Снегопад

ПРОЛОГ

Зимой смеркается рано, где-то в шестом часу вечера. С каждым снежным днём Драмштадт начинал уходить в ночь всё раньше и спать намного дольше. Николаевский проспект поглотила темнота: рассмотреть фасады зданий, которые стояли на нём не одну сотню лет, можно было только хорошенько прищурившись.
 Возле одной из лавок, если прислушаться, можно было услышать медленный и отрывистый хруст снега: мальчишка семи лет со смешно одетой ушанкой, в маленькой пуховой куртке заблудился во мраке спящего проспекта. Кое-как нащупав в темноте бок деревянной лавочки, он крепко вцепился в него и боялся двигаться: фантазия рисовала разного рода жуткие ситуации, которые могут произойти с маленьким ребёнком тёмным вечером. Глаза пытались привыкнуть к темноте, быстро бегая туда-сюда – тщетно.
 В голове стала проскакивать мысль, что это – всё. Из этого мрака мальчишке не выбраться. С минуты на минуту должно было произойти что-то ужасное, что обычно происходит с людьми, заблудившимися в темноте. Закричать – а толку? Кто услышит? Оставалось только сильно зажмурить глаза и ждать.
- Игорь! – вдалеке мрак пронзил женский голос. Мама.
 И внутри снова заиграла надежда: выход всё-таки есть, и мама обязательно вытащит его отсюда – ведь по-другому и быть не может. Но тут слева очень-очень близко захрустел снег: кто-то идёт и, судя по шагам, точно не мама. Надежда мгновенно потухла: вот он – приближающийся конец. И детское сердце застучало так, будто хотело отстучаться за все непрожитые года, и слёзы выступили на глазах от страха, и глаза зажмурились ещё сильнее. Зазвучало что-то деревянное. Палка. А может рукоять топора или чего хуже. Наверное, убьют. И это не сон.
 Сверху что-то заскрипело. Потом зашуршало и… Свет. Игорь кое-как поднял голову и увидел свет: фонарь возле лавочки был зажжён. Слева от него – худой силуэт, который слезал с лестницы. Его было трудно рассмотреть из-за пятен перед глазами, но Игорь изо всех сил пытался это сделать и у него даже стало немного получаться, но тут он снова услышал быстрые шаги и на улице стало в разы светлее: мама нашла его.
Теперь Игорю ничего не страшно.

ГЛАВА № 1

Порой ловлю себя на мысли, что всю жизнь провожу в ожидании осени. Все вокруг пытаются жить постоянно, «здесь и сейчас» - жизнь и я начинали интересовать друг друга только с наступлением октября. Впрочем, не жалуюсь.
 Ноябрь окончательно обезоружил небеса, забрав почти все краски, исключениями стали только белые и серые цвета. Они должны бы нагонять тоску, подталкивать человека в объятия осенней хандры, которая не так уж и ужасна, как принято думать, но сейчас эта романтическая тоска – пустое место, не более.
 На окраине Драмштадта в тот день было тише обычного, будто весь мир вокруг застыл в ожидании. На берегу дул лёгкий приятный ветер, слегка покачивая деревья. Сливаясь с тишиной, шумела листва. Растворившись в этом завораживающем пейзаже, вдоль реки неспешно бродил невысокого роста молодой человек приятной наружности, в пальто нараспашку. Он что-то высматривал на горизонте, где должна то ли начинаться, то ли заканчиваться река. В голове был ветер. Мало кто мог себе такое позволить тогда: на кону стояло слишком много, чтобы расслабляться, когда вздумается. А здесь ни единой мысли. Сплошной ноябрьский ветер.
 Из-за спины стал нарастать звук шуршащего под ногами песка, затем раздалось негромкое:
- Игорь Александрович?
- Да?
- Вас ждут.
 Молодой человек, неохотно распрощавшись с дуновением осеннего ветра, развернулся и последовал за пришедшим в большое многоэтажное здание, над крыльцом которого крупными золотистыми буквами было написано: «ДНИИ ЭПИДЕМИОЛОГИИ»
 Игорь родился здесь, в Драмштадте, в семье врачей. Слово «смерть» в детстве он слышал десятки раз на дню, оно перестало быть для него чем-то будоражащим и жутким: каждый вечер его отец возвращался с работы и старался вкратце, не меняя интонации, рассказать супруге о нескольких умерших сегодня на операционном столе: о том, как отчаянно он пытался спасти каждого и всё без толку. Матери Игоря, работающей в онкологическом отделении, оставалось только понимающе глубоко вздохнуть и вымолвить сочувствующее: «Понятно». Все эти взрослые разговоры маленький Игорь хоть и слышал, но не понимал, поэтому перед его глазами всегда был факт без каких-либо корней: если родители говорят о чём-то спокойным тоном, значит, это что-то – не катастрофа.
 Страсть к естественным наукам объяснялась генетикой: Игорь прекрасно разбирался в химии и биологии. После окончания школы, директор порекомендовал ему остаться в Драмштадте и поступать в местный медицинский институт. Рекомендация была взята во внимание и уже через три месяца Игорь числился в нём студентом. Став аспирантом, написал диссертацию о вирусе, являвшемся головной болью для всего института на протяжении пяти лет. Работа признаётся гениальной, переводится на другие языки, используется во многих медицинских учреждениях. После получения профессии вирусолога и степени кандидата медицинских наук, Игоря с ногами и руками берёт к себе Драмштадский НИИ Эпидемиологии. Именно здесь его признают гением, фамилия которого гремит по всему миру.
 Коридор. Впереди двери в конференц-зал. За ними – представители двадцати стран с надеждой на долгожданное спасение. С надеждой на то, что всё станет, как раньше, что можно будет ждать весну не из-за уменьшения заболеваемости, а просто так, чтобы жить. С надеждой на то, что весна всё-таки наступит. Что больше не придётся вычёркивать из списков больных умерших людей, что многие наконец-то вернутся домой.
 Просто подождать. Пару минут.
 Двери распахнулись. Перед глазами – круглое мраморное помещение, заставленное столами, расстояние между которыми было чуть больше метра, окон не было вообще. Двадцать человек. На лице каждого – медицинская маска с клапаном. Игорь тысячу раз выступал здесь и столько же раз видел перед собой слушающих с холодными, будто лёд, глазами. Мысли в них читались, как короткие повести, которые, в большинстве своём, представляли из себя приступы графомании, не более.
 Тишину нарушают неторопливые шаги. Ровное дыхание. Во взгляде не читалось ответственности: Игорь остался там, у реки. Все эти люди в зале не представляли для него абсолютно никакого интереса, поэтому само мероприятие его даже слегка утомляло.
 Последний шаг. Руки обхватили дубовую кафедру с двух сторон. Игорь увидел перед собой чего-то ждавшие от него сосредоточенные взгляды, в которых читался лёгкий испуг. Зазвучал настенный громкоговоритель:
- Слово предоставляется Игорю Александровичу Гранину, Драмштадский научно-исследовательский институт эпидемиологии!
Все замерли. Началась презентация вакцины.

