Лесной человечек

На берегу реки, вода которой прозрачна, а по берегам – луга заливные и леса сосновые, стоит деревня Сояна. Большая эта деревня, старинная. Люди в Сояне – на все руки мастера: хлебопашцы они и скотоводы, плотники они и печники, рыбаки они и охотники.

Километров за пятьдесят от деревни, там, где речка Кучема впадает в реку Сояну, стоит деревянный двухэтажный дом, сарай и старый покосившийся хлев. Зовётся всё это Кучемой.

Когда-то Кучема была бойким местом, там проходила зимняя дорога из районного городка в областной центр. В Кучеме можно было переночевать, дать отдых коням, переждать непогоду. Теперь же по этому «зимнику» мало кто ездит. Разве только ненцы на оленьих нартах пройдут обозами с мороженой олениной, рыбой и пушниной.

Александра Степановна, хозяйка Кучемы, худенькая, светловолосая, с усталыми голубыми глазами, живёт здесь со своими ребятами, Юркой и Колей. Юрка большой длинноногий. Он уже окончил школу. А Коля ещё мал, в школу ему идти через два года.

Весной, как только трава зазеленела, из Сояны на Кучему пригнали колхозных телят. Александра Степановна вместе с Юркой пересчитала их, расписалась в акте и приняла на летний выпас.

Колю никто не заставляет быть около телят, он сам знает, что их надо пасти. Да ему и веселее с ними: то он принесёт мисочку соли и рассеет по лугу, чтобы телята лучше ели, то он гонит их на реку поить, то к сараю, где Колина мама приготовила в корытах пойло. Хорошо Коле с телятами. Они ласковые, резвятся, мычат. Коля разговаривает с ними, покрикивает на них, машет хворостиной. Но они и так никуда не уходят. В лес не идут – там комары, а здесь с реки ветерок дует. Вылетят комары из леса, а ветер подует и унесёт их опять в лес.

Потом ещё один интерес появился: на Кучему приехали плотники рубить ферму. Колин брат Юра и дедушка Степан тоже стали им помогать.

С утра до вечера над рекой Сояной звонко стучат топоры. Гулкое эхо отзывается за рекой. Ударяя топорами о брёвна, плотники ахают, тяжко выдыхая воздух. Коля тоже хочет быть плотником. Он уже не торчит весь день возле телят. Сбегает, поглядит, на месте ли они, и опять к плотникам. Садится верхом на отёсанное бревно, бьёт по нему палкой и тоже, как плотники, ахает. Он весь испачкался смолой. На его курточке и штанах белёсые пятна, ладони от смолы чёрные и на голове смола. Светлые волосы слиплись – не расчесать.

На неотёсанных брёвнах Коля находит жёлтую, давно засохшую, смолу – «серу»: отковыривает её и кладёт в карман. У него уже полный карман серы. Вот увидели бы соянские мальчишки, какое у него богатство! Всем ребятам хватило бы.

В первые дни плотники не обращали на Колю внимания, но когда он взял воткнутый в бревно топор и, тяпая по бревну, разрубил себе ботинок, – стали на него покрикивать. За топор возьмётся – ругают, пилой побренчит – ругают. То и дело слышатся их сердитые окрики: «Куда под топор лезешь?! Марш отсюда!» Но Коля не слушается. До тех пор вертелся возле плотников, пока один из них, рыжий, долговязый, по прозвищу «Морячок», не взял Колю за воротник и не оттащил от скотника.

– Вот только подойди сюда, – пригрозил он, – я тебя крапивой проучу!

Коля очень обиделся на «Морячка», и на Юрку обиделся, и на дедушку – почему не заступились? Юрка даже смеялся, когда рыжий тащил Колю за воротник. Два дня Коля не разговаривал с Юркой, а на рыжего и теперь не глядит. Как увидит – отвернётся.


II

Плотники рубили ферму, Александра Степановна готовила телятам пойло, а Коля пас их, когда из-за леса вдруг появился вертолёт и, сделав два круга, стал опускаться на поляну. На Кучеме поднялся переполох, плотники тоже побежали к вертолёту. Лошади, которые мирно паслись на лугу, пустились в лес, а телята всем стадом помчались вдоль реки, перегоняя друг друга.

Коля, увидев, что вертолёт садится, испугался и шмыгнул в пустую бочку.

Сотрясая рёвом мотора тишину Кучемы и расшвыривая ураганным ветром щепу и стружки, вертолёт плавно опустился на землю.

А бочка неожиданно покатилась и, прыгнув раз-другой, скатилась в кусты вместе с Колей.

