Проделки Гистерезиса или Мёртвые души 2

Проделки Гистерезиса или Мёртвые души 2
(из цикла «другая история»)


                XXI век:

Снова началось всё невинно. Почти так же, как в школьные годы, в целомудренном пятом классе, когда авторучка нечаянно упала и пришлось её поднимать. Оказалось, что под стоящим за спиной столом немало интересного… После этого всё стало валиться из рук!

Любой путь начинается с первого шага. Иногда его сделать мучительно трудно, а порой ничего не стоит. Шёл себе шёл привычной дорогой, со двора из калитки – её надо проскакивать быстро, чтобы упругая пружина не психовала – спуститься по бетонным ступенькам с исторической надписью «В+В». Дальше по разноцветной брусчатке ровно уложенной в прошлом году и ехидно намекающей, что скоро на радость кому-то в мэрии её придётся перекладывать. Через несколько метров нужно сделать глубокий вдох и не дышать как в кабинете у рентгенолога, чтобы благополучно миновать площадку, на которой кучкуются как шпана в подворотне баки с мусором. Ветхий плакат наивно и безрезультатно предлагает его сортировать. Выдыхаешь, вдыхаешь и двигаешься дальше к перекрёстку с сильно полинявшей зеброй. О её наличии знают пешеходы, но не подозревают водители. Вот ещё один шаг, и уже и влетел в сводки ДТП, и в реанимацию. 

В нашем случае обошлось. Грузовик, весело отфыркиваясь сизым дымом, проехал перекрёсток беспрепятственно. Рабочий день, подслащённый тем, что он пятница, закономерно и своевременно закончился. Виктора не дёрнули, как это нередко случается, к редактору, чтобы «обрадовать» командировкой на выходные. Он взял из шкафа заранее привезённый кофр с удочками. В чехле камуфляжной расцветки «палки» на все случаи рыбацкой жизни: спиннинг, длинная болонка из углепластика для донки, невесомая штекерная палочка под поплавочную снасть. Предмет лёгкой зависти напарников. Карбон, Япония… все дела. Все они с катушками, чтобы на берегу не возиться… В кармашках коробки с леской, блёснами, крючками, поплавками и грузилами. Здесь же в отдельном отсеке подсак и заводские рогульки – у нормального рыбака почти как у опытного бомжа «всё моё со мной». Отдельно в сумке припасы, какие вечером смог намудрить холостяк: сыр, колбаса сырокопчёная, сгущёнка, хлеб-нарезка и венцом всему кусочек сала.
Как и договаривались журналист и – по его убеждению будущий известный писатель – Виктор вечером прямо с работы приехал к Ивану университетскому преподавателю истории, чтобы рано утром их подобрал общий друг Суграков и умчал в допробковое время на Угличское водохранилище...

Наши герои уже давно живут на прозаточкару: http://proza.ru/2013/09/12/454

Ах, это сладкое слово «рыбалка» и восхитительно сопутствующее – «баня»!

Но рыбалка в первый день – а что поделаешь, и так бывает – не задалась. К вечеру в ведёрке, озадаченно поглядывая на рыбаков, шевелил красными плавниками полосатый речной тигрёнок, плотвички в количестве потрёпанного в боях отделения почти приготовились перевернуться на спину, а на дне уныло повесили усы два пескаря. В таких случаях принято говорить, что клёв был вчера, на том берегу или будет завтра. Да и вообще давление никудышное, и луна не в той фазе, не говоря уж о её доме.

Однако тёплым лучом светлого будущего согревали посиделки в бане. И банька та была не простая. О! В не столь уж далёкие времена если кто-то в деревне жил в таком доме, его безжалостно раскулачивали,. Баня на даче Евгения Субракова (и опять же вопрос к нытикам: «Кто сказал, что наши учёные живут в нищете?») достойна пусть не романа и не повести, но на отдельный абзац вполне тянет.

