МАМА

Этой истории много веков, ее передавали из уст в уста, рассказывая юношам в назидание, поэтому местные старики называют ее легендой.
В далекие времена жили в горах два племени, мирно жили, рожали детей, строили дома и караульные башни, пасли на лугах скот. Женили сыновей на горянках соседнего племени, и то было честью для родителей невесты. Пока не произошло ужасное событие. В сумрачный осенний вечер молодой пастух, позавидовав соседу, заколол его в спину, сбросил в ущелье, не пощадил он и его сына, совсем юного, который пришел на помощь отцу. А отару присвоил себе, оставив семью без кормильца. Страшная весть разнеслась по селениям не сразу, пастухи вернулись домой лишь с первыми заморозками. Братья явились в соседнее село с вопросами и нашли там часть отары убитого родственника, самого же убийцу вместе с его семьей кто-то спрятал.
С того самого времени два народа начали враждовать, кровная месть продолжалась долго, сменялись поколения, передавая друг другу закон предков: «Кровь за кровь».
Шел бой, сабли высекали искры, разрубали человеческие кости, крики и стоны нарушили тишину гор. Стервятники кружили над селением в надежде поживиться свежим мясом. Женщины, старики и дети прятались в ближайшей самшитовой роще, ведь война - дело мужчин. Когда раздался звук боевого горна, все поняли: нужно бежать в горы. Бари;на схватила за руку старшего сына, прижала к груди младшего и побежала по горной тропе. Ее муж остался там, в селении, он был смелым и сильным воином, в схватке с ним не каждый мог устоять. Рядом бежали односельчане, женщины подгоняли детей криками, помогали старикам. Было страшно оглянуться, бой приближался, казалось, что всадники пустились в погоню, жаждая все больше крови. Свисты, улюлюканье, лязг металла, голоса бегущих стариков, обращенные к богам, плач детей - все перемешалось в голове у Барины. Она задыхалась от усталости, волоча за собой сына, малыш на руках плакал, обхватив мать за шею. Гора становилась все круче, тропа все у;же, острые камни впивались в ноги и царапали кожу в кровь.
- Быстрее, быстрее! - кричала позади старуха с клюкой, она почти хрипела.
- Давид, милый, пожалуйста, быстрее, - уговаривала она старшего сына.
Собрав все силы, Барина сделала еще рывок и потеряла равновесие. Споткнувшись, она полетела через большой камень и выпустила руку ребенка. Кто-то на бегу подхватил мальчика и увлек за собой. Темнота и удаляющиеся звуки плачущих детей, резкая, пронзающая насквозь боль. Когда она открыла глаза, горная дорога была пуста. Попытавшись встать, женщина схватилась от резкой боли за окровавленное колено. С ее виска стекала липкая струйка и капала на черное платье. Она стянула с головы платок и туго перетянула рану, озираясь по сторонам. Куда идти, позади, там, в деревне, еще слышны крики воинов и топот лошадиных копыт. Впереди пустая дорога, все ее сородичи давно скрылись в ущелье. «Значит, дети в безопасности», - мелькнуло в голове. С огромным трудом она сделала несколько шагов, подняла палку, что лежала на обочине, и, опираясь на нее, побрела по дороге, боль не утихала, мешая двигаться. Топот копыт приближался, звон сабель, окрики, призывные вопли воинов заставили ее съежиться от страха. Мимо пронеслись несколько всадников, словно, не заметив ее, и на секунду воцарилась тишина. «Где мои дети? Только б они были живы, только б их не догнали», - шептала она вслед удаляющимся воинам. Барину трясло от боли и ужаса, ее мысли сейчас были заняты только детьми. Два ее сына, где они?  Там, внизу на дороге, кто-то истошно плакал.
- Ребенок, сынок, - прошептала она себе и, стараясь идти быстрее, ковыляла вниз по тропе.