Дверца вертолёта открылась, и из вертолёта вышел *таксатор Евгений Шубников, а за ним спрыгнула чёрная собака – Лапка. Лётчики подавали Шубникову мешки и ящики, он принимал их и тут же складывал в кучу.

*таксатор - лесоустроитель. Составляет карту тайги

Когда вертолёт перестал вращать своими длинными лопастями, подошли все жители Кучемы. Мужчины поздравляли Шубникова с прибытием, пожимали ему руку.

– Александра Степановна, где Коля? – спросил один из мужчин. – Покличь его, пусть поглядит на вертолёт.

– Коля! Коленька! Иди сюда! – стала она звать, но Коля не подавал голоса. Она пошла к дому, думая найти его там.

Вертолёт разгрузили, он поднялся и полетел в деревню Сояну за рабочими и остальным грузом.

Не найдя Колю в доме, Александра Степановна встревожилась, поспешила к скотнику, затем в сарай. Не найдя его и там, побежала берегом реки. Мужчины стали искать Колю в кустах и по краю леса.

– Коля! – кричали все, и многоголосное эхо отзывалось в лесу и за рекой.

– Через Кучему он не мог перейти, – сказал Шубникову Колин дедушка. – Воды много. Поищи берегом, может в кусты забился, а я по лодку пойду. Не дай Бог, в Сояну вскочил.

Шубников обшарил приречные кусты, присел на лежащую тут бочку и закурил. Посидев, снова встал и, набрав полную грудь воздуха, крикнул, что было мочи: – Колька-а!..

– Пошто кличешь? – глухо послышалось в ответ.

От неожиданности Шубников поперхнулся.

– Колька, ты где? – удивленно спросил он, оглядываясь по сторонам.

– Ты чужой? Да? – спросил Коля, выглядывая из бочки.
Шубников помог ему вылезти, подхватил на руки и пошёл к дому.

Шёл и кричал:

– Коля нашёлся! Э-гей, нашёлся!..


III

У таксаторов всё не так, как у плотников и у рыбаков.

У них палатки брезентовые, спальные мешки, в которые можно залезть с головой, у них накомарники, всякие инструменты, которых Коля никогда не видел. И приёмник у них маленький, как чемоданчик. Коля обо всём, что ни увидит, расспрашивает, и таксаторы охотно ему объясняют.

Коля носит щепу к костру, на котором те варят обед или ужин. Он даже помогает чистить картошку. Таксаторы привезли картошку на вертолёте. Для Коли картошка – лакомство. Он даже сырую ест – очистит и грызёт.

На втором этаже дома, в пустой, без оконных рам, комнате, таксаторы поставили стол и скамейки, завесили мешком окно и устроили там себе столовую. А рядом, в другой комнате, у них – спальня. Дверь там завешена палаткой, а окна – марлей, чтобы комары не забирались. Кроватей у них нет, спят на полу, подстелив спальные мешки.

Как только таксаторы снимут с костра горячую кастрюлю и чайник и понесут в свою столовую – Коля следом за ними. Лестница поломана, на ней не все ступеньки. Поднявшись до середины лестницы, до того места, где нет ступенек, он кричит: «Я иду!»

Услышав Колю, к нему кто-либо спешит и помогает забраться наверх. Ему ставят миску на табуретку, и он ест, сидя на ящике из-под макарон. Ест с таким аппетитом, что смотреть на него одно удовольствие.

– Укусно! – то и дело похваливает он таксаторские харчи. – Укусно! Дай ещё.

Пообедав, таксаторы курят махорку, и комната наполняется едким дымом. Коле не нравится дым, но он не уходит, знает, что скоро будет чай. Покурив, таксаторы снова садятся за стол.

– Хлеба хочу, – говорит Коля.

– Вот тебе хлеб, ешь. – Шубников даёт ему большой ломоть хлеба. Откусив раз-другой, Коля перестает жевать.

– И масла хочу, – говорит он с упрёком.

– Так бы сразу и говорил, что любишь хлеб с маслом. Давай намажу.

Коля, ходит по комнате, ест хлеб и косо поглядывает на стол.

– И сахару хочу!

Шубников насыпает на хлеб сахарного песку. Таксаторы, глядя на Колю, улыбаются.

– И чаю хочу! – говорит Коля.

Напившись чаю, Коля подходит к мешку с горохом. Ему нравится этот мешок. Он не перепутает его с другими мешками, в которых крупа или сухари. Показав на мешок пальцем, он спрашивает:

– Что тут?

– Горох, – отвечают ему с улыбкой. Все знают, что Коля хитрит.

– Хочу гороху! – говорит он, оттопыривая карман.

