Я буду ждать на темной стороне. Книга 4. Глава 15

Несмотря на царившую в городе опасность, на открытой террасе одного из только недавно возобновившего свою работу кафе, было сегодня многолюдно.

Этот факт почти сразу бросился в глаза Евангелине, как только она со своим спутником переступила его порог в надежде чем-то полакомиться и просто отдохнуть. Привычка, слегка подзабытая из-за резко изменившегося стиля их жизни.

Могли ли они знать, что когда-то подобный поход в заведение будет сопряжен с определенными рисками, тем самым поставив их перед выбором: и дальше сидеть в убежище, либо начать оттуда понемногу выбираться, познавая белый свет, несмотря на угрожавшую им опасность. 
Ещё вчера в различные районы города в общей совокупности прилетело до сорока снарядов, а сегодня жители как ни в чем не бывало продолжали вести свои дела, держась при этом так, будто вокруг ничего такого не происходило, и по сей день здесь протекала обычная жизнь.

Со стороны это наверное и вправду могло бы сойти за правду, если бы не сильно бросавшийся в глаза видоизмененный пейзаж города и выставленные на перекрестках «ежи».
 
После того, как отрядам добровольцев под управлением генерала Ганзеры удалось приостановить продвижение противника в его центр города, (не без помощи новобранца, который обвязавшись гранатами, подорвал собою мост, разделявший два берега), после непродолжительного затишья здесь начал восстанавливаться прежний жизненный уклад, в том числе, открываться магазины и кафе, функционируя до комендантского часа. И пусть в сам город до сих пор частенько прилетало, в отличие от первых дней военных баталий здесь царило значительное оживление, словно устав сидеть все время в укрытии, народ начал потихоньку выбраться наружу, наверстывая упущенное за короткий период затишья.
 
Некоторые, по всей видимости, и вовсе считали себя бессмертными, перестав обращать внимание на сирены, обстрелы и бомбардировки. Евангелина не раз замечала, что вместо того, чтобы идти в укрытие во время воздушных тревог, люди зачастую продолжали оставаться на своих дворах; пили кофе на улице, либо просто гуляли, а некоторые во время взрывов и вовсе подходили к окну, высматривая, что происходит снаружи. Тем более власти заранее поставили всех в известность о том, что не будут сбивать ракеты, если те будут лететь не сюда.

Конечно, для пущей безопасности не мешало бы переместиться внутрь зала кафе, чтобы в случая начала обстрела можно могли бы спрятаться за двумя стенами, вот только Лисов, давно соскучившись за острыми ощущениями повисания над бездной, даже слышать ничего не хотел о мерах предосторожности, давно наплевав на данную условность. И словно преследуя цель вернуться в те время, когда посиделки на террасе кафе не представляли никакой угрозы для жизни её посетителей, он подбил свою спутницу на эту авантюру, будто им и вправду было нечем рисковать, либо  он заранее знал из тайных источников, что в это время никакого обстрела не будет.

Приобщившись к жизни в провинции, казавшейся ей островком спокойствия, Евангелина испытала легкий шок, когда Лисов объявил ей о том, что им придется вернуться в город.

Он намерен был вновь возобновить свою борьбу с дядюшкой за наследство, не собираясь всю жизнь не отсиживаться в тылу. Впав в легкую панику от одной мысли, что их мирной жизни пришел конец и им придется вернуться на до сих пор простреливаемую территорию, накануне отъезда Евангелине все же удалось взять себя в руки. И смирившись с мыслью, что возврата назад больше не было, собирая вещи в канун переезда, остаток времени она посвятила прогулке по саду и винограднику, сожалея, что их «каникулам» было суждено закончиться на такой ноте.

Жалеть ей, однако, было не о чем. В городе наладилась относительно спокойная жизнь, большинство её знакомых также вернулось накануне в свои брошенные квартиры. Почему бы им тоже не последовать их примеру? Не могли же они и в самом деле сидеть в провинции до скончания века, ведь военные действия не собирались заканчиваться, а жизнь поставить на паузу было нельзя. Тем более она не хотела доставлять слишком много хлопот своему спутнику.

