2045 поколение растаявших льдин. Ч 1 Незнакомец

Всё происходящее — ВЫМЫСЕЛ, и все совпадения абсолютно случайны.

Trigger warning: в книге упоминается зависимость от просмотра порнографии. Если вы или ваши близкие столкнулись с такой проблемой либо же с другим зависимым поведением — вы можете посещать встречи Смарт Рекавери для людей с зависимым поведением и их родственников. Напишите на этот адрес электронной почты, чтобы получить ссылку на встречу smartrecoveryinrussian@gmail.com

Краткое содержание первой части: Пересвет Яровратович помогает незнакомцу, который оказался на улице в пятидесятиградусную жару без охлаждающего костюма и мог бы погибнуть от жары. Незнакомец, которого зовут Оюшминальд, носит повсюду с собой непонятный предмет в длинном чехле. Милена Ириновна просит Пересвета Яровратовича подменить её на работе, поскольку у неё серьёзные проблемы с сыном, которого она воспитывает в одиночку.

Пересвет Яровратович проснулся около девяти утра и понял, что чувствует себя средне. Не плохо и не хорошо. Его рука потянулась к телефону, но он вовремя себя одёрнул. «Не хочу смотреть Бесконечную Ленту» — подумал он. «Ну хоть час без телефона я могу пожить? Почему я такой безвольный? Вот сейчас прочту про очередной потоп, ураган или пожар — а что толку? Пойду лучше счётчик проверю». Счётчик электроэнергии показывал, что Пересвет Яровратович перешёл на третий тариф. «Ура, деньги ещё остались, значит можно включить посильнее» — подумал Пересвет и нажал пару кнопок на пульте кондиционера. Он обрызгал своего хозяина каплями воды и загудел громче. Пересвет Яровратович радостно купался в струях прохлады. На улице стояла пятидесятиградусная жара. «Спасибо тебе, мой лучший друг, ты даёшь мне жизнь» — начал разговаривать с кондиционером Пересвет.

Пересвет любил начинать свой день с кофе. Для этого он подошёл к стеночайнику и включил его. Да, чайники давно уже вышли из моды. Что за дурак будет охлаждать комнату, чтобы потом греть в этой комнате чайник, теряя дорогостоящие киловатты? Стеночайник — это резервуар, находящийся на улице, нагреваемый солнцем за день до нужной температуры. Да, как бы на улице не было жарко, как бы не старались в 2045 году люди охлаждать свои жилища — всё равно: и еду надо разогревать, и лапшу заваривать, и чай с кофе хочется пить горячими. Попив кофе и покушав бутерброд со вчерашней котлеткой из прессованных личинок, Пересвет Яровратович обнаружил у себя нехватку продуктов и решил отправиться в магазин. Для этого строго необходимо надеть охлаждающий костюм, представляющий собой ремешки, на которых закреплены аккумуляторы холода. Пересвет Яровратович вынул аккумуляторы холода из холодильника, надел костюм, выключил кондиционер и после этого вышел из дома, герметично закрыв входную дверь. В лицо хлынул жар.

Его дом представлял собой пристройку к большому зданию и был окружён небольшим садом, которым Пересвет Яровратович очень гордился. В большом здании находится магазин вегетарианских товаров, но Пересвет хотел добраться до другого магазина, который был дальше. Пересвет завернул за угол.

На дороге валялся человек, который, похоже, потерял сознание от жары. На нём по какой-то причине не было охлаждающего костюма. Выходить на улицу в таком виде попросту самоубийственно. «Экая незадача, похоже, он скоро крякнет. Нужно привести бедолагу домой и положить его под кондиционер» — подумав об этом, Пересвет Яровратович подошёл к незнакомцу и приложил к его лбу один из своих запасных аккумуляторов холода. Незнакомец, к счастью, был жив, но внешне напоминал переваренную сосиску, лопнувшую от чрезмерного кипячения.

«Вставай скорее, ты сейчас умрёшь, дурачок!» — незнакомец смог встать, прижимая к голове трясущейся рукой аккумулятор холода. «Я отведу тебя домой к себе и помогу охладиться!» Незнакомец кивнул, согласившись с этим предложением, ведь выбора особо-то и не было, и они вдвоём пошли домой к Пересвету.

Отворив дверь, герметизированнную особым материалом из переработанных пластиковых пакетов, Пересвет Яровратович первым делом включил кондиционер и посадил незнакомца на стул прямо под выхлоп холодного воздуха. «На что ты надеялся? Мы не в книге Лю Цисиня, регидрироваться не умеем! Ещё немного — ты бы умер!» 

Пересвет Яровратович обратил внимание на странный предмет, который был у него с собой: чёрный чехол, напоминавший по форме грушу, с двумя лямками для ношения за спиной. Одна его часть была вытянутой, узкой и длинной, другая более круглой. Содержимое чехла было лёгким, но нести такую конструкцию было неудобно. Ясное дело, что это не обычная сумка и не сумка-холодильник, ведь их делают квадратными или прямоугольными для удобства ношения. Но Пересвет Яровратович совершенно не мог догадаться, что внутри, и решил не ломать голову этим вопросом. Он дал своему гостю бутылку воды, тот резко осушил её и начал обильно потеть. Пересвет Яровратович после возвращения с улицы был тоже очень вспотевшим и решил помыться. В 2045 году люди мылись чрезвычайно часто, но меньшим количеством воды, чем в 2023 — им приходилось её жёстко экономить.