Целый месяц работали таксаторы вблизи Кучемы, – то на одной стороне реки Сояны, то на другой. Рано утром уходили на свои *просеки и *визиры, а к вечеру возвращались.

*просека — узкая полоса (4-6 метров), прорубаемая в лесу с целью обозначения границ лесных кварталов

*визир — узкая полоса шириной 1.5 - 2 метра, прорубаемая внутри лесного квартала



 За этот месяц Коля с ними крепко подружился. Особенно сильно привязался он к Шубникову, к этому, казалось бы, суровому человеку с жёсткими усами и широким приплюснутым носом. Умел Шубников ответить на Колины вопросы, умел рассказать ему о таёжных зверях и птицах, и сказок он знал не мало.

Возвращаясь из леса, таксаторы приносили Коле цветы, золотистую ягоду морошку, чернику. Однажды Шубников принёс ему бурундучка, а потом даже дикого гусёнка. Бурундучок не долго прожил на Кучеме, прогрыз корзинку и убежал, а дикий гусёнок долго жил. Коля пас его вместе с телятами. Гусёнок любил пшеничную кашу. Он мог съесть её больше, чем взрослый человек. Он целый день ходил за Колей и всё просил: «Га, га, га!»

Скучно стало Коле, когда таксаторы переселились в лес, редко стали наведываться в Кучему. Придут, переночуют, наберут продуктов полные рюкзаки и опять уйдут.

Скотник плотники срубили и уехали вверх по Сояне, косить сено. Юрка тоже поехал с ними. Дедушка перевёз лодку и сети на озеро Боровское и там рыбачит. На Кучеме остались Александра Степановна и Коля.

Колин друг – гусёнок – как-то незаметно вырос. Он уже не слушается Колю, уходит в приречные заросли и щиплет там зелёный хвощ. Не приди за ним Коля, там и ночевать останется. Не пасётся он, как прежде, на лугу: то стоит на одной ноге и, глядя в небо, жалобно кричит, то побежит по лугу, размахивая большущими крыльями, как будто собираясь лететь. Коле не нравится, что гусь не слушается его. Сердится, не отпускает далеко от стада. Отбежит гусь от телят – Коля его к стаду хворостиной гонит.

Однажды, когда мать поехала на лодке за Сояну косить свежую траву для телят, гусь, испугавшись Колиной хворостины, побежал по лугу, замахал крыльями и, подпрыгнув, полетел. Долетев до середины реки, сел на воду. Коля не мог понять, как это гусёнок, который каждый день ходил за ним, вдруг полетел. Его же никто не учил летать.

Коля бросился к реке, закричал: «Гусь иди домой! Сейчас же иди, не то хворостиной получишь!» Гусь не боялся угрозы. Что ему теперь Колина хворостина? У него – крылья. Куда захочет, туда и полетит. «Га, га, га!» – закричал гусь и поплыл по реке. «Га, га, га!» – крикнул он на прощанье и скрылся за поворотом. Коля бежал бегом, звал его, но гусь не вернулся.

Когда мать пригнала лодку с травой, увидела его лицо, заволновалась.

– Что с тобой, Коля? Ты плачешь? Кто тебя обидел?

– Гу-усь…

– Что, клюнул тебя?

– Не-е, полетел, сел на Сояну и поплыл.

– Ну и что же… Не век же ему тут жить. Ему в тёплые края скоро лететь. Перезимует там и опять прилетит. Он прилетит, сынок, весной и попросит каши.

– Попросит, да? – доверчиво спросил Коля.

– Попросит. Гуси – птицы понятливые, где вывелись, туда и прилетят. А может, он и своих гусят к тебе приведёт. Ты не обижал его?
– Нет, только вот хворостинкой махал…


IV

Телята подросли. Они уже не те – боязливые, длинноногие, которых пригнали в мае. Они потолстели, у них прорезались рожки, и они бодаются, как бы хвастаясь друг перед другом своей силой и ловкостью. Им некуда убегать: с одной стороны – Сояна, с другой – играет по камням извилистая Кучема. Между Сояной и Кучемой по холмистому косогору побежала изгородь, ощетинилась концами жердей и сучьев, как бы говоря телятам: «Поворачивайте назад. Дальше я вас не пущу».

Изгородь загородила дорогу из Кучемы в деревню Сояну. Надо проехать – вынь жерди и проезжай, но не забудь поставить жерди на место: телята увидят раскрытый лаз и уйдут. Ищи их потом в тайге.

Коле нравится ходить с хворостиной и покрикивать на телят. То и дело слышится его звонкий голос: «А ну назад! Кому говорят? Назад!» Надо ли покрикивать, не надо ли, он покрикивает, и телята его слушаются.

