Путешествие Томаса Бишопа. Страшенная Баба

Томас уже слышал эту песню прежде — залихватскую, дикую, неистовую. Нестройное лязганье пандеро и перестук кастаньет, сливающиеся с топотом копыт в чудовищную какофонию, разносились по всей округе. Разобрать слова в неслаженном ансамбле было невозможно, однако частые взвизгивания и несуразное гиканье вряд ли стали бы частью песни о любви. Несколько однообразный «дорожный» мотив напоминал Бишопу бег запряженных в повозку лошадей, стремительно приближающихся, или ритмичный бой барабанов. Тум-турум-тум-тум-тум-тум-туру-рум. Цок-цок-цок-турум-тум-тум.
Томас стоял посреди проселочной дороги, окруженной хитросплетением дремучих лесов, и неподвижно смотрел на надвигающуюся стену песка и пыли, взбудораженную лихими наездниками. Еще несколько секунд и огромные кони, одурманенные удалью ездоков, мощными копытами затопчут вставшего на их пути мальчишку. Однако Томас отчего-то не стремился уйти в сторону, а даже напротив, будто нарочно преграждал им путь.
Дирадам-там-дирадамдирадам-там. Цок-цок-цок-дирадам-там. И-и-ха!
Диск палящего солнца, одиноко болтающийся на безоблачном небе, болезненно слепил глаза. Крошечные песчинки липли к вспотевшему лицу и шее, и с каждой секундой беснующейся песни Томасу становилось все хуже и хуже. От полуденного зноя перехватывало дыхание, слюна становилась густой и вязкой — казалось, будто еще мгновение и он рухнет на раскаленный песок без чувств, однако странная призрачная сила крепко держала ослабленное жарой тело.
Неожиданно раздался пронзительный ухарский свист, и оголтелая четверка притормозила всего в нескольких метрах от Томаса. Когда столб пыли осел, Бишоп в ужасе увидел перед собой то, что не поддавалось пониманию и было полностью лишено здравого смысла.
На спинах двух убогих козлов, запряженных в огромную телегу, стоял босой лихач в шароварах и во все стороны размахивал длинным кнутом, заливаясь громогласным хохотом. Черные козлики — тощенькие и болезненные — едва выдерживали на себе крепкого запевалу, но какая-то безумная мощь не давала их тоненьким ножкам сломаться. Слева на жирной корове с вывалившимся изо рта языком, свесив лапы, по-человечьи сидел не менее жирный серый кот и с жадностью грыз человечий череп, как будто леденец. А по правую от лихача руку на огненно-рыжем коне скакала смуглая девица, с ног до головы увешанная золотыми украшениями: браслеты и кольца так и пылали на солнце. В жилистой руке она сжимала длинный меч и словно капусту шинковала отрубленные человеческие конечности, попутно бросая их в быдло. А замыкал процессию немощный коронованный старик, прокрытый жуткими лишайными наростами и язвами — прокаженный ехал на огромной белоснежно-белой крысе и едва был способен удержаться в седле.
Томас ошеломленно смотрел на безумную четверку, глубоко внутри чувствуя непреодолимое желание сорваться с места и убежать прочь, однако при этом продолжал неподвижно стоять на месте. В некотором роде он все-таки бежал. В своих мыслях. Ему казалось, что он движется, что густые деревья отдаляются, но при этом оставался месте. Ноги затягивал горячий песок, а разум окутывал туман полуденного зноя. Мальчик хотел заговорить, но не смог — слова застряли в пересохшем горле и вместо осмысленной речи из груди вырвалось лишь нечленораздельное мычание.
Тогда крепкий запевала в длинных шароварах соскочил с козлиных спин и подошел к Томасу почти вплотную, жестом прервав залихватскую песню. Странным образом Бишоп совсем не почувствовал запаха, который, можно предположить, был бы не самым приятным, а вместе с этим не мог поверить и в реальность происходящего. Он в ужасе смотрел в пустые глаза громилы, понимая, что ничем хорошим их столкновение не закончится, однако же не предпринимал не единой попытки хотя бы пошевелиться.
Их игра в гляделки длилась всего мгновение — черный ус лихача дрогнул, губы скривились в остервенелой усмешке, маленькие глаза сверкнули неистовством, и огромные руки схватили Томаса, словно тряпичную куклу. Круто развернувшись, запевала швырнул окаменевшего мальчишку в полную кровавых ошметков телегу и резво вскочил на спины колченогих козлов — те жалобно заблеяли.
— Мятреч месв ок мёди! — вскричал он, махнув хлыстом и направив процессию дальше по пыльной дороге.
Расшатанные колеса заскрипели и округу вновь взбудоражил жуткий залихватский мотив. Каждая кочка отдавалась в бока и поясницу, безжалостно подкидывая единственного живого пассажира.
Томас влажными ладонями инстинктивно вцепился в деревянный бортик телеги, боясь при новой встряске вылететь на дорогу, и тотчас осознал, что и без того тяжелый воздух перестал поступать в легкие. Сердце пропустило удар и в глазах потемнело от настигнувшего ужаса. Не теряя ни секунды, он с трудом разомкнул сухие губы и хотел позвать на помощь, закричать, что есть сил, но из горла вместо голоса вырвалось протяжное козлиное блеяние — следом раздался театральный хохот черноусого запевалы. Но юноша будто не придал этому никакого значения. Дикая песня становилась все громче, словно двигалась к концу, и сквозь будоражащий мотив отзвучавший смех превратился в чудовищный раскат. Откуда слышатся все эти голоса, чеканящие неразборчивые слова под «дорожный» ритм? Мигом заткнувшись, Томас нехотя повернул голову вправо, надеясь отыскать источник, и столкнулся с десятками отрубленных голов, открывающих рты в такт залихватской песне. Дернувшись, он резко отвернулся и в отчаянии уставился в безоблачное небо, не найдя сил для новой встречи с пустыми широко распахнутыми глазницами трупного хора. Глаза обожгли душные слезы и крупными градинами полились по лицу — юноша застыл, умоляя затянувшийся кошмар закончиться.
Неожиданно сверху на живот упало нечто тяжелое. Томас вздрогнул и тотчас же пожалел, что оторвал взгляд от бескрайнего, пусть и мертвенно-голубого неба. Прямо на него смотрели широко распахнутые светло-синие глаза, застывшие в немом ужасе на фарфоровом лице. До боли дорогом лице… обезображенная кровью отрубленная голова Василисы подняла из пучины подсознания липкий парализующий страх, которому Томас никогда намеренно не придавал значения. Зажмурившись, он съежился и, закрыв лицо руками, завопил.
Взгляд очнулся от кошмара быстрее сознания. Влажные от слез глаза вновь увидели темное небо, усеянное мириадами звезд, сокрытые в тени исполинские деревья, яркое пламя разожженного костра, у которого грел пушистое брюшко безмятежно спящий Ричард… и укутавшуюся в шаль Василису, которая, поджав колени, тихо сопела на соседнем спальнике. Отовсюду хлынули знакомые успокаивающие запахи — аромат хвои, сырой земли, ночного леса и влажность пруда, шепчущего за полосой кустарников недалеко от разбитого лагеря; мир вокруг оставался неизменным: таким же осязаемым, каким был всегда.
Томасу потребовалось несколько минут, чтобы отогнать от себя морок минувшего кошмара и усмирить взволнованное сердце. Это был всего лишь сон…
Глубоко вздохнув, юноша вытер рукавом слезы и, натянув теплый коричневый пиджак, тихо подобрался к крепко спящей Василисе. Он хотел убедиться, что с ней действительно ничего не случилось, что его не покидающий сердце страх — это не более, чем злой призрак, пришедший из жестокой долины снов. Стараясь не разбудить подругу, Томас робко заправил ей выбившуюся из косички прядь волос за ухо и прислушался к спокойному дыханию. Этой ночью она спала удивительно безмятежно, несмотря на то что обыкновенно с трудом переносила лесные привалы, однако от этого юноше становилось лишь легче. С каждым вдохом в душу возвращался обыденный покой и вскоре гнет пережитого кошмара превратился в воспоминание.
Оправившись от волнения, Томас поднялся на ноги и, покинув лагерь, пробрался к заросшему камышом пруду. Он уселся на поросший мхом камень у самой воды и, поджав колени, погрузился в светящуюся искорками звезд темную бездну. Мысли в голове разбрелись, оставив только глухую пустоту и странную грусть.
— Никогда не видел тебя таким, мой мальчик, — не прошло и пяти минут, как рядом раздался взволнованный голос Ричарда.
— Я разбудил тебя? — Томас посмотрел на взобравшуюся к нему на колени мышь.
— У меня тонкий слух. Что случилось? Клянусь, никогда не видел тебя таким опечаленным.
— Мне приснился плохой сон…
— Эва какая беда! Я-то думал…
— Очень плохой сон, Рич! — Томас отвернул голову и нахмурился, — если считаешь это глупостью, то лучше оставь меня одного.
— Ох… — он тут же стушевался и переместился в раскрытую ладонь друга, — я не хотел тебя обидеть. Что же такого тебе приснилось, мой мальчик?
— Василиса… приснилось, что она умерла. Еще песня и трупы. Все было как по-настоящему.