Еще издалека увидела она на пересечении двух дорог малыша, который еле стоял на еще неокрепших ножках. Он был совершенно один, маленький, в белой длинной рубашонке, перебирая по острым камням босыми ножками, он шел и громко плакал. В его огромных черных глазах застыл нечеловеческий ужас, малыш семенил на месте, не останавливаясь и тряся ручонками. Барина посмотрела по сторонам, вокруг не было ни души.
- Иди ко мне, малыш, - протянула она к ребенку руки.
Мальчик кричал, он был не в силах остановиться, тельце его била непроходящая судорога, от долгого плача по испачканному пылью лицу текли ручьи слез. Женщина подняла ребенка на руки, малыш плакал, его личико бледнело, он закатывался от собственных воплей, переставая дышать.
- Успокойся, не плачь, - прижимая дитя к себе, уговаривала Барина, ребенок не реагировал. –Успокойся, прошу тебя, тише, тише, - шептала она на ушко малышу.
Звуки возвращающихся всадников напугали ее еще сильнее, сейчас она боялась за ребенка. Она быстро расстегнула пуговицу и приложила мальчика к груди. Малыш жадно сосал, его огромные черные глазки медленно закрывались, и он затих, засыпая. Мелкие белые пузырьки молока выступали на пухлых детских губах, лопаясь, скатывались струйкой по подбородку. Барина хотела укрыться за ближайшими деревьями, как резкий окрик остановил ее.
- Стой, женщина! – кричал голос позади. - Развернись, Алдар перед тобой.
Прижимая к себе ребенка, Барина склонила голову в поклоне. Несколько вооруженных воинов верхом на вороных скакунах возникли перед ней. Старший из них внимательно смотрел на незнакомку с ребенком. Малыш спал, не выпуская груди, иногда причмокивая, женщина старалась прикрыть лицо младенца ладонью.
- Грузите ее в повозку, - скомандовал воин и поскакал вперед.
Барина молчала, не смея сказать ни слова, все эти люди были врагами ее племени.
Ехали долго, она совсем не знала тех дорог, куда двигался караван с воинами, женщинами и детьми. С ней никто не говорил, только старая горянка приносила лепешку, немного зелени и сыра с молоком, перевязывала рану. И все время молчала. Барина пыталась спросить, куда ее везут, но только злой взгляд старой женщины был ей ответом. Ее повозка двигалась как раз за всадниками, и никто не смел подойти к ней. Мальчик, которого она нашла на дороге, был все время на руках. Она кормила его, укладывала спать, прижимая к груди, шептала колыбельные, ухаживала. Наконец к концу пятого дня добрались они до белых Аланских гор, в которых находились пещеры. Их снежные вершины цеплялись за облака, долины зеленели сочной травой, словно вытканные ковры, а горные реки бурлили, источая прохладу. Старуха привела ее в самую дальнюю часть пещеры, отдельную, похожую на комнату с круглым отверстием, вроде окна. Бросила к ногам тюфяк и лоскут ткани, важно удалилась, не проронив ни слова. Народ суетился, обустраивая новые жилища. Скот оставили пастись у входа в пещеры. Все время в пути Барина думала о своих детях, надежда об их спасении грела ей душу. Зачем ее везут с собой, почему не убили, не бросили умирать на дороге, она не знала. Опустив мальчика на пол, она посмотрела в окно. Огромная отвесная скала с небольшими выступами в виде террасы, множество ласточек кружили прямо у ее лица, а там, внизу, шумела горная река. Горянка сжала губы, чтобы не заплакать. Больше никогда она не увидит своих детей, мужа и родных, она пленница и бежать отсюда невозможно. От этой мысли сердце сжалось, она медленно сползла по нагретой солнцем стене, закрыв лицо руками. Топоча босыми ногами по каменному полу, малыш забрался ей на колени, обхватил шею, прижался как беспомощный котенок.
- Как тебя зовут? – услышала она грозный голос Алдара так близко, что вздрогнула.