ГЛАВА № 2

- Ответила?
- Молчит… Забыла, наверное.
 Если смотреть со второго этажа института в окно, с которого открывается вид на реку, то на противоположной стороне, почти у берега, посреди сосен и ёлок, можно увидеть деревянные крыши – это маленький научный городок, состоявший из десяти-одиннадцати маленьких домов. Сейчас его лучше видно: листьев почти нет. Городком это трудно назвать, скорее посёлок. В нём проживают приезжие из других регионов специалисты и молодые сотрудники, только-только начинавшие работать.
 Хотя у Игоря была квартира в центре города, он по счастливому случаю получил здесь целый дом на самом отшибе, в котором проживал один. На одиночество он всегда шёл добровольно, оно не являлось для него проблемой. С самого детства так. Сначала не понимал почему, потом привык. То ли интересы со сверстниками слишком разнились, то ли Игорь и, правда, был каким-то другим. Приятели начали появляться на первом курсе мединститута. По окончании в его жизни остался только один – Юра Саблин. С ним вся студенческая жизнь прошла бок о бок, что странно. После обучения Юра уехал во Владивосток на стажировку как один из лучших выпускников мединститута. Через несколько лет вернулся и устроился в Драмштадский НИИ.
 В тот день он был у Игоря в гостях. От нечего делать, по делу редко заходил.
- Интересно, интересно. Вечно вы, люди, чего-то ждёте, – с издёвкой произнёс Игорь, стоя у окна и демонстративно не глядя на Юру, сидящего правее в кресле.
- Да? А ты не человек что ли?
- Вроде человек. Только вот, особо не жду ничего.
- Ну, не всем же быть такими гениальными, как ты. Для кого-то ожидание – это, может быть, единственное, что наполняет жизнь смыслом. Да и вообще, это ненормально - ничего не ждать, – подытожил Юра, встав с кресла и медленно идя к центру зала. - Ожидание в природе человека заложено.
- У тебя смысл жизни в ожидании, хочешь сказать?
- Ну… Видимо, да.
- А до её отъезда?
В доме воцарилась тишина. Игорь добавил:
- Что же, ты всю жизнь посвятил одному человеку?
- Ну, не всю… – тихо отвечал Юра. – Игорь, я всего себя отдал. Не могла же она взять и забыть об этом.
- Значит, могла, раз ни единого письма за столько лет. Себе-то что-нибудь оставил?
- В смысле?
- Ты сказал, что всего себя отдал. Себе что-нибудь оставил?
И снова стало тихо. Юра, смирившись с поражением, и с тем, что Игорь – его друг, отвёл свой взгляд от собеседника и направил в окно: надвигались тучи.
- Есть такие, которым и жизнь посвятить не жалко.
- Не встречал таких.
- А вот давно встретил бы, - до сих пор стоя в центре зала, с упрёком сказал Юра, – если б к людям нормально начал относиться. Ты сейчас можешь тысячам помочь!..
- Заткнись. От Покровского достаточно выслушал. Что вы все так о них печётесь? Сколько родилось, сколько ещё родится.
 Над серым куполом туч угрожающе гремел гром. На окраину Драмштадта пришла гроза. Опавшая на землю листва стала подрагивать: начинался дождь. Молния сверкнула в небе. По крыше застучало. Юра чуть было не открыл рот, но вспомнил, что спорить бесполезно, а его лекции о человечности и морали слушать никто не будет. Дом вновь погрузился в тишину. Оно и к лучшему.
 Я не помню, когда именно начал бояться грозы. Совсем недавно она не казалась такой страшной, как сейчас. Раскаты грома перестали приносить удовольствие, начали нагонять внутреннее напряжение от ожидания чего-то плохого, а от молний я стал дёргаться, немного прикрываться руками. Не понимаю. «Вот вырасту, стану взрослым и ничего не буду бояться», - слышал в детстве от других и искренне верил, что с возрастом такое явление, как страх, покинет меня. Но чем взрослее я становился, тем больше во мне постепенно прорастала какая-то боязнь. Боязнь всего.
 Вскоре сквозь гром и стучащий по крыше дождь стал пробиваться звук мотора. Игорь снова посмотрел в окно: к его дому кое-как через грязь подъезжала легковая машина. В дождевом тумане были видны только фары и силуэт. Встала, мотор заглушён. Застряли. Почти одновременно открылись передние двери, две пары вычищенных до блеска мужских ботинок опустились в грязь. Из машины вышли два человека, лет под пятьдесят каждому, академического вида и направились в сторону дома. Судя по походке, дождь их совершенно не беспокоил.
- Лёгок на помине.
 Игорь, захватив зонт и накинув пальто, с лёгким недоумением вышел навстречу гостям, одного из которых он узнал сразу: Покровский, вероятно, был единственным в городе, кто до сих пор носил пенсне. Второго видел впервые.
- Игорь!
- Здравствуйте, Антон Константинович. Чему обязан?
- Здравствуй. Тут из Риги человек приехал…
- Давайте в дом, внутри расскажете.
 Рижанин был профессором Рижского медицинского института, здесь - проездом по рабочим делам. Он был хорошо знаком с работами Игоря и, приехав в Драмштадт, не мог упустить возможности с ним познакомиться, поэтому отправился к директору местного НИИ, своему старому знакомому – Покровскому. Тот, расхвалив гения, пообещал устроить с Игорем встречу.