Пересвет Яровратович принял короткий душ в душевой кабине, поглядывая на незнакомца через щель между стеной и занавеской. Он любил помогать людям, но приводить незнакомца домой действительно опасно. Но сейчас другого варианта не имелось. «Во-первых, я помог ему, а во-вторых, если бы он умер — нам пришлось бы  убирать его с улицы, вызывать робомедиков, робополицию, нюхать эту вонь...»

Если вы думаете, что на месте Пересвета Яровратовича поступили бы иначе, то напишите рецензию. Мне интересно мнение людей, которые а) прошли бы мимо незнакомца, умирающего от жары б) спасли бы его любым другим способом в) другое

Выйдя из душа, Пересвет Яровратович оделся и предложил своему гостю постирать одежду и помыться.

— У тебя есть запасная чистая одежда?
— Конечно.

В 2045 году люди, живущие в жарком климате, носили с собой запасные комплекты одежды, запакованные в пластиковые мешки. Когда ты вспотеешь, то пластиковый пакет защитит чистую одежду от пропитывания п;том. Температура настолько высокая, что пот совершенно не помогает охладиться, а только создаёт вонь и неприятное жжение на коже, от которого хочешь немедленно избавиться.

— Собери воду в тазик. Смотри, труба, по которой грязная вода должна стекать прямо под кусты, сломалась. Надо чинить, а у меня денег нет.

Пересвет Яровратович гордился своим садом. Ничего особенного в нём не произрастало, самые обычные деревья и кустарники, которые росли много где. Только вот поливать их приходилось нещадно. Для чего хозяин дома собирал воду из кондиционера, после душа и мытья посуды, а мочу наливал в бутылки, чтобы настаивать по два-три дня — так почве сообщается больше азота. Пересвет Яровратович хотел насладиться сегодняшним выходным, и надел домашнюю растянутую майку и треники, которые лежали у него в шкафу. Незнакомец вышел из душа и надел на себя чистую одежду из своего рюкзака. Бедолага носил розовые дырявые трусы с единорогами, напоминавшие более женские шорты, нежели мужские трусы, дырявые джинсы по моде две тысячи десятых-двадцатых годов, красную клетчатую рубашку, протёртые от старости носки. Популярность «хипстерской» одежды была обусловлена тем, что не отличишь сразу «модные» дырки от тех, что появляются сами собой от ветхости.   

Завершив поддерживающие чистоту процедуры, они сели вдвоём за маленький столик в углу комнаты, накрытый грязноватой клеёнкой, и стали пить охлаждённую воду из пластиковых бутылок.

— Как тебя зовут?
— Оюшминальд Мухаммедович. Да, я в курсе, что это очень странное имя — меня за него банили в Бесконечной Ленте, посчитав, что это дворовая кличка. Оно расшифровывается как «Отто Юльевич Шмидт на льдине». Ты знаешь, что такое льдина? Это большой кусок льда, плавающий по поверхности моря, такие раньше были вокруг Северного полюса. Люди прошлого исследовали их. По отчеству можешь меня не называть, не люблю эту современную манеру именоваться так, будто все мы потомственные графы. Мы жители помойки!
— Меня зовут Пересвет Яровратович. Можешь зафрендить меня в Бесконечной Ленте, но для начала приди в себя и расскажи, почему тебя понесло на улицу без охлаждающего костюма.
— Никуда меня не несло. Несёт от личинковых котлет, когда в них заводятся новые личинки. Меня ограбили. Какие-то маньяки накинулись на меня и отобрали костюм. По сути, это не ограбление, это убийство.
Пересвет Яровратович сощурил глаза и состроил хитрое выражение лица.
— Попахивает наглым враньём. Кто будет красть чужой костюм, наполовину растаявший, да ещё и посреди улицы? Кому охота ради такой мелочи лишний раз выходить из дома, подвергая себя риску умереть от жары? Костюмы продаются в каждом ларьке, они есть у всех и стоят копейки. Без них попросту не выжить.
— Вот и мне непонятно. Но в робо-полицию я заявлять не буду. Эти придурошные аппараты мне не помощники. Стараюсь по возможности не иметь с ними никакого дела.
— В этом я с тобой согласен. Когда вытоптали мои растения, никто ничего не предпринял, хотя это серьёзное экологическое преступление. К счастью, и соседи, и продавцы из вегетарианского магазина помогают мне собирать на улицах ослиное дерьмо, и новая порция растений быстро выросла. У меня даже пчёлы живут в домике! — просиял Пересвет.
— Ты молодец. Выращиваешь растения. Строишь домики для пчёл. Спас незнакомца. Я не нахлебник, я могу тебе отплатить. У меня есть деньги и несколько упаковок разных препаратов. Могу поделиться, если тебе нужно.
— Нет, я в этом плане консерватор. Никаких препаратов не принимаю. И к психологу не хожу, и к психиатру не хожу, и психологу-нейросети не доверяю. И вещества не употребляю. Мне это не нужно. А таблетки могут испортиться от жары.
— Твоя правда. Могли испортиться.

