Ч. 2. Вологодская кружевница. 19

       На третий день после венчания дом Александровых шумно и весело ходил ходуном, как меха в кузнице. «Почётный стол» убрали, и на том «святом» месте народ отплясывал, что было сил. Разухабисто, с широкими махами руками и ногами, плясали мужчины, сдержано и величаво плыли женщины и девушки в длинных сарафанах, расшитых красными цветами. Первые – то приседали, выкидывая коленца, то поднимались, подхватывая своих красавиц, и со всей страстью кружили их, уже не отпуская.

       Те, кто не блистал уменьем быстро и в такт переставлять ноги, распевали залихватские частушки. Парни и девчата побойчее слагали их на лету. Особенно этим отличались, конечно же, сестрицы Авдеевы, ведь было в кого.

       Через неделю таких гуляний даже Василий заметно подустал. Все, кто жили и работали в усадьбе Александровых, вздохнули с облечением, когда свадьба яркой и шумной рекой перетекла в дома Берестовых и Лыковых. Вологда ещё гудела и плясала, но постепенно её жители возвращались к своим рабочим и житейским делам.

       Варенька корпела над новым замысловатым узором в виде огромной совы, укрывающей заснеженный лес своими крылами. Даша перед занятиями со своей воспитанницей училась у Меланьи готовить, вспоминая добрым словом Марфушины каши да сладкие витушки. Матвей Тимофеевич с Василием занимались торговыми делами, объезжали на санях всех городских чиновников, и не забывали участвовать в свадебных застольях у новоиспеченных зятьёв. Стёпка Телегин на полдня уходил к Стрешневым, осваивал кузнечное дело и помогал другу Сашке, пока Петька Воронов защищал честь сестры и восстанавливал родственные отношения.

       Однажды вечером Телегин, наблюдая, как Стрешнев младший пытается выковать диковинный цветок в подарок невесте, спросил:

       – Саш, ты думаешь Воронов выздоровеет до конца зимы?

       – Ничтоже сумняся!  – Бойко ответил влюбленный юноша, не отрываясь от работы. – Мази и снадобья моей будущей тёщи творят чудеса! Михайло уже встаёт на ноги, и тайком от Аксиньи с помощью меня или Маши делает первые шаги. Вернее, это он думает, что тайком. Когда ненароком притяжно* вздыхает, уверяет, что ничего не болит, ему лишь щекотно.

       Саша улыбнулся, поднял руку и показал другу цветок с красивыми широкими лепестками.

       – Ого! – Воскликнул Стёпка. – Это сдарье Маше на Рождество?

       Стрешнев, продолжая улыбаться, лишь пожал плечами.

       – А ты не желаешь будущих родственников пригласить в Вологду на Святки? – Не унимался Стёпка.

       – Телега, а ты иногда изрекаешь мудрые мысли! – Удивлённо, словно видит впервые, посмотрел на друга Сашка. – А что? Было бы здорово! И с родителями познакомлю! Постой, а ты что развеселился? Или по Петьке соскучился?

       – Нет! Боже упаси! – Раскрасневшись, рыжий Стёпка выпалил другу всё, о чём постоянно думал, но стеснялся рассказать.

       Благодаря первому в своей жизни путешествию, да по важному поручению, Степан Телегин понял, что не хочет больше оставаться чьим-то конюхом. Несмотря на то, что жизнь и работа в усадьбе Александровых были ему милы, он решил вернуться в Архангельский град, и попытать там счастья. Он мечтал заняться настоящим делом, чтобы была возможность «стать человеком», и, вернувшись в Вельский посад, пусть через несколько лет, посватать дочь Калитниковых, Бажену.

       Брови Сашки Стрешнева изогнулись невероятным образом. Всё это время он внимательно наблюдал за другом, но таких откровений не ожидал.

       – Ну, друже, удивил! – Он отложил молот и кованый цветок, снял рукавицы, и похлопал Стёпку по плечу. – Дакорр, как сказала бы Варенька! А зачем тебе Вороновы? Ты ведь теперь и без евойных писем можешь обратиться к Дорофею Калитникову. Правда, зимой далеко не уедешь. До весны твоё мероприятие не подождёт? А как же моя свадьба без тебя?

       Телегин выдохнул. Нелегко далось ему признание. Видя, что Стрешнев не засмеялся и всерьёз воспринял его признания, Стёпа продолжил:

       – Конечно же, твою свадьбу не пропущу! И до весны никуда не уеду. Просто понимаешь, мне Варя, как сестра, и я не могу её оставить, покуль не встанет на ноги. Притяжно ей будет одной. Я и подумал, вдруг её вылечит Аксинья? Она же всё может!

       Слова Степана настолько тронули Стрешнева, что он чуть не прослезился. Крепко обняв друга, он с хрипотцой произнёс:

       – Стёп, мне и самому без тебя будет притяжно! Ты самый лучший друг! Честно говоря, про Варины беды я и забыл! Даже ни разу у Аксиньи не попросил каких-нибудь мазей или растирок для неё. Прости! Кроме Маши и её безопасности думать ни о чём не могу. Обещаю, в следующий раз спрошу и приглашу! Не талашись! И Варенька поправится, аки Михайло!