 Дом Игоря небольшой, всего две комнаты, не считая кухни. Второго этажа не было. Зато везде были чистота и порядок, кроме рабочего кабинета, там всякие бумаги были прикреплены даже на потолке. Входя в дом, попадаешь не в прихожую, а сразу в ничем не примечательный зал с диваном и столом у окна, над которым висел пейзаж неизвестного автора. Направо из зала выходили две двери – в кабинет и на кухню. Ну, кухня и кухня, ничего необычного.
 Если зайти в кабинет, внимание привлекут стены, на которых прикреплено множество бумажек с непонятными для человека без медицинского образования словами и символами. Хотя, бывало, даже опытные профессора и доценты не могли разобраться в «писанине» Игоря. Это, разумеется, не отменяло её гениальности. Потом взгляд невольно заскользит по столу, на котором уже года полтора лежала злосчастная, незаконченная докторская диссертация. Всю жизнь Игорь мечтал достичь высшего звания в своей науке, с самого детства. Вопросом «зачем?» он никогда себя не озадачивал, ибо на него зачастую не было ответа. Он когда-то взялся за медицину – значит нужно было идти до конца, без всяких «зачем?». Что будет делать потом - не знал сам. Наука была чем-то сакральным в его глазах. Ради неё Игорь, наверное, и жил, хотя существования смысла жизни как такового никогда не признавал.
 Дождь всё ещё шёл. Сверкало. Гости собрались уезжать. Покровский попросил Юру помочь вытолкнуть машину из грязи, Игорь с рижанином, беседуя, отошли чуть левее от крыльца.
- Колоссальная работа, Игорь Александрович, наш ректорат в восторге. Приглашаю Вас в Ригу. Уверен, студенты и преподаватели будут рады с Вами пообщаться, это бесценный опыт.
Игорь рассмеялся:
- Честно говоря, гастролировать не планировал. Сами видели, я весь в работе, но, если Вы, конечно, настаиваете на моём визите… - Игорь осёкся на полуслове, улыбка медленно сменилась равнодушным выражением лица. – Да и как я сейчас приеду? Ситуация такая…
Рижанин повернулся спиной и, выйдя из-под зонта, медленно отошёл от Игоря в сторону:
- Да, ситуация, мягко говоря, не ахти.
Молчание. Игорь нехотя ждал продолжения мысли. Через несколько секунд гость из Риги продолжил:
- По утрам радио слушаете?
- Смотря что для Вас утро.
- Десять часов.
- Нет, я в это время прогуливаюсь.
- На прошлой неделе была конференция. Сказали, что Вы представили вакцину. «Рейс», если не ошибаюсь.
- Так точно, – робко отвечал Игорь, глядя рижанину в глаза.
- Дата выпуска назначена на начало марта следующего года, если мне не изменяет память. Заранее прошу прощения, возможно, покажусь немного наглым, но… Разве нет возможности выпустить её раньше?
Сто раз сыгранная в разных сценических воплощениях пьеса снова поставлена. И участники, и зритель имели полное право интерпретировать её по-своему: как комедию или как трагедию.
- Есть, – хмыкнув, ответил Игорь. – Конечно, есть.
- В чём проблема?
- По моим прогнозам, в середине января будет рост заболеваемости, всё идёт к этому. В конце февраля она должна достигнуть пика. «Рейс» будет востребован в начале весны. Это мой шанс продать его подороже.
 Лицо рижанина помрачнело: он ожидал услышать всё, что угодно, но явно не это. Верить в услышанное не хотелось.
- То есть Вы готовы отдать столько жизней?..
- Я учёный, не философ. Вопросы морали меня не касаются.
 Последняя надежда была жестоко и бесчеловечно убита. Рижанин вскипел:
- Учёный с медицинским образованием, спешу напомнить!!! А как же клятва!? Там каждый день люди умирают. Люди! Там судьбы рушатся!..
 Игорь, слушая это всё, понимал, что на объяснения логики своих рассуждений и взглядов, подкрепляемых наблюдениями и мнениями, вычитанными из десятков, а то и сотни книг, уйдут часы. Убедить рижанина ему не удастся: человек будет верить в то, во что хочет верить. Поэтому в целях экономии времени было принято быстрое решение железобетонно заявить:
- Любой труд должен оплачиваться. Сами понимаете.
 Рижанин застыл с приоткрытым ртом, в глаза его читался ужас, перемешанный с разочарованием. Игорь добавил:
- Что ж я, зря что ли над ним сидел полгода?
 Воцарилось молчание. Рижанин просто отказывался воспринимать услышанное. Не верил, не хотел верить в то, что возможность остановить эту эпидемию есть, но она попала не в те руки, не тому человеку. Вот он этот расхваленный на весь мир гений, светило науки и, наверное, судьба дала ему шанс для спасения человеческих жизней, но это не имеет для него абсолютно никакой ценности. Как с этим мириться рижанин не знал, поэтому лишь произнёс сквозь зубы:
- Вы же убийца, Игорь Александрович…
 Развернулся и быстрым шагом отправился к машине, Юра с Покровским, промокшие до нитки, уже давно её вытолкнули и с интересом наблюдали за эмоциями беседующих. Рижанин, нервно садясь в машину, что-то буркнул и громко хлопнул дверью. Покровский устало взглянул на Юру, тот медленно вздохнул и сочувствующе посмотрел в ответ. Гости уехали. Юра долго провожал взглядом уезжающую машину.

