Выбор

               

    Потрепанный в боях с наседавшим противником немецкий армейский батальон , а , точнее, то , что от него осталось , вошел в небольшую белорусскую деревушку. Предполагалась небольшая передышка и немцы намеревались переночевать здесь и с утра отступать дальше, выравнивая , как говорит высшее командование, линию фронта. В деревне , а ,точнее , в селе, было дворов тридцать, в центре—церквушка , здание сельской лавки и большой колодец « журавль». Воинство расположилось как раз напротив церкви , выставив в разных концах села боевое охранение.
 Все  жители как вымерли, попрятались по своим хатам. Солдаты пошарили по дворам в поисках какой-нибудь живности , да ничего существенного , кроме трех куриц не обнаружили. Вымотаны вояки были изрядно и это было хорошо заметно. Не тот  уже это был немец , которых видели селяне  в сорок первом. Не тот ! Но- война войной , а полевая кухня уже дымилась.
  В крайней, с западной стороны деревни хате , жила бабка Ганна. Была она одинока , как перст.
Её муж ещё в первую мировую сгинул неведомо где .Шум и команды немецких солдат уже прекратились , когда Ганна услыхала робкий стук в дверь. Тихонько слезла она с печи , прислушалась , стук повторился.
 --Кто там?-окликнула.
--Матка , матка! Зольдат!  Дойче  зольдат!—ответил негромкий мальчишечий голос за дверью.
--«Немец!»- ахнула бабка, разыскивая свечной огарок,  зажгла , с опаской отодвинула засов.
--Битте , пан офицер , но у меня ничего нет,-промолвила она.
--Нихт официр!  Я ест дойче зольдат! Гитлер капут! Война капут! Матка , сховай , сховай!
  Бабка Ганна опешила от такой тирады, выданной на одном дыхании. Перед ней стоял молоденький , совсем мальчишка лет семнадцати. Не очень чистая , потрепанная форма не делала его старше. Серые глаза смотрели на неё умоляюще. А на макушке русых волос торчал мальчишеский вихор .
 «Да,-подумала бабка,-видно, плохи ваши дела , коль детей на войну погнали.»
 Немец опять затараторил , зачастил , как школьник ,спешащий ответить  вызубренный урок:
--Матка, сховай ! Война капут , Гитлер капут! Их виль…
 Ганна махнула ему рукой , мол , помолчи, тяжело осела на лавку. До неё дошло , наконец , чего хочет от неё этот немецкий малец.
 --Проходи , садись сюда—указала на лавку.—А ты один?—показала на пальцах-«Один?»
 Он понял , закивал головой –Я , я!
--Есть хочешь? Ням , ням , бред?
--Я , я-опять закивал солдатик.
Бабка вытащила из шкафчика кусок черного хлеба , достала кувшин с квасом из черники.
--На , ешь. Больше ничего нету.
--Данке , данке!-засуетился немец и стал уплетать за обе щеки этот «деликатес.»
--Тебя звать-то как?—спросила Ганна,--Имя?
--Наме?Пауль , Пауль.
--А, Павел , Паша , по-нашему. А годков тебе сколько?
 Немец затараторил , давясь хлебом , бабка замахала руками: мол , ладно , ешь , всё равно толком не понимаю.
    Старая была в растерянности. Она поняла , что этот немецкий пацан не хотел больше воевать , не хотел умирать и идти со своими , а хочет остаться здесь , но остаться живым. А , иначе , что ждёт его дальше? Пуля или осколок мины или снаряда? А батальон должен с утра двигаться дальше на запад , « выравнивать линию фронта.» Вот и надумал , наверное ,  этот Пауль—а вдруг его не хватятся  впопыхах?  А там—будь, что будет.
   --Пошли, --помахала бабка немцу, когда он доел хлеб. Она привела его в камору.
 --А где ружьё твоё? Пиф-паф?—спросила она.
 --Фурштейн , ферштейн! Дорт! Их хабе дас геворфен.(Я его выбросил.)—махнул рукой в сторону двери.
 --Ладно , Бог с ним , с ружьём. Залазь сюда и сиди тихо  , я тебя сверху соломой прикрою и зерном присыплю. Она показала немцу на большую, метра полтора высотой, деревянную бочку , в которой раньше , до войны она держала жито. Солдат перевалился через край , влез в бочку. Ганна принесла из хаты маленькую скамеечку, с которой она раньше корову доила. Теперь доить некого: её Буренку такие же солдаты как теперь ещё в сорок первом съели.
--Садись,-а то ноги затекут.
 Как-то умостила бедолагу, крышкой прикрыла , соломой и остатками зерна присыпала сверху.
 --Воздуху тебе хватит, вон , щели в бочке есть. Да и до утра уже всё ничего осталось.
  Пристроила она беглеца , а сама села рядышком с бочкой и тихо заплакала.
« И что это делается с людьми? Что война с ними делает?» И себе удивилась—ведь пожалела  враженка , сколько беды немцы принесли , а вот –пожалела…
  Исчезновение солдата утром было обнаружено быстро: немецкая педантичность и дисциплина ещё не вся вышла на дорогах-бездорожьях Полесья. Пропавшего стали искать по всему селу. Крики , ругань , немецкая гортанная речь. Но , или плохо искали или бабка Ганна хорошо постаралась, но , только, пропавшего солдата не нашли ни живым, ни мёртвым.
 Старший из офицеров приказал согнать всех жителей деревни к церкви. Их набралось человек около семидесяти—старых да малых. Офицер вышел вперёд , чуть сзади-другой-толмач , переводчик , поняли сельчане. Офицер начал говорить , негромко , глядя перед собой в землю. Переводчик перевёл:
--Люди! Мы не есть эс-эс. Мы фронтовая часть. Но если через полчаса не будет найден наш солдат, мы будем вынуждены расстрелять пять ваши люди. Понятно? Стоять тут и думать пять минут.
  Офицер зашагал прочь , следом и переводчик .Подбежали четверо солдат—автоматы наизготовку. Народ заголосил: да где ж нам взять вашего солдата? Да мы и в глаза его не видели! У нас же одни старики да дети ?Кто ж его тронул бы?
 Ганна плакала вместе со всеми. Тихо прочертили слёзы дорожки на её морщинистом лице. Потом вышла вперед. Подошёл переводчик.
 --Что?
Ганна махнула рукой, мол , идите следом. И , обреченно глядя себе под ноги , побрела к своей хате. Немцы двинулись следом , настороженно рыская дулами  автоматов  по сторонам. Подошли к бабкиному домишке. Молча открыла она дверь , молча подошла к каморе , молча ткнула пальцем в бочку с дезертиром. Немцы ситуацию оценили быстро , вытащили солдатика , живого и невредимого  из бочки и повели к центру деревни. Подошел офицер , постоял , посмотрел на пропавшего, дал какие-то указания и отошел в сторонку.
  Двое автоматчиков споро подбежали к беглому , сорвали с него погоны , развернули  лицом в поле и , по команде офицера , расстреляли. Тут же выкопали могилу и живо похоронили.
  Офицер подошел к бабке Ганне , дотронулся до её трясущегося плеча и сказал , без переводчика:
--Ты есть кароший русский матка!
 Затем  повернулся , щелкнул пальцами и колонна уже готовых к походу солдат двинулась на запад , вон из села.

     Так и не поняла старая—за что же похвалил её немец, то ли за то , что хотела сберечь от смерти перепуганного немецкого мальчишку , то ли за  то , что выдала беглеца.