Бог в помощь

   
         У винно-водочного магазина задолго до его открытия начал собираться народ. Жаждущие и страждущие стояли как на митинге, мирно переговариваясь, но ровно в три часа передние ряды, как горный поток в ущелье,  устремились в отворившуюся дверь магазина. Широкая же заводь из задних рядов осталась на месте, но уже волновалась от выброшенного в кровь адреналина.

      Гена Хорошулин целый день мучился с похмелья. Если бы у него были деньги и талон на водку, он  ждал бы открытия  магазина на крыльце, а не томился бы в очереди.  Талон он всё же  достал, а деньги слёзно выпросил у супруги: завязываю, это на отходняк. И вот теперь страдал в очереди за веселящей водой, то есть за купленное веселье.

     - Да уж, повеселился, мать перемать! - как всегда, запоздало ругал он себя за   многодневные  запои, заканчивающиеся обычно   мольбой: «Боженька,  отпусти!». И сейчас не о веселье он думал, а лишь бы выжить.

     Он не в первый раз стоял в таких очередях и не переставал удивляться: как много, оказывается,  в городе пьющих людей. Да что там — в городе! - по всей России: по телеку же показывают. А до  Горбачёвского «сухого закона» как-то и не видно было этого безобразия. Мало ли зачем человек зашёл в магазин, может, за хлебом? А спиртное там же продавалось.

     Гена с тоской глядел на довольные лица выходящих из лавки людей и вспоминал, как, бывало,  проходя мимо этого магазина, со снисходительной усмешкой трезвого человека, глядел на толпу. А иногда, под куражом, подходил к стоящему в сторонке несчастному страдальцу и с понимающей улыбкой предлагал остограммиться.  И никогда не ждал слов благодарности: сочтёмся, сам такой бываю.

     - Бываю, бываю… Ещё как бываю! Вот только не помню, чтобы мне когда-то  так везло, - невесело размышлял Хорошулин, вместе с очередью медленно двигаясь к заветному прилавку.

     Физические страдания усиливались моральными, потому что было тошно и муторно на душе, стыдно за свое безволие,  но больше всего - за чувство вины перед женой и детьми. Запоздало раскаиваясь, он мысленно просил у них прощения,   хотелось плюнуть на всё и свалить отсюда, но он знал, что дома без грамульки будет худо: организм требовал допинга, а впереди ещё кошмарная ночь с мультиками, и он продолжал бедовать в очереди, всё чаще взывая к Боженьке.
И потом, выходя из магазина с двумя бутылками в руке, Гена  уже твёрдо решил, что заливать зенки не будет, а станет принимать по чуть-чуть, как лекарство.
 
     - И больше — ни-ни! Пьянству — бой! - клятвенно заверял себя Гена, хотя ему до смерти хотелось тут же,  за углом, приложиться к бутылке прямо из горлышка.

      Но тот, кого он всуе постоянно поминал в очереди, видимо, хорошо знал цену Генкиным клятвам и решил по-своему подстраховать его.

     Спускаясь с крыльца, Гена   промахнулся мимо ступеньки и чуть не  спикировал на бетонку. Упасть ему не дали, а вот бутылки выскользнули из пальцев и разбились об эту самую бетонку.
 
     На звон разбитых бутылок  очередь откликнулась многоголосыми испуганными междометиями, которые слились в единый короткий стон: реакция людей на несчастье человека, ибо на таком нервном пятачке разбитая посуда считалась самым большим несчастьем.

     И то ли осуждающе, то ли сочувственно кто-то общедоступным языком громко прокомментировал закон подлости.

     - Твою же мать!

     Гена Хорошулин поднял голову от земли, и что-то такое увидели люди в его глазах, что, не сговариваясь, расступились, образовав коридор до самого прилавка.

     Ничего не соображающий Гена,  двинулся, было, по этому коридору, но потом скрипнул зубами и обречённо махнув рукой, развернулся и начал протискиваться через густую толпу на воздух.

     Боженька отпустил. 

               
                С. Тарабукин