— Это был всего лишь кошмар.
— Я знаю, но… — Томас разогнул колени и босые ноги погрузились в холодную воду пруда, — на душе так неспокойно. Вдруг я делаю что-то не так? Вдруг Василиса не хочет со мной путешествовать, но не говорит об этом? Это ведь так опасно. Она столько раз могла погибнуть из-за меня… да взять тот же случай с Готхельмом! Какой же я идиот, Рич, — он обессиленно выдохнул и закрыл глаза, почувствовав горький стыд.
— Мне кажется, ты совершенно напрасно волнуешься. Неужели это какой-то там сон заставил тебя задуматься над таким пустяком? Ну-ка вытащи ноги из воды, холодно уже, простудишься, — забухтел Ричард, схватив Бишопа за штанину. 
— А если не пустяк? — вопрос опустившего голову Томаса прозвучал так тихо и далеко, словно был адресован не сидевшему на коленях другу, а кому-то извне, тому, кто стоял даже выше неба. 
— Это риторический вопрос?
— Да… наверное.
Больше Рич не сумел подобрать подходящих слов, которые могли бы успокоить или облегчить волнение. Ему казалось, что Томас нещадно терзает себя совершенной чепухой, нагнанной мороком ночного леса. Никогда прежде мальчика не посещали подобные мысли — во всяком случае, он о них не рассказывал — а значит, в сознании образовалась несуразная трещина, из которой выползли всякие глупые сны и вздорные размышления. Пусть Василиса иногда сетовала на ребяческую беспечность друга и его непосредственный характер, однако же никогда даже не заикалась о желании уйти. И Ричард был до конца убежден в том, что этого никогда не произойдет.
Наступила тишина. Мышь забрался в нагрудный карман серой рубашки друга и, широко зевнув, закрыл черные глазки. Томас добродушно улыбнулся и, почесав Ричарда за опустившимся ушком, вновь погрузился в хрустальную бездну пруда. Она, словно воронка затягивала его все глубже и глубже, гипнотизируя и одурманивая сознание. 
Юноша просидел на берегу до самого рассвета, так и не сумев заснуть. Угнетающее волнение не угасало даже на мгновение, и даже напротив, как будто разгоралось все сильнее и ярче. Он никак не мог вернуть себе былую беззаботность, словно за одну ночь на него обрушилось страшное несчастье. Томас все размышлял, как обыкновенный кошмар может иметь столь могущественное влияние на не менее могущественное человеческое сознание? Разве может какой-то глупый сон управлять движениями мыслей и состоянием духа?
Когда первые лучи октябрьского солнца пронзили лесную чащобу, Томас вынырнул из пучины тревожных мыслей и посмотрел на крепко спящего Ричарда. Как бы и ему хотелось так же безмятежно погрузиться в сон.
Бишоп уже намеревался подняться с насиженного места, как неожиданно со спины раздался растерянный голос: 
— Том?
Томас тут же обернулся и посмотрел на стоящую поодаль Василису, которая неловко держала в руках его башмаки. Девочка выглядела обеспокоенной — верно, исчезновение друга напугало ее.
— Что случилось? — она подошла ближе, — я проснулась, а тебя нет.
— Мне приснился плохой сон, поэтому я решил посидеть тут и подумать… прости, я не хотел тебя беспокоить.
— Ты выглядишь грустным, — она протянула ему башмаки.
— Тебе кажется, — Томас слез с большого валуна и, зашнуровав ботинки, заставил себя улыбнуться как можно непринужденнее.
— Помнишь наше золотое правило? Никогда не врать.
— Да я и не вру, — он повел плечами и отвел взгляд.
— Не хочешь рассказывать — так и скажи, — Василиса нахмурилась и скрестила руки на груди, — я, вообще-то, волнуюсь.
— Да мне же не пять лет…
— А так порой и не скажешь. Вроде бы — семнадцать, а иной раз взглянешь и как будто бы пять, — она улыбнулась, совершенно не желая обидеть.
Томас заулыбался в ответ.
— Хорошо, я думаю, что смогу рассказать тебе позже.
— Ладно... идем. Я попробую что-нибудь приготовить, и двинемся в путь.
Бишоп покорно последовал за Василисой обратно в лагерь. Когда они вернулись к потухшему костру, проснулся Ричард и с обыкновенным нетерпением принялся ожидать долгожданный завтрак.
Пока Василиса разбиралась с продовольствием, Томас взялся за хворост и розжиг огня — физический труд всегда помогал ему отвлечься от тревожных мыслей. Ричард же крутился рядом, помогая им обоим поочередности.
— Знаешь, Томас, — Василиса взяла нож и принялась нарезать найденные в сумке грибы, — я сегодня так крепко спала…
— Ты же не выносишь дорожные привалы, — он посмотрел на сосредоточенное лицо подруги.
— Угу. А сегодня ночью все было совсем по-другому. Я видела такой прекрасный сон. Он был… — Василиса подняла глаза на Томаса, и ее белые щеки вдруг вспыхнули странным румянцем, — да, неважно, о чем он был. Просто хороший.
— Повезло тебе… Вась…
— Что?
— Я тебя спросить хотел, — Томас почувствовал, как сердце забилось чаще, — а ты никогда не думала о том, чтобы уйти?..
— Чего? — Василиса вздрогнула и едва не порезалась от неожиданности. — Что ты имеешь ввиду?!
— Нет-нет! — он тут же замахал руками, — я правда ничего такого не хотел сказать, просто…
— Ты что, хочешь, чтобы я ушла?! — Василиса резко поднялась.
— Да нет же! я… — он увидел, как на глаза подруги навернулись слезы и задрожала нижняя губа, — Вась, я правда ничего такого не имел ввиду, я… боже, какой же я идиот.
— Да все я поняла, — она сглотнула, чтобы не расплакаться, — я сейчас вернусь.
Василиса положила нож и, умышленно не замечая попыток Томаса остановить ее, скрылась за зарослями кустарников, ведущих к ручью.
— Думаю, тебе лучше пойти за ней… — Ричард чувствовал себя неловко, несмотря на то что не имел к вспыхнувшей ссоре никакого отношения.
— Да знаю я, — Томас тут же поднялся с земли и стремительным шагом последовал за подругой, — Василиса! Я клянусь, что не хотел сказать ничего плохого! И это совсем не значит, что мне хочется, чтобы ты ушла. Я просто беспокоюсь за тебя и…
Он решительно пролез сквозь острые заросли, однако увидев усевшуюся у холодного ручья Василису, тотчас стушевался и замолчал.
Василиса сидела на галечной отмели, поджав ноги и уткнувшись подбородком в колени — две немного растрепанные светлые косички опускались по сгорбленной спине, юбки цветастого платья замялись и, упав на землю, пропитались влагой. Томас понимал, что, пускай и не преднамеренно, однако сильно задел Василису и, верно, теперь столкнется с ее слезами. Они редко ссорились по-настоящему, зачастую останавливаясь на этапе глупых разногласий, однако, когда они все же вырастали до крупного скандала, Томас шел мириться первым, чувствуя на себе груз юношеской ответственности. И теперь он не мог позволить Василисе плакать из-за собственной неосмотрительности.
Заставив себя сдвинуться с места, Бишоп робко приблизился и тихо продолжил:
— Василиса… я вовсе не хотел тебя обидеть. И не хочу, чтобы ты уходила. Вообще не понимаю, как сумел выдать такую глупость. Я волнуюсь и иногда терзаюсь страхом, что тебе не хочется со мной путешествовать. Поэтому я и спросил… Василиса… — он осторожно коснулся ее плеча и тотчас же отпрянул назад, едва не споткнувшись о подвернувшийся камень. Девочка обернулась так резко, что невольно напугала его. Странным образом лицо Василисы осталось по обыкновению беззлобным, а глаза сухими, будто ничего не произошло, и это показалось Томасу немного пугающим, ведь она наверняка ушла из лагеря для того, чтобы скрыть слезы. Девочка долго смотрела на озадаченного друга, после чего поднялась с земли и, расправив юбки платья, с пугающим простодушием поинтересовалась:
— Все в порядке?
— Это я тебя хотел спросить… — протянул Томас, глядя на Василису так, как будто видел ее впервые.
— Со мной все хорошо.
— Ты же… я же тебя обидел. Я думал, что ты ушла, чтобы…
— Ой, да все в порядке! — заулыбавшись, отмахнулась она, — сама виновата.
— В чем?..
— Да что ты прицепился? — Василиса обошла Томаса и направилась обратно в лагерь, — пойдем.
— Погоди! — он ловко схватил ее за запястье, чем заставил остановиться и обернуться.
— Что?
Томас посмотрел в ее глаза, словно надеялся найти ответ на возникшее между ними непонимание, однако вместо знакомого жизнерадостного блеска увидел только отстраненную пустоту, которую Василиса всеми силами пыталась скрыть за игрушечными улыбками и жестами.
— Да… ничего… — он неловко отпустил ее руку, — ты точно на меня не злишься? Я ведь такую чушь сморозил…
— Точно не злюсь, глупый, — на ее холодном лице появилась странная полуулыбка, от которой совсем не веяло привычным добродушием.