Пересвету Яровратовичу очень часто приходилось объяснять людям, почему он не пьёт таблетки, почему он такой старомодный, хотя вроде бы молодой, и на этот счёт в голове была заготовлена речь, которую периодически приходилось выдавать в рамках светской беседы, но стоило лишь приоткрыть рот и вдохнуть немного воздуха, как на столе зажужжал телефон. Смахнув пальцем по плёнке, на которой держался разбитый экран, хозяин дома включил аппарат на громкую связь — иначе старый смартфон попросту не работал.
Звонила его коллега с работы, Милена Ириновна.

— Привет, Пересвет Яровратович, милый, выручай! — голос её был ещё более писклявым и надрывно дрожал, словно она плакала только что. — Сердечно прошу тебя, пожалуйста, умоляю, ты можешь меня подменить сегодня на работе, пусть она трижды проклята? У меня смена через два часа.
— Да, могу, только тогда мне надо поесть и выходить прямо сейчас. А что у тебя случилось?
В трубке раздались всхлипы и рыдания.
— Мой сын… Я уже и не знаю, что мне с ним делать, не понимаю! Он практически не снимает свои виар-очки, целыми днями смотрит порно, сгенерированное нейросетями, и теребит влажными ручонками свою крошечную письку! Врач говорит, что это нормально для пятилеток, но я так больше не могу! Если бы он просто дрочил по одному часу в день… как его друзья в детском садике… но нет... Он смотрит порно с каким-то насилием, судя по звукам шлепков и ударов, он не учится читать и печатать, еле научился считать до десяти, а сейчас у него случился мелтдаун! Просто на ровном месте начал орать, верещать и крушить все предметы в комнате, биться об стену головой, обмочился, пускал слюни, укусил меня! Я записала его к новому психиатру! Старый только и делает, что кормит таблетками, они дорогие и не помогают! Моча сиреневая, ходит мимо туалета!
«Ребёнок или психиатр?» — ехидно подумал Пересвет, но промолчал. Ему было невероятно жалко свою коллегу, которой приходилось впрягаться за троих. Но способа ей помочь он тоже не видел.
— Да, давай я выйду на работу сегодня. А ты веди свою мелочь ко врачу в очередной раз. Ты пробовала отобрать у него очки?
— Конечно. Он обкакался, начал рисовать какашками на стенах половые органы несуществующих людей. А потом…
— Можешь не рассказывать. Извини, что спросил. Я знаю, что тебе очень тяжело. Давай, до связи, я щяс соберусь и поеду на работу, могу чуть-чуть опоздать, но не сильно, если осёл застрянет.

Пересвет Яровратович повесил трубку, после чего одним глотком осушил остаток воды в бутылке.

— Вот что, Оюшминальд, раз уж ты разговор завёл такой, мол, как тебе отплатить за доброту, то давай ты мне поможешь на работе. У тебя есть работа?
— Да, давай. Я согласен. Нет у меня работы, я получаю доход от собственности. Небольшой, правда. Сдаю в аренду крошечный сарай, где кроме кондиционера на солнечных батареях ничего нет. Квартирантка ходит в туалет на улице ночью, когда температура падает до сорока.
— Да ты богач! Хотя я тоже. У меня есть вот эта хижина, и я никому не плачу за неё. Она самовольно построена, но по документам считается частью соседнего дома, даже адрес есть, если надо доставку заказывать. Мои родители выстроили её сами. Здесь целых тридцать метров общей площади! Все щели проложены переработанными вспененными пластиковыми пакетами.
— Здесь нет бешеных муравьёв?
— К счастью, их здесь нет. Но на случай их появления все щели заделаны очень прочно, а в саду живёт множество других насекомых, я развожу из специально. Червяки даже есть! Ну ладно, хватит бахвалиться, надо вставать в путь-дорогу. Только вот велосипед у меня всего один, надо или велорикшу брать через Убер, или поймаем осла. Для осла надо взять еды из холодильника, у меня листья припасены. И давай перекусим. На работе можно поесть, но лучше на это не отвлекаться.

Перекусив бутербродами с кузнечиковой колбасой, наши герои надели охлаждающие костюмы, обернули головы арафатками, выключили кондиционер, плотно закрыли дверь, заперли её на ключ и вышли на улицу. Светило солнце, небо было ярко-голубым без малейшего облачка, в общем, ничего нового.

— Солнце будет заходить примерно через час. А пока что терпи и не пыхти. Старайся поменьше разговаривать. И зачем ты носишь с собой этот дурацкий длинный чехол?
— Его содержимое слишком ценно для меня. Я не могу его бросить в угол и где-то оставить.
— Ну как хочешь. Просто ослу тяжелее будет. А, вот и осёл!

На другом конце улицы как раз вовремя попалась телега с ослом.  В телеге были места для сидения и ящик с каким-то хламом. Осёл был обмотан аккумуляторами холода и носил специальную охлаждающую шапочку для ушей.

— Нам надо на улицу Фатимы аль-Фихри, дом тринадцать, ко входу в подземное жароубежище. Знаешь это место?
— Конечно знаю. Едете мыть зад богатой старухе?
— Именно так. Сколько заплатить? У меня наличные, есть бумажные, есть монетки.
— Тридцать пять. Если листья есть — покормите Копатыча, он голодный, много работал сегодня.
— Дорого, шайтан ты, сын осла! Давай за двадцать, иначе не поеду.
— Чёрта с два я сын осла, я его муж. — отшутился ослиный кучер. —  Тридцать. Не меньше. В гробу я видал твою двадцатку. Нет денег — ходи пешком.
— У меня листьев полно, не жмись. Я ведь садовод-затейник.
— Ладно, поехали за двадцать пять.
— Поехали. А осёл пускай листья ест поскорее, пока они ещё не совсем нагрелись.
— Но!