ГЛАВА № 3

Драмштадт с каждым днём погружался в ожидание зимы: люди одевались теплее, в толпе чаще начинали мелькать шапки и шарфы. Небо оставалось таким же пасмурным, и три часа дня отличались от десяти утра только положением стрелок на часах. Игорь, надевая чёрные зимние перчатки, застегнув пальто, собирался выходить из института. У дверей к нему обратился вахтёр:
- До свидания, Игорь Александрович.
- Всего доброго.
- Саблин уже ушёл.
- Да, я знаю. Не сказал, куда?
- На почту вроде.
 Игорь с лёгкой грустью в лице молча кивнул и вышел. Первым его встретил осенний ветер, вторым – неменяющийся пейзаж леса и реки. Придётся задержаться.
 Его проводником в загадочный мир, полный статичного текста без картинок в переплёте, стал Валентин Иванович Разумовский – пятидесятидвухлетний лысый библиотекарь, носящий очки с круглой оправой. Научная библиотека, в которой он работал, стала местом времяпровождения Игоря в период его обучения в мединституте и оставалась им впредь. Расположение книжных полок было ступенями духовного роста. На четвёртом курсе Игорь с медицинской литературы перешёл на Марка Аврелия, потом были Платон с Аристотелем, затем ему захотелось большего, и он сразу схватился за Канта и прочих. Идеи понимал по-своему. В общем, времени зря не терял, мозг всегда работал, исключением являлись только прогулки у реки.
 Библиотека располагалась буквально через дорогу от НИИ. Представляла из себя двухэтажное здание, похожее на кирпичную коробку с четырьмя окнами и двумя дубовыми дверями. Рядом стоял невысокий памятник Антону Павловичу Чехову.
 Игорь перешёл дорогу и подошёл ко входу в библиотеку. Легонько ударив костяшкой указательного пальца по одной из дверей, в тысячный раз проверил качество дуба, хмыкнул и зашёл внутрь. Дилетант. В фойе висели картины – все репродукции, ибо оригиналы стоят, как весь институт. В основном пейзажи, что очень странно. За столько лет Игорь просверлил взглядом миллионы дырок в каждой из них, потому что часто приходил очень рано. Сегодня пришёл в рабочее время.
 На всё фойе был слышен глухой агрессивный говор, звучащий за одной единственной дверью возле лестницы. Разумовский на месте – понятно сразу. Ругает что ли кого? Игорь зашёл. Его явно ждали:
- Да откуда я могу знать? Гранин, тебя, - договорил Валентин Иванович, сидящий за столом, в трубку и протянул её вошедшему. Тот отказать не успел:
- Алло?
- Игорь?
- Здравствуйте, Антон Константинович, ещё раз.
- Здравствуй, - в спешке отвечал Покровский. – Это… Напомни, пожалуйста, где в архиве методички Воскресенского лежат?
- Так… - Игорь, вспоминая, опустил глаза в пол. - В двадцать седьмом отделе, по-моему.
- Ага, - на другом конце трубки зашуршали, - спасибо огромное.
- Что это они Вам так резко понадобились?
- Да тут особа одна… В общем, завтра расскажу.
 В трубке зазвучали гудки. Непонимающие взгляды Игоря и Разумовского наконец-то встретились. Вокруг – набитые до отказа книжные стеллажи и три огромных окна, выходящих на стоящую за библиотекой церковь, две старые, но яркие люстры, кое-как ещё держащиеся за потолок, и стол, за которым уже двадцать пять лет Разумовский перебирает и штампует новоприбывшие книги и заклеивает старые. Также на подоконнике стояло радио, тоном, изображающим энтузиазм, вещающее о погоде. Игорь, протягивая руку, наконец-то спросил:
- Что у него опять?
- Не знаю, но в этот раз что-то серьёзное, наверное. Я его таким ещё не слышал, – отвечал Разумовский, потом обратил внимание на руку. – Не боишься?
- Так до нас же не дошло ещё, – говорил Игорь, улыбаясь.
- Я, пожалуй, воздержусь, уж не сочти за грубость…
- Нет, нет, всё понимаю, – отвечал Игорь наигранным аристократичным тоном. – Слушай, я у тебя тут недавно видел сборник Чудова…
- На третьем стеллаже, седьмая полка.
- Мерси.
 Игорь прошёл в глубь книжного зала и, встав на маленькую лестницу, стал «рассматривать» руками разваливающиеся корешки книг. Нашёл нужную. Остановился. Застыл в непонимании, в страхе забегали глаза. Его что-то беспокоило. Боль. Какая-то острая боль стреляла в груди уже на протяжении недели.
- Ты чего завис? – спросил выглядывающий из-за стеллажа Разумовский.
- В груди… стреляет, – чуть ли не шёпотом, медленно отвечал Игорь, – Понять не могу из-за чего…
- Ну, ударился, может, где-нибудь. Всякое бывает.
- Не ударялся я. Где-то внутри стреляет…
 Потом, пытаясь успокоить мысли, помолчал и позже произнёс:
- Страшно мне.
- Ты это брось! – резко воскликнул Разумовский. - Пустяк какой, какие глупости! Подумаешь. У меня по десять раз на дню стреляет: и в ухе, и в руке, и в ноге, и в голове. И ничего. Живой вот.
 Игорь, пытаясь не уйти в себя окончательно, невольно поник и медленно посмотрел на тот самый сборник Чудова – ключ, открывающий двери зала, на сцене которого Игорь наконец-то получил степень доктора медицинских наук. Торжество, шампанское, новые горизонты. Но это потом. Сейчас в голове сгустились тучи, гремел гром. Поле разума находилось в ожидании жестокого сражения, в списке пострадавших которого будет числиться один единственный человек.
- Не кисни, Игорь! – пробил мысль выкрик Разумовского – Может, гаданём? А?
- Ну, давай, – промолвил Игорь, будто пытаясь выдохнуть все дурные мысли. Хотя бы на минутку. Две.
 Разворачиваясь к выходу из книжного зала, плечом он задел стеллаж с собраниями золотого века русской поэзии. На деревянный пол упал сборник стихотворений Лермонтова.
- Отличный выбор, – раздался сзади голос Разумовского. – Классики всегда знали чуть больше, чем остальные.
 Затем библиотекарь продолжил что-то говорить, но Игорь уже не слушал. Он никогда не был суеверным, но сейчас им владел страх и распоряжался принципами по-своему.  Вдруг пришёл лёгкий, быстро погасший восторг: именно этот сборник Игорь брал читать, когда ещё был студентом. Он весь был исписан заметками, на свободных от текста местах ещё остались нарисованные карандашом крестики и палочки. Стало понятно, что именно этому суеверию Игорь поверит беспрекословно: настоящие друзья никогда не станут врать. Даже если между ними пропасть в двести лет.
 Загаданная строчка прозвучала в голове около семи раз. Резким движением руки сборник наконец-то открыт. Шелест старой бумаги. Тридцать седьмая страница, первая строчка. Громом прозвучало в глазах название – «Смерть». «Оборвана цепь жизни молодой…». Дочитывать не стал. Кровь застучала в ушах. Громкий хлопок. Игорь закрыл сборник.
- Я, пожалуй, пойду.
 По радио холодным тоном объявили о ста семидесяти семи умерших за вчерашний день.

