Гл. 10. Ч. 16. А. Н. Хвостов

ВЕЛИКИЙ ПРАВЕДНЫЙ СТАРЕЦ СТРАСТОТЕРПЕЦ ГРИГОРИЙ

Григорий Ефимович Распутин-Новый

Глава 10

Месть врага рода человеческого

16. Алексей Хвостов. Организация покушения на старца Григория. Слухи о шпионаже (годы 1915-1916).



Личности А. Н. Хвостова уже было уделено внимание в Главе 9 «К вопросу о назначении министров». Речь шла о том, каким образом он оказался в высшем эшелоне власти, и о том, что Хвостов сменил личину, как только взошёл на свой политический олимп. Приглянулся он мнимыми качествами решительного, смелого политика и верноподданного царского слуги, а прославился двуличием, честолюбием, интриганством.

Деятельность министра внутренних дел А. Н. Хвостова интересна тем, что позволяет чётко и ясно представить совершенно ненормальный и в то же время абсолютно искусственный характер обстановки, сложившейся вокруг имени Григория Ефимовича Распутина-Нового, раскрывает всю тяжесть и отвратительность той атмосферы бесконечных выдуманных обвинений, прямых угроз и действительной опасности, в которой приходилось ему пребывать уже не только в Петрограде, но и везде, куда бы он ни пожелал удалиться.

События, описываемые ниже, продиктованы не только личными мотивами, но и вмешательством некоей силы, которая координировала направление деятельности Хвостова против Распутина. Речь идёт об обвинениях в шпионаже. То, что Григорий Распутин был избран мишенью в игре «по-крупному», где на кон ставились государственные интересы, свидетельствует о масштабе его личности. Мелких пешек в такие комбинации не вовлекали. Обвинение в шпионаже являлось крайним, радикальным средством уничтожения противника, когда иные способы уже не срабатывали. Это средство применялось по отношению к особому кругу личностей, которых нельзя определить, как крупные политические фигуры, и которые, тем не менее, таковую роль играли в силу своего положения и своих внутренних убеждений. Речь идёт о группе людей, составлявших ближайшее окружение Императора, образно говоря, той цитадели, которую в истории принято обозначать «тёмные силы». Это, прежде всего, сама Государыня Императрица Александра Феодоровна и её верные друзья: Григорий Ефимович Распутин-Новый, Анна Вырубова. Остальные обвиняемые, мнимые «шпионы», как то: полковник Мясоедов, генерал Сухомлинов, Манасевич-Мануйлов, банкир Рубинштейн, Манус — имели второстепенное, или, точнее, вспомогательное значение, служили приступочками, по которым подбирались к основной цели.

Назначение Б. В. Штюрмера премьер-министром повлекло за собой цепочку событий, имевших самые печальные последствия и для Григория Ефимовича, и для Русского Самодержавия в целом.  И дело здесь вовсе не в личности премьер-министра Штюрмера. Такое впечатление, что кем-то был отдан сигнал для начала нового витка мощного наступления на позиции Царской России, но не на внешнем, а на внутреннем фронте.  Все дальнейшие события связаны с именем исполнявшего обязанности министра внутренних дел А. Н. Хвостова, чьи подлинные интересы и амбициозные планы явились полной неожиданностью для Их Величеств.  Внезапно проступившая нравственная личина Хвостова, отмеченная нескрываемым авантюризмом и совершенной беспринципностью, полностью противоречила тому имиджу, который удалось ему внушить вначале своей политической карьеры. Внешняя канва событий хорошо известна. Как выяснилось, Хвостов сам мечтал занять высший министерский пост, тогда как место министра внутренних дел отводилось Белецкому. Хвостов, оскорблённый назначением на пост премьер-министра не его самого, а Штюрмера, считая, что его обошли, и обвиняя во всем Григория Распутина, решил отыграться на Распутине, выместить на нём накопившуюся злобу и отомстить всем.

Как всегда, лаконично и точно, суть произошедших событий изложена Анной Александровной Танеевой (Вырубовой) в книге «Страницы моей жизни»: «Хвостов производил неприятное впечатление. С первых же дней он познакомился с Распутиным, надеясь посредством этого знакомства приобрести доверенность Их Величеств. Он спаивал его, заставляя его выпрашивать всевозможные милости. Когда же тот наотрез отказался, решился с помощью своего товарища Белецкого и известного расстриженного монаха Илиодора устроить покушение на Распутина. Последний [Илиодор] выдал обоих, министра и его товарища, прислав со своей женой все документы и телеграммы Хвостова. После этого он был отстранён от должности». [424]

В назначении Хвостова много странного. Как много странного и в поведении Хвостова, того, что трудно объяснить просто нравственной беспринципностью. Во-первых, как известно, кандидатуру Хвостова активно «раскручивали». Главную роль в этом сыграл князь Андроников — личность весьма загадочная. До сегодняшнего дня остаётся невыясненным вопрос, чьи интересы он представлял, стоял ли кто за его спиной, и каковы подлинные мотивы его деятельности.  Хвостов, облечённый Андрониковым в парадный костюм верного царского слуги и искреннего почитателя царского Друга, появился как раз в тот момент, когда именно в таком человеке так нуждались Их Величества. Но, как станет ясным, из дальнейшего изложения, фигура Хвостова была несамостоятельна. За ним стоял не только князь Андроников в качестве политического толкача, за Хвостовым, как оказалось, стояли деньги и соответственно интересы тех, кто этими деньгами снабжал Хвостова. Именно их интересы — интересы своих подлинных патронов и отстаивал Хвостов. Кто же они? В попытке дать ответ на поставленный вопрос, проведём анализ появившихся на эту тему публикаций. Но сначала ответим на другой вопрос: кому было выгодно убрать Распутина?

В устранении старца Григория тесно смыкались интересы Великих князей с интересами «союзников», а также тех международных сил, кто был кровно заинтересован в изменении политического строя России. Для всех этих сил, кто выступал единым фронтом по вопросу введения демократической конституции, создания правительства «народного доверия», ответственного перед Думой («ответственного министерства»), кто сопрягал эти вопросы с предоставлением России военных займов, с поставками боеприпасов и вооружения, кто шантажировал этим русского Царя — для всех этих сил Григорий Распутин являлся мощным политическим препятствием на пути проведения их губительных планов.

Теперь вернёмся к Хвостову. После назначения Штюрмера А. Н. Хвостов совершенно неожиданно и с маниакальной настойчивостью предпринял ряд неудавшихся попыток скомпрометировать Григория Ефимовича, шантажируя его сфальсифицированными уголовными делами. Не достигнув никакого результата, Хвостов пытался инсценировать драку, с тем, чтобы жестоко избить Григория Ефимовича и заставить его надолго удалиться из Петрограда для лечения — ничего не получилось. Затем последовала попытка отравления — вновь неудачная. Всякий раз Хвостов привлекал агента Комиссарова, который должен был охранять Григория Распутина. Далее министр внутренних дел Хвостов попытался организовать паломническую поездку старца Григория в Сибирь с тюменским игуменом Мартемианом. Цель — заманить в ловушку, напоить и сбросить Распутина с поезда. Григорий Ефимович уклонился от этой поездки. Тогда Хвостов решает вовлечь в дело Труфанова, проживавшего в Норвегии, и через его людей покончить с Распутиным.

С Труфановым Хвостов вёл переговоры по поводу написанной им против Распутина и Императрицы книги, основанной на гадких, грязных вымыслах, подложных письмах и телеграммах. В город Христианию, где находился Труфанов, Хвостов посылает корреспондента Ржевского, чтобы на месте обсудить все детали, снабжает его письмами к Труфанову и фальшивыми документами для переезда через границу. Однако товарищ министра внутренних дел Белецкий и полковник Комиссаров, не желая принимать участия в грязном деле физического устранения Распутина, т. е. убийства, решили воспрепятствовать планам Хвостова. Решимость Белецкого была обусловлена ещё и тем, что в конце 1915 года Государь, как сообщает Спиридович, на высочайшей аудиенции поблагодарил лично Белецкого за его заботу о Григории Ефимовиче. Белецкий на поверку оказался человеком, н чуждым благородства и не посмел совершить бессовестный, неблагодарный поступок. Комиссаров также хорошо знал старца Григория, т. к. был его личным охранником. К тому же оба были прагматиками, и скрупулёзно взвешивали свои выгоды. Как бы то ни было, но вероломство Хвостова было не по душе обоим. Поэтому они решились расстроить весь злодейский замысел. С этой целью был собран компромат на Ржевского. Его перехватили на границе, предъявили ему обвинения в мошеннических операциях по Красному Кресту, и под страхом высылки в Сибирь получили от него признательные показания. Через друга Ржевского, корреспондента Гейне, вся история стала известна Симановичу, а затем и Григорию Ефимовичу, который пришёл в ужас от чудовищных планов своих мнимых друзей и защитников. Григорий Ефимович вынужден был поставить в известность Анну Александровну Вырубову и через неё просить помощи в защите своей жизни у самой Императрицы. Анна Александровна по повелению Государыни обратилась за помощью к помощнику военного министра генералу Беляеву. Тот, в свою очередь, переговорил обо всём по телефону с начальником департамента полиции — Белецким.

Подробно об этом рассказывает генерал А. И. Спиридович: «Во дворце были встревожены. Государь находился в ставке. Дворцовый комендант отсутствовал. К кому же обратиться, если министр внутренних дел, органы которого охраняют Старца, сам организует убийство? Дамы решили искать защиты у помощника военного министра генерала Беляева, которого Вырубова знала по Петрограду. Беляев был вызван во дворец 6 февраля. Белецкий, узнав о тревоге Распутина, приказал вновь поставить охрану около Старца.

6 февраля вечером генерал Беляев явился в Царскосельский дворец. Его провели в гостиную. К нему вышла Вырубова. На костылях, взволнованная, перепуганная, она просила генерала охранять Распутина, которого хотят убить. Рассказала, кто именно. Она плакала. Генерал был поражён и старался, как мог, успокоить Анну Александровну. Вскоре вышла Императрица. Спокойная, холодная, величественная Царица рассказала генералу, какую большую дружбу питает она к Анне Александровне, как та расстроена и как она хотела бы помочь подруге. Её Величество ни слова не проронила о Старце и только прибавила, что ей было бы приятно, если бы генерал помог подруге. Императрица подала руку. Аудиенция была окончена. Гоффурьер проводил генерала. Удивлённый до крайности всем происшедшим, генерал Беляев, вернувшись в Петроград и посоветовавшись с кем надо, понял, что это не его дело. Генерал переговорил по телефону с Белецким и последний уверил генерала, что примет все меры, чтобы охранять Распутина, и что предполагаемый убийца ему известен и будет арестован». [425]

Излагая события тех дней, А. И. Спиридович пишет: «В ночь с 6 на 7 февраля [1916 г.] по приказу Белецкого охранное отделение произвело обыск у Бориса Ржевского и арестовало его. При обыске было найдено письмо Ржевского к министру Хвостову о переговорах Ржевского с Илиодором по поводу Распутина». [426]

Хвостов постарался оправдаться перед Царём и на высочайшей аудиенции дал объяснения по поводу новой попытки покушения на жизнь Григория Ефимовича. Как пишет А. И. Спиридович: «Расстроенный началом этого скандала, Государь принял 10 февраля министра Хвостова, который освятил его так, как было выгодно ему, и обманул Государя в полной мере». [427]

Хвостов подготовил доклад о старце Григории — «настоящий обвинительный акт против Распутина», но не решился передать его Государю во время высочайшей аудиенции. Этот доклад накануне ночью был составлен в охранном отделении на основе сфальсифицированных документов, которыми располагало охранное отделение. Доклад был подписан начальником охранного отделения генералом Глобачёвым и начальником личной охраны старца Григория — полковником Комиссаровым. Во всём случившемся Хвостов перед Государем обвинил Белецкого.  Самому же Белецкому сказал, что «Государь принял доклад, очень рассердился на Распутина и имел крупный разговор с Царицей по поводу Распутина тут же в соседней комнате». Белецкий, заподозрив неладное, умудрился проверить портфель шефа, в коем и обнаружил оба экземпляра доклада, убедившись тем самым, что Хвостов беззастенчиво лгал.

