глава 13. Охота

     Коренной сибиряк, независимо от рода своих занятий, — обязательно охотник. По этой причине охотничье оружие и припасы занимают значительное место в его жизненном укладе; сибиряк — знаток оружия и может сколько угодно и притом с большим удовольствием толковать о его преимуществах или недостатках одного в сравнении с другим.

     Оружие и охотничьи припасы являются постоянным предметом его забот, и то время, которое остаётся у него от работы и хозяйственных дел, он полностью посвящает изготовлению и совершенствованию различных промысловых приспособлений.
     А уж приёмов добычи дичи он знает поистине множество.

     Охота, и рыбалка в том числе, доставляет к столу сибиряка дополнительный и порой весьма солидный приварок. Трудно сказать, смог бы сибиряк выжить в жёстких условиях сибирских зим, используя лишь традиционные способы пропитания российского крестьянина, если бы не охота и рыбалка.

     Необъятные просторы тайги, богатой дичью и ягодами, редкие поселения делают этот источник добывания пищи надёжным и постоянным.

     Охота на медведя — самая опасная из всех видов сибирской охоты. Место, где Топтыгин залёг в спячку, метят заранее. Поднимать его из берлоги идут с одноствольным охотничьим ружьём тридцать второго калибра; это самое дешёвое и непрестижное ружьё обладает, однако, одним весьма ценным качеством — высокой прочностью ствола.

     Вместо дроби патрон снаряжают круглой свинцовой пулей, а пороха насыпают две нормы; ствол толстенный и выдерживает, не разрывается от такого недозволенно усиленного заряда, а это наверняка произойдёт, заложи столько пороха в иное, пусть даже очень дорогое и хорошее ружьё.

     Ценились в этом смысле также берданки, но их в продаже не было, и если оставались кое у кого, то с прежних времён.

     Приходят обязательно вдвоём или втроём, не больше, но и не меньше. Один запускает в берлогу шест и ворошит им, беспокоя, будя зверя. Два других стоят наготове с ружьями; большим числом на медведя не ходят, можно пострелять друг друга.

     Зверь просыпается и вылезает наружу, преисполненный злобой. Тут держись, время меряется на доли секунды. Он бросается молнией. Не успеешь застрелить, беда, поломает.

     Охота на медведя, тем не менее, а возможно, благодаря этому, почитается весьма престижной, да и добыча хорошая: гора мяса, и вдобавок богатая шкура. Словом, игра стоит свеч. Далеко не все охотники решаются идти на медведя; есть признанные мастера, медвежатники.

     Гусь — птица крупная и вкусная. На него применяют ружья калибра не менее двенадцатого, а вообще-то, чем больше калибр, тем лучше.

     Чемпион посёлка по гусиным ружьям, несомненно, слесарь-умелец Назарыч. Он где-то раздобыл старинное кремнёвое, раза в два длиннее обычного, ружьё-фузею и, будучи уникальным специалистом, расточил ствол до восьмого калибра. Изготовил и патроны.

     В патрон уходила чашка пороха и чашка дроби. Фактически, получилась у него уже не столько ружьё, сколько маленькая пушка. Отдача у этого ружья-монстра получалась соответствующая, то есть, сумасшедшая, и пока длился сезон гусиного пролёта, правая сторона морды Назарыча выглядела сильно вспухшей и по размерам вдвое толще левой.

     Назарыча такие пустяки, однако, не тревожили напрочь; одним выстрелом он сшибал несколько гусей разом, к тому же, его грела слава владельца уникального снаряда. А физиономия? Ну что ж, эта незначительная издержка с избытком перекрывалась указанными выше показателями.

     У Назарыча мотоцикл «Иж-49», с помощью которого он вытаскивал брёвна из реки, выполнял все работы по хозяйству, используя его как лошадь, и уж, конечно, на нём же ездил на охоту.