ГЛАВА № 4

Деревья, из которых состояла аллея, давным-давно потеряли все листья. Из атмосферы золотого торжества путь в городскую больницу плавно погрузился в атмосферу серой тоски и траура, которую подпитывало покрытое бесцветными облаками небо. Такова была Драмштадская осень, плавно перетекающая в зиму.
 Территория больницы была достаточно широкой и длинной, состояла из четырёх отделений и церквушки. Аллея вела к небольшому трёхэтажному зданию из серого кирпича и с плоской крышей, в котором располагалась регистратура – там бумажки подписывают и печати ставят. Пройдя левее, можно было увидеть три почти таких же здания, отличающихся друг от друга лишь расположением на территории: лаборатория, онкологическое отделение и стационар. Они стояли, как кораблики в морском бою.
 Совсем недавно на всех четырёх стали красоваться таблички с надписью: «Без маски вход воспрещён». Три дня прошло с того момента, когда «Тайфун» распахнул двери Драмштадта и стал распространяться по нему с огромной скоростью. Улицы почти опустели, большинство горожан укрылись по домам. Во всех районах города дежурили сотрудники полиции. По радио и прочим средствам оповещения озвучивали имена первых жертв.
 С негромким скрипом медленно открылась дверь. Игорь, одной рукой снимая маску с фильтром, вышел из онкологического отделения и остановился на крыльце. Несмотря на его принципы и взгляды, внутреннее столкновение, анализ всевозможных вариантов развития ситуации, вечное «а вдруг?» питали всеядный страх, который с каждым днём становился всё сильнее и сильнее. Игорь не привык поддаваться страхам. Более того, ему было практически чуждо это чувство. Но в этот раз ситуация осложнилась: разум Игоря работал против своего хозяина и работал предательски хорошо.
 Разум - вторая пара глаз, важнейшая. Когда эти глаза захлёбываются во мраке жутких и неблагополучных сценариев, которые так и хотят быть воплощёнными на экране жизни, когда сознание в панике мечется в четырёх стенах конкретной ситуации и ищет спасения, молит о нём, чтобы оно вытащило его отсюда, – это называется страхом. Он глушит чувства. Сковывает мысли. Хочет, чтобы о нём думали. Ставит себя выше всего в этом мире и заставляет быть там, где тебя нет и быть не должно. Кто-то мучается так пятнадцать минут. Кто-то день. Месяц. Год. Всю жизнь.
 Игорь торопливым шагом шёл вперёд: его угораздило выронить ключи от дома. Подойдя к стационару, он второй раз за день увидел перед собой невысокое, крепкое дерево, похожее на гриб, с которого совсем недавно опали все листья – именно в них, скорее всего, находились ключи. Игорь точно помнил, что до дерева ключи были в его кармане, их пропажу он обнаружил только зайдя в онкологическое отделение.
 Листья под ногами хрустели, как снег, всё никак не давая пробиться звуку связки металлических ключей. Потеряв всякую надежду, Игорь тихо выругался и уже собирался уходить. Из-за спины его окликнул мужской голос:
- Молодой человек!
 Игорь развернулся назад. Поправляя короткие русые волосы, к нему подходил немолодого вида мужчина в домашних штанах, рубашке с коротким рукавом и очках. Он был среднего роста и худого телосложения. Видно, что под носом совсем недавно были сбриты усы. Подойдя ближе, мужчина спросил:
- Вы ключи ищете?
 Игорь заметно повеселел:
- Да. Вы их нашли?
- Возьмите, – сказал мужчина, протягивая ключи. В его глазах читалась неимоверная тоска, читалась безысходность, с которой тот, судя по взгляду, давно смирился.
- Спасибо большое, – отвечал Игорь, зачем-то глуша свою радость. Тут же взгляд его пал на одежду пришедшего мужчины: тёплые, но домашние штаны и обычная рубашка с коротким рукавом, под которой, вероятно, ничего не было. – Почему Вы так легко одеты? Ноябрь на улице, – посчитал своим долгом сказать Игорь.
- Навёрстываю упущенное, молодой человек. Вы, знаете, ноябрьский ветер… он, оказывается, так прекрасен. Прекрасен настолько… мне даже стыдно, что при встрече, я всё время пытался от него прятаться, - смотря на дерево, медленно рассказывал пришедший.
- Так и воспаление недолго заработать.
- Это уже не имеет абсолютно никакого значения, молодой человек.
 Игорь ездил во многие места, видел огромное количество заболевших и заметил, что многих объединяли тревога, паника и страх. Здесь же – спокойствие и тоска. Через месяц этого человека не будет, это стало ясно сразу. Тем не менее, он, полный спокойствия и смирения, глядит на мир, от которого сейчас пытается взять то, чего не брал раньше.
- Вы так спокойны, - заметил Игорь. - Почему?
 Ему обычно не свойственно задавать много вопросов. Он всегда стремился найти ответ самостоятельно, ибо считал, что в нём есть всё, чтобы полностью довериться своим суждениям и выводам. Но здесь он невольно убрал своё «я» в сторону. Игорь впервые искренне ждал ответа, пытаясь рассмотреть в собеседнике что-то. Что-то, чего нет у самого Игоря.
 Пришедший посмотрел на него добрыми голубыми глазами, в которых ещё плескалась жизнь и совершенно не хотела уходить. Он снял очки, и голубой цвет его глаз стал ещё ярче и насыщеннее. Ни одно море и ни один океан не могли похвастаться такой кристальной чистотой, как цвет глаз этого немолодого мужчины, который доживал свои последние тридцать дней.
- Да Вы знаете… Я… Я всё, что должен был, здесь сделал. Миссию выполнил, - вздыхая, отвечал пришедший. - Теперь меня ждёт пенсия. Или бессрочный отпуск. Не знаю, как это назвать, честное слово.
 И засмеялся. Тихо, по-доброму. Слышалась в этом смехе такая же кристально-чистая любовь ко всему на свете. К каждому упавшему листику, которые, как снег, продолжали хрустеть под медленными шагами. К каждому дереву на окраинах Драмштадта. К каждому дуновению ноябрьского ветра.
- Ладно, что-то я задержался, - закончив смеяться, сказал пришедший. - Всего хорошего, молодой человек.
Убрав руки за спину, он уже собирался уходить, как вдруг неожиданно для себя Игорь бросил в спину:
- Подождите.
- Что такое?
- А какая у Вас была… миссия?
  Игорь внезапно ощутил себя ребёнком. И, что удивительно, ни разу за весь разговор не противился этому чувству.
 Пришедший несколько секунд смотрел на собеседника, вспоминая всю свою жизнь. Она, несмотря на все свои издержки, была прекрасна. Была чиста.
- Фонари зажигал на Николаевском, - дал окончательный ответ пришедший, - всю жизнь.
 Из-за серого купола бесцветных ноябрьских облаков слегка показалось солнце. Жизнь ещё никогда не приближалась к Игорю так близко. Он ещё несколько минут не мог сдвинуться с места, глядя вслед уже ушедшему немолодому мужчине с голубыми глазами, чистотой которых не могли бы похвастаться ни одно море и ни один океан.
 Солнце снова скрылось, и теперь уже неизвестно, при каких обстоятельствах оно явится снова. Глаза Игоря под напором слёз слегка покраснели. Одна слезинка даже посмела тихонько выбраться и прокатиться по щеке, в конечном итоге, упав на кончик ещё жёлтого, но уже высыхающего листочка. Лёд таял.