- Барина, - ответила она, поднимаясь с мальчиком на руках.
- Ты останешься здесь, с женщинами мы не воюем. Это мой сын Георгий. Я благодарен тебе за его спасение, теперь ты отвечаешь за него. Будешь хорошо смотреть, отпущу, когда он подрастет.
Барина опустила голову, ответить было нечего, приказ Алдара - закон.
В ближайшие дни мужчины клана обустроили жилье Барины и Георгия. Сделали две низкие лежанки из толстых веток, покрыли шкурами, укрепили камнями небольшой очаг для тепла и приготовления пищи, завешали тростниковыми циновками вход и отверстие в стене. Дни тянулись за днями, однообразно и долго. Женщина ходила к реке за водой, готовила еду для себя и мальчика, гуляла с ним по горным долинам, собирая дикую сливу, алычу и другие ягоды. Пела песни, как когда-то своим сыновьям, шила одежду, учила ребенка всему, что умела сама. Никто из племени не общался с ней, женщины искоса поглядывали на чужачку, не смея оскорблять, это был приказ вождя.
Не было ни одного дня в ее жизни, когда б не вспоминала она своих сыновей, представляя, как они растут и мужают. Годы шли, ее волосы седели, глубокие морщины от вечной печали залегли между бровей. А Георгий рос и теперь все больше проводил время с отцом и другими мальчиками племени. Барина радовалась первой его добыче на охоте, первому подаренному отцом клинку. Он становился все взрослее: высокий, тоненький с черными как смоль кудрями и такими же глазами. В схватках со сверстниками ловкий, упрямый, с огромной жаждой победы. Она исподволь наблюдала за ним, радуясь успехам. За десять лет, проведенных на чужбине, женщина сумела полюбить его как родного. Ей казалось, что он был частью ее, и даже порой ревновала к отцу. А Георгий все чаще отвергал ее, не слушая, бежал к родителю.
- Георгий, нужно поесть, для мужчины нужны силы, а ты совсем плохо ешь, - строжилась она за обедом.
- Ты ничего не понимаешь, женщина! А для мужчины главное тренировка, вот я сегодня еду с отцом на охоту, и самая большая добыча будет моей.
- Не похваляйся, покуда не добыл, - поправила его Барина.
- Я - сын Алдара, и когда выросту, то стану как отец, а ты никто, и не можешь указывать мне.
Барина убрала миски, склонив перед Георгием голову, подала ему капюшон и сапоги.
- Прошу тебя, будь осторожнее в седле, - грустно улыбнулась она, провожая юношу у входа в пещеру.
Она не любила оставаться одна, когда Георгий уезжал с отцом и мужчинами надолго. Ее душа страдала, беспокоясь за мальчика, она боялась потерять того единственного, кто держал ее на этой земле. Георгий давно вырос и больше не нуждался в ней, в ее утешении, любви, заботе. На ее вопрос об освобождении Алдар отвечал резко – не время. И она замолкала, принимаясь за обычные дела. После переезда племени в эти далекие, глухие края, где на многие дни не было ни одного селения, они жили мирно. И уже казалось, что никакой кровной мести нет. Только Барина все еще была здесь чужой, одинокой, ненужной. Много раз она смотрела в пропасть, думая о смерти, но что-то останавливало ее. Уже скоро опять осень, клины журавлей тянулись к горизонту, она считала года по этим родным курлыканьям. Десять, одиннадцать, а вот уже и двенадцать лет, как она здесь. Мальчик уже совсем взрослый и через несколько дней начнется турнир, где молодых юношей принимают в настоящие воины. К этому дню она сшила ему особый наряд: черные штаны и черкеску, шитую золотым шнуром, белоснежную нижнюю рубаху из тончайшего полотна.  Она сидела над рукоделием много вечеров, напевая протяжную песню, что пела когда-то маленькому Георгию перед сном. Скоро после испытания ему вручат настоящий кинжал, для мужчины гор это самый важных день в жизни. И она обязательно будет гордиться им, ведь это она вложила в него жажду победы, как собственному сыну. В ее памяти образ мужа с годами совсем стерся, а сыновья так и остались маленькими. Она пыталась представить их возмужавшими, считая их дни рождения, но получалось это с трудом. Но безграничная любовь матери горела в ее сердце словно факел, она любила их бесконечно, даже во сне повторяя имена.
