Хочу в увал

"Кадр ещё тот” – говорили мы в своё время, имея в виду неповторимую черту характера кого-нибудь из ближайшего ротного окружения. Хитрожопость одного, отмороженность другого, шустрость, раздолбайство, наглость пятого и десятого. С избытком было случаев в курсантской жизни, когда увольнение в город как бы выявляло или высветляло подобную чью-то индивидуальность, не видимую в строю под покровом ранжира и единообразия. Драка бляхами на Пяти углах или та же коллективная драка у ДК моряков, изнасилование в автобусе (те двое потом ещё удивлялись, как же их вычислили, “в шинелях, дескать, все ж на одно лицо”), бытовая поножовщина с благоверной супругой, фееричное пробуждение в каталажке… Перечислил несколько невзрачных эпизодов нашей мореходской модус вивенди. Довольно, о грустном не в этот раз.

“Кадр иной” — то, о чём или о ком хотелось бы рассказать сейчас поподробнее.

В кубаре четвёртой группы судоводов обсуждали недавний общеучилищный приказ об усилении воинской дисциплины. В том приказе, к примеру, присутствовал пункт о переименовании учебных групп во взвода и прочая подобная ахинея на манер басни Крылова “Квартет”.

— Какого лешего? — возмущался Костя. — Мы поступали в училище Минрыбхоза, а тут какой-то военно-морской цирк с конями!

— Да по всей стране гайки закручивают, чего удивляться, — вторил Лёва.

— Зато водка подешевела! Слыхали про Андроповку? — заметил прагматичный Фёдор.

Гена, немногословный отроду, лишь посмеивался.

Не ведали ещё курсанты, что уже в следующем семестре они узнают о кончине чекиста, сменившего бровеносца в потёмках. Место жёсткого чекиста потом ненадолго займёт бюрократ со своей мультяшной реформой образования. Того, в свою очередь, сменит минеральный секретарь. Он запомнится народу призывом пить минералку, пятном на лысине, мЫшлением, раиской и прочими мерзостями. Эта плеяда государственных чинов, спорадическая и разнонаправленная деятельность которых, равноценная бездеятельности их, верных сынов коммунистической партии, приведёт к закономерному финалу — развалу страны.

Всё это случится в скором будущем и несомненно обогатит жизнь тем семнадцатилетним пацанам, что в кубаре. Наполнит их судьбы волнительными событиями. Но пока, на отрезке времени, в котором ведётся повествование, событий намечалось не много. Ибо, без увольнения. Организационный период, понимаешь. Корейский Боинг рухнул. Международная напряжённость, накал борьбы с империализмом. И вообще, нефиг! Знаем мы ваши индивидуальности, которые так и прёт проявить в увольнении.

Лёва задумался над рукописью. Что он писал, до поры до времени не то чтоб оставалось тайной, скорее мало кого интересовало. То был рапорт или, если угодно, прошение об увольнении на имя старшины. Лёва — рядовой курсант, вчерашний школьник, а у старшины его группы за плечами три года службы на Северном флоте, на атомной лодке в Гремихе. Не хухры-мухры.

“Светлейшему Великому князю Алексею Рассолову-Шаховскому.” — вывел Лёва в правом верхнем углу листа, вырванного из тетрадки.

“Княже! Будучи обделённым в вотчинах своих племянником моим,“ — Лёва поднял взгляд на Костю и продолжил написание челобитной. — “...принадлежащим к роду Линкевичей-Милославских, роду жадному и блудному, подлым наветом изгнавшим меня из благодатной волости Московской в северную сторону и в поруб посадившим в деревне Мурманской, тебе, Великий княже, челом бью: отпусти ты меня от поруба послушать, как живут теперь на земле Русской, до полуночи только до завтра до вечера. Шуметь, как прежде в молодые годы, уже не могу, бог отнял силу за недостойные деяния внуков моих. А ходить в кабаки также не могу, поелику это грех.

При сём подпись ставлю: удельный князь Московский, Никельский, Тамбовский, Клайпедский, Ташкентский, Фрунзенский, потомок Рюрика, Вещего Олега и Владимиров Красно Солнышко с Мономахом. Лев Феофилатьев-Оболенский. Год 6849-й.” — поставив точку, Лёва витиевато расписался.

Старшина группы, тот, кому был адресован опус, находился тут же. Шахматный поединок скрашивал его культурный досуг.

— Вот, Алексей, тебе, старшине нашему вручаю… грамоту, — Лёва довольный передал своё творчество Алексею.

Тот не спеша изучил поданный листок в клеточку. Зачитал Лёвин опус во всеуслышание с нужной интонацией, чем вызвал оживление народа, спросил:

— Что ж это за год здесь такой указан?

— Для перевода со старорусского летоисчисления отнимаем 5508. Иоанн Калита княжит, так выходит. — Пояснил Лёва.

— А командарм Фрунзе тогда каким боком сюда втесался? — с улыбкой поинтересовался Алексей.

— Анахронизм, — оправдывался Лёва.

— Хорошо хоть не онанизм, — парировал в шутку Алексей.

На доске, тем временем, обозначилась угроза королю, что вполне объясняло титул “Шаховской”.

Попытаюсь дать толкование и остальным вокабулам из Лёвиной грамоты.

“Милославский” — скорее всего не боярин, а жулик из пьесы Михаила Булгакова, по которой впоследствии Леонид Гайдай поставил и снял фильм “Иван Васильевич меняет профессию”. Вскользь замечу, что по неясным причинам, Гайдай в титрах не указал имя автора. Имя Булгакова, Мастера осталось “за скобками” сознания широких масс советских кинозрителей. Так вот… буквально все присутствующие тогда в кубрике оценили, насколько метко Лёва подметил типаж. Единственный, Костя Линкевич, был не совсем доволен сравнением с Жоржем Милославским, но вида не подавал, смеялся вместе со всеми.

По поводу “Оболенского”, тут Лёва как в воду глядел. Ибо рука об руку именно с Леной, с любимой своей женой, он разменял четвёртый десяток лет совместной жизни.

Спросит иной читатель: “Зачем вообще нужны были рапорта на увольнение?” Если свободен от нарядов, нормальная успеваемость; топай, казалось бы, в город — на то и выходной. Так же рассуждал Лёва, и с подобным наивным вопросом подходил к Алексею.

— А шоб було, — исчерпывающе отвечал старшина.

И упомянутые выше организационные периоды... Какие там ветры подуют над Кремлём?.. В те самые “менопаузы” и оставалось только, что “писать письма турецкому султану” для развлечения. У старшины скопилось штук двадцать подобных Лёвиных цидулек, которыми он дорожил, сохранял их. Случилось некоему корреспонденту училищной многотиражки прознать про Лёвины рапорта. Тот попросил у Алексея эти весьма ценные документы, чтоб напечатать их в газете. Лёша отдал, и больше никто оригиналов не видел. Вот, осталась только вырезка из одного номера “Рыбацкой смены” за 1984 год; её сохранил наш однокурсник Володя Кулинич.

30 ноября 2023 года.