       Тёмными вечерами Рождественского Поста, отведав душистых Меланьиных щей из кислой капусты с грибами, да солёных рыбников, домочадцы усадьбы Александровых оставались за длинным столом и слушали рассказы Матвея Тимофеевича и Василия Дорошина. Низкий басовитый голос купца ведал обстоятельно о заморских городах и странах, о природе и людях, встречавшихся на пути. Василий же бойко вставлял весёлые истории о нравах и обычаях иноземцев, о своих приключениях, вызывая дружный смех и улыбки. Порой он так увлекался, что хозяину дома приходилось натужно покашливать, предотвращая семейный скандал ценного работника.

       О пребывании в славном городе Дижоне и о необычном художнике - виноделе Матвей Тимофеевич всегда говорил с особой теплотой. Он вспоминал Анри Дюпона чаще остальных и продолжал надеяться на чудо, справедливо полагая, что доброта и мастерство бургундца способны на волшебство.

       Не мудрено, что вологодской кружевнице вновь начали сниться не виданные наяву города, скачущие по брусчатым улицам кони, их всадники в камзолах и широкополых шляпах с перьями, декорированные золотом и бархатом кареты, а вдоль дорог - изумрудные виноградники.

       Просыпалась она затемно, делала лёжа упражнения, затем доставала из кожаной котомки совёнка, с которым практически не расставалась, желала ему доброго дня и ставила на подоконник. Варе нравилось наблюдать, как первые солнечные лучи скользили по янтарному сердолику и птенец оживал, нахохливался и прищуривался. Правда, зимой это случалось не часто. Бывало так, что за ночь Вологду заметало белыми хлопьями по самые крыши. К утру завывающий ветер тонул в клоках снежной ваты и дома окутывала тишина. Наигравшись, метель отступала, увлекая за собой облака. Пробившееся северное солнце пыталось разогреть, растопить белую пелену, сравнявшую дома и деревья, оба берега застывшей реки, но окрепший за ночь мороз не сдавался. И как ни старалось светило, к концу дня снег за околицей лишь розовел.

       В Сочельник усадьба Александровых с радостью принимала родных гостей: семьи Лыковых и Берестовых, чтобы всем вместе встретить Рождество Христово. И хотя до первой звезды ничего не ели, Меланья с трудом поспевала на кухне. Кроме праздничных каш и калиток, варила кутью из пшена с мёдом и взвар из яблок и ягод. Ароматы были такие манящие, что и остальные без дела не сидели. С утра причащались в церкви Иоанна Златоуста, затем мужчины кололи дрова и дружно чистили от снега двор и дороги, а женщины убирали и украшали дом, стелили праздничные скатерти, зажигали свечи и лампадки. Ближе к вечеру невольно прислушивались. С первым звоном все выбегали на улицу, радуясь морозной симфонии вологодских колоколов и звёздам, раскрасившим низкое небо. И дети, и взрослые славили Христа и ждали волшебства, счастья и любви, здоровья и достойного благополучия.

       Наступали прекрасные святочные дни, когда особенно чувствуются присутствие Бога и радость в сердце. Долгожданные встречи с родными и друзьями, вкусные угощенья и добрые беседы за столом, милые подарки, весёлые песни и колядки, гуляния и катания на санях – всё это сплачивало людей, заряжало силой и уверенностью, что после долгой студёной зимы придёт весна, и природа оживёт.

       Со второго дня Рождества гостеприимная усадьба принимала и угощала не только друзей и близких, но и простой люд, крестьян и ремесленников.

       Тем временем в доме Стрешневых встречали семью Вороновых в полном составе. Петьку хотели оставить на хозяйстве, но он решительно воспротивился, заявив, что вырвется в Вологду в любом случае. Грешно – сидеть взаперти в лесу на Рождество. В конце концов, Вороновы закрыли дом, запрягли в сани лошадей, забрали с собой собак, и тронулись в путь. Иван Стрешнев с порога кивнул Петьке, пожал руку Михайло, и они очень быстро нашли общий язык. Не даром говорили: кузнец кузнеца завсегда поймёт. Аксинью и Машу приняла в свои объятья Марья Стрешнева, и прослезившись от счастья, повела гостей в дом. За праздничным столом решили долго не тянуть и по традиции совершили обряд рукобитья. Отцы семейств соединили руки будущих молодожёнов и ударили по ним меховыми рукавицами, а свадьбу назначили на Красную горку.