Этот случай весьма примечателен, поскольку помогает понять, как легко на страницы воспоминаний некоторых современников проникали небылицы. Попытку создать одну из них поневоле разоблачил Белецкий. Из той же серии рассказ Герасимова о докладе Столыпина Царю по поводу Распутина (1911 г.), а также красочное описание реакции Государя на подобного рода доклад, сделанный в 1915 г. Джунковским. Сюда же можно отнести рассказ Макарова, переданный Коковцовом в своих воспоминаниях, о том, как Государь повёл себя, увидев предоставленные ему гектографические копии писем, якобы, Государыни к Распутину.

В тот же день Государь Император Николай II покинул Царское Село и отбыл на фронт. В письме Государю от 10 февраля 1916 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна так прокомментировала события: «Мы с Аней пережили тяжёлые дни вследствие этой истории с нашим Другом, и не было никого вблизи, чтоб подать совет. Но она держалась хорошо и мужест¬венно во всём этом, даже выдержала отвратительно-грубый разговор с Воейковым в понедельник. Я, в самом деле, теперь за неё встревожена, так как она уразумела, в какую скверную историю её старались втянуть Хвостов-евреи, и только для того, чтобы произвести скандал перед Думой, — всё так тенденциозно!» [428]

Григорий Ефимович также был крайне расстроен и подавлен всей этой «скверной историей» (слова Государыни). Его нервы были на пределе, и, как пишет Государыня Александры Феодоровна Государю в письме от 11 февраля 1916 г., «в своём теперешнем состоянии Он кричит на неё [Анну Вырубову] и ужасно раздражителен. Но сегодня солнце, поэтому надеюсь, что Он опять стал таким, каким был всегда. Он боится уезжать, говоря, что Его убьют. — Ну, посмотрим, какой оборот Бог даст всему этому!» [429]

Не мудрено, что нервы Григория Ефимовича были сильно расшатаны, если учесть сколько усилий было приложено его врагами, начиная с 1907 года, чтобы довести его до такого состояния. С возвращением в Петроград после ранения его буквально травили, как зверя. В рассматриваемый период времени пик травли приближался к своему апогею.

13 февраля 1916 г. вышел высочайший указ о назначении сенатора Белецкого иркутским генерал-губернатором. Однако это назначение так и не состоялось, и здесь не обошлось без козней Хвостова. С его стороны это была месть своему бывшему сотруднику. Но главное внимание министра внутренних дел привлекал все же не Белецкий.

Вся история послужила поводом для Хвостова первым начать активно распространять слухи, что Григорий Распутин — немецкий шпион. Вряд ли это было сделано просто в отместку Григорию Ефимовичу. Рассмотрение всей ситуации в её полноте, заставляет прийти к выводу, что это был заранее рассчитанный ход, если и не Хвостовым, то кем-то ещё, кто стоял за его спиной. Ведь всё внимание Хвостова было сосредоточено исключительно на Распутине. Трудно объяснить это простой неадекватностью. Тогда бы он выплёскивал свою неадекватность в пространство без всякой системы. Но система была. «Человек без сдерживающих центров» строго направлял свою бурную энергию по вполне определенному руслу и на вполне конкретную цель — Григория Распутина.

В борьбе с Распутиным Хвостов попытался привлечь на свою сторону крупную фигуру из царского окружения, каковым являлся начальник Дворцовой охраны генерал-майор А. И. Спиридович. Хвостов вознамерился, что называется, вскрыть перед ним карты. Чтобы решиться втянуть в орбиту преступной деятельности против Распутина столь высокопоставленного полицейского чиновника, надо было иметь достаточно мощный стимул, вескую мотивацию. Простой обидой такого рода действия объяснить сложно. Это были отчаянный, рискованный шаг, чрезвычайные меры, поскольку генерал Спиридович был человек долга, бескомпромиссный, преданный Государю.

26 февраля 1916 г. состоялась встреча генерала Спиридовича с министром внутренних дел Хвостовым, на которой Хвостов вдруг откровенно признался в том, что пытался убить Григория Распутина, а также в том, что под видом охраны ведётся тщательное филерское наблюдение, и на основе данных наблюдения ясно, что Григорий — немецкий шпион. Объявив об этом, Хвостов бросил на стол перед Спиридовичем папку с собранным компроматом на Распутина.

Ответ генерала А. И. Спиридович Хвостову был совершенно невозмутим и по-военному лаконичен: «Ваше превосходительство, со шпионажем трудно бороться, когда не знаешь, где он, когда не знаешь за кем смотреть. Но если известно хоть одно лицо к нему причастное — нет ничего легче раскрыть всю организацию. Благоволите сообщить в контрразведывательное отделение главного штаба, генералу Леонтьеву, дайте имеющиеся у вас сведения, и я уверен, что в течение недели-двух вся организация будет выяснена, и все будут арестованы вместе с Распутиным. <…>

Такого простого, но твёрдого ответа Хвостов не ожи¬дал. Он как-то беспокойно заёрзал на своём шикарном кресле. Его пальцы менее решительно барабанили по рапортам. Он что-то довольно несвязно стал объяснять мне /Спиридовичу/ и, наконец, поднялся. Аудиенция окончилась». [430]

Передача в контрразведку филерских раппортов о «шпионстве» Распутина так и не состоялась. Не потому ли, что собранные «сведении» не имели никакой практической ценности, т. к. были сфабрикованы охранным отделением. Неизбежен вывод, что и всем остальным филерским донесениям о поведении Григория Распутина-Нового, на которые так любят ссылаться его враги — грош цена в базарный день.

По поводу встречи с Хвостовым Спиридович пишет: «Министр произвёл на меня удручающее впечатление, ведь его сплетня, что Распутин шпион, метила дальше. Ведь это всё из той же серии: измена, сепаратный мир и т. д. И это творит министр внутренних дел. Какая низость, какая подлость!

Когда Воейков принял меня, я доложил о своём разго¬воре с Хвостовым, доложил о том, что Распутин назван немецким шпионом. Я особенно подчеркивал то, что у меня с Хвостовым нет никаких иных отношений, кроме официальных. Его сведения о причастности Распутина к шпионажу требуют немедленного разъяснения, так как Распутин иногда посещает дворец. Генерал Воейков слу¬шал внимательно. При мне он вызвал одного из высших чинов своей канцелярии и приказал немедленно, сослав¬шись на доклад генерала Спиридовича, запросить офи¬циальным письмом министра внутренних дел, какие у него имеются данные о причастности Распутина к шпионажу и какие он, министр внутренних дел, принял по этому поводу меры.

Хвостов ответил дворцовому коменданту, что никаких сведений о причастности Распутина к шпионажу у него не имеется, что, очевидно, генерал Спиридович чего-то не понял или перепутал, почему и произошло видимое недоразумение». [431]

Последняя фраза Хвостова, инспирировавшего всю кампанию о шпионаже Распутина, ставит точку в этом вопросе. Вопрос оказался пустым, но гнусные слухи были пущены. В этом, конечно, и состояла цель всей деятельности Хвостова — распустить слухи, сформировать общественное мнение.

Подлинное отношение Григория Ефимовича к вопросу о продолжении войны заключается в его словах, переданных Манасевичем-Мануйловым на допросе в Ч.С.К.: «Распутин говорил: «Если бы я был в начале войны, войны бы не было. Но раз уж начали, надо вести её до конца. Если ссора — ссорьтесь, а полуссора — это опять будет ссора». Григорий Ефимович опроверг гнусные слухи относительно Государыни и подтвердил, что и она твёрдо стояла за продолжение войны до победы. Он говорил: «Она [Государыня] страшно стоит за продолжение войны. Но были моменты, когда она плакала, думая о том, что её брат ранен или убит»». [432]

Не только Григорий Ефимович, но и все, знавшие Государыню Императрицу Александру Феодоровну, были едины в оценке её отношения к войне. О том же свидетельствует в частности флигель-адъютант Н. П. Саблин: «Государь был сторонником доведения войны до победы, также относилась к войне и Государыня». [433]

Закрепить в общественном сознании тезис о шпионаже — являлось важнейшим этапом устранения старца Григория. Достаточно сказать, что именно мотивировкой о «шпионской деятельности Распутина», прежде всего, и оправдывал совершённое злодеяние князь Феликс Юсупов в своих мемуарах, выставляя себя и своих подельников спасителями отечества, свершивших «патриотический акт». Недаром Царица Александра Феодоровна и её самые близкие друзья считали, что следующей жертвой «спасателей» станет сама Государыня Императрица, как и её ближайшая подруга Анна Александровна Танеева (Вырубова), также обвинённые «общественностью» в шпионаже.

26 февраля, перед тем, как принять генерала А. И. Спиридовича, А. Н. Хвостов встретился с редактором газеты «Новое время» М. А. Сувориным и редактором газеты «Речь» И. В. Гессеном.  Поскольку многие критики Григория Распутина ссылаются на показания А. Н. Хвостова, как на источник достоверной информации, а сам А. Н. Хвостов выступает в роли некоего эксперта, посвящённого в тайны Распутина, позволим самому А. Н. Хвостову высказать своё особо ценное и правдивое мнение, которое он оказывается ни от кого не скрывал. Приведём содержание беседы, переданное И. В. Гессеном — тем человеком, кто принимал в ней непосредственное участие. 

«Со времени войны в Петербурге было образовано всероссийское общество редакторов газет. Ввиду того, что военная цензура страшно свирепствовала и так как вообще повременная печать испытывала различные затруднения, мне, в качестве представителя общества, постоянно приходилось обращаться к министрам с ходатайствами и жалобами.

26 февраля 1916 г. вместе с товарищем председателя Общества М. А. Сувориным мы посетили министра внутренних дел А. Н. Хвостова по делу об изменении некоторых параграфов устава Общества.

Мы застали в приёмной несколько лиц, ожидавших министра, но минут через пять, когда из кабинета вышел какой-то генерал, были приглашены к А. Н. Хвостову — мы.

Уродливо толстый, с милым лицом и горящими глазами А. Н. Хвостов принял нас весьма любезно и предупредительно.

Рассказав министру в двух словах, что со стороны Департамента Полиции не встречается препятствий к удовлетворению нашего ходатайства об изменении устава, но что оно задерживается в Главном Управлении по делам печати, мы получили быстрый и решительный ответ, что А. Н. Хвостов сегодня же скажет по телефону сенатору Судейкину о скорейшей посылке удовлетворительного ответа.

— У нас задерживающим центром может быть только Департамент Полиции, — прибавил министр. — Раз с его стороны нет препятствий, то со стороны Главного Управления нет никаких оснований задерживать Ваше ходатайство.

Таким образом, в две минуты, цель нашего посещения была достигнута. Поблагодарив Хвостова и прощаясь с ним, я спросил министра, что есть правды в тех чудовищных слухах, которые ходят по городу.

— Каких слухах, — притворился Хвостов непонимающим.

— Если Вы не догадываетесь, каких, — то нам остаётся ещё раз поблагодарить Вас и раскланяться.

— Да нет, позвольте! Что Вы имеете в виду?

— Очевидно, мы говорим о Ржевском и Распутине.

— Ах! Вот о чём! Это Вас интересует. Извольте! Я Вам расскажу.

И пригласив нас сесть за круглый стол, на котором лежало какое-то «дело», министр сам уселся верхом на стул и около двух часов рассказывал историю Распутина-Ржевского.

