Своя

    Что  мы знаем о себе,  что  думаем,  какими себя считаем?
Откуда приходят к нам ответы на эти вопросы и как становятся нашими собственными мыслями и мнениями о себе?  А насколько же они правдивы или просто навязаны… обстоятельствами или случайными, вынужденными поступками… Кто мы? Для себя, для других? А кто же мы на самом деле?..

    В тот год, в конце августа, стояла непривычно жаркая погода для Иркутска. Раньше в это время было прохладней, уже начинало веять осенней сыростью по вечерам. А в этот раз лето долго не хотело уступать и радовало ясным солнышком и теплом. Школьники догуливали последние дни каникул,  все уже вернулись загорелыми, повзрослевшими и полными веселых впечатлений из деревень, детских лагерей и санаториев. Взахлеб рассказывали друг другу кто, что видел и насколько «повзрослел» - кто пробовал курить, а у кого был первый, хоть и невнятный, но всё же поцелуй, а кто сдружился и всё лето провёл с ребятами постарше, которые разному научили и просветили в запретных взрослых вопросах. Вся информация была сверхсекретной, которую нельзя было рассказывать и обсуждать в «не своей компании». Понятное дело, многие случаи и истории были «немного» преувеличены или вовсе придуманы. Все это, наверное, понимали, но каждый старался быть самым интересным рассказчиком и выглядеть круче других. Фокус был в том, чтобы поведать как можно правдоподобней какую-нибудь страшную или героическую историю и вызвать всеобщее восхищение, признание авторитета, а не ехидную, недоверчивую усмешку.  И кому удавался этот фокус, тот был королем прошедших летних каникул.
 
  Я и две мои подружки были только слушателями в то лето, так как провели его в городе – просто гуляли, бегали на речку Иркут и играли у меня дома в «Монополию» - очень популярную и модную настольную игру с деньгами в то время. Она только начинала становиться популярной, и мало у кого была. Мне её подарил на день рождения крестный. Домой ко мне приходили играть подружки-одноклассницы и девчонки со двора, а когда я открывала им дверь, то чувствовала себя просто бизнес воротилой. Потом очень важничала, открывая коробку и распределяя, кто какой фишкой будет играть. Это была моя маленькая победа в крутости, и мне даже не пришлось ничего выдумывать. В том далеком 1995 году казаться крутым, даже крученым, было крайне важно, этим определялся твой статус и в классе и во дворе. Ты мог ничего не уметь, плохо учиться, быть даже туповатым, но если у тебя  блатной модный «прикид» или разные заграничные штуковины, вроде пустой бутылки от виски или бейсболка с западным флагом, то ты был в авторитете, был значимой единицей в любой компании. Проще сказать, если твои родители были при деньгах, то не зависимо от того, что ты сам из себя представлял, ты всегда был своим, с тобой считались. А у кого мама или папа строили бизнес, пусть даже не самый удачный, того вообще признавали «высшим светом». Пришел новый идеал успешного человека, и все взрослые старались, как могли, как умели ему соответствовать. Дети за ними не отставали, быстро сориентировались, поменяли все ценности, теперь уважение и признание можно было просто купить или внушить силой. Сила, как известно, в любые времена в почете, даже когда не в джинсах, а в тот период она стала еще и образом жизни,  её каноном у взрослых.

  Впереди был 8 класс и так как в прошлом году нам отменили школьную форму, то все девчонки тщательно старались подобрать наряд на 1 сентября, надо было выглядеть модно, ярко и обязательно быть в чем-то новом, хотя бы в новой заколке. Их тогда продавали великое множество - разноцветные, многослойные с разными причудливыми элементами в виде золотых колечек, каких-то крылышек, бусинок разного размера, всяких резных пластинок. Вся конструкция крепилась на клей – самый популярный и универсальный китайский материал. Очевидно, что заколки приходилось менять довольно часто, не выдерживали эти китайские безделушки нашей сибирской густоты и силы. Вообще, в течение всего учебного года считалось, что чем больше ты придешь в новом, тем состоятельнее твои «родаки» и тем, естественно, круче ты сам.  Ничего сложного…для ребенка.

   Наступило утро первого сентября. За окном немножко моросил дождик.    Улица еще дремала в тишине и безлюдности. В песочнице на детской площадке мокли забытые игрушки – чуть сдутый резиновый, синий мячик и ведерко без ручки. Глядя на них, я ощущала, как понемногу куда-то ускользает моё детство. Совсем скоро всё проснётся, начнется новый день, день знаний и новый учебный год. Я с любопытством и  какой-то ленью предвкушала праздничную школьную линейку, учиться и опять делать домашнюю работу не хотелось, а вот поглазеть, кто в чём придёт и вообще на то, как все изменились, а главное  узнать, кто куда ездил и что видел, было очень даже интересно. В школе мне всегда почему-то важнее было общение, я любила слушать всякие истории о том, что и как у других в семьях устроено, про их отношения с соседями и родственниками, а потом мне нравилось размышлять и прикидывать, - почему так всё у них и что может быть дальше. Выражаясь умно, искать причинно-следственные связи и прогнозировать исход ситуаций. Нельзя сказать, что я была сильно поглощена всем этим, мы и веселились, да и учёба порой увлекала, скорее, воспринимала эти истории как своего рода интеллектуальную игру для себя. Которая потом переросла в желание стать психологом. Вот когда игры то и закончились, ведь абстрактно бродить в лабиринтах чужих жизней одно, и совсем другое вести заблудившихся людей по их собственным, ими же созданным, а после перепутанным тропам с тупиками и ловушками, с дебрями и ямами. И ведь не хотят они идти, им тяжело, им трудно, а надо…надо их вести, чтобы распутали они, чтобы вылезли… сами.

   Я сладко потянулась, потихоньку смиряясь с тем, что придётся идти в школу и надо будет учиться. Потом подошла к шкафу и достала свой наряд на сегодня, который я просто выстрадала. Родители мои работали в НИИ, а там в 90-е практически совсем перестали выдавать зарплату, они пытались приспособиться, крутились как получалось, чтобы заработать хотя бы на нормальное питание. О том, чтобы купить мне новое платье или юбку с блузкой, по началу, не было и речи, только позже они смогли покупать и  одежду. А пока мы брали всё у знакомых, дочери или внучки которых были старше меня. Так, ревизируя в последние летние дни все свои заимствованные богатства, я остановилась на одном платье абрикосового, очень мягкого и приятного цвета. Рукава у него были короткие, фасон интересный – в верхней части вертикальные защипы справа и слева, хлястик под воротником светло-кофейного цвета в клеточку, пышная юбка.  В школу я его еще ни разу не надевала. Появилась эта вещица у меня в прошлом году, но была великовата, а теперь стала в пору. Проблема была в том, что верх платья был слишком заметно заношен – воротник и подмышки рукавов выдавали, что оно далеко не новое. А вот нижняя часть -  юбка-кокетка на удивление сохранилась прилично.  Я не долго думая сообразила, что надо отпороть низ от платья, что-то придумать с поясом, тщательно срезать легкие малочисленные катышки папиной электробритвой, как следует отгладить и получится неплохая подходящая, да что там, классная юбка на 1 сентября, которую и потом  буду носить в школу. Оставалось только всё это сделать и что-то придумать с блузкой. Подходящей по размеру не нашлось - все оказались мне пока ещё велики. Была одна водолазка светло-зелёная, я её носила еще в прошлом году, и вроде бы она по цвету должна была подойти, но вместе с предполагаемой юбкой они почему-то не смотрелись, какой-то клоунский вид получался. Мама на тот период торговала с соседкой блузками и я задумала незаметно взять одну из них, надеть на первое сентября, а потом тихонько положить обратно. Утром родители все равно будут на работе, ничего даже не узнают. А потом свою новую абрикосовую юбку буду уж и с этой зелёной водолазкой носить, что такого. И другие свои прошлогодние вещи конечно тоже. Но на первое сентября мне надо было выглядеть классно. Блузки на продажу были все светло-голубых оттенков, обычные, простые, с длинными и короткими рукавами. Я прикинула пару разных к своей абрикосовой будущей юбке, получился очень красивый ансамбль, современно выражаясь, очень стильный комплект. Было решено, я выбрала блузку василькового цвета, с длинным рукавом, очень бережно погладила её и повесила на плечики в шифоньер, хитро накинув сверху своё старое школьное тёмно-коричневое платье для маскировки.

  Потом аккуратно, почти не дыша, отпорола низ от абрикосового платья, избавилась от легких катышков. А вот с поясом пришлось повозиться - я перебрала все лоскутки у нас в доме, но ни один не подошел ни по цвету, ни по фактуре ткани. «Ну что же придумать, чтобы сделать нормальный пояс?»,-  устало вертелось в моей голове. Я стояла в раздумьях и тут  взгляд упал на отвергнутый верх платья. « А что, если сделать поясом его собственный хлястик», - осенило меня. Эта светло-кофейная в клеточку деталь платья была довольно широкой, длинной, и позволяла превратить ее в пояс. Затык был в другом – этот оттенок совсем не играл и не вязался с васильковой блузкой. «Ну что за напасть!» - отчаялась я. А вот к самой юбке подходил идеально. Тогда я все же решила сделать к ней этот кофейный пояс, но подвернуть его вовнутрь, когда пойду на линейку 1 сентября. Он скроется из виду, и все будет смотреться гармонично. Юбка, конечно, станет чуть покороче, но это совсем не страшно. Так я и сделала, но самое интересное, что после всех этих моих стараний и мытарств, приятным и неожиданным сюрпризом стало то, что с таким поясом новая юбка теперь стала вполне сочетаться и смотреться с моей старой светло-зеленой водолазкой! И я была просто счастлива от этого!

  А теперь, этим первым осенним утром, я стояла, вертела свой новый наряд, вспоминая с улыбкой как я его придумала и смастерила, была рада и довольна собой, что смогу выглядеть на линейке сегодня «как надо»!
 Вот такие они,  первые маленькие безобидные шаги во взрослую самостоятельную жизнь. В этом сила. В этом воля. И в этом личность. Но всегда ли наши детские попытки повзрослеть бывают такими же созидательным. Никто не знает, на что способен, пока не окажется в ситуации серьёзного выбора, решения и ответа перед собой и своей совестью. Я точно…не знала, на что способна и что может дремать у человека внутри, у многих…у каждого.

А пока, беззаботно налюбовавшись своим нарядом, я пошла позавтракать.  Ела чуть подсохшую гречку с аппетитом и  представляла  глаза моих подружек, когда увидят меня в новой юбке. На кухне в вазе своей торжественной минуты дожидался скромный букет из трёх бело-розовых астр и зеленой пушистой смешной метелки. Ещё надо было успеть сделать причёску и легкий макияж. Родители уже давно были на работе, точнее на левых заработках, без которых тогда было просто не выжить. Я включила телевизор в зале, потом сидела пила чай со смородиновым вареньем, намазывая его на хлеб, и смотрела разные программы, в которых еще старались подбодрить и порадовать людей интересными новостями, хорошими пожеланиями и настроить  на светлое будущее.

 Я подходила к школе всё ближе, в руке волнительно похрустывала праздничная прозрачная обертка моего нежного букета. Уже видно было радостные лица детей и учителей, все о чем-то оживленно переговаривались, смеялись. На весь школьный двор звучала песня «… Вычитать и умножать, малышей не обижать - учат в школе, учат в школе, учат в школе!...» Всё это закружило восторг в моей душе, стало весело и я прибавила шаг.
- Ленка-а-а, Янка-а-а, - закричала я, увидев своих подружек, и стала махать им своим букетом над головой.
- Алеська-а-а! – радостно, в один голос, воскликнули они в ответ, отыскав меня глазами, и тоже замахали мне своими букетами.
- Привет! О, у тебя новая юбка, Алеська! – заметила Лена.
- Д-а-а и блузка ещё,- гордо добавила я!
- А-а, точно, а у меня сумка новая, смотри! – живо похвасталась Лена и повернулась боком, показывая свою лиловую, блестящую, из искусственной кожи сумку. Ходить в школу с портфелями было тогда совсем не модно, только ученики младших классов ещё их носили. А после пятого, уже считалось зазорным, если ты пришел в школу с ранцем за спиной. Популярные и удобные сейчас рюкзаки тогда тоже были не в почёте, использовали их только для походов или поездок на дачу.
- Классная сумка! – похвалила я обновку подруги, почувствовав как меня кольнула зависть.- А она не маленькая? Ты уверена, что туда все учебники будут влезать, - ядовитенько проявила внимательность я.
- Да-а, не знаю, должны влезть, наверное, - задумавшись и слегка погрустнев ответила Ленка. И тут меня уже тыкнула совесть.
- Влезут, конечно, она только с виду такая, а внутри много места, смотри,- вступила в разговор Яна. Она приоткрыла Ленкину сумку и запустила внутрь руку, водила ею туда-сюда, показывая как там просторно.
- Ну да-а, нормально, много войдёт, - неловко попыталась всё сгладить я.
Но настроение Ленки было уже чуть-чуть подкошено, и от этого я сама стала немного грустной.
- А из вас никто даже не заметил, что у меня вообще-то новые ботинки и новая резинка, - в шутку обиделась Янка. Мы с Ленкой дружно посмотрели вниз. Да, ботинки у нашей подружки были новые, но какие-то совершенно невзрачные. То ли темно-синие, то ли темно-зеленые, какого-то «бабушкинского», как тогда говорили, фасона. Одним словом, мы не могли сообразить сразу, что сказать, как отреагировать с Леной, чтобы не обидеть. Мы просто смотрели на ботинки, на наших лицах застыло пустое выражение, которое можно было принять за разглядывание и оценивание. Кажется, Янка так это и восприняла.
- Ну что, крутые да?! – со смаком нарушила молчание она. Мы в центре купили, правда же похожи на те, какие были на девушке Дока, профессора, ну в фильме  «Назад в будущее»? Да ведь?
-Да, правда похожи! Классные! Я как раз смотрела и думала, что-то они мне напоминают, - хитро выкрутилась Ленка.
- А-а-а! Да-да-да, вообще крутяк! Прямо как у неё! – тоже подыграла я. Хотя даже не совсем поняла про кого Яна говорила. И вспомнила, что ещё и резинка у неё новая. – А резинку покажи, - с любопытством попросила я. Янка повернула голову, и мы увидели новую, салатовую,  модную  китайскую безделушку на её волосах. Я снова боролась с завистью, но в этот раз более успешно.
- Какая классная,- искренне и чуть с досадой произнесла я,  - А можно потрогать?
-Да, можно! – великодушно позволила Янка. Мы с Леной потрогали заветную резинку, попробовали немного оттянуть её, чем вызвали возмущение Янки, и померить на себе это украшение нам было уже нельзя, потому что мы можем «её растянуть или уронить и запачкать». Мы с Ленкой смирились. А в середине учебного года папа из московской командировки привёз мне такую же плотную, хорошую резинку для волос, только красного цвета! Я ликовала несколько дней! И носила её в школу так, будто это была не резинка, а корона. Я делала хвост повыше, чтобы всем было сразу видно моё сокровище!
На линейке выступал директор, после традиционных поздравлений говорил как всегда что-то важное, потом завуч и учителя тоже всем пожелали успехов и произнесли свои привычные любимые наставления. Мы с подружками уже заскучали, стали вертеться и глядеть по сторонам. И тут я заметила одну девочку, стоявшую в наших двух рядах. В моём классе она не училась и в других в нашей параллели, кажется тоже. Неужели новенькая? К нам в прошлом году пришёл один новенький мальчик, вернее бугай второгодник. Бугаём его называли все, даже учителя. Он был нахрапистым, наглым, соображал туго, но считался крутым. Кто с ним дружил или просто общался тоже были в числе уважаемых.  Его звали Олег. Он с компанией что называется «докапывался» до физически слабых мальчиков в школе, приставал к созревшим девочкам, вольно с ними себя вёл, но те и не часто возражали. Многие его боялись, сторонились, старались не связываться. Так и ходили, глотали обиду, оскорбления, сносили побои и молчали про отнятые деньги и вещи. Управы на него не было. Ученики жаловались на Олега редко от страха получить ещё сильней. А жалобы учителей не слишком волновали директора: «Ну нарушает он дисциплину, ну плохо учится, но вы же учителя, вот и перевоспитайте, научите». Таков всегда был его ответ. Учителей же Олег с компанией не трогал, не обзывал и ничего не отбирал. Так что внешне для них всё его поведение выглядело больше как «непослушный»,  «недисциплинированный». Так отзывались о нём учителя на переменах. На нас с подружками эта блатная компания к счастью не обращала особого внимания. Взять с нас было нечего и внешне мы походили больше на детей, чем на девиц…весёлого поведения.
- Раиса Николаевна, а у нас новенькая девочка?- протиснувшись и подойдя поближе поинтересовалась я у нашей классной.
- Да, Алеся, - шепотом ответила та.
- А как её зовут? – с детской непосредственностью  спросила снова я.
- Алеся! Линейка ещё идет! Потом все вопросы! – строго, но мягко пресекла моё нарастающее любопытство классная. Я, осев, молча протиснулась обратно к своим девочкам.
- А вы видели, у нас новенькая, - важно и загадочно поделилась я новостью с подружками.
- Где, где ?? – оживились и проснулись от скуки они.
- Да во-о-н она стоит, почти в самом конце,- указала пальцем в сторону я. Мы все трое посмотрели направо, какое-то время разглядывали и оценивали её, а потом ринулись обсуждать новенькую с головы до ног. И там было, где нам разгуляться… Девочка была чуть ниже нас ростом, с  короткими волосами,  которые еле доставали до плеч. А тогда считалось, что длинные волосы, да ещё и собранные в высокий хвост- это признак уверенной в себе и классной девчонки. Одета новенькая была в скромное строгое платье до колен  темно-синего цвета с белым воротничком, а сверху расстегнутая трикотажная тонкая коричневая кофточка на маленьких пуговках. На ногах - обычные бежевые хлопчатобумажные колготки, с чуть вытянутыми коленками и простые бордовые изрядно стоптанные и потертые ботинки. Вид у неё был почти мрачный, она не улыбалась и даже не рассматривала всё вокруг, просто стояла и слушала учителей, держа в руке одну белую астру, неловко завёрнутую в газету. Цветка почти не было видно, словно он спрятался и стеснялся показываться на публике. Общее впечатление ещё усугублялось тем, что волосы девочки выглядели слипшимися жирными сосульками.  Мы с подружками её просто засыпали с головой своей критикой и язвительными комментариями. Конечно, слышали всю эту чернуху только мы, говорили друг другу шепотом и на ушко. Новенькая нам, мягко говоря, не понравилась и мы единогласно постановили, что дружить с ней не хотим и в нашу компанию не возьмём. Как будто она рвалась и хотела к нам… Вероятно, она вообще не запомнила нас в тот день.  А вот мы её очень даже запомнили и уже успели отвергнуть. Д-а-а, детский самоуверенный максимализм не знает запретов, судит обо всём легко и жёстко, без всякого снисхождения и понимания.  Были и другие девочки в нашем классе, которых уже новенькая запомнила сразу…и также быстро возненавидела.
- Ты  с нами учиться будешь что ли? – повернувшись к маленькой незаметной девочке, развязно спросила Надька,  громко чавкая розовой жвачкой.  Новенькая оторопела от такого наката и, не успев ответить, услышала другой вопрос.
- Ты че не слышишь, я вопрос задала! Ты у нас новенькая говорю?
- Да, - немного испуганно ответила она.
- А как тебя зовут-то? 
-Ксюша, - уже уверенней сказала новенькая.
- Ксюша… а-а-а, - по прежнему чавкая повторила Надька. – Ксюша, Ксюша, Ксюша, юбочка из плюша, русая-я-я коса, - вульгарно пропела Надька и все её подружки стали громко ржать.
- Девочки тихо! Линейка идёт! Началось опять! И выплюнь жвачку! – строгим недовольным тоном прокомандовала классная. Девочки утихли.
- А где коса то твоя? – сдерживая смех и продолжая жевать, насмешливым тоном спросила Надька у Ксюши. Та ничего не ответила, даже не посмотрела в её сторону.  А Надька как взбесилась.
- Ты че деловая что ли? С тобой люди разговаривают, а ты стоишь как памятник. А че букет то такой стрёмный? Ты же на праздник пришла, хотя по твоей одежде, ты наверное на поминки собиралась, – не унималась докучать и принижать новенькую Надька. Она и её подружки снова заржали.
- Вы не поняли, что я сказала!? Быстро замолчали все! Сейчас линейка закончится, поднимемся в класс, я вам устрою, там посмеётесь у меня! – начала ругаться Раиса Николаевна. Девочки опять успокоились, но стали обмениваться друг с другом взглядами, гримасничать в сторону Ксюши, тыкать пальцами и сдержанно гаденько хихикать. А та стояла, стараясь не обращать внимания, только опустила свой цветок в газете вниз и отодвинулась немного вправо.
- Ты че пихаешься, стой где стояла, трясешь волосами своими грязными тут, - рявкнул на Ксюшу Игорь, наш одноклассник, друг Олега. Самого второгодника-бугая в тот год на линейке не было, к счастью многих…в том числе и Ксюши. Новенькая, наверное, случайно задела Игоря, когда отстранялась от наших гром-девочек, но конечно же не пихала его. Я увидела, как Ксюша поджала губы и стала часто моргать…сдерживать слёзы. Мне стало жалко её и её опущенный цветок, казалось, он тоже тихо плакал в газете. Зачем же они так с ней. Да, Ксюша, немного неприятная и одета в слишком тёмное, но она ничего им не сделала плохого. Могли бы просто не замечать её. Но эти наши 4 громкие девочки, хотя правильнее было бы сказать кобылы, и некоторые мальчики совсем не умели сдерживать свою словесную вонь и не щадили скромных, воспитанных,  небогатых сверстников. Нам с подружками тоже порой прилетало и приходилось терпеть их ядовитые, гадкие реплики в свой адрес. Мы пробовали противостоять им однажды, но в нас не было столько грязи и злобы, не могли мы, не способны были забить и закидать их руганью настолько, чтобы они отстали от нас насовсем. Поэтому, уже реже, но нет-нет да слышали какую-нибудь пакость про свою одежду, прическу или выполнение заданий на физкультуре. Кто-то из них тихонько взрослел и переставал активно нападать, но всегда был не прочь поржать за компанию.
    Этими самыми злобными девочками у нас в классе были Надька, Танька, Жанка и Анька. На линейке они нас с подружками тоже оглядели с головы до ног, потом перешептывались и косились в нашу сторону с гавкающими смешками. Мы уж в долгу не остались, обсудили и пропесочили их «до дыр», отметив сетчатые черные вульгарные колготки, забетонированные лаком полуметровые челки и краснючую, наложенную толстенным слоем помаду, которая казалось уже вот-вот начнет трескаться и откалываться кусками. Танькины и Жанкины родители занимали должности в администрации города, у Аньки отец был бизнесменом, а Надька была просто наглая и желчная по своей природе. Все они хорошо спелись, учились через пень-колоду, но в средствах были свободны, обновки для них были обычным делом, кроме Надьки. Та просто выдавливала из родителей новые шмотки и всякое другое любыми способами. Потому, наверное, и была самая злая и подлая из всей их компании. Как-то Жанке в честь окончания четверти без троек родители подарили кольцо с крошечным бриллиантиком, так Надька от зависти почти позеленела. Потом, в догонку, Таньке и Аньке тоже купили такие колечки. Все три подружки ходили, сверкали своими крошками, а вот Надька в этом их догнать не могла…никак, ничего не помогало, её родители просто не имели таких денежных возможностей. Это совсем истощило все её душевные силы и самооценку. Сначала она просто понурая ходила, а потом как с цепи сорвалась – начала носить более откровенные наряды, бюст-то у Надьки был самый большой из подруг, заигрывать с мальчиками из старших классов, одним словом, стала ходить, сверкать своими…далеко не крошками. Чем богата, как говорится. Попадало ей за это, конечно, от учителей и завуча, но это мало что меняло.
   Вот мы уже сидели в классе после линейки, слушали Раису Николаевну, записывали расписание и распределяли пары для дежурства по классу. Дождь на улице немного усилился, звонко застучал по железному наружному подоконнику. На столе у классной стояло желтое эмалированное ведро с нашими букетами. Моего видно не было, наверное где-то в середине затиснулся. Над всеми возвышались и красовались букеты из бордовых и розовых гладиолусов, подаренные  богатиками класса. Смотрелись они бесспорно эффектнее и праздничнее, чем наши скромные астры с хризантемами. «Интересно, где цветок Ксюши», - подумала я, - «Скорее всего стоит там, в глубине, совсем сдавленный и зажатый этими шикарными гладиолусами. Бедный белый цветочек. Словно белая ворона» - грустно размышляла я.  Тут вдруг вскрикнул Миша, симпатичный, но слабый мальчик. По всей видимости, его ударил или тыкнул в бок сосед по парте - Игорь. Миша наклонился в сторону и прижал правый бок левой рукой.
- Да что это такое, в конце концов! Вы будете нормально слушать или нет! Еще год не успел начаться, как у вас снова шило в попе заёрзало! – закричала классная, не разобравшись. А Миша сидел со сморщенным, слегка покрасневшим лицом и продолжал держать свой бок.  К счастью, Раиса Николаевна обратила на это внимание и подошла к нему.
- Что случилось, Миша? Он тебя ударил что ли? – спросила она, кивая на Игоря. Миша молчал, стараясь поменьше морщиться.
- Быстро отсел от него! Иди за последнюю парту, Игорь! Ещё раз выкинешь что-то, родителей вызову в школу, им будешь  показывать что умеешь, папе особенно! – распорядилась классная. Игорь послушно и молча отсел, злобно косясь на Мишу. Учительница успокоилась и продолжила свою неинтересную речь про то, какой был сделан мелкий косметический ремонт в школе своими силами и как мы должны беречь теперь целые чистые двери в туалетах и уважать труд  других.
- Вы повзрослели, а значит стали серьёзнее и ответственнее! Хулиганство и расхлябанность уже должны остаться в прошлом! -  назидательно изрекала Раиса Николаевна, пристально глядя на Игоря и его дружков – Максима и Антона.
- Да мы вообще серьёзные и уважаемые люди!  – чванливо и нагло заявил Игорь, - Кто нас не уважает, тот не с нами, а кто не с нами, тот против нас! – запустозвонил он снова.
- Игорь! – крикнула классная, - Хватит тут свои тары-бары разводить уже! Не о вас речь! За что вас-то уважать? Что вы сделали хорошего, умного? Кто спасибо вам может сказать? Я говорю, что надо уважать труд других людей! Учителя наши, физрук Анатолий Иванович, трудовик наш Александр Степанович наладили всё, постарались, чтобы вам же приятнее находиться в школе было. Так, ладно, теперь последнее…
- Зря-я-я, зря вы так, уважаемая Раиса Николаевна, нас очень даже есть за что уважать, - перебил классную Игорь, - Всегда нам пацаны спасибо говорят за помощь, за…
- Ну-ка замолчи сейчас же! Первое сентября, а он уже рисуется здесь сидит, взрослого человека перебивает! С отцом завтра же в школу приходите! А нет, так я сама в выходные к вам приду побеседовать! Понятно!!! – вышла из себя Раиса Николаевна. Игорь, немного побледнев, стих.