Коля, вспомнил, как зимой дядя Вася – колхозный шофёр – взял его в машину и прокатил от магазина до пекарни. Свернул мальчонка в баранку свою хворостину и, представив, что у него в руках руль автомашины, стал гудеть: «Ту-ту, ту-у, ту-у!» Телята лениво сошли с дороги и, помахивая хвостами, стали коситься на мальца. Он остановился около перелаза: «Ту-у, ту-у! Открывайте ворота!» Но ворота никто не открывает. Здесь вообще нет ворот. Коля сам вытащит жерди! Он видел как это делает Юрка. Сначала надо в одну сторону потянуть жердь, затем в другую потянуть – и жердь упадёт на землю.

Коля вытащил жерди, загудел и помчался по дороге, нарочно поднимая пыль стоптанными ботинками. Весёлые берёзы машут мальчугану своими ветвями. Сосны, которым уже лет триста, удивленно глядят на дорогу, покачивая плоскими кронами: «Такого ещё здесь не было. По этой дороге ещё никто не ездил на автомашине. Он первый!» Белка на сосне весёлым цоканием приветствует Колю. Глухарь, подмигнув краснобровым глазом, полетел вдоль дороги: «А ну, Коля, догоняй!» Все в лесу приветствуют мальчугана, только ели, недовольно хмурясь, глядят на него: «Куда ты помчался, озорник?! Перелаз-то закрыть позабыл? Смотри, это тебе так не пройдёт!»

Весёлая тёлка Белокопытка видела, как вытаскивал Коля жерди из изгороди. Видела, как он побежал, поднимая пыль, и решила поглядеть, куда это он побежал. Помахивая головой и позванивая *боталом, пошла следом за ним.

*ботало — погремушка или колокол, использовавшийся при выпасе скота. Вешают на шею корове

А за ней её подружка Зорька. За ними всем стадом, тесня друг друга и мыча, полезли в раскрытый лаз все телята. Не прошло и минуты, как они были уже за изгородью. Подталкивая друг друга рожками, пустились бежать по дороге.

Коля добежал до ручья и остановился: «Как же тут проедешь на автомашине? Завязнет и не вытащишь. И моста через ручей нет. Вот если бы тут был мост, тогда и до Сояны доехал бы!»

Постоял он и решил повернуть назад. Повернул, загудел: «Ту-у, ту-у!» Видит – навстречу ему бегут телята.

Коля сразу забыл о своей машине, вспомнил, что он – пастушок.

– Куда вы? Назад! Пошли назад! – замахал он свёрнутой в баранку хворостиной. – Вот я вам задам! Пошли назад!

Белокопытка потрясла головой, зазвонила боталом и, нацелив рожки на Колю, боком-боком стала обходить его. Услышав звон ботала, телята стали подпрыгивать, брыкаться, толкая друг друга.

Коля, испугавшись, прижался к толстой сосне. Телята пробежали мимо него и скрылись в кустах лозняка.

Пастушок бежал за ними, падая, цепляясь за ветви лозы, проваливаясь в ямки с водой, вставал и опять шёл следом, думая уже не о том, как их повернуть назад, а о том, как бы не отстать.

Телята всё шли и шли вдоль ручья. Им здесь было хорошо: кусты своими ветвями сбивали с них комаров и оводов. Коля устал и еле-еле брёл. Выбрался из кустарника, увидел широкий луг. Телята разбрелись по лугу и стали щипать траву.

Солнце садилось в лесную чащу. Наступали сумерки.

Сел Коля на кочку, снял ботинки, вылил из них воду. Комары так и облепили его, кусают. Растерялся Коля – не знает, что ему делать. Домой идти – дороги не найдет, да и телят оставить нельзя. Покричал он, думая, что услышит мама, но никто не откликнулся.

Белокопытка уже наелась травы, легла и спокойно жуёт жвачку. Ботало не звонит. Рядом с ней и другие телята легли, тоже жвачку жуют, стонут, тихонько мычат.

Коля подошёл к Белокопытке, погладил её, раздавил комаров на бровях и ушах и стал звонить боталом. Не понравилось Белокопытке, что Коля звонит. Ей уже спасть хочется, а он звонит. Помотала головой и встала. Коля отвязал ботало, стал ходить среди телят и звонить. Где-то недалеко запела птица зорянка. Она хорошо поёт, будто соловей. Ей нет дела до того, что Коля тут один с телятами, что он проголодался и что ему страшно, и спать хочется.

На Севере летом ночи не тёмные, даже совсем светлые, но все равно – раз пришла ночь, то надо спать. А пастушок  всё звонит. Он не кричит. Страшно кричать: вдруг медведь услышит, придёт и съест. Холодно Коле. Он промок, а обсушиться негде.