       Вскоре Сашка Стрешнев с Машей и Петькой отправились в гости к Александровым. За столом молодежи сидеть порядком надоело. Перезнакомившись, они решили весёлою гурьбой «тряхнуть стариной» и покататься с гор на санках. Благо, в большом сарае купца хранились не только детские, но и несколько широких расписных саней, куда легко вмещалось от двух до четырёх взрослых. Парни, среди которых, кроме Стёпки Телегина, Михайло Берестова, Ивана Лыкова, были и соседские, усадили своих девчат, аки цариц, и, разгоняясь, покатили наперегонки. Маше и Варе повезло больше. За верёвку их сани тянули настоящие кузнецы Саша и Пётр, а сзади подталкивал Стёпка. У других шансов не было. Первыми взобравшись на самую высокую горку, Стрешнев, Воронов и Телегин решили подразнить отставших друзей. Они развернулись спиной к саням, и со свистом и улюлюканьем стали подгонять остальных участников забега. Перекрикивая друг друга, они делали шутливые ставки и смеялись над тем, кто плёлся последним.

       Никто из них даже не заметил, что огромные купеческие сани уже набирали скорость и неслись вниз к реке, по какой-то одному Богу известной траектории, наклоняясь то влево, то вправо. Девушки, продолжая восторженно хохотать, всё же инстинктивно вцепились друг в дружку. В какое-то мгновение Маша различила на льду тёмное пятно. Испугавшись полыньи, она с силой потянула Варю на себя, чтобы изменить курс. К счастью, рождественские морозы стояли суровые и никакой полыньи не было. Благодаря юной охотнице сани лишь слегка задели поваленное дерево, но они всё-таки перевернулись. Упавшая на лёд Маша застонала.

       Оказавшись сверху, Варя пыталась сдвинуть массивные сани, чтобы выбраться и помочь подруге освободиться.

       – Машенька, что с тобой?

       – Ох! Мне казалось, ты лёгкая, аки пёрышко, а ты навалилась, аки белая медведица! – Еле дыша, проворчала Маша. – Да ещё чем-то твёрдым уперлась в бок!

       – Ой, прости! Это, наверно, мой совушка! Ни сломался ли? – Кружевнице, наконец, удалось оттолкнуть сани и сесть на колени. Она тут же бросилась проверять содержимое котомки.

       – Вот, баламошка! Я её спасла, а она с какой-то птицей возится! Вона, молодцы уже бегут, а я лежу тута аки квашня! – Маша протянула Варе руку. – Помоги встать!

       Варя вскочила на ноги, подняла свою спасительницу, заглянула в её смеющиеся глаза, и обе расхохотались! Запыхавшиеся парни никак не могли понять, что не так. Стрешнев отряхнул от снега Машу и заботливо поправил её платок. Воронов назвал сестру угарой и просил угомониться. Телегин же стоял с открытым ртом и смотрел на смеющуюся Варю. Спустившиеся на санях Марфа и Лукерья подбежали к младшей сестрёнке и начали причитать и всю её ощупывать, чем вызвали новый взрыв хохота.

       Праздник удался! По дороге домой все наперебой предлагали варианты, как лучше подготовить Матвея Тимофеевича. Вернувшись в усадьбу, Варя забыла все советы, взбежала по ступенькам, открыла примерзшую дверь и поспешила на голос отца. Она бросилась к нему на шею и заплакала.  Это было самое счастливое Рождество в доме Александровых.

       Остаток ночи Варенька металась в кровати. Если она и засыпала, то на несколько минут, и снова просыпалась. Ей было и радостно и тревожно поверить в долгожданное исцеление.

       Закрывая глаза, она вспоминала, как отпевали её мать. После похорон отец страшно запил, и никто не отважился его остановить. В доме постоянно пахло полугаром, отчего маленькую Варю всё время тошнило. Однажды утром Матвей Тимофеевич застал дочь, выливающую ковшом полугар под дерево. С похмелья он разозлился и жестко толкнул девочку, а она так и не встала. Как ни молился, как ни вымаливал прощенья, каких только докторов и знахарей ни приглашал в дом купец Александров, ничего не помогало.

       Не дожидаясь рассвета, Варя села на кровать, погладила свернувшегося клубочком котёнка, дотянулась до подоконника, и зажгла свечу. Её маленькая комнатка осветилась. Совёнок на окне блеснул оранжевым сердоликом, и казалось, недовольно покачал головой и ещё больше зажмурился. Варя улыбнулась. Осторожно спустив босые ноги на холодный пол, девушка посчитала до трёх, и медленно поднялась.

       Уже пять лет перед Вариной кроватью не стелили ни домотканых ковров, ни шкур, ни рогожи, чтобы свободно передвигать стул на колёсиках, сработанный отцом Степана. Ощущать ступнями не тягучую маету, а почти ледяные доски, было невероятно приятно. Варя расправила руки и покружилась. Черныш тотчас спрыгнул и начал ловить лапками узорчатый подол длинной ночной рубахи. Хозяйка подхватила озорного пушистика на руки и продолжила кружиться.


       *Притяжно – тяжело, трудно.

       *Иллюстрация: Картина В. Рябчикова "Святки".