 Что он, что Олег – его старший покровитель и друг, отцов своих боялись. Те в тонкостях педагогики не разбирались, работали на тяжелых производствах, и воспитывали своим методом, не трудно догадаться каким… И каждый раз, после родительского собрания, эти друзья-товарищи смирнели ненадолго,  ходили по школе как-то угловато, медленно, но потом снова распускали своё хамство и кулаки.
   К слову сказать, потому эти мальчики так себя и вели с другими детьми, их  отцы приучили к тому, что сила может всё объяснить, всему научить и по- другому Олег и Игорь просто не умели убеждать, спорить и добиваться желаемого. Не понимали, что можно обсудить и договориться, что побои не единственное средство, которое способно помочь добиться успеха в любом вопросе.
  Ужас был в том, что в те времена силовые методы стали повсеместным, обычным делом. Даже способом жизни взрослых. Если чего-то нет, то можно отнять, присвоить себе, если что-то нужно, то могли заставить других это сделать, а после выдать  за свой труд. Всё это было преступно, бесчестно, бессовестно, но реально. Хаос бесконтрольности и безнаказанности тех лет породил и закрепил распущенность, как жизненную позицию, как героическую идею. И кто не обладал умом, душой, но мог похвастаться силой, был на коне – это было их время. Иным же оставалось либо подчиниться первым, либо наступить себе на горло и стать похожими на них. И ведь многие пробовали…и становились. Кто не выдерживал – спивались или прятались за спинами более сильных, прислуживая им. Самым безобидным вариантом, чтобы выжить в тот период и не потерять человеческий облик, достоинство и честь, было пойти торговать. Всем, чем придётся, что пользовалось спросом. На первом месте были продукты, потом средства гигиены и только после всё остальное. Или можно было оказывать платные услуги. Что и делали мои родители – мама продавала продукты, одежду, взятые под реализацию, а папа занимался репетиторством с детьми по математике и физике за деньги.
 Среди детей тоже находились таланты предпринимательства – кто-то не бесплатно давал списать домашнюю работу, а кто-то торговал жвачкой и конфетками, которые привезли им родители из бизнеспоездок. В нашем классе Дима Куделов продавал красную прозрачную жвачку в блестящих фантиках…два дня. Учителя быстро об этом узнали, вызвали его папу в школу и отпозорили. Тот пообещал, что больше такого не повторится. И не повторилось. Но только в школе. Дима продолжал своё дело на улице, после уроков, на пустыре. На это уже все закрыли глаза.
   Наконец наш «праздничный» первый урок закончился и все поспешили к выходу. Дождик уже прошёл, в белых далёких облаках показалось солнышко и от этого ясного, светло-голубого неба в окне у меня поднялось настроение, захотелось быстрей на улицу. В дверях наши мальчики опять что-то не поделили. «Ну как же они надоели, как дикие гогочущие макаки», - с раздражением подумала я. Так хотелось мне уже быстрей выйти на улицу, на воздух, на свободу… подальше от наших этих дуралеев джинсовых, пустомелей громогласных и от напомаженных модниц с резкими противными духами, из-за которых уже просто нечем  было дышать. Каждая минута с ними была уже невыносима, но они будто застряли в этих свежеокрашенных дверях, выясняя что-то.
 - Ты че напираешь, нормально не можешь стоять, всем надо выйти, - злобно гаркнул Игорь на Вадима – нашего отличника, - Самый умный тут что ли? Стой и жди когда другие пройдут.
-Да, самый умный! Вы специально нас спинами подталкиваете назад, никто тебя не давит тут, быстрей выходите, - дерзко и недальновидно  ответил Вадим. Все затихли и настороженно ждали, что же будет дальше, кроме нашей классной.
- Хватит! Устроили тут опять перебранку! Быстро на выход все, мне класс надо закрывать! – лишила нас неприятного, опостылевшего всем зрелища – грызни, Раиса Николаевна. Все зашевелились, ускорились и покинули класс. Учительница замкнула дверь, помучавшись изрядно, покрутив и подёргав туда-сюда вставленный в замок ключ. Такое было в порядке вещей. Все замки в школе были кривые-косые, проржавевшие, вдавленные и, чтобы открыть или закрыть их, приходилось проявить немало терпения и ловкости. Однажды урок истории у нас прошёл в актовом зале, потому что учитель не смогла открыть класс, а все другие были заняты.
  Выйдя на улицу, я почувствовала на лице тепло солнышка! Оно грело мне лоб, щечки и носик. «Как же хорошо,  как же свежо! Почему так же хорошо не может быть в школе…? Почему там всегда стычки, брань и грубый гогот», - подумала я. Природа всегда радует, всегда дарит заботу,  делится покоем, отдаёт свои плоды. И не ждёт внимания в ответ, она просто добра, щедра и  вместе с тем беззащитна. Не умеет спорить, не умеет враждовать, просто терпит и радует нас. Но может и покарать, обрушить свой гнев, когда терпение её и боль уравниваются… Человек тоже часть природы, он также терпелив и может долго выносить дурное отношение к себе, но приходит момент, когда боль от несправедливости, от незаслуженного притеснения начинает душить его, она просто забивает, заваливает всё внутри и не даёт больше дышать.  И тогда человек начинает выплёскивать всё, выкидывать накопившийся груз обид, унижений и страданий, выбрасывать его как мусор из души. Он начинает очищаться, освобождаться и больше не хочет такого смрада и помойки в душе, начинает защищаться, может бороться и отстаивать своё достоинство, сила просыпается. По себе знаю, так и случилось со мной в тот день, первого сентября.
   Помню, с подружками мы не спешили домой, хотелось ещё погулять, ведь завтра уже в школу на уроки, а потом домашние задания по вечерам, а нам охота было ещё насладиться последними капельками беззаботности. Мы решили купить один на всех кулёк печенья в «Трёх поросятах» (так люди прозвали магазин у школы, он был из светло-красного кирпича и состоял из трёх отделов с разными входами) и пойти посидеть на скамейке около гостиницы, находившейся чуть  выше от школы, на небольшом холме. Там было солнечно, просторно, зелёные скамейки уже успели немного нагреться от прямых лучей. Мы уютно устроились, захрустели, стали рассказывать и хвастать, кому что новое купили на этот учебный год – Янке новые светло-голубые обложки для тетрадей. И этим правда, на полном серьёзе тогда можно было гордиться, ведь все канцелярские товары считались страшным дефицитом. Транспортиры, к примеру, продавались только в центре города, в большом торговом комплексе, и то не всегда. А если удавалось достать прозрачные обложки для учебников, то ты был просто звездой – все учителя непременно похвалят и отметят твою аккуратность, поставят всем в пример, ты с лёгкостью вырастал мгновенно в их глазах. Но такое было редкостью, как правило, оборачивали миллиметровой бумагой, газетой или вообще оставляли «без одежды», что тоже не обходилось без оценки и критики наших педагогов. Сыпались замечания про небрежность, наставления о бережном отношении к книге и ученик сразу попадал в немилость. А у меня в тот год был эксклюзив – специальные бумажные обложки, с рисунками и расчерченными небольшими полосками для подписи. Папа мне их привёз из командировки. Таких не было ни у кого в классе, даже наверное в школе, и это было круто! Конечно, бумажные обложки быстро теряли вид, обтрёпывались в сумке, я меняла их на новые. Папа мне мно-о-го привёз, с лихвой хватило на целый год. А Ленке в тот год только линейку новую купили, пластиковую, розового цвета. У всех в основном были деревянные или металлические погнутые, а как у Ленки- единицы. Мы потом иногда эту линейку просили у неё на уроке прочертить что-нибудь, и она с покровительственным видом позволяла нам с Янкой это сделать.
 Печенье уже заканчивалось и мы стали думать, что дальше делать будем – купим ещё один кулёк и посидим или сбегаем на речку, решили ещё посидеть. Мы встали со скамейки, отряхну крошки с юбок, взяли сумки и снова отправились в магазин. По дороге мы заметили у школы какое-то небольшое столпотворение.
- Девчонки смотрите! Наши там! Вон и Олег пришёл! – воскликнула Янка. И мы все стали всматриваться. Действительно, там были наши одноклассники – бой-мальчики и гром-девочки.
- А чего они не ушли то? Курят там стоят? Совсем что ли, учителя засекут же сейчас, - с беспокойным любопытством рассуждала Янка.
- Смотрите, смотрите, там и Вадим наш! – заметила Ленка, - И Мишка ещё тоже, - добавила удивлённо и настороженно она.
- Пошли ближе, посмотрим, - предложила я. И мы пошли…зачем-то.  Когда приблизились к забору, нас заметили и зрителями не оставили…
- Эй, а вы че сюда припёрлись?! – грубо и резко рявкнул Олег, - Валите отсюда быстро! – скомандовал бугай и противно сплюнул. Что нам было делать, орать в ответ, дерзить – нет, конечно. Мы прекрасно понимали и чувствовали, что связываться с ними, мягко говоря, себе дороже. Они совершенно необузданные и физически сильнее. Всё наше культурное поведение, воспитанность и вспыхнувшее самолюбивое желание отстоять своё право находиться там, где хотим и делать то, что нам надо – были бы просто лёгким дуновением весеннего ветерка против их пыльной, вонючей, грязной бури из оскорблений, диких воплей смеха и угроз расправы. Мы на такую экспрессию были совсем не способны, поэтому молча потупились, поморщились и хотели было повернуть к магазину…
- Эй, постойте ка! Вы же в магазин шли?! Значит денежки есть?! – проявил чудеса аналитики Игорь, - Давайте-ка, поделитесь с нами, а то нам немного не хватает на…на хлеб и молоко, - сдерживая ехидный смех добавил он. Тут же во всей их своре раздался гвалт тупого, гогочущего смеха. Только Вадим и Миша стояли молча.
- Эй, вы там, слышали, че вам сказали, нет? Деньги гоните! Лучше сами, а то отнимем и получите ещё! Поняли! – орала тупая Надька.
- Ну что ты орёшь на них Надюха! Надо культурно с людьми разговаривать! -  с гадкой интонацией произнёс Игорь, - Вот как надо - девочки займите нам денег, что у вас есть, а мы вам отдадим потом, честно-честно…когда разбогатеем, - издевался он. И снова грохнул дикий неприятный смех. А нас с девочками по кусочкам сковывал страх, у меня чуть холодели руки. Мы были нежными, любимыми родителями дочками, не знали злобы отцов, как Олег и Игорь и пьяной ненависти матерей, как Надька. Нас не испортили, не ожесточили своей нелюбовью родные люди. Мы были добрыми, а потому слабыми и беззащитными в тот момент. Нам стало страшно, просто страшно от того, что сейчас с нами может случиться. Это так понятно и так естественно. Но надо было что-то делать, нельзя было просто покориться, взять и отдать им свои деньги, которые я, например, взяла из копилки, куда собирала всю прошедшую весну и лето. Я не могла смириться с тем, что лишусь сейчас своих оставшихся, хоть и крошечных, сбережений. Ведь на них ещё можно будет купить печенья или мороженого, или даже ароматного лимонада «Буратино» и порадоваться этим вкусам, этим самостоятельным покупкам, которые делаешь только по своему желанию, а не по поручению или разрешению папы и мамы. В этом было ощущение свободы, в этом был праздник моего детства. И что же…теперь просто взять и отдать его им, этим…турбинам хамства и грубости, цинизма, этим развязным Халкам, нахрапистым гогочущим человекообразным. Меня перекосило от такой перспективы…возникло злое сожаление о том, что нет с собой пистолета или чего-то, что заставило бы их заткнуться и отстать навсегда! Зло порождает зло…это всем известно. Да, я разозлилась. Страх кончился, сменился ненавистью. Я не хотела отдавать им свои, с таким терпением накопленные, деньги, не хотела кидать им в их прожорливые, прокуренные пасти свою детскую маленькую свободу выбора, свой сегодняшний заслуженный детский праздник вкуса.
- Девочки побежали быстрей к магазину, там много народу, там они нас не тронут, - еле-как прошептала я подружкам. Их лица оживились, наполнились мыслью, мы повернулись тихонько и давай бежать. Игорь молниеносно бросился за нами, а потом и Максим с Надькой. Как мы с девочками ни старались изо всех сил бежать, они нас догнали – выше были и спортивнее. Схватили каждую за руку и с оскорблениями потянули во двор школы. Вадим и Миша с ужасом смотрели на всё это. Я и Янка пытались освободиться, дёргались и пихались, но нас больно подпнули по ногам…и мы подчинились…силе. Жанка, Анька, Танька, Олег, Антон – все эти зрители с нашего класса громко гоготали и осыпали нас обидными словами и торжествующими выражениями, типа «допрыгались лягушки» или « будете теперь знать, как себя вести правильно, заразы, подхалимы учительские». Ленка быстро сникла, сдалась, стояла чуть ни плача. Мы с Янкой были ещё полны возмущения и злобы от боли из-за пинков по ногам.
- Отстаньте от них, отпустите. С девчонками драться собрались? – начал заступаться за нас Вадим. Он на отлично учился, но и физически был хорошо развит, кажется, занимался где-то. Вадим был единственным мальчиком в нашем классе, который не очень-то боялся Олега с дружками. Мог им возразить, пытался противостоять, но в одиночку, а потому никогда, конечно же, их не побеждал, а чаще получал, но всё равно не переставал отстаивать правое дело, старался пресекать их развязность и наглость. И за это нравился многим девочкам, особенно Надьке. Кроме всего, Вадим ещё был и вполне симпатичным мальчиком – высоким, с волевыми скулами и большими серыми глазами. А какое у него было чувство юмора, это нечто. Как-то на уроке биологии ему учитель сделала замечание, что невнимательно слушает и болтает с соседом по парте, на это наш отличник ответил, что знает эту тему. Татьяна Владимировна,  не долго думая, предложила провести вместо неё урок, раз ему так всё понятно и знакомо. Вадим с улыбкой согласился. Нам всем так было смешно тогда на биологии, он так интересно с шутками рассказывал про какие-то там разряды птиц, проводя аналогии с нашими одноклассниками и разными известными людьми, но не злобно. Учительница сама была в полном восторге, поставила ему пять, похвалила и потом на каждой новой теме не всерьёз, для потехи уточняла у Вадима какие-то моменты с важным видом, будто с профессором советуется. Все веселились, а Надька так больше всех. Но Вадим, на неё не обращал никакого внимания, считал её хабалкой и вульгарной девахой. А бедная Надюха не знала, как ему понравиться, не умела вести себя иначе, не учил никто. Гуляла она с Олегом, но всем прекрасно видно и понятно было, что она неравнодушно косится постоянно на Вадима и хочет быть с ним. Когда он стал нас с подружками защищать, Надька просто позеленела от злости, чуть ни ноздри стала раздувать – была у неё такая привычка, над которой все смеялись за её спиной. Она ещё когда рассказывала длинный стих на литературе, то почему-то начинала качаться вперёд-назад, не сильно, но очень заметно и смешно, как неваляшка. Все похихикивали, отводя глаза и прикрываясь тетрадками. Кроме Вадима, он всегда почтительно относился к девочкам, и это шло, по-моему, у него изнутри, не было демонстрацией благородства, он не рисовался, просто так получалось у него само собой. Видимо рядом всегда был пример настоящего мужского поведения по отношению к женщине – его родители работали в НИИ биохимии. Отсюда и воспитанность, и неприятие грубости, несправедливости. Всё из детства…всё.
     С неба на детей ничего не падает в душу. В каком окружении растёт и взрослеет человек, такое же потом и распускается у него внутри – цели в жизни, мысли и суждения, а главное отношение к себе – это зеркало отношения к другим.  Себя достойно ощущаешь – достойно будешь относиться и к людям, а низкое отношение к себе и порождает скверное поведение и обращение со всеми… так всегда, это закон. Психики, природы, жизни – чего человек не знает, не видел, не умеет, того никогда и не сделает, не получится. В этом смысле нелегко было во времена 90-х  просвещенным, воспитанным, интеллигентным взрослым и их детям, когда культом и идеалом, одобряемым большинством, вдруг стало бесцеремонное  вторжение в чужие успехи, наглое присвоение их достижений, вероломное вмешательство в устройство всего в стране. Нажива любой ценой стала главным законом – отбирали предприятия, буквально выкидывая на улицу управленцев, разоряли имущество людей, брали что хотели. Жадность и жестокость перевесили всё человеческое внутри у многих. Пытки, расправы ради обогащения превратились для кого-то в работу. И эти вроде бы люди просто сами не умели ничего другого, могли только отобрать, приказать, запугать и заставить. И они считались крутыми, на которых ровнялись многие и старались стать такими же. «Все люди братья», - учили нас в школе. Так вот они перестали быть братьями всем людям, братками сделались теперь… Всюду процветали разгром и разруха, лень, равнодушие и попустительство в бесчеловечности.  И наши несмышленые, глупые, но крепкие мальчики, силой притащившие меня с подружками в школьный дальний двор, также хотели поживиться нашими мизерными сбережениями, совсем забыв про совесть и мужскую честь.
- Это кто у нас тут такой сме-е-лый, а? Тебе мало что ли? Ещё хочешь? Мало тебя учили мы, а ты всё встреваешь и встреваешь, куда не просят! – злобно обрушился на Вадима Олег, - защитничек бабья нашёлся тут!
- Вы же не звери, зачем лезть к девчонкам, пусть идут куда шли, - продолжал заступаться за нас Вадим.
- Как же ты меня достал падла, бесишь своим тупым характером! Чё ты лезешь вечно везде, учишь тут нас?! Сиди тихо и тебя никто не тронет! – орал Олег.
- Это ты всем надоел со своими дружками, это вы себя не умеете…, - хотел было осадить и образумить бугаёв наш отличник, но Игорь сильно стукнул его кулаком по и так уже почти багряному лицу. Вадим не ждал удара и упал, Игорь кинулся на него, они стали драться, валяясь и скользя по мокрой от дождя траве. Максим, Олег и Антон завопили: «Мочи его, мочи Игорёха!»  Вадим был сильнее, он прижал Игоря лицом в траву, закрутил руку назад и долго не отпускал, тот начал стонать от боли. К ним подскочил Олег, ударил Вадима по спине и сбросил с Игоря. Теперь застонал Вадим. Мы с подружками, глядя на всё это, были ни живы, ни мертвы и боялись всех. И Миша, трусливый приятель Вадима тоже. Он был слабым, и духом и физически. Надька с Жанкой, Анькой и Танькой стояли расфуфыренные, пересмеивались и перешептывались, жуя жвачку и надувая большие, тошнотные пузыри.
- Ну ладно, хорош, а то прибьёте его еще! – вдруг вмешалась Надька. Вадим продолжал пристанывать, чуть скорчившись лёжа на траве. Миша даже боялся подойти и помочь подняться своему другу. Судя по его виду, ему уже тоже хорошо досталось – ухо и шея справа были изрядно раскрасневшимися.
- Ты то чё? Стой, не вякай! – отрезал Надьке Олег, - Смотри на этого слабака, а то ходишь, зыркаешь глазами на него, думаешь я не вижу! Отбери у этих деньги лучше и пусть катятся, а то рот раскрыла тут, курица! – как то с гневной печалью произнёс он. Надька была ошарашена, немного похлопала глазами и послушно подошла ближе к нам с девочками, за ней гуськом затопали и её подружки.
- Ну чё, сами отдадите или вас шибануть тоже малёха надо? – нагло прочмокала жующим ртом Надька. Я с надеждой посмотрела на Вадима, тот уже вставал понемногу, но к нашей ситуации был безучастен.
- Это наши деньги, нам родители дали, - слабо надеясь припугнуть их, просипела я.
- Ну они дали, а мы возьмём! – состроумничала Жанка и они всей жующей бригадой заржали. 
- Сюда давайте всё сказала! Быро! – начинала выходить из себя Надька, чуть замахнувшись на нас. Лена и так стоявшая уже почти без сознания побледнела и отшатнулась, потом достала из кармана несколько монет и протянула ей.
- Это че за гроши ещё, ты милостыню даёшь что ли тут корова!? – психанула Надька и отшвырнула деньги,  сильно ударив Лену по руке. Та заплакала в полный голос, потирая запястье.
- Хватит уже! – закричал Вадим. Он хотел подойти к нам, но тут Олег резко пнул его в живот, Вадим скрючился, но вдруг, решительно рывком разогнувшись, и с дикой ненавистью в глазах ринулся на Олега. Бугай несколько раз получил по лицу и в бок, свалился в траву, хватая ртом воздух. Игорь и Антон, опомнившись, оттащили Вадима и отшвырнули его подальше.
Ситуация уже была пограничной, ещё несколько таких стычек и кого-то точно надо было бы уже увозить на скорой полуживого. Драчуны очухивались, ёрзали на траве, начинали вставать. А наши вымогательши снова перешли в наступление.
- Чё разревелась тут, быстро собрала свои копейки и мне отдала, раз других денег нет у вас, беднота нищая. И вы че застыли как дуры, гоните всё из карманов! – разорялась Надька, беспокойно поглядывая на пацанов.  Видно было, что ей уже и не до нас совсем, но спустить всё на тормозах, замять ситуацию и просто нас отпустить она уже не могла, «не по чину» ей было свой наезд и напор сворачивать. Лена не сразу, помедлив, но опустилась на траву, собрала монеты, какие смогла отыскать и отдала Надьке. Та молча положила все себе в карман.
- Теперь вы! – требовательно и нетерпимо обратилась она ко мне и Яне. Мы не шевелились.
«Может снова попробовать убежать»,- промелькнуло в моей голове. « Все они уже не так внимательны, как-то разобщены, не смогут быстро среагировать и опять догнать нас. Но побегут ли мои девочки? Побоятся на этот раз, Лена так наверняка. Так как же быть…бежать одной, оставить Лену и Яну…нет, так не годится. Что же, просто отдать им мои деньги. Нет! Не хочу! Я так долго собирала их для себя! Это моё! А если ударят…как Вадима. Неужели смогут. Ведь раньше они к нам так не лезли, не вымогали, не угрожали, это впервые. Да что за день такой сегодня, и учителя все как на зло подевались куда-то, стоит хоть одному где-то рядом показаться и всё, эти сразу разбегутся по разным сторонам, а мы домой пойдём. Но кругом пусто и тихо. Придётся отдать…твари! Ненавижу»! – нервно соображала я, ища выход из этого пришкольного ада, в то время как Надька с подружками обсыпали нас оскорблениями и громко ржали как ненормальные. А мальчики тоже что-то выясняли чуть дальше, «бодались», но уже на словах.
 - Так че стоим булки то мнём, быстро деньги отдали и валите! Надоели уже! – прорезалась Танька через весь ор и гогот.
- Да, давайте и на все четыре! – поддакнула ей Жанка.
- Да че с ними возиться, пошли сами в карман залезем да возьмём, они че-то отупели от страха по-моему уже, -  подстёгивала своих девах Надька и начала приближаться к нам. Бесцеремонно она сунула руку Яне в карман, но ничего не нашла.
- В сумке что ли, дай сюда, - выхватила Надька сумку Яны и начала в ней рыться.
  Моя подружка была скована страхом, возмущение от несправедливости не могло его перебороть. Не хватало силы духа, чтобы разозлиться и ответить, хотя бы попытаться. Не было в ней столько накопленного гнева от жёсткого отношения родителей, как у наших одноклассников-вымогателей, чтобы обрушить его и уничтожить всех, кто посмел вторгнуться в личное Янки, нарушить порядок там, переступить через  её достоинство.  Добрые открытые люди не ждут такого вероломства, они не готовы, нет запасов грязных оскорблений, злых ругательств и яростного желания нападать, врезать кому-нибудь без лишних слов. Они так устроены – негодуют, возмущаются и терпят душевную, физическую боль…копят обиды. Терпение – это отражение их доброты, её природное проявление…не умеют они иначе, не знают как…пока не научат…ровесники.
   Есть в людях добро и зло от рождения – нравственное человеческое и животное хищное начала. А как по другому, ведь люди - дети природы и как все живые существа при появлении на свет совсем не злые, беспомощные. Только позже от  дурного отношения к себе со стороны самых родных людей – родителей дети  от чувства отвергнутости, пренебрежения или равнодушной вседозволенности сами становятся безразличными ко всему духовному, бессердечными ко всему живому. В них закрепляется из года в год, укореняется четкое понимание того, что не надо никого жалеть, никому  сочувствовать, никого понимать.  Что не стоит бессмысленно, без собственной выгоды просто так помогать другим, всегда надо ставить своё выше чужого… Душа их черствеет, нравственное в человеке начинает уступать его животному началу.  Дети постепенно превращаются в хитрых и бездушных «зверьков», начинают влиять на своих сверстников, непохожих на них - чутких, добрых и внимательных. И те и другие никогда не поймут друг друга и никогда не договорятся. Как вечная борьба добра со злом…   
  Но, как известно, добро должно быть с кулаками и вот однажды все накопленные обиды каменеют в такие кулаки, приходится становиться суровей, равнодушней,  чтобы защищаться, чтобы противостоять…и победить. Дети учатся у «зверьков», и в этом жизнь…и выживание, потому что нельзя терпеть бесконечно – это саморазрушение. Воля к жизни всё равно сильнее - это от животного, но во имя сохранения нравственного. Жизнь всегда научит бороться, главное не робеть, смело усваивать её уроки и использоваться их, если надо. А иначе она будет учить снова и снова, пока не докажешь ей, что не боишься давать отпор противникам, что пересилил свой страх.
   Только позже, во взрослой жизни я поняла, что так бывает не всегда. Скорее даже редко. Когда за спиной у тебя кто-то слабее и беззащитнее – твои дети. И ты всегда задумываешься о последствиях своих поступков, резких движений – как на них всё может отразиться, не навредит ли им. И часто уступаешь, прогибаешься, лишь бы у твоего ребёнка всё было хорошо.          Даешь победить себя…но не сломить, потому что есть ради кого быть стойким и идти вперёд, даже ступая порой по собственному самолюбию. А как же иначе, ведь за спиной они - твои маленькие дети, которым без твоей поддержки и защиты будет больно. И ты выдержишь всё, встанешь грудью, примешь любую боль и атаку на себя, лишь бы там за спиной твои дети улыбались…и, обернувшись, ты улыбнёшься им в ответ, забыв про раны. И будешь счастлив, что у них всё хорошо…и пусть не узнают, что миновало их. А ты потом в темноте тихонько залижешь свои раны… ведь завтра снова…оберегать их покой. 
 А в детстве задумываешься мало и, если приходится защищаться, если несправедливость уже слишком тяжела и невыносима, то задавив свой страх, без оглядки рвёшься усмирить обидчиков. Такие вот чувства уже переполнили и нас с Янкой в тот злополучный первый осенний день.
- Всякую чушь таскаешь! Где деньги то? – с раздражением бормотала Надька, высыпав всё из Яниной сумки на траву и рыская среди вещей. Она расшвыривала небольшое зеркальце в серебристой оправе, свежий отглаженный носовой платочек, тушь для ресниц, пенал приятного зелёного цвета, дневник в плотной светло-голубой обложке и плетёное красивое колечко из розовой тонкой проволоки. Яна смотрела на это всё и начала глубоко звучно дышать, словно разгоняла свою злобу для отпора.