Они не могли сидеть на месте и молча ждать, когда изобретательный родственник умыкнет из-под носа Лисова холдинга. К тому же пообещав ему покорно следовать за ним везде, куда бы он не соизволил поехать ради защиты собственных интересов, ей в который раз пришлось переступить через собственное упрямство. И уже одно наличие данного качества характера говорило о том, как много  она переосмыслила в своей жизни, покорившись тому, с кем ранее любила спорить, не утратив этой привычки и по сей день. 

Да, ей было страшно, но кто она, в конце концов, такая, чтобы указывать Лисову, как он должен был вести себя в новых условиях, продолжая борьбу за то, что по праву принадлежало ему одному. Сама Евангелина была не прочь посидеть в провинции ещё пару недель, но Артем даже слышать ничего не хотел о дальнейшем проживании в доме деда. В противном случае ему будет не за что бороться. Для неё же это лишний повод заглянуть в отцовскую квартиру и квартиру, подаренную ей Лисовым ещё в мирные времена, где могла она укрываться от невзгод и переживать в одиночестве моменты их ссор. А они наверняка будут, учитывая непростой характер обеих сторон и неумение приходить к компромиссам, как это бывало у состоявшихся пар, съевших на своем веку немалый пуд соли.

Приехав в город повторно, Новаковского на месте она уже не обнаружила. Как долго не стучала в дверь, ей так никто и не открыл, а телефон был вне зоны доступа.

Привлеченная шумом, на её стук вышла на лестничную площадку его пожилая соседка, сказав, что все отсюда давно уехали, а куда, о том она не имела ни малейшего представления.

Ничего ей не ответив и даже не став расспрашивать старуху о том, когда она в последний раз видела Новаковского и его брата, Евангелина молча тогда развернулась. И понимая, что больше ей здесь делать было нечего, ушла восвояси, решив какое-то время не посещать квартиру отца, а поселиться у Лисова, вздрагивая от малейшего громкого звука и испытывая смутную тревогу всякий раз, когда за окном начинала звучать воздушная тревога.

Ещё бы! Жить на одиннадцатом этаже в период военного конфликта — дело чрезвычайно опасное. Но куда опаснее находится в такой момент в квартире на двадцать пятом этаже, откуда, впрочем, открывался прекрасный вид на общую панораму города. Так что если бы не необходимость перемещаться от звуков далеких взрывов в коридор, прямо с балкона можно было без проблем наблюдать за траекторией их полета и работой ПВО. О чем свидетельствовали рассекавшие небо черные и белые вихри плотного дыма.


Лисову тоже было не по себе от разительных изменений вокруг, но он предпочитал этого не показывать, посвящая большую часть времени решению собственных вопросов, не слыша и не реагируя на сигналы воздушной тревоги как того требовали условия, будто они вовсе не имели для него никакого значения.

Евангелина поражалась стойкости его нервной системы, и умению видеть сны не только во время звуков сирен, но и во время звуков далеких прилетов. Промаявшись вот так всю ночь, наутро она просыпалась совершенно разбитой, надеясь закимарить после череды выполненных дел вечером. Но просыпаясь ближе к шести, потом она долго не могла заснуть, мучаясь от бессонницы и донимая Лисова всякими разговорами, когда ему, наоборот, хотелось поскорее уснуть после бесконечного мотания по городу и попыток выяснить, чем занимается сейчас его доблестный дядюшка, не спеша заявлять о себе в открытую. 

Так было, по крайней мере, в первые дни её пребывания в городе. Потом, проникнувшись внутренним спокойствием своего спутника и непоколебимостью жителей, сохранявших невозмутимость даже если над их головой разлетались обломки сбитых ракет и дронов, Евангелина перестала паниковать по малейшему случаю. И даже не удосужившись выяснить за это время, где в этом районе находится ближайшее бомбоубежище, (если оно вообще существовало), практически не ходила в укрытия, надеясь на авось. Пару раз опасность застала её на улице вместе со случайными прохожими, вынудив спрятаться сначала в паркинге, потом в подземном переходе. Побывать в других укрытиях ей так и не повезло.