— Ржевского, — сказал он, — я узнал в Новгороде, когда был там губернатором; его направили ко мне его хорошие знакомые с просьбой оказать ему какую-то помощь. Правда, мне было и тогда уже известно, что Ржевский судился за ношение неприсвоенной формы. Ну, ведь это преступление не Бог весть. Я решил помочь голодному человеку, я пристроил его к издававшейся тогда Барачем (Видный деятель союза русского народа — прим. Гессена) газете в качестве сборщика объявлений; но в первый же день Ржевский растратил три рубля и был прогнан. После этого я потерял его из виду, но слышал, что он стал журналистом, весьма бойким, что ему удалось проникнуть в келию Иллиодора, когда тот был заточён в монастыре, и напечатать в газетах беседу с монахом. Мало того, вы, конечно, помните знаменитую статью в «Биржевых Ведомостях» — «Мы готовы», появившуюся перед войной и наделавшую столько шуму. Эта статья тоже была написана Ржевским, под диктовку Сухомлинова, в присутствии казнённого шпиона Мясоедова. И вот когда я был назначен министром, мне сообщили, что Ржевский добивается свидания со мной по какому-то делу; справившись, чем он теперь занимается, я узнал, что он поступил в ряды болгарской армии во время балканской войны, получил там знаки отличия, а теперь работал в качестве помощника уполномоченного Красного Креста и при том на всех фронтах. В виду таких сведений я согласился принять Ржевского. На приёме он мне сообщил, что может оказать русскому правительству большую услугу, убедив Иллиодора отказаться от выпуска сочинённой им книги, компрометирующий наш Двор, и особенно Наследника Цесаревича. Его предложение показалось мне весьма приемлемым, тем более, что мы имели сведения о том, что немцы собирались использовать заключающиеся в этой книге сведения для распространения их путём разбрасывания в наши окопы прокламаций с аэропланов. Имея однако в виду прошлое Ржевского, я сказал ему, что денег вперёд дать ему не могу, так как я ему не верю, и что нужно устроить так, чтобы платить Иллиодору после того, как книга будет уничтожена. Ржевский согласился и вопрос шёл только о том, чтобы дать ему некоторую сумму вперёд на необходимые расходы. Эту сумму брать из Департамента полиции я не хотел, так как за всё время своего управления министерством я не подписал ни одной ассигновки на секретные фонды и, если бы теперь я это сделал впервые для Ржевского, то обратил бы общее внимание на то дело, которое нужно было сделать в большой тайне. Поэтому я решил написать министру финансов письмо о выдаче Ржевскому иностранной валюты на пять тысяч рублей. Вот этим письмом и хотят теперь воспользоваться, как уликой против меня, но вы, конечно, понимаете, что если бы министр внутренних дел решился на какое-нибудь преступное деяние, то он не оставлял бы такого яркого следа как официальное письмо. Но так как я действовал в глубоком сознании своей правоты, то мне не приходилось задумываться над выдачей Ржевскому валюты, хотя это законом и воспрещено. Ржевский поехал в Норвегию, но по дороге, к сожалению, наскандалил: какого-то жандарма обругал хамом и т. п. Когда же по этому поводу был составлен протокол, Ржевский заявил, что он является моим чиновником и имеет важную миссию. Ну, хорошо. Протокол был составлен. Как же вы думаете, кому он должен был немедленно быть предоставлен, если действительно Ржевский мой чиновник и поехал по моему поручению. Ответ ясен. А в действительности протокол был от меня скрыт и узнал я о нём много времени спустя, когда Ржевский был уже арестован. Когда Ржевский вернулся, он мне сообщил, что дело с Иллиодором он уже устроил и при том так, что Иллиодору не надо платить сразу всех денег, а по пять тысяч рублей за год молчания: прошёл год молчания — получи пять тысяч рублей, ещё год — ещё пять тысяч рублей, ну, а там, когда война кончится, печатай, что хочешь.

Между тем ко времени возвращения Ржевского в Петербург, ко мне стали поступать заявления с фронта о том, что Ржевский обвиняется в самых разнообразных преступлениях — шантажах, растратах, мошенничествах и т.д. Возник вопрос об аресте Ржевского и вот тут его кто-то предупредил о предстоящем обыске. Узнав об этом Ржевский, чтобы как-нибудь спастись, решил написать Распутину, что я подготовлял покушение на его жизнь через посредство Иллиодора; так как я своих чувств по отношению к Распутину не скрывал, и направо, и налево открыто говорил, что ему было бы лучше состоять при Царе Небесном, чем при царе земном и, так как после покушения, произведённого на него этой глупой бабой (во время пребывания Распутина на родине в Сибири, на него было сделано неудачное покушение — прим. Гессена), Распутин стал чрезвычайно подозрителен, то он всему и поверил. Между тем, благодаря тому, что Ржевский был предуведомлён об обыске и аресте, все документы, уличающие его, были уничтожены и, напротив, все документы, которыми он надеялся меня скомпрометировать, были подобраны и находились на самом видном месте, — приходи, получай. Между прочим, при обыске у него было найдено запечатанное письмо на моё имя. Как вы думаете, что должны жандармы сделать, найдя письмо, запечатанное на имя шефа жандармов? В зубах они должны доставить его немедленно шефу жандармов, как реликвию оберечь его, а они письмо это вскрыли и подшили его к делу.

После этого я узнаю, что против меня возбуждается какое-то расследование; я прошу царя об аудиенции — мне отказывают; тогда (— тон приобретает игривый характер —) я размышляю, что я ведь не только министр, а ещё и член Гос. Думы и ношу придворное звание, поэтому я должен всё подробно сообщить с одной стороны председателю Гос. Думы, с другой — министру Императорского Двора. К последнему я успел съездить и рассказать, но к председателю мне уже не пришлось ездить, потому что меня немежденно приняли в Царском.

Министр на этом остановился, и мы ему задали вопрос:

— Так значит на этом всё дело и кончилось?

— Да, — ответил А. Н. Хвостов — кончилось, но засим Иллиодор прислал телеграмму на имя Распутина; если вас интересует, то вот она, — и из лежащей перед ним на столе папки министр вынул бумажку, на которой была написана копия упомянутой телеграммы приблизительно такого содержания: «Григорию Распутину. Петроград. Гороховая № 62. Имею убедительные доказательства покушений высоких лиц твою жизнь. Пришли доверенное лицо. Труфанов.».

— Ну, и что же было после получения этой телеграммы?

— После той телеграммы, — отвечал А. Н. Хвостов, — стали искать доверенное лицо для производства расследования и, наконец, нашли его. Это лицо Вам вероятно не безызвестно, — это генерал Спиридович.

Заметив на наших лицах недоумение, А. Н. Хвостов с деланным смехом сказал.

— Не смотрите так трагически на всё это, тут надо смотреть весело, не иначе.

— Но, ведь Вы же собственно хотите сказать, что против министра внутренних дел ведётся расследование в покушении его на убийство.

— Ну, — отвечал А. Н. Хвостов, — как Вам сказать. Мне говорят, что это меня не касается, что нужно расследовать все подробности; но если хотите, это действительно так. Гришка на меня очень зол. Я прежде не вмешивался в его поведение, но потом убедился, что он принадлежит к международной организации шпионажа, что его окружают лица, которые состоят у нас на учёте и которые неизменно являются к нему, как только он вернётся из Царского, и подробно у него всё выспрашивают. Я счёл себя обязанным об этом доложить Государю; но уже на другой день Гришке обо всём было известно и он хвастал перед филлерами, которые его охраняют, что он меня прогонит. Теперь я поставил Государю условием, либо Гришка уезжает, либо я ухожу. Мне было категорически обещано, что на этой недели его здесь не будет, но я не уверен, что так случится. Теперь как раз неделя, когда, царская семья говеет, и это для меня очень неудобно, потому что я не могу беспокоить и надоедать. А вчера у Наследника случилось кровотечение; позвали Гришку, как это ни странно, — но он действительно умеет заговаривать кровь, как многие мужики. Гришка отказался приехать. Сегодня его прямо умоляла Государыня об этом по телефону, и он, наконец, согласился поехать в 3 часа. Что же будет после этого, я не знаю; может быть, к часам 6 я получу письмо и покину эту квартиру.

Чтобы ещё подзадорить Хвостова, мы ему задали вопрос:

— Но откуда Вам известны все подробности поведения Распутина и даже телефонные разговоры с ним?

А. Н. Хвостов смерил нас презрительным взглядом.

— Как откуда известно? За ним установлено строжайшее наблюдение: его охраняют, во-первых, агенты Спиридовича, так как мне уже не доверяют; во 2-х, агенты министерства внутренних дел и, наконец, мои агенты, которые за ним следят. Так как он в них не разбирается и, опасаясь выезжать, сидит дома и скучает, то он нередко приглашает их всех к себе чай пить и вступает с ними в беседу. Как-то, например, на вопрос о том, почему он такой задумчивый, он ответил агенту: «Да, вот, всё не могу решить вопроса, созывать ли Думу или не созывать?» Филеры должны всегда вести подробный дневник; затем эти дневники между собой сравниваются и то, в чём все совпадают и что представляет интерес, вписывается в журнал. Этот журнал, который содержит описание жизни Гришки чуть не по минутам, представляет совершенно исключительного интереса исторический документ .

— А этот документ принадлежит министерству или Вам?

— Нет, он принадлежит министерству. А другой экземпляр хранится лишь здесь, в моей памяти, играя глазами, заметил Хвостов.

— А эти филеры докладывают Вам непосредственно?

— Нет, они докладывают старшему агенту, который уже докладывает мне.

— Но, значит, старший филер приходит сюда, в этот кабинет и Вам непосредственно докладывает?

— Да, — отвечал А. Н. Хвостов недоумевающе, но это ведь статский советник.

— Объясните нам, Алексей Николаевич, на чём основано такое влияние Распутина?

— На это я тоже могу Вам отвечать совершенно откровенно: я производил самое тщательное расследование и убедился безусловно, что в его отношениях к Государыне нет ничего низменного. Гришка поразительный гипнотизёр; на меня, вот, он не действует, потому что у меня есть какая то неправильность, что ли, в строении глаз, и я не поддаюсь самому усиленному гипнотизму. Но влияние его настолько сильно, что ему поддаются в несколько дней и самые заматерелые филеры; на что уже, знаете, эти люди прошли огонь, воду и медные трубы, а чуть не через каждые пять дней мы вынуждены менять их, потому что они поддаются его влиянию. Кроме того, на царя и царицу производила сильное впечатление его простая речь: они привыкли там слышать только рабское «слушаю-сь» и вытягивание в струнку, и когда на этом фоне хитрый мужичок заговорит простым языком, то это действует очень сильно. А, наконец, как я вам сказал, это умение останавливать кровь. Известно же, какое отвратительное бывает настроение, когда идёт кровь из носу: наступает вялость, болит голова. Он остановит кровь, погладит по голове, успокоит боль — как же не испытывать к нему чувства благодарности? Одна только великая княжна Ольга против него и на этой почве происходят тяжёлые драмы. Вот, на Рождество, например, для него устраивали ёлку. С какой любовью вся царская семья её убирала, навешивала свечки, подарки; он был позван на 6 часов, но всю ночь кутил с грязными девками на Вилле Родэ; в 9 часов утра его пьянее вина привезли домой, и он, как животное, свалился и без движения лежит. В 3 часа агенты стали его будить: «Вставай, сукин сын, тебе во дворец надо ехать». А он только мычит в ответ. Насилу его с помощью нашатырного спирта и т. п. подняли. Можете себе представить, в каком виде этот мерзавец явился в Царское. Но там он мгновенно преображается и начинает объяснять, что он всю ночь не спал, молился и что Николай Угодник будет нам помогать. Да Государь сам виноват, что Распутин играет такую роль. Если уже такой прохвост вам нужен, назначьте ему 10 тысяч рублей в месяц, что вам это стоит, тогда бы он сидел себе спокойно и ни во что не вмешивался. Но там вообще не имеют понятия о деньгах. Приблизят к себе какого-нибудь молодца, кровь с молоком, назначат его адъютантом или кем-нибудь таким и дают 2 тыс. рублей в год; такому молодцу две тысячи в день нужно, он и идёт служить в банк, а банки даром деньги не платят. Вот точно также и Распутин. Теперь у нас точно установлено, что он проводит самые разнообразные дела. Да, быть может, даже и не столько он, сколько окружающая его клика самых тёмных дельцов. Вот, например, Вы знаете, конечно, это дело смоленских дантистов, которые приобретали дипломы для получения права жительства вне черты осёдлости: Мы доподлинно знаем, что за помилование осуждённых судом распутинцы взяли 30.000 рублей, а самому Распутину из этого досталось только шуба и шапка — велика корысть. Между ним и его свитой происходят часто ссоры. Но свита умеет его обойти и он тогда говорит: «Ну, поставим крест», — и начинает работать дальше.

— Неужели Вам известно даже и то, что Распутин во Дворце говорит?

— Всё должно быть известно. А на днях председатель Совета министров мне приказывает по телефону, чтобы я Гришку охранял, как зеницу ока, и что я отвечаю за него своей головой. Ну, это вообще возвращение к средним векам, и я спрашиваю Штюрмера, как же я должен охранять в таком случае? Мне отвечают: как Высочайшую особу. Я попросил письменного распоряжения. Но мне не дали. Жаль. Был бы очень интересный документ.