       ***
 Поздний вечер. Ноябрьский скальпель безжалостно резал незажившие швы туч, сквозь которые пытались прорваться последние отголоски солнца. Научный городок погрузился в мёртвую тишину, даже ветра не было слышно. Порой казалось, что если хорошенько прислушаться, то можно услышать чьи-то мысли, блуждающие где-то за стенами одного из домов. На отшибе было слышно течение реки.
 Игорь, стоя возле своего дома, загляделся на слегка покачивающиеся верхушки сосен, которые с приходом темноты превратились в чёрные силуэты. Чистый воздух успокаивал, но боль в груди не давала покоя, продолжала периодически стрелять. Разум тонул во мраке. Мысли после встречи во дворе больницы отказывались его покидать. Чтобы хоть чуть-чуть отвлечься, Игорь отправился к реке.
 Природа готовилась встречать зиму, начинало пахнуть морозом. Под ногами уже не было надоевшей грязи – была замёрзшая твёрдая земля, поэтому Игоря по пути к реке сопровождал отчётливый звук собственной ходьбы. Скоро перед глазами заиграл маленький огонёк.
 На берегу лежало пропитанное речной влагой срубленное дерево, верхушка которого была в воде. Перед ним – пустырь размером буквально в три-четыре шага, центр которого занял небольшой костёр. Подойдя ближе, рядом можно было увидеть силуэт человека в пальто, медленно ходившего возле костра и бросающего в огонь палки и старую бумагу. Игорь почти сразу узнал в нём тоскующего, уставшего Юру, искавшего что-то то в небе, то у себя под ногами.
 Заметив Игоря, обернулся. Тот кивнул в ответ. Большего и не требовалось. Пришедший, убрав руки в карманы пальто, сел на бревно, чего-то ожидая. Юра, кинув последнюю ветку в огонь, медленно подошёл и сел рядом.
 Порой складывается ощущение, что между внутренним и внешним миром человека есть какое-то пространство. Не чёткая граница, а именно пространство, в котором человек балансирует между двумя своими жизнями, предназначенными для обоих миров. Я не смог придумать ему имя, как и не смог доказать его существование. Впрочем, дело каждого.
 Молчали долго. Тишину скрашивал лишь треск костра.
- Как к врачу сходил? – Юра, глядя на противоположный берег, взял инициативу в свои руки.
- Нормально. Завтра за снимками поеду, - отвечал Игорь негромким уставшим голосом. - А ты чего не спишь?
 Юра едва заметно покивал головой, потом молча встал и прошёл к костру, который уже начинал тихо гаснуть. Подойдя, сунул руку во внутренний карман и трясущейся рукой достал спички с обрывками старых газет.
- Слушай, - начал Юра едва сдерживающим слёзы голосом, - а тебе сны снятся?
- Иногда да, иногда нет, – смиренно отвечал Игорь без единого желания съязвить. В этот раз у него не получалось рассмотреть в своём, возможно, единственном друге наивного идиота, которого он каждый раз видел.
-  Знаешь… Когда тебе человек снится, - продолжал Юра с тоскливым детским воодушевлением, одновременно поджигая пожелтевший обрывок старой газеты, - ты просыпаешься и понимаешь, что он стал тебе как-то по-особенному близок, что ли?.. Или правильнее сказать - роднее… Не знаю…
- Я тебя понимаю, - невольно перебил его Игорь.
 Ничего он не понимает. Он вообще забыл, когда последний раз видел сны. Но как же ему не хотелось вторгаться в эту сокровенную и хрупкую мысль такого же сокровенного и, как выяснилось, хрупкого человека. Снова тишина.
- Молчит? – после нескольких минут молчания решился спросить Игорь
 Юра наблюдал за почти сгоревшим кусочком газеты:
- А что ей ещё делать? – ответил он с едва заметным смешком.
 У Игоря тоже был вопрос. Очень важный для него самого, решающий. Путь к ответу на который лежал через огромное количество других вопросов. Поэтому после очередной лирической паузы он решил предпринять первую попытку прийти к истине:
- Юра…
- Что такое?
- Вот ты всю жизнь мне говоришь: «Люби людей, Игорь». А за что их любить? – мощным словесным потоком вырвалось у Игоря чуть ли не из груди. - Даже если вспоминать эту твою... Не помню, как зовут, извини. Ты говоришь, мол, всего себя отдал, а она ни единого письма за эти... Сколько? Четыре? Пять лет? Так вот зная, что такое существо, как человек, на подобное способно, ты всё-таки продолжаешь говорить «люби». За что их любить, скажи?
 Вопрос прозвучал тихим громом. Игорь ждал ответа. На секунду могло показаться, что время встало. Юра тихим голосом ответил:
- Я не говорил тебе «люби», всех любить не получится... Как сказать-то?.. Ну, человек — это же целая жизнь, столько хорошего можно сделать. Не каждый делает, конечно... Но возможность забирать нельзя. Да и любую книжку с афоризмами открой, все в один голос, как сговорились: «жизнь никакого смысла, конечно, не имеет. Если бы имела, то человек был бы рабом своего смысла…» и прочее, прочее, прочее. Я в это не верю. Все мы здесь ради чего-то собрались. Иначе для чего это всё?.. – закончил он, повернувшись к другому берегу, как бы указывая на «это всё».
 Эти слова - такая обыденная истина. Но Игорь почувствовал себя пронзённым насквозь только сейчас.
- А что касается этого проклятого письма, - сквозь зубы ломающимся голосом продолжал Юра, из глаз которого беспрерывным потоком полились слёзы, - я сам тогда ушёл. Думал, поступаю правильно. А лучше от этого… - остановился, сделал вдох и тут же шёпотом ответил, - никому не стало.
 Вытерев рукавом слёзы, замолк. Насколько же всё, оказывается, просто. Игорь понимал, что в ближайшие часы не услышит ни слова, и у него даже не возникло желания ругать друга. Он сначала было хотел даже что-то сказать. Что-то, что смогло бы немного успокоить Юру, но не смог. Разучился. А может быть, вовсе потерял дар речи, потому что второй раз за день взглянул жизни в глаза.
 А от кого ушёл Юра? Да я, знаете, не привык читать чужих писем. Неэтично.