ГЛУПЫЙ?! От услышанного Томас на мгновение оторопел. Она никогда ничего подобного не говорила и даже если бы захотела, то не сказала бы, зная, что это сильно ударит по самолюбию. И стоило бы, верно, возмутиться, однако, когда к юноше вернулся дар речи, Василиса уже скрылась за зарослями кустарников. Бишопу не осталось ничего другого, кроме как последовать за ней.
Вернувшись в лагерь, Василиса взялась небрежно засовывать вещи в сумку, словно торопясь куда-то, а Томас тем временем стоял поодаль и угрюмо наблюдал за ее суетливыми движениями. И чем дольше он смотрел на нее, тем сильнее его охватывало беспокойство: не могла же дорогая сердцу ласковая и бережливая подруга в одночасье так радикально измениться?
— Тебя словно подменили… — мрачно заговорил Томас, скрестив руки на груди.
— Ты сегодня встал не с той ноги, — Василиса взяла сумку и закинула себе на плечо, — вот и мерещатся всякие глупости. Пойдем. Недалеко отсюда есть городок. В той стороне.
— А ты откуда знаешь? И вообще, ты указываешь на запад. А нам надо на север, в Ликпуль. Кажется, твоя бабушка живет там. Разве нет?
— И как это я раньше не замечала, что ты такой зануда? — она подбоченилась.   
— Уж простите, ваше высочество, — Томас крепко встал на обе ноги и нахмурился, чувствуя, как внутри тянет от злой досады, — обычно вы планомерны в своих действиях.
— Пойдем уже. Посмотрите, как распетушился, — Василиса повернулась к нему спиной и направилась в сторону выбранного ею направления.
— Чего?! Знаешь, так и скажи, что обиделась! И вообще, — он схватил свою сумку и поспешил за силуэтом подруги, — никогда не думал, что ты можешь быть такой язвительной.
— А как часто у тебя случаются периоды «я не думал»?
На очередную обидную колкость Томас решил не отвечать. Однако не прошло и минуты, как он неожиданно резко остановился и принялся суетливо оглядываться, совершенно позабыв о злобных насмешках Василисы. 
— Подожди!
— Что на этот раз?
— Куда подевался Ричард?
— Ричард? А, думаю, он уже ушел вперед.
— Он не мог уйти без нас. И если уж предполагать, что все-таки Рич на это решился, то наверняка он уже на пути в Ликпуль! А это в другой стороне!
— Ой, не суетись ты так. Уверена, он нас догонит. Пойдем уже.
— Да что с тобой такое?! — голос Томаса предательски дрогнул от нарастающей обиды и злости, — прости меня! Ладно? Я правда сожалею о том, что сказал! Правда! Прекрати уже так себя вести, это совсем на тебя не похоже! Пусть мои слова так тебя задели, но Ричард-то тут при чем? Когда он стал тебе так безразличен?
— А с чего ты взял, что он стал мне безразличен? — на лице Василисы появилась странная снисходительная улыбка, словно эмоциональный всплеск друга приятно порадовал ее.
— С чего я это взял? А с того, что ты о нем всегда заботилась даже больше, чем я, несмотря на то что изначально он был только моим другом! Ты бы никогда… — он посмотрел на нее с непониманием и болью, чувствуя, как каждое слово бьет точно в сердце.
— Да брось ты, — Василиса взяла Томаса за руку, — если Ричард потерялся, в городке нам точно помогут его найти.
— Это неправильно… — он крепче сжал ее ладонь, однако никак не мог почувствовать привычной теплоты. 
— Только не вздумай тут реветь, — она вытащила свою руку и продолжила идти вперед, не оставив своему другу выбора.
Томас тихо выдохнул и покорно поплелся следом, однако же по обыкновению не догнал и не поравнялся с ней, а даже наоборот старался двигаться на расстоянии. В груди образовалась такая глухая пустота и растерянность, от которой на глаза наворачивались слезы — девочка, вышагивающая впереди была кем угодно, но только не Василисой. Он ведь не мог настолько сильно в ней ошибаться: в ее любви, нежности, простодушии, скромности… в ее безупречности.
Безупречности.
Едва Томас вдохнул жизнь в это слово, монотонно крутящееся в голове, как тотчас заметил, что Василиса отчего-то начала прихрамывать на левую ногу. В том не было ничего особенного, но тем не менее девочка всегда двигалась плавно и легко, а теперь ее походка казалась по-взрослому тяжеловесной. Еще вчера Бишоп подумал бы, что она где-то споткнулась и подвернула лодыжку, однако сегодняшние изменения в поведении подруги наталкивали на весьма неприятные размышления. Едва ли это совпадение.
Спрашивать он не стал, не желая выслушивать очередную порцию колкостей. Следуя за Василисой и теперь пристально наблюдая за ней, он благоразумно оставлял походным ножом зарубки на деревьях, надеясь так помочь потерявшемуся Ричарду найти правильную дорогу или на случай, если ему самому вдруг понадобится вернуться обратно к лагерю.
Весь путь до загадочного городка они шли в молчании.
Выбравшись из леса на широкую проселочную дорогу, Томас увидел поднимающийся дым из печных труб неизвестного поселения.
Городок оказался совсем крохотным — всего пятнадцать кирпичных домиков и две незамысловатые тесные улочки, посыпанные песком и гравием. Местные жители встретили незваных гостей холодно — с кем бы ни пытался заговорить Томас, каждый отворачивался или велел убираться прочь. Бишоп часто сталкивался с недоверием горожан, однако эти несколько отличались от тех, с кем юноше доводилось иметь дело. В их глазах теплился загадочный страх, скрытый под маской резкости и злобы, и этот страх был столь силен, что утопил в своей пучине все остальные чувства.
— Василиса… — Томас посмотрел в глаза подруги, когда они остановились у входа в трактир, расположенный недалеко от маленькой площади.
— Что?
— Ты не заметила, что здесь все какие-то… — юноша проводил взглядом проходившего мимо старика, недоброжелательно пялившегося на него, — напуганные?
— Какая чушь. Возьми, — она вручила ему сумку, — я пойду поищу кого-нибудь, кто смог бы довезти нас до твоего… Ликпуля. А ты тем временем поспрашивай, может быть, кто-то видел Ричарда.
Томас не стал возражать.
Проводив странно улыбающуюся подругу, он огляделся и вошел в трактир, где царило тепло и оживление. Впрочем, стоило юноше только шагнуть за порог, как это оживление сменилось гнетущим молчанием. Тишина обрушилась на зал столь внезапно, что на мгновение зазвенело в ушах. Взгляды всех присутствующих были направлены на Томаса и словно прожигали насквозь своим страхом и презрением.
Борясь с неловкостью и волнением, юноша сдержанно огляделся и как можно увереннее приблизился к барной стойке.
— Прошу прощения, — заговорил он, поставив сумки на деревянный пол, — меня зовут…
— Плевать мне, как тебя зовут, паршивец, — низкий плотного телосложения старик даже не повернулся к своему гостю.
— Я здесь надолго не задержусь, — верно, теперь ему придется выслушивать оскорбления ото всех подряд. — Мне лишь нужно знать, не видели ли вы здесь мышь-полевку в полосатых носках и добротном сером пиджаке?
— Никого не видел! Проваливай!
— Ну и катитесь, в таком случае, к черту! — нахмурившись, Томас забрал свои сумки и ушел к свободному столику в дальнем углу. Трактирщик искоса проводил его холодным прищуром, однако более не сказал ни слова.
Через несколько минут в зал вернулось оживление, однако теперь уже не столь беззаботное, каким оно было до появления Бишопа. Юноша сидел у стены, подперев голову рукой и закрыв глаза — отголоски бессонной ночи все же настигли его и теперь неумолимо тянули в пучину сна, однако беспокойные мысли и волнения о пропавшем друге держали сознание в реальности. Он остался один и от осознания этого горло стягивал душный ком слез. Бессилие, рожденное одиночеством, поднимало со дна далекие болезненные воспоминания и возвращало в те времена, когда рядом не было никого, кто сумел бы помочь.
Томас не знал, чего ждет — то ли Василису, то ли миг призрачной удачи, то ли возращения сил для нового рывка.
Неожиданно в людской гомон ворвался обеспокоенный женский голос, раздавшийся всего в двух шагах от Бишопа:
— Прошу прощения…
Юноша открыл глаза и взглянул на одетую в зеленое платье девушку с длинными черными косами, подвязанными лентой.
— Я должен уйти, так?
— Нет-нет… я хотела спросить, быть может, ты желаешь чего-нибудь? Я могу принести тебе поесть.
От услышанного глаза Томаса округлились. Неужели кто-то сможет, наконец, объяснить ему, что здесь происходит?
— Я… — не растерявшись, он улыбчиво попросил, — я бы не отказался от еды. Признаться, я ужасно голоден.
— Могу предложить утку и овощи.
— Было бы славно. А ты смогла бы мне помочь? — Томас подался вперед.
— Как тебя зовут?
— Томас. Томас Бишоп.
— Приятно познакомиться, Томас Бишоп. А меня зовут Грета, — пухлые щеки девушки вдруг вспыхнули смущенным румянцем, — чем я могу тебе помочь?