— Но у Распутина, — спросили мы, — есть же соперники?

— Да, — отвечал А. Н. Хвостов, — есть несколько кандидатов, но они ничего не стоят. Гришка, ведь это большая умница, а остальные все дребедень: какой-то Олег, который хочет взять монашеским ражем, Мардарий философствует в высокопоставленном обществе, но это всё ничего. Тут каждая компания имеет своих кандидатов, которые только и ждут случая, если судьба Гришки будет решена. Тогда у цариц начнутся истерики, меланхолия и каждый рассчитывает пробраться.

— Ну, а Варнава какую роль играет?

— Варнава отстранён; они боятся его влияния и поэтому Питирим с Распутиным его отдалили, как удаляют всяких лиц, которые могут ослабить их влияние. О, Питирим, это великий мерзавец, со своим секретарём Осипенко. Он явно стремится стать патриархом. И ещё заставит о себе говорить.

В конце концов я бы мог прекратить всю эту историю. Вы знаете меня: я человек без задерживающих центров. Я люблю эту игру и для меня было бы всё равно, что рюмку водки выпить, арестовать Распутина и выслать его на родину. Может быть, не всякий жандарм согласился бы исполнить моё приказание, но у меня есть люди, которые пошли бы на это. Но я не уверен, что из этого выйдет: Государь его может вернуть с дороги, за ним могут послать императорский поезд, могут сами выехать к нему навстречу — его и без того собираются переселить во дворец, чтобы гарантировать безопасность. Не будь теперь войны, я бы всё-таки это сделал, но в такое время я не решаюсь компрометировать династию, я не могу допустить возможности таких последствий.

— А зачем, собственно, Вы так добиваетесь его отъезда? Ведь он уезжал уже несколько раз и возвращался назад. То же может случится и теперь.

— Да, чёрт его возьми, пускай потом возвращается. Мне лишь бы теперь его не было здесь, во время вероятного оживления с наступлением весной военных действий. Вот в это время пусть не будет здесь этот член шпионской организации. Но пока что, я доставляю себе удовольствие: каждый день я обыскиваю, арестовываю кого-нибудь из его приближённых и секретарей. Вот извольте, — и министр показал на лежащую перед ним папку, — досье одного из обысканных; это никто иной, как Добровольский, инспектор народных училищ; вот Вам, — и министр стал вынимать из папки документы и показывать нам, — вот Вам реестр дел, которые он проводил одной рукой официально, а другой действуя закулисно; вот Вам копии прошений на Высочайшее имя, вот Вам письма Гришки (министр показал большой конверт, на котором характерным почерком Распутина было написано: «Саблеру Владимиру Карловичу, обер прокурору»). К сожалению, мы его не сразу арестовали, а теперь уже не можем его получить к допросу. Он — мы знаем доподлинно — засел в Царском, а полиция нам отвечает, что она не знает, где он.

— Скажите же, пожалуйста, — спросили мы, — кто будет министром, если Вы выйдете в отставку? Белецкий?

— Нет, живо возразил А. Н. Хвостов. Вы напрасно противопоставляете меня Белецкому. Я, конечно, очень недоволен Белецким, потому что, как видите, он не охранил моих интересов, но и там им недовольны потому, что он точно также не сумел охранить Распутина.

— Однако, ведь говорят, что Распутин повторяет вслух: «Хвостов убивец, один Стёпа (т. е. Степан Белецкий — прим. Гессена) хороший».

Министр и бровью не повёл при этих словах, он также весело ответил:

— Нет, это он раньше говорил, а теперь уже и Степан никуда не годится. Нет, если я уйду, то будет министром или сам председатель Совета министров, он очень этого желает, или Ширинский-Шахматов.

На этих словах мы стали прощаться с министром, извиняясь, что отняли у него так много драгоценного времени; он же нам сказал, что, напротив, он очень рад тому, что имел возможность всё нам рассказать, что время ему теперь совсем не дорого, потому ровно ничем он заниматься не может: «С утра до вечера мы занимается этим и больше ничем».

— Где уж тут Дума — ответил он на наше замечание — я даже избегаю и показываться туда, ибо что я могу сказать, если мне поставят какой-нибудь вопрос?

Остаётся добавить, что, когда мы вышли от министра, то в приёмной оказалось очень много ожидающих, но, — что замечательно, — среди них был и тот самый генерал Спиридович, который, по словам министра, назначен для расследования. Фигура Спиридовича, стоявшего как раз против двери в кабинет министра, создавала такое впечатление, что Хвостов уже находится под домашним арестом». [434]

Вот так версия покушения на Распутина в изложении А. Н. Хвостова стала известна представителям массовых печатных изданий.

Быть может, А. Н. Хвостов действительно был не виновен, и в своих действиях не только руководствовался благими намерениями, но и действовал добросовестно соответственно своему служебному положению и долгу исключительно из благородных побуждений. Насколько правдивы и искренни были объяснения А. Н. Хвостова о его непричастности к планам убийства старца Григория, совершенно ясно и недвусмысленно дал ответ его подчинённый — начальник департамента полиции С. П. Белецкий. Приведём несколько цитат из его письменных показаний.

«Когда я передал А. Н. Хвостову о том, что я подготовил Комиссарова к воспринятию его предложения и заручился его согласием, то при следующем засим нашем совместном с Комиссаровым докладе, А. Н. Хвостов, повторив ему все те мотивы, которые он мне высказывал, вызывающие необходимости устранения Распутина, был горячо в этом отношении поддержан Комиссаровым, заверившим его, что это отвечает пожеланиям и его и его филеров, на которых можно всецело положиться.

После этого А. Н. Хвостов приступил к обсуждению плана убийства, входя с особым интересом в мелочи обсуждения каждой детали и даже высказывая желание лично принять участие в деле. Чем больше мы об этом деле говорили, тем сильнее А. Н. Хвостова захватывала мысль убить Распутина, и тем для меня тяжелее было присутствовать при этих обсуждениях; что же касается Комиссарова, то я поражался его умению подойти под тон настроения А. Н. Хвостова и только потом, когда мы выходили с Комиссаровым, он не сдерживался в своей оценке А. Н. Хвостова, который теперь мне вылился во всей беспринципности своего мировоззрения. После долгого обсуждения было предложено А. Н. Хвостовым, приняв ряд мер предупредительного характера, послать Распутину автомобиль под видом приглашения к какой-нибудь даме, а затем в глухом переулке, где автомобиль должен был замедлить свой ход, в него должны были вскочить загримированные люди Комиссарова и, затянув петлю на шее Распутина, обмотав предварительно его лицо платком, чтобы он не кричал, и, оглушив его, свезти затем труп его на Неву, на острова, и там его бросить в прорубь или, что ещё лучше, завезти его на взморье и там зарыть в снегу, привесивши к телу камни, чтобы при оттоянии льда, труп опустился в море. Но для осуществления этого плана требовалось исполнение очень многих предварительных действий, начиная с удаления, под благовидным предлогом, проследки филеров Глобачева, подготовления автомобиля, переговоров и распределения ролей среди филеров, выяснения такой дамы, которую знал бы Распутин, устранения возможности разговора Распутина с ней по телефону и того обстоятельства, чтобы домашние Распутина не знали, куда он едет, и проч. <…>

Из всего этого я вынес убеждение, с одной стороны, в том, что прав был Комиссаров, оттеняя мне линию поведения А. Н. Хвостова в этом деле и его неумение хранить тайны, а с другой — в необходимости что-либо предпринять, чтобы усыпить на время бдительность Хвостова, тем более, что А. Н. Хвостов с каждым днём становился все более и более настойчивым, высказывая желание или избить Распутина, или, если мы не осуществим убийства Распутина, то самому на свидании убить его из револьвера, и при этом он показывал свой небольшой браунинг. Тогда я, воспользовавшись брошенной мыслью А. Н. Хвостова об избиении Распутина как средством, которое на некоторое время может успокоить А. Н. Хвостова, в уверенности, что мы стремимся итти навстречу исполнения его пожеланий относительно ликвидации Распутина, постарался уверить его, что подобного рода мера, если она будет проведена под видом мести мужа за поруганную Распутиным честь жены, даст нам в будущем, когда совершится основной акт, повод указать и А. А. Вырубовой, и высочайшим особам, что убийство Распутина является последствием означенного выше акта мести. При этом я, в развитие плана, указал А. Н. Хвостову, что в последнее время, желая отвлечь Распутина от частых посещений ресторанов, я, в числе других лиц, вошел в соглашение с другом Мануйлова, сотрудником «Вечернего Времени» М. А. Снарским (он же Оцуп), которого снабдил авансом для приглашения Распутина к себе на вечера и просил его, в случае настойчивых попыток Распутина ехать в те или другие увеселительные заведения, сопровождать его, удерживая от скандалов и устраивая эти кутежи в изолированных от публики помещениях.

В виду этого я заявил А. Н. Хвостову, что, переговорив со Снарским, который живёт в малолюдном переулке, я дам ему ещё денег на устройство у себя вечера и, узнав, когда Распутин будет у него, сообщу об этом Комиссарову, который замаскирует своих людей, и они, при выходе Распутина нападут на него с соответствующими угрозами, привлекут шумом борьбы внимание дворников, чтобы последние могли доставить Распутина с целью регистрации этого случая, в полицию, сами исчезнут на автомобиле Комиссарова, а затем, как бы встревоженные долгим отсутствием Распутина, начнут из его квартиры осведомляться о нём по участкам и, таким образом, отведут от себя всякое подозрение, а нам дадут возможность сослаться на этот случай, как на доказательство трудности охраны Распутина при обнаруженном им стремлении скрывать свои выезды от филеров, что может повлечь за собою и более серьезного характера выступления против него. <…>

Снарский обещал мне организовать у себя вечер, задержать Распутина по выходе остальных немногих гостей и выпустить его одного из своей квартиры и взял у меня денежный аванс. Затем, когда через несколько дней Снарский передал мне точно время назначенного с согласия Распутина вечера у него, повторив своё обещание исполнить в точности наш уговор и сообщив, что у него, кроме двух дам, больше никого не будет, я передал об этом Комиссарову, прося его внушить филерам, чтобы они не переусердствовали. После того, когда вечером Комиссаров доложил, что люди поставлены им на пост и роли распределены, А. Н. Хвостов выразил желание проехать и самому посмотреть всю инсценировку подготовленного нападения на Распутина. Мы втроём отправились, проехали по переулку, где живет Снарский, видели и автомобиль Комиссарова с спущенным верхом и загримированных филеров, однако Комиссаров, показывая на квартиру Снарского, остановил наше внимание на том, что она не освещена; но я успокоил его тем, что вечеринка состоится после 12 час., когда дамы приедут из театра, и что Снарский к этому времени обещал привезти и Распутина. Но на другой день Комиссаров утром доложил, что никакой вечеринки у Снарского не было, никто к нему не приезжал, и света в квартире не было всю ночь, так что филеры даром только измучились, простояв бесцельно всю ночь, и высказал предположение, что, видимо, Снарский нас обманул. Затем, когда я, увидев Снарского, упрекнул его в неисполнении обещания, то он отговорился, насколько припоминаю, что вечеринка расстроилась из-за Распутина, который не мог по какой-то причине приехать к нему, о чем, он, Снарский, пытался доложить мне, но меня не мог найти по телефону. Все это, может быть, было и так, как он мне говорил, но, с другой стороны, уже впоследствии я узнал, что Распутин вместе с Снарским в этот вечер были, если не ошибаюсь, в отдельном кабинете в Палас-театре, где Распутин и прокутил всю ночь.