А когда Лисов во время одной из поездок по городу предложил ей заехать в кафе, вначале Евангелина подумала, что он просто шутит, пытаясь от чего-то её отвлечь. Но когда тот повторил свою просьбу снова, намекая на время обеда, приготовившись расписать ему в красках, что от них останется в случае прямого попадания снаряда в это здание, Евангелина была вынуждена прикусить язык, не имея, в целом, ничего против подобных посиделок, по которым успела соскучиться после нескольких недель вынужденного затворничества. Благодаря этому она начала терять вкус к самой жизни, а вместо с ней и способность переживать новые эмоции. Лисов хотел вырвать её из апатии, предоставляя возможность немного встряхнуться и хоть ненадолго забыть об ужасах войны. 

В заведении они были не одни. Покинув припаркованное недалеко авто, какие-то военные также зашли в кафе что-то себе заказать. И такие посетители здесь были не редкостью.

— Сегодня днем должно быть тихо, — выразил вслух свои мысли Лисов, с безмятежным видом хватаясь за чашку с остывавшим кофе.

— Откуда такая уверенность? — с подозрением уставилась на него Евангелина, не веря подобным прогнозам.

— Чувствую так, — загадочно улыбнулся он, пробуя кофе.

Ничего не сказав, Евангелина опустила взгляд, останавливая его уже на своей чашке и вынимая оттуда чайную ложечку. Вот бы ей тоже обладать подобной уверенностью, ставшей неотъемлемой частью характера её ранее на все неадекватно реагировавшего спутника.

Сегодня она была одета совсем по-летнему. На ней было платье с открытыми плечами, а ноги украшали босоножки. Её волосы были аккуратно причесаны, струясь по плечам, лишь изредка ветер подхватывал пару непослушных локонов и швырял их ей в лицо, вынуждая её то и дело касаться своих волос рукой и поправлять их на виду у немногочисленных посетителей кафе.

Несмотря на жару, сидеть на террасе под навесом было приятно. Со всех сторон их обдувал легкий ветер. И восприняв поначалу в штыки идею своего спутника забронировать столик на террасе, теперь Евангелина была только рада, что все сложилось именно таким образом, и им не пришлось торчать сейчас в душном помещении.

В прошлом году в это время года она выдвигалась со своими одногруппниками на летнюю базу отдыха, о которой у неё сохранились весьма неоднозначные воспоминания, где, в основном, фигурировал Лисов. Та поездка, в частности, немало поспособствовала их сближению, перевернув в её голове представление об этом парне за одну ночь.

Неудивительно, что именно это событие ей запомнилось лучше всего из вереницы других «приключений», о чем она ни капли не жалела, изредка ностальгируя по прошлому. 

Вкус кофе оказался неплохим, но его можно было приготовить и лучше. Жаль, в нынешних условиях придираться к нему не было смысла. Кто-то быть может вообще был лишен возможности посидеть в кафе как они. Тогда зачем она жалуется?

Слова Лисова лишь ненадолго уняли её смутную тревогу, но не убрали её совсем. Не обладая его талантами изображать на лице невозмутимость, когда на деле снедали совсем другие чувства, Евангелина снова и снова поддавалась своим страхам, раздумывая о том, что и без того отнимало у неё немало психических сил. И как не пыталась она успокоиться, заставляя себя сосредоточиться на окружающей обстановке, взять под контроль тревожные предчувствия не получалось, хоть убей.

Довольно скоро внутреннее спокойствие Лисова передалось и ей. И вместо того, чтобы поддавшись панике, вскочить из-за стола и броситься наутек, ей удалось, в конце концов, взять себя в руки, и отбросив прочь парализующий её действия страх, сосредоточиться на кофе как в былые времена, чувствуя себя при этом настоящей безумицей, но не до конца осознавая этот факт.

