствах. Грузовик выехал на встречную полосу, и такси, где сидел ваш друг, разбилось всмятку. Авария случилась на тобольском шоссе.
Особой жалости к погибшему батюшке Вера не испытывала, кто бы её саму пожалел, ибо безденежье становилось нормой жизни. Всё в доме было, кроме денег. Дети ходили в школу в старой одежде, с дырявыми рюкзаками, в которых лежали перешитые прошлогодние дневники.
Однажды, слушая жалобы больного на приёме, Вера поняла, что ей глубоко безразличны его страдания, потому что все мысли были заняты проблемой, как заплатить кредит в банке в 5 миллионов, который она взяла, отправляясь в Тунис. После приёма больных Вера заняла у Лидии Ивановны деньги на телефонный талончик и позвонила домой, в Караганду.
— Мама, я не могу работать врачом. Я нищая.
— Очень хорошо. Вера, займи денег у Лидии Ивановны и приезжай в Караганду.
Так Вера и сделала. Это было впервые в её жизни, Вера призналась родителям в нужде! Папа и мама собрали к приезду дочери приличную сумму денег, и довольная женщина отправилась к брату в гости. Его новый дом теперь стоял в пяти минутах ходьбы от родительского.
Римма и Володя помогли сыну купить этот дом, потому что хотели ему счастья, долг Саша отдал уже после денежной реформы, но родители на это не обращали внимания, лишь бы сыну и его семье хорошо жилось. В гости к брату Вера пришла без приглашения, она принесла гостинцы от мамы.
— Ну, зачем пожаловала?.. Что надо? — так грубо приветствовал её брат, разбогатевший и сильно растолстевший за прошедший год. Не дождавшись ответа, Саша прошёл мимо сестры и скрылся в своём кабинете.
Вера почувствовала себя попрошайкой, поднялась с дивана и, глотая слёзы, пошла к выходу. Её остановила Галя, которая теперь стала домашней хозяйкой при богатом муже.
— Верочка, не обижайся! Саша добрый, он хочет тебе помочь. Ты прости его за грубость. Вернись, ведь он тебя любит.
Вера вернулась. Расстроенный Саша уже сидел на диване, и он напоминал ей раскаявшегося синьора Помидора, не потому, что тот тоже был богатым и толстым, а потому, что его лицо было краснее помидора, а примиряться с сестрой ему помогала Галя.
Этот разговор имел свои замечательные последствия. Два дня покупала Галина на деньги мужа одежду для семьи своей золовки. Сначала она не поверила, что у Веры в наличии имеется только одно летнее платье, которое быстро высыхало и в глажке не нуждалось, но поверить пришлось, и Галина на базаре покупала одежду для детей, а золовке подобрала одежду из своего гардероба. От обилия покупок Вера уже не имела силы радоваться, как бы она ни старалась. Для того чтобы почувствовать неописуемую радость, женщине хватило бы покупки всего трёх вещей: рюкзака для Вити, нарядного платья для Тани и спортивного костюма для Кати.
Возвращалась Вера домой с кошельком денег и с четырьмя огромными сумками и детским велосипедом в придачу. В Тюмени она наняла носильщика, который помог ей перетащить вещи с вокзала на автовокзал. Мягкий автобус доставил её и багаж из Тюмени в райцентр, откуда в Андрюшино ходили рейсовые автобусы, и Вера успевала на последний автобус. На автостанции ей пришлось немного подождать прихода автобуса, и она расположилась прямо перед остановкой, окружив себя четырьмя сумками и велосипедом для Вити, купленным на одной из железнодорожных станций по дороге из Караганды. Эти велосипеды продавал рабочий, которому выдали зарплату детскими велосипедами.
До прихода автобуса на Андрюшино один добрый таксист предложил Вере помощь, но она отказалась со словами: «Счастливые женщины на такси домой не возвращаются», а вскоре подошёл и автобус, она загрузила свою поклажу в багажное отделение, но при проверке билетов выяснилось, что она пыталась сесть в автобус, на котором сама только что приехала из Тюмени, а в этот момент последний рейсовый автобус до Андрюшино выезжал с привокзальной площади.
Пришлось Вере вернуться в реальный мир, где быть счастливым человеком небезопасно. Таксист без слов понял сложившуюся ситуацию, доставил Веру домой в целости и сохранности.
Быт в семье Лебедевых наладился. Теперь Вера, наряду с английским, стала заучивать радостные постулаты из книги Луизы Хей, которую подарила ей Галина в Караганде.