- Там не-е-т денег! – вдруг бешено заорала она. Я вздрогнула, чуть открыла рот и уставилась на Яну. Все остальные тоже мгновенно стихли, повернулись к нам. – Отстань сказала, это мои вещи! Отдай всё! – Яна решительно подошла к Надьке, дёрнула свою сумку и стала  быстро закидывать в неё своё испачканное добро.  Надька, оторопев, только и  смогла растянуть своё намазанное пёстрое лицо в удивлённую ухмылку.
- Ой- ой-ой! Какие богатсва! Нам так жаль! – издевательски промяукала Анька, подошла ближе и наступила на край туши. Яна просто выдернула  её резким движением из-под лакированной туфли и кинула в сумку.
- Ты офигела! Чуть туфлю мне не прокорябала! – возмутилась смелости моей подруги Анька, пихнув её рукой. Та слегка покачнулась и, не обращая на Аньку  внимания, дособирала свои вещи и закрыла сумку.
- Так деньги то где? – не унималась Надька.
- Нигде! – хмуро и резко ответила Яна. Свои заветные последние двести рублей она положила в ботинок. Мы часто так делали, когда гуляли и заходили в магазины, так как были наслышаны и припуганы рассказами о том, как ловкачи в очередях незаметно могут вытащить деньги из сумки или из кармана. Мы с Леной знали о «тайнике» Яны, но, конечно же, молчали.
- Ты че такая бесстрашная то?! А?! Ща всеку как! – прикрикнула Надька.  Яна действительно бесстрашно, с ненавистью смотрела в упор на Надьку, готовая  уже тоже пустить в ход кулаки.  – Денег нет и стоит как дура тут, изображает крутую, нища! – слегка смутившись, продолжала бренчать Надька.
  -Тогда ты давай сюда деньги свои, сколько там у тебя? Или ты тоже нища!? Все на Ленкины копейки вы погулять решили что ли!? – расхохоталась Надька и вся её шайка тоже загалдела смехом. Мои оставшиеся сто рублей я неосмотрительно в суете сунула в сумку у кассы магазина. Но отдавать я ничего не собиралась, тем более после того как у Яны это получилось, ещё и её боевой настрой заразил меня, я готова была сражаться за своё! «Главное не позволить им забрать сумку, ведь если деньги найдут, то вернуть их вряд ли получится», - тихонько прикидывала я в голове.  А вот у Лены дух был  совсем сломлен, не хотела сражаться за своё или помогать нам,  сразу смирилась с потерей. Просто стояла и безразлично ждала, когда всё кончится. Лена не была бойцом по натуре, как зайчик, которого кто угодно может обидеть и которого почти некому защитить. А вот Олег со своей компанией настоящие хищники – волки и лисы, что захотят - отнимут, кто мешает – запугают, загрызут. Характера у Лены не хватало, не было крепкого духа, такого, как у нас с Янкой.  А мы с ней словно две глупенькие, слабенькие косули, которые понимают что «могут быть съеденными», но отчаянно хотят бороться, хотят верить, что смогут защитить свою жизнь, свою свободу. А почему нет, ведь хищники и правда не всегда побеждают. Мы с Яной сильнее духом, он помогает нам преодолеть страхи, сомнения. Яне удалось показать зубки и обхитрить шайку наших одноклассников, пришла очередь и мне постоять за себя.
- Че вылупилась то! Гони деньги говорят! – солидарно завопила Танька, - Щас тоже сумку заберу и проверю!
- У меня нет ничего! – стараясь изобразить твердость, произнесла я.
- А че же вы сразу не сказали, что нет никаких денег у вас, а? Значит е-е-сть! Может и у Янки есть! – с прищуром жулика выговорила и обвела нас намалеванными глазами Жанка.
 - Давай-ка сюда сумку! Посмотрим! – приказным тоном обратилась ко мне Танька. Я стояла не двигаясь и всё уверенней думала о том, что надо опять попытаться убежать, другого выхода не было, физически нам с ними со всеми было не справиться, а ситуация накалялась всё больше.  Чуть дальше от нас, Вадим и Игорь снова сцепились, но на этот раз другие мальчики уже не стали только «благородно» смотреть и не вмешиваться. В драку влезли Олег, Максим и Антон, повалили Вадима на землю и стали пинать и смачно сплевывать на него. Тот хватал их за ноги, пытался дёрнуть и повалить тоже, но не получалось, ведь тех было трое… Игорь постанывал на траве, а Миша улучил момент и просто убежал. Трус. На него все плюнули. Вадим уже почти перестал шевелиться. Я очень испугалась, почти впала в шок, уже не думала ни о каких деньгах, а просто хотела остаться целой и невредимой. Танька к тому моменту уже подошла и схватила мою сумку за ручку и сильно дергала, стараясь вырвать её из моих рук. Я держала крепко.
- Вы же его до смерти забьёте! Урод-ы-ы! –  не помня себя закричала с дрожащим голосом я. Все повернулись к мальчикам. Девахи тоже не на шутку испугались, ринулись к ним.
- Хватит, стойте, вы совсем дебилы! Всё! Оставьте его уже! – орала как ненормальная Надька.
- Вы тупые! Проблемы нужны что ли?
- Хватит уж-е-е-е!
 - Мы из-за вас не будем встревать!! -  заголосили девахи и стали оттаскивать своих пацанов от Вадима. Оттащили. Те опомнились от зверства, сами испугались. Начали тормошить Вадима. Он был жив, в сознании, произносил что-то невнятное пополам со стонами. Уроды, успокоившись, что всё не так плачевно подняли его и усадили на кучу ящиков у стены школы. Вадим был крепким, с плотной мускулатурой, накаченным спортсменом и его вовремя освободили от «зверьков», так что всё более менее обошлось. Он немного посидел скорчившись, потом сплюнул, распрямился. Его лицо было красным, отекшим, правый глаз совсем скрылся между щекой и лбом. Ужас! Что за звери! И он ведь не сделал этим извергам ничего плохого, только не был покорным, не хотел им подчиняться и молча сносить их нападки. Игорь и Олег тоже были побитыми…эти-то заслужили, выпросили. Максим и Антон отделались так, легкими пинками и тычками от Вадима.
  - Наверное, надо бежать? – тихо сказала я своим девочкам. Бежать одной не хотелось, как-то нехорошо это, а момент настал самый подходящий, все отвлеклись от нас.
- Как Миша что ли? – с укором произнесла Яна. Мне стало стыдно и неловко. Что же я действительно такая трусиха что ли. Но Янке то хорошо говорить, она хитро отделалась от девах, никто не догадался про деньги в ботинке. А у меня в сумке, сейчас если снова на нас переключатся и отберут сумку, то точно без денег останусь своих, с трудом накопленных. Хорошо если б они просто теперь от нас сейчас отстали и пошли отсюда.
- Девочки ну идём! Чего здесь стоять то? Вадиму мы не поможем, драться с пацанами что ли будем? Да они уже и не будут его трогать. Просто пойдём и все, – уговаривала я подружек. Могла бы просто пойти сама, но это я считала предательством, если пойти, то уж всем вместе, поэтому ждала их согласия. Но они как-то не решались. Я уже была зла на них. Что за глупая солидарность! Надо же пойти, пока всё стихло. Хотя с другой стороны вот так оставлять Вадима тоже было не по-человечески, ведь он всё же старался заступиться за нас, даже отхватил за это. Я переживала за себя и свои деньги, Лена просто аморфно стояла – наверное, можно было просто взять её за руку и повести, а вот Яна стояла со смыслом – ей как и Надьке был небезразличен Вадим, она не могла просто так уйти, окончательно не убедившись, что всё  с ним будет хорошо.  Но сам Вадим, к сожалению, и к ней был равнодушен.
   Все постепенно пришли в себя, перевели дух, Олег с пацанами начали переговариваться о чем-то, что-то брякнули подругам своим и те направились снова к нам. Момент уйти без помех был упущен… Пацаны же стали осыпать угрозами Вадима, чтобы тот рта не раскрывал и не трепал языком.
- Че не убежали то?! Идиотки! – вероятно довольная тем, что навела на нас страху, подсмеиваясь, произнесла Надька, потом молча подошла ко мне и выдернула сумку. Я старалась крепко держать, но она оказалась сильнее. Меня задушило комком в горле ощущение собственной ничтожности и слабости. От бессилия и понимания того, что у меня сейчас с легкостью отнимут, накопленные по крохам, деньги захотелось заплакать. Надька вывалила всё из моей сумки тоже на траву и стала топтать, раскатисто смеясь. Деньги сразу не выпали, они лежали в маленьком внутреннем кармашке. Но мне уже было плевать на них. Меня захлестнула ярость, когда я увидела, как Надька топчет красивую бумажную обложку на моём дневнике, которую привёз мне папа из командировки. Я бы ещё смирилась с потерей денег, их можно накопить ещё, но она осквернила то, что мне было дорого в душе – подарок папы. «Я привёз тебе побольше обложек, чтобы твои учебники всегда выглядели красиво, не жалей, меняй, потом какие-нибудь другие купим», - сказал мне папа, приобнял и с  улыбкой вручил  толстую пачку красивых, разноцветных бумажных обложек.
А эта злобная кобыла взяла и наступила своей грязной жирной туфлей на его подарок…наступила на мою душу, посмела вторгнуться в неё. Да я была готова убить её за это… на месте… и чуть не убила…
- Ты че делаешь тварь! – заорала и с ненавистью бросилась я на Надьку, с дикой силой оттолкнула её. Она попятилась, сошла с дневника и тоже, сильно разозлившись, кинулась на меня. Больно пихнула, я отшатнулась, но не упала, пошла в атаку снова.  Все изумлённо и молча наблюдали за нами.  Я пихала и толкала её так сильно, как только могла. Но она была крупнее, мощнее, сильнее меня. Окончательно рассвирепев, Надька схватила меня за плечи и с силой швырнула в сторону. Я отлетела,  больно упала  на правый бок, проскользив немного по мокрой траве. Локоть и бедро зажгло от удара о землю, в голове загудело, всё потерялось на мгновенье, будто в сознании возникла невесомость, всё вокруг стало гулким. Постепенно я начала четко слышать раскатистый, грубый смех девах, какие-то выкрики их дружков. И скоро я совсем вернулась в реальность, начала потихоньку привставать. Увидела, что блузка и юбка были безнадёжно испачканы - вся внешняя сторона рукава вымокла  и позеленела, а юбка кроме того же ещё и порвалась  по шву. Я знала, что пятна от травы практически невозможно отстирать. Меня дёрнула досада, ведь все мои дизайнерские старания по созданию «новой юбки» теперь пошли прахом, носить её больше было невозможно. Теперь это просто грязная тряпка. И тут же подошёл сухой страх к горлу, когда я поняла, что и моя блузка, которую взяла тайком,  тоже испорчена безвозвратно. Осталась без наряда, да ещё и выкручиваться с блузкой теперь как-то надо будет. Злость и обида от этих нелепых потерь разобрали меня, какое-то бешенство одолело. Ещё этот торжествующий Надькин смех… Я осатанела окончательно, быстро огляделась, выцепила взглядом доску какую-то подскочила к ней, схватила и понеслась на Надьку.  Но Максим успел подставить мне подножку…и, наверное, к счастью, иначе я, вероятно, могла бы забить Надьку до полусмерти…так одержима злобой была я тогда и желанием поквитаться за все проглоченные обиды, за всю свою боль от слабости перед ней. Максим спас Надьку…и меня тогда.
  Упав от подножки на землю, я до крови прокорябала и содрала руки, которыми яростно сжимала  доску. Моя злость помогла преодолеть физическую боль и этим ослабла. Сильная эмоция часто может заглушить боль в теле, это срабатывает и наоборот, когда физические страдания помогают уменьшить душевные – такие две стороны одной медали…это природа позаботилась о нас, придумала механизм самозащиты для  человека.
 Я лежала лицом в траву и ненавидела всех вокруг. Смеха теперь не было слышно, все вокруг молчали и я спиной чувствовала их наглые, злорадные застывшие мерзкие взгляды и лица. Мой накал ярости спал, но всё же лютая злоба ещё переполняла меня и сильно хотелось подняться и ударить эту Надьку, хоть разок. Я встала, собрав «рассыпавшуюся» силу духа в кулак…в свои руки, подошла и ударила с размаху, со всем своим отчаянием эту ненавистную разукрашенную деваху. Она вскрикнула, правой рукой зажала левое предплечье, уставила на меня своё перекорёженное от боли лицо, а я…я стояла и злорадно, победоносно, молча улыбалась ей в глаза…  Бросила грязную доску ей под ноги с отвращением, словно вернула Надьке всю её поганую брань обратно.  Я была довольна, почти немножко счастлива, даже, кажется, почувствовала себя выше ростом. Наконец я смогла ответить, противостоять…заставить почувствовать то же, что чувствовала я, когда молчаливо мирилась с их злом и ничего не могла поделать из-за своей слабости от доброты, от воспитания. Теперь я узнала вкус злой победы, теперь я тоже могу причинить зло…научили. И мне не было жаль Надьку, даже когда она зашмыгала носом от слёз. Я радовалась…своему превосходству над ней, радовалась как они всегда это делали… я была похожа на них в тот момент. Переступила черту, тоже вторглась в их личное… косуля  заразилась хищностью и не жалела об этом…
     - Оу-оу-оу! Алеська разбушевалась! Щас дым из ушей пойдёт! – как-то нервно попытался пошутить уже одыбавший Игорь. Думаю, все уже чувствовали, что надо расходиться, как говорят «по добру по здорову».
    - Пойдёмте отсюда, а то Алеська нас тут щас покусает всех, - уже ровнее, со смехом снова бросил в тишину Игорь. Пацаны подхватили его повеселевший настрой и тоже попытались выдавить смех… получилось кое-как. Вся их компания направилась к выходу. Девахи что-то успокаивающее затараторили Надьке, осматривая её ушиб. Олег же не проявил внимания к ней, только взглянул пару раз, разговаривая с дружками. Все они удалялись… с «поля боя». Надька, проходя мимо, лишь зыркнула на меня злобно. «Затаила обиду», - подумала я, - «Так тебе и надо! Знай каково это! Помни… живи с этой обидой…и терпи её, пусть также она грызёт тебя», - поликовала я про себя. Меня уже никто не цеплял, не пытался задеть, «оцарапать или прикусить» моё самолюбие. Все медленно уходили. Будто бы «почуяли свою»…и отступили.   Вадима уже тоже не было видно,  видимо ушёл в другую сторону. «Как он смог-то в его состоянии?», - ожило снова во мне человеческое.
 А что же мои подружки. Девочки не помогли мне встать, не пытались оттащить Надьку.  И теперь что-то их не было видно, хотя, кажется не уходили.  А может и убежали потихоньку, струсили как всегда… как и я сама бы поступила, наверное, в такой ситуации. Я расстроено осматривала юбку и рукав блузки, пытаясь сообразить, можно ли с ними еще что-то сделать и одновременно испытывала свободу, удовлетворение и освобождение какое-то от чего-то. От собственной трусости, очевидно. Тут что-то замаячило, зашевелилось неподалеку. Я подняла голову и увидела, как мои подружки несмело выглядывают и выходят из-за кустов. И все-таки они не убежали. Немного сконфуженно направились ко мне, пытаясь приветливо улыбаться. Вид у них был какой-то виноватый и будто бы побитый. Словно это их поваляли по траве. И что странно, я сначала вроде и обрадовалась им, но когда они подходили все ближе, начала испытывать раздражение и даже неприязнь к своим подружкам. Я все больше и больше чувствовала тошноту, и подступающую откуда-то из груди выше к голове ненависть. У меня погорячели щеки и уши, я была готова уже ударить и их. «Что же это, они не убежали, а остались, но не помогли мне, даже не пытались. Просто наблюдали, как зрелище что ли?.. Не спасали себя и меня не поддержали, а стояли там, за кустами  и смотрели на всё. Их не было хотя бы просто рядом. Как же это может так быть, ведь они мои подружки. Даже не знаю что хуже… Если б они просто убежали, я бы еще может поняла, но остаться и не помочь, а просто спрятаться и смотреть. Как так можно, ведь я же осталась с ними, хотя могла спокойно убежать…одна. Ведь и здесь, на траве лицом вниз я была тоже одна…»,- с досадой и обидой размышляла я.  Колючее, холодное разочарование охватило меня, я стала ощущать, будто подружки мне больше не свои, не близкие, они стали вдруг теперь казаться какими-то чужими и очень далекими…
- Ну ты дала, Алеська! Правильно ты Надьку долбанула! – пытаясь казаться смелой, немного нервно произнесла Янка. А я не знала, что сказать, просто как-то криво улыбнулась в ответ, чувствуя, что совершенно не хочу с ними разговаривать сейчас. Я стала медленно собирать свои вещи в сумку, бережно стряхивая с них грязь и рваную траву.
- А вы тут были все это время? - почему-то спросила я, хотя мне уже было кажется все равно, где они были и почему. Мне просто хотелось побыстрей домой и снять с себя эту грязную одежду.
- Ну да,- растеряно и боязливо ответила Яна.
- А че ж вы не вышли, когда меня на землю толкнули, стояли как эти  в кустах, -  неожиданно для себя почти заорала я.  - Спрятались там и смотрели как я тут одна с ними… Могли бы и позвать хотя бы кого-нибудь на помощь, а если бы меня…
- А че ты на нас  орешь-то тут вообще!? – уже дерзко набросилась на меня Янка. – Ты сама сказала: «Пойдем посмотрим, что там у школы наши устроили»! - Ты нас сюда сама привела! Че орешь тут на нас теперь!?
 - Да мы сто раз могли убежать и я вам говорила: «Давайте убежим», - но ты же за Вадима своего все переживала там « Как же он один, да как мы его оставим!? Ля-ля-ля! А он ничего, ушел куда-то или уполз, уж не знаю, не стал оставаться!
 - Да он за школу зашел! По нужде, наверное, а потом вышел, увидел, что все эти расходятся и тоже поковылял через заднюю калитку, не знаю куда! – кричала Янка.
Она была сама не своя, еще несколько раз  обвинила меня в том, что это я во всем сама виновата, что никто не заставлял к школе подходить, можно было просто домой пойти всем и все, ничего бы не было. Она все выговаривала и выговаривала, а я ее ненавидела. Ленка просто стояла молча, но по кивкам ее головы можно было понять, что она полностью и всецело согласна с Янкой. Я решила спокойно уйти от них побыстрей, от их каких-то жалких и маленьких лиц и хитрых обвинений. Но спокойно не получилось, обида на них вскипела от слов Янки и «горячими каплями» полетела в ответ.
- Да вы сами-то кто какие, дурры-ы-ы вы просто, трусливые и подлые дуры! Стояли и смотрели как уродки! И не помогли мне и не убежали! Просто смотрели как меня эти сволочи давят! Ненавижу вас! – проорала я, убегая по лестнице. Я хотела только домой, домой, быстрей отсюда прочь.
- Истиричка-а-а! –  крикнула мне вслед Янка.
А я бежала все быстрей и быстрей, захлебываясь слезами…
Вот и позади школа, весь этот сегодняшний кошмар. Скорей бы домой. Я остановилась, перевела дух, зажала правой ладошкой порванный шов юбки и обычным шагом пошла домой.  «Еще немного и я дома», - с облегчением думала я. Потом усталая обреченность, словно тяжелый камень, повисла на мне, когда подумала, что неужели этим бесконечным тупым стычкам с одноклассниками не будет конца. «И неужели же надо стать такой как они, жестокой и злой, чтобы они отстали совсем, не заедались и не оскорбляли больше. Ведь только злобу они понимают, только силу признают…как дикие, хищные звери. Доброе отношение веселит их, провоцирует к насмешкам, а воспитанность кажется слабостью и толкает на грубость и насилие. Видимо и правда «С волками жить – по-волчьи выть…»» , - с этими неуютными мыслями я неторопливо шла домой в тихом спокойном одиночестве. Но проходя мимо какого-то чужого подъезда,  увидела на скамейке Вадима. «Тебя вот только еще не хватало», - с раздражением прошипела неслышно я. Хотелось просто пройти мимо, но не вышло…
- Алеся! Стой! Да погоди же ты! – настойчиво выкрикивал Вадим. «Да что ему-то надо еще, чего он домой не ушел-то», - нервно соображала я. Но остановилась, повернулась к нему. Вадим встал со скамейки и пошел ко мне. Вернее поковылял, Господи, на него было больно смотреть. Весь мятый, опухший, лицо почти один сплошной синяк.
- Ты домой?- глупо спросил он.
- Ну да, - вяло с неохотой ответила я.
- Я тебя провожу, - бодро сказал Вадим. «Это еще зачем», - подумала я, - «И чего тут провожать то, полтора дома». Он поровнялся со мной и пошел рядом. Какая же неловкость охватила меня. Я занервничала, что вдруг кто-то из знакомых или соседей увидит меня в таком растрепанном, неряшливом виде, да еще и в такой компании, рядом с побитым, опухшим мальчиком в грязной одежде.  Я и сама выглядела не лучше. Кошмар просто. Да еще эта юбка порванная.
- Не надо, зачем, иди домой лучше! – грубо ответила я. – Ты чего тут-то делаешь вообще? Ты в другой стороне живешь, иди домой, у тебя вон кровь на лице и на руках. Но Вадим, к моему сожалению, не собирался никуда уходить, шел рядом и этим очень раздражал меня.
- Да я в магазин зашел воды купить какой-нибудь, пить очень хотелось и на скамейку вот присел в себя прийти, потом смотрю, ты идешь.
- Вот и ладно и иди теперь к себе, не надо со мной тут идти,- пыталась  поскорей отделаться  я от Вадима.
- Пойду, пойду, вот сейчас провожу тебя и тогда пойду, - спокойно и уверенно ответил он, чем еще больше разозлил меня.
- Да не надо меня провожать, уйди ты а отсюда, наконец, вон мой дом уже! Еще увидят тут меня с тобой! Иди говорю отсюда быстрей! – агрессивно проговорила я. Вадим ничего не ответил, просто перестал идти рядом, остался где-то там, за спиной. «Ну наконец-то», - устало подумала я, -«Отвязался все же! И чего пристал с провожанием своим? Может из благодарности, ведь это я крикнула, что он  еле живой уже и что его могут  убить, когда Вадима месили зверски Олег с дружками, после чего всё прекратилось. Или просто благородство своё проявить решил», - гадала про себя я.
   Он может и благодарен был, а я так просто ненавидела Вадима в тот момент, ведь это из-за него мы не ушли, когда была возможность, вернее из-за Янки, которая видите ли,  не хотела его оставлять, а я не бросила своих подружек. Эх, лучше бы я ушла одна тогда, все равно ведь не помогли  потом, еще меня же и виноватой сделали. Конечно, чтоб самим не чувствовать своё предательство, переложили ответственность за всё на меня, успокоили совесть. Часто так бывает, что воспитанность и культура в человеке идут рука об руку с трусливостью и подлостью. Потому, наверное, и появилось выражение «вшивый интеллигент», это им, таким свойственно сделать гадость  от малодушия или страха перед сильным, а потом долго себя терзать за это и выкручиваться перед другими, оправдываясь и даже жертву чужих интриг изображая. Культура и воспитанность без сильного характера и духа превращаются в угодничество. Человек выглядит безвольным, поступает, как хотят другие.  Характер тоже закалять надо, и выходит, что и правда с кулаками добро быть должно всё же, как ни крути… А лучшие учителя  в этом – накопленные проглоченные обиды и гнев от несправедливости и хамства.  Печально, но по-другому не бывает, сила духа только так  и крепнет. Главное не перестараться, не озлобиться на всё и всех вокруг, что, к сожалению, тоже бывает очень часто, когда человек начинает видеть только плохое и считать всех врагами. Да, не просто это – стать волевым,  смелым, не потеряв при этом доброго отношения к людям и хорошие манеры. Однако, у кого-то получается, и даже уже в подростковом возрасте.
   Вадим был воспитанным, добрым, благородным, симпатичным, хорошим мальчиком, часто смешил весь класс остроумными шутками на школьные темы, но он мне никогда не нравился. Потому что у него волосы торчали ежиком, как у нашего сантехника дяди Коли из ЖЭКа, которого все считали пропойцей и никчемным человеком. И Вадим мне всегда напоминал этого самого дядю Колю с засаленными волосами, торчащими ежиком. А когда Вадим  прошел со мной рядом, несколько метров, мне стало как-то стыдно и очень дискомфортно от этого. Тем более,  он и выглядел тогда, как настоящий пропойный сантехник. Если бы, к примеру, вместо меня была Яна или Надька, то они без сомнения с радостью и погуляли бы с Вадимом вместе  и поговорили, а может для них это был бы даже самый счастливый день в школе. Но мне пройтись с ним неуютно как-то было, я чувствовала себя не в своей тарелке. Одним словом, я была очень рада, что Вадим остался где-то там, позади и прибавила шаг, чтобы поскорей уже оказаться дома. Завернув за угол, я очень желала, чтобы на скамейках не сидели наши соседские общительные бабушки. К счастью, там было пусто. Но я столкнулась с одной из них в подъезде, быстро поздоровалась и прошмыгнула вверх по лестнице, надеясь, что она не обратит на меня особого внимания. Войдя в квартиру, я посмотрела на часы, до прихода родителей еще было много времени и можно было выдохнуть, расслабиться и спокойно подумать, как быть с испорченной блузкой – тайком выкинуть её или попытаться отстирать и незаметно подсунуть в стопку обратно. Я выбрала второе. Застирывала, терла и терла хозяйственным мылом, порошком, содой и даже зубной пастой эти зеленые пятна от травы на рукаве блузки. Они побледнели, но все равно остались видны. « Делать нечего, значит, подсуну обратно такую. Надо только высушить этот чертов рукав», - решительно размышляла я. Блузку  повесила в шифоньер, сверху накинула черную плотную кофту на пуговицах. А через день, когда все высохло, тихонько вернула ее на место. Аферу мою мама не обнаружила, кажется.  Позже все блузки постепенно были реализованы. С юбкой же я совсем не стала возиться, просто сначала запрятала ее подальше в шкаф, а потом незаметно выбросила. Баба Катя, которую я встретила тогда в подъезде, уведомила в красках  и маму и папу о том, что меня либо, по ее словам, пытались ограбить, либо я подралась. Но я сказала, что просто случайно упала из-за скользкой травы, и никто меня не грабил, добавив, что баба Катя много фантазирует. А в то, что я могла подраться родители и сами не поверили, подчеркнув, что уж чего-чего, а этого со мной точно не может случиться, ведь их дочка культурная и воспитанная девочка, а не какая-то там хулиганка…  Про наряд на 1 сентября меня вообще не спрашивали, ведь для мамы с папой я была в зеленой водолазке и черной прямой юбке, «которая такая элегантная, а главное темная, практичная, её надолго хватит».