Из просторных сеней топилась печь. Здесь же в кованой авторской дровнице с нетерпением ждали свою очередь сухие берёзовые дрова. В предбаннике потрескивал за огнеупорным стеклом огнём камин. чтобы гостям, было комфортно распивать чаи. А их тут могло бы разместиться человек десять. Цилиндрованые брёвна из кедра, двухкамерные оконные блоки в лиственных рамах, паро- влагонепроницаемые двери. Простор и воля. Чистота и уют. Домотканые дорожки и вышитые занавески. Операционная стерильность в моечной. Нежгучие краники с керамическими ручками. И обшитая осиной парная с полками из того же материала, и особой конструкции печь с каменкой набитой жадеитом, и пар от веников, и сладостная истома, и ныряние летом в специальный прудик, а зимой в пушистый снег, или, если его пушистость не отвечала требованиям ныряющих, то приходила на помощь подвешенная к стене шайка с холодной водой. Дёргаешь за ручку на цепочке и – пожалуйста -  получаешь контрастное омовение. Для менее закалённых мягкий дождичек из огромной, чуть ли не в тазик размером сияющей никелем лейки. Это ли не жизнь? 

Если кто-то заявит, что в России всё плохо и жизни нет, можно смело сказать, что не бывал он в настоящей русской бане. Но, скорее всего, по выражению Островского (нет, не того, что писал о революции) этот человек не «патриот своего отечества», а «мерзавец своей жизни».

За столом под обильный ужин разговор у друзей привычным маршрутом скатился в рассуждения о связи литературы с жизнью и о влиянии искусства на развитие общества. При этом Евгений на правах хозяина и человека независимого от дурного влияния Каллиопы или Клио напрямую в разговор не вступал. Он только подбрасывал поленья в камин, и в беседу, когда спор вдруг угасал. Трудно восстановить как оно получилось, но темой беседы стал Гоголь.

Виктор высказался в том плане, что второй том Мёртвых душ мог бы сыграть важную роль в исправлении нравственных устоев общества. Иван не согласился и напомнил, что автор поэмы на день уничтожения рукописи был человеком глубоко религиозным и не позволил бы себе уничтожить текст с позитивным нравственным зарядом. Скорее наоборот, он увидел в нём какую-то несовершенство, зло, червоточину, чертовщину.
- А мне думается, на Николае Васильевиче многодневное испытание постом могло сказаться, - вставил Евгений пять копеек. – Сам был не в себе, и герои у него такие же.
- Какой век, такие и герои, - горячился литератор.
- Именно герои определяют картину века. Не литературные, разумеется, - возражал Иван.
- Ты так считаешь? Хорошо, кратко расскажу историю создания Мёртвых душ…
- И тем более, - резюмировал историк, выслушав Виктора, - какой автор, такая и книга. Он так обошёлся с рукописью второго тома по примеру своего Тараса: «я тебя породил, я тебя и сожгу»?
- Нет. Это авторский перфекционизм. Гоголь видел в своей книге не зло, а несовершенство. К слову, есть разные версии событий той ночи. Кто-то считает, предал огню по ошибке. Вместо черновиков. Есть оптимисты, которые надеются, что слуга и хозяин дома всё-таки спасли второй том. Вот бы почитать полную версию! – вздохнул Виктор.
- Можно устроить… У меня и транстаймер, как его один автор с известного литературного ресурса правильно обозвал, с собой, - посмотрел на него Евгений.
- Опять? Я в царскую охранку не хочу. Бериевской в прошлом путешествии хватило, да и как мы отсюда попадём в Москву?
- Легко. Я усовершенствовал аппарат. Ставим нужную геолокацию «чик-чирик» и на месте.
- Ага, как в прошлый раз. Сразу на Лубянку, - буркнул Виктор.
- Свирепость жандармов сильно преувеличена. А в то время ты на Лубянской площади ничего плохого не увидел бы. Интернету верить, а он обещает тебе, как человеку, интересующемуся искусством, много интересного. В 1852 году усадьбой владел заводчик Фёдор Семёнович Мосолов. Очень даже не бедный человек. Он коллекционировал живописные полотна. Вполне возможно ты увидел бы картины  Рубенса, Ван Дейка, Веласкеса, Рембранта и других, - снова подключился к разговору Иван, откладывая в сторону аккуратно обработанную косточку от копчёного окорочка. – Я помылся, поел, готов поехать хоть куда.
- Ребята, не надо распыляться. Есть конкретная задача, решаем её. Будут новые – займёмся. Гоголь – значит Гоголь. Живопись в другой раз, - пресёк попытку изменить маршрут изобретатель. 