Пересвет Яровратович положил комок листьев в торбу, висевшую на морде осла, и тот радостно начал их жевать на ходу. К счастью, осёл не вставал посреди дороги, не любовался видами, не читал вывески, а просто шёл куда просят. Послушный, покладистый осёл, возможно, напичканный какими-то таблетками. Ослино-лошадиная психиатрия переживала свой первый в истории бум, и накормленные разными препаратами животные встречались достаточно часто.

Улица представляла собой следующее зрелище. Жаропрочный асфальт занимал середину улицы. Дома были невысокими, максимум по пять этажей, где-то по три этажа, где-то два. Многие дома были недостроены, и из крыш торчали ржавые длинные палки арматуры. И к этим домам местами были пристроены крошечные хижины, собранные из подручных материалов. Проще простого отличить жилой дом от нежилого: там, где есть люди, гремит и шуршит кондиционер, и вода из него стекает или в банку, или по специальному жёлобу на полив растений. Растения есть только там, где вода, а воду приносит только человек. К стволам многих деревьев примотаны домики для пчёл (толстые трубочки, связанные пучком) или кормушки для птиц. На окнах местами виднеются горшки, в которых выращивают съедобную зелень. Между домами стоят огромные компостные ящики. Мусорные баки разделены на множества отсеков. В одном из таких баков рылся какой-то мужчина, одетый в грязную серую галабею с пятнами, а рядом с ним стоял старый, перемотанный скотчем во множестве мест, грузовой трёхколёсный электровелосипед с торчащей к небу солнечной батареей и большой корзиной, наполненной мусором. Судя по всему, гражданина интересовали металлы: жестяные банки, проводки, какие-то электродетали и крупный мусор.

Оюшминальд окликнул собирателя мусора, достал из рюкзака какую-то кривую стрёмную железяку и кинул ему. То же самое сделал ослиный хозяин, выгрузив что-то из своей телеги. Собиратель мусора благодарственно махнул рукой и сказал «спасибо», после чего продолжил свой тягостный труд.

— Слушай, Пересвет Яровратович, а что за работа у тебя? Ты сиделка, правильно?
— Сиделкой работаю, как и все. Только вот моя бабуля — Алевтина Кларовна — очень уж любит поболтать, а я от её рассказов устаю до трясучки. Она не ходит, лежит всё время, но ест самостоятельно, сознание ясное, имена не путает, её нужно поднимать с помощью экзоскелета, провожать до бассейна, где она плавает, сажать за стол для еды, менять ей бельё. Ей сто двадцать лет. Она помнит очень и очень многое. Я тебя не буду просить стирать её обсиканные подушки, но очень попрошу выслушать и побеседовать по душам.
— Знаешь что, стариковские истории в первые десять раз очень интересно слушать. Так что я готов. Это не проблема. Главное, чтобы бабуля на меня не взъелась, а то всякое бывает, не так повернулся — всё.
— Старики бывают вредные, но Алевтина Кларовна добродушная. Она невзлюбила разве что Таисию Марловну и сына Милены. Но не на пустом месте. Они оба... какая разница, захочешь — сам спросишь. Не буду сплетничать.

Оюшминальд потрогал предмет в длинном чехле, погладил его, словно кошку. Убедившись, что всё в порядке, он расслабленно улыбнулся.

***

Милена Ириновна и её сын сидели в холле детского психологического центра «Ромашка и букашка». Ей хотелось переименовать его в «Вонючая какашка», поскольку из туалета доносился соответствующий неприятный запах. Стены были покрашены в белый, под потолком был нарисован какой-то нелепый узорчик, повсюду висели мотивирующие цитаты в рамочках. Милена читала мотивирующие цитаты и мысленно придумывала на каждую из них ехидный, злобный ответ. Её трясло.

Сын выглядел крайне недовольным, его лицо выражало страшную гримасу. Трудно было поверить, что пятилетние дети вообще способны испытывать настолько глубокие мрачные эмоции. Он делал левой рукой волнообразные движения и прерывисто раскачивался взад-вперёд. На его кофточке красовалось огромное жирное пятно, но Милена абсолютно не переживала по этому поводу — уж очень сынишка любил валяться в грязи.

Рядом за стойкой ресепшена сидела молодая девушка, у которой одна рука была поддержана ржавой металлической конструкцией экзоскелета, а из живота торчала дренажная трубка, по которой стекала мутная коричневая жидкость в маленький пластиковый мешок. Это сильно контрастировало с её деловым костюмом: тонкие колготки, туфли на каблуках, бордовый пиджак, блуза с элегантным галстуком. У пиджака и блузы был обрезан один рукав для возможности использования экзоскелета, а трубка была продета между пуговиц. Её длинные волосы были закинуты на правую сторону, а левый висок был выбрит, пафосно сделанные огромные ногти были матового тёмно-коричневого цвета. На груди висел бейджик «Инна Инновна, приказчица».