— Я ищу своего друга. Мышь-полевку в полосатых носках и сером пиджаке. Он пропал в лесу… я ушел из лагеря всего на одну минуту, а когда вернулся, его уже не было. Он не мог уйти, не предупредив.
— Если твой друг пропал в лесу, то едва ли ты сумеешь уже его отыскать.
— Почему?..
— В лесу живет ведьма, — Грета, подозрительно оглядевшись, села напротив Томаса, — говорят, она отлавливает мышей и котят, тащит в свой дом, где выжимает их кровь для отваров и колдовских зелий. А иногда… она приходит к нам под личиной незнакомца, такого как ты или твоя подруга, а когда уходит — пропадают дети.
— Дети? Поэтому здесь все такие напуганные?
— Да… но у тебя глаза добрые. Не думаю, что ты опасен для нас. Но мы все под угрозой. Сколько тебе лет?
— Семнадцать. А моей подруге четырнадцать.
— Твоей подруге стоит бояться… обычно ведьма забирает детей до пятнадцати лет… конечно, предпочитает младенцев, однако не побрезгует и взрослыми.
От каждого слова Греты Томасу становилось дурно, однако, чем дольше он слушал ее, тем стремительнее росла и решительность.
— Я должен найти своего друга. Ты думаешь, что его забрала в свой дом эта ведьма?
— Да.
— Тогда я должен ее найти.
— Никто не знает, как ее найти. Говорят, что она живет за гранью нашего мира.
— Тогда, как?! Я не могу уйти без Ричарда!
— Лучше бы тебе не искать встречи с ведьмой. Твой друг наверняка уже погиб. Отыщи свою спутницу и уходи отсюда.
— Я не могу… — Томас посмотрел Грете прямо в глаза.
— В таком случае, я не знаю, чем тебе помочь.
— Ты уже помогла, — Бишоп доброжелательно улыбнулся ей, отчего лицо девушки покраснело до кончиков ушей.
— Я сейчас принесу тебе поесть, — она спешно поднялась и, смущенно расправив юбки платья, ушла в сторону кухни.
Томас же вновь помрачнел. Едва ли кто-то из местных согласиться помочь ему с поисками злой ведьмы, а он сам даже не мог предположить, в каком направлении двигаться. После разговора с Гретой ему отчего-то совсем не хотелось делиться новостями с Василисой — будет лучше, если она вообще ни о чем не узнает.
Через несколько минут девушка принесла ему тарелку с ароматным мясом и жареными овощами. От вида аппетитной корочки у Томаса предательски заурчало в животе.
— Спасибо, Грета! Выглядит очень вкусно.
— Пожалуйста… знаешь, Томас Бишоп, ты очень симпатичный.
— А? — он поднял на нее озадаченный и несколько смущенный взгляд.
— Я говорю, что ты очень симпатичный. Наши парни уж точно с тобой не сравнятся, — она по-девичьи хитро заулыбалась.
— Спасибо… наверное. Ты тоже красивая… — протянул Томас, не зная как иначе ответить на неожиданный комплимент.
Грета захихикала и, махнув ему ладошкой, убежала. Немного помедлив, Бишоп приступил к еде. Василиса никогда не говорила ему, что он симпатичный.
Интересно, считает ли она меня симпатичным? — подумалось Томасу, когда кусочек жареной утки отправился в рот.
— Мысли юного разума так вдохновляют!
Их не слушать, увы, не могу,
Мою они разгоняют тоску!
Услышав знакомый голос, Томас тут же поднял взгляд и увидел загримированное лицо, на котором сияла широкая белоснежная улыбка.
— Паяц! — воскликнул Бишоп, не веря собственному счастью.
— Ах, как приятен этот возглас!
Мне самому так радостно стало.
А для счастья, выходит, немного надо.
Мой друг, тебя я видеть рад.
Но вижу: грустен взгляд.
— Я так счастлив тебя видеть. Кажется, я остался совсем один. Ты сможешь мне помочь?
— Друзья друг друга не бросают.
А потому во всем помогают.
— Ричард пропал. Сегодня утром. Говорят, что во всем виновата ведьма, живущая в здешних лесах. И никто не знает, как ее отыскать. Еще и с Василисой что-то не так…
— Василиса… о, да.
Ты чувствуешь верно.
Ей доверять совсем не стоит.
Она совсем скоро по-волчьи завоет.
— Что ты хочешь этим сказать? — сердце Томаса застучало сильнее.
— Мой милый друг,
Маленькая ложь большою станет:
Она — не она. И ты это знаешь.
Пред тобой — оболочка; Сама Василиса
В сетях темноты. Ей недолго осталось.
Поспеши.
— Поспешить? Что значит «оболочка»? Я не понимаю, ты говоришь загадками.
— Загадки нет в моих словах.
Все прозаично до бесстыдства.
— Погоди, — Томас опустил глаза, вспоминая обо всем, что сказала ему Грета, — то есть… ты хочешь сказать, что в этот городок со мной пришла не Василиса?!
Паяц подтвердил опасения юноши многозначительным кивком.
— Но!.. но где тогда моя Василиса? Там же, где и Ричард? Они в опасности?
— Ведьму отыскать тебе придется.
Ее в этом мире давно уж как нет.
Лишь приняв человека живого обличье,
Способна старуха оставить свой след.
Пусть разум решит: дорогу до мира иного
Ему найти предстоит.
— До иного мира? А ты? Ты не смог бы меня к ней отвести?
— Увы, дорога эта неведома мне.
Пусть я и призрачный след
В этом мире трудных лет,
Однако есть пути такие,
Что от меня навек закрыты.
До них мне дела нет —
От них столько бед!
— Но если ты не можешь меня отвести к ведьме, то как я смогу найти к ней дорогу?
— Четырех лихих людей
Помнишь?
Их найди скорей!
— Четырех людей? — Томас озадаченно нахмурился. — Я не помню…
Встретившись с лукавым взглядом паяца, сердце юноши тут же замерло и камнем рухнуло вниз.
— Ты верно понял, милый мальчик.
Они тебя помнят, а песня их проста.
Тебе явились неспроста.
— Это был всего лишь сон! — Томас резко поднялся и отошел к стене.
В зале снова воцарилась тишина.
— Они ненастоящие! Я не могу… не могу к ним пойти. Не могу… — голос Бишопа предательски дрогнул.
— Тогда оставь своих друзей
И уходи из городка скорей.
Паяц поднялся из-за стола и, отвесив театральный поклон, вышел из трактира.
— Постой! — Томас кинулся за ним, однако, выскочив на улицу и оглядевшись, уже никого не увидел.
На глаза тотчас навернулись слезы, а внутри вдруг стало так противно и гадко, что захотелось вывернуть себя наизнанку. Верно, его кошмар не закончился этой ночью.
Неожиданно со спины раздался обеспокоенный голос Греты:
— Томас, — она робко коснулась его плеча.
Юноша, утерев слезы, обернулся.
— Твой друг оставил… — она протянула ему небольшой мешочек из грубой мешковины.
— Что это? — он покрутил странную вещицу в руках и осторожно открыл, однако стоило ему только увидеть то, что покоилось внутри, как к горлу подступил тошнотворный ком. Не дожидаясь очевидных последствий, он отвернулся и резко затянул веревочку обратно.
— Что? Что там?
— Тебе не стоит знать… лучше скажи, есть ли здесь какое-нибудь особенное место? Может быть, место, куда никто не ходит?
— А тебе зачем?
— Мне очень страшно, — Томас опустил голову.
— Но ты сможешь помочь своим друзьям только если переступишь через свой страх, да? Тебе нужно это место, чтобы заглянуть своему страху в глаза?
— Угу…
Грета вдруг крепко обняла его и осторожно произнесла:
— Есть такое место. На окраине стоит дом, в котором давно уже никто не живет. Однако иногда оттуда доносится веселый гомон и звон стаканов. Никто из местных туда не ходит. Боятся.
— Боятся…
— А ты не бойся, Томас Бишоп, — девушка отвернула от него пунцовое лицо, однако стоило юноше только двинуться с места, как она схватила его за ворот рубашки и неумело поцеловала в губы.
Томас едва не лишился дара речи от неожиданности. Поцелуй был коротким и странным, пусть не лишенным должной экспрессии со стороны Греты, однако юноше он напомнил неожиданный удар под дых.
— Что ты..? — он растерянно посмотрел на нее, сделав шаг назад.
— На удачу… — она заулыбалась и быстро юркнула обратно в зал трактира.
Еще несколько секунд Томас стоял неподвижно, глядя на закрывшуюся дверь и пытаясь найти в поступке девушки хотя бы малую долю разумности. Если таким образом она хотела поддержать его, то попытка с треском провалилась. Поцелуй оказался настолько сухим и бесчувственным, что юноше даже стало обидно за собственные губы.
Отогнав от себя отголоски неприятного происшествия, Томас собрался с духом и направился в сторону таинственного дома.

Деревянная хибара стояла на отшибе у самой дороги и выглядела так, словно развалится при первом же сильном порыве ветра. В разбитых окнах клубилась чернота, однако из печной трубы валил плотный дым. Тем не менее, ни голосов, ни загадочного звона стаканов, о котором говорила Грета, слышно не было.