     Не лишённый тщеславия, Назарыч, возвращаясь с охоты, перед последним перевалом, за которым начинал виднеться посёлок, живописно развешивал добытых гусей на себе и на мотоцикле таким образом, чтобы их казалось больше.

     Так вот, аборигены, встречающие охотников, видели вначале ствол знаменитого ружья, потом груду гусей, а уж Назарыча и его мотоцикл, хотя и различали, но с большим трудом.

     Начальник электростанции Барковский, ещё более тщеславный, чем Назарыч (очевидно, сказывались его шляхетские корни), ездил на охоту верхом на лошади, как заправский кавалерист, и так же, как Назарыч, укладывал добычу так, что лошадь и он сам были сплошь покрыты гусями.

     Словом, триумфальное возвращение с удачной охоты выглядело здесь ритуалом, развлечением, вроде парада.

     Существующий запрет охоты на диких коз не соблюдали; охотились и на них. Знали места их обитания, тропы, по которым те ходят на водопой, коварно раскидывали соль на полянах. Козам необходима соль, и они подолгу остаются в местах, где она присутствует, лижут её. Они вновь и вновь возвращаются в эти места, да ещё приводят своих соплеменниц.

     Я предпочитал охоту на рябчика, любил прогуливаться в одиночестве, и охоту совмещал с размышлениями.

     Рябчики стайками, здесь говорят табунками, располагаются на пихтах: серенькие, незаметные, их можно и не разглядеть, да это и не обязательно, важно их спугнуть, чтобы они взлетели.

     Вот тут смотри внимательно, где сядут. Отлетят они недалеко, шагов на сто, не больше, и сядут. Дальше ружьё держи наготове и без резких движений, рывков, не торопясь, топай к ним. Таким манером можно подойти совсем близко, но не надо: выстрел с расстояния ближе сорока шагов разнесёт птицу на куски. Лучше стрелять шагов с шестидесяти.

     Тук! Один упал, табунок вспорхнул и улетел. Смотри, где сядет. Заметил. Теперь забирай упавшую птицу и таким же образом двигайся к табунку.

     Так я и хожу, пока не изведу всех рябчиков табунка. Местные умельцы делают свистульки-манки; их звук подобен крику рябчика. Тот слышит и сам летит к охотнику, на свою погибель. Я этого не умел.

     Бродя по тайге, я никогда не забывал об опасности возможной встречи с медведем. Встречи этой я, естественно, не желал. «Против медведей, этих симпатичных животных, я лично ничего не имею, — размышлял я, — но у меня нет убеждения, что наша встреча закончится для меня благополучно».

     Я держал на этот опасный случай в верхнем карманчике куртки два патрона, снаряжённых жаканом, то есть, пулей. Такая моя предусмотрительность придавала мне уверенности, а в возможной схватке давала значительное преимущество.

     За медведем физическая мощь, свирепость и быстрота. За мной два убоистых заряда, которые, если я буду достаточно удачлив и проворен, наверняка свалят зверя.

     За два года, к счастью, состоялась всего одна встреча, и она оказалась вовсе не такой, какую рисовало моё воображение. Однажды осенью, когда трава в тайге намного выше человека и полно упавших деревьев, я, настреляв рябчиков, забрёл в заросли малины и с аппетитом стал уплетать ягоду.

     Мне и в голову не приходило, что в этом же малиннике, с такой же целью и в это же время окажется медведь. Поедая ягоду, мы двигались встречным курсом и, в конце концов, сошлись.

     Я опёрся о здоровенный ствол павшей сосны, даже лежащая, она была мне по шею, с намерением перелезть, и вдруг увидел по ту сторону дерева морду зверя. Я смотрел на медведя, медведь смотрел на меня.

     Опомнившись, я рванулся назад, разломил ружьё, выбросил патроны, снаряжённые дробью на рябчика, выхватил из кармана жаканы, загнал их в ствол, одновременно ища глазами зверя.

     Однако, поединок не состоялся. Коротко рявкнув, медведь бежал. Треск и топот засвидетельствовали его благоразумное бегство.