А вообще это было довольно странное ощущение — наслаждаться вкусом этого напитка в обстановке, куда в любой момент могло прилететь что угодно, сделав эти посиделки последними в их жизни. Но на что только не пойдешь ради смены обстановки, чье однообразие со временем начинало угнетать, вселяя в душу уверенность, что отныне так будет всегда. 

Допив кофе, Евангелина перевела взгляд с полупустой чашки на свою ладонь, где на безымянном пальце красовалось обручальное кольцо, которое когда-то подарил ей Лисов, намекая на будущую совместную жизнь, но которую они по понятным причинам не успели пока узаконить. И тут же перед её глазами вспыхнуло воспоминание о мимолетной встрече с избранницей Терехова, то бишь своей будущей невесткой, провожавшей своего благоверного на передовую. Евангелина также присутствовала во время этого мероприятия, откуда ей все время хотелось сбежать. Только немного позже она поняла причину своего тогдашнего мрачного настроения. 

«Тебе повезло! Твой парень не воюет, а мой уходит туда добровольцем! — набрасывалась на неё с упреками та девица, то и дело косясь на её обручальное кольцо. — И почему одни должны воевать, рискуя своей жизнью, а другие — нет, продолжая отсиживаться в тылу?!»

Такого мнения была её невестка о Лисове, с которым Евангелина в последнее время частенько появлялась на людях, больше не скрывая своей связи, которую раньше предпочитала держать втайне.

«Это происходит оттого, что ему хватает пока ума не лезть на рожон и не соваться в этот ад!», — подумала она тогда, оставив свои мысли при себе.

Ей не хотелось сильно шокировать эту повернутую на патриотизме девицу, которая, по-своему перекрутив её слова, могла бы передать их новый контекст Терехову на свой лад, бросив тень на её репутацию. А в нынешней ситуации ей только ссоры со своим кузеном не хватало для полного счастья.

Терехов едва смирился с её выбором спутника жизни, а тут новый удар. Евангелина никогда не переставала его удивлять. С такими родственниками были одни проблемы. А в последнее время её поведение и вовсе начало шокировать. И надо отметить, без влияния Лисова здесь дело не обошлось. Но кто на самом деле был шокирован в момент диалога с его будущей невестой, так это сама Евангелина, успев пожалеть тогда о своем поспешном решении напялить на безымянный палец обручальное кольцо, показывая каждому встречному-поперечному, на каких условиях живет со своим избранником.

Эта девица наверное думала, что они с Лисовым обручены, в то время как сам он никакого  кольца не носил, весьма презрительно отзываясь о тех, кто так делал. А Евангелина и не спешила разубеждать её в обратном.
 
На самом деле пассия кузена не хотела её обидеть, но поддавшись охватившему её тогда чувству зависти, как только Терехов покинул их обоих, пообещав вернуться, не смогла удержаться от саркастического комментария, не в состоянии смириться с подобным раскладом дел.
Евангелина прекрасно понимала чувства этой девушки, но нападать на неё так, как это делала она, атакуя ехидными фразами, не могла. Кто знает, как пойдут дела на фронте… И если её кузен не вернется, его избранница рисковала заочно стать вдовой, так и не успев расписаться с будущим женихом. А никого больше она не хотела.

В её глазах Терехов являлся объектом мечты многих девушек, производя на них впечатление стабильности и надежности. Рядом с таким парнем любая чувствовала себя как за каменной стеной. И привыкшая, в отличие, от будущей невестки, смотреть на кузена глазами родственницы, частенько подначивая друг друга в детстве и ссорясь с ним по пустякам, Евангелина искренне не понимала её сетований, давно смирившись с неизбежным.

Ничего не видя в Терехове, кроме спеси, излишней самоуверенности и приверженности к шовинизму, Евангелина то и дело осаждала его, ежели тот позволял себе чересчур прямолинейные высказывания относительно тех, к кому она была привязана.