Томас, отчаянно борясь со страхом, приблизился к покосившейся двери и без стука ступил за порог. Обеденный зал, который начинался сразу от входа, встретил своего гостя множеством ярко горящих свечей и богато накрытым столом в центре, как будто хозяин знал, что кто-нибудь обязательно явится без приглашения. Мебель выглядела добротной и надежной, однако несмотря на внешнее благоустройство весь дом пропитался омерзительным запахом сырости и тления.
— Есть здесь кто-нибудь? — Томас сделал несколько неуверенных шагов вперед.
Ответом послужила глухая тишина, сквозь которую юноша слышал собственное дыхание и едва различимое потрескивание свечей.
Сглотнув, Бишоп приблизился к обеденному столу и вытащил из кармана оставленный паяцем мешочек — распутав веревочку, он вывернул его наизнанку. В пустую мисочку с хлюпаньем приземлилось окровавленное сердце какого-то зверька.
Не прошло и мгновения, как половицы за спиной заскрипели и из-за почерневшей печи раздались грузные шаги. Из щелей и пробоин в стенах тихими отголосками зазмеились пестрые голоса и стоны, напоминающие птичье гиканье.
Томас крепко закрыл глаза, сопротивляясь желанию сорваться с места и убежать. Сердце колотилось с такой силой и болью, словно хотело вырваться из грудной клетки.
Следом за хором призрачных голосов у самых ног раздался пронзительный младенческий плач, и холодные маленькие костлявые ручки с небывалой цепкостью ухватились за лодыжку, заставив Бишопа дернуться и, отступив на шаг назад, открыть глаза — у ножки стола, завернутый в дырявые пеленки, лежал окровавленный костлявый младенец с пустыми черными глазницами.
Уставившись на маленький сверток, Томас замер, чувствуя, что не в силах сделать вдох от настигнувшего ужаса — сознание меркло, не желая принимать происходящее за реальность.
Неожиданно на плечо легла чья-то огромная тяжелая рука и, не дав юноше возможности опомниться, круто развернула.
— Никак не могу понять, ты либо сумасшедший, либо в отчаянии.
Томас, не мигая уставился на возникшего из ниоткуда знакомого лихача из ночного кошмара. В реальности он оказался куда выше и крупнее — в мускулистом теле поместилось бы целых два таких, как Бишоп — да и разило от него так, что становилось трудно дышать. В голубоватых бельмах виделось омерзительное шевеление опарышей, будто пытающихся прорваться сквозь пленку глаза; черные сальные волосы, которые в кошмаре были собраны в высокий хвост, сейчас сползали по гладко выбритым вискам, подобно дохлым змеям.
— Скорее второе… — выдавил Томас, не в силах оторвать от усача взгляда.
— Конечно, ты погляди, какой он тощий! — донеслось со стороны дивана кошачье мяуканье, — если бы я выглядел как он, то тоже был бы в отчаянии.
— Заткнись, Серый, — из-за спины лихача показалась фигура смуглой женщины, с ног до головы увешанная золотыми украшениями, — для тебя все, что меньше ста двадцати килограмм считается «тощим».
Перед Томасом предстала знакомая троица, однако четвертого — старика в серебряной короне — он не увидел.
— Ты погляди: он нам заячье сердце принес, — снова замяукал кот, — это приятно, очень приятно.
— Так что тебе здесь нужно, Томас Бишоп? Тебе еще рано к нам, — усач скрестил руки на груди.
— Я… мне нужно попасть к ведьме. Говорят, что вы можете к ней отвезти, — Бишоп старался говорить уверенно.
— К ведьме? — черный ус лихача дрогнул и на лице появилась язвительная усмешка, — к какой именно? Их знаешь как много? Считать не пересчитать! 
— К той, что живет в этих лесах.
— Тебе к Страшенной Бабе что ли надо? — кот взял со стола жареную курицу и проглотил вместе вместе с костями, не жуя.
— Наверное…
— Вот дурак, — Женщина в золоте презрительно цокнула языком, — она не ведьма, а Хозяйка.
— Да плевать мне, кто она! Вы сможете меня к ней отвезти?
— А спину вареньем не намазать? — кот растянулся на диване.
— Мне очень нужно к ней попасть, — Томас отступил на шаг назад и посмотрел на лихача, — моя подруга в опасности.
— А ты не думал, что время твоей подруги уже пришло? Ишь какой наглый, в наши дела удумал лезть.
— Что вы хотите? — Бишоп был не намерен сдаваться. Время Василисы еще не пришло, он не позволит.
— Вот она: невидимая рука рынка, — усмехнулась Женщина, — торговаться захотел.
— Жизнь за жизнь, Томас Бишоп.
— Жизнь за...? — сердце юноши пропустило удар, — но если я отдам вам свою жизнь, то не смогу помочь своей подруге.
Томас опустил голову, пытаясь найти иной способ отплатить мрачной четверке. Сейчас с собой у него ничего не было, кроме личного дневника, который он вел на протяжении долгих лет. И только он подумал о покоящейся в кармане тетрадке, как в голову тут же пришла гениальная идея.
— У меня есть кое-что другое, — Томас вытащил толстый дневник со множеством вложенных листов и вырезок и без тени сомнения протянул его лихачу, — в нем вся моя жизнь.
— Что это? — тот пролистал страницы и, скривившись, схватил Бишопа за воротник. — Ты что, надуть нас решил?!
— Морбус!* — неожиданно со спины раздался хриплый старческий голос, — отпусти мальчика и дай мне дневник.
(*Болезнь)
Как только хватка лихача ослабла, испугавшийся Томас отступил на шаг назад и обернулся. В центре стола сидел дряхлый старик, облаченный в белые парчовые одеяния — со стороны он более напоминал бледного духа, нежели существо из плоти — все тело его, от седой головы до костлявых ступней покрывали лишайные наросты и язвы.
А вот и четвертый.
Тот, кого прокаженный назвал Морбусом, протянул ему дневник и презрительно хмыкнул. Старик несколько минут внимательно изучал страницы тетради, после чего поднялся из-за стола и спрятал подношение под ткань мантии.
— Это подойдет. Здесь даже больше, чем жизнь. Приготовьтесь, мы отвезем нашего гостя к Хозяйке. Не задерживайтесь, юноша. Мы будем ждать вас за домом.
Бледный дух, шаркая ногами, покинул хибару. За ним последовали все остальные, и лишь Морбус, прежде чем уйти, бросил на Томаса презрительный взгляд. Когда обеденный зал опустел, юноша почувствовал, как внутри все скрутилось в тугой узел и из горла вырвался сдавленный стон.
Теперь назад дороги нет. Тем не менее отступать он был не намерен.
Собравшись с духом, Томас расправил пиджак и, выйдя на улицу, зашел за угол дома, где его дожидалась уже собранная четверка. Как и запомнил Бишоп, каждый из них занимал должное место: Морбус стоял на двух колченогих козлах, сжимая в руке кожаный кнут, серый кот, свесив лапы, сидел на жирной корове, Женщина в золоте — в седле рыжего коня, а белый старик — на спине огромной красноглазой крысы.
Томас оглядел всех присутствующих встревоженным взглядом, однако не произнес ни слова. Когда-то Василиса сказала ему, что бояться не стыдно, однако сейчас места для страхов не осталось. Бишоп понятия не имел, что будет делать, когда столкнется с Хозяйкой, и сможет ли вообще разоблачить ее, если та решит остаться в облике Василисы, однако позволить себе слабость он не мог. Только не сейчас.
— Я готов, — тихо выдохнув, произнес Томас со всей решительностью, что в нем была.
Тогда Морбус протянул ему свою огромную руку, предлагая встать рядом с ним. Бишоп, недолго думая, схватил его за ладонь и поднялся на черного козла со сломанными рожками.
Тотчас раздался громогласный возглас: «Мятреч месв ок мёди!» — взмах кнута и процессия двинулась по пыльной дороге. По всей округе понесся знакомый Томасу залихватский мотив, сопровождаемый несуразным гиканьем, который подгонял измученных животных, лязганьем пандеро и перестуком кастаньет. Морбус иногда выкрикивал странные слова, от звучания которых становилось дурно, а неистовая песня все разгоралась, подобно пожару. Томас закрыл глаза, стараясь не слушать возникающую из всплеска звуков и голосов какофонию — на черном холсте воображение нарисовало дорогой сердцу силуэт: немного вытянутое миловидное личико, на котором в рое светлых веснушек расположились большие светло-синие глаза и маленький вздернутый носик, который забавно морщился, стоит только засмеяться; всегда аккуратно заплетенные светлые волосы и голубое пестрое платье с ажурным воротничком. Томас столь живо представил, как Василиса смотрит на него и улыбается, что едва не поверил в нарисованную фантазией ложь. Из глубины воображения его вырвал пронзительный ухарский свист, который возвещал о прибытии. Нехотя открыв глаза, Томас увидел лесную поляну, окруженную кустарниками красной смородины и волчьих ягод.
— Приехали, — Морбус столкнул Бишопа с козла и театрально захохотал.
Юноша едва сумел устоять на ногах.
— Ищущий всегда найдет, — заговорил белый старик. — До встречи, Томас Бишоп.