Надо сказать, что идею американской писательницы о любви женщина приняла как заповедь Иисуса Христа: «Возлюби ближнего своего, как самого себя».
Как человек может любить своего ближнего, если он сам себя не любит?
Вера пришла к выводу, что если жизнь так или иначе закончится смертью, то лучше не изматывать себя и не умирать раньше положенного срока. Поэтому не надо отчаиваться, а надо любить жизнь и не обижать саму себя. Хорошее направление человеку давала Луиза Хей из Америки, которая каждое утро 20 минут проводила в молитве, а потом весь день медитировала о своём благополучии, делясь своими успехами с другими людьми.
Особо понравилось Вере высказывание Луизы Хей о том, что «Бог не любопытный старичок, который заглядывает под одеяло». Для Веры это означало разрешение на свободную любовь под одеялом, воспользоваться которым ей было не с кем.
Уже перед самым Новым годом и в одной воскресной телевизионной передаче «Слова пастора» Вера услышала о радости, которую даёт Иисус верующим в него людям. Да, теперь Вера была убеждена, что она встала на правильный путь. Надо жить и радоваться!
Успехи в её трудах были зримыми, и они проявлялись как в больнице, так и в общественной жизни деревни. Благодаря усилиям Веры не закрылась школа в Нелани, потому что закрытие школ в малых деревнях она считала преступлением против детей. Да, она обращалась во все инстанции и даже в печать, чтобы её услышали, ведь как могли бы ученики ездить семь километров в школу из Нелани в Андрюшино, когда грунтовые дороги между сёлами были зимой, весной и осенью непроходимыми?! Да и кто будет заправлять школьный автобус бензином, если горючего в деревне не было в наличии? Это раньше для приезжих учеников имелся при сельском совете интернат, а теперь в нём проживала с семьёй сестра Ивана Илларионовича, её подруга Валентина.
Заботилась Вера о детях Нелани ещё и потому, что эти дети нуждались в привычной для них обстановке. Ведь только 8 учеников из 54 в этом селе не имели справки об умственной отсталости, а во время ежегодных медосмотров почти у всех детей выявлялись нарушения в физическом и половом развитии, а каждый второй мальчик обещал Вере как доктору со следующего года бросить пить и курить. Население Нелани спивалось катастрофически, что отражалось на умственных способностях детей.
Сибирские деревни вымирали повсеместно, но что могла ещё сделать Вера как доктор? Бороться за сохранение деревенских школ!
Вера тогда ещё не знала, как легко наживать себе врагов, делая добрые дела, и искренне радовалась тому, что школа в Нелани существует, что в больнице есть медикаменты и продовольствие, что больным тепло и крыша не протекает, что безотказно служит людям машина «скорой помощи».
И приглашение отца Сергея встретить праздник Рождества Вера приняла как признание её хороших дел Богом. Так повелось, что её односельчане помогали этой небольшой городской церкви в Свердловской области запастись картошкой, луком и капустой на зиму. Приятно делать добрые дела тем, кто о них помнит.
Первый раз простояла Вера всю праздничную ночную службу. Ещё никогда в жизни её сердце не вмещало столько радости, как в это празднование Рождества Христова. После службы было церковное чаепитие, а потом отец Сергей повёз Веру на вокзал. Они ехали на стареньком «Запорожце», в котором сидела вместе с Верой семья отца Сергия: жена и его трое детей. У повидавшего виды на своём веку «Запорожца» трижды за дорогу глох мотор, но его хозяин не унывал.
— Вера Владимировна, не волнуйтесь, когда машина совсем заглохнет, Господь пошлёт мне новую. Господь видит мою нужду в машине. Он видит, как я хочу ему служить! Всё отдаём в его дающие руки!
Как хотела Вера иметь такую веру.
А на прощание отец Сергей рассказал, что батюшка Андрей при его жизни дважды приезжал к нему. Сначала, чтобы занять денег, и отец Сергей занял ему 5 тысяч рублей, а во второй раз — чтобы покаяться.
Узнав, что батюшка Андрей погиб в аварии по дороге в Тобольск, отец Сергей долго скорбел душой и потом сказал: «Не за праведников отдал свою жизнь Сын Божий, а за кающихся грешников, чтобы с ними разделить благодать вечной жизни».
На прощание отец Сергей благословил Веру, и она с миром в душе уехала в свою деревню.
Вера и рыцарь ее сердца Роман в 6 книгах. 4-2
© Copyright: Владимир Де Ланге, 2023
Свидетельство о публикации №223113001538
Свидетельство о публикации №223113001538
Рецензии