                XIX век. 11 февраля 1852 года. Полночь:

Мело. Вьюжил февраль 1852 года. Москва занесена. Сугробы оккупировали плохо освещённые улицы и площади.
- Плохо работает ДепТЭХ, - чертыхнулся Виктор, спотыкнувшись о снежный нарост.
- Не было такого департамента у Чурбан-паши, - отозвался Иван.
- У кого? – приостановился Виктор. – Женя, ты куда нас закинул? Не хочу ни в зиндан, ни в гарем. Хочу в твою баню.
- Успокойся, дорогой. Ты не за границей, где мы сразу же спалились бы на языке!
- Не переживай, это прозвище московского губернатора Арсения Закревского. Персонаж интересный, расскажу как-нибудь, но ты прав, с реагентами у него было не очень. Мы в Москве! - поддержал друга историк и задорно пнул мёрзлый колобок от пробегавшей вечером лошадки. Тот весело покатился по утоптанной дорожке.
- Прибыли точно к месту, вот Никитский бульвар. Если навигатор не соврал, то перед нами дом Талызина, как заказывали, - удовлетворённо констатировал Евгений. Здесь жил, точнее пока ещё живёт Гоголь.
Снежный заряд накрыл друзей у входа в дом. Заспанный слуга впустил визитёров, уступая настойчивым требованиям и заявлению, что Николай Васильевич будет им рад.
- Пойду доложу, - ошарашенно осмотрел Семён Григорьев незваных гостей и ушёл.

…
- Ребята, с вашего согласия разговор с писателем начну я, - вполголоса сказал Иван, - мы с ним всё-таки коллеги.
- Историк историкА видит издалека? Ну, попробуй, - согласился Виктор, хотя и считал, что ему как писателю с писателем было бы легче найти общий язык.

Гости ввалились в комнату. Качнулось пламя свечей. Успокоились на стене зыбкие тени. Гоголь настороженно смотрел на них. Диковинная одежда, странные головные уборы в руках, неурочный час.
- Здравствуйте, уважаемый Николай Васильевич, - Вы можете не поверить, но мы, как бы помягче… мы гости из будущего, - друзья, не сговариваясь, синхронно изобразили что-то, что в равной степени можно было бы назвать полупоклоном, кивком согласия, уважительным приветствием старшего.
- Фильм такой есть, - вставил Евгений, и осёкся. Вряд ли писатель посещал кинематограф.
- Простите его. Молодой, горячий, вмешивается. Так я продолжу.
- Пожалуйста, да вы присаживайтесь, - писатель промокнул лоб. Его знобило. Не первый день странная слабость мешала работать. И напрасно друзья советуют прекратить или хотя бы ослабить говение. Ничто так не придаёт христианину силы, как пост и воздержание.
- Спасибо. Там – в новой России, откуда мы прибыли – высоко чтят Вас как писателя, историка, личность и очень ценят Ваше творчество. Ваши произведения исследуют учёные, многие изучают в школе…
- Какие же? – заинтересовался хозяин.
- В средней школе «Тарас Бульба», очень актуальное произведение и отдельные рассказы, - подключился к диалогу Виктор, - позже «Ревизор», а в старших классах поэма «Мёртвые души». В наше время именно под таким названием издаётся это замечательное произведение. В высших учебных заведениях, изучаются ваши критические статьи, большой интерес вызывают «Выбранные места из переписки с друзьями».
- Вот как! – пронзительный взгляд хозяина остановился на Викторе. Гостям показалось, что писателя эта информация удивила больше, чем их заявление о прибытии из другого времени. – А как оценивает всё это Государь?
- Понимаете, - сунулся объяснять Виктор, но Иван остановил его толчком ноги.
- Николай Васильевич, даже по одному перечню произведений, уже потому, что они внесены в программы учебных заведений, понятно, что власть весьма симпатизирует Вам.
- Отрадно, отрадно, только чем же я обязан вашему визиту? Может быть, хотите чаю? – писатель поискал глазами Семёна, но слуга остался за неплотно прикрытой дверью.
- Спасибо, мы из-за стола. А прибыли к вам с деликатного свойства поручением, - Иван сделал паузу и продолжил. – Понимаете, Николай Васильевич, обстоятельства грядущих дней сложатся так, что будет утрачена рукопись второго тома Вашей поэмы. Поскольку общество, в котором мы живём, овладело новыми технологиями и в состоянии решить довольно сложные задачи, нам дано задание…
- Кем дано? – довольно бесцеремонно перебил Ивана писатель.
- Как раз об этом хотел сказать! Нам поручено высочайшей волей встретиться с Вами, и спасти бесценный труд.
Сквозняк, очевидно Семён где-то внизу открыл дверь, потревожил огонь. Свечи затрещали. Гоголь вздрогнул, посмотрел на каждого из присутствующих, словно просвечивая взглядом.
- Но как же я объясню, куда она подевалась? – спросил он почему-то Евгения.
- Нет проблем, рукопись останется у Вас, - немедленно отозвался учёный. – Опять-таки мы ничего не просим отдать. Просто сейчас, прямо на ваших глазах снимем копию. Это нетрудно.
- Каким образом? Даже втроём её придётся переписывать не один час.
- Мы же говорим, что в наше время наука шагнула далеко вперёд, - успокоил Евгений Гоголя, вынимая из кармана смартфон.

