С печальных холмов

    От  Усть-Сыровска до сельского поселения Шур-Шум  километров восемьдесят будет.  На хорошей  машине, да c ветерком  -  прокатиться одно удовольствие. Дорога заасфальтирована еще в советское время и вполне сохранилась.   Вот только  теперь по ней не курсирует автобус, отменили.  Кому  нужны эти деревни сейчас? Разве что под дачи, хоть и далековато…
       Мы едем нашей эзотерической группой к  пустующему дому родителей жены Энлиля. Поправить забор,  может, собрать шиповник. Есть там, на полях, заросли. Возможно, найдутся грибы. Так что я запаслась корзиной, взяла сапоги.  Места там суровые, в  лесах, говорят, блуждают йети.
      Нас, начинающих тайноведов, везет, покачиваясь, легковушка. В моих планах – написать пару мистических пейзажей.  Какое-нибудь озерцо с кикиморой или заброшенную  избу. Машина  поскрипывает, урчит, в салоне свежесть и легкий джаз, - мы едем на природу.
      Дорога серой полосой то изворачивается, то тянется прямо в перспективу, незаметно поднимаясь вверх. По обе стороны ее словно сжимает бесконечный смешанный лес…
     По пути мы узнаем подробности о, так называемой,  горе Шур-Шум. Творилепа  повернулся к нам с переднего сидения и  рассказывает.  Шур-Шум –  неофициальное название горы. На картах территория эта без имени.  А Шур-Шум –  одна из деревень, что доживают свой век в этих местах.  Сама гора –   невысокая обширная  возвышенность, обтекаемая по кругу рекой Сырой. Семь умирающих деревушек как раз и расположены по кольцу этой «горы».
      Раньше там жило много народу, места красивые, божьи места. Земля, хоть и глинистая,  но с помощью навоза родит. А если трудиться, то можно и скот держать, птицу… Зато для всяких церквей   раздолье.  Представьте, плывешь по реке, а сверху на тебя колокольный звон. Синь небес, облака и – кресты блестят…
     Только все это осталось на старых фотографиях. Не вечны ни люди, ни  их постройки.  В деревне  Шур-Шум, к примеру,  из двухсот изб  осталось два десятка, в других поселениях – того меньше. Пытались  сделать из этих мест центр туризма,  да что глазеть-то?    Не складывается «тренд». Люди разъехались отсюда по городам в поисках лучшей доли. А гору Шур-Шум путешественники прозвали в  своих  книжках «сердцем» лесного края. Только  автобусный рейс оказался  сюда невыгодным…
        Постепенно разговор в машине перешел к горе Кайлас.
     -  Это в Тибете? Фантастика!
     -  Там время меняется! Обойдешь гору за три дня, а стареешь на две недели. По росту ногтей  определяют…
     -  И  люди  духовно растут. Глубоко, по совести…
     -   Это в Долине Смерти. Туда вход по одному…
     -   Обход Кайласа отпускает грехи…
     -   А  скалы там вогнутые, как зеркала Козырева…
     -   Гора – пирамида, там каждая сторона имеет свой лик…
      Мы летим по дороге, медленно  поднимающейся на возвышенность. По обочинам все-тот же лес, то с просветами, вырубками, то сплошной стеной, в которой действительно могут жить гоминоиды.  Уже пошли первые деревушки, заброшенные дома, но мы едем к деревне Шур-Шум.  Наконец, остановка! Вылезаем, разминаем конечности.
      Изба, к которой мы подошли,  хоть и старая, но крепкая. В ней  две половины, северная и южная, соответственно для жизни зимой и летом.  Две печки, внушительные подпол и чердак. Завели старый граммофон, - играет! Меня заинтересовал старинный утюг, разогреваемый изнутри углями, его выразительные зубцы. Из  маленьких, но глубоких   окошек с занавесками  виден опускающийся  к реке пейзаж.
      - Сима!  Пошли камень смотреть!
       Ладно.  Говорят,   камень  -  волшебный…
     Посреди деревни, на дороге,  торчит серый валун метра полтора шириной.  До пояса человечьего выступает из земли. Это гранит, камень-следовик, которых много на Руси. Принесен сюда ледником. По легенде на нем приплыл сюда сам Евстахий. Еще, сказывают, камень чудесный, излечивает от бесплодия. Надо только поерзать  по нему попой…
      Посреди камня, нагретого солнцем, небольшая выемка с водицей и монетками.