Вот и настал тот день, когда Георгий должен был стать настоящим воином-мужчиной, а она наконец может стать свободной. Надежда вернуться в свой дом к родным теплилась тусклым огоньком в ее душе. С утра Барина накормила Георгия, помогла ему надеть праздничную одежду. Расчесала кудри, что падали упругими колечками на плечи. Она любила поглаживать его, когда он был маленьким, по шелковистым кудряшкам, напевая колыбельную.
- Я желаю тебе победы в каждом бою, - сказала она, провожая юношу на турнир.
По обычаю племени он должен спуститься на широкую террасу у самой реки с отвесной скалы прямо из окна. Барина еще раз проверила узел веревки и благословила мальчика. Там, внизу, его уже ждали молодые воины и несколько взрослых мужчин во главе с Алдаром. У подножья террасы на скале была растянута огромная шкура снежного барса с нанесенной на ней картой, рядом несколько мишеней для стрельбы из лука и метания кинжала. Георгий ловко спустился по веревке и встал рядом еще с двумя юношами для прохождения испытаний. Женщинам на турнире присутствовать было настрого запрещено. Барина наблюдала за состязаниями незаметно, из отверстия в скале, что служило окном.  Ее мальчик проходил все испытания достойно, вот он метал кинжалы в деревянную мишень, как красиво он держит руки и спину. Из маленького плачущего мальчика вырос настоящий воин, высокий стройный юноша с красивым благородным лицом. Она исподволь любовалась им, гордилась, как бы гордилась собственным сыном. Скупая слеза покатилась по ее щеке, вот и вырос ее Георгий, она больше не нужна здесь.
Вдруг из-за скал, откуда-то с еле приметной тропы, по которой бегали козы, показался отряд вооруженных людей. Появившись на узкой террасе у самого обрыва, они начали бой. Их было много, гораздо больше, чем мужчин клана, живущего в пещерах. Сердце Барины тревожно забилось. Там, внизу, было только четверо взрослых воинов, все остальные - юнцы, что весной прошли обряд посвящения и эти трое, совсем еще дети. Враги прижимали их к скалам, звон мечей и крики эхом разносились в горах. Она не стала ждать, вмиг бросилась к окну и по веревке спустилась вниз. Высокий взрослый юноша в красной черкеске почти прижал Георгия к скале. Мальчик бился достойно, отражая удар за ударом острого клинка сабли. Но силы были неравны, и Барина решительно кинулась между воинами, закрыв собой Георгия. Она увидела лицо врага, напавшего на ее мальчика, это были глаза ее сына Давида, черты мужа всплыли в голове как молния.
- Давид, сынок, не надо! - крикнула она, распахивая руки, желая защитить сына вождя.
Вокруг шел смертельный бой, кровные враги бились, не щадя друг друга. Стервятники уже почувствовали запах крови, кружа над ущельем. Но воин был безжалостен. Блеск клинка в воздухе и пронзительный крик, она медленно опускалась на руки сына Алдара, закрывая глаза.
- Мама! - оглушительный крик эхом повторили горы. - Мама! - кричал Георгий, прижимая окровавленную голову Барины к своей груди.
Его белоснежная рубаха медленно становилась алой. Пришла подмога, и враг отступил, унося с собой раненых. Только Георгий стоял на коленях перед умирающей женщиной, что выкормила и воспитала его, отдав себя без остатка. Она улыбалась, чувствуя себя свободной.