Через час гости поблагодарили писателя за помощь истории, искусству вообще и литературе в частности, извинились за вторжение и покинули дом. Гоголь подошёл к окну, увидел, как гости вышли на бульвар. Увидел, как они остановились в нескольких шагах от парадного. Встали в круг, положили руки друг другу на плечи. И исчезли! «Свят, свят, Господи, прости раба твоего», - истово перекрестился он. Шагнул к постели, пошатнулся.

Гоголя страшно перепугали гости. Даже не столько их визит, сколько загадочное исчезновение. Тяжкие сомнения последних дней и лет превратились в уверенность. Он увидел знак. Просьбу визитёров сохранить второй том писатель воспринял им как попытку злых сил сохранить то, что нужно уничтожить. Так не бывать же этому!
- Что случилось? – бросился к нему Семён.
- Ничего. Подбрось огня. Мы должны… да мы должны очиститься, - он взял первые листки рукописи, устало посмотрел на них и со вздохом бросил в огонь. За ними отправились остальные тетради.

…
Семён разворошил пепел, в который обратился многолетний труд его хозяина.
- А ОНИ кто такие? - кивнул на закрытую дверь.
- Они. Они от Ревизора, - ответил писатель, - страшен тот ревизор, который ждёт нас у дверей гроба.
- От какого ревизора? – спросил Степан.
- Оттуда, - показал хозяин глазами на потолок.

…
Через десять дней писателя не стало.


                XXI век:
Евгений включил принтер.
- Вы меня на бумаге разорите, книгочеи!
Распечатанные экземпляры отдал друзьям, сам сел к компьютеру и открыл первый снимок.

Один из писателей ХХ века, считавший Гоголя своим учителем, однажды заявил: «Рукописи не горят!» Известные слова стали расхожими. Их повторяют к месту и не к месту. Классик был прав.

Любой путь когда-нибудь заканчивается. Как институт, как застолье, как книга. Уже под утро, перед тем как позавтракать тем, что осталось с вечера и снова отправиться на водохранилище, друзья обсудили прочитанное. Они вполне согласны с Булгаковым, но нет правил без исключений. Путешественники во времени пришли к согласию, что иногда необходимо создавать условия для горения рукописей.
- Могли бы со мной прочитать и не тратить бумагу, - проворчал хозяин, бросая распечатанный текст в камин. – Прощай, второй том!
Он сел к компу, нашёл файл, выделил и нажал кнопку «Delete».

                Любой век:
Калейдоскоп дней стремителен. Меняется всё: одежда, техника, мы сами, наши оценки того, что было и прошло. Будущее – нет сомнений – посмеётся и над этими переменами. Это всё – с одной стороны.
А с другой – мы привыкаем ко всему. На привычные ситуации часто не можем посмотреть свежим взглядом. В итоге опыт прошлого плодит ошибки. Ошибки должны быть исправлены.