Лихач снова ударил хлыстом оземь, громогласно засвистел и направил процессию в чащу леса. Бишоп несколько минут смотрел им вслед, после чего, тихо выдохнув, огляделся. Ясное небо заволокли водянистые облака; густой труднопроходимый лес тянулся острыми пиками елей и сосен к низкому осеннему небу; со всех сторон доносились перекликающиеся голоса диких зверей и птиц, стонущих крон деревьев и холодного ветра.
Воздух вокруг стоял тяжелый и душный — Томас понимал, что оказался по ту сторону реального мира, а потому придется следовать его законам. Вытащив из ботинка походный нож, он крепко сжал его в руке и направился в сторону дома ведьмы. Сразу за малинником виднелись дырявые лопасти старой мельницы; сизый дым поднимался из печной трубы, наполняя округу смрадным духом жженой плоти, а над поросшей мхом черепичной крышей бурым облаком вились стаи свистящих воробьев.
Выбравшегося из кустов Томаса встретил натужный лай рыжего пса, сторожащего двор. Вздрогнув, нежданный гость инстинктивно отпрянул назад, однако заметив тянущуюся от ошейника металлическую цепь, тут же немного успокоился.
— Привет, дружок… — он втянул руку перед собой и осторожно приблизился к быстро угомонившейся собаке. Кажется, она даже не собиралась нападать, — ты хороший охранник, да?
Черный влажный нос обнюхал открытую ладонь, что позволило Томасу погладить мягкий воротник рыжего сторожа и успокоиться.
— Хороший мальчик… — оглядевшись по сторонам, юноша не заметил ничего подозрительного — на первый взгляд дом казался совершенно обычным, да и ведьма не желала показываться. Томас, верно, подозревал, что царящая вокруг тишина обманчива, и стерегущее это место зло лишь притаилось в темном углу, выжидая удобного момента для нападения.
Неожиданно со спины раздался высокий скрипучий голос:
— Доброго денечка, молодой человек…
Услышав надтреснутое бормотание, Томас вскочил как ужаленный и, круто развернувшись, едва удержался на ногах. Всего в нескольких шагах от него, у поленницы, стояла невысокого роста не то старуха, не то молодая девушка в длинном балахоне из мешковины и, прижимая к груди серые руки, покосилась немного набок. На безбровом круглом лице в улыбке растянулась длинная полоска губ, напоминающая галочку, и крошечные широко распахнутые «рыбьи» глаза, которые с угрожающим добродушием таращились на незваного гостя.
Сглотнув, Томас сделал шаг назад и крепче сжал в руке походный нож.
— Я чем-то могу помочь хорошенькому мальчику?
— Ты… ты ведьма? — выдавил Бишоп, не в силах оторвать взгляда от ее застывшего серого лица.
— Хозяйка, — колдунья продолжала улыбаться, — а как ты попал ко мне? Мы же с тобой попрощались.
— М-меня Морбус привез…
— Морбус. Вот озорник-паскудник. Ну, пойдем тогда, раз уж пришел.
Ведьма развернулась и хотела было направиться в дом, как Томас тут же ее окликнул уверенным заявлением. 
— Никуда я с тобой не пойду. Я… тебя спросить хотел.
Та обернулась.
— Мои друзья… у тебя? Василиса и Ричард?
Ведьма застыла в полусогнутом положении, будто сделавшись восковой статуей, и уставилась на Томаса; ее белые рыбьи глаза были столь широко раскрыты, что казалось вот-вот вывалятся из глазниц, как два стеклянных шарика. Можно было бы подумать, что она неожиданно окаменела, если бы не едва слышное сиплое дыхание, сочащееся из растянутого от уха до уха рта. С каждым мгновением наступившей могильной тишины, пронизанной воробьиным щебетом, Томасу становилось все более не по себе. Почему она не шевелится?
Неожиданно ведьма подняла руки груди и, резво прокрутившись ровно один раз, тотчас приняла до ужаса достоверный облик Василисы. Томас даже отпрянул от неожиданности — так легко и быстро колдунья забралась в кожу подруги.
— В чем дело? — лицо ведьмы скривилось от пренебрежения. — Ты за ней сюда пришел, глупый мальчик?
Глядя на пустую оболочку Василисы, Томас чувствовал, как за пеленой страха медленно вскипала несвойственная ему жгучая ярость: словно посягнули на нечто неприкосновенное и принадлежащее лишь ему.
Сжав кулаки так сильно, что побелели костяшки, он оскалился и, подавшись вперед, процедил:
— Да как ты смеешь...?!
— Что? Быть ею? Я была сотнями, такими, как она. Была ветром и лесом, ручьем, волком и птицей. Эта дура — ничем не отличается от остальных, — голос колдуньи вновь сделался сиплым и низким, что резко контрастировало с невинной внешностью Василисы.
— Отдай моих друзей и, клянусь, ты не пострадаешь! — разошелся Томас. Увы, осознание того, что силы не равны, пришло лишь после того, как с языка слетела эта опрометчивая угроза. 
— Возьми сам, если хочешь.
Не успел Томас возразить, как ведьма топнула ногой, и сырая земля, разверзшись, поглотила ее сплетениями мхов и корней, подобно зыбучим пескам. Очевидно, этот жест стал объявлением боя.
Собравшись всю свою волю в кулак, Томас уверенно поднялся по деревянным ступеням на крыльцо и переступил через порог дома. Впрочем, решимость его быстро сменилась смятением, когда прогнившая дверь с пушечным грохотом захлопнулась и за спиной сомкнулась кромешная тьма. Он резко обернулся и попытался наощупь отыскать дверь, однако там, где та должна была быть, теперь клубилась лишь чернота. Томас, чувствуя, как грудь пронзил холод надвигающейся паники, зажмурился и глубоко вздохнул. Вдох. Выдох. Сейчас он откроет глаза и снова увидит свет.
Но этого не произошло. Разомкнув веки, Томас не увидел ничего. Напротив, мрак будто бы стал еще тяжелее и теснее, он сжимался вокруг, подобного железному кольцу. Бишопу уже через несколько мгновений стало казаться, что тело его парит в невесомости, что царит «Ничто» внутри мрака и за его пределами.
Собравшись с духом и попытавшись успокоить гулкое сердцебиение, Томас выставил перед собой руку и отважился сделать шаг вперед. Стоило ему только поставить ногу, как раздался характерный всплеск, и в ботинок мигом затекла ледяная вода. Отпрянув назад, Томас едва не лишился чувств — теперь он слышал едва различимый плеск, гулким эхом разносящийся во тьме.
Только не вода… — ужасом пронеслось в голове. Бишоп, верно, смог бы справиться со всем, но только не с этой так и не покорившейся ему стихией.
Несколько минут, он стоял неподвижно, не имея совершенно никакого понятия, что делать дальше.
Вдруг за спиной раздался глумливый голос:
— Ну ты и трус.
Томас решительно обернулся, выставив перед собой руку с ножом.
— Там ведь не глубоко.
— Что? — Бишоп не мог поверить своим глазам.
Всего в нескольких шагах, в ореоле таинственного света, скрестив руки на груди стоял «он сам», только с выражением лица более нахальным и насмешливым. Томас будто смотрел в зеркало и видел собственное ожившее отражение, которое могло и говорить, и двигаться самостоятельно.
— Клянусь, ты самый жалкий мальчишка из всех, что я знал, — скривилась Тень, нагло усмехнувшись, — ну, правда, дружище, на тебя даже смотреть противно.
— Кто ты такой?
— Уверен, Василиса путешествует с тобой только потому, что боится оставить одного, — продолжил «другой» Томас, пропустив прозвучавший вопрос мимо ушей, — ты ж не выживешь без нее, ей-богу. Сколько раз она спасала твою неугомонную задницу? А ты какой-то там воды испугался. Да что там, воды. Да будь твоя воля, ты вообще бы не пошел за Василисой, только вот это как-то не по-товарищески.
— Это не так! — жарко возразил Бишоп.
— Ой, неужели?
— В страхе нет ничего дурного, и дело не в товариществе!
— Ты знаешь, что я прав. Портишь ей жизнь. С чего ты вообще взял, что она искренна? Находиться рядом с таким как ты целыми днями точно не приносит ей никакого удовольствия. Дай ей повод, и она с радостью уйдет. Ничтожество Томас Бишоп, — язвительно пропела Тень.
— З-замолкни…
— К семнадцати годам никак не может оторваться от женской юбки. Ты так боишься одиночества?
— Хватит! — Томас сделал импульсивный выпад вперед, чувствуя, как защипало глаза. 
— О, рано или поздно она от тебя уйдет. Найдет себе кавалера, который по крайней мере будет вести себя как мужчина. Выйдет за него замуж, детей ему родит. Ты ей не нужен, а знаешь почему? Потому что ты трус и не приносишь ничего, кроме проблем.
— Закрой рот!
Бишоп стиснул зубы и кинулся на Тень с неистовым желанием вырвать ее поганый язык, однако, когда оставалось сделать лишь шаг, та одним взглядом отбросила его от себя. Не успел Томас опомниться, как земля ушла из-под ног и тело начало погружаться под воду.