Когда об этом я передал А. Н. Хвостову, то он остался этим недоволен, в особенности, по-видимому, потому, что верно кому-нибудь сказал о том, что Распутина побили, так как с этого же дня в городе пошли по этому поводу в разных версиях разговоры, судя по расспросам кн. Волконского (товарища министра), которого я подвозил, выйдя вместе, после приема у А. Н. Хвостова, на Морскую к ресторану Донона. После этого А. Н. Хвостов начал уже сам часто без меня приглашать к себе Комиссарова для разговоров и выработки плана убийства Распутина, и я только узнавал о его проектах со слов Комиссарова. Один раз придя ко мне, Комиссаров рассказал мне, что А. Н. Хвостов, желая, видимо, подвинуть его к более скорейшему исполнению своего желания, предложил ему лично, насколько припоминаю доклад Комиссарова, 200 тыс. руб. на расходы по подготовке этого дела и для дальнейшего материального обеспечения филеров, которые будут принимать в этом участие с тем, чтобы последние, предварительно за некоторый промежуток времени до этого дела официально уволились со службы, попрощавшись с Распутиным, получили увольнительные билеты из департамента и выписались выбывшими из Петрограда; при этом А. Н. Хвостов даже показал Комиссарову эти деньги, вынув их из министерского несгораемого шкафа, стоявшего в служебном кабинете. На это Комиссаров, по его словам, ответил, что если он и его филеры и берутся за это дело, то они это сделают не за деньги, и что этим предложением А. Н. Хвостов может обидеть его. Нахождение такой крупной суммы у А. Н. Хвостова для меня было неожиданностью, так как личных денег в таком размере, насколько я знал материальные дела А. Н. Хвостова, у него не могло быть, ибо, хотя его жена, урождённая Попова, дочь старшего председателя киевской судебной палаты, и принесла ему в приданое миллионное состояние, но из рассказов мне я знал, что она своё состояние держит на своём счету и только дала возможность А. Н. Хвостову очистить его родовые имения от долгов и завести большое свиное хозяйство, обещавшее в будущем дать доходы (в чём жена его сомневалась); что же касается секретных сумм, то выдачи из департаментского фонда все мне были известны, и А. Н. Хвостов оттуда таких денег без того, чтобы мне не доложил директор, не взял бы; других же ассигновок, кроме 300 тыс., исходатайствованных, с моего ведома, А. Н. Хвостовым для усиления в ноябре месяце рептильного фонда, насколько я знал со слов А. Н. Хвостова, у него не было, и он намеревался только, как он мне передавал, приехав с доклада от государя, с согласия его величества, возбудить официально, секретным всеподданнейшим представлением, ходатайства об отпуске особых сумм: 1) на предвыборную кампанию 1917 г., задуманную им в широких размерах правительственной агитации, 2) на осуществление плана борьбы с оппозиционной прессой по проекту Гурлянда и Бафтоловского, о чём я уже показывал, 3) на получение дополнительного, с нового года, отпуска на рептильную прессу и 4) особого ассигнования на пополнение позаимствований из сумм департамента полиции на монархическую печать и другие расходы, произведённые в связи с его назначением и охраною Распутина. Об этом своём недоумении я даже высказал Комиссарову, который вторично меня заверил, что эти деньги он сам видел. Тогда я подумал, что, видимо, А. Н. Хвостов был прав, уверяя меня в том, что у него имеется особый фонд на убийство Распутина. <…>

Что касается А. Н. Хвостова, то я с ним после своего ухода из министерства внутренних дел не виделся, но со слов Вырубовой знал, что на его поведение в Государственной Думе, связь его с кн. Андрониковым и дружбу с Пуришкевичем, в особенности после убийства Распутина, было обращено внимание. Затем ген. Комиссаров мне передавал, что А. Н. Хвостов, встретивши, после смерти Распутина, одного из филеров, состоявших в личной охране Распутина в наше время, с чувством удовлетворения отозвался об убийстве Распутина и выразил своё сожаление, что этого не было сделано раньше при нем, А. Н. Хвостове. Когда я об этом передал Вырубовой, то она возмутилась, а Протопопов, с которым я по этому поводу говорил, сказал мне, что он имеет в своих руках узду на Хвостова, которая заставит Хвостова не только быть сдержанным в Государственной Думе, но если потребуется, то действовать согласно с его, Протопопова, желанием. При этом Протопопов по секрету сообщил мне, что Хвостов из взятого им лично секретного фонда в 1.300.000 руб., передал Б. В. Штюрмеру только 300 тысяч, не оставив реальных следов в израсходовании остальной суммы. Это для меня было большой неожиданностью, что я и высказал Протопопову, так как Хвостов мне ничего не говорил по поводу получения им такой крупной суммы и даже возлагал на департамент полиции, как я уже раньше показывал, оплату расходов, не имеющих прямого отношения к назначению секретного фонда департамента, мотивируя это отсутствием у него других источников удовлетворения и обещая только с 1917 г. испросить особые кредиты, как на свои начинания по обществу «Народное Просвещение», так и на усиление фонда на поддержание правой печати и на выборную кампанию.

Только после этого сообщения Протопопова мне стало понятным предложение Хвостова ген. Комиссарову 200 тысяч руб. на расходы по убийству Распутина, о чём я уже ранее показывал. Рассказав об этом Протопопову, я от него узнал, что у него после убийства Распутина и выяснившейся прикосновенности к этому делу Пуришкевича, вследствие завязавшейся между Пуришкевичем и А. Н. Хвостовым в последнее время дружбы, тоже являлась мысль о прикосновенности Хвостова к делу убийства Распутина, хотя бы и с материальной стороны, по оплате связанных с убийством Распутина расходов, но что после произведённого им негласного обследования и первоначальных данных судебного расследования он должен был от этого своего предположения несколько отойти, так как несомненность участия в этом убийстве кн. Юсупова исключала необходимость изыскания на это дело средств. Что же касается А. Н. Хвостова, то Протопопов, не отрицая возможности посвящения Хвостова Пуришкевичем в это дело, сообщил мне, что дознанием установлено, что Хвостов за три дня до совершения этого преступления выехал из Петрограда в своё имение и приехал в Петроград только после убийства Распутина». [435]

Учитывая заслуживающие несомненного внимания подробности, изложенные Степаном Петровичем Белецким, вернёмся к его начальнику — Алексею Николаевичу Хвостову.

Какие же впечатления можно вынести и какие выводы можно сделать из беседы Гессена с Хвостовым? Вывод, прежде всего тот, что А. Н. Хвостов являлся одним из ключевых звеньев в распространении гадкой, липкой лжи на старца Григория Ефимовича Распутина-Нового. Приведённый разговор Гессена с Хвостовым интересен ещё и тем, что очень хорошо характеризует личность Хвостова и даёт понимание того, как формировались многие легенды вокруг имени Григория Ефимовича Распутина-Нового.

Обращает на себя внимание манера общения Хвостова, «игривый характер» тона хвостовского повествования, «деланный смех», как и собственные сентенции человека, который занимает пост министра внутренних дел: «Вы знаете меня: я человек без задерживающих центров. Я люблю эту игру и для меня было бы всё равно, что рюмку водки выпить, арестовать Распутина и выслать его на родину». Внешний облик министра Хвостова также показателен: «Уродливо толстый, с милым лицом и горящими глазами».

Из речи Хвостова становится понятным, что Ржевский — ловкач (носил мундир не по ранжиру, растратил три рубля, проник в келью к Иллиодору). И не просто ловкач, а отпетый авантюрист, если он обвиняется в «шантажах, растратах, мошенничествах».

Но и Хвостов — ловкач, ловко жонглирует словами, тасует события. Трудно понять, где правда, а где банальное передёргивание фактов.

Гессен, тем не менее, уловил основной смысл, суть хвостовского рассказа: «против министра внутренних дел ведётся расследование в покушении его на убийство». Вот это и есть стержень всего. Всё остальное — второстепенная мишура, изворотливая попытка снять с себя подозрение. Цель Хвостова — убедить, сомнений быть не должно. На это рассчитано уверенно брошенное в разговоре утверждение в том, что Распутин «принадлежит к международной организации шпионажа», что Распутин — «член шпионской организации». Именно так и надо действовать. А как иначе? Иначе не поверят.

Отношение к Григорию Распутину: «Гришка», «мерзавец», «хитрый мужичок», «животное», «кутил с грязными девками», «пьянее вина привезли домой». Причину его удивительных способностей Хвостов объяснил просто: «Гришка поразительный гипнотизер».

Однако, неувязочка. Хвостов вынужден признать результаты воздействия этого «животного» на людей. Оказывается, плоды вполне добрые: «остановит кровь, погладит по голове, успокоит боль». Получается, что успокоить боль и остановить кровь способен человек, который накануне «свалился и без движения лежит», «только мычит в ответ», и которого насилу привели в чувство с помощью нашатырного спирта перед тем, как привезти во Дворец. И вот в таком состоянии тяжёлого похмелья этот человек начинает свой «гипноз»: останавливает кровь, успокаивает боль, утешает, трезво рассуждает? Но одно с другим плохо вяжется.

Проступают и иные несуразицы, нестыковки в речи Хвостова. Несмотря на нескрываемую неприязнь, даже ненависть к Распутину, Хвостов вынужден признать, хотя и маскирует это признание в словесной шелухе, что «самые заматерелые филеры», прошедшие «огонь, воду и медные трубы», поддаются его влиянию, и по этой причине «чуть не через каждые пять дней мы вынуждены менять их».  Хвостов объясняет это гипнозом, и, конечно, не рассматривает, что причиной могло служить личное обаяние Распутина, личные качества, простота, доброта, умение понять человека, помочь ему словом и делом, и возникавшие со стороны филлеров душевная симпатия, уважение к нему, которое нужно было заслужить за столь короткое время. Хвостов вынужден признать, что «на царя и царицу производила сильное впечатление его простая речь», что Распутин умел разговаривать с собеседником «простым языком», и что «это действует очень сильно».

Интересное признание звучит из уст Хвостова по поводу тех государственных деятелей, которые, по мнению Хвостова, имеют связь с Распутиным, например, министр Добровольский, которого пытается обвинить во всех тяжких. Но кроме театральной речи, никаких серьёзных доводов он предъявить не может. И единственным поводом для подозрений является маниакальное желание досадить Распутину. Прошения на Высочайшее имя и письма к Распутину не могут служить уликами. Остаётся «реестр дел», но он требует конкретики, а не актёрских реприз с потрясанием папкой в воздухе. Конкретика по Добровольскому так и не всплыла, о чём свидетельствуют материалы следствия Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства.

Совершенно не понятно негативное отношение Хвостова к митрополиту Питириму: «Питирим, это великий мерзавец, со своим секретарём Осипенко. Он явно стремится стать патриархом». 

Но вопреки мнению Хвостова митрополита Питирима (Окнова) любила Царская чета — не правда ли, странные предпочтения в том случае, если Хвостов прав в своей оценке? Налицо столкновение двух несовместимых мнений относительно митрополита Питирима, кто-то жестоко ошибался.

Отношение Хвостова к генералу Сухомлинову и полковнику Мясоедову вполне согласуется с общепринятым светским мнением в духе времени.

А вот насколько его рассказ соответствует действительности, понять трудно. Хвостов, выгораживая себя, невольно обличает Ржевского, тем самым, доказывая, что, сам Хвостов, решая задачи государственной важности, обращается за помощью к проходимцам? Выбор Хвостова весьма странный, доверить Царскую честь в руки отъявленного негодяя, о чём он, Хвостов, оказывается был хорошо осведомлён. Сумбур, неувязки, и доказательство того, что Хвостов, пытаясь снять с себя подозрение, путается в своих объяснениях.

Ключевой момент речи Хвостова: кто-то предупредил Ржевского о предстоящем обыске и аресте, тот уничтожил документы, обличающие его самого, Ржевского, и подобрал «все документы, которыми он надеялся меня /Хвостова/ скомпрометировать». Как всё интересно: кто-то предупредил пройдоху о его аресте. Кто? Кто крышевал авантюриста Ржевского в министерстве внутренних дел? В результате Ржевский грамотно распорядился документами, и чтобы отвести подозрения от себя, и одновременно подготовил компромат на Хвостова. С этой же целью снять с себя обвинения Ржевский предупредил Распутина о готовившемся Хвостовым покушении. Хвостову важно показать, что Ржевский негодяй, доверять ему нельзя, и его обвинения на Хвостова — вздорные.

Однако, Хвостов, боясь, что ему не поверят, вынужден указать на более достоверный источник — письмо Иллиодора к Распутину о том, что «высокие лица» готовят на Распутина покушение. Т. е. Иллиодор предупредил Распутина — есть телеграмма.

Смысл объяснений Хвостова ясен: Хвостов — не виноват, всё козни Ржевского и, вероятно, тех, кто его предупредил. В целом, замечательный, оригинальный, весьма ловкий трюк. Кто может подтвердить? Никто, кроме Хвостова. Хвостов — источник информации, Хвостов — свидетель, Хвостов гарантирует чистоту своего алиби. Конечно, следует довериться честному Хвостову. Ему нельзя не доверять. И Гессен, конечно, ему поверил.