Тогда он сел возле телёнка, оперся спиной на мягкий бок, свесил голову на колени и уснул.

Неспокойно спит Коля. Над ним вьется туча комаров. Они впиваются в лицо и в руки, и он то и дело вертится, трёт кулачками лицо.

Что такое комар? Кажется дунешь на него – фу! – и нет его. Но когда их видимо-невидимо, когда усталый уснёшь и у тебя открыты лицо и руки, – лицо у тебя сразу станет шершавым, будто надета на него серая маска, а руки будто в серых перчатках. Много ли надо крови комару? Одна маленькая капелька. Да вот беда: комар-то над Колей вьется не один, а целая туча, и каждому из них нужна капелька Колиной крови…

Но – прошла ночь. Солнце осветило луг. Телята встали, щиплют траву, пошли лугом вдоль ручья, всё дальше и дальше.

Коля остался один. Он крепко спал, не слышал, как над ним, порхая по ветвям сосны, громко кричала сойка. Сойка любопытная птица. Увидев человека в лесу, она мечется и кричит, как бы спрашивая: «Зачем ты здесь, человек? Что тебе надо в лесу?»

Мальчонка, видимо, долго спал бы, но его разбудили оводы. Они ночью спят, а как пригреет солнце, летят на добычу. Сели на лицо и вонзили ему в кожу свои острые хоботки. Коля проснулся и стал отмахиваться от них.

Спросонья он долго не мог понять, где он. Увидев ботало, вспомнил, что ночевал тут вместе с телятами. «Вот противные! Куда они ушли?»

Коля пошёл по лугу, разглядывая следы. На краю луга росли кусты лозняка. Тут в кустах и затерялись телячьи следы. Но Коля побоялся идти в кусты. «Пойду краем леса, – решил Коля, – обойду кусты, может, и найду телят».

Идёт и позванивает боталом, думает: «Попадёт мне от мамы, что телят пустил за изгородь. Где их теперь найдешь?»

– Юрка-а! Мама-а! – кричит Коля, но никто не отзывается на его голос. Только эхо.

Мальчонка увидел тропинку и пошёл по ней. На тропе свежие следы. Коля присел, разглядывает их. Он не может понять, почему на тропе, вместе с маленькими телячьими следами, большие коровьи следы. Ведь коров на Кучеме нет. А, может, из Сояны пригнали, пока он тут с телятами ночевал?

Коля обрадовался, когда опять увидел телячьи следы. «Домой телята ушли, – решил он, – побегу догонять». Зазвонил боталом и побежал, поглядывая на тропу. Долго бежал, кажется – уж давно пора тропинке выйти на дорогу, давно уж пора ему и до Кучемы добежать, но нет ни дороги, ни Кучемы.

Коля устал, он уже не бежит, а еле-еле бредёт. Увидел чернику, нагнулся – голова закружилась. Повесил себе на шею ботало, присел и стал собирать ягоды. Как много ягод! Они ещё не все созрели, но Коля, не разбирая, рвёт зрелые и незрелые, так проголодался.

Мальчонка услышал топот, оглянулся и увидел перед собой большущего зверя, с рогами, похожими на деревянные выщербленные лопаты. Коля вскрикнул и пустился бежать.

Лось тоже испугался и, свернув с тропы, тяжело топая, побежал в заросли березняка. Там остановился, обнюхал воздух, прислушался и, убедившись, что никакой опасности нет, обошёл полукруг, вышел на свою тропу и пошёл дальше.

А Коля с перепугу отбежал далеко от тропы. Когда он остановился и увидел, что за ним никто не гонится, решил вернутся на тропу, но отыскать её не мог.

Когда Коля шёл по тропе – торопился, думая, что скоро догонит телят, что тропа приведёт его в Кучему, а теперь, потеряв тропу, уже не спешил. Он не знал, где телята, не знал, куда идти. Обходя хмурые ельники, топкие болота и заросли лозняка, он шёл по соснякам, где под ногами сухо и вокруг видно. В сосняках черника встречается, местами полно зелёной, слегка покрасневшей брусники, ветки которой под тяжестью ягод лежат на земле. Местами, будто бело-серым одеялом, покрыта земля оленьим мхом – ягелем. Коля знает олений мох: на Кучему из леса его возами привозили. Олени любят этот мох, и спать на нём хорошо. «Вот нагребу мха целую кучу, залезу в неё, – думает Коля, – и не будут меня кусать комары».