— Хотите кофе, чаю, охлаждённой воды? Игрушку для ребёнка поискать?
— Не откажусь от кофе, только без всякого молока и сахара, чистое кофе, без всего, горячее. У меня аллергия бывает очень сильная…. Умеешь трахеотомию делать?
— Конечно. Если дитя начнёт бузить — у меня ещё и вязки есть. И укол с транквилизатором.
— А вы серьёзно настроены, да?
— Туркиш или американо? Короче… водой разбавить?
— Нет, хочу маленькую чашку, чтоб крепкий.
— Минуту.

Девушка отлучилась за дверь и через минуту принесла кофе. В коридоре было множество дверей. Из одной из них внезапно раздался жуткий, душераздирающий крик.

— Не переживайте. Ваша очередь подойдёт через двадцать минут. Васисуалий Антонинович задерживается по вине предыдущего клиента. Вас никто торопить не будет.

Девушка встала и зашла в туалет, плотно закрыв за собой дверь, а потом вернулась. Похоже, что она опорожняла дренажный мешок с жидкостью. Милене показалось, что вонь, царившая в коридоре, стала ещё сильнее. Крик повторился — Милена испытывала сильное желание ворваться в кабинет и причинить вред кричащему. Она продолжала мысленно высмеивать мотивирующие цитатки в рамочках и сосредотачивалась на кофейном запахе в своей маленькой чашке, чтобы отвлечься от гнетущей окружающей обстановки.

Через двадцать минут дверь открылась, из неё вышло двое человек, девочка лет десяти с зарёванным красным лицом, одетая в джинсовый костюм по моде ранних нулевых, и её мама, нарочито неряшливая, одетая в худи, с всклокоченными волосами и дёргающимся глазом. Мама рявкнула на дочку, поторопив её, и скоро они ушли.

Милена Ириновна и её сын Абдулла Махмудович зашли в кабинет психиатра и сели на продавленный серо-коричневый диван, а психиатр взгромоздился в большом крутящемся кресле, которое возвышалось над пациентами. Стены были выкрашены в белый цвет, на окнах стояли горшки с зеленью, на письменном столе стояла кружка с немытыми кругами после чая и засохшим пакетиком с прилипшим ярлычком. На стенах висели  несколько картинок в рамочках — типичные кривые изображения, сгенерированные нейросетью — жуткие цветы, которые будто бы пытаются тобой позавтракать.

— Меня зовут Васисуалий Антонинович. Вы описали мне проблему, я всё помню.
— Приятно познакомиться, да. Надеюсь, что вы мне поможете хоть как-то.
— Давайте я отведу сына в игровую комнату и побеседую лично с вами, хорошо?
— Да, только это входит в стоимость приёма?
— Конечно.

Маленький сынишка оказался в игровой комнате и сразу же полез в огромную длинную игрушечную трубу. Она лежала на полу и напоминала тоннель. В комнате резвились четыре ребёнка: один сидел на полу и катал машинку, другой ковырялся в головоломке, третий лежал лицом вниз на кресле-мешке. Четвёртым ребёнком стал маленький Абдулла Махмудович. Ему хотелось спрятаться от злобного, враждебного внешнего мира в маленькой узкой детской игровой трубе, которая казалась ему средоточием ясности и покоя. В углу комнаты с отсутствующим выражением лица сидела нянечка.

— Это Сильвия Васильевна, она очень опытная няня, зорко наблюдает за детьми. У неё тоже есть вязки и укол с транквилизатором. Не беспокойтесь.

Сильвия Васильевна подмигнула. Психиатр и безутешная мать вернулись обратно в кабинет, где остались вдвоём.

— Милена Ириновна, ваш ребёнок ничем не болен, просто он нейроотличный. Он не больной, он не такой как все. Знаете, вот есть люди с голубыми глазами, есть с карими, есть…

Милена Ириновна перебила врача:

— Что же это значит? Он в порядке? Да вы шутите! Он рисует на стенах какашками половые органы несуществующих людей. Я не знаю, как научить его чтению и печатанию. Он бормочет бессвязный бред и агрессивно кидается на окружающих. Я очень боюсь, что окажусь виновата и попаду в тюрьму. За что-то, что он может совершить.

Милена Ириновна закатала рукав и продемонстрировала след от укуса, обильно помазанный разноцветными дезинфицирующими растворами.