Однако, как следует из признаний Белецкого, именно Хвостов в бытность свою министром внутренних дел методично занимался подготовкой убийства Григория Ефимовича Распутина-Нового. Причём круг лиц, причастных к деятельности Хвостова, так или иначе включал и Пуришкевича, и Юсупова — будущих действительных убийц Распутина. Для осуществления этой деятельности Хвостов располагал достаточными денежными средствами, происхождение которых из объяснений Белецкого не вполне понятно, однако сделан намёк на частные ассигнования с недвусмысленным намёком на Юсуповых.

27 февраля 1916 г., по свидетельству А. И. Спиридовича, Григорий Ефимович «за чаем просил Государя защи¬тить его от Хвостова, который хочет его убить. Государь успокоил Григория (он так называл его) и сказал, что хочет снять Хвостова с должности министра внутренних дел. Эта новость дошла до Хвостова, он явился к Штюрмеру и убедил его начать действовать, чтобы Старец уехал на родину. В его отсутствие Хвостов надеялся вновь упрочить своё положение. По совету Хво¬стова Штюрмер решил действовать против Распутина через митрополита Питирима». [436]

На следующий день, 28 февраля 1916 г. произошёл разговор премьер-министра Штюрмера с Григорием Ефимовичем в покоях митрополита Питирима. Как считает Спиридович, и Штюрмера, и владыку Питирима привлёк Хвостов. Преследуя свои личные интересы, он в очередной раз попытался сыграть на чувствах, с одной стороны, высокой ответственности и благородства, с другой, доверчивости и простоты неравнодушных честных людей. На встрече присутствовал Белецкий, от которого содержание беседы стало известно Спиридовичу. Штюрмер, преследуя цель успокоить стороны назревавшего конфликта и избежать газетной шумихи, попытался уговорить Григория Ефимовича уехать на родину. Присутствие владыки Питирима должно было подействовать умиротворяющим образом. Однако, Григорий Ефимович разнервничался, чувствуя, что и здесь не обошлось без козней Хвостова. Никому не доверяя, он, со слов Белецкого, резко выговаривал Штюрмеру, твёрдо сказав: «Убить меня хотите по дороге, как тогда. Всех моих друзей арестовать хотите. Не поеду. Папа, Мама приказали остаться, и останусь, останусь. — И далее Спиридович продолжает: «Штюрмер пытался успокоить Старца. Митрополит крестился и шептал какую-то молитву. Распутин носился по комнате и продолжал кричать на Штюрмера. Успокоившись немного, попросил у владыки перо, бумагу и чернила. Осипенко принёс. Усевшись за столом и по¬ставив на бумаге крест, Григорий заявил, что пишет пись¬мо самому Папе. Он просил Государя «защитить его от убийц», просил «гнать всех убийц вон». Письмо вложили в конверт и с нарочным от имени митрополита отправили в Царское Село Его Величеству.

Засунув руки в карманы шаровар, Распутин широко шагал по комнате, а затем, уставившись на Штюрмера, снова стал кричать на него и, наконец, схватив за рукав Мануйлова, с криком «Пойдём, ну их!» выбежал из зала. Штюрмер бросился за Старцем. Все стали уговаривать остаться. Он и остался было, сел, щипал бородку, но вдруг решительно встал и уехал с Мануйловым домой. <…>

Вскоре мне [Спиридовичу] позвонил некто X. — деловой и почтенный человек, прося разрешения приехать с Григорием Ефи¬мовичем. Он подчеркнул, что это по срочному и нужно¬му делу. Я был очень удивлён и ответил, что жду их. Я знал, что X. ведёт с Распутиным какое-то дело, но только не в политике. Велел приготовить чай. Они не заставили себя долго ждать.

Распутин, в голубой шелковой рубахе, в поддевке, чёр¬ных бархатных шароварах, высоких лаковых сапогах, чи¬стый и причесанный, казался встревоженным. Поцеловавшись трижды, он поблагодарил меня за то, что я сразу их принял. Сели в гостиной. Теребя бородку, Старец стал жаловаться, что ему не на кого положиться: «Нет, паря, верных людей. Все убийцы». Он жаловался, что Хвостов хочет его убить, просил, чтобы я взял на себя его охрану.

Тогда он будет спокоен, иначе его убьют. «Все убий¬цы», — говорил он.

Я стал успокаивать его тем, что Петербургское охран¬ное отделение хорошо исполняет своё дело, что ни я, ни мой отряд не можем его охранять — не имеем права. У нас одна забота, одна обязанность — это охрана Государя и его Семьи. «Вы знаете это отлично, Григорий Ефимович. Ведь кроме Государя с Семьёй и Императрицы-Матери мы ни¬кого не охраняем. Даже великих князей и тех охраняет петербургское охранное отделение». Я старался быть убе¬дительным. Он слушал внимательно. Казалось, он хотел прочесть мои мысли. Глаза его кололи, как иглы. Казалось, он всё понял. Казак доложил, что готов чай. Пошли в сто¬ловую. Распутин попросил мадеры. Её не оказалось. Слу¬чайно нашлась бутылка шампанского. Он обрадовался. Выпив стаканчик-два, повеселел, стал говорливее. Расска¬зал, что у него произошло вчера со Штюрмером у митро¬полита. Всё сходилось с тем, что мне уже было известно. Все хотят, чтобы он уехал, а он никуда не уедет, ни за что.

— Они, милой, по дороге-то убьют меня! Непремен¬но убьют! А если не убьют, то так сошлют, что и сам Царь не узнает, куда упрятали.

Старец разволновался, говорил о Хвостове. Рассказал, как Хвостов старался навредить мне у Государя, когда узнал, что дворцовый комендант выставил мою кандидатуру на пост петроградского градоначальника.

— Он, Хвостов, против тебя, милой. Он настроил Папу против тебя, парень. Понимаешь ли, настроил, — под¬черкивал он.

И вновь посыпались упрёки и жалобы на Хвостова: нехороший человек, обманщик. Всё взял, что надо было, и обманул. Совести нет. Жулик. Просто жулик. Ну и капут ему. Капут!

Распутин рассказал, что Государь приказал Штюрмеру указать трёх кандидатов на место Хвостова. Что не¬которые уже забегали к нему.

— А я сказал, что это не моё дело. Папа сам знает. Буду вот звонить сегодня Папе, пусть не принимает завтра Т;лстого [Хвостова]. Он добивается. Пусть откажет. Гнать его надо, убийцу. Убивец! Убивец!». [437]

Наконец, заволновался и Хвостов, почувствовав, что дело начинает приобретать для него неблагоприятный оборот. На допросе в Ч.С.К. (1917 г.) Анна Вырубова показала: «Ко мне приехал страшно взволнованный Хвостов, плакал, сказал, что вся история — это «шантаж», затеянный Белецким, чтобы спихнуть его с мес¬та, что всё это неправда, что это «жидовская провокация», и просил об этом доложить Их Величествам. Я исполнила его просьбу, но получила ответ, что, даже если он не виноват в этой истории, он виноват в том, что связался с таким типом, как Ржевский». [438]

Анна Александровна, как истинная христианка, не спешила осуждать ближнего, тем паче, что не знала всей подоплёки, которая была вскрыта в письменных показаниях С. П. Белецкого Чрезвычайной Следственной Комиссии от 20 июля 1917 г.

«В этот период времени — пишет Белецкий — А. Н. Хвостов начал вести со мною, в дружеской форме излияний, сначала отдаленные, а затем и вполне откровенные разговоры о вреде Распутина не только с точки зрения охранения интересов династии, но и в наших личных. С этим, конечно, я и не мог не согласиться и начал ещё более внимательно следить за тем, чтобы избегать по возможности публичных выступлений Распутина и всего того, что связано было с его именем. Чем больше налаживались мои отношения к А. Н. Хвостову, тем разговоры становились определённее. Этот момент совпал с периодом, когда А. Н. Хвостов, при проведении кандидатуры гр. Татищева на пост министра финансов, сам понял, что положение его укрепилось и у высочайших особ, и у А. А. Вырубовой, и у Воейкова. Оттеняя мне это обстоятельство, А. Н. Хвостов начал вести со мною разговоры на тему о том, что теперь Распутин нам не только совершенно не нужен, но даже опасен, так как необходимость постоянно считаться с ним, с его настроением, подозрительностью и возможными на него сторонними влияниями сильно осложняет проведение намеченных им, А. Н. Хвостовым, начинаний как в области государственных мероприятий, так и в сфере его личных предположений. При этом Хвостов указывал, что его, равно, как он думает, и меня, тяготят свидания с Распутиным и постоянная боязнь обнаружения, вследствие бестактности поведения Распутина, нашей близости к нему, так как это сделает невозможным его, Хвостова, положение в семье, в обществе, и в Государственной Думе и что избавление от Распутина очистит атмосферу около трона, внесёт полное удовлетворение в общественную среду лучше всех предпринимаемых нами мероприятий, умиротворит настроение Государственной Думы и подымет в глазах общества и Государственной думы и совета наш престиж, а при умелой организации этого дела наше положение не пошатнётся в глазах августейших особ и А. А. Вырубовой, если мы постепенно подготовим их к возможности подобного рода события, жалуясь в доброжелательной к Распутину форме, на его неоднократные тайно от филеров совершаемые выезды. При этом А. Н. Хвостов указывал, что со смертью Распутина доминирующее во дворце положение Вырубовой, бесспорно, поколеблется, чем можно в дальнейшем умело воспользоваться для отдаления её от высочайших особ. Затем А. Н. Хвостов добавил, что в расходах на организацию этого дела можно не стесняться, так как он имеет в своём распоряжении для этой цели значительное частное денежное ассигнование». [439]

Признание Белецкого проливает свет на скрытые мотивы поведения Хвостова. Белецкий предваряет своё откровение попыткой возложить вину за всё произошедшее на Григория Распутина и в этом он не оригинален. Однако, речь совершенно определённо идёт об убийстве, причём убийстве заказном и проплаченным «значительным частным денежным ассигнованием». Если подготовкой убийства занималось министерство внутренних дел, остаётся только догадываться, кто стоял за спиной Хвостова.

Не противоречат Белецкому и показания Анны Александровны Танеевой (Вырубовой), сделанные в Ч.С.К. в 1917 г.: «В телеграмме Илиодора, полученной Распутиным, говорилось о том, что высокие особы подготовляют покушение на его жизнь, а в телеграмме, полученной мною, он сообщал о том, что ко мне приедет его жена, которая привезёт документы, что Хвостов организовал убий¬ство Распутина. Затем ко мне явилась скромно одетая бедная женщина, стала показывать мне телеграммы Хвостова о том, что он предлагает её мужу 60 тысяч за убийство. Кажет¬ся, телеграммы были подписаны. Государь поручил расследование этого дела Штюрмеру». [440]

Немалые деньги за организацию убийства старца Григория Хвостов предлагал полковнику Комиссарову, который на допросе в Ч.С.К. сделал следующее признание.

«Комиссаров. — Итак, Хвостов узнал, что Распутин имеет сношение со Штюрмером. Каким образом, я не помню, но он узнал, что составлен даже доклад или указ и что Александра Федоровна писала в Ставку и что этот указ о назначении Штюрмера должен будет повезти Питирим. Тогда у Хвостова сразу изменилось отношение к Распутину, и он говорил, что нужно устроить скандал, чтобы Григория убрать вон во что бы то ни стало, исколотить его, но не потихоньку, а так, чтобы он непременно попал в участок, — словом, разыграть форменный скандал. Это первое. А когда потом председателем совета министров был назначен Штюрмер, Хвостов попросту хотел его ликвидировать.

Председатель. — Вы говорите ликвидировать его — в смысле убить?

Комиссаров. — По всей вероятности.

Председатель. — Не по всей вероятности, а довольно категорически?

Комиссаров. — Да, хотел убрать. Он мне об этом несколько раз говорил совершенно определённо. Чуть не с ножом к горлу приставал, и один раз позвал меня и говорит: «Вот 100 тысяч, пожалуйста». Я на него посмотрел и говорю: «Извините, Алексей Николаевич, я никогда разбоем не занимался». <…>

Комиссаров. — Я говорю: он показывает мне деньги, 100 тысяч, — две пачки по 50.000 рублей и говорит: «По всей вероятности, вам придётся уехать заграницу». Я говорю: «Мне уезжать заграницу не придётся, потому что я убийства не признаю, и вы меня извините»». [441]

К чести царского полковника Комиссарова денег он не взял, и от грязного убийства отказался.