  На следующий день в школе я ждала, что Надька начнёт заедаться ко мне. И я готова была ответить, воинствующий дух еще был силен во мне, а еще ноющие синяки на руке и бедре от вчерашнего падения очень подкрепляли его. Но она только с показным пренебрежением поглядывала в мою сторону и что-то шептала подружкам, после чего они все начинали изображать раскатистый смех. Выглядело это все уже не так угрожающе, как раньше. Мне было неприятно, но сторониться и осторожничать теперь не хотелось. Стало больше равнодушия и больше покоя. Что-то изменилось во мне, нельзя сказать, что я совсем уж перестала их опасаться, но и жить постоянно с оглядкой на мнения и насмешки этой хулиганской шайки одноклассников  уже претило. Какая-то хищная агрессия появилась или проснулась у меня внутри, дала силу, помогла почувствовать уверенность. Я не могла понять, что же поменялось во мне, но стала ощущать, что не хочу и  не смогу больше терпеть грубость и молчать в ответ на оскорбления, что буду защищаться, чего бы мне это не стоило.
   А вот Ксюша, натерпевшаяся хамства вчера на линейке, сегодня вошла в класс  скованно, понуро, с какой-то обреченностью в глазах, словно настоящая смирившаяся жертва. И «хищники» не заставили себя долго ждать…
- Ой, посмотрите-ка! Наша новая темная принцесса прикатила! – противно начал кривляться Игорь. – Ты ж не видел, а это наша новенькая! Ксю-ю-ю-ша! – добавил он, поворачиваясь к Олегу и захохотал. Новенькая старалась не обращать на них внимания и спокойно прошла к своей парте, стала доставать всё к уроку из портфеля. Тут я заметила, что Вадима сегодня нет и защитить Ксюшу, скорее всего, будет некому…бедная.
- Да ты посмотри, какой портфель-то у нее крутой! Дашь поносить? – подхватил ехидный тон Олег и небрежно ткнул пальцем ранец Ксюши.
Нда-а-а, прийти с ранцем в 8 классе, тогда в 1995-ом - это было просто фиаско.  «Откуда эта Ксюша вообще интересно, почему к нам перешла, зачем так кричаще старомодно выглядит. Надо будет потом спросить про неё у классной», - решила я. А Олег с Игорем всё не унимались.
- А ты че не разговариваешь то? Мы же к тебе обращаемся! Ты нас не уважаешь получается, а мы такого не любим, скажи же, Игорек!
- Верно, Олежа, не любим когда нас не уважают, - поддакнул Игорь и подошел к Ксюше почти вплотную, явно намереваясь сделать гадость какую-нибудь.
- Дай–ка,  дай-ка сюда портфель свой, посмотрю поближе, а вдруг подойде-е-ет мне, у меня точно такого не-е-ет! – насмехался Игорь. А девахи наши скучковались уже у Надькиной парты и, словно, мелкие шкодливые макаки и с азартом наблюдали за происходящим, чавкая своими жвачками, ждали  удачного момента в надежде тоже попакостничать и всласть поглумиться над беззащитной маленькой Ксюшей. Как же они были до зуда мне ненавистны тогда, как же мне хотелось  снова взять что-то тяжелое и огреть их всех одним разом, чтобы наступило молчание и чтобы снова увидеть, как им плохо и они терпят это. Что же стало со мной…в кого я превратилась…  Ведь еще позавчера у меня не было таких мыслей и желаний. «А что же Ксюша, будет терпеть или попробует постоять за себя?» - задумалась я.
- О! Како-о-ой удобный и большо-о-ой! Зырьте! Ну-у-у, как я вам?! – Олег надел  Ксюшин портфель и расхаживал вдоль парт перед своей компанией, принимая разные противные позы и выражения лица,  изображал то «тётеньку на каблуках», то « старушку с клюкой», то «спортсмена с гирями», то «обезьяну в клетке». И не было это смешно, скорее очень пошло и омерзительно. Он постоянно делал вид, будто что-то почесывает и ковыряет. Как же тошнотворно и противно было на все это смотреть! Но его дружки и подружки были в полном восторге, ржали и гоготали как дикие звери, у Таньки даже жвачка вылетела изо рта на парту, от чего их ненормальный смех только усилился.
- Отдай портфель, дай сюда, – негромко, но уверенно произнесла Ксюша, пробив весь этот их шумный смрад. Она встала и подошла к Олегу, стала тянуть руку за портфелем. 
- Эй-эй-эй! Он же мой теперь, ты же мне его подарила! Смотри, какой я крутой в нем!!! – Олег отстранился и продолжал паясничать.
 - Отдай, говорю! – уже громче, но слегка дрожащим голосом сказала Ксюша. Тогда Олег снял портфель, повертел им у лица новенькой и быстро кинул своим. Попал в Аньку, она брезгливо отбросила портфель на пол.
- Фу-у! Зачем нам-то он! Она об него все свои жирные волосы обтерла! А вдруг в нем вши вообще! – затороторила Анька.
  Волосы у Ксюши были чище, чем на линейке вчера, но все же выглядели как-то неопрятно. Она словно намеренно не хотела нравиться окружающим и производить приятное впечатление. «Как же она живет? Почему она такая?» - с любопытством размышляла я.
- Чего вылупилась тут, глаза сломаешь! – грубо рявкнула Танька на новенькую, - Бери своё барахло и закрой рот!
Ксюша немного застыла на месте, боролось с гордостью, не хотела подчиняться и покорно делать то, что сказали. А подлый как шакаленок Игорь взял с её парты карандаш, ткнул им в Танькину упавшую противную жвачку и положил их в портфель новенькой. «Вот ведь сволочь какая»: возмутилась я…конечно же про себя. Заступаться за Ксюшу совсем не было желания, я не знала её, мне она не нравилась, и быть с ней в тот момент в одной лодке означало для меня выглядеть дурочкой, еще все могли подумать, будто хочу дружить с этой странной новенькой. Лицо маленькой девочки начало багроветь, но тут уже вошла учительница биологии, Татьяна Владимировна и почти сразу зазвенел звонок на первый урок в том году. Да уж, не скучно год начался, ничего не скажешь…
- Это чей портфель тут? Почему валяется? Что устроили здесь опять? Быстро убирайте, урок уже начался! Звонка не слышали что ли?!  - тонким высоким голосом просверлила нам уши Татьяна Владимировна. Все даже чуть сморщились от её звуковой тирады.  Ксюша с каменным лицом подняла свой портфель и села за парту, получив вслед от учительницы недовольный взгляд и нервный вздох. Хотя, при чем тут новенькая, понятно же было, что сама бы она так не сделала.
 Ксюшу позже как-то и учителя слегка невзлюбили, то ли из-за её неухоженного вида, то ли из-за насупленной и угрюмой манеры общаться с людьми. Держалась она сразу почему-то обособленно, даже сердито, ни с кем не шла на контакт, не расположена была общаться и дружить. И наши яркие вульгарные, навязчивые «звезды» не упускали случая поглумиться над беззащитной девочкой и неутомимо насмехались над её одеждой,  прической и портфелем. Ксюша старалась не реагировать на нападки, но когда развязность наших бывалых одноклассников доходила до пиханий и выхватывания вещей из рук, то пыталась защититься, говорила бессильное «отстаньте» или «отдайте, быстро отдайте, говорю», но этим только раззадоривала наших «зверьков». Постепенно Ксюша  примкнула к группе девочек, которых называли у нас тихонями – Юле, Жене, Свете и Вете. Не то чтобы они подружились охотно с новенькой, скорее просто приняли  в свой круг общения в школе, не стали её сторониться, как все остальные. Иногда мне казалось, что вся их компания сбилась по такому принципу, мол, с нами никто не общается, так давайте держаться вместе. Они мало разговаривали друг с другом, почти не смеялись и были какими-то слегка «замерзшими», не грустные и не веселые, не злые и не добрые… Так я их и не поняла за все годы учебы с ними вместе  в школе. Будто они всегда были на какой-то своей волне, жили в своём мире. 
   Как-то на перемене я спросила у нашей классной про Ксюшу, про её семью. Узнала, что она жила с бабушкой, которая была не совсем здорова, в старом деревянном доме в Нахаловке. Так называли небольшой поселок около речки Иркут, находившийся совсем близко от нашего Академгородка. Этот поселок был создан людьми самовольно, без всяких разрешений и соответствующей документации. Все дома там походили на заброшенные кривые, кое-как сделанные избы. Но люди в них жили, топили печки. Власти тот поселок не трогали, не до того было тогда, в 1995-ом…живут люди и пускай себе живут. Бабушка Ксюши была не совсем в себе, как я могла понять из слов Раисы Николаевны. Её дочь, Ксюшина мать, куда-то пропала приблизительно уже год как. Исчезновение людей в те времена были почти обычным делом. Их никто не искал и чаще всего они пропадали навсегда. Бабушка Ксюши, по всей видимости, измучилась ожиданием, страшными предположениями и на этой почве немного помутилась рассудком. Но внучку при ней оставили, да и кто бы тогда занимался как следует судьбой девочки, тем более живущей в Нахаловке, которой формально и вовсе не существовало на карте как населенного пункта. Раньше Ксюша, кажется, жила с мамой в комнате коммунальной квартиры в микрорайоне Юбилейный. Потом они переехали к бабушке почему-то, а после мама Ксюши и вовсе пропала. Девочку сердобольные соседи по поселку как-то пристроили в нашу школу. Я услышала всё это, и мне стало очень жалко Ксюшу – вынести столько потрясений, потерять маму, жить в какой-то захудалой избушке со старой странной бабушкой…это как какой-то душащий, непрекращающийся, кошмарный сон. Понятное дело, что жили они крайне бедно и вероятней всего одежду и разные школьные вещи Ксюше доставались от соседей. И этот злосчастный портфель тоже, надо думать, перешел от какой-то повзрослевшей девочки. А жирные Ксюшины волосы, её неопрятный вид – всё это из-за того, что просто не было условий нормально регулярно мыться, стирать и гладить одежду. «Как же можно так жить», - ужасалась я. Рассказ классной про Ксюшу я осмысливала где-то неделю, не веря, что так может быть на самом деле…
  Наши въедливые одноклассники, конечно же, про Ксюшу всего этого не знали, да и я никому не рассказала, думая вдруг ей будет только хуже. И учителя почему-то не старались как-то вразумить хулиганскую компанию наших одноклассников или пресечь их нападки  разговорами, что Ксюшу надо пожалеть, ей и так не легко. Хотя учителя и не видели как с нашей новенькой  обходились, вот и жили себе в спокойном неведении, ни о чем не подозревая. Сама Ксюша ни на что никому не жаловалась, только терпела и старалась по мере сил защищаться, в такие минуты она выглядела совсем уж несчастной. Но новенькую никто не жалел, даже девочки из её компании,    кажется, немножко брезговали ею. Не легко такое выносить каждый день,  тем более без всякой поддержки. Но она могла… и казалось, что общая неприязнь окружающих её даже устраивает. Будто все люди ей самой были безразличны и даже неприятны. Хотя чего удивляться, она наверняка ждала и надеялась, что её мама вот-вот вернется и тоска по ней заглушала любые другие переживания. Всё казалось ерундой в сравнении с тем, что её мамы теперь нет рядом. И всё же кое-что интересовало Ксюшу, и этим она очень дорожила. Это было единственное, что по-настоящему занимало девочку. Я не сразу это поняла…
     В тот злополучный первый учебный день, испытав кучу унижений, наша новенькая, словно не присутствовала на  уроке биологии. Татьяна Владимировна что-то объясняла, показывала на плакатах, прикрепленных к доске, задавала вопросы. Но Ксюша не реагировала никак на это всё, а только теребила небольшой тоненький замусоленный серо-голубой блокнотик, который достала из портфеля вместе с учебником биологии и тетрадкой. И дальше на всех уроках и переменах интересовал Ксюшу только он, будто бы был драгоценным. «Что за блокнотик у нее?», - задумалась я, постаралась подсмотреть, что в нем, вытягивала голову, подняла «случайно» упавшую ручку, чтобы получше разглядеть. Я заметила на одной из  страничек  какие-то приклеенные цветные картинки, похожие на фантики. «А-а-а, вкладыши от жвачек», - со скукой решила я и сразу потеряла интерес к Ксюшиному блокноту. Как же я ошибалась… А урок тем временем уже заканчивался и все потихоньку заерзали, зашумели, но тут в класс вошла Раиса Николаевна с сердитым лицом. Вместе с ней зашли завуч и молодая женщина в милицейской форме. Мы все поднялись с мест.
 - Здравствуйте! Садитесь! – жестко скомандовала наша классная, -  Ну что, учеба только началась, а вы уже разборки свои устраиваете! Как же я устала от вас! Как же все уже устали от вас! Олег, Игорь, Максим, Антон, что притихли?! – все они сидели с оторопелыми лицами и выпученными глазами, -  Что вы устроили вчера у школы? Сейчас мама Вадима приходила с инспектором, говорит её сын избитый вчера пришел, но кто это сделал не сознается. Она уверена, что это одноклассники, потому что все другие знакомые Вадима не такие, что только вы на это способны. Мальчишки сейчас из шестого класса рассказали, что видели вчера, как у школы драка была! В колонию захотели вы!! – кричала Раиса Николаевна, - И девочки там были оказывается! Вот уж счастье! Вы совсем не соображаете ничего! Что вы-то там делали, а?!  Скорее бы вы ушли уже из школы! Надоели проблемы эти ваши! Мальчики, кого назвала быстро все со мной к директору! Еще с родителями разговор будет!
- А с чего вы решили, что это мы? – нагло и самоуверенно запротестовал Олег. Он боялся больше всего не директора и не колонии, а того что отцу все известно станет, а тогда уж тот займется как следует  воспитанием сына…не раз и не два.
- А кто еще? Кто кроме вас тут кулаки любит распускать а?! Быстро встали и пошли без разговоров!
- Вы нас обвиняете без доказательств! – не так нагло и не так уверенно, но все же дерзко начал вторить своему дружку  Игорь.
- Да, да!
- Мы то тут причем?! – зашумели следом Максим и Антон.
- Ой, какие смелые я погляжу! Вас, конечно, конкретно никто не назвал, ни Вадим ни шестиклашки запуганные, но не трудно догадаться, кто это сделал. Или вы сейчас идете со мной к директору или я звоню всем вашим родителям, приглашаю их сюда и разговор уже будет совсем другим в этом случае! Вам понятно?! – уже с ненавистью прикрикивала Раиса Николаевна. Тут прозвенел звонок с урока и мы все начали выходить из класса. А наша классная и эта громкая четверка продолжали  спорить и огрызаться. Мальчиков на оставшихся уроках не было. Только на большой перемене, идя в столовую, мы слышали, как в своем кабинете сильно кричал директор и потом были какие-то слабые мальчишеские вопли в ответ. Неизвестно что там происходило, но мальчики потом пришли на следующий день в школу тихие, даже не узнать их было. Все задумчивые какие-то, незаметные вроде почти. На географии учительница спросила:
 - А Олега нет что ли сегодня?
-Я тут, - подняв голову с предпоследней парты ответил обиженным голосом тот.
- Ничего себе, я и не заметила тебя, не слышно не видно, непривычно даже, вот и подумала, что нет тебя сегодня, - удивленно и как-то весело пробормотала учительница географии.
  Со своими подружками в первый учебный день я не сразу начала общаться, слишком еще была сердита на них, да и они смотрели из-под лобья, насуплено, будто это я в кустах у школы пряталась. Начали мы разговаривать только после третьего урока, после столовой, уж больно хотелось обсудить что же там у директора происходило.
- А что же директор им сказал все-таки? Так кричал, что везде слышно было, -с любопытством поинтересовалась Янка.
- Да наверное пугал, что из школы выгонит, что они в колонию поедут и все такое, - предположила Ленка.
- Их колонией каждый день почти пугают, им по барабану уже. Родителями наверное пугал  или просто орал, пристыживал, хотел, чтобы они поняли как надо себя вести, - добавила я.
- Ничего они не поймут, их только или самих бить или не пускать в нормальную школу надо, - неожиданно злобно проговорила Ленка, - Вот бы на их рожи посмотреть, когда директор орал, - еще больше распалялась Ленка и взгляд её стал вдруг таким  взрослым и холодным. «Неужели гнев от обид и унижений в ней восстал…с опозданием что-то, тогда у школы совсем безвольная ведь была», - с ухмылкой подумала я, но совершенно разделяла её злое желание.
- Да, это точно, я бы тоже хотела на них посмотреть, а главное, чтобы они видели, что мы смотрим как орут на них! – со злорадством произнесла я и  Ленка с пониманием несколько раз кивнула мне, прищурив холодные глаза. Мы даже выдавили вместе с ней нервный стальной смешок в один голос. Янка как-то растерянно посмотрела на нас, а мы вопросительно на неё, мол ты с нами, ты так же думаешь? Но её волновало другое:
- А нас вызовут, как думаете? – обеспокоенно спросила Янка.
- Да вряд ли, мы же не избили никого, - задумчиво ответила ей Лена.
- Ну да, но Алеська то Надьку долбанула доской хорошо, - запереживала моя подружка Яна.
- Ну и что, я защищалась, они первые начали лезть, сумки наши вытряхивать, меня Надька на землю толкнула, вон до сих пор синяки остались. А вам-то чего бояться, вас вообще почти не было видно… из-за кустов, - не могла не уколоть я подружек. Должны же они наконец признать, что плохо поступили со мной…да куда там.
- Ну стояли в кустах, ну и что!? Мы не убежали же, как Миша, например! Да ты сама хотела убежать сначала! – вдруг перекинула свою злобу на меня Ленка.
- Да, мы остались и просто в безопасное место отошли! А ты чего хотела бы, чтобы и мы драться начали или чтобы нас побили!? –  завопила Янка, - Ты вот огрела Надьку доской, а теперь и  нас в эту драку могут приплести и тоже вызовут и …
 - Да кому вы нужны-то, кто вас вызовет!? Тоже мне боевые подруги нашлись. Че ж вы только со мной ругаться смелые, а при них дрожите сразу?
- А что нам бить ходить всех направо и налево и орать тоже, мы не такие, не надо тут…
- Да, ты чего предлагаешь, драться ходить или лезть ко всем как эти наши? – тараторили, перебивая друг друга мои подружки.
  Хотя, наверное, они уже были не мои, вернее я им не была уже своей. Девочки еще несколько раз «прожужжали» о том, что драться обзываться или докучать другим - это не для них, что они другие…да какие другие…никакие просто, бесцветные и бесхарактерные трусихи. Но они считали себя очень культурными и воспитанными девочками, хотя другие, а теперь уже и я, думали о них совершенно другое. И на простой вопрос «Почему же они не помогли мне, хотя были там, тогда, в тот день у школы?» ответа мне подружки так и не дали. В тот момент я увидела и поняла, что они испугались за себя и вполне способны были меня ещё раз предать, кинуть, а возможно даже и оболгать. Или пойти рассказать, что это я Надьку ударила (я бы уже не удивилась этому), лишь бы самим остаться нетронутыми, невиноватыми, хорошими…только перед кем же, вот вопрос… 
    В тот день, а может  и  позже, я поняла простую вещь, что культура и воспитанность это хорошо, но без смелости – это просто шелуха, панцирь, под которыми спрятана способность к предательству. Как родители любят говорить: «повзрослеешь - поймешь», а, наверное, наоборот: «поймешь вот и повзрослеешь». Жизнь именно так учит, а её урок не усвоишь, будет учить еще раз. Ведь она очень терпеливый, но безжалостный учитель и никакие  «пропуски по уважительным причинам» она не признаёт.
  Конечно, с Яной и Леной мы снова постепенно начали общаться, перешагнув через наши упреки и ссоры. Старались не вспоминать первое сентября и обсуждали в основном наряды, уроки, учителей и всяких звезд эстрады и кино. И вроде бы всё стало как обычно, но не для меня… Теперь я уже другими глазами смотрела на своих подружек и ничего не могла с этим поделать. Дружба наша все же дала трещину и подраскололась, какая-то неловкость стала постоянно присутствовать в разговорах и во время смеха. И мы все это чувствовали, но старались не обращать внимания. Порой они раздражали меня своим глупым щебетанием, и мне хотелось убежать или заклеить им рот. Я перестала чувствовать себя с ними комфортно и непринужденно, как обычно чувствуют себя в «своей компании», что-то не клеилось в моей с ними дружбе теперь.
 Ещё я твердо поняла одно – что больше не хочу терпеть смешки, издёвки от хулиганов и их девиц в нашем классе, не хочу глотать обиды и сносить оскорбления, как мои подружки. Теперь я стала смелее и могла не бояться защищать себя, не прятаться за воспитанностью, не оправдывать ею свою трусость и слабость.  Я больше не была похожа на своих подружек, я действительно перестала быть им своей. «А кто же теперь мне свои? Есть ли такие? Наши накрашенные девахи? Неет! Тихони и новенькая? Тоже мимо! Ну так кто же?», - задавалась я все больше и больше этими вопросами. Яна и Лена чувствовали какую-то мою легкую отстраненность и потихоньку начали уже секретничать без меня. Я видела иногда, как они шушукаются, но не рвалась все разузнать, пропускала мимо, а потом и вовсе забывала. Не было уже интересно с ними. Так наше общение вскоре совсем сошло только к обсуждению уроков и разных школьных дел. И меня это устраивало, ушло чувство, что обидели, а я должна изображать внимание и участие, радоваться их переменам. Делиться с девочками своими переживаниями, мыслями и желаниями тоже расхотелось, да и у них исчезло к счастью  любопытство к моей жизни, которое я теперь воспринимала, будто лезут в душу и трогают её  липкими, нечистыми руками. Кончилась дружба… и не жалко даже…
    Вадима после той драки у школы три дня не было видно. Мы с Яной и Леной гадали, почему же он не приходит.
- Интересно, Вадим останется в нашей школе или в другую перейдет? – загрустила Янка.
- Почему он перейдет то?- удивилась Ленка.
- Ну-у не знаю, может в другой поспокойней, мама же его очень переживала, к директору приходила, жаловалась что-то, я  два раза видела, как она из его кабинета выходила вся расстроенная, в слезах даже, - ответила Янка.
 - Да не перейдет он мне кажется, посчитает это трусостью, хотя…если только родители насильно так сделают, - высказалась я.
 - Вот именно! А сейчас, наверное, в больнице он. Девочки, а это странно будет, если мы придем к нему туда? – озаботилась Янка.
- Да ну, зачем то? – опять удивилась Ленка, - Я не пойду.
- Я тоже не пойду,  -подхватила я, - Правда странно это.
- Но мы же тоже там у школы были, вроде как пришли попроведать товарища по несчастью так сказать. Но если одна, то я тоже не пойду, - рассуждала Янка.
- А интересно, он все-таки сказал, кто его побил или нет? – вдруг с ухмылкой спросила Ленка.
- Кажется нет, я слышала как мать Вадима плакалась класснухе, что мол так ведь и не говорит сын кто это сделал.  Тоже партизанит как шестиклашки, боится, - со смехом съязвила я.
- Ничего он не боится! Просто стукачом не хочет быть, понятно! Это разница! – встрепенулась и ринулась защищать симпатичного ей мальчика Янка. Мы с Ленкой немного опешили, но с мнением Янки согласились.
 Потом в столовой я спросила у Миши, где его друг, он ответил, что Вадим дома поправляется и скоро придет в школу. Я тут же смутилась, всё выглядело, будто я очень переживаю и не дождусь, когда Вадим в школу придет. Янка тоже так видимо решила и без внимания мой разговор с Мишей не оставила.
- А ты почему про Вадима спросила? – пытливо задала она вопрос.
- Да не знаю даже, Миша близко сел за столом, вот и спросила из любопытства, - ответила я.
- Тебе интересно что с ним и когда он придет? Ты теперь хочешь навестить его дома что ли? – совсем зациклилась Янка.
-  Да нет конечно, просто спросила при случае у Миши да и все, - стараясь скрыть раздражение, ответила я и уже жалела о своём невольном любопытстве.
- А скажи честно, тебе Вадим симпатичен? Он тебе нравится? – надоедливо поинтересовалась Янка.
- Нет, не нравится, - честно ответила я, это было чистой правдой. А про тот случай, когда Вадим хотел меня проводить, я, конечно, не рассказывала, не дразнила гусей так сказать, знала, что Янка устроит какой-нибудь подобный допрос что да как и почему.
- Я знаю, он Надьке нравится, да все это видят и знают и Олег тоже. Поэтому он может и лезет к Вадиму, провоцирует его. Но Надька то Вадиму не нравится.  Это хорошо! Конечно, кому такая нужна то…ну кроме таких Олегов, - разговорилась Янка. Она сама тоже не нравилась Вадиму, но старалась постоянно обращать на себя его внимание – то по урокам какой-нибудь вопрос задаст, то ручку запасную попросит, то засмеётся громче всех, когда он пошутит. Жаль, все было впустую.
 После разговора с Мишей в столовой я задумалась о том, что ведь он убежал тогда, бросил, предал своего друга. Но, судя по всему, Вадим продолжает с ним общаться, Миша знает, где Вадим, как он и когда придет. Ладно я с девочками общаюсь после их предательских пряток в кустах, но мы все в школе, то одно то другое, вот и начали разговаривать. А Вадим ведь дома,  мог бы игнорировать Мишу, пока «на паузу», как говорится, их дружбу поставить. Хотя может Вадим по предметам задания спрашивал, чтобы не отстать в учебе.  Все эти размышления занимали меня,  хотелось понять, как же Вадим к Мише относится и как они теперь общаться будут. И я увидела, когда  через несколько дней Вадим пришел в школу. Он разговаривал с Мишей как обычно, весело участливо непринужденно, давал списать как всегда математику. Да-а-а… Это поразило меня до глубины души! Даже показалось, что я как-то прониклась к Вадиму, стала ему симпатизировать. В голове завертелись мысли: «Неужели он простил Мишу. И ладно бы простил, я, наверное, своих девчонок тоже уже простила, но Вадим с Мишей продолжают общаться как друзья, не видно никаких барьеров и «холодков». А у меня вот так не получается, не могу я как раньше с Яной и Леной секретничать или помогать им, не могу радоваться за них. Ну не получается у меня! И всё! Безразличны они мне стали, неинтересны, какая-то ниточка между нами оборвалась. Не могу себя побороть, потому что, неверное, не хочу, не надо их такой дружбы мне больше! А Вадим как-то легко переступил, дружит и, кажется, рад этому. Доброты не утратил, хоть тоже дрался и тоже предан другом был. Может он и правда просто по-настоящему добрый и поэтому душа у него щедрая. Как сама природа.  Но ведь и я не злая…была. Почему же я так не могу? Что же случилось у меня в нутрии, с кем же теперь захочется дружить..?» Размышления и сравнения себя с Вадимом терзали меня, я не находила ответов на вопросы какой же я стала, почему изменилась и как мне теперь быть, кому можно довериться, с кем дружить? Я совсем запуталась. 
     Однажды, Вадим, войдя утром в класс, ни с того, ни с сего сказал мне:
    - Привет Алеська, - и слегка, кажется, подмигнул. Я немного растерялась, он  ни с кем из девочек так персонально не здоровался раньше. Я увидела, что всё заметила Надька  и ей назло приветливо улыбнулась Вадиму, тоже сказав: «Привет».  И тут же почувствовала жар на своих щеках. Янка тоже за всем наблюдала и смотрела на меня испепеляющим взглядом. «Ну надо же, какие тигрицы», - посмеялась я про себя. Но с моим «Привет» так просто обе они не смирились.