Тьма вновь сомкнулась. Ледяной холод, колючий и острый, словно осколки стекла, впился в кожу и потянул на дно. Удушающая глубина тихо запела — так безмятежно, усыпляя. Она напомнила потерявшему всякое ощущение реальности Томасу крупные жемчужины, рождающиеся во тьме студеной пучины. Он думал, однако мысли были далеким и будто не принадлежали ему. Вниз. Вниз, в бесконечность бездны, черной как ночь, наполненной мерцанием жемчужин.
Это конец?
Раздался чей-то крик. Его собственный крик. Попытка сознания отрезвить рассудок. Всколыхнувшись, Томас почувствовал шум в голове и боль от давления на уши. Ударный страх пронесся по всему телу и воздух снопом пузырьков вырвался из легких. Задеревеневшие от холода руки и ноги судорожно, неумело задвигались, попытавшись поднять тело на поверхность; рот глупо пытался вдыхать, однако вместо воздуха внутрь затекали ледяные потоки воды. Томас уже слишком глубоко. Он вновь почувствовал себя маленьким мальчиком, которого несет быстрое, неугомонное течение, прямо к водопаду. Никто не поможет — он вновь один. Отчаянная попытка всплыть — Бишоп махнул ногой, и та мигом ударилась о ребристую поверхность. Дрожащие руки сами ухватились за каменные выступы и потянули юношу наверх. Томас чувствовал, как в груди в унисон бьются и страх, и отчаяние, и невообразимая воля к жизни, и адреналин.
Первой из воды показалась рука, схватившаяся за очередной скалистый выступ, следом появилась голова. Бишоп, прижавшись всем телом к стене, судорожно закашлял и в легкие хлынул спасительный поток влажного воздуха. В абсолютной темноте юноша добрался до берега и, с трудом заставив себя отцепиться от каменных выступов, рухнул на землю.
Перевернувшись на бок, он долго сплевывал воду, дрожа от страха и пробравшего до самых костей холода.
Однако более медлить было нельзя. Собрав всю свою волю в кулак, Томас заставил себя подняться и двинуться дальше. На счастье, тьма закончилась, когда выставленные вперед руки наткнулись на деревянную дверь.
Открыв ее, в глаза тут же ударил слепящий поток света — после всепоглощающей темноты он показался таким ярким, что заболела голова. Немного попривыкнув к ощущениям, Томас открыл глаза и, оглядевшись, ступил за порог дома ведьмы. Странная пещера с ледяной пучиной осталась позади. Судя по обстановке, он оказался в сенях: всюду на полках стояли глиняные горшки, плетеные корзины, ведра — пустые или наполненные темной водой; с потолка тянулись пучки сушеных трав и березовых веников, на бревенчатой стене висели коромысла и две косы со старыми лезвиями. Томас, стараясь не создавать лишнего шума, направился к еще одной двери, ведущей, верно, в саму избу, однако стоило ему сделать несколько шагов вперед, как тут же из угла раздался тихий взволнованный голос:
— Мой мальчик!
Бишоп обернулся и тут же увидел Ричарда, запертого в маленькой клетке с другими мышами.
— Рич! — он кинулся к нему, не в силах сдержать радостной дрожи.
— Мой мальчик, как я счастлив тебя видеть.
— Ты в порядке? Что случилось?!
— Тише-тише. Она там, за дверью. А с тобой что?! — Ричард глядел на вымокшего до нитки друга.
— Ничего, со мной все нормально.
— Тебе нужно найти Василису. Эта ведьма что-то сделала с ней, я не видел ее с тех пор, как попал в клетку. Однако я видел, что эта старая карга делает с другими детьми. Мой милый мальчик, тебе нужно поторопиться! Только будь осторожен, — Рич ухватился маленькими лапками за железные прутья.
— Ведьма за этой дверью? — Томас обернулся.
— Да. Она забрала двух мышей с час назад.
— Погоди, — Бишоп принялся копошиться в карманах и через несколько секунд отстегнул от подкладки пиджака булавку, — вот. Попробуй открыть замок.
— Благодарю, мой мальчик.
Томас отставил своего друга и, теперь преисполненный решимости, ворвался в дом. Незваного гостя встретила обеденная комната, заставленная всякого рода магическими артефактами, идолами и свечами; изо всех углов тянулись вымоченные в крови веревки с привязанными к ним выпотрошенными мышиными тушками; на печи в рядок были разложены дохлые котята и птицы.
А у окна, расположенного прямиком напротив двери, сидела Василиса. Она была неподвижна и напоминала прилежную ученицу, сидящую за партой — ноги крепко прижаты друг к другу, руки лежат на коленях, спина ровная, будто позвоночник заменили железным прутом. 
Увидев подругу, сердце Томаса взволнованно екнуло, и он кинулся к ней.
— Василиса! — он упал на колени и схватил за руки, совершенно уверенный, что перед ним именно она, а не прикинувшееся ею ведьма.
Ладони Василисы оказались холодными, как две ледышки.
— Василиса… я здесь, я пришел помочь… — он смотрел в ее светло-синие глаза, безжизненно глядящие в пустоту. — Ну посмотри на меня. Ты же слышишь…
— Она тебя не слышит, — раздался со спины скрипучий голос ведьмы, заставивший Томаса вскочить и круто развернуться.
Колдунья стояла у печи, подбрасывая в шипящий огонь тушки дохлых зверьков.
— Что ты с ней сделала?! — Бишоп крепко встал на обе ноги и, стиснув зубы, впился в нее немигающим взглядом. Сердце громко застучало в груди.
— Забальзамировала ее тело для готовки, — спокойно отвечала ведьма, словно в том была совершенная обыденность. — У нее долгая жизнь, мне на несколько месяцев хватит.
— Что?.. — вопрос сорвался с пересохших губ против воли. Томас чувствовал, как изнутри медленно поднимается что-то ранее ему неизвестное, что-то примитивное, напоминающее животное бешенство.
Ведьма, прихрамывая на левую ногу, подошла к столу и, вывалив из большой корзины разрубленное на две части тело какого-то мальчика, взялась огромным мясницким ножом отделять конечности от туловища. Она бросала их в печь вместе с животными — пальцы, руки, ноги…
— Ты присаживайся, — она повернула голову и посмотрела на тяжело дышащего Томаса своими большими рыбьими глазами.
— Мои друзья. Ты должна их отпустить. Обоих, — глядя на труп мальчика, он с ужасом осознавал, что это вскоре случится и с Василисой. 
— Тебе я ничего не должна.
Томас медленно повернул голову и, посмотрев на обездвиженную подругу, тотчас ощутил, как сердце пропустило удар. От левого виска по белой щеке тянулась высохшая кровавая дорожка, запутавшаяся в растрепавшихся светлых волосах. В ее прекрасных волосах.
Уголки губ Томаса дрогнули и обнажили белые зубы. Хриплое дыхание участилось, голова вжалась в плечи, и темные глаза, сузившись, впились в ведьму забурлившей в крови яростью. Задрожавшие ладони превратились в крепкие кулаки, связав тугим узлом в продрогшем теле каждый мускул. Не отдаст. Не позволит. Ноги сами понесли его к ведьме — едва ли он отдавал себе отчет в том, что творит.
Томас накинулся на колдунью со спины, вцепившись в сальные волосы и впившись зубами в левое ухо. Следом по дому пронесся душераздирающий нечеловеческий вопль. Выпустив из рук тесак, не ожидавшая нападения ведьма крючковатыми пальцами попыталась оторвать от себя мертвой хваткой вцепившегося Томаса, однако ей удалось лишь завалиться вместе с ним на пол. Оказавшись в более выигрышном положении, старуха разинула зубастую пасть и не раздумывая впилась в руку нападавшего, однако тот словно ничего не почувствовал. Придавившая его туша извивающейся и шипящей ведьмы дала ему всего секунду, чтобы оглядеться. И подаренного мгновения оказалось достаточно. Окровавленная ладонь судорожно дотянулась до брошенного у ножки стола тесака и, крепко ухватившись за ручку, упала поперек рыбьих глаз. Старуха тут же обмякла — разразившись отчаянным рыком, Томас скинул ее с себя и, приняв устойчивое положение, нанес новый удар. И еще один. И еще. Круглое лицо старухи уже превратилось в кровавое месиво, однако Бишоп еще несколько секунд продолжал молотить ее ржавым тесаком.
— Остановись! Хватит! — голос Ричарда ворвался в воронку исступления издалека. Мышь звал его со стола, чтобы ненароком не попасть под горячую руку.
Томас дернулся в сторону друга, но тотчас опомнился, увидев его напуганный взгляд. Едва он взглянул на распотрошенное лицо ведьмы, как тут же скрутило желудок и вывернуло наизнанку. Инстинктивно выбросив в сторону окровавленный тесак, Бишоп отполз от нее так далеко, как позволили силы. Из груди вырвался короткий крик, более напоминающий болезненный стон, и тело разразилось истерикой. Слезы градом покатились из глаз, лицо и руки онемели, рефлекторно сокращаясь от нервного перевозбуждения. Следом пришли боль и холод. Томас не мог найти себе места, хотелось сорваться и убежать, провалиться сквозь землю и умереть в эту же секунду единовременно.