Из далека послышался чей-то голос: «О-о-о! А-а-а!» Коля прислушался, но не понял, в какой стороне кричат. Он ещё раз услышал тот же голос, затем отдалённый выстрел. Догадался Коля, что его ищут. Зазвонил боталом и побежал. Бежал, бежал, остановился, слышит – тот же голос, но уже в другой стороне. Побежал на голос, но вскоре опять услышал выстрел, совсем не там, куда он бежал. Пока он бегал туда-сюда, не стало слышно ни голоса, ни выстрелов. Коля сел на землю и заплакал.


V

Летом в тайге, где поблизости нет деревень, не встретишь человека. Бывает, что всё лето и осень поработают таксаторы в лесу и за всё это время не встретят никого. Что летом делать человеку в тайге? Охотники не охотятся, а кроме них – кому нужда скитаться в лесу? Вот когда выпадет снег, и охотники придут в свои охотничьи избушки, тогда-то и огласится тайга дружным лаем собак и гулкими выстрелами охотничьих ружей. Теперь же, летом, в лесу – лишь одни таксаторы, которые прорубают в лесу просеки и визиры. Они промеряют стальными лентами каждую просеку и каждый визир, забивая в землю белые, вытесанные из молодых сосёнок пикетажки.

На каждом углу лесного квартала они ставят сосновый столб с номерами, написанными черной краской. Когда рабочие прорубят, промеряют и остолбуют просеки и визиры, – таксатор, с рюкзаком и ружьем за плечами, с папкой в руках и с полевой сумкой на боку, пройдёт по каждой просеке и по каждому визиру и запишет в журнал, какие породы, сколько деревьям лет, какая их высота и толщина. Запишет ширину рек и ручьев, промерит шестом толщину торфа на болоте, зарисует дороги и тропы. Всё запишет, а после, когда вывезут его из тайги на вертолёте или приплывёт он со своими рабочими на плоту по реке в штаб экспедиции, а оттуда уедет в свой город, – он целую зиму будет обрабатывать собранные материалы. И получится карта леса, в которой будут нарисованы разными красками породы деревьев и какие они: молодые или старые. На этой карте будут реки и ручьи, озера и болота, дороги и охотничьи избушки, только не будет там таксатроских палаток. А ещё будут напечатаны толстые книги – таксационные описания, раскрыв которые можно узнать, в каком квартале пора лес рубить, а в каком его надо сеять.

Евгений Шубников шёл по визиру, таксируя лес. День уже клонился к вечеру, а ему до палатки идти ещё десять километров. Поглядывая на деревья, на тропы и мхи, что растут под деревьями, он останавливался, торопливо записывал в полевом журнале и быстро шёл дальше.

Где-то вдалеке залаяла его собака Лапка, но он не пошёл к ней, хотя и знал, что она кого-то нашла, – может, глухаря или рябчика. «Полает и прибежит – подумал он. – Некогда тут за дичью гоняться. Хватит мне глухаря и рябчиков, что в рюкзаке за плечами лежат».

Он уходил всё дальше и дальше, а Лапка настойчиво лаяла. Лаяла она как-то по-особенному: без злости, с повизгиванием, с завыванием. «Не лосенка ли нашла?» - подумал Шубников. Снял с плеча ружьё, вынул из патронника патрон и затрубил в ствол, призывая её вернуться. В ответ издалека послышался жалобный вой. Лапка завыла раз-другой и замолчала. «Бежит, – подумал Шубников, – сейчас появится». Но через минуту опять послышался лай Лапки. Шубников выстрелил. На выстрел она обязательно прибежит. Будь там рябчик, белка или глухарь – оставит и придёт. Вскоре на визире показалась Лапка. Она бежала большими прыжками. Изо рта у неё, словно красный лоскут, свешивался язык.

– Что же ты там нашла? Не мог я к тебе придти: вечер близко, а путь нам ещё немалый, – оправдывался Шубников перед Лапкой.

– Ав, ав! – сердито лаяла Лапка, с обидой глядя ему в глаза.
– Ав, ав! – поворачивала она голову туда, в сторону, как бы говоря: «Я звала тебя, а ты не пришёл. Пойдём же скорей, пойдём!»

Не сердись на меня, – погладил её Шубников по голове и пошёл дальше по визиру. Лапка бросилась к нему и, злобно зарычав, схватила его за брюки

– Ты что, сдурела? Смотри у меня! – пригрозил он ей, но Лапка не присмирела, не легла на живот и не стала вилять хвостом, как это она делала, когда чувствовала себя виноватой. Она не давала ему идти, забегала вперед и с лаем кидалась ему под ноги. Шубников достал из кармана сухарь чёрного хлеба и бросил ей: «На, грызи!» Лапка не взяла сухарь. Она села, завыла. «Не взбесилась ли? – подумал Шубников. – Такого с ней ещё не бывало».