 - Ты че с Вадимом заигрываешь? – недовольно поинтересовалась Янка.
- Да нет, ты совсем уже что ли, он поздоровался, я ответила, ничего особенного.
- Ой, да что ты, ничего особенного, а зачем улыбалась тогда, а потом ещё и покраснела?
- Да отстань ты уже от меня со своим Вадимом! Я не виновата, что он со мной поздоровался, а воспитанные люди всегда здороваются в ответ! Понятно! Он мне не нравится! Сто раз говорила тебе уже! – самое интересное, что это было уже не совсем правдой, легкая симпатия к Вадиму у меня появилась.  И по моей слишком эмоциональной реакции Янка сразу же это заподозрила.
 - Ага, не нравится, теперь вижу, как не нравится! Разволновалась аж вся тут.
- Просто ты надоела уже с этими вопросами мне и вообще с этой темой.
- Девочки ладно вам, хватит, чего из-за него ссориться-то, - пыталась успокоить нас Ленка. Мы с Янкой недовольно переглянулись и перестали разговаривать.
- Ему вообще никто не нравится, зачем ругаться из-за него, давайте, помиритесь и пойдём лучше в библиотеку сходим, по истории про этих ну как, забыла, про декабристов материал поищем, на завтра уже надо ведь, - предложила Ленка. Как-то она повзрослела в последние дни, стала немного уверенней, даже, кажется, мудрее. В жизни всегда так, все переживают стычки, неприятности и конфликты по своему, кто-то мудреет, как она, а кто-то озлобляется и становится неспокойным, хмурым как я. А другие вообще не меняются, остаются таким же наглыми, приставучими, глупыми хамами, как Надька. Для таких ссоры и перебранки как кислород, привычная и необходимая  стихия жизни. Она не смогла просто так смириться, что Вадим поздоровался со мной, только и ждала повод обрушиться на меня…хотя когда уж им повод нужен был.
 - Ты русский сделала? –   нахально спросила меня Надька на следующей перемене, - Дай-ка списать!
- Не сделала, - резко ответила я, понимая, что этим всё не закончится.
- Да не ври! Вы всегда всё делаете, вы ж такие молодцы, такие хоро-о-шие и у-у-мные д-е-е-вочки у нас! –  в своей противной манере начала донимать меня Надька. И вся её заскучавшая «конюшня» тут же уставилась на нас, с нетерпением ожидая повода поржать.
- А если я проверю, а? – развязно продолжала Надька, приближаясь ко мне.  Я почувствовала, как мой лоб обдало жаром, я разозлилась, запылала ненавистью до скрипа на зубах.
- Ну давай, попробуй! – громко, но спокойно ответила я. Спина моя стала мокрой, но трусости как раньше не было, только желание треснуть её посильней загорелось.
- Ой-ой, как страшно мне! – съязвила Надька и выдавила из себя смех, было заметно по голосу, что её-то смелость и нахрапистость, уже не так крепки как раньше. Вся Надькина свора вопросительно смотрела на неё. И она не хотела их разочаровывать. Потянула руку к моей сумке. Я резко убрала сумку в другое место. Её дружки засмеялись, но кажется уже не надо мной. Теперь уже Надька обозлилась и решила действовать грубее, схватила мою сумку и хотела порыскать в ней. Я сразу выдернула сумку обратно.
- Да ладно, плюнь ты на неё, - пришла на выручку подруге Анька, - Пусть сидит со своей сумкой и своими тетрадками, а главное в своей о-о-чень модной юбке. Такой-то у нас то-о-чно нет и никогда не будет, - посмеялась над моей прямой черной юбкой, доставшейся мне от знакомых, Надькина заступница.
  - Да уж, прикид что надо, просто высший класс! А где купила такое сокровище? - радостно подхватила Надька. Все её подруги громко заржали.         А я не знала, что ответить. От своей юбки я и сама была не в восторге, мои подружки мне никак не помогли как всегда, а Янка так даже, кажется, рада была, я снова почувствовала горечь обиды и бессилия. «Ну что же это такое, когда же это кончится? Что за подруги у меня, почему я всегда ношу какие-то чужие эти дурацкие практичные среднеприличные вещи, которых надолго хватит? Вадим этот ещё ходит где-то, может хоть он бы как-то помог. Но по крайней мере, сумку смогла свою отобрать, уже хорошо» - плакала и утешалась я в душе, но снаружи старалась держать фасон, оставалась спокойной и безмолвной. Как же плохо мне было в те несколько минут, пока не прозвенел звонок на урок. Вадим припоздал с перемены, зашел в класс весь запыхавшийся, извинился и сел на место. « Где это он был интересно?» - подумала я. Оказалось ничего интересного, наш завхоз попросил его что-то перетаскать по-быстрому. «И от него вообще нет толку никакого, то там у школы ушел, то тут не пришел, когда надо было! Всё пропустил! Ну его вообще! Опять ведь вся каша из-за него заварилась, одни проблемы приносит. Тогда из-за него остались, не убежали от школы и сейчас со своим «Привет» вылез, а потом торчал где-то с завхозом и не заступился. Сидит там и не знает даже, что тут было. Так себе друг, ни то, ни сё»! - в одночасье разонравился мне Вадим. Нашла и назначила я виноватого…
     Но неприятные моменты сыпались как из рога изобилия в тот день.  На геометрии у меня сломался карандаш, мы чертили параллелепипед, рассеченный плоскостью, и я с досадой высматривала, нет ли у кого запасного. У моих подружек не было, у соседей вокруг меня тоже. Тут я увидела на парте Ксюши аж три карандаша, правда коротенькие. Они были  неловко прикрыты её голубым замусоленным блокнотиком. «И чего она вечно этот блокнот таскает?» - с удивлением подумала я. Честно говоря, карандашики её выглядели какими-то несвежими, тоже замусоленными, я немного поморщилась, но выбора не было:
 - Ксюша, - тихонько обратилась я к новенькой, вытягивая в её сторону голову. Она не отреагировала, - Ксюша-а, - позвала я чуть громче. Она безразлично повернулась ко мне, - Дай, пожалуйста, мне карандаш простой. На урок только, я на перемене отдам.
- У меня нет, - сухо ответила она.
- Как, а вон же под блокнотом у тебя три даже лежат, - от неожиданности чуть сердито проговорила я.
- Это другие, - непонятно пояснила она.
- Какие другие, простые же. Дай, пожалуйста, один, - стараясь быть приветливой, снова попросила я.
- Нет, не дам! – отрезала новенькая.
- Ну и не надо! – фыркнула я.
« Ты-то куда ещё! Вот же противная какая! Тоже мне нашлась цаца! Сидит там над своими захудалыми карандашами чахнет! Таскает какой-то противный блокнот еще вечно с собой! Фу!», - сердилась я про себя.   Хотя чего я ожидала от Ксюши, ведь мы все сторонились её,  не умели скрыть и часто неосторожно выказывали своё пренебрежение к ней, когда не хотели сесть рядом в столовой или делать упражнения в паре на физкультуре. Конечно же, Ксюша была настроена против всех и даже будь у неё десять карандашей, она всё равно не поделилась бы. Но позже я поняла, что дело было совершенно в другом… А чертеж я так и не сделала тогда на уроке. Ленка мне предлагала свой карандаш, когда сама закончила чертить, но я отказалась. Я уже  была зла на всё и на всех, на весь мир, словно вся моя  обида и злоба сошлись в одну точку. Ощущала, будто все против меня.
 Бывает же так, терпишь-терпишь, как-то справляешься, борешься, но всё как вдруг навалится в один день со всех сторон и уже нет сил терпеть и хочется просто покончить со всем разом и навсегда. Кто послабее, делает отчаянную непоправимую, роковую, безутешную для близких глупость… а кто посильнее, собирает всю свою волю и крохи самоуважения в кулак и решается пойти на хитрость, замышляя какой-нибудь расчетливый хладнокровный план. И я была сильной! Поняв и почувствовав в стотысячный раз, что быть одной против всех наших «зверьков» тяжело, противостоять им бесполезно и все попытки заставить их отстать всегда безуспешны, я стала задумываться: «А не подружиться ли с ними. Не по-настоящему, создать видимость, что будто я в их компании с одной лишь целью, чтобы отстали от меня, наконец! Ведь можно же притвориться, что я с ними?» Но я не была внутри такой, как они, не хотела никого обижать, не хотела насмехаться, не выражалась пошло и сально, не обсуждала всякие гнусности. Не была развязной и вульгарной, одним словом. Вообще не была такой подлой и пакостной, как они. «Стать и внутри такой же? Я не смогу. Я не хочу. Как же быть, что делать?»,- я снова запуталась. В своём отчаянии и круговой безвыходности. Хотелось просто улететь в тот момент в неизвестное место, где меня никто не знает. Все мои планы были смешными, ведь наша разгульная компания никогда меня не стала бы считать своей. Да и одета я была не как они, более скромно, если не сказать более бедно. Неразрешимая полная противоречий задача: и я к ним не хотела, но думала и решила, что надо, что необходимо и они меня бы не приняли никогда. Единственное, что у них было хорошего, так это взаимовыручка, поддержка. Они не кидают друг друга, сами могут потешаться над своими, но другим не позволят. Этому неплохо бы у них поучиться, особенно моим подружкам и Мише. И за это только можно было зацепиться, чтобы оправдать и усилить  моё желание примкнуть к ним.  Я уже была готова и хотела это сделать, постараться быть с ними. Но понимала, что они не примут меня и не знала как быть: «Неужели смириться? Просто успокоиться и быть такой как раньше, вновь сблизиться с подружками, стрекотать обо всем с ними и терпеть, опять терпеть… бесконечно терпеть грубость, оскорбления и хамство?». Не могла я так уже. Ну не могла... А ведь Вадим не искал с ними дружбы никогда, хотя в своей смелости, давным-давно уже был одинок, но и на Мишу не обозлился, по-настоящему был добр со своим трусливым приятелем.  Как так у него получается?  Тут я вспомнился рассказ К.Д. Ушинского «Играющие собаки». Папа прочитал мне его однажды,  давно ещё в раннем  детстве, но только теперь я почувствовала его идею и  глубокий смысл.  Чтобы его не исказить, позволю себе процитировать это небольшое произведение целиком:
« Володя стоял у окна и смотрел на улицу, где грелась на солнышке большая собака, Полкан.
К Полкану подбежал маленький Мопс и стал на него кидаться и лаять; хватал его зубами за огромные лапы, за морду и, казалось, очень надоедал большой и угрюмой собаке.
-Погоди-ка, вот она тебе задаст! –сказал Володя. – Проучит она тебя.
Но Мопс не переставал играть, а Полкан смотрел на него очень благосклонно.
- Видишь ли, - сказал Володе отец, - Полкан добрее тебя. Когда с тобою начнут играть твои маленькие братья и сестры, то непременно дело кончится тем, что ты их приколотишь. Полкан же знает, что большому и сильному стыдно обижать маленьких и слабых.»
Как хорошо и просто сказано, как легко понимаются его слова, Ушинский К.Д. выразился очень трепетно и одновременно сурово.
    А я, видимо, была не настолько сильная, чтобы принять слабость подружек, не обижаться на них и не злиться, но и не настолько слабая уже, чтобы, как и раньше, спокойно терпеть и проглатывать обиды и унижения от наших хулиганов. Какая же я? Воспитанная, культурная и скромная или бесхребетная, слабая размазня? Где грань между этими качествами в человеке? Кто мог дать мне однозначный, четкий ответ? Никто, только ситуация, жизнь и поступок, точно покажет кто каков. Человек всегда делает выбор, как поступить - ответить или промолчать, или, что печально, сделать подлость, чтобы самому казаться сильнее и быть значимым в собственных глазах. Да это самообман, но это защита, самозащита от зла. Вот парадокс-то – твори зло, чтобы самому быть защищенным от него. И да здравствует лицемерие или дипломатия, или манипуляция, или инстинкт самосохранения. Что из этого поинтеллигентней?
    Или можно не творить зло а прикинуться, что можешь это сделать, что способен, главное, показать что тоже так умеешь? Такой благородный хамелеончик.  И безобидным ты уже не свой, но и обидчикам свой да не свой, с хитрой головой. Но как это возможно? 
   Как же меня раздирали страхи и гнев, обиды и желание покоя тогда. Я уговорила себя попробовать сблизиться с нашими девахами, притвориться, что хочу быть с ними, фальшиво признать, что они классные и крутые.  Но вести себя так же жестоко, как они я не собиралась, не думала никого гнобить, оскорблять или глумиться над внешним видом… хм, наивная…
    Я хотела быть сними, но быть с кем-то в компании и не вести себя как все невозможно, ну не бывает так… просто присутствовать не выйдет. И я поравнялась со «зверьками».  Да, я  совершила поступок, который и по сей день не даёт мне покоя… Я приняла участие в травле Ксюши, и пусть не самое активное, но достаточное для долгого гнетущего чувства вины, которое не уходит, а точит и заставляет считать себя гадкой.
           Все случилось в какой-то обычный четверг, в день, когда шел урок истории, который большинство из нас терпеть не могли, потому что учительница, Зинаида Сергеевна, не была сторонницей культурной лексики и уважения к личности детей. Она могла себе позволить такие фразы, как «у вас интеллект на уровне асфальта» или «вам бы только покурить и поразмножаться». Другие учителя всегда выражали своё недовольство нами более интеллигентно. К тому моменту я уже твердо решилась попытаться прибиться, сказать точнее – примазаться, к нашим злобным активистам, только всё соображала и прикидывала, как же это вообще можно сделать и с чего начать? Но было бы желание, а возможность появится, как говорят. Ведь жизнь любит веселиться - ломать привычное, устоявшееся и переворачивать все с ног на голову в один миг, как по щелчку. Любит ставить людей перед выбором и смотреть, как их крутит и заносит от собственной слабости и страхов.
 По традиции «наевшись» негатива на истории, с чувством, что хуже нас нет никого во вселенной, мы все вышли из кабинета и направились в столовую. Доносился приятный аромат выпеченных булочек и супа. За столом кто-то сказал:
 - А чего суп-то такой водянистый, как воду едим с капустой?
- А ты Ксюне скажи, пусть свои лохмы пополощет у тя в тарелке, все пожирней будет супец, - «завонял» своим противным жующим ртом Олег. Многие засмеялись, выглядели все отвратно – смеющиеся рожи с набитыми ртами. И я уже была среди них, чем вызвала недоуменные взгляды Яны и Лены. И как-то колко стало на душе у меня. Что ж я делаю, зачем это надо. Я передумала, больше не хотела быть в компании этих хамов. Но, к сожалению, ненадолго… А бедная Ксюша не обращала никакого внимания на унизительные нападки, просто сидела и ела, о чем-то изредка переговариваясь со своими девочками. Все пообедали и стали подниматься. Выходя из-за стола, Игорь поставил подножку Ксюше, она запнулась, но не упала – успела ухватиться за угол стола, потом выпрямилась, взяла тарелку и понесла её в мойку. Проходя мимо меня, новенькая чуть пихнула меня локтём. Мне показалось, что это было сделано нарочно, в каком-то раздражении, будто она плеснула на меня свою молчаливую, подавленную враждебность. Я тут же снова разозлилась на Ксюшу, как тогда, когда она не дала мне карандаш. Но в ответ не толкнула её, слишком неожиданным был такой выпад с её стороны. «Тоже мне, ходит тут вселенскую печаль изображает, да и правильно тебя тюкают, зараза ты», - бушевала я про себя.            Мне теперь её совсем не было жаль, несмотря на то, что я всё знала про неё и понимала, почему она так неухожено выглядит. «Ещё и она будет на меня напирать тут, замараха мрачная», - всё кипела я. Следующие уроки я только и думала о том, почему же все на меня так нападают, даже эта невзрачная неприятная новенькая, и подружки чужими стали и другие все будто ещё больше озверели. Что же это? По мне словно прошелся каток безысходности, я не находила себе места,  чувствовала упадок сил и настроения, начала погружаться в уныние и почти уже пала духом. Хандра или депрессия были, наверное, уже не за горами. После уроков, вяло и неспешно надевая свои яркие осенние куртки, мы с Яной и Леной увидели, как Надька с Анькой и тихони стоят вместе и о чем-то разговаривают. «Странная компания», - подумала я, но мне было совершенно безразлично, что там у них происходит. Мы уже втроём с подружками направились к выходу, как меня окликнули:
 - Эй! Алеська! Это не ты у Ксю-ю-ши деньги сперла в столовке? – крикнула со своим противным смешком Надька.
- Что-о? – еще мало что поняв, возмутилась я.
- Что-что, у Ксюни деньги пропали, говорит бабушке на лекарства были, после школы собиралась купить. А ты взяла и сперла! – нагло заявила эта ненавистная Надька.
-Я не брала ничего.
-Я не говорила, что это она, -  проговорила Ксюша.
- Да че ты там говорила не говорила, хочешь сказать мы взяли? – послышался Анькин голос.
 - Не знаю, кто из вас, но я видела, как вы у моей сумки стояли, когда с мойки возвращалась.
-  У сумки ха-ха-ха, ну ты сказанула! У твоего ранца детского! Ха-ха-ха! Да ты его сама свистнула у девочки маленькой какой-то, наверное! – заголосила Танька, они с Жанкой только подошли. И все девахи рухнули ржать. Я тоже уже приблизилась и тоже посмеялась, уж больно зла была на бедную Ксюшу, даже обрадовалась, что её высмеивают. А мои подружки как шли домой, так и ушли. Не удивительно… «Ну и скатертью дорога, что ещё ждать от вас», - не без досады подумала я им вслед.
 - Ты смотри дерзкая какая, предъявляет нам тут стоит ещё, - добавила Жанка
- Да-да, борзая совсем стала, мало её учим, мало! Ходит вся, как из сарая со свиньями вылезла, ни рожи ни кожи, грязная и темная вечно! – разошлась Надька.
- Я видела, что вы у сумки стояли! Видела! Деньги нужны, мне надо, надо бабушке, мне купить, ей надо…, - уже еле сдерживая слезы, отчаянно выговаривала Ксюша. Её приятельницы тихони стояли рядом молча. Но хотя бы рядом…не то что мои.
 - Так и Алеська там терлась, может  она взяла? – нахально объявила Танька и посмотрела на меня в упор. Я от такого нахрапа чуть-чуть растерялась.
 - Я же сказала, что не брала ничего! – твердо запротестовала я.
- Ты тоже там была, но потом, позже, когда свою сумку взяла, она рядом с моей стояла, - стала переводить на меня вину Ксюша.
- Да я просто подошла, взяла свою сумку и пошла из столовой! Я твою вообще не трогала! Понятно! – прикрикнула я на эту маленькую надоедливую новенькую.
- Ты Алеську не зли-и-и, ща как огреет тебя чем-нибудь, - смеясь сказала Жанка и все подхватили, сдержано захихикали, и я в том числе, кроме Надьки…оно и понятно, воспоминания не из весёлых для неё.
- Верните мне деньги, я же говорю, мне на них лекарства надо купить, - тихо и как-то безнадежно произнесла Ксюша.
- Верните, верните, да не брал никто! Ты вообще знаешь, что за такие обвинения бывает-то?
- Да она воще матёрая, денег с нас решила выдавить, чтоб наверное прикид себе нормальный купить наконец! Вот ушлая тихушница!
- Ага, стоит тут хаврошечку строит, бабусей прикрывается! Она и сама купит че ей надо, не ври тут! – всё давили и давили Ксюшу девахи.
- Да не может она ничего купить, не может! Понятно вам! Вы подлые звери все! – прокричала с раскрасневшимся лицом Ксюша.
- Это ты звереныш мелкая! И не вякай тут не стой, и про свои деньги не ходи не трепись по школе! Поняла-а?! А то схлопочешь! – пригрозила Анька, сильно пихнув Ксюшу в угол. Та попятилась, но духом не ослабела.
- Вы все никчемные дуры намалеванные, мне для бабушки надо, говорю же вам! Отдайте!
- Ах ты дрянь какая, ты на кого рот свой раззявила то а? Падоль! Щас как всеку! – стала напирать Надька, потом схватила Ксюшу за руку и стала оскорблять её самыми последними словами. Анька, Жанка и Танька начали издевательски оттягивать её юбку за низ подола, кофту за рукав, комментируя одежду Ксюши:
- Фу! Какая же липкая и грязная! Мерзость просто!
- Об тебя только мараться! Вонючка!
- Ты реально пугало! Страшная и противная!
А бедная Ксюша стояла без движений, только сжимала сильно губы и щурила глаза – она очень старалась не заплакать, это было единственное, что она могла сделать, чтобы противостоять и казаться сильной, не сломленной.
    В общей сваре ядовитых слов, злости и жестокости, я как в тумане собственного отчаяния и мелкого предательского страха быть беззащитной, одной, кинутой, быть мишенью для  нападок и унижений,   подошла к Ксюше… Я ничего такого вроде бы и не сделала – не обозвала её, не насмехалась над одеждой, не пихнула, не ударила новенькую, не выхватила портфель с учебниками, не вытряхнула их на пол или в грязь. Я подошла к новенькой и с напускной брезгливостью приподняла двумя пальцами одну из её слипшихся жирных прядей-сосулек, а потом произнесла слова, которыми проколола девочке сердце:
- Ты моешь волосы когда-нибудь? Невозможно же никогда их не мыть, так не бывает, все когда-нибудь моются. Тебя никто мыться не учил что ли? Мама у тебя так же ходит? Или бабушка?
  Это был острый, холодный удар насквозь, в самую воспаленную боль, в самую горечь души… я знала, куда бить…только я. Мне всё известно было про Ксюшу, и я использовала это. Подло…жестоко…бессердечно. Как законченная сволочь. Я пошла дальше девах… превзошла своих учителей в бесчеловечности и каменной, чудовищной бездушности. Какая же я стала… Откуда же столько гадкости появилось в моей душе… Будет ли исцеление когда-нибудь, вернётся ли доброта? Когда? Неужели теперь всегда буду такой?..
  Ксюша, словно заледенела от моих слов,  её душа будто обмерла. Она тихо подняла голову, посмотрела на меня. Наши взгляды впервые встретились.  Так ясно и так беспощадно…для неё…для меня. Её застывшие, молчаливые, гордые слёзы прожгли мои глаза, потом щёки… Мне стало нечем дышать, стало плохо, воздух вокруг сделался  тяжелым и давил на плечи. Я закаменела. От стыда, от понимания своей ничтожности и низости. Я унизила Ксюшу при всех своим поступком, но себя этим уронила ещё ниже. Наступив на её достоинство, я втоптала в грязь своё, просто задушила собственное…двумя пальцами. « Как же я смогла сказать это? Как сотворила такое? Кем же я стала? Зачем?», - жгучими, горящими молниями больно метались вопросы в моей голове.  Я вздрогнула, убрала руку.
Наверное, высказать про грязные волосы и неопрятный вид, пристыдить что в семье не учат следить за собой мог кто угодно в нашей  школе – медсестра при медосмотре, например, или вообще из учителей кто-то мог ляпнуть такое, даже во время урока, с них станется. С детьми ведь никогда не церемонились, их достоинство и личные переживания мало кто воспринимал всерьез и признавал.  И всё это было бы  мимоходом, как в порядке вещей. Что особенного то? Ведь учителя должны воспитывать! В том числе и общественным мнением! Точнее осуждением и презрением в итоге. Макаренки прилежные нашлись, …. их! А то, что это, так сказать, общественное мнение не все воспринимают одинаково, даже в голову педагогам не приходит. Дыра какая-то в вашей теории воспитания? А, Антон Семёныч, уважаемый?
     А вот для меня мой поступок тогда стал просто самонокаутом  моего человеческого, природного, доброго начала. И лежало оно, почти не дыша, тогда в моей душе и гасло… Я сама была готова заплакать тогда, заголосить от душевной боли, но просто ушла, по длинному коридору, дальше и дальше, оставляя за спиной свой, не Ксюшин, а свой позор и свою развенчанную честь…
    Кто-то мог бы сказать, мол: «Как же тебе не стыдно?!». Да что такое это «стыдно», в сравнении с тем, что я действительно чувствовала тогда. Я будто исполосовала себя ножом изнутри, будто прижгла сигарету о своё сердце и захаркала свою  душу. Стало душно и невыносимо, мне захотелось вырвать, вырезать и сжечь, чтобы не осталось ни единой соринки, ту часть меня, которая допустила такое, позволила так поступить с другим человеком – так уничтожающе обидеть и ранить. И ничего не вспомнить потом про это никогда. А там бы всё хорошее, которое  осталось, зажило, затянулось и не допустило бы больше подобного зла и падения.
 Но ничего вырвать нельзя. Всё наше остаётся в нас, всегда с нами. Никуда от себя ведь не деться. И надо было с этим жить, приходить в школу, видеть там Ксюшу каждый день и понимать, как виновата перед ней и нечем себя оправдать и, что тяжелее, простить. Но очень уж хотелось. Тяжелы были душевные муки, из-за них я начала ненавидеть Ксюшу, но больше себя. Её присутствие уже причиняло физическую, ноющую давящую боль где-то в груди. Наверное это и есть уколы совести.
