Моя зависть

               
                «Чужая душа потёмки».
               
                Нет, своя собственная гораздо темней.

               
                И. Бунин



       Знакомы мы давно. Первые воспоминания относятся к моим годам пяти. Тогда родители двоюродного брата купили машину, чем произвели в нашем переулке фурор. У средней руки начальников далеко не у всех были такие роскошества. Моя тётя с мужем работали на заводе на скромных должностях.

       Это событие не могло оставить меня в стороне, были сделаны соответствующие выводы. Вот, сказала я брату, вы машины покупаете, а мы, чтобы мыло купить, бутылки сдаём. Разговор наш услышали взрослые и ещё долго потом смеялись. А надо было задуматься.

       Дело в том, что мои родители имели хорошие профессии, успешно реализовывались, постоянно ездили в командировки в Москву и, как говорила мама, у меня нижнего белья отечественного производства не было, не говоря об остальном. А бутылки тогда сдавали все, и было удобно сразу на эти деньги купить мыло.

       Но зависть, она такая, и поэтому, когда мне говорят, что их дочке такая-сякая завидует, мне жалко такую-сякую, это гнетущее чувство.

       Скажу сразу, на протяжении всей моей истории с завистью, как бы тяжело мне не было, я никогда не хотела плохого тому, кому я завидовала, скорее, досадовала на себя и, если удача отворачивалась от этого человека, я немного даже сожалела, как будто таяла мечта или сказка.

        Назвать это белой завистью? Не думаю, слишком уж она тяжела.

        Следующее цунами накрыло меня в начале девяностых годов, когда рушились все устои и понятия, когда детские колготки, стоившие один рубль, на следующий день стали цениться в десять рублей при прежних доходах, Павловская реформа. Помню, как ошалело ходила я у прилавков и ничего не понимала. Кстати, первый шок у меня сняла тётка, счастливая обладательница того автомобиля. Чего ты, говорит, расстроилась, полный погреб картошки, будем жрать, как поросята да и всё.
    
       Картошка не картошка, но какое-то время признаком достатка в моём холодильнике считалось наличие сыра и зелёного горошка, в те дни, когда мы могли себе это позволить, относились к сытым.

       Однако, как говорится, кому война, а кому мать родна. Некоторые соседские ребята, наши ровесники, работавшие на заводах, как и мой муж, пользуясь полной бесхозностью того времени, начали таскать металл и продавать в многочисленные скупки, появившиеся как грибы после дождя, и зажили лучше прежнего. Как я завидовала, когда видела у их детей огромные разноцветные книжки на хорошей бумаге, которые только начинали появляться. Понимая, что муж органически был неспособен на эти махинации, я всё- таки давила на него, показывая на других.

       Дети наши, которых уже тогда было двое, донашивали хорошие вещи за другими, а младший сын, тот вообще, когда ему купили первую мальчуковую рубашку, предположил, что это, наверное, халатик старшей сестрёнки обрезали, спросил спокойно, как само собой, просто уточнил. Я тут же побежала и купила ему красивые ботинки, которые он поставил на табурет и целый день любовался.

       Я совершенно спокойно смотрела на красивые одёжки других детей и соседей, но вот на книжках моя зависть прямо захлёстывала.

       Потом началась школа, и моя старшая дочь по результатам тестов попала в престижное учебное заведение, сдружилась с мальчиком, отец которого занимал высокий пост. И тут снова здравствуйте, вот она, моя мучительница. Особенно завидно было, что семья того товарища была по-настоящему интеллигентна, держались родители просто, со спокойным достоинством, умные доброжелательные люди.

       Это время было особенно трудным для нас в материальном положении, на Новый год еле наскребли на скромные подарки детям, лжеБарби с китайского базара и оттуда же набор мелких машинок. Все новогодние каникулы меня терзала мысль, что вот отпрыск влиятельных родителей где-нибудь на тёплых морях, а мои дети конфетки лишней не имеют, праздничные дни были отравлены тайными ядовитыми мыслями, хотя виду я не показывала.

       Никогда не забуду возвращение с каникул.

       Когда я увидела этого мальчика, я первым делом поинтересовалась, где он отдыхал. Ну конечно. В ответ он задрал рукава рубашки, и я увидела худые ручонки, замотанные бинтами и залепленные пластырями от бесчисленных уколов, сказал, что пролежал все каникулы в больнице. Такого удара я не ожидала. Это было не в лицо, это было в морду!

      И тогда я поняла, что такое зависть! Зависть слепа, она глуха и глупа, она наносит раны самому человеку, как и любой грех.

       Я поняла, что в готовности служить ей, я я не хочу услышать и понять чужую боль, увидеть труд, риск и другие усилия людей, а желаю иметь только чужой успех, не видя за деревьями леса.
      

      Что моё – это лучшее, потому что только своё я могу принимать со всеми радостями и печалями.

       Теперь, когда эта гидра приподнимает голову, я вспоминаю тот случай, урок на всю жизнь.