Пользуясь только ей известными словесными приемчиками, время от времени она пускала их в ход, сбрасывая с небес на землю зарвавшегося родственника, будучи далека от грусти в момент его проводов. Чего нельзя было сказать о его истеричной пассии.

Евангелина была уверена, что он обязательно вернется живым, потому таким ехидным личностям, с вредным характером, коим она всегда считала своего кузена, всегда везло на поле боя. И стараясь лишний раз не подставляться под удар, практически всегда они выходили победителями из любой ситуации. Худшие всегда выживали… Максимум, Терехов мог получить ранение, либо контузию, но так или иначе остаться в живых, а потом быстро адаптироваться к новой жизни за пределами армейских порядков и дисциплины. 

Их прощание, на удивление, получилось сухим и прохладным.

Главным образом из-за его неодобрительного отношения к её выбору себе в спутники жизни Лисова. И заранее предупредив её, чтобы она не смела приходить вместе с ним на прощальную церемонию, выдохнул с облегчением, когда сдержав свое слово, Евангелина сделала так, как он просил, придя одна, и рассеянно рассматривая тогда вокруг себя остальной народ.

На что он был способен снизойти в момент прощания, так это слегка похлопать её по плечу как младшую родственницу, удержавшись от объятий. Не потому был настолько черств, а потому что искренне считал, что так поступают только слабые мужчины. Сильные, по его мнению, должны держать свои эмоции в узде и не вести себя как тряпка. Особенно в присутствии посторонних. Возможно где-то вели иначе, но в его семье было принято именно так. 

Слегка ударив его в бок кулаком, Евангелина пригрозила ему как можно скорее возвращаться, причем желательно невредимым, пообещав задать хорошую трепку, если он её подведет.

Собственно, их общение и раньше не изобиловало сентиментальностями. Потому как привыкнув больше терпеть присутствие друг друга, нежели радоваться самому факту своего родства, пусть и непрямого, их прощание и получилось тогда единственным, во время которого не было пролито ни единой слезы. Как будто эти двое расставались ненадолго, и не сегодня-завтра Терехов должен был вернуться домой, вновь воссоединяясь со своей родней. 

Разговор с его невестой ещё долго не выходил у неё из головы. И устав томиться в состоянии неопределенности, не выдержав, чуть позже Евангелина спровоцировала Лисова на весьма откровенный разговор, касавшийся их будущих отношений и её видения картины их совместной жизни. Произошло это как раз перед возвращением в город.

Сам Лисов не очень охотно шел на контакт, вообще удивившись тому, что она решила об этом заговорить, когда её голову на тот момент должны были занимать совсем другие мысли. Но сам результат их разговора тогда её очень сильно поразил, надолго оставшись в памяти. А ведь началось всё с банального интереса. И знай она, что он отреагирует на её выпад именно таким образом, ни за что бы ни стала начинать эту беседу первой, отложив собственную инициативу до лучших времен. Но что произошло, то произошло. Во всяком случае теперь ей было над чем подумать, поразмышлять, и обратить внимание, переосмысливая его слова.   
 
«Все это, конечно, хорошо, — проронила она тогда, покосившись мельком на его ладонь во время их совместной трапезы, — но что-то я не вижу, чтобы ты тоже носил обручальное кольцо. Что-то мне мало верится, что ты решил сэкономить, когда тебе ничего не стоит приобрести подобную вещицу, и показать, что ты тоже состоишь в отношениях. Скорее всего, у тебя его нет»

С многозначительным видом выслушав её сентенции, Лисов ответил не сразу.
 
«Ты права, — спустя время отозвался он, глубоко при этом вздыхая. — У меня его нет. И не будет»

Услышав его слова, Евангелина не на шутку удивилась, шокированная таким заявлением. Чутье, однако, ей подсказывало, что в тот момент он был откровенен с ней как никогда ещё. И не обращать внимание на подобное, не принимая к сведению отдельные постулаты его размышлений было бы большой глупостью. Поэтому навострив свой слух и превратившись вся во внимание,  с той минуты она ловила его каждое слово, боясь упустить главное, либо что-то недопонять.