– Лапка, Лапка, иди за мной! – позвал он её, но Лапка продолжала выть. Он подошёл к ней, поглядел ей в глаза: Лапка плачет! – Ты, что же это? Ну, пойдём! Веди меня! Что там случилось? – Он сбросил с плеч рюкзак, положил его на визире и пошёл. Лапка радостно взвизгнула, запрыгала и, схватив сухарь, побежала. Шубников торопливо шёл за ней.

– Лапка, да подожди же ты! За тобой не угнаться.

Лапка вернулась к нему. Он привязал ей на шею шнурок, намотав конец шнурка на руку, побежал за ней, глухо топая по земле литыми резиновыми сапогами.

«Не медвежат ли нашла?» – подумал он. – Если медвежата, не буду к ним подходить. Прибежит медведица – не отобьёшься». Он снял с плеча ружьё, и на ходу перезарядил пулевыми патронами. На всякий случай взвёл курки.

Не выпуская из зубов сухарь, Лапка бежала молча, тяжело дыша, от сдавливающего горло шнурка. Она то и дело поглядывала на своего хозяина, как бы желая поторопить его.

Вот они вошли в сосняк-беломошник, где вся земля устлана оленьим мхом – ягелем. Вот они бегут по белому пушистому одеялу оленьего мха. Вот уже подбегают к белой кучке ягельника.

Шубников, видя, что Лапка рвётся к этой кучке, придержал её, отвязал шнурок и отпустил Лапку, а сам быстро встал за дерево и поднял ружьё, держа пальцы на спусковых крючках. Выскочит кто-то из этой кучи, и он всадит в него пулю.

Лапка воткнула в эту кучу свой нос с сухарем, как бы угощая кого-то.

Видя, что Лапка ведет себя спокойно и даже загадочно, Шубников подошёл и стволом ружья копнул ягельник.

– Ребёнок! – вскрикнул Шубников. – Хлопчик! – Он разворошил мох и увидел серое от впившихся комаров ребячье лицо. – Кто ты, лесной человечек? Как ты попал сюда?

– Мама! – простонал Коля.

Шубников стер комаров с лица ребенка, вгляделся и узнал мальчика.

– Коленька! Как ты сюда забрался?

– Ись хочу! – еле слышно прошептал Коля.

– Что же тебе дать? С собой-то я ничего не взял. – Он выхватил у Лапки из зубов сухарь, отломил кусочек и положил ему в рот. Коля зашевелил губами, сухарь размок во рту, и он проглотил его. Затем открыл глаза, поглядел на Шубникова мутным, бессмысленным взглядом.

Отламывая небольшие кусочки сухаря, Шубников клал их в рот Коле. Чтобы спасти его от комаров надел ему свой накомарник.

– Пойдем, Коля, домой. Я тебя к маме отнесу. А ботало зачем у тебя на шее?

Взяв Колю на руки, Шубников понёс его к визиру, где оставил рюкзак. Лапка радостно плясала вокруг него, становилась на задние лапы, пытаясь лизнуть Колю в лицо.

Подойдя к рюкзаку, Шубников достал свой неприкосновенный запас – банку сгущённого молока, проткнул ножом в крышке две дырки и поднёс её к Колиным губам.

– Всю нельзя, живот заболит, – сказал Шубников.

Потом Коля съел полплитки соевого шоколада и почувствовал себя бодрее. Он даже попытался встать на ноги, но зашатался и сел.

– Ты телят не видел в лесу? – вдруг спросил он.

– Нет, не встречал, – растерянно сказал Шубников.

– Я потерял их, пойдём искать! Мамке за них попадёт.

– Найдутся телята. Они наверно уже дома.

Вынув из рюкзака глухаря, Шубников повесил его на сук под ёлкой. Зачем нести лишний груз.

– Ты, Коля, садись ко мне на рюкзак, обхвати меня руками за шею и пойдём домой.

Шубников, с Колей на спине, пошёл назад по визиру. Дойдя до просеки, которая вела в сторону Кучемы, повернул на неё.

– Где ботало? – спросил Коля. – Я звонить буду. Меня мама ищет.

– Вот оно, позванивай!
«Бом, бом, бом!» – раздался в лесу звон медного ботала.

У ручейка с весёлыми берёзками Шубников остановился.

– Тут мы отдохнём, Коленька, слезай!