ГЛАВА № 5

Полдень. Конец ноября. В зеркале, украшающем кабинет кардиолога, отображалось синее небо, проскальзывающее сквозь серые облака. Рядом с ним стоял новенький деревянный стол, располагавший на себе огромное количество бумаг, стаканчик с письменными принадлежностями, печать и распечатанный конверт с рентгенографией грудной клетки. В нём остался только один: остальные два уже висели на светящемся экране, прикреплённом к стене справа от стола. Из крана периодически капала вода, пытаясь отсчитывать секунды.
- Сколько мне ещё? – после долгого молчания прозвучал через маску в больничной тишине охладевший тон Игоря, только что услышавшего свой диагноз.
- Месяца три. Чудо будет, если четыре, - сквозь такую же маску отвечал врач, водя двумя пальцами по своему подбородку. - Слишком хорошо разрослось…
- А если?..
- Я не знаю. Ситуация не из простых, сами видите. Вы как врач должны меня понимать.
 Близость неминуемого конца полностью разоблачает человека, доставая из самых глубин души абсолютно всё, что было до этого спрятано: тайны, чувства, о которых не хочется говорить, поступки, истинные взгляды на жизнь. Этот процесс разрушителен. Обычно так и пишут: «всё рухнуло в одночасье».
 Игорь, прочитавший десятки книг, написавший множество методичек, проделавший многочисленные исследования, имеющие в медицине новаторский характер, решил ненадолго уйти в себя. Зашёл – и перед ним предстала пустота, а в углу лежала сломанная, как игрушка в детстве, мечта о получении докторской степени. Но её даже не было видно. Игорь стоял в центре себя и отчётливо видел, что рушиться здесь совершенно нечему. От этого на душе – она, оказывается, всё это время была! – стало невыносимо тяжело. А Юра? А Антон Константинович? А Валентин Иванович? И диссертация не дописана… А «Рейс»?..
- Я Вам сочувствую, Игорь Александрович, - с горьким пониманием подытоживал врач. – Мы будем делать всё возможное.
 Игорь не слушал. Рефлекторно кивнул, встал со стула, снял с вешалки пальто и, коснувшись ручки двери, хотел было сказать «до свидания», но с детской растерянностью понял, что свидания может и не быть. Врач, заметив колебания уходящего, вошёл в положение и тихо добавил:
- Мы с Вами ещё встретимся.
- До свидания.
- До свидания.
 Дверь захлопнулась. Спустя минуту Игорь стоял на крыльце онкологического отделения, разглядывая мир стеклянными глазами. И вновь всё погрузилось в тишину, которую даже ветер при всём желании не смог нарушить. Или эта тишина была у Игоря в сознании?.. Впрочем, какая разница? Точно знаю, что было очень тихо. И снова время решило остановиться. На территории больницы – одна единственная душа.
 Пустоту стали заполнять страх и размышления. Сердце отчаянно заколотилось. Дыхание тяжелело. Все, абсолютно все опасения Игоря оправдались: самый страшный сценарий был утверждён. Он медленно сел на ступеньки и устремил свой взгляд вперёд. Его последующие минуты, часы, дни в этом мире стали лишены какого-либо значения.
 Глаза пробежали по зданию стационара и скользнули на чёрный металлический забор. Взгляд медленно полз по нему без какой-либо цели и врезался в дерево. То самое, возле которого Игорь разговаривал с пришедшим мужчиной, принёсшим ему потерянные ключи. В голове сначала невольно вспомнились его чистейшие голубые глаза, а потом и вовсе, как с диктофона, зазвучала их беседа.
 Нет, это ещё не конец. Глаза вспыхнули, как конфорка на газовой плите. Звонок. Один звонок. Нужно позвонить - и только после этого делайте с ним, что хотите. Глаза заметались и обнаружили в самом углу больничного двора телефонную будку. Игорь, будто взлетев, сломя голову помчался к ней. Внутри стал судорожно рыскать по карманам в надежде найти пятнадцать копеек. Так, зазвенело. Девять. Двенадцать. Пятнадцать. Есть. Попадая не с первого раза, отправил все - до единой - в аппарат и прислонил трубку к уху. Дрожащими пальцами набрал номер. Гудок. Ещё гудок. В ухо раздалось заветное: «Да?». Сердце застучало подобно пулемёту. Собрав все силы в голосе, Игорь начал:
- Антон Константинович? Слышите? Это Игорь. Антон Константинович, я даю разрешение! Даю! Выпускайте «Рейс». Бесплатно, ни единой копейки. Сейчас приеду и всё подпишу. Срочно, пожалуйста, не откладывайте, прямо сейчас, прошу Вас. Я Вам позже всё объясню, слышите?
 Просьба прозвучала колокольным звоном. Трубка прильнула обратно к корпусу. Игорь вышел из кабинки, пытаясь отдышаться, и уже почти бросился бежать в НИИ. Но остановился. На опавшие листья, с каждой секундой увеличивая темп, падал долгожданный первый снег. Через несколько мгновений Драмштадт накрыло снегопадом.
 Игорь не знал, как реагировать. Комом в горле пытались протиснуться, забыв о манерах, звонкий смех и плач навзрыд:
- Снег? Это снег! Как поздно… Как же поздно…