«В нашем роду мужчины не носят колец, — объяснил он ей, ощутив, что она ждала его ответа. — Для нас это моветон. Мы никогда никому не принадлежим. Только приводим женщин в наш род, но не разделяем эту ношу с другими семьями»

«И что это значит?» — изумилась Евангелина, никогда ранее не слыша более пространного объяснения, будучи уже не рада, что вообще вдохновила его высказаться на столь щекотливую тематику, да ещё в столь фривольной форме.   

«Это значит, что если мы узаконим когда-нибудь наши отношения, то ты будешь принадлежать мне, — добавил он, решив, что их дискуссия исчерпалась и пора закрывать эту тему, — но не я тебе»

«Но так не бывает» — возразила тогда Евангелина, впервые сталкиваясь с подобной неслыханностью, больше походившей на вызов. 

«Бывает», — кивнул он, наслаждаясь её ошеломленным видом. 

«Думаешь, тебе так проще будет мне изменять?»

Хмыкнув, Лисов лишь развел руками в ответ.

«Я знал немало случаев, когда пары изменяли друг другу, даже обручившись по всем канонам брачной церемонии. И от измен это, как видишь, их не спасло. Все зависит от нрава самого человека и его моральных качеств. Так называемого показателя того, как низко он может пасть, став жертвой соблазна. А наличие обручальных колец ещё ни о чем не говорит. Кто захочет изменить, всегда найдет способ это сделать. И никакая процедура венчания, ни деньги, ни данная  накануне клятва о верности у алтаря не остановит человека от блуда». 

«Тогда получается, ты поступил так затем, чтобы сделать меня своей собственностью? —дошло наконец до неё. — Чтобы я принадлежала только тебе и никому больше?!»

Лисов утвердительно кивнул, восхищаясь её сообразительностью, когда не мог такого о ней сказать в другие моменты их непростых взаимоотношений, не раз натыкаясь на её неумение трактовать отдельные его поступки, когда он и так действовал более чем красноречиво, чтобы она могла его понять.

Всегда отторгая доводы, если что-то ей было не по нутру, она сделалась пунцовой от гнева, комкая в сердцах салфетку, потому что они тогда ужинали. В принципе, он ожидал от неё подобной бури, но не думал, что все закончится на столь категорической ноте, начав уже привыкать к её уступчивости, оказавшейся на деле всего лишь притворством ради выгоды. Впрочем, сама Евангелина не отрицала того факта, что он был ей неравнодушен, и она искренне старалась подстроиться под его  характер, пусть это и было нелегко.

За исключением таких вот моментов, показывая свое истинное нутро, против которого Лисов, в общем, не имел ничего против. Он подсознательно чувствовал, что с этой особой ему никогда не будет легко, а ломать её, превращая в безвольную куклу, ему не хотелось. Тогда терялся весь смысл их непростых взаимоотношений, в которых имелся свой шарм.

«Я никогда не растворюсь ни в тебе, ни в твоих родственниках! — воскликнула она тогда, будто он собирался заточить её в четырех стенах и держать там вечно как рабыню, запрещая элементарные вещи.

«Посмотрим», — вот все, что он ответил на её возмущение, ясно дав ей понять, что не намерен играть по её правилам, и никакого обручального кольца на его пальце она не увидит.

Успокоившись на том, Евангелина больше не приставала к нему с подобными вопросами, прекрасно понимая, что ничего другого она от него не услышит. А ему только это и было нужно.

В принципе, все, что он хотел ей объяснить, он объяснил. Ей осталось смириться с его решением и принять его как данность в нынешних реалиях, чему сама Евангелина была не сильно рада, но повлиять на него все равно не могла.

Сама она снимать со своего пальца кольцо не спешила. Порой это избавляло её от надоедливых расспросов любопытных знакомых. И если её избранник предпочитал придерживаться другой точки зрения по этому поводу, пусть делает, что хочет. Теперь ей было на это наплевать.

Книга 4. Глава 16

http://proza.ru/2023/12/04/869