  Но что делает подросток, когда стыдно? Хочет заглушить муки совести, найти себе оправдание и даже повод для гордости, как ни печально. Признавать ошибки, каяться, просить прощение – это совсем не детская стихия. Им чуждо это всё, им в тягость. Проще и понятнее было потихоньку убедить себя, что Ксюша это заслужила, что сама виновата:  «Не надо было меня пихать в столовой и обвинять в том, чего я не делала, не брала никаких  её денег! Ещё и карандаш не дала мне, хотя у самой аж три запасных было!» Вот и весь сказ… Решила и стала думать, что я просто её наказала, какая я смелая и крутая! Как правильно поступила! Воздала по заслугам! Вот и нашелся повод для гордости… наскребла. Но наказать и обидеть, причинив боль – это совсем не одно и то же… И я это почувствовала сполна, узнала разницу. Ох как же я поняла это…
    Однажды, спустя несколько дней, когда я уже полностью реабилитировала себя в собственных глазах и стала легче относится к минувшему событию, мы с Леной и Яной  побежали после уроков в магазин, в центр нашего Академгородка выбрать новеньких заколок для волос. Довольные, с покупками мы уже шли домой, когда увидели Олега, Игоря, Надьку и Аньку около кулинарии. Они, как всегда, громко гоготали и вызывали неприязнь у окружающих. Какая-то прохожая бабуля что-то сказала им, наверное, сделала замечание, чем вызвала ещё больший их гогот. За спинами  этих громил мы сразу и не увидели, что в середине их компании стоят Ксюша и одна из её подружек тихонь. Видимо те недавно вышли из кулинарии, в руках у них были пирожные трубочка. «Снова здорово», - подумала я. Но к тому моменту свои мелочные попытки прибиться к нашим злыдням я уже забросила, перестала совсем об этом думать. Мы с Леной и Яной переглянулись, и ничего не говоря друг другу, просто пошли дальше. Даже не обсуждали, что там происходит у наших одноклассников.  А там явно что-то случилось, потому, что на следующий день Раиса Николаевна объявила всему классу, что в конце недели будет родительское собрание с детьми вместе. Кто-то из родителей тихонь пришёл к завучу и рассказал о том, как в классе потешаются и притесняют некоторых девочек. Услышав об этом, я начала переживать, говорили ли про меня? О своём инциденте с Ксюшей я никому не рассказывала – ни родителям, ни подружкам и уже почти успокоилась, начала потихоньку забывать тот случай. Но теперь, при мысли о том, что же может быть на этом собрании у меня начинало сильней колотиться сердце. Страх, снова здравствуй страх…
    Вся в полном смятении и  пожирающей тревоге от ожиданий и этой изводящей неизвестности, я  неосмотрительно сказала на перемене одной из тихонь: « А что это вы там говорить будете? Ну если что-то про меня ляпните, я тогда не знаю, что сделаю!» Роковые слова… дорого же я заплатила за них потом…
   Но я была не единственной, кто решил «пойти ва-банк» и попытаться разом пресечь любые возможные будущие неприятности с родителями. На другой перемене наша разгульная компания подошла к Ксюше и тихоням в вестибюле. Я заметила это, когда стояла, смотрела расписание на завтра в привычной надежде, что не будет истории, ведь несколько раз её и правда отменяли. Видно было, что Игорь, Анька и Надька что-то не громко выговаривали девочкам. «Вечно орут, а тут прям вполголоса заговорили вдруг», - с раздражением подумала я, уж сильно хотелось узнать, что они там бормочут. Я решила пройти не спеша мимо них и подслушать.    Приблизившись , я уловила, что Игорь просто пытается запугать девочек:
  - Вы как были лузерами так ими и останетесь! Спрятались за родителей как слабаки! Че вы там им наговорили, нажаловались? Собрание то пройдёт, а учиться вместе и дальше будем, но вот как, это уже от вас зависит! Поняли, нет?! Че молчите то!? У-у-у, лузеры! -  распинался Игорь, а  девахи поддакивали ему, делая грозные морды. «Хм, «лузеры», слово-то какое-то «дырявое», будто кто-то разговаривает с выбитым передним зубом», - нервно подумала я.  Я приостановилась, делая вид, что что-то ищу в сумке, а Ксюшу с подружками всё продолжали и продолжали прессовать. Кто-то из тихонь, кажется, начала плакать уже и тут, как на зло, сзади меня раздался крик нашей классной:
- Ну-ка отошли от девочек! Сейчас же! Кому сказала! Колония по вам плачет! Я вам устрою! Неймётся лезть к беззащитным! Чего ж вы к старшим классам не пристаёте, нашли кого послабее, чтобы самоутверждаться и …
 Услышав тираду Раисы Николаевны, всех  наших разудалых смельчаков как сдуло. А я растерялась и так и осталась стоять. Классная подошла ко мне.
- И ты хороша, Алеся! Нашла с кем дружить, про тебя тоже сказали – и как смеёшься ты над девочками и как ведёшь себя! От тебя такого уж совсем не ожидала! Тебе не стыдно? Куда тебя это заведёт? Ничего не соображайте, вам плевать на…, - всё тюкала и тюкала меня классная. Уже и тихони ушли, а Раиса Николаевна никак не могла остановиться, вылила на меня ушат осуждения и всяких своих чернушных предположений о безнадежности моего будущего. Я не понимала за что, будто только одна я тут была. Я этим «ксюшенцам» вообще ничего не говорила – просто рядом оказалась…просто не убежала вовремя. Опять.
- Иди на урок! И подумай над своим поведением! –  удаляясь, бросила мне в уши Раиса Николаевна.
Неожиданно из раздевалки показались и  подошли ко мне Надька, Анька и Игорь.
-  Ну ты, Алеська, даё-ёшь!  Че не убежала то? Ты вообще зачем подошла то сюда? Вот и получила по полной за своё любопытство, - смеясь, заговорила Анька.
- Не струсила, выходит? И на нас не клепала, мы слышали из раздевалки как Раиса разрядилась тут на тебя! Ладно, не дрефь! Ты вроде как своя нам теперь, ну или почти, – высказался Игорь. А я, оглушенная ещё словами классной и, не понимая, заслужила ли я их  или нет, вдруг вздрогнула.
«СВОЯ?» - колоколом ударило у меня в голове -, « Им своя?!», - стукнуло меня снова. «Ровня им? Теперь, как они? Так что ли? Не-е-е-ет! Я не хочу, мне не надо это больше! Не надо! Да лучше одной, лучше ни с кем, чем быть похожей на них! Да лучше сто раз терпеть от них, чем быть с ними…ведь я не такая, я не умею, не могу, не хочу как они…», - пронзило меня понимание, ясное, четкое... взрослое.   
   Но вместе с тем я понимала и другое - на собрании будут все считать нас одной компанией и отвечать за себя и свой поступок придется, как ни крути, этого не избежть, как и не исправить того, что уже сделала, как обошлась с Ксюшей. «Ну значит так тому и быть, теперь с ними, но не хочу-у-у же, не надо мне этого больше», - думал я и сама уже не понимала чего хочу. Просто поплыла по течению… не знала только, что в дырявой лодке, вот и потихоньку пошла ко дну…одна, опять одна…
 Кто-то из известных сказал: « Иногда некоторые выглядят храбрыми, потому что боятся убежать». Как же это точно… и про меня. А ведь мои подружки тоже не убежали, остались за кустами тогда у школы. Что же это было? Трусость? В их случае – да. В моём - всё сошло за смелость.  Мой страх, сомнения, растерянность приняли за какую-то почти матёрую отважность. Смешно… Как же часто всё в жизни выглядит не таким, каким является на самом деле.
    Что хотела, то и получила – приняли в компанию меня эти «зверьки». Все или не все, не важно, но допустили, ах какая высокая честь… Можно было бы радоваться, выдохнуть, но на душе было так плохо и гадко, что хотелось провалиться, забыть всё - девах вместе с дружками и их позволением несчастным. Я от загнанности,  усталости от обид без должного ответа,  так жаждала влиться в их ряды, наивно и мелочно решив, что если буду рядом со злыми, но сильными, и не важно, что они плохие, то тоже смогу ощутить себя не слабой, а сильной,  наконец.  Да, не слабой… да ничтожной себя с ними ощущаешь! Просто НИЧТОЖНОЙ!   Это не сила, не добро и не высокая честь ни разу! Это дно! Гадкий праздник нищего духа! И нет никакого чувства защищенности, абсолютно, а одна скверна в душе и низость от их общества и разговоров. Общаясь с ними, мне всегда хотелось плеваться или умыться.    Это от них надо защищаться! От них! Чтобы они не проникли в душу  погаными червяками и не изъели её! Они уйдут потом, а гниль в душе останется… горькая, зловонная и трудно будет её  выскрести потом…
     Приближался день собрания. Надька сразу сказала, что её мама прийти не сможет - значит и она тоже не придет, тихо благородно самоустранилась в общем. Знает кошка, чьё мясо съела, как в народе говорят, чувствовала, что достанется. Ещё несколько человек предупредили классную, что присутствовать на собрании не смогут, в том числе и Вадим – на соревнования уезжал. «Ну и в путь», -  с досадной усмешкой подумала я.  Ксюша со своей бабушкой по понятным причинам тоже на собрание приходить не намеривалась. Выяснилось, что и мои родители в этот день прийти не смогут, какие-то важные конференции в их НИИ. И передо мной встал вопрос – пойти ли мне одной? Можно было просто остаться дома и всё пронеслось бы мимо меня, но я слышала, как отзывались о Надьке за  спиной её же подружки, мол «Струсила» или «Самая умная нашлась, у самой рыльце в пушку, а отдуваться нам» и так далее всё в таком духе. Я решила пойти, хоть и без родителей, чтобы  не выглядеть слабой трусихой. А «зверьки» подумали, что я иду одна, чтобы не подвести своих…и разделить с ними все претензии, нападки и обвинения. Ну-ну…
   В день собрания я была единственной, кто пришел без родителей. В глазах этих «своих» снова выглядела храброй и отважной.  Я села на своё место, в крайнем левом ряду, за первую парту у окна. Одноклассники приходили с родителями, рассаживались и о чем-то переговаривались. На меня особого внимания никто не обращал, Лена и Яна со мной не переглядывались, держались очень отстраненно, хотя наше общение в школе не затухло - мы также частенько разговаривали и что-то обсуждали по урокам. В какой-то момент я даже подумала тогда, что может и правильно примкнула к «зверькам», всё же они как-то посплочённей мне казались, я ждала их поддержки в тот день. Глупая! Какая же я глупая была! Девахи, приходя с родителями, вели себя точно так же, как Ленка с Янкой – еле смотрели на меня,  а чтобы подмигнуть, улыбнуться или помахать рукой приветливо и солидарно - об этом не было и речи. В кабинете русского и литературы был каждый сам за себя, как в диких джунглях. А закон джунглей гласит –  побеждает и выживает сильнейший. Кто же сегодня победит? В панике у меня мелькнула мысль: «Может взять встать да и уйти, что такого, я одна, без родителей, ушла да и ушла». Но я осталась, снова «побоялась убежать».  Хм… смелая девочка, ещё раз. В этот момент я начала немного понимать подружек - Ленку и Янку – иногда так боязно, такой природный страх сжимает, замораживает, что для других, высоких чувств и мыслей просто не остается  места. Остаться не тронутой – только это и  важно в такой момент.
- Добрый вечер уважаемые родители и ребята. Сегодня у нас не совсем обычное собрание, присутствуют не только взрослые, но и ваши дети. Это вызвано необходимостью обсудить всецело обстановку, с участием всех, сложившуюся в классе между детьми и решить, что будем делать, что предпринимать, как бороться с хулиганским поведением некоторых учеников. Но сначала я немного расскажу о новшествах по питанию и учебным пособиям, - начала собрание Раиса Николаевна.
Она пояснила, почему питаются в соловой дети теперь только один раз – так как штат поваров сократили и им тяжело успевать готовить, потом  сказала, что  учебников по некоторым предметам на всех не хватает, потому что слишком старые списали, а новые поступить еще должны, но как скоро это будет, точно не известно. Просила родителей и детей отнестись с пониманием и как-то кооперироваться, чтобы учебный процесс не страдал. Про дежурство в классе ещё что-то говорила, но я уже не слушала её. Предчувствуя что-то недоброе, я сидела и как зайчик готовилась к неизбежному нападению, «хвостик дрожал».
  - Теперь переходим к основному вопросу.  Поговорим о поведении детей. У них не ладится общение друг с другом, надо это обсудить и какой-то выход найти, нельзя так…
- Да какой тут выход, все знают от кого проблемы, пусть ими и занимаются отдельно,- высказалась мама одного мальчика.
-  Давайте выскажемся, у кого какие есть замечания? – интеллигентно предложила классная.
- Да тут замечаниями не отделаешься, у меня вот накопилось, сколько можно спокойным воспитанным детям терпеть выходки хулиганов и распущенных девочек. Надя девочка, к примеру, где мама её, кстати, и она сама?
- Они не смогли прийти, - как-то виновато ответила Раиса Николаевна.
- А-а-а–х, не смогли, ну правильно, их же не касается это! А мама Нади в курсе, как её доченька с девочками разговаривает, как обзывает их и высмеивает постоянно?!  Нет? Я бы очень хотела им обеим в глаза посмотреть.
- Правда, правда и я бы тоже очень хотела, но и не только им, а и маме Ани, Тани, Жанны – они тоже хороши, всегда лезут к спокойным девочкам и запугивают  их, оскорбляют.
- Вы отдаёте себе отчет, что говорите!? – с вызовом возразила мама Тани – тучная, ярко накрашенная женщина, работавшая в мэрии, - Моя дочь ни к кому не лезет, как вы выразились!
- Таня с моей дочкой так хорошо дружат, так общаются интересно, а Надя своими звонками бесконечными их дружбу разрушает, всех она накручивает хулиганить,  - вмешалась в разговор мама Жанны.
- А моей дочери вчера в школе Алеся сказала, что если про неё что-то скажут на собрании, то она тогда устроит. Что же это она устроит интересно мне знать? – сказала мама одной из тихонь, глядя на меня в упор своими маленькими коричневыми глазами. Надо же мне было ляпнуть тогда этой её доченьке что-то там, в коридоре и за это меня просто распекли…
- Что сидишь и смотришь своими бессовестными глазами? Выйди вот и перед всеми скажи, что же ты такого собиралась устроить,- зацепила моё самолюбие эта мелкоглазая неугомонная тетя, спровоцировала меня на грубость:
 - Что надо, то и устрою! – поражаясь собственной внезапной решимости, с вызовом выговорила я.
-  Нет, ну вы видите? Какая наглость, нахальство какое! Выйди вот и перед всеми расскажи, что ж такое устроишь, раз дерзкая такая!!! – прикрикнула на меня мама тихони. Понятно, почему её дочь такая, шагу ступить не дает, наверное, ребёнку своему, всё диктует, везде суётся с распоряжениями, а чуть что не по ней, так  криком разнесёт всё сразу, несносная! У ее дочери ни капли «Я» в поведении, всегда безликая и невзрачная. Ну ответила бы мне тогда сама…хоть что-то, так нет же, маменькой прикрылась и с облегчением сидит тут теперь, ждет моего срама. Ну а я, раскаленная напором и резкостью ее матери ринулась с места и встала перед всеми… бедная. Я оторопела – на меня смотрели грозные, злые лица взрослых, будто готовые  разорвать меня. Я не могла выговорить ни слова, пересохло в горле и онемело лицо.
- Ну что молчишь-то? – ехидно подзадорила меня чья-то  мать.
-Да-а-а, хамить вы все горазды, а как отвечать за поступки, так и голос пропадает у вас! – кто-то другой кинул в меня словами.
- Да что с них взять-то, ни воспитания ни совести! Только и могут, что пакостить! – раздался очередной чей-то злой  «выстрел».
- Воспитывать поздно уже, да лупить их надо! В нашем детстве очень действенное средство было, всегда работало! – выкрикнул кто-то с задней парты.
    Почти все родители начали, словно наперегонки, метать в меня стрелы ненависти и осуждения. Только в меня, ох как они разошлись тогда и почувствовали свою уверенность, безнаказанность, превосходство надо мной и учили меня уму-разуму, ведь я была совсем одна, без поддержки и некому было  защитить меня, вокруг были только чужие и никаких своих… Стояла там, вся душевно истерзанная и пристыженная ими, как маленький загнанный и беспомощный зверёк, на которого напала эта стая, не хищников, не-ет, ведь все они были взрослые родители, считавшие себя воспитанными, образованными, просвещенными ЛЮДЬМИ, никак не меньше. А я стояла как на эмоциональном расстреле перед ними и наша педагог командовала «пли»,  звучавшее словами: «Задавайте вопросы, у кого что конкретное есть сказать». И выстрелы звучали один за другим, один за другим… Все требовали от меня каких-то ответов, что-то я должна была объяснить. Это поломало мою детскую подростковую душу тогда, просто раскрошило её… Изверги…хуже зверей. Беспощадные, категоричные, знающие как надо воспитывать… нелюди.
     Всё вокруг стало шумным, лица уже казались уродливыми гогочущими образинами. Не выдержав, я заплакала и сквозь мутные, горячие слёзы видела, как каждый одноклассник послушно и прилежно сидел рядом со своей матерью и был спокоен и доволен тем, что молнии мечут не в него. Никто из них не пытался ничего сказать, возразить, никто даже не попробовал  встать на мою защиту и не произнёс, что ведь не только Алеся виновата, почему все камни только на неё посыпались? Все смелые и скорые на хвастовство девахи сидели паиньками. Я была совершенно безоружна, была мишенью перед сидящими за детскими партами мудрыми взрослыми, которые думали, что делают благое дело – изрекают воспитательные речи, призванные вразумить, каждый считал своим долгом и спешил высказать уничижающее детскую душу, умное суждение. И еще, наверное, гордился  собой. Весь этот ужас уже душил меня.  Хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать больше их общий звериный рык. 
     Не знаю, сколько бы еще продолжался этот принародный мой позор, это судилище, если бы не нашелся один  ч е л о в е к   в этой своре. Папа одного мальчика – рабочий с завода, который громким, хриплым прокуренным басом, словно накрыл всех лавиной:
- Ну что такое-то? Давайте уж не будем ребенка травить здесь! Что она стоит тут и все набросились в раз! Кто так делает-то! – в классе в момент все умолкли. Только он и защитил меня.
- Да, садись Алеся, - замешкавшись,  стыдливо произнесла наш педагог. А я растроганная и благодарная поддержке этого малообразованного, рабочего человека, сев на место, просто разрыдалась, прикрывая рукой всхлипывающий рот.  Успокаивать меня или посочувствовать мне никто даже и  не собирался, я сидела за партой одна и пыталась совладать с собой.
  Тогда я почувствовала тогда все, что, наверное, должна была почувствовать, что заслужила. Это было мне наказанием за то, что переступила через чувства другого человека, сделала больно Ксюше. Но не слишком ли жестоко? Не знаю…  На себе поняла тогда, что наказать и причинить боль, раздавив душу – это не одно и то же… Меня можно было наказать строгой беседой с директором, например, как тогда наших мальчиков водили к нему, или вызвать родителей в школу, но не таким общественным унижением. А ведь и я унизила прилюдно Ксюшу, посчитав потом, что она это заслужила за то, что пихнула меня и за то, что не дала простой карандаш. Хотя просто могла пихнуть ее в ответ или тоже где-то не помочь, грубо отказать.  Но случилось, как случилось. Жизнь проучила меня и очень действенно, хватило одного урока - я никогда больше в жизни не шла против кого-то, не пыталась задеть ничьи чувства, не присоединялась к толпе осуждающих.    
    На собрании дальше натужно, но из необходимости говорили о хулиганстве мальчиков, но все это было уже как-то в виде назиданий и пожеланий, предупреждений об ответственности. Был уже диалог, а не «бомбардировка». Про Ксюшу, что интересно, не было сказано ни слова!  Странно, хотя и понятно, она сама-то не жаловалась никогда, и не было их с бабушкой к тому же. Да и учителя угрюмую и настороженную Ксюшу не очень-то любили, относились холодно, поэтому говорить о том, что её в классе притесняют Раиса Николаевна, скорее всего,  не очень-то и хотела.  Хотя видела, конечно же, отношение класса к ней, всё же педагог, как-никак. Никак…
   Любопытно, а родители тогда испытывали хоть какую-то неловкость или вину передо мной? Неизвестно. А Раиса Николаевна? В ней я глубоко разочаровалась тогда, совсем перестала воспринимать ее, как авторитетного учителя, никакого этого «уважения к старшим» в ее адрес не осталось вообще.
  Наконец это кошмарное собрание закончилось, я не помню, как надела свое  осеннее пальто и полностью, безоговорочно побежденная, быстрей убежала из школы.  По дороге, на бегу я все плакала и плакала, не в силах остановиться, все выходила и выходила, освобождалась обида от несправедливости, что виноваты многие, а досталось только мне, наказали и унизили только меня, только с меня спросили, а другие уютно отсиделись. А ещё от того, что одна теперь и нет у меня ни подруг больше и никакой своей компании.  Устав бежать, я остановилась, перевела дыхание, слезы уже стихли, наступила какая-то пустота, безразличие. Вся сникшая, с опущенными плечами и красными глазами я побрела домой, будто волоча за собой  по земле свою изодранную, всю в лохмотьях душу, словно увядшую белую астру, такую же, как та, Ксюшина на линейке 1-го сентября, с которой сыпались её  слабые, нежные, тонкие лепестки. Вот  было бы хорошо как тот одинокий цветок, просто завернуться, спрятаться в газете, чтобы не показываться больше никому на глаза и самой не видеть никого. Уже спокойнее подумала о том, что вот и увидела на деле братство «своих», а еще узнала, что такое взрослые  сильные люди... 
   Я зашла в свою квартиру и сразу стало как-то легче, теплее. Мама вся в нетерпении начала расспросы:
    - Ну что, как собрание?
     - Да так, просто…, - но тут у меня снова заболела душа и хлынули слезы.  Я уже не сдерживала себя, дала полную волю своей боли, бросилась к маме на шею:
  - Мамочка, мама, мне так плохо, плохо, они там…, - слезы заглушили все слова.
- Ну что ты Алеся, что ты, ты моя, я с тобой. Все хорошо, все наладится, - успокаивала меня мама, сама еле сдерживая слезы. Потом мы попили чай, я всё рассказала ей, ну или почти всё. Только что было на собрании, про мою ситуацию с Ксюшей я умолчала. Не хотелось выглядеть злодеем…хотя бы в глазах мамы. Позже пришел папа и они в дальней комнате о чем – то долго разговаривали, решили, что папа сходит в школу и поговорит с классной. О чем? Зачем? Мне было уже вообще все равно, я была совершенно опустошенной и вымотанной.
     Пережить такой позор, когда одноклассники со своими  родителями  сидели и смотрели,  как меня топят злыми осуждениями, поливают грязью и как я униженная стояла и плакала там перед всеми, было очень не легко, тяжко… Иногда я думаю, неужели это жуткое родительское собрание действительно было в моей жизни? А ведь оно было… и я пережила его. Только крепче стала и жёстче. Помню, я несколько дней тогда после всего не ходила в школу, но дома тоже не было покоя – всё не находила себе места, металась, свыкалась с пережитым. Но мир все же не без добрых людей, это правда! Неожиданно меня пришли после уроков навестить несколько одноклассников, они дежурили в тот день и как закончили мыть пол и протирать парты почему-то решили зайти ко мне. Такой детский простой, добрый порыв. Это были не Яна и Лена, не девахи с дружками, а два мальчика и девочка, с которыми я особенно-то и не общалась в школе, так, крайне редко и по необходимости – ручку запасную одолжить или спросить что-то по предмету. Но пришли именно они, просто сочувствующие и открытые дети, они тоже были на собрании и понимали что к чему. Я очень удивилась их приходу, сначала насторожилась, но потом обрадовалась.
 Они рассказали о смешном случае на ОБЖ, как Миша громко дышал в противогаз, а когда снял его, то все его лицо было красным, а кожа вокруг глаз осталась белой. Мы все искренне, весело засмеялись, потом девочка, её тоже звали Лена, описала шуршащую юбку, в которой пришла учительница географии, и в тишине урока смешно было, как она ею шуршит, ходя между рядами. Одноклассники рассказали еще забавные случаи в столовой и с уборщицей, я смеялась от души. Они постеснялись зайти в квартиру и мы общались в подъезде, но так хорошо на душе, так весело и спокойно одновременно мне стало тогда. Да, в тот осенний день, в обед, в подъезде я была по-детски абсолютно счастлива. Я пришла в себя, возродилась что ли  и на следующий день пошла в школу.
  Классная у меня ничего не спросила и вообще держалась первое время чуть отстраненно.  Не знаю почему, может папа сходил, поговорил и укорил её в некорректности, мягко говоря, а может она сама так - от неловкости за собрание и поведение родителей. Я не стала об этом задумываться. Но вот, что я ощутила действительно остро – это холод Лены и Яны. Они совсем сквозь зубы стали разговаривать.
  - Вы реферат не начали по географии делать? – спросила я. В ответ мне был только их кивок головы, означающий «нет».
- Но вы литературу набрали уже? Может, в библиотеку сходим? Пока еще время есть и много выбора там,- снова попыталась завязать с подружками разговор я. Мне было очень обидно и неприятно – мало того, что они меня не поддержали ни на собрании, ни после него, а еще и сейчас еле как разговаривают, будто это я перед ними в чем-то виновата. Ну что за подружки такие! Папа правильно предостерег меня когда-то, сказав: «Алеся, я вижу, что ты своим подружкам друг, а они тебе нет». Я тогда рассказывала ему какой-то случай, послушав, он мне так ответил и как всегда оказался прав.
- Вы пойдете в библиотеку-то? – повторила свой вопрос я, хотя прекрасно видела, что желания ни разговаривать со мной, ни, тем более пойти куда-то, у них нет никакого.
- Тебе пойти что ли не с кем? – вяло и как-то с усмешкой соизволила мне ответить Яна, наконец.
- Ты про что? – с удивлением спросила я.
- Ты же спелась с этими, вот и иди с ними, - грубо сказала мне Янка.
- Чего это я спелась то? Просто пару раз пообщались и все? Что такого?
- Что такого!? Ты еще спрашиваешь что такого!? Ты че правда не въезжаешь, что ты как предатель ведешь себя? Они к нам вечно лезут, смеются, поддевают нас, а ты такая общаешься с ними! Забыла, как с тобой они общались? – выдала мне свои откровения Янка.
- Это я-то веду себя как предатель? Это я что ли?  Это я вас кинула у школы, спряталась за кустами и смотрела, как вас на траву швырнули и не пыталась заступиться!? Я!? Это я на том проклятом собрании, когда все на меня накинулись, сидела и молчала под бочком мамы своей!? Я!? Это вы меня первые предали! Вы! Понятно вам! Это из-за вас я пошла на сближение с этими сволочами! Из-за вас! Я одна была, не понятно что ли, одна совсем!? –  прорвало меня тоже и я выплеснула  все свои обиды на подружек.
- Вот и иди и дружи с ними теперь! Раз они тебе хорошие, а мы нет! Они твои друзья! – хлестнула меня колючим кнутом  по сердцу Янка. Я хотела заплакать, но смогла сдержаться. После собрания я стала чуть сильнее и научилась запрещать себе плакать при других.
 Вот и поговорили… И что же теперь? С кем общаться, дружить, смеяться, обсуждать всё? У той, другой Лены одноклассницы была своя подружка, свои секреты, разговоры, им никто не нужен был. С девахами я окончательно разъединилась  – просто не могла больше и не хотела быть с ними на одной этой их хамской волне. Этому не сумела научиться. И уже не стремилась, меньше с ними стала разговаривать. Девахи тоже уже близко в свою компанию не подпускали, но и не отталкивали особо – общались сдержанно. Я сама перестала вникать в их беседы, здороваться и перезваниваться, а если звонили они, то мама говорила, что я в магазине. Так постепенно я и отторглась от них… не прижилась. И  как только порвала с девахами, то почувствовала свободу какую-то, воздух будто стал прозрачней и дышать стало легче. Простор вокруг появился.
  Так и осталась я без подружек, ходила, слонялась по школе в гордом одиночестве.  Всё думала о том,  как же так получилось,  что для одних - для родителей одноклассников, я прослыла теперь злодейкой какой-то и  дерзкой грубиянкой, для подружек, Янки и Ленки, я теперь предатель видите ли, а они все такие обе честные, достойные и не перебежчики как я; ну а злыдни наши, не все правда, считали меня смелой и умеющей принять удар за всех на себя, так и говорила Жанка, мол « Алеська твердый орешек, выдержала же такое от мамок этих зудящих на собрании».  Для всех я была разной, а кем же сама  себя считала? И кто была на самом деле?
  Себя считала незаслуженно обиженной и отвергнутой, а предателями  для меня как раз были Янка и Ленка. Со стороны кто-то мог бы сказать, что я была просто запутавшимся в своём нравственном  выборе, неуверенной в себе девочкой подростком, в котором все-таки воспитанность, неприятие злобы и жестокости перевешивали любые желания быть застрахованной от неприятностей, обид и собственной трусости. На самом деле я предала сама себя, свои ценности ради иллюзорного чувства защищенности, безопасности, которые, между прочим, так и не появились. Оно того не стоило, цена была слишком высока – собственное нравственное падение через унижение другого человека и невыносимая компания гогочущих, бездушных подлецов и  грубиянов.