Итак, 60 тысяч, 100 тысяч, 200 тысяч — суммы немалые. И всё это для того, чтобы убить мужика. Неужели ненависть Хвостова была настолько велика, что он готов был по собственному почину пойти на любое преступление, заплатить большие суммы денег и поставить под угрозу и свою репутацию, и свою политическую карьеру? Да и откуда такие деньги?! Если все объяснялось желанием занять пост премьер-министра, то очевидно, что такими способами он цели не достигал. Тогда зачем ему было идти на риск? Ясность вносят показания самого Алексея Николаевича Хвостова, данные им в 1917 г. на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии.

Эти показания отсутствуют доступном семитомнике «Падение царского режима», подготовленном П. Е. Щёголевым, где собраны материалы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства (протоколы допросов). Показания Хвостова, о которых идёт речь, есть только в книге Эдварда Радзинского «Распутин. Жизнь и смерть». Как утверждает Радзинский, при написании книги им были использованы материалы о Распутине из секретного архива Чрезвычайной Следственной Комиссии. Архив был приобретён дирижёром Мстиславом Растроповичем на аукционе Сотбис и подарен писателю Эдварду Радзинскому в 2003 году. Учитывая особое свойство писателя Радзинского вплетать в канву излагаемых им исторических событий и цитируемых исторических документов свои собственные домыслы и фантазии, следует осторожно относиться к исторической информации, представленной в его книгах. Однако, изучая протоколы допросов А. Н. Хвостова, приведённые в семитомнике Щёголева, легко убедиться, что Хвостов трижды подвергался допросу: 15 марта 1917 г., 18 марта 1917 г. и 17 июля 1917 г. Щёголев приводит протоколы только двух последних допросов. Очевидно, что протокол первого допроса был изъят из материалов дела и подшит к материалам секретного дела о Распутине вместе, кстати, с лжедневником, приписываемым Распутину. На этом основании мы приводим цитируемый Радзинским фрагмент показаний Хвостова, считая, что этот фрагмент с очень большой долей вероятности является достоверным документальным свидетельством, поскольку не противоречит показаниям Белецкого и рассказу Анны Танеевой (Вырубовой).

Итак, Хвостов А. Н.: «В мои намерения устранить Рас¬путина были посвящены лица из высшего света. Например, об этом я говорил с княгиней Зинаидой Юсуповой, которая дала мне понять, что для этой цели я могу рассчитывать на неограниченные денежные средства. Княгиня Юсупова, являясь представительницей взглядов всей великокняжеской среды, ясно видела, что Распутин ведёт династию к гибели». [442]

Точки над «i» расставлены. Но кто же вёл династию к гибели, крестьянин Григорий Ефимович Распутин-Новый или великосветские особы, готовые пойти на беззаконное убийство, по зависти и злобе обагрить свои руки кровью мужика-простолюдина, чья вина не была доказана даже Чрезвычайной Следственной Комиссией, собранной именно ради доказательства вины царского режима и «тёмных сил, опутавших трон», и прежде всего, Распутина?

И показания Белецкого, и показания Хвостова, и показания Анны Вырубовой однозначно свидетельствуют о том, что Хвостов, возможно, сам о том не подозревая (что вряд ли), являлся лишь орудием, в тонкой, расчётливой игре, лишь исполнителем плана, зревшего в великосветской среде. Сыграли на его самолюбивых амбициях — безграничное самомнение ослепляет. Все степени зла: самонадеянное, слепое честолюбие и тонкий, злобный расчёт соединились в едином стремлении избавиться от старца Григория. Это была уже не травля, а настоящая война на уничтожение. И противники Распутина не стеснялись в средствах. Если они пришли к необходимости использовать крайнюю меру — убийство, значит, все промежуточные средства уже были задействованы, но безуспешно. То есть в ход уже были пущены клевета в виде грязных слухов и сплетен, лживые донесения агентов, выдуманные показания очевидцев, красочно составленные описания «оргий», откровенные провокации, лживые и злобные газетные публикации, обличительные брошюры, выступления и запросы в Думе. Это всё уже было сделано и Гучковым с сообщниками, и Джунковским, и теми, кто был до него. Приложил к этому руку и Герасимов, как можно убедиться, проанализировав его воспоминания и сопоставив их со свидетельствами других очевидцев, например, генерала Курлова. В чем отличие министра внутренних дел А. Н. Хвостова, в чём особенность его деятельности против крестьянина Григория Распутина? Он должен был использовать накопленный опыт его предшественников, решить поставленную сверхзадачу и увенчать их общие усилия успехом, добившись вожделенной цели, которая состояла в том, чтобы окончательно уничтожить ненавистный объект  — убить Распутина.

Что же получается на выходе? А получается по трезвом размышлении, что назначение Хвостова — не ошибка, а тонко и умело проведенная операция с двоякой целью подрыва престижа Царя и Царицы и уничтожения Их духовного друга — старца Григория Ефимовича Распутина-Нового. При этом выстраиваемая цепочка задействованных лиц, от непосредственных исполнителей до истинных вдохновителей, очевидно включает следующие звенья. Участие в деле Труфанова указывает на то, что контроль осуществлялся со стороны ведомства Джунковского. Хотя сам Джунковский был отстранён, но его люди остались, исполнители были прежними. Прежними были и могущественные патроны, контролировавшие полицейское ведомство и самого Джунковского, а после него Хвостова, прежними были и поставленные высокими, влиятельными фигурами цели и задачи. Не трудно догадаться, что речь идёт о политическом влиянии Вел. князя Николая Николаевича и сестёр черногорок, действовавших заодно с Юсуповыми. К ним примыкали не менее значительные по своему положению и влиянию сановные лица, а именно Вел. княгиня Мария Павловна Старшая и её сыновья. Об этом пишет А. А. Танеевой (Вырубовой), что Вел. княгиня Мария Павловна ещё в 1912 году приезжала в Царский дворец «просить руки Ольги Николаевны для Великого Князя Бориса Владимировича. Императрица была в ужасе при одной мысли отдать ему свою дочь. К сожалению, Великая Княгиня Мария Павловна не простила Их Величествам их отказ и была в числе тех заговорщиков, которые свергли с престола Их Величества». [443]

Анна Александровна называет вещи своими именами. Не трудно догадаться, что именно этот круг великокняжеских сановников предоставлял неограниченные суммы денег Хвостову для действий против Распутина. Из нашего рассмотрения следует, что Вел. князь Николай Николаевич, конечно, был не одинок. Заговор против Распутина готовила целая группа влиятельных и высокопоставленных особ, среди которых одна из основных ролей принадлежала министру иностранных дел Сазонову. Его англо-французские симпатии и активная деятельность в угоду союзникам явились причиной его увольнения Государем с поста министра иностранных дел. Таким образом в деятельности этих лиц против Распутина были представлены и союзнические интересы. Круг замкнулся. 

Что же касается «ошибки» Государыни и Григория Ефимовича относительно Хвостова, то её, ошибки, не было. Был подлый обман, предательская ловушка, двурушничество, ловко расставленные сети, в которые заманили и Григория Ефимовича, и Государыню, сыграв на её трагических переживаниях за судьбу сына и за судьбу человека, кто единственный мог облегчать страдания больного Царевича. Назначение А. Н. Хвостова — тонко и умело расставленная западня. Охота на Распутина, закончившаяся в подвале дома Юсупова, началась при министре внутренних дел А. Н. Хвостове и протекала под его непосредственным руководством.

Но проследим далее, чем закончилась история с Хвостовым, и как она отразилась на авторитете Царской власти. Хвостов зашёл слишком далеко. Возможно это превосходило его первоначальные планы, ведь рушилась его политическая карьера. Но сделка с дьяволом была совершена, и дороги назад не было. Деньги нужно было отрабатывать, и личная судьба Хвостова не волновала заказчиков. Впрочем, он знал, на что шёл. Поступив, как камикадзе, и подорвав себя, он взорвал всю Россию. Действительно, эта история послужила детонатором к последующему взрыву недовольства и возмущения.

Разобравшись до конца во всей истории с покушением на Григория Распутина, Государь сделал выводы и относительно самого Алексея Николаевича Хвостова, личность и мотивы поведения которого для Государя после всего произошедшего стали совершенно прозрачными. Излагая события тех дней А. И. Спиридович пишет: «Об удалении Хвостова Государь уже ре¬шил твёрдо. Он так ясно понимал всю суть этого дела, что держать Хвостова просто не мог. Ведь он читал все документы до покаянных писем Ржевского и Илиодора включительно. Он знал дело лучше всякого Штюрмера». [444]

2 марта 1916 г. Государь Император Николай II с тяжёлым чувством покинул Царское Село и выехал в Царскую Ставку. «Оставшаяся в Царском Селе Царица, — как пишет А. И. Спиридович, — была глубоко по¬трясена всем случившимся. У неё начались невралгичес¬кие боли головы. Пришлось прибегнуть к массажу. Мо¬рально Царица очень страдала, вполне сознавая свою вину в деле назначения Хвостова министром». [445]

В тот же день Государыня Императрица Александра Феодоровна писала Государю: «Я в отчаянии, что мы через Гр. рекомендовали тебе Хв. Мысль об этом не даёт мне покоя, ты был против этого, а я сделала по их настоя¬нию, хотя с самого начала сказала А., что мне нравится его сильная энергия, но он слишком самоуверен и что мне это в нём антипатично. Им овладел сам дьявол, нельзя это иначе назвать. Я в последний раз не хотела об этом тебе писать, чтоб не беспокоить тебя, но мы пережили тяжёлые времена, и поэтому было бы спокойнее, если бы теперь, до твоего отъезда, что-нибудь было решено. Пока Хв. у власти и имеет деньги и полицию в своих руках, я серьёзно беспокоюсь за Гр. и Аню». [446]

Уже на следующий день, 3 марта 1916 г., высочайшим повелением А. Н. Хвостов получил отставку. Однако, это не остановило Хвостова в его одержимом желании, которое умело подогревалось извне, уничтожить Распутина. Внутреннюю мотивацию поведения Хвостова, на которой ловко сыграли его покровители, чётко обрисовала А. А. Танеева (Вырубова): «Все эти личности вроде Хвостова смотрели на Распутина как на орудие к осуществлению их заветных желаний, воображая через него получить те или иные милости. В случае неудачи они становились его врагами. Так было с Великими Князьями, епископами Гермогеном, Феофаном и другими». [447]

До момента отставки вся история не выходила за рамки служебного разбирательства. Однако, отставка, видимо, окончательно уничтожила все нравственные ограничения в душе Хвостова, и он начал действовать с новой энергией и действовать подло. История просочилась в прессу и быстро была подхвачена думской оппозицией для дискредитации верховной власти. Тому всячески способствовал и сам Хвостов.

А. И. Спиридович: «Хвостов продолжал сплетничать, обвиняя по-прежнему во всём Белецкого и распространяя всякие вздорные слухи о Вырубовой. Он даже имел наглость показывать в кулуарах Государственной думы письмо, которое он получил от Вырубовой, с вопросом, правда ли, что он хочет арестовать Распутина.

Анна Александровна была в панике. Она боялась какой-либо новой выходки со стороны Хвостова против неё и против Старца. Государыня была расстроена. В конечном счёте, все нарекания обрушились на неё». [448]

Но первый ход сделал всё же не Хвостов, а его бывший сотрудник — Белецкий. По этому поводу А. И. Спиридович пишет следующее: «Редактор «Биржевых ведомостей» Геккебуш-Горелов в беседе с Белецким, получил от него полную информацию об интересующем его деле со всеми именами и подробностями. Как настоящий журналист Горелов поместил в газете все интервью с сенатором Белецким. Сенсация была полной, так как публике преподносился весь скандал с организацией предполагавшегося убийства как занятный бульварный роман. <…>

Белецкому, — пишет А. И. Спиридович, — пришлось подать прошение об увольнении его с поста генерал-губернатора [Иркутска]. С большим трудом удалось добиться того, чтобы его не лишили звания сенатора. В конце концов, дело осталось в руках у Штюрмера, а Хвостову и Белецкому было предложено уехать на время из Петрограда». [449]

Из воспоминаний П. Н. Милюкова следует, что перипетии «бульварного романа», озвученные Белецким в «Биржевых ведомостях», с особым чувством смаковала думская оппозиция: «24 февраля Родзянко пригласил к себе представителей блока /Прогрессивного блока/ и пробовал уговорить их не выступать самим и поддержать председателя в случае эксцессов со стороны крайних правых и левых. Он услышал в ответ, что обещания ликвидировать «старческие» влияния давались не раз, но эта «ужасная язва русской жизни» продолжает существовать. Закрывать рот депутатам невозможно, особенно «в приподнятой атмосфере, отражающей коллективную совесть». Однако же, через день Распутину действительно было велено выехать в Тобольск.