    - Глубоко сидит, – поясняет нам местный пацан. – Хотели выкопать – не смогли… А у нас леший есть!
     - Ты его видел?
     - Не-е… Увидишь – червем станешь… И Золотая Баба в лесу спрятана.
     Я хотела зарисовать камень с сидячим на нем пацаном. Но тот не стал позировать бесплатно. «Без денег – мне недосуг…»
      -   А что за кресты во дворах? – спрашиваю у местной сельчанки.
       Женщина, почти бабушка,  стоит, опираясь на изгородь из высохших жердин. Лицо печальное. Говорит, не скрывая плохие зубы. Здесь не стыдятся этого.
       -  Так  выживший  солдат смастерил. Благодарил Бога.  Потом и другие поставили. Оберег, как бы. От засухи, пожаров…
      Словом, христианство и язычество в связке. Здесь все верят и в Бога, и в колдунов. Но в доме, где мы остановились, икон не было. Там жили коммунисты, председатель сельсовета, женщина, и ее муж – репрессированный  плотник-строитель. В  чемодане хранятся его письма…
     -   А маги у вас остались?
     -  Не знаю…  Были «шур-шумы».  Даже,  дрались, говорят… У нас  и  собак-то нет. Волки съели.

   
       По дороге между избами люди цепочкой идут, человек пятнадцать. Празднично одетые с иконами в руках.  Впереди – молодой священнослужитель с хоругвью. Крестный ход?
     Оказалось, идут к Поклонному кресту, что недавно поставили  в Шур-Шуме. Теперь освящать собираются. Идут из дальних деревень, уже устали. Я быстро собрала карандаши и за ними. Зачем?  Наблюдать художнику полезно. Может, глаза  верующих запомню…
      Крест – высоченный,  деревянный с  косой перекладиной внизу. На нем, вместо иконы, прибита старая фотография, обтянутая целлофаном. Оказывается,  на этом месте стояла церковь во имя святой Параскевы.  Подошел  мужчина, худой,  с кротким голосом праведника.
     -  Освящал игумен Игнатий. Воистину, сегодня  – день духа… А церковь стояла до 32 года,  –  рассказывает он. - Разобрали на кирпичи и увезли в  Усть- Сыровск. Было и кладбище здесь – все сровняли с землей. Сейчас, видите, - он  поджал губы, - концертная сцена. Люди тут пляшут, торгуют…
     Действительно, неподалеку виднелся настил из плохо оструганных досок.   
    -  А вот и фундамент церкви, – показал мой новый знакомый. – Фрагмент случайно нашли. Ручей обмыл землю… Хотим все откопать. А вон те два дома на территории кладбища пустуют. Плохо там жить, люди сохнут…
     Я устроилась на ящике и стала быстро набрасывать в альбом  виднеющийся из земли фундамент. Мужчина, звали его Павел, с любопытством смотрел, рассказывал.
      - В конце 19 века церковь посетил  Великий князь Сергей Александрович.  Приплыл на пароходе.  Местные жители постелили ему дорогу из  половиков от берега до церкви.  Не стал гость беречь свою обувь и пошел по грязи.  Не схотел топтать  работу крестьян. Тропинку по сей день -  «дорогой Князя» зовут.
     … и на память о посещении прислал нам серебряный напрестольный крест. Где он сейчас? А этот – поставили…  Еще  часовня была в честь Архангела Михаила. И святой источник Кирика и Иулитты…
     Ко мне подошла пожилая женщина с умными волевыми  глазами. В ней сразу чувствовался интеллект. Лицо смелое, решительное. Возвращались мы вместе по крутому берегу.  Вид на реку, огибающую деревушку, действительно впечатлял. А женщина оказалась писательницей, уехавшей сюда из города.
     -  Никакие Поклонные кресты  не помогут. Умрут все…
     -  О чем же тогда вам писать? – спросила я. – Про камень?
