Читательский дневник-2

СЕРГЕЙ ГАНДЛЕВСКИЙ. Из старых стихов

***
«Моё почтение. Есть в пасмурной отчизне
Таможенный обряд,  и  он тебе знаком.
Как будто гасят свет — и человек при жизни
Уходит в темноту лицом и пиджаком»

     (Это уезжают его друзья-коллеги-единомышленники. Гандлевский членствовал в неформальной группе «Московское время»).

***
«А потом появляется Валя
Через месяц, как Оля ушла.
А с течением времени Галя,
Обронив десять шпилек, пришла.
Расплевался с единственной Людой
И в кромешный шагнул коридор,
Громыхая пустою посудой.
И ушел, и иду до сих пор».
 
***
«Давно ль мы ухитрились променять
Простосердечье, женскую любовь
На эти пять похабных рифм: свекровь,
Кровь, бровь, морковь и вновь? И вновь
Поэт включает заполночь настольный свет,
По комнате описывает круг.
Тошнехонько, и нужен верный друг.
Таким была бы проза. Дай-то Бог.
На весь поселок брешет кабыздох…»

***
«На колесном пароходе
Приезжал издалека.
Был мне дед мой чем-то вроде
Закадычного дружка.
Матерился, акал, окал,
Азбуку — ни в зуб ногой.
Был мой предок ясный сокол.
Отчего же я другой?»

***
«Это азбучной нежности навыки,
Скрип уключин по дачным прудам.
Лижет ссадину, просится на руки —
Я тебя никому не отдам!»

***
«Поэт глядит в холодное окно.
Гармония, как это ни смешно,
Вот цель его, точнее, идеал.
Что выиграл он, что он проиграл?
Но это разве в картах и в лото
Есть выигрыш и проигрыш. Ни то
Изящные материи, ни сё.
Скорее розыгрыш. И это все?
Еще не все. Ценить свою беду,
Найти вверху любимую звезду,
Испарину труда стереть со лба
И сообщить кому-то: не судьба».

***
«Выйди осенью в чистое поле,
Ветром родины лоб остуди.
Жаркой розой глоток алкоголя
Разворачивается в груди…»

***
«Что-нибудь о тюрьме и разлуке,
Со слезою и пеной у рта.
Кострома ли, Великие Луки —
Но в застолье в чести Воркута.
Эта песня о том, как по справке
Сын седым воротился домой.
Пел у Нинки и плакал у Клавки —
Ах ты, Господи, Боже ты мой!»

***
«Зверинец коммунальный вымер,
Но в шесть утра на кухню в бигуди
Выходят тетя Женя и Владимир
Иванович с русалкой на груди…»

***
«Есть обычай у русской поэзии
С отвращением бить зеркала
Или прятать кухОнное лезвие
В ящик письменного стола…»

***
«Апреля цирковая музыка —
Трамваи, саксофон, вороны —
Накроет кладбище Миусское
Запанибрата с похоронной.
Был или нет я здесь по случаю,
Рифмуя на живую нитку?
И вот доселе сердце мучаю,
Все пригодилось недобитку.
И разом вспомнишь, как там дышится,
Какая слышится там гамма,
И синий с предисловьем Дымшица
Выходит томик Мандельштама.
Как раз и молодость кончается.
Гербарный василек в тетради.
Кто в США, кто в Коми мается,
Как некогда сказал Саади.
А ты живешь свою подробную,
Теряешь совесть, ждешь трамвая
И речи слушаешь надгробные,
Шарф подбородком уминая.
Когда задаром — тем  и дорого —
С экзальтирОванным протестом
Трубит саксофонист из города
Неаполя. Видать, прездом».

     Почитаешь такого поэта — поймёшь, что такое стыд. Выкинуть свои бумажонки, забыть к чёртовой матери. Так нет же, не забываются…