— Ему необходима сенсорная интеграция: утяжелённое одеяло, игрушки для стимминга, шумозащитная комната тишины, наушники с шумодавом, лечебные игры с нейропсихологом, прохождение особо сконструированных лабиринтов, лазание по верёвкам, занятия с дефектологом, релаксация… Но… — тут врач отвернулся на секунду и слегка замялся — я сейчас хочу поговорить не про малыша, а про вас. Я прочёл ваше письмо не по диагонали. Вы мне заплатили достаточно, чтобы я потратил своё время на вдумчивое чтение. Вы воспитываете сына практически в одиночку. Его отец изредка появляется, а потом снова исчезает. Платит алименты, но периодически, да и жить на эти суммы никак нельзя. Вы работаете сиделкой. Ваш труд очень важен, но получается, что на работе вы ухаживаете за бабулей, а дома ухаживаете за сыном. Это путь в пропасть. Вы заботитесь обо всех, а о вас не заботится никто. Поэтому я предлагаю следующее решение. Отправьте сына в интернат для детей с расстройствами потребления контента. Там о нём будут заботиться специалисты. Наша клиника с этим справится, мы скорейшим образом соберём все документы и определим его туда.
— Вы что, предлагаете сдать сына в детский дом?
— Детский дом — это совсем другое место. Там оказываются дети-сироты, у которых нет родителей, либо же родители не могут их воспитывать. А я говорю про интернат. У вас будет возможность навещать сына практически в любое время, ну разве что ночью нельзя. Вы сможете забирать его на пару дней в неделю домой, а потом возвращать обратно. С ним будут работать специалисты. Обученные люди, сиделки, воспитательницы. Которые научат его и чтению, и печатанию, и счёту. Порнозависимость у детей — это очень частое явление. И у вас явно тяжёлый случай. Ещё и нейроотличность. Одно накладывается на другое.
— Вы уверены, что это верный диагноз?
— Нет конечно. Я же психиатр. Только вот в чём дело. Предыдущий врач выписывал вам таблетки, целую гору таблеток. Я же предлагаю от большинства этих препаратов отказаться, пока у малыша не отвалилась печень. Заменить это на сенсорно-обогащённую среду, особую музыку, которая подаётся правильным способом в нежные ушки ребёнка, уход нянечек и специальное воспитание. Давать ему больше витаминов, всяких там мишек желейных подсовывать. Особое питание по особой схеме. Бассейн и джакузи. Массаж и медитации. Танцы и лечебная физкультура. Психотерапия в одиночку и группой. Смарт рекавери. И чтобы этим занимались обученные, повторяюсь, специально натренированные люди с железными нервами, которые постоянно сменяют друг друга, проходят регулярную психотерапию и тестирование. На предмет адекватности. При первых же признаках задолбанности, гнева или выгорания сотрудников мы отправляем их в отпуск. Принудительно. А не вы. Вы попросту его мать. У вас нет никакого образования для работы с такими детьми. Я вижу по вашему лицу, что вы на грани. Вам надо в отпуск. От собственного сына. Иначе вам крышка.

Милена Ириновна начала плакать. Из её глаза молча сочилась слеза. Ей было невыносимо больно это слышать. Ей хотелось выцарапать глаза ублюдку в белом халате, из верхнего кармана которого торчала ручка. Солнце садилось, и всё в комнате окрасилось приятным розово-золотистым цветом. Старый кондиционер прерывисто ревел и подвывал. Воздух имел слегка затхлый, пластмассовый привкус.

— Мне надо обдумать всё это и принять решение. Позвонить его отцу.

Ребёнок сидел в трубе в игровой комнате, и Сильвия Васильевна безучастно взирала на него. Кондиционер гулко гудел и грохотал. Дети резвились, развлекая друг друга и себя. Милена Ириновна вышла в коридор и нашла максимально уединённое место. Она достала телефон из сумки и развернула жарозащитный чехол. Экран не был разбит, она недавно меняла его и наклеивала защитное стекло. Она хотела позвонить отцу своего ребёнка, но в голове будто бы не осталось приличных слов — только одни ругательства. «Дурак ты, козлина, шайтан ты, сын осла, жуй морковку, ненавижу тебя...». Только через десять минут Милена немного успокоилась и нашла в себе силы позвонить Махмуду — отцу ребёнка. Он снял трубку.