     - О людях, девушка! – строго ответила  «революционерка». - Которые еще живы. Может, они пьют, а сочувствия достойны.  Обобщая жизнь российской деревни –  роман напишешь! Вон, Груня, тоже спилась. А ведь была женщиной, рожала… Ей не уехать в город, дом не продашь. И таких  тысячи по стране! У власти – торговцы, которым плевать на людей. Только – выгода…
      Здесь нет  молодых. В Рытве – пятеро живых мертвецов. Колодец не могут вырыть. Так речную и пьют. А водопровод строить, сказали, нецелесообразно. Куда все ушло? Ведь кормили и себя, и страну! Нет будущего у государства такого…
      …У меня и огород живой… Читаю Распутина, Астафьева… Интеллигент – понятие русское. Родилось из сострадания к простому человеку. Такой капитализм – не для нас. Помните Чернышевского «Что делать?»  Я  бы написала в Конституции: жизнь, свобода, духовность каждого  гражданина  - выше всего…
      За рекой скорбел  лес до горизонта. Такой пейзаж завораживает в любую погоду. Мне было жаль писательницу. Свихнешься  тут… Да и печатают, наверно, в толстых  литературных журналах.  Кто их читает сейчас?
    По пути мы зашли в местный музей. Странное явление!  Музей открыт, а никого внутри нет.  Да что тут воровать? Зайди в любой оставленный дом, поройся на чердаке… Для кого этот музей? Для отчета?
      А вот вид с холма на извилистую реку, действительно, впечатлял. Величественный,  панорамный… Такие пейзажи писали советские художники. Сами собой сложились строки стихотворения.
      С печального  Шур-Шум холма
      взгляд не уходит вниз бездушно
      и не считает равнодушно
      на спуске старые дома,
      кривые баньки у ручья
      в  овраге высохшего русла,
      и в наволоке травянистом
      как будто лето, а – зима.
        Я быстро набросала перспективу открывающегося внизу природного вольного мира. Которым хотелось дышать и петь.  Но мир тот казался мне грустным в свете заходящего солнца.
      …Но, обнимая целиком
      ветрам открытую равнину,
      он рвется вслед за облаками,
      плывущими меж тихих изб
      подвластной небу деревеньки…
      И – отрывается,  летит
      над поворотами речными,
      полями, топями глухими,
      туда, где темные леса
      рисуют кривизну Земли…
      Мне казалось, что если стих доработать, может что-то сложиться.
Я чувствовала,  у стихотворения нет заключительного образа… Но оставила, как есть. Не отпускала мысль, почему не переселят этих людей в город? Всего-то двенадцать человек. Дали бы общагу, работу… Богатое ведь государство! Но – жадное. При этом призывает к патриотизму…
    Мы уже собрались в обратный путь, когда к машине подошли два  небритых мужика. Оборванные, немытые. Тот, кто повыше, молчал, а мелкому захотелось поговорить. У него не было передних зубов, а боковые желтели клыками, точно у летучей мыши.
      -  Чего мало побыли? Дождя нету…
      -  На работу завтра… Поедем.
      - А мы с работы, жерди таскали. Ты скажи, чего на Украину вещи посылают? Опять им гамунитарная помощь, конвой пошел…
      -  А тебе жалко?
      -  Не жалобно… Нам бы вагон отправили! Вот бы хватило! – мужичок провел большим пальцем по горлу, как бы отрезая себе голову. Другой мужик осклабился, у него тоже не хватало зубов.
      -  Ты скажи там, пусть пошлют нам!
      -  Скажу…
      -  Пошлют, как же! Деревня выгибает… Я за коммунистов… Демократы  - воры. А Зеленский  пусть не бомбит народных людей. Ты скажи…
       Машина рыкнула и покатила прочь из деревни. Мужики пропали из виду. Я думала, кого же они мне  напомнили из русской литературы?   Кому на Руси жить хорошо? Или гоголевские герои?  Но эти, сегодняшние, -  пострашней …
      Разговаривать мне не хотелось. Я рассматривала свои альбомные наброски. Меня интересовало, как бы выглядела деревушка, если смотреть на нее снизу, с берега реки? Ну, если бы я спустилась и смотрела на нее с лугов? Мне захотелось подрисовать  избушкам крылья. Не нарушая художественной правды.  Так записались последние строки:
       …И окрыленный, легкотелый,
       не позабудь о тех домах,
       чьи  души – пленники живые,
       спустись на травы луговые
       и  на мгновенье оглянись.
       Смотри! Деревня, исчезая,
       сейчас вот-вот  взлетит с холма…
      В уютном салоне машины, в легкой дремоте под  звуки джаза, я была уверена  – в Шур-Шум я никогда уже не вернусь.