ЭПИЛОГ

Прошёл год. Поздний декабрьский вечер. С неба, никуда не торопясь, падал снег. В центре Драмштадта было ярче, чем днём: свет фонарей вместе с праздничными огоньками освещали его не слабее солнца. Только небо приняло тёмно-синий оттенок. Город готовился встречать Новый год: улицы оживали ближе к вечеру, когда в центре, да и по всему городу было особенно красиво и уютно.
 За профессиональные заслуги Юре выдали двухкомнатную квартиру в новостройке возле центра города. Он долго не хотел покидать научный городок, но вскоре убедил себя, что в новой квартире уюта и комфорта будет не меньше.
 Новое место жительства оправдало ожидание: места было много. Юра расположил своё рабочее место в зале, который располагал в себе письменный стол, шкаф с литературой и неширокий диван, на котором часто спал Юра, ибо почти всегда заканчивал работать глубокой ночью. Ещё были комната и кухня: в первой он тоже спал, но редко, во второй – принимал пищу. Такова была квартира одинокого человека: ничего лишнего и всё на своём месте.
 Уставший от всего, обессиленный, Юра с почти закрытыми глазами сидел на деревянном стуле в тёмном зале, лёжа головой на столе, и мысленно подводил итоги прошедшего года. Где-то всё было великолепно, где-то хорошенько ударили под дых, где-то всё было на грани краха. Было всё. И вот до Нового года осталось два дня. Примерно через сорок восемь часов на всю страну прогремят куранты, и везде почти одновременно залпами откроется шампанское. Но это будет потом. Сейчас – стол, лампа и медленно падающий снег за окном. Завораживающее зрелище.
 За год Юра стал доцентом одной из кафедр местного медицинского института и забылся – он утонул в медицине и предмете, который преподавал. Художественные книги на столе сменились научной литературой, которую за этот год Юра почти выучил наизусть. Но он никогда не жаловался. Скорее, наоборот. Преподавая и беседуя, жил, а, приходя домой, невольно уходил глубоко в себя до следующей встречи со студентами.
 Работа отучила его оглядываться назад. Юра будто бы вовсе забыл, кем являлся раньше. Сейчас он – доцент, кандидат медицинских наук, и этому статусу важно соответствовать. С этим проблем не было.
 Заглядевшись на падающий снег, Юра почти заснул. Тишина со снегом действовали, как хорошее снотворное. Сознание тихонько ускользало в сон. Как вдруг… Металлический звон почтового ящика глухо раздался по всей квартире. Юра в недоумении поднял голову: «Письмо? Квитанция? Счёт по газу и воде? Почему так поздно?»
 Встав со стула, он не спеша отправился к двери. Открыв её, увидел чистенький этаж, по которому легко можно было понять, что он находится в новостройке, и впереди – всего в паре метров – дверь соседей. Юра прислушался и услышал на лестничной клетке уходящие шаги. Ничего не понимая, он сунул руку в почтовый ящик, находящийся прямо на двери, и нащупал что-то бумажное прямоугольной формы. Будто от удара током, он быстро достаёт письмо и заходит в квартиру. Сердце бешено стучит. Пытается разглядеть надпись на конверте, но не может: во всей квартире выключен свет. К столу - там лампа.
 Бумажный конверт приземлился на стол. Стали видны адрес отправки и заветные, ставшие за эти годы сакральными фамилия и инициалы… Юра примерно минуту смотрел на буквы, пытаясь объяснить себе, что всё происходящее – реально. Потом он осмелился снова взять конверт в дрожащие от дикого волнения руки. По горлу медленно стали пробираться слёзы. Юра достал письмо, взглянул на него и тут же повернулся к стоящему на столе портрету с чёрной ленточкой в нижнем уголке рамки:
- Я знал, что не забыла, знал!.. А ты не верил…
 И тихо заплакал, прикрыв лицо распечатанным конвертом.
 Я слышал о многих вещах, в которые верят люди. И одной из бессмертных всегда была вера в то, что обязательно наступит день - и вновь всё станет так, как было раньше.
 И вновь всё будет хорошо.