— Привет. У меня к тебе новость. Психиатр предлагает мне сдать нашего сына в интернат, где о нём будут заботиться специально обученные люди. А я, типа, получается, не нужна. Я разваливаюсь на ходу, из меня сыпятся детальки, я кряхчу и охаю, ничего у меня не выходит, растяпа, разиня, дурында, свиноматка, тупая рожалка, неумелка.
— Эй, ты что? Как ты можешь такое говорить? Это наш сын, мы должны заботиться о нём…
— Тогда ты сам и заботься! Почему всё я должна делать, а? Куда ты меня привёл, зачем ты свалил, если уж так хочется быть отцом — будь, тебе никто не запрещает, не мешает.
— Я уехал из вашей жары в холодный климат. Мне не нравится обитать под кондиционером, чихать и кашлять от синтетического воздуха, подбирая сопли, ездить на осле и собирать воду в тазик.
— Ты поменял шило на мыло. Бегаешь по подвалам от воздушных тревог. У нас хотя бы над головой ничего не летает. А ты каждый день рискуешь быть убитым или очень сильно покалеченным. Ну зато без кондиционера! И да! Мы ездим на ослах, а ты гоняешь на собачьей упряжке. Особой разницы нет.
— Гренландия должна быть независимой. Мы не колония! Я готов жизнь положить, чтобы мы могли существовать сами по себе, без этих пиявок, высасывающих ресурсы.
— Так что важнее: сильная, независимая Гренландия или же твой сын, который дрочит несколько часов ежедневно, пока не вырубится, рисует письки на стенах какашками, воет и ноет, кусается, не умеет читать и печатать? Не надо было меня уговаривать рожать, если для тебя Гренландия важнее сына. Но нет, ты хотел наследника… Тоже мне граф.
— Так. Дорогая моя. Я урождённый гренландец. Меня распирает гордость от этого. Но сын… Что же мне делать? Давай вот как. Отправь его в этот интернат. На пару недель. За это время я передам дела, приеду к тебе, заберу нашего малыша. Я сам страдал от порнозависимости, но нашёл способ вылечиться. Это непросто. Но я смог. Сейчас очень много людей, которые жить не могут без письки на экранчике. Но знаешь что? Война вообще отлично лечит практически от всего. Ты живёшь одним днём, дышишь каждый раз как в последний.
— Ты дурачок. Урождённый, блин, гренландец. Курам на смех. А сын твой кто?
— Гренландия станет домом для него. Он научится не только читать, считать и печатать. Он будет стрелять из лука, рубить дрова, бегать с собаками, копать землю, лазить по деревьям. У нас тут настоящие деревья! У вас всё растёт на картофельных очистках, воде из кондея, какашках и моче. А наши растения питаются силой земли!
— Повторяю. Ты дурачок. А знаешь почему? Ты националист. Я вообще не знаю, каким образом ты на это купился. Я была очень во многих странах, прежде чем родила от тебя, дурачка, ребёнка и осела здесь. Люди везде примерно одинаковые и заняты примерно одним и тем же. Едят, спят, тусуются, общаются, работают, рожают и растят детей, сажают деревья, выращивают животных. Строют дома, города и деревни. Делают бизнесы, продают что-то друг другу. Независимо от национальности. А ты упёрся в свою Гренландию. Вот ты помнишь что-то про страну под названием Югославия? Или чей Крым?
— А ты интернационалистка. Для тебя где заснул, там и дом. Где тепло, там и родина. Хочешь прийти на всё готовое, раскрыть рот и хавать. А я готов отстаивать то, что мне дорого. А не жрать и спать, как ты выразилась. Смех! Люди прошлого тоже так думали, мол, поживём — увидим. Пожили. Увидели. Увидели, что были полными лохами, когда фурычили своими двигателями внутреннего сгорания в атмосферу. Увидели, что были дурачками, когда заворачивали всё в пластик. Поняли, что в реки, внезапно, нельзя сливать химикаты, что не нужно совершать трёхминутных авиаперелётов на частном самолёте, что не надо катать свои задницы на огромных ревущих от чрезмерной мощности чёрных джипах. Что не нужно каждые две недели покупать себе новую кофточку и к ней новую юбочку, а надо садиться на стульчик и зашивать дырки на одежде вручную.
— У тебя словесный понос. Успокойся. Выдохни. Пойди прогуляйся. Я понимаю, что у нас проблемы. Наш сын. Им надо заниматься. Над ним надо работать. Для тебя это, внезапно, новость. Ты думал, что наш ребёнок каким-то чудесным образом сам себя воспитает, сам себя всему научит. Но нет, это так не работает. Мы же не бродячие собаки. И не рыбки. Нам нужно воспитывать своих детей, заботиться о потомстве, а не метать икру.
— Это у тебя словесный понос. Короче. Две недели мелкий тусит в интернате для порнозависимых детей. Если там совсем плохо будет — разговор отдельный, действуем по ситуации. За это время я собираю свои манатки и приезжаю к вам сходить с ума от жары. Забираю мелкого и увожу. А ты делаешь что хочешь. Ты пять лет ухаживала за ним. Теперь пять лет моих.
— Звучит классно. Только вот в чём дело. Почему я должна тебе верить? Ты пять лет был непонятно где, а теперь хочешь приехать и всё порешать. С чего бы вдруг?
— А почему бы и нет. Люди меняются, жизнь меняется. И как я могу доказать тебе серьёзность своих намерений?
— Ну например. Купить билет на парусник или на подводную лодку. Прислать мне, мол, я билет купил, тыры-пыры. Если на паруснике будешь плыть, то отправляйся с западного берега Гренландии, чтобы не попасть под обстрелы. Кружным путём. Не знаю, сколько это займёт времени, но ты уж смоги, раз обещал. Никто тебя не заставлял это всё говорить. И да. Никто не заставлял тебя становиться отцом, а потом сваливать в закат, потому что, видите ли, от кондиционера сопли, а на улице жара. Можно было не парить мне мозг деторождением. Можно было вдвоём в Гренландию уехать. Миллион разных вариантов. А ты…
— Ну допустим. Я не лучший в мире отец. Надеюсь, что Абдулла Махмудович меня простит. И ты. Ты тоже меня простишь. Или не простишь. До связи.

Он повесил трубку. Милена Ириновна подумала, что такое завершение разговора было не очень вежливым, но вероятно, что в недоделанного папашу летел дрон-камикадзе, набитый взрывчаткой. Человечество прекратило использовать самолёты по причине глобального потепления, но потребность в путешествиях никуда не делась. На короткие расстояния можно было доехать на осле или лошади, электрическом автобусе или поезде. Куда сложнее были длинные путешествия. Для этого использовали парусники — суда с ветровым парусом и солнечной батареей или атомные подводные лодки. Парусник был медленным и ненадёжным способом, а подводные лодки были дорогими, но позволяли добираться быстрее.