В ближайшие дни сессии была пресечена карьера министра внутренних дел А. Н. Хвостова. Но этого никак нельзя было поставить в заслугу Думе. Хвостов пал жертвой собственного легкомыслия, и добычу подхватил тот же Штюрмер. Подробные показания директора департамента полиции, потом товарища министра Белецкого осветили ту грязную кухню, в которой готовился этот скандал. Началось с того, что А. Н. Хвостов, почувствовав свое положение достаточно упрочившимся, благодаря своим связям с правыми, решил, что наступило время обойтись без помощи кружка Вырубовой-Распутина, который привёл его к власти, и задался целью «ликвидировать» Распутина.

В свои пособники он решил взять Белецкого, который, однако, всячески оттягивал совершение преступления. В то же время, заметив, что положение Горемыкина поколеблено, Хвостов нашёл своевременным выдвинуть свою кандидатуру в председатели Совета министров, — пост, на который его намечал Распутин с самого начала. Но он опоздал. Тогда уже проведена была у царя — тем же кружком — кандидатура Штюрмера. Белецкий, спасая себя, отошёл от Хвостова на сторону Штюрмера, сохранив отношения с Вырубовой. Хвостов тогда уже на собственный страх вернулся к плану убийства Распутина. Он задумал воспользоваться услугами неистового монаха-фанатика Илиодора, старого друга Распутина, потом поссорившегося со «старцем» и бежавшего из России, чтобы издать заграницей памфлет против Распутина («Святой Чорт») с приложением писем к нему императрицы.

Из министерства внутренних дел были снаряжены две миссии заграницу: одна с целью выкупить рукопись у Илиодора; другая — специально посланная втайне от Белецкого Хвостовым, — чтобы сговориться с Илиодором о плане убийства Распутина. Посредник Хвостова, журналист Ржевский, оказался человеком ненадежным. Началась огласка. Хвостов сваливал вину на Белецкого; Белецкий доказывал, что это было дело Хвостова, и рассказал всё прошлое. Обе стороны прибегли к печати, скандал стал публичным. В Думе мой товарищ по фракции Аджемов окрестил его кличкой «бульварного романа». Кончилось тем, что оба, Хвостов и Белецкий, должны были покинуть свои посты (5 марта 1916 г.). Штюрмер давно считал естественным соединить с титулом премьера власть министра внутренних дел — и теперь добился своей цели. Вся эта история произвела на общество впечатление глубокого падения политических и моральных нравов в правительственной среде». [450]

Отголоски всей истории ещё долго звучали в письмах Царицы. 4 марта 1916 г. бедная Государыня писала: «Я серьёзно беспокоюсь за А. [Анну Вырубову]; если нашёлся человек, способный подкупить дру¬гих для убийства нашего Друга, то он способен выместить злобу на ней». [451]

10 марта 1916 г.: «Штюрмер приходил, чтобы поговорить об этой истории, так как необходимо выяснить это дело. Мне пришлось передать ему письма Илиодора, в которых всё изложено, и он расследует, правда ли то, что он пишет, — увы, это кажется очень правдоподобным!» [452]

15 марта 1916 г. «Возвращаю тебе телеграмму Гр. Он имеет ввиду Белецкого, потому что находит неправильным, чтоб этот, будучи почти невинным, так сильно пострадал, а другой, гораздо больше провинившийся, так легко отделался. <…>

Говорят, Хв. — в Москве, болтает и уверяет, будто его уволили за то, что он хо¬тел отделаться от германских шпионов, окружающих нашего Друга, — так низко! Ах, действительно, его следует отдать под суд или лишить расшитого мундира! Он [Григорий Ефимович] говорит, что ты должен бы наказать тех, кто болтает в клубах. А. продолжает получать анонимные письма, её отец и — бедный Жук тоже, — его предупреждают, чтоб он не выходил с нею, иначе он погибнет вместе с А. насильственной смертью. Она говорила с Спиридов. Он знает, что за ней следят, и назначит ей охрану. Он просит её гулять только в нашем саду, не ходить пешком в церковь или по улицам, садиться скорее в коляску, — конечно, это её нервирует. Шт. /Штюрмер/ сказал её отцу, что он приказал усиленно охранять её в городе». [453]

Из приведённых цитат из писем Государыни следует, что происки Хвостова коснулись и Анны Александровны Танеевой (Вырубовой), что также подтверждает и генерал А. И. Спиридович в своих мемуарах: «15 марта по просьбе Вырубовой я заехал к ней. Она очень волновалась. История с Хвостовым на неё сильно повлияла, она даже похудела. Её засыпали анонимными письмами, пугали тем, что убьют. В общем, вопрос шёл о её охране. Я посоветовал ей кое-что в смысле техниче¬ском, советовал не очень доверять высказываемым в гла¬за симпатиям, быть настороже, не гулять в парках обще¬го пользования.

Странно было давать эти советы больной женщине на костылях. Казалось бы, ну кто может на неё напасть. Но тогда вся общественность была настроена против неё и против Императрицы. В этом большую роль сыграл Хвостов с его сплетнями. Особенно были возбуждены военные, так как главной сплетней был шпионаж». [454]

Хвостов своими сплетнями проделал немалую разрушительную работу в головах и сердцах верноподданных Российской Империи. Особенно тяжким по своим последствиям результатом явилось распространение и укоренение в армейской среде клеветы о шпионаже Императрицы, Вырубовой, Распутина, что способствовало вовлечению в заговор против Их Величеств немалого количества офицеров. Помимо Хвостова громадную роль в этом деле сыграл и Джунковский, которому удалось настроить гвардейских офицеров Преображенского и Семёновского полков не только против Распутина, но и против Государыни Императрицы Александры Феодоровны. Вспомним, что одним из убийц Григория Распутина был поручик Преображенского полка Сухотин. Подхваченная думскими агитаторами, намеренно внедряемыми Гучковым в армейские части, подобного рода информация действовала разлагающе и среди простых солдат…

При раскрытии облика и профессиональных приёмов министра внутренних дел А. Н. Хвостова в его деятельности против старца Григория важное место принадлежит информации, предоставленной С. П. Белецким. Строгий критик непременно укажет на то, что записки Белецкого имеют свойство откровенности не только в отношении А. Н. Хвостова, но и в отношении Г. Е. Распутина.

Белецкий приводит порочащие старца примеры и даёт ему нелестные характеристики. При их оценке, однако, следует учитывать принципиальные различия в мотивации Белецкого при изложении фактов, относящихся к поведению Хвостова и Распутина. Наши соображения по этому поводу подробно сформулированы в разделе, посвящённой деятельности С. П. Белецкого. Здесь же позволим себе маленькую ремарку по поводу показаний Белецкого, увидев в них более глубокий смысл и распространив выводы на более широкий круг «идейных борцов» против «засилия тёмных сил» возле царского трона, в который безусловно входил и А. Н. Хвостов.

Оценка Белецким Распутина носит конъюнктурный характер в силу того, что от «правильности» изложенных им показаний против Распутина зависело его освобождение из Трубецкого бастиона. Насколько же линия его объяснений в отношении Распутина прогибалась в угоду следствию определялось внутренним состоянием человека, скажем прямо высотой его духа, духовностью. Духовность можно уподобить в материальном мире намагниченности. Чем сильнее этот параметр, тем сильнее притяжение к полюсу. В духовном мире силовой полюс один — Бог. Если духовное свойство притяжения достаточно выражено — всё выстраивается в определённом Божественном порядке, в непередаваемом орнаменте божественной гармонии: мысли, чувства, желания, побудительные мотивы, стремления, поступки. Если духовной намагниченности, силы духа, нет, то личность испытывает даже не притяжение к иному полюсу, потому что иного полюса духовной силы не существует, а попадает в область хаоса, бессмыслицы, неразумия, пустоты. Зачем человек мыслит, к чему стремится, чего хочет — успешной карьеры, существования, земного бытия? То есть того, что в Екклесиасте выражено термином «суета сует, всё суета». Если бы Белецкий имел духовность, он имел бы синергию, духовное сопряжение и притяжение к Царской Семье, к Анне Александровне Танеевой (Вырубовой), к Григорию Ефимовичу Распутину-Новому. Но не было духовности, и не было духовного притяжения. В силу этого внутреннюю мотивацию Степана Петровича можно уподобить хаосу: болтался, шатался, метался. Соответственно этому и его показания в вопросах принципиальных для его совести носили оковы конъюнктуры, выгоды, беспринципности, страха и предательства. То же относится и к Хвостову, совершенно то же самое, суета сует и томление духа — пустота и беспринципность, породившие подлость и предательство.

О А. Н. Хвостове сказано достаточно. Его деятельность против старца Григория Ефимовича Распутина-Нового, возможно, и спровоцирована личными мотивами, но то, что он совершил по отношению к Государыне Императрице Александре Феодоровне и Анне Александровне Танеевой (Вырубовой) справедливо возводит его в ранг подлецов. Именно А. Н. Хвостов, наряду с откровенными негодяями Гучковым, Милюковым и иже с ними, и был подлинным предателем и подлецом.

Пора остановиться. Однако история деятельности спецслужб (не только Российской Империи) против Григория Распутина на этом не исчерпывается.


ИСТОЧНИКИ


16. Алексей Хвостов. Организация покушение на старца Григория. Слухи о шпионаже (годы 1915-1916).

[424]. Верная Богу, Царю и Отечеству. С-Пб: Царское Дело, 2005. С. 109-110.
[425]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 280-281.
[426]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 280-281.
[427]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 274.
[428]. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 373.
[429]. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 373.
[430]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 288.
[431]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 289.
[432].  Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 453.
[433]. Там же.
[434]. «Беседа с А. Н. Хвостовым в феврале 1916 г. И. В. Гессена». Архив русской революции, издаваемый И. В. Гессеном. Т.XII, Берлин, 1923 г. С. 76-82. // Библиотека русской революции и гражданской войны https://rev-lib.com.
[435]. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Редакция П. Е. Щёголева (Павел Елисеевич Щёголев). — Л.: Государственное издательство, 1924-1927. Том 4. Записки А. Д. Протопопова и С. П. Белецкого. 1925 // Сайт «Милитера» («Военная литература»): militera.lib.ru и militera.org
[436]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 290.
[437]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 291-293.
[438]. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 442.
[439]. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства: Редакция П. Е. Щеголева. Т. IV. Записки А. Д. Протопопова и С. П. Белецкого. — Л.: Государственное издательство, 1925. // Сайт «Милитера» («Военная литература»): militera.lib.ru и militera.org
[440]. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 439.
[441]. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства: Редакция П. Е. Щеголева. Т. III – М.; Л.: Государственное издательство, 1925. // XXXII. Допрос М. С. Комиссарова 4 мая 1917 г. Листы 170,171 // Государственная публичная историческая библиотека России.
[442]. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М.Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С.447.
[443]. Верная Богу, Царю и Отечеству. С-Пб: Царское Дело, 2005. С. 63.
[444]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 294-295.
[445]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 295.
[446]. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 381.
[447]. Верная Богу, Царю и Отечеству. С-Пб: Царское Дело, 2005. С. 126.
[448]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 298.
[449]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 298-299.
[450]. Милюков П. Н. Воспоминания (1859-1917). Под редакцией М. М. Карповича и Б. И. Элькина. 1-2 тома. Нью-Йорк 1955. Т. II. Часть восьмая. Четвёртая Дума. С. 228-230 // Печатается по тексту: Яков Кротов. Опыты.  http://krotov.info
[451]. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 385.
[452]. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 393.
[453]. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 403-404.
[454]. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 304-305.