Дожидавшийся разрядки Ричард, подлетел к другу, подобно стреле. Взобравшись ему на грудь и ухватившись за взмокшую рубашку, он проговорил:
— Дыши глубже, мой мальчик. Дыши… Еще ничего не закончилось.
— К-как… произошло… что…
Томас, все еще неотрывно глядя на тело ведьмы, которая, как могло показаться, совсем не умерла, попытался сложить слова в осмысленные предложение, однако получалось плохо.
Несколько минут Ричард сидел рядом с ним, пытаясь привести друга в чувство. Томасу потребовалось приложить немало усилий, чтобы взять себя в руки, однако даже придя в себя он ощущал себя полностью выпотрошенным. Казалось, не было сил даже для того, чтобы переставлять ноги.
— Мальчик мой, что нам делать с Василисой?
— Погоди… — проговорил Томас, едва ворочая языком.
Он подошел к колдунье и, с трудом подняв с земли, потащил к печи.
— Что ты делаешь? — Ричард уже сидел на коленях Василисы.
— Пытаюсь вытащить нас отсюда.
Юноша убрал заслонку, которую старуха до того успела закрыть, и без промедления затолкал тело в самое жерло. Едва оно коснулось огня, как тут же раздался предсмертный многоголосный визг. Вслед за ним содрогнулось основание дома, и Томас почувствовал, как закружилась голова.
На мгновение мир вокруг погрузился во мрак. Юноше показалось, будто он упал на очень мягкую кровать, однако в следующую секунду тотчас ощутил тянущую боль в спине. Вокруг сгустились пестрые взволнованные голоса, в легкие прокрался свежий запах осени, а темноту пронзил золотистый свет утра — Томас приоткрыл глаза, желая оглядеться, однако тотчас руки его ослабли и сознание погрузилось в небытие.

________

Томаса разбудил приятный шум дождя и прохладные дуновения осеннего ветра, струящиеся через приоткрытое окно. Не открывая глаз, он прислушался к собственным ощущениям — в комнате царила приятная свежесть, откуда-то доносился едва уловимый аромат еды, смешанный с запахом прелых трав; тело расслабленно лежало на мягкой постели, а лицо гладил жар огня от близ расположенного камина.
Кто-то опустился на край кровати и ласково провел рукой по щеке. Уголки губ дрогнули и медленно растянулись в блаженной улыбке.
— Василиса, — тихо пробормотал Томас, бережно коснувшись своей рукой девичьей ладони.
— Мой мальчик… — раздался рядом дрожащий голос Ричарда, который заставил Бишопа открыть глаза.
На кровати сидела не Василиса.
— Грета?.. — он тут же попытался подняться, однако девушка остановила его коротким жестом. — Где Василиса? Что случилось?
Томас с надеждой и страхом посмотрел на сидевшего рядом Рича, ожидая ответа, однако тот лишь отвернул голову, не в силах глядеть на друга.
— Почему ты молчишь?.. Ричард!
— Я не могу ответить.
— Где Василиса? — стиснув зубы процедил Томас, едва сдерживая рвущиеся наружу слезы.
— К нам вернулись пропавшие в последние месяцы дети… — осторожно заговорила Грета. — Твоей подруги не было среди них. А ты вчера в полдень как будто с неба свалился вместе со своим другом…
Сердце Томаса пропустило удар. Отведя взгляд в сторону, он вылез из-под одеяла и рассеянно зашагал к выходу.
— Томас, — позвал Ричард, однако тот даже не остановился.
В голове звенела пустота. Ему казалось, что все это не по-настоящему. Вот сейчас он выйдет и увидит, как Василиса стоит на крыльце и наблюдает за движениями проливного дождя. Она ведь так любит дождь.
Однако, оказавшись на улице, он встретился лишь с одиночеством, которое нанесло решающий удар. Нижняя губа задрожала и щеки обожгли горячие слезы. Спустившись с крыльца и босиком ступив на сырую землю, Томас сквозь стену ливня посмотрел на величественную лесную чащобу. Все было напрасно.
Неожиданно, словно возражая отчаянию, в тумане дождя показалась худенькая фигурка в цветастом платье. Она вышла из леса, будто тот, наконец, отпустил ее, и, потирая от холода руки, двигалась прямо к Томасу.
Бишоп узнал ее сразу, как только увидел.
Не прошло и мгновения, как он дрогнул и устремился к ней навстречу. Василиса же, завидев друга, замерла, словно не могла поверить собственным глазам, однако быстро сумев справиться с волнением понеслась вперед. Они столкнулись друг с другом через несколько секунд и тотчас сомкнулись в крепких объятиях. Прижав к себе Василису, Томасу показалось, будто он не видел ее целую вечность и сейчас лишится рассудка от переполняющих его чувств. За спиной у трактира уже собралась целая толпа народа, однако ни Василису, ни Томаса она не заботила. Обнимая друг друга так, как никогда прежде, они едва ли обращали внимания на то, что происходит вокруг.
Юноша вдруг сцепил руки на ее спине и, широко заулыбавшись, покружил несколько раз, чем вызвал у нее радостный смех. Поставив Василису на землю, Томас посмотрел в ее вновь засиявшие глаза и проговорил:
— Я чуть с ума не сошел…
— Я так испугалась. Думала, что точно умру.
— Я, честно говоря, тоже так думал. Как ты нашла сюда дорогу?
— Зарубки на дереве. Кто-то оставил их…
На лице Томаса вмиг появилась улыбка облегчения.
— Идем. Кажется, наша одежда за ночь не высохнет.
Томас крепко сжал руку Василисы и не выпускал до самого утра, словно боялся, что ее возвращение лишь чудесный сон.
К рассвету дождь закончился и воздух наполнился обновленной свежестью. Золотистые лучи солнца пронзили белесый туман и капли росы на пожелтевшей траве заискрились подобно драгоценным камням.
Томас вместе с Ричардом и Василисой, собравшись в дорогу, покинули трактир, где их хорошо накормили и снабдили припасами, и остановились возле наполненной соломой телеги. Местные жители провожали гостей всей толпой — теперь бояться им было нечего. Бишоп сложил походные сумки и помог Василисе забраться наверх. Еще раз все перепроверив, он хотел было запрыгнуть следом, однако был остановлен коротким окликом:
— Томас Бишоп, — Грета подошла ближе, — ты, как нагуляешься… возвращайся. Я тебе буду очень рада.
Она, смущенно заулыбавшись, чмокнула его в щеку.
— Спасибо… Грета, — щеки Томаса тут же вспыхнули от неловкости. Не медля больше ни минуты, он запрыгнул к Василисе. Распрощавшись со всеми, старик, вызвавшийся доставить своих спасителей до Ликпуля, двинул телегу к западному выезду из одинокого городка.
Стоило им только отъехать на несколько метров от трактира, как Василиса тут же в шутку толкнула Томаса под бок.
— Ты, как я погляжу, себе подружку нашел.
— Ай! Да брось ты… — он виновато сложил брови домиком, — она мне просто помогла…
— Знаешь, она симпатичная, — встрял Ричард, который сидел в его нагрудном кармане.
— Эй! Ничего она не симпатичная, — обидчиво нахмурилась Василиса.
— Тебя все равно никто не затмит, — юноша откинулся спиной на тюк соломы и, ехидно заулыбавшись, подложил руки под голову.
— Ах, ты! Засранец! — она принялась его щекотать.
Хохоча и извиваясь, Томас умолял ее прекратить мучения.
— Все! Все! Я сдаюсь! Вася, ну хватит!
— Так тебе и надо, — проявив милосердие, Василиса отпустила свою жертву, — это тебе за то, что ты мне в лесу наговорил.
— Да я правда не хотел. Такую чушь выдал. Я за тебя волнуюсь, вот и подумалось, что ты не хочешь… может быть ты предпочла бы жить спокойно… мужа бы себе нашла… детей ему родила.
— Выдумщик ты, Томас Бишоп, — она последовала его примеру и тоже прислонилась к сену, — не хотела бы — ушла. Ты меня знаешь, я не терплю. А как ты понял, что меня подменили?
— Много чего было. Но самым ярким стало прикосновение. Когда я тебя за руку взял… хотя, я до последнего сомневался.
— Знаешь… я видела тебя в доме ведьмы. Только пошевелиться не могла. Было так горько и страшно. Не думала, что ты способен на убийство.
— Я сам не думал. Не помню, как это случилось… помню только, что очень разозлился. Приревновал тебя к этой старухе, — он иронично хохотнул, попытавшись скрыть за прозвучавшей шуткой растущее смущение.
— Ты не расскажешь, что с тобой случилось? Моя история прозаичная, а вот тебя интересно было бы послушать.
— Возможно, как-нибудь расскажу, — уклончиво ответил Томас, закрывая глаза.
Ему вовсе не хотелось вспоминать о том, что произошло. Пускай его кошмары и страхи останутся тайной, а Василиса будет счастлива в неведении. Сейчас, когда они вновь все вместе, ничто иное не имеет смысла.
Все, что было нужно Томасу Бишопу — это находиться рядом с теми, кто так дорог ему, и чья непосредственная улыбка с беззаботностью разгонит стремительно сгущающуюся тьму.