   Ох уж этот нравственный выбор, какая же тяжелая штука и элементарная одновременно. Если у человека всё стройно в душе и он зрелая личность, то сделать его просто, ведь любой ответ на жизненный вопрос всегда однозначный – поступить надо по-человечески. И что бы там ни было, личность поступит правильно, если не проявит слабость. А что делать подростку? С его абсолютной нестройностью в душе, полной страхов, сомнений и личностной незрелостью? Ответ один – пробовать делать выбор, набивать шишки, усваивать уроки жизни…и взрослеть. А как иначе? И повезёт тем, кому жизнь не предоставит слишком острых и тяжелых ситуаций с нравственным выбором и он не прослывет ни трусом, ни предателем, ни злодеем, но чаще бывает иначе – подростки делают выбор и расплачиваются за него потом - страхом и противостоянием с хулиганами или наступая себе на горло, ради покоя и признания, пригнув свою душу, примыкают к плохим компаниям.
    Какой-то неожиданный случай, обстоятельство, а ребенок растерялся, не так среагировал, не подумав сказал или слишком долго решал, как поступить и всем показался трусом. А бывает по-другому - подростка заглатывает целиком страх быть отвергнутым, непринятым, униженным и чтобы ни в коем случае не допустить этого он делает резкие, импульсивные движения - по-хамски себя ведет, даже с теми, кого действительно уважает или может даже пустить в ход кулаки. Переступив и через свою воспитанность и через свои убеждения, ребенок начинает немножко задумываться – а правильно ли он поступил, но дело сделано – для окружающих он уже развязный хам, хулиган, неуравновешенный ребенок. Все через что-то подобное проходят, и многим взрослым частенько бывает стыдно, неловко вспоминать свои поступки в юности. И ничего уже нельзя отмотать назад и сделать другой выбор. Живи, вспоминай, раскаивайся, мотай на ус и поступай теперь правильно, по-человечески, что еще остаётся.
   Вот и я, оказавшись в полном одиночестве тогда, вспоминала свой поступок с Ксюшей и желание придруживать с девахами, помаленьку понимала, что всё это не принесло ничего хорошего, пришла к решению, что так больше себя вести не буду. И вроде бы даже успокоилась, появилась ясность –  ведь на своей шкуре, через свою боль в душе сама поняла что такое хорошо, а что такое плохо. Так хотела стать своей в чужой компании, что себя чуть не потеряла. Только тоскливо стало теперь, не хватало шумных,  веселых разговоров с подружками, наших секретиков и прогулок по Академу с печеньками. Иногда я замечала, что Ленка и Янка поглядывают на меня и, кажется, тоже соскучились, но боялась в это поверить. Никто из нас не делал никаких шагов навстречу, опасаясь холодности или упреков, вероятно. И неизвестно как долго бы ещё нас разделяла эта стена нерешительности, если бы не один случай. Спасибо Олегу с дружками.
    По обыкновению, которое было уже вполне привычным и никого уже не удивляло, урок литературы мы начали с того, что Раиса Николаевна пыталась открыть дверь в кабинет. Ей стали помогать мальчики, но все бесполезно – проржавевший старый замок не сдавался. Классная побежала к завучу, вернулась через пару минут и велела всем подниматься на третий этаж в кабинет истории. Все пошли наверх. Начался урок, разбирали героев произведения Н.В.Гоголя «Ревизор», все скучали, поглядывали в окно на заснеженную крышу младшего блока, перешептывались. Вдруг вскрикнул Антон:
  - Смотрите, смотрите! Под дверью какой-то черный дым идёт! – все чуть вздрогнули, резко посмотрели на Антона, потом на дверь. Снизу из-под двери поднималась черная струйка дыма. Все заволновались.  Раиса Николаевна подошла и резко открыла дверь. Её сразу обдало чернотой, она отпрянула, повернулась  к нам, её глаза  и лицо были красными. Она пыталась нам что-то сказать, но не могла отдышаться, только быстро закрыла обратно дверь.
- Что же делать? Давайте быстро выбежим из класса! Надо на улицу же! – затараторил Антон.
- Нет ребята! Не выходите в дверь! Там слишком дымно! Мы на третьем этаже, пока сбежим вниз, надышимся. Это опасно может быть, - предостерегла, уже пришедшая в себя, классная.  Нас уже охватила паника,  все начали тревожно переговариваться.
- Надо в окно выйти! На крышу!  - сообразил Вадим. Все в момент согласились и стали пытаться открыть заклеенные на зиму, притертые, рассохшиеся, старые рамы. Закрашенные, гнутые шпингалеты не поддавались. Вадим взял свой твердый пластиковый пенал-цилиндр и начал стучать им по торчащему штырьку оконной защелки. У него получилось, он быстро открыл окно и все начали вылезать на крышу. Вадим подавал руку девочкам – помогал влезть на подоконник. А наши крутые хулиганы в панике старались пролезть даже вперед девочек, чуть отпихивая их. Какими  жалкими слабаками выглядели они тогда. В их глазах был один страх, никакого мужества и самообладания. «Вот тебе и крутые сильные пацаны!», - мельком подумала я тогда, - «Тоже мне гроза школы, фу».  А Раиса Николаевна тем временем собрала все наши сумки, портфели, про которые мы и думать забыли, и перекидывала их по нескольку штук через окно на крышу, стараясь не мешать нам вылезать.  Она и Вадим выбрались последними. Мы все стояли на неширокой крыше корпуса, соединяющего старший и младший блоки школы, держали свои сумки и были рады, что спаслись. Холод быстро пробирал нас – сибирские морозы суровы.
- Как хорошо, что мы пошли в кабинет истории, а не физики, там ведь выхода на крышу нет, - с облегчением произнесла Раиса Николаевна уже посиневшими губами.
- Смотрите, на крыше младшего блока есть чердачное окно, я пойду посмотрю что там, - рационально предложил Вадим.
- Нет, Вадим, не надо лучше, мы на воздухе, скоро наверняка пожарные приедут и спустят нас. Надо немного подождать ребята! Всё хорошо! Тем более там крыша чуть покатая, скользкая, это не безопасно, стой тут!
- Еще пол часа и мы все просто промерзнем до костей, Раиса Николаевнна! Обморожения могут быть,- возразил Вадим. Он был спортсменом и знал хорошо все эти травмы, ожоги, обморожения - я не раз слышала, как он что-то сообщал дополнительное об этом  на ОБЖ. Он не стал дальше слушать запреты классной и пошел к чердачному окошку. Мы все стояли и смотрели, как он пытается до него добраться и влезть, а потом с надеждой ждали, когда Вадим выберется обратно и скажет что-то спасительное. И вот он показался и помахал всем рукой, чтобы мы подошли ближе. Мы все, уже изрядно промерзшие, побрели осторожно к нему.
- Я здесь нашел какой-то люк, это, наверное, лаз вниз на лестницу в младший блок. Надо открыть его и посмотреть, может у них нет такого дыма и мы все выйдем на улицу через их корпус. Тут только засов, замка нет.
 - Так открывай! Чего ждешь-то? – пытался казаться важным жалкий Игорь.
- Я не смог, там засов заклинило и он ещё промерз весь. Пацаны, давайте сюда, попробуем вместе крышку люка с силой подергать, чтобы раскачать, расслабить, - наши мальчики стали переглядываться – никто не горел желанием лезть по пологой скользкой снежной крыше.
- Пацаны, вы чего? Я подстрахую, вытяну за руку вас к себе. Олег, Игорь? Вы высокие, сделайте пару шагов и схватите меня за руку, я вас притяну, не бойтесь.
- Никто ниче не боится тут, умный нашелся, давай, иду к тебе, - рявкнул Олег и начал боязливо шагать по наклонной крыше, взглянув перед этим на Надьку с победоносным видом. Но от этого только стал казаться ещё более жалким. Игорь нехотя и медленно последовал за ним. Вадим помог им влезть в чердачное окно. Олег с Игорем были так неловки, что вызвали невольные смешки у нас всех, их девахи тоже не смогли сдержаться.
- Че ржете то? Сами давайте сюда! Ржут стоят ещё! – огрызнулся Олег.
Мальчики начали изо всех сил дергать ручку люка, потом простучали её ногами и снова начали дергать. Мы все немного приблизились и внимательно наблюдали за ними. Крышка люка отлипла по краю, стала чуть громыхать, но сам засов никак не получалось открыть.
-  Раиса Николаевна и девочки, отвернитесь, - скомандовал Вадим. Мы все недоуменно посмотрели на него, - Надо немного разогреть замок, поэтому отвернитесь.
- Зачем это ещё? – с глупым лицом спросил Игорь. Вадим что-то неслышно проговорил ему шепотом.
    До классной первой дошло в чем дело:
- Девочки, давайте, отворачивайтесь! Мы все послушно начали переступать по снегу почти закоченевшими ногами в сменке. По доносящемуся звуку мы поняли, что Вадим с Олегом и Игорем мочатся на засов люка. Все опять не могли сдержать улыбки и смешки. Затем Вадим один продолжил тормошить засов, Олег с Игорем побрезговали. И вот счастье! Засов сдвинулся, еще чуть-чуть и он совсем открылся! Мы все обрадовались и вздохнули с облегчением.  Вадим открыл люк – там действительно был железный ступенчатый спуск на лестницу в младшем блоке. Он выглянул к нам, несколько раз прочистил снегом руки от их «разогревателя» и сказал нам, чтобы продвигались аккуратно к окну и пролезали на чердак, он всем протягивал руку, и девочкам и мальчикам, помогал долезть до окошка. Там был небольшой подъем и трудно было сделать пару шагов по скользкой крыше до руки Вадима. Всем удавалось это сделать со второй, третьей или даже четвертой попытки. Ребята скатывались назад после первого же шага. Надо было немного разбежаться, чтобы дотянуться до руки Вадима. Опасность была в том, что если скатиться не назад, а чуть правее, то можно было оказаться на краю крыши младшего блока.  Почти все, добежав до Вадима и схватив его руку падали пузом в снег и он подтягивал ребят к окошку. Дошла очередь до меня. Я не сильно разбежалась и совсем немного не дотянувшись до руки Вадима, покатилась назад. Потеряв равновесие, я шатнулась и упала на правый бок – оказалась почти у края крыши. Все немного ахнули. Я тоже еле дышала от ужаса и не могла пошевелиться. Вадим быстро выскочил с чердака, снял свой свитер, крепко взял  его за один рукав, а другой кинул мне и сказал хорошо ухватиться, намотав рукав на ладошку. Какой там намотать, я повернуться и на миллиметр боялась.
-  Алеська, давай! Просто правую руку чуть в сторону отодвинь и схвати рукав, - услышала я голос Янки. Я так поразилась её желанию помочь и обрадовалась, что сразу пришла в себя, стала понимать, что нужно делать.   Осторожно протянула к свитеру руку, намотала рукав на ладошку и сильно сжала её.
- Алеся, ты крепко взялась? Сейчас я буду быстро тебя тянуть, - спокойно и дружелюбно спросил меня Вадим.
- Да, - замерзшим шепотом произнесла я. Он начал сильно тянуть меня, я проскользила метра два по снежной крыше. Потом Вадим одним рывком поставил меня на ноги и немного отряхнул от снега. Я осознав, что все позади не сдержала слезы и пытаясь их побороть прошептала:
 - Спасибо,
- Да, пожалуйста, - шутливо ответил Вадим и как-то с нежностью посмотрел мне прямо в глаза. Я растерялась, смутилась и поспешила перелезть через окошко на чердак.
Все ребята уже боялись разбегаться и их наш спаситель стал, как и меня, подтягивать к окошку с помощью  свитера. Вот со мной рядом уже оказались и Янка, и Ленка, мы начали разговаривать, обсуждать, как смешно все извалялись в снегу. Я была в полной гармонии с собой, в полном счастье, как было хорошо, тепло на душе, несмотря на то, что совсем уже замерзла.  Украдкой я поглядывала на Вадима, который вытягивал ребят, а после и Раису Николаевну, один раз мы с ним даже встретились взглядами и он легонько улыбнулся, чем снова меня смутил.   Мы все благополучно спустились в младший блок, дыма там было совсем мало, даже в гардеробе спокойно взяли свои пальто и шубки, оделись и довольные, что все хорошо закончилось, пошли по домам. Что было дальше в школе, не знаю, но на следующий день выяснилось - это наш Олег с дружками сделали дымовушку в складе с лыжами, в подвале старшего блока и из-за этого там случился пожар. Всё произошло как раз в том крыле, где находился кабинет истории, поэтому нас задымило так сильно и быстро, другие классы (кроме биологии и английского, которые находились строго под нами - на втором и первом этажах) закоптило меньше, они успели выбежать через дверь.  Кабинет биологии к счастью был пустым на момент пожара, а из кабинета английского все тоже выбрались через окно, благо, что первый этаж был. Кабинеты же младшего блока почти совсем не пострадали.
     Вот так, благодаря этому случаю, мы с Ленкой и Янкой снова были подружками. Не было бы счастья, да несчастье помогло, как говорят. Хоть какое-то «доброе дело» сделали наши хулиганы. Помню, тогда меня очень тронуло, что Янка старалась мне помочь на крыше и я простила её за те прятки в кустах  у школы. Да и Ленку тоже, что уж делить их. Она сама тогда у школы еле живой от ужаса была, какой с неё спрос. Я поняла их, их страх, ведь сама столько всего наделала из-за этого своего страха. Перестала их судить. Всё как-то  улеглось, растворилось, потеряло остроту.  Простила их совсем, без всяких оговорок и затаенных мнений о них – приняла  такими, какие они есть и дружила дальше без условий - не думала, что вот если  они мне не помогут опять, то тогда их точно вычеркну из жизни, нет, я просто радовалась им и не вспоминала о плохом. Мы даже продолжали общаться после окончания школы, когда поступили в разные ВУЗы. Только позже, разъехавшись по другим городам, мы потихоньку стали поддерживать отношения всё меньше, а потом и  совсем  потеряли друг друга из виду.
     В школе после пожара в подвале еще какое-то время пахло костром. Виновников всего произошедшего затаскали по разным инстанциям, поорали на них все кому не лень из учителей и администрации школы и на этом всё стихло. Олег с дружками продолжали дальше учиться в школе и держать в страхе тех, кто помладше или послабее. А к Вадиму больше и близко не подходили.  Существовали параллельно от него. Девахи тоже не теряли своего ядовитого куража – не упускали случая посмеяться над кем-то. Нам с подружками тоже прилетало, но я уже легче к этому относилась. Было неприятно, но как раньше их слова меня больше не задевали. Пришло понимание, что вот такие они люди – грубые, невоспитанные и неотесанные, не умеют культурно себя вести. Пусть и будут такими, раз хотят так выглядеть и низко себя преподносить. А я другая и как они вести себя не умею и не буду, у каждого  с в о я  душа… с в о я высота. Иногда даже испытывала к ним жалость, удивляясь, почему так слепы они и не видят своей некрасивости.
   Всю зиму мы весело как раньше общались с подружками, шушукались на уроках, ходили кататься на санках с горы через дорогу от школы. Гора была высокая, скатывались мы долго, быстро набирая скорость, аж дух захватывало, а потом  с полным восторгом в душе с порозовевшими щечками, снова забирались наверх, чтобы опять лихо прокатиться! В школе на уроках я иногда ловила на себе взгляд Вадима, чем была очень довольна. Он мне нравился, моя симпатия зажглась тогда, на холодной крыше, когда мы спасались от дыма. Он очень восхитил меня своей мужественностью и смелостью. Крутые хулиганы нашего класса на его фоне казались уже просто клоунами-болтунами.  Его взгляды на меня я с удовольствием обсуждала с Яной и Леной, мы гадали - будет ли Вадим что-то делать, начнет ли общаться со мной или какие-то другие знаки внимания оказывать. Янке он тоже нравился, это давно было известно, она мне, конечно, завидовала, но злого ничего не говорила и не делала, старалась быть хорошей подружкой. Скорее всего, ей это нелегко давалось. Но она молодец, была сильной. Наверное, тоже что-то переосмыслила после нашей размолвки. А навящево и хищно кружила вокруг Вадима Надька. Она уж совсем потеряла всякий стыд и гордость – то сядет с ним рядом и чуть ли не кладет голову на плечо, то как-то ущипнет его или слегка шлепнет по плечу или приобнимет даже сзади. Мы все удивлялись, как она себя выстилает перед ним. Уже молчу про её  чересчур откровенные наряды! Вадим же деликатно пытался отстраниться от неё, отойти, не поддерживал разговор. Но та ничего не понимала и постоянно липла. А с Олегом Надька совсем разошлась, даже не верилось, что они когда-то были парой.
   Пришла весна. На улице было еще морозно, а вот солнышко светило уже добрее – грело щечки. Снега кругом лежало ещё много, но он заметно «постарел»,  просел  и понемногу незаметно  исчезал.  В школе среди детей уже пошли разговоры, кто куда собирается на лето, учителя же, уставшие давать знания и воспитывать, из последних сил призывали задуматься о своём будущем - подтянуть оценки, так как потом, через год из шести 9-х классов сделают только три десятых. Но мы их беспокойство не разделяли, ещё бы, ведь аж год впереди! Целая жизнь для подростка! Нас больше увлекали разговоры и мечты о том, кто каким крутым бизнесменом или директором банка станет! На словах все гоняли на крутых тачках, ходили в дорогих шубах и бриллиантах, жили в огромных особняках с садовниками, фонтанами, доберманами, гольфом и кучей разных слуг в доме! Ни меньше, ни больше! Было на кого ровняться – иностранные фильмы и сериалы о богатой и праздной жизни тогда в 1995-ом запрудили ТВ. Учителя твердили, что чтобы иметь достаток, надо учиться, а потом трудиться и трудиться, что просто так никто не придет и ничего не даст. Но в нас их слова совсем не проникали – мы считали педагогов безнадежно отсталыми и постоянно спорили с ними о красивой жизни.
- Ладно! Поживем, увидим, кто из вас на мерседесе разъезжать будет, кто на яхте, а пока у нас генеральная уборка, я вам вчера говорила. Все принесли немного порошка и тряпку? – подняла нам настроение на очередном классном часу в пятницу после уроков Раиса Николаевна.
- Ну-у опя-ять уборка-а! Мы же не уборщицы, нам же надо учиться, умнеть, а вы нас мыть заставляете, мы так не поумнеем же,- лениво начал возражать Игорь.
- Ну ты уж конечно, в первых рядах поумнеешь, если стену в коридоре мыть не будешь! А если парту свою не протрешь от своих же каракуль, так совсем профессором сразу станешь, нас учителей уму разуму научишь! – пошутила Раиса Николаевна и весь наш класс тут же засмеялся во весь голос, а Игорь покраснел от смущения.
- А мы тряпки не принесли, забыли, можно мы просто цветы польем и доску помоем? – хитро заявила Надька.
- Ага, еще тут у нас академики на подходе! Может тогда совсем ничего делать не будете, девочки? Зачем драгоценный ум тратить? – снова повеселила нас классная, все засмеялись ещё громче.
- Давайте, не выдумывайте, всем найдём и тряпки и средства моющие. Идем и моем наш кусок стены в коридоре, вы знаете какой, потом каждый протрет свою парту, а дежурные еще пол и доску помоют. Мальчики помогают носить менять воду. Давайте, давайте, поднимайтесь – быстренько все сделаем и счастливые и радостные пойдем домой! Мальчики берем ведра, девочки порошок и тряпки, а у кого нет - подходим ко мне в коморку, я выдам. Поднимаемся на второй этаж, все знают, где наша стена! Не хитрим, не слоняемся, а работаем! Всех увижу! – серьезным уже голосом выдала нам инструктаж Раиса Николаевна. И мы с неохотой, лениво, захватив всё необходимое, пошли на второй этаж. Наш отрезок стены был длинным, все разбились по кучкам, определили себе небольшой участок и начали его драить,  попутно  обсуждая свои интересные темы, вопросы. Всем было весело - то ли весна так действовала на нас, то ли пятница и радость от предстоящих выходных. Я взяла неудачную синтетическую тряпку, которая толком не намокала и не мыла, решила быстренько сбегать вниз в наш кабинет и в каморке найти получше. Пока я искала подходящую, услышала, как открывается дверь в класс. Я подумала, что это Янка с Ленкой решили тоже слинять от работы ненадолго под предлогом, что им что-то нужно. Я лукаво улыбнулась и хотела уже выйти к ним, но тут послышался голос Вадима и притормозила:
- Ну, какое ведро ты заменить хотела? Давай наберу, отнесу наверх, - кому-то сказал он. Я пробежалась глазами по каморке – никаких ведер там уже не осталось.
- Да нет, не надо ведро, это я так сказала, просто поговорить с тобой хотела наедине, - прозвучал голос Надьки. «Вот это да-а, Надька и Вадим, наверное, надо выйти, но как-то неловко уже или всё же выйти да уйти, но тряпку же не выбрала ещё, да и ладно с этой тряпкой. А что они делают тут вообще? Всё же выйду. Или не надо? Но они же могут и сюда заглянуть » - вихрем пронеслись перепутанные мысли у меня в голове.
- О чем? Хотя не надо, наверное, я пойду лучше, - услышала я Вадима.
- Нет, постой, я хотела поговорить о нас, про наши отношения,- настаивала Надька. Я слушала и боялась зашуметь, даже зачем-то прикрыла ладошкой рот и нос. Вся скованная неясным страхом и нарастающим любопытством, я не выдала себя.  Стояла и подслушивала, что ж делать, выйти уже точно было неловко.
- А что о нас? Какие отношения? Не надо это все, Надя, я пойду, - спокойно ответил Вадим.
- Нет! Почему? Подожди! Да стой же!
- Отпусти руку, Надя, зачем тебе это, не веди себя так,
- Да как так? Я тебе нравлюсь? Ты мне нравишься. Давно нравишься, я хочу чтобы мы были вместе, ну как пара, понимаешь?
- Я понял уже, что ты хочешь, давно понял, я думаю и все вокруг это заметили, но я намекал тебе уже много раз, что мы не пара и не будем вместе.
- А кто тебе пара, а? Какой девушкой надо быть, чтобы тебе нравилась? Скажи! Или это так трудно, быть девушкой твоей мечты? Я красивая, весёлая, у меня и формы и прикид что надо. Что не так, а?
- Да не в этом дело, Надя, ты не понимаешь и, наверное, я не смогу объяснить тебе…
- Че это я не понимаю то, че это ты не сможешь объяснить? Я что дура по-твоему совсем что ли?  Скажи какая девушка тебе бы понравилась?  Какая я должна быть? Ты просто скажи и я пойму! Что ж я не красивая по-твоему? Не классная?
- Ты красивая и ты классная, но парня тебе надо другого, наверное, ты не обижайся, я просто…
- Что ты просто, что? Красивая же говоришь и классная, значит нравлюсь тебе? Нравлюсь же?
- Нет,
-Как нет? Как так нет? Ты врешь всё! Может ты Олега боишься? Так он не будет к нам лезть, не бойся этого. 
И тут Вадим громко рассмеялся, не смог сдержаться. А я в полном шоке от таких откровений Надьки стояла в каморке в застывшей позе и лихорадочно думала о том, что будет, если кто-то из них зайдет и увидит меня. Вадим, наконец,  совладал с собой, а Надька совсем разозлилась.
- Че ты ржешь то тут ещё? Не боишься его? Так я ему скажу, чтоб наваляли тебе! Как тогда у школы! Узнаешь! Ненавижу тебя! Всё на эту Алеську никчемную глазеешь, думаешь, я не видела! И че ты в ней нашел то? Вся тощая, вечно со своим хвостом назад ходит – ни челку не начешет, ни накрасится нормально! Ещё в этой своей дурацкой черной юбке! Как она может нравиться то кому-то вообще?
  -  Может! И она не никчемная, совсем нет, - спокойно и уверенно ответил Вадим. «Ох-ох-ох, вот так да-а, это он так вот прямо про меня и сказал? Ну и дела, это я нравлюсь ему значит, правда что ли, вот это да-а, а теперь что, ничего, главное, чтобы сюда не зашли»,- переваривала всё услышанное я и немножко начинала ликовать про себя.
- Ненавижу тебя! Вали отсюда! Ненавижу тебя и Алеську ненавижу! Тоже мне принц! Никогда у тебя не будет такой классной девчонки, как я! Понятно тебе! Еще пожалеешь! Я себе цену знаю! – сорвалась на крик Надька.
- Да как же  до тебя не дойдет никак, что надо не знать себе цену, а понимать свою ценность! – спокойно проговорил Вадим, закрывая за собой дверь. «О чём это он? Что жизнь человека бесценна? Об этом? Или о чём?», -  стояла соображала я.
- Дурак, идиот, тупой, да пошел он! – говорила уже в пустоту Надька, если не считать меня в каморке. Она всё поливала и поливала Вадима вслед оскорблениями, потихоньку переходя на плач и, наконец, совсем разрыдалась, задыхаясь слезами. И так горько и безутешно, что мне даже снова стало жалко её. А ведь у неё тоже есть душа, которая может испытывать чувства, наверное, даже сильные, глубокие и страдать. Какой жалкой и слабой она выглядела, когда сейчас объяснялась тут Вадиму в своих чувствах и получила отказ. «Она тоже может быть слабой, совсем даже не сильной и отвергнутой», - грустно заключила я, - «Но так тебе и надо вообще-то! И про меня тут гадостей наговорила как обычно! Так что получила по заслугам!», - перестала я жалеть Надьку. Она понемногу успокоилась, открыла кран – наверное, умыла лицо, и вышла из кабинета. Я с облегчением выдохнула. Ещё подождала пару минут и тоже пошла к своим девочкам, совсем забыв про тряпку.
- Алеська, ну ты где ходишь то вообще? Нас тут припахали еще и новые учебники по биологии таскать! А чего ты тряпку-то не поменяла? – радостно заверещала  моя Янка.
- Ты где была то? Что с лицом? Видела кстати Надьку? Она вот только, перед тобой прошла, вся зареванная, кажется. Это не ты её побил там? - посмеялась Ленка.
- Ну… почти, - поддержала смех своих подружек я и мы все трое побежали за учебниками в библиотеку, весело кривляясь по дороге. Про всё то, что услышала, я им рассказывать не стала – не хотела Янку огорчать, да и сама ещё всё до конца не переварила.
Генеральная уборка закончилась, мы все уставшие разбирали пальто в раздевалке и тут я услышала голос Вадима за спиной:
- Алеся, ты сейчас домой? Можно я тебя провожу?
От этих слов у меня похолодела спина и вспотели ладошки. Я повернулась и ещё больше обмерла от его прямого открытого, нежного и слегка смущенного взгляда. Он смотрел мне прямо в глаза и я не могла ничего  произнести в ответ от волнения.  Он это почувствовал:
 - Давай мне свою сумку, пойдём! – весело предложил Вадим, аккуратно взяв у меня вещи из рук. А я, как завороженная, продолжала молчать и пошла за ним, не веря, что это всё действительно происходит со мной.  Тут я вспомнила про подружек и обернулась назад. Они могли бы посоревноваться со мной в состоянии окаменения - стояли  как застывшие  с выпученными глазами и приоткрытым ртом. Тоже ничего мне не говорили, провожали взглядом. Я немножко улыбнулась им и они мне, кажется, тоже.