Шубников достал из рюкзака алюминиевый закопчённый котелок, зачерпнул в ручье воды, дал Коле напиться, обмыл ему лицо и руки. Затем собрал сухих сучьев и развёл костёр. Вынув из рюкзака рябчиков, принялся ощипывать их. Лапка пристально глядела на рябчиков, и у неё изо рта свисала толстая нитка слюны. Ощипав рябчиков, Евгений подержал их над огнём, оскоблил ножом, вымыл, выпотрошил и положил в котелок, бросив туда щепотку соли и две ложки крупы. Воткнув в землю палку с сучком, повесил на него котелок с рябчиками.

Похрустывают у Лапки на зубах мохнатые ножки рябчиков, потрескивают сучья в костре, стреляя в стороны раскалёнными угольками. Комары падают в котелок. Шубников, присев на корточки, ложкой вылавливает из котелка комаров и выплёскивает их на огонь. Варятся рябчики, булькает, шипит вода. Душистый сладкий пар лесного варева щекочет в носу.

Коля стал пристально вглядываться в лицо Шубникова, затем протянул руку, потрогал его кучерявую черную бороду и от удивления раскрыл рот:

– Я узнал тебя. Ты – дядя Женя. – И засмеялся тихим радостным смехом. – Ты без бороды был, а теперь – во какая!

– Вот походил по лесу, борода и выросла. И у тебя борода выросла бы, если б Лапка не нашла тебя. Остался бы в тайге и стал бы настоящим лесным человечком, с длинной-предлинной бородой…

«Э-ге-ге-гей!» – послышалось где-то вдалеке.

Шубников закричал в ответ: «О-го-го-го-о-о!» Ему отозвалось эхо в той стороне, где возвышалась гора, затем в низине, где скрывалось озеро. Переждав, пока успокоится эхо, он ещё раз закричал, затем выстрелил. Послышался ответный выстрел, а затем донеслось ещё слышнее: «Э-ге-ге-гей!»

– Это Юрка! – обрадовался Коля и, что было силы, зазвонил боталом.

– Что твой звонок? Вот я сейчас позвоню. – Шубников взял топор и, подойдя к сухой толстой сосне, ударил о серый, без коры, ствол.

«Бом!» – покатился по лесу громоподобный звон.

– Ну, как, получше звенит, чем твоё ботало?

– Лучше, – ответил Коля.

Шубников стал изо всех сил ударять обухом о сухую сосну. Вдалеке опять послышался выстрел.

– Давай-ка доедим суп, да поставим чай кипятить. Теперь-то уж он найдёт нас. – Евгений хлебнул ложку-другую и передал котелок Коле. – Доедай, а я позвоню.

«Э-ге-ге-гей!» – послышалось уже совсем близко.

– Юрка-а! Я здесь! Сюда иди! – радостно закричал Коля.

Лапка залаяла и побежала на голос.

Вдали, среди деревьев, показалась лошадь.

– Сюда! Мы здесь! – закричал Шубников и замахал всаднику рукой. Коля побежал навстречу Юрке.

– Юра!..

– Коленька! Братик! – Юрка соскочил с лошади, схватил Колю. – Нашёлся… – Лицо Юры скривилось, и по щекам покатились крупные слезы.

– Ты почто плачешь? Телят не нашли, да?

– Нашлись телята… А я и не плачу. Это хвоёй по глазам хлестнуло. Пройдёт.

– Знамо, пройдёт, – понимающе ответил Коля. – Ты меня на Буланка посадишь?

– Посажу. За тобой и приехал.

– А его, – показал Коля на Шубникова, – тоже посадишь? Он меня на рюкзаке вёз.

– И его посажу. Как же ты его нашёл? – обратился Юрка к Шубникову.

– Лапка нашла. Не будь её – пропал бы. Комары его заели. Теперь вот немножко отошёл. – Он снял с костра котелок и поставил в ручей остудить.

Напились чаю. Залили водой костёр. Юрка подвёл Буланка:

– Садитесь, я пешком пойду. Надоело по лесу на коне мотаться.

Евгений Шубников собрал рюкзак, надел его на плечи, и перекинул за плечо ружьё.

– До свидания! – протянул он Коле руку, а затем поднял его на руки и поцеловал. – До свидания, лесной человек! Поезжай, а я вернусь назад. Солнце уж, вон, садится. Не приду к ночи, хлопцы мои подумают, что с визира сбился. Искать пойдут.

– Спасибо тебе, – поблагодарил его Юрка и, вскочив на Буланка, взял Колю из рук Шубникова. – До свидания!

– Приходи, я тебя ждать буду! – замахал Коля рукой.

– Приду, через два дня приду, ожидай.

Просекой, на которой таксаторы набили заметную тропу, Юрка с Колей поехали домой.

Шубников глядел им вслед, пока они не скрылись за деревьями, и, окликнув свернувшуюся в клубок у затоптанного костра Лапку, пошёл просекой к своему визиру.