Милена Ириновна больше всего на свете хотела перестать видеть какашки своего сына. Она любила ребёнка, но не могла заставить его нормально пользоваться унитазом. Он постоянно что-то делал не так, и ей приходилось убирать отходы его жизнедеятельности. Иногда она звала для этого соседскую собаку, которая с радостью слизывала экскременты. Но не всегда. Порой даже ей было противно.
«Да, надо действительно сдать сына в интернат, пожить для себя, а потом попробовать отдать ребёнка отцу. Пусть будет что будет. Мы вдвоём его родители. У него столько же прав, сколько и у меня. Пускай он помешан на Гренландии. Чем это плохо? Да, мне это кажется полной глупостью. Ну и что. Да, есть риск, что ребёнок умрёт на войне. Но могу ли я гарантировать, что в моей стране всегда будет мир, и что мелкому не придётся брать в руки автомат? Нет, не могу. И если война начнётся, то я ничего не смогу с этим сделать. Стану беженкой, стану солдаткой, ну не знаю, посмотрю. Может быть, стану генералом, поведу в бой целую армию, словно Жанна д’Арк. А может начну топить за пацифизм и совать ромашки в дула ружей. Посмотрим, посмотрим».

Милена Ириновна вернулась в комнату, где сидел её сыночек. Сильвия Васильевна сидела с таким же каменным выражением лица и взирала на играющих вокруг детей. Один из них тянул её за юбку, но она не обращала никакого внимания, будто ничего не происходило. Её отрешённость казалась оком бури, чем-то магическим, непостижимым. И — что главное — дети были в абсолютном порядке. Её образ ну никак не увязывался с представлениями о хорошей воспитательнице, но факт есть факт. С детьми всё хорошо.

Васисуалий Антонинович встретил Милену в коридоре:

— Ну что? Вы приняли какое-то решение? Повторюсь, что наша клиника может отправить Абдуллу в лечебный центр-интернат бесплатно. В самое ближайшее время. Повторюсь, что это не детский дом, а лечебный центр, откуда ребёнка в любой момент можно забрать.
— Да. Я поговорила с его отцом. Мы согласны на ваше предложение.
— Хорошо. Тогда до встречи. Ждите звонка от Инны Инновны.
— До свидания.

Недовольный Абдулла Махмудович вылез из игрушечной трубы в злой, враждебный мир, где злые взрослые ежечасно что-то требовали от него. Не смотреть порно, быть чистым, не играть с какашками, быть аккуратным, соблюдать тысячи каких-то правил, запретов, смысл и мотив которых был абсолютно непонятен для малыша. Ему хотелось получать удовольствие, бесконечно смотря на занимающихся сексом людей на экране виар-очков, иногда прерываясь на еду и сон. Он не понимал, что ради добычи еды необходимо тяжело работать, не соображал, что надо платить за электричество. И секса, что самое главное, настоящего секса с людьми из плоти и крови он не хотел ни капли. Эта порнография была сделана нейросетями. Порой она была ужасающе низкокачественной: то у мужчины было два ануса, то у женщины три глаза, люди сплетались в бесконечный человеческий клубок. Их рты были перекошены, руки раздваивались, ноги искривлялись, но это доставляло Абдулле Махмудовичу дополнительное удовольствие. Он знал и понимал, что никто в реальности не занимается сексом. Люди прошлого занимались сексом и снимали это на камеру — а теперь этого не требовалось. Нейросети, обученные на миллионах порнографических роликов и картинок, могли выдавать всё что угодно в любом количестве в формате бесконечного потока.  И именно это было наивысшим для него кайфом. Удовольствие из воздуха. А кем были те самые порноактрисы и порноактёры из прошлого? Скучными мясными людьми. Они потели и кряхтели. И что с ними теперь? Они мертвы — за редкими исключениями. Нейросети, генерирующие порнографию, обучались на порнороликах, люди, снимавшиеся в которых, умерли. Просто в силу старости. Абдулла Махмудович обожал порно и ненавидел мир вокруг. Он любил свою маму, но она была с ним порой жестока. Он не понимал, насколько ей тяжело работать, чтобы содержать и воспитывать ребёнка, насколько дорого платить за жильё и лекарства, насколько тяжело искать психиатров, отсеивая негодных. Новость, что он перестаёт пить таблетки, обрадовала Абдуллу. А переезд в интернат — это было что-то новое. Абдулла Махмудович не знал, что ему делать. Это был шаг в неизведанную пропасть. Мама хочет его бросить? Что это вообще значит? Непонятно…

Сегодня был последний день дома. Мама складывала вещи. Ему хотелось посмотреть порно, но было как-то грустно от мысли о расставании с мамой. Неизвестность и радовала, и пугала, а мамино тепло казалось одновременно и близким, и невыносимо далёким. Мама выглядела уставшей. Визит к психиатру был дорогим — Милена Ириновна с горечью чувствовала, что ей придётся отложить посещение столовой, где подавали её любимое блюдо из настоящего мяса, что нужно поменьше и послабее включать кондиционер.
— Сынуля! Если с тобой произойдёт что-то плохое — дай мне знак. Моргни три раза. Так, чтобы я заметила, чтобы я видела.
Абдулла запомнил это. «Мама. Любимая мама. Конечно же мама знает, что я не смотрю людям в глаза. Конечно же мама знает, что стеклянная бездна затягивает на самое дно ранимую душу Абдуллы. Мама, я подам тебе знак. На свете нет других людей, которым я смогу моргнуть три раза. Только маме я смогу посмотреть в глаза и моргнуть три раза». 

Продолжение следует... Жду ваших рецензий...