- Завтра ведь выходной, может погуляем? – не ослабляя напор, спросил  меня Вадим, чем заставил меня волноваться и стесняться ещё больше.
- Не знаю,- еле слышно ответила я.
- Ладно, я за тобой зайду в 12 – нормально?
- Нет, нет, зачем заходить? – затрепыхалась я, - Не надо, лучше где-нибудь встретиться может или если, я не знаю как завтра, наверное, но лучше где-то встретиться, - начала нести какую-то бессмыслицу я и тут же мне стало так неловко, что даже захотелось убежать. Но это было бы ещё глупее, поэтому я   осталась, постаралась собрать себя в кучу и с серьёзным видом начала застегивать эти непослушные пуговички на пальто. А Вадим уже давно стоял одетым и с лукавой улыбкой наблюдал за мной. Он был выше меня на целую голову и рядом с ним я казалась себе маленьким воробушком, ещё и глупым воробушком. Наконец, я застегнулась, надела вязаные перчатки и мы пошли к выходу. Вадим нёс мою сумку, от чего в моей душе прыгало непередаваемое чувство гордости и важности.
- Пока, Алеська,
- Пока, Алеська, - почти с обидой сказали мне мои подружки.
- Пока, -  ответила я им с глупой улыбкой.
Мы шли с Вадимом вдоль домов, а я всё ещё не верила, что это я с ним иду – не Надька, не Янка и ни кто-то ещё, а я. Он спрашивал у меня всякие неважные вещи о том, какие фильмы мне нравятся, где бы я хотела побывать. Я, не сложно догадаться, отвечала кое-как, путаясь в словах. У него стеснялась что-то спросить, да и не знала о чём. В общем, чувство неловкости и зажатости меня накрыли просто с головой – я то краснела, то голос сипел.   А тут  ещё и  забеспокоилась, что нас вот-вот  могут увидеть мои соседи или знакомые родителей и решила постараться пойти дальше одной:
- Ладно, я дальше одна лучше пойду, спасибо что проводил, - пытаясь изо всех сил казаться уверенной, произнесла я и потянула руку к своей сумке.
- Да-да, я помню, ты тогда тоже здесь меня отфутболила,- со смехом ответил Вадим и игриво отстранил мою сумку.
- Да я не отфутболила, просто тут столько соседей, они родителям скажут, потом спросят. Ну, родители меня спросят, - начала снова перебирать словами я и казалась себе всё глупее, - Дай сумку, пожалуйста.
- Неа, не отдам, - весело сказал Вадим и опять отодвинул её  от меня. Я снова попыталась  ухватить сумку, а он опять не дал.
- Дай сюда! -  уже решительней и громче произнесла я.
- Ладно, ладно, не сердись, на возьми, - добродушно ответил Вадим и протянул мне сумку, - Так завтра когда встретимся? И где?
- Не знаю, завтра мы в город хотели поехать, там надо, мы там по делам, в общем, завтра я не смогу,
- А в воскресенье? – уже грустно спросил Вадим. Я вся стеснялась и не знала, как тактично и чтобы в сотый раз не выглядеть дурочкой, отказаться и от прогулки в воскресенье, поэтому  предложила встретиться у магазина около школы. Он с радостью согласился.
- Тогда до воскресенья, Алеся? В 12 у магазина, да?
- Да, давай, пока! – уже веселее и уверенней прозвучал мой ответ. 
Я направилась к дому, а Вадим остался позади. Так хотелось обернуться и посмотреть – пошёл ли он тоже или стоит и смотрит на меня, но что-то мешало – гордость или стеснительность, точно не знаю, страх ещё больше  показаться смешной, наверное.
Дома я всё думала о том, что вот оно и случилось у меня – первое свидание. Или это не считается, а первое ещё только послезавтра будет. То решала, что не пойду в воскресенье, то пойду – мотало меня и весь вечер пятницы и всю субботу.  Так хотелось  всё обсудить с подружками, тем более они сами звонили и расспрашивали, что и как было, как Вадим меня проводил и что говорил. Но дома  были родители, конечно, всё бы услышали и потом какой-нибудь серьёзный разговор со мной устроили. Я односложно отвечала Янке и Ленке по телефону, давая понять, что всё расскажу в понедельник. Про воскресенье пока им и не заикалась. Пойти к магазину на встречу с Вадимом я всё же решилась, оделась получше – никакой своей черной юбки и растянутой на локтях школьной кофты. Надела кофейный свитер и темно-синие брюки, которые совсем недавно отдали какие-то мамины коллеги с работы – смотрелось всё на мне так себе, но намного эффектнее всего остального, что у меня было. Накрасила ресницы и немного маминым черным карандашом в уголках глаз. Родителям сказала, что пойду с подружками погуляю, они, конечно, ничего не заподозрили.
   Пока шла до магазина вся разволновалась, то мерзла, то в жар бросало. Я прибыла вовремя, не стала опаздывать, как это там принято у девушек. Привыкла быть пунктуальной в школе, да и искусство обольщения напрочь мне было чуждо.  А Вадима видно не было. «Ну прекрасно, это он что ли ещё и опоздает!» - испортилось сразу у меня настроение, - «Может уйти от магазина, пройтись вокруг домов, а потом появиться, будто только пришла»,- прикидывала я, как выйти из положения, - «Или вообще домой лучше пойду, ну этого Вадима», -  сердито решила я. Сообразила дойти до центра Академгородка – наша обычная прогулка с подружками, а потом повернуть сразу домой, не заруливая уже к магазину.  Так и родители никаких вопросов не зададут, что, мол, так мало погуляли и всё прочее. Сделав несколько шагов, я услышала как меня позвали за спиной:
- Алеся, подожди, - я обернулась: «Миша?? А он тут зачем?? Шутка такая дурацкая что ли?» - возмутилась я про себя, чувствуя подступающую обиду.
- Привет, Алеся, меня Вадим попросил  сказать, что он не сможет прийти, там что-то срочное случилось, на соревнования кто-то не поехал из-за травмы и тренер Вадима вызвал, точно не знаю что и как. Тебе звонить или прийти предупредить он не захотел почему-то, ко мне прибежал, у меня-то телефона нет, и попросил передать всё. Сам сюда подойти он не успевал уже.
Я ничего не ответила, просто пошла, куда направлялась, выслушав Мишу. Так стыдно мне ещё никогда не было и так глупо я себя еще никогда не чувствовала. Хотелось плакать и ругаться и убежать куда-нибудь. Одно я поняла тогда точно, что общаться с этим Вадимом больше не хочу! Конечно, это играла во мне обида, хотела я с ним дружить, очень хотела. Но обиделась сильно, даже заплакала чуть-чуть по дороге.
 На следующий день в школе Янка и Ленка накинулись на меня с вопросами. Я не стала ничего умалчивать и рассказала им всё. Они немножко удивились такому повороту, стали меня успокаивать и настраивать, что всё хорошо будет, что всякое бывает. Но меня ничего не утешало и с Вадимом разговаривать я больше не хотела. А он сам появился в школе только в среду, целых два дня я ходила и мучилась от незнания и сомнений – будет ли Вадим еще меня приглашать встретиться? И если да, то надо ли соглашаться или нет. Ох уж эти душевные порывы и терзания юности, никакой тебе тяги к учебе и никакого аппетита из-за них прекрасных и незабываемых.
 - Привет, Алеся! Ты не обиделась на меня? – очень виновато и растерянно спросил меня Вадим, когда  весь класс стоял у кабинета русского и ждал звонка на первый урок. Класс был закрыт, а Раиса Николаевны всё не шла. Девахи  стали сразу же на нас зыркать и подхихикивать между собой.
- Нет, - ровно и сухо ответила я.
- Прости меня, пожалуйста, я плохо поступил, конечно, но там экстренно мне нужно поехать было, тренер попросил и…
- Я слышала про это от Миши, -  невежливо перебила я Вадима, а в душе была довольна его смятением и радостно понимала, что всё ещё не безразлична ему. Стеснялась только чужих глаз наших одноклассников. Особенно зло на нас глядела Надька, так и хотела загрызть меня.
- Давай поговорим, отойдём? Пожалуйста, на минутку хотя бы, - словно услышав мои мысли, попросил Вадим.
- Нет, зачем, всё понятно же, -  как можно безразличнее постаралась ответить я. Тут пришла классная, открыла дверь и мы все расселись по партам, стали готовиться к уроку.
На следующих переменах Вадим опять пытался что-то объяснить, но я с напускной строгостью не шла на разговор. Ничего не могла с собой поделать. Не хотелось, не получалось у меня   так легко и быстро отбросить свою обиду и начать общаться как ни в чём не бывало.
- Да чего ты ломаешься-то так? Он ведь извинился и причина у него была, - укоряла меня Ленка, - Всё уже - подержала позу немного, лицо подула и хорош, давай иди на мировую, тебе же он нравится!
- Да не знаю, как-то не по мне так, не по душе. Первое ведь наше свидание… и так меня прокатил, ладно бы ещё пятое или десятое какое-нибудь. И Мишу этого ещё прислал, стояла там перед ним как эта, стыдно так было девочки, вы не представляете.
- Да понятно, но всё прояснилось же, сколько ты так ещё будешь? – поддержала позицию Ленки Янка.
- Не знаю девочки, ничего не знаю, просто сейчас как-то не могу переступить, легко забыть.
- Ой, заморочистая ты какая-то, не как все, другая бы на твоём месте давно бы всё забыла, ещё сама бы первая к нему подошла, - всё песочила меня Ленка,
- Это точно! Надька бы долго снежной королевой ходить не стала, сама б набросилась, - со смехом сказала Янка и мы все трое захохотали.
- Хотя может именно этим ты Вадима и зацепила, только слишком не отталкивай, не перестарайся, - добавила Ленка и мы опять засмеялись. От участия и доброты девочек мне становилось легче, хорошие у меня всё же подружки!   
  Уроки подходили к концу, оставалось только вытерпеть физкультуру и пойти домой, вернее погулять – мы договорились с Яной и Леной. Все уже переоделись и ушли из раздевалки, только мы с подружками всё ещё торчали – Янка искала свою расческу.
- Да ты её в сумку всегда кладёшь, посмотри лучше, - сказала я.
- Да хорошо я смотрела, нет там, - ответила Янка, хотя я вообще не видела, чтобы она там искала.
- Давай я посмотрю получше, - предложила я.
- Нет, не надо, говорю же я там не нашла, - резко возразила мне Янка. Я удивилась её такой реакции, но ненадолго.  В раздевалку постучали.
- Да, да, - быстро среагировала Ленка. И тут к нам вошёл Вадим, а моих подружек сразу же, как сдуло.
- Эй, вы куда, вы что, подождите меня, - залепетала я, а они лишь улыбнулись мне и вышли, сказав, что будут в вестибюле. Я ринулась было за ними, но Вадим схватил меня за руку:
- Да подожди же ты, давай поговорим, Алеся! Прошу тебя, пожалуйста! – проникновенно начал разговор он, глядя своими большими тёмно-серыми глазами мне прямо в душу, - Ну почему ты так делаешь? Я ведь не виноват, то есть виноват, конечно, но так получилось, я не мог поступить по-другому, нельзя было подвести тренера и ребят наших, прости меня, ну прости пожалуйста - он говорил всё это и смотрел до того жалостливым взглядом, что мне стало даже немножко смешно –  такой большой, сильный, всегда уверенный, а тут стоит весь совсем потерянный с несмелой надеждой в глазах и не знает, как  добиться моего прощения.
- Да, да, я всё поняла конечно, не обиделась, но просто мне неприятно как-то было и неловко. Миша ещё пришёл – всё это не знаю, мне так стыдно было перед ним почему-то, -  смягчилась и открылась  Вадиму я.
- Да, я всё понимаю, хотел позвонить тебе, но вспомнил, как ты …, ну словом понял, что лучше этого не делать и тем более не приходить домой к тебе, я так переживал, что так поступил с тобой, - взволнованно сказал  он, потом притянул меня к себе и обнял. Я слегка задрожала от неожиданности и трепета. Легла левой щекой на его широкую, сильную грудь и мне казалось, что я лечу.  А Вадим легонько  целовал мои волосы на макушке и всё крепче обнимал.
- Ты давно мне очень нравишься, Алеся, очень, я не знал, как сказать тебе, как приблизиться. Ты такая красивая, хорошая, смелая, гордая, ты самая лучшая! - от этих его слов я просто запарила в невесомости, закружилась голова, счастье разливалось вокруг. Я стояла и не могла поверить в то, что слышала. Вот как бывает – кому-то плохая или грубая, а кому-то самая лучшая… Горячее сердце видит больше…
 Говорят, когда оно в огне, то его дымка закрывает пеленой разум и глаза человека и он становится глуп и слеп. А ведь это не так. Такой его свет озаряет всю душу другого - близкого, милого, родного человека целиком, полностью. И видно не только отдельные поступки, слышно не просто каждое слово, а все его слабости и горести, метания и силу в решениях. И всё это дорого…всё без остатка.
 - Ты меня совсем не знаешь, - тихо прошептала я,
- Знаю, Алеся, я знаю тебя и чувствую, ты очень дорога мне, ты нужна мне,
- А про собрание?
- И про собрание. Миша рассказал мне всё. Что тебе там вытерпеть пришлось, когда все налетели, не представляю даже. Хотел тебя поддержать, потом, как всё узнал, сказать что-то, но боялся напомнить о неприятном, боялся ранить.
- А про Ксюшу?
- А что про неё? - не понял Вадим,
- Ну…я тогда, давно в вестибюле ей сказала…плохое сказала, а потом…
- Это не важно, со всеми случается иногда,  делают что-то плохое, а потом мучаются. А  ты хорошая, добрая, ошибиться любой может.
- А ты?
-Что?
-Делал плохое?
- Да, тебя же не смог тогда у школы защитить, - с тяжестью в голосе признался Вадим. Я вздохнула и улыбнулась слегка, - Но ты отважно себя повела, я не ожидал, говорю же, ты смелая! И хрупкая, ты моя звёздочка, - уже дрожащим шепотом проговорил Вадим. Он взял меня за плечи и пристально, до мурашек, посмотрел мне в глаза и в самое сердце.
- А я-то тебе нравлюсь? Ну хоть немножко? – игриво спросил он. От волнения я лишь захлопала ресницами. Но слова были не нужны, он всё прочитал в моём ласковом, полном доверия и радости взгляде.
   Загрохотала дверь, ведущая в спортзал – наверное, это наш физрук, как обычно, хотел после всех уроков зайти проверить, не забыл ли кто свои вещи. Мы поспешили удалиться. Когда вышли в коридор, девочек уже не было – наверное, деликатно решили уйти. Вот хитрюги! Как всё разыграли! Но я была очень рада и благодарна им! Вадим проводил меня домой, до «безопасного» места, мы уже разговаривали интересней, я почти не стеснялась и тоже задавала вопросы, высказывала своё мнение. А он бережно держал меня за руку и не мог наглядеться и я тоже с замиранием  смотрела на него.  По телефону я узнала у Лены, что это Вадим всё придумал и попросил их подыграть. Я пожурила её немного, но потом сказала спасибо и Яне тоже, когда созвонились. А все подробности рассказала подружкам уже в школе.
  Так началась моя первая дружба с мальчиком,  я некоторое время зажато себя чувствовала и от взглядов, и от перешептываний в школе, но это скоро прошло, всё стало легко и естественно. Моя жизнь засияла совсем другими, новыми, яркими красками.  Общаясь с Вадимом, я ощущала, как добро наполняет мою душу, она исцеляется, светлеет, а зло исчезает из неё, растворяется, утекает. Я менялась - уходила  тяжесть от ненависти, рассеивались обиды, их уже не осталось. Мне было хорошо, тепло. Мне нравился весь мир! Добрые чувства всегда возвышают, а злость прибивает к земле, не дает дышать, не позволяет радоваться.
  Учителя сначала как-то настороженно отнеслись к нашей дружбе, но позже привыкли. Надя страдала, ненависть и обида в ней разрастались, чувства к Вадиму совсем не изменили её, в душе не было такой силы, как у Янки моей. Надя тяжело, но смирилась потихоньку, начала встречаться с кем-то из параллельного класса, таким же «крутым пацаном», как Олег.  Каждому своя половинка, своя удача. Возможно, даже ей есть, за что сказать спасибо. Неизвестно, сколько бы ещё не решался мне признаться в своих чувствах Вадим, если бы Надя не открыла ему свои. А так, он подумал, что раз девушка осмелилась на такое, то ему-то и подавно не надо трусить и откладывать. Но может это совсем  не так и он сам принял такое решение, я никогда не уточняла (смеюсь) и не призналась, что слышала их разговор тогда в кабинете русского, стоя, почти не дыша, в каморке.
  Весна уже совсем разыгралась – всё позеленело, в воздухе  повсюду летал пьянящий, сладкий запах цветущей черемухи и ранетки. В душе царил полный восторг! Мы много времени проводили на улице – гуляли с Вадимом в березовой роще через дорогу от школы или с подружками по Академу и Студгородку. Дома бушевала на окнах помидорная рассада, приветствовали всходы перцев и капусты. С папой мы тоже часто бродили по городу, ездили в центр, ели там сладкую вату и катались на каруселях. Однажды мы с ним возвращались с такой проулки, уже подходили к дому и тут он вспомнил, что забыл забрать с работы какую-то важную папку с бумагами, над которыми хотел поработать у себя, в комнате общежития.  Они с мамой два года как уже разошлись (не выдержали  испытаний нового времени наступивших 90-х) и он жил отдельно, но часто приходил и вообще мы много времени проводили с ним вместе. Я не чувствовала, что он отдалился как-то, ни на грамм.  Душа моя постепенно переболела и я всё приняла как есть… что поделаешь.
 - Ты сходишь со мной в институт? Или домой пойдешь? – поинтересовался папа.
- Схожу, конечно схожу, - с радостью согласилась я. Мне нравилось бывать у него в НИИ, там мы всегда пили чай с чем-то вкусным и его коллеги так одухотворенно, с горящими глазами рассказывали столько интересного о разных людях и их умных или глупых выступлениях на конференциях, симпозиумах. Я слушала про всякие исследования, эксперименты и гипотезы и жалела, что не понимаю и половины. Там в НИИ всегда была особая энергетика, просто буря из идей, мнений и  споров об истинах и задачах науки. В этот раз к нам в кабинет зашел какой-то важный человек в строгом костюме и папа сказал, что должен с ним поговорить, это не будет быстро, поэтому предложил мне пойти домой или погулять с подружками, а то я совсем заскучаю. Я видела серьёзный взгляд папиного гостя и не раздумывая пошла на улицу,  не зная ещё, что лучше сделать - домой отправиться или зайти за Леной и  Яной. Погода была чудная - тепло, солнечно и я решила  провести время с подружками.  Кратчайшая дорога к Лениному дому шла как раз через ту самую юную березовую рощу, где мы часто гуляли и миловались с Вадимом. Я с улыбкой шла, вспоминая наши нежности и его, пробирающие до дрожи, откровенные слова признаний.  В роще гуляли мамы с маленькими детьми и парочки. Тут мой взгляд остановился на темной фигуре девушки, она сидела на небольшом кривом, рассохшемся бревне как-то отдельно от всех и, казалось, что-то сосредоточенно  писала. «Сочинение что ли строчит, странная какая-то», - невольно подумала я.  Потом, присмотревшись получше, я поняла, что девушка не пишет, а что-то рисует – смотрит куда-то вдаль и потом водит карандашом где-то  у себя на коленках. Приблизившись немного, я опешила: «Так это же Ксюша! Наша новенькая! Вот так встреча! Что она там делает-то, интересно? Хотя какая разница вообще. Но нет, все-таки, что там у неё?». Любопытство одолевало меня  все сильней, и я решила, была не была, подойти к ней и посмотреть что же  она там делает. Я была вполне готова к тому, что она не захочет со мной разговаривать или грубо ответит, не расположена будет ничего показывать, ведь в школе мы существовали параллельно, никак не общались. Я чувствовала неясную, неловкую вину перед ней, но стыда не было, совесть ещё не ела в то время. Мне крайне интересно стало  узнать,  что такое она там чиркает карандашом и, отбросив все стеснения,  я подошла к ней. Просто тихо приблизилась без слов и стала всматриваться: «Так это у неё блокнотик, тот замусоленный, который она иногда вечно кладёт под учебники на уроках», - разглядела я. А Ксюша моментально закрыла его и в упор взглянула на меня.
- Привет, - растерявшись, поздоровалась я.
- Привет, -  ответила, к моему удивлению, она.
-  А я тут иду, смотрю, ты сидишь, что-то пишешь или рисуешь, мне интересно стало и захоте…
- Я часто тут бываю, тут красиво, - как-то с грустной радостью сообщила мне Ксюша.
- Часто? Мы тоже гуляем иногда тут с … ну мне тоже тут нравится, - опять растерялась я.
- Я знаю, я вас с Вадимом видела несколько раз, -  поведала мне Ксюша и улыбнулась. Мне стало легче, напряжение спало, почувствовала, будто я под защитой.
- Да, гуляем тут, а ты там что делаешь, в блокноте?
- Да так, это не интересно,
- Нет, почему же, совсем наоборот, мне интересно, покажи, пожалуйста, - настойчиво попросила я. Ксюша немного замялась, но потом открыла свой серенький небольшой  блокнотик. И я обомлела. Там были рисунки. Я робко, после одобрительного взгляда Ксюши, взяла его в руки и стала листать. Я была поражена, сколько там  интересных и каких-то живых изображений - качающиеся деревья с улетающей листвой, бегущие дети, птичка, пьющая из лужи, человек, жующий хлеб и многое другое в таком духе. На каждом листке – отдельный свой сюжет, настроение и свет с тенью. Все рисунки выполнены простым карандашом, но настолько разными штрихами и светлыми темными переходами, что всё казалось живым и двигающимся. И вот, что любопытно – от всех рисунков веяло какой-то недоконченностью. Будто не были прорисованы все контуры до конца – лица, ствол дерева, крыло, но все было таким настоящим и узнаваемым. Это непередаваемо, слова не подберешь для описания. Рисунки были и очень четкие и символичные одновременно, будто походили на наброски. Но так понятно передавали всё -  холодно человеку или больно, или что птичке тяжело пить, она ослабела, я прямо ощущала все эти чувства на рисунках. Ксюша на моих глазах сделала несколько штрихов и я увидела человека, сидящего на пеньке, он подпер рукой голову и переживал горе какое-то, хотя ни рук, ни туловища четко прорисовано не было. Это изумительно! Я посмотрела на неё совсем другими глазами и подумала: «Она умеет такое, так рисовать, так передавать внутренние переживания, не слишком отчеканивая и прорисовывая форму! Это просто невероятно! Так не бывает!».
- Ты так хорошо, так понятно рисуешь. То есть я хотела сказать, твои рисунки они как живые, только молчат, я никогда рисунков не видела таких! Чтобы карандашом и не много линий и закрашиваний, а так ясно всё показать, так много сказать без слов, ты просто умеешь… ну, самое…
- Схватить суть, так моя мама говорила, - подсказала мне Ксюша.
- Да, да это точно! Схватить суть! Правильно! Ты поняла меня! - радостно согласилась я
- Суть это самое важное, это единственно ценное, любая суть или сущность может выглядеть по-разному, но она от этого не меняется, внешнее не меняет внутреннее. Так мне дедушка говорил, это он учил меня рисовать, он тоже умел, - рассказывала Ксюша. А я стояла и осмысливала её слова.
- Да, да, он прав, наверное, так и есть, - задумчиво согласилась я. Вспомнила, как Вадим сказал тогда Наде, что надо не знать себе цену, а понимать свою ценность: «Так вот, что он имел в виду?! Ценно то, что внутри нас, чем мы наполнены. Вот у Ксюши талант рисовать и это её ценность и она всегда это будет уметь, в любой одежде и с любой прической. Надо же, какое открытие для меня! А если нет никаких талантов, то и ценности нет выходит?»
- А в чем ценность, если нет никаких способностей? Значит, что нет ценного ничего в человеке что ли? – сконфузившись, поинтересовалась я.
- Как нет? Есть, конечно! Талант и способности это ведь не всё в человеке. Есть ещё его характер, доброта, мечты, цели, чувства! Я часто рисую чувства и настроение людей, животных, даже деревьев, их искренние переживания и в этом ценность, понимаешь? Во внутреннем мире.
-  Стараюсь. А бывает, что нет вообще ценности? Ну как пустота вроде?
- Нет, не бывает, думаю, такое не встречается. Есть просто люди, которые ни к чему не стремятся, ничего не делают, прозябают, как нам на истории говорили, помнишь. Такие ничего не хотят. Интересуются только классным внешним видом…всего, а содержание их не волнует. Они ничем не увлечены, с ними скучно. Такие кажутся пустыми, но они просто не пробовали найти свой интерес, своё умение что ли, не знаю как объяснить. Ведь у каждого своя даль и своя дорога к ней, вот и всё, - поясняла мне  Ксюша. А я поражалась, сколько у неё интересных мыслей. И когда она успела их понять?
- Да, своя даль и своя дорога к ней, как верно сказано! И не надо стремиться стать кем-то другим… всё равно не получится – у каждого своя природа что ли и своя история жизни. Своя… Кто добрый и не умеет быть злым,  пусть и будет  таким, несмотря ни на что, - рассуждала вслух я.
- Да, как сама природа. Доброта есть в каждом человеке от природы, но кто-то однажды решает для себя, что без неё удобней, проще и не так больно возможно. Так дедушка говорил,  - добавила Ксюша и глаза её немного заблестели. Я тоже почувствовала, как подступают слёзы. Но мы обе сдержались, ещё немного поговорили о талантах и вообще о творчестве, а потом я пошла к Лене,  думая о Ксюше, о нашей новенькой девочке, которую мы совершенно не узнали за год, не увидели… Как она раскрылась для меня тогда, такой талант у неё – через штрихи, через наброски, легонько показать могла все бури души. И ведь не кичилась она своим талантом, не выставляла напоказ свой дар и держалась всегда более чем неприметно. Теперь я понимала, почему столько оскорблений, унижений, насмешек не смогли сломить её дух. Она никогда не жаловалась, не подличала и не озлобилась  даже! Как я от своих обид когда-то.  Ведь она очень сильна  своим талантом и такими простыми, понятными и правильными мыслями, и верой в них!  Правду говорят, что в краткости глубина, что в скромности сила.
 Ксюша разговаривала со мной в роще так запросто, так естественно и легко,  что мне понятно стало - не держит обиды, не затаила зла - не умеет такого. Светло у неё внутри. 
   Я неспешно шла по березовой роще, а в голове все крутились слова Ксюши и мои мысли о них: «Своя даль и дорога к ней, своя история… Да и у каждого своя вера, своя ценность, своя надежда и любовь… Своя… Вот в чём настоящая сила…»
  С этими размышлениями я уже выходила из рощи, когда  заметила, как солнце игриво сверкает своими лучиками на больших стеклянных банках, в которые через соломинки, врезанные в молодые берёзки, капала… доброта и беззащитность природы…