7. Десант в Североморск

    Владимир полагал, что теперь он долго не появится в Североморске. Он, обычно, в таких случаях, не испытывал особой грусти, но на этот раз свершившаяся близость с Натальей заставила его возвращаться в мыслях к ней снова и снова. Он испытывал к ней теплые чувства и особенно радовался тому, что, как он убедился, с ним ей было хорошо. Но, есть в мужской психологии определенные закономерности, суть которых заключается в том, что многие любой поступок женщины воспринимают превратно.

    Эта мнимая или действительная превратность, если, можно, так сказать, одних мужчин отталкивает, а других привязывает еще больше. В этом отношении Владимир был таким же, как и все. И теперь, спустя три недели, теплые и радостные воспоминания чередовались у него с критическими размышлениями. Он вспомнил, как она появилась перед ним обнаженной до пояса с подносом. ... Да, он ей сказал по сути, что восторгается её бюстом, и она сделала, очевидно, ему подарок. Да, конечно. В то же время, он не мог представить себе, что вышел бы из спальни, взял что-то и вернулся, сняв плавки. Да, это факт! Хотя, бюст женщины и то, что находится в плавках у мужчины, это, как теперь говорят, неадекватно. ... Да, это все чепуха, - говорил его разум. Она подыграла ему и все! Но какая-то червоточина в душе завелась! Глупо? Да! Но, это факт! Кроме того, были и другие незначительные причины для душевного беспокойства.

    Ночью она призналась ему, что у нее давно не было мужчины.

    - Как давно? спросил он её тогда. Она тихо, тихо рассмеялась. Прижалась к нему и с лукавством прошептала: - Много будешь знать, плохо будешь спать...

    Придется ей при встрече сказать:

    - Хочу плохо спать, расскажи все...

    И тут Владимир вспомнил Шепило, его роман с женой капитана III ранга и, теперь, вдруг ощутил, что он смотрит на это более либерально и лучше понимает своего товарища, хотя и не очень близкого.

    Но, самое главное заключалось в том, что некоторые душевные терзания и сомнения вовсе не отталкивали Наташу от него, а, наоборот, связывали его с ней еще больше.

    В глубине души у него рождалась мысль: Наташа прекрасная женщина во всех отношениях, но ... но его женщина в будущем, жена, должна быть другой, но какой — почти неизвестно. И, в то же время, самому ему отказаться от Наташи было не под силу.

    В его душе и сознании сомнения и теплые воспоминания, как волны, сменяли друг друга. Потом появились сомнения другого рода уже относительного самого себя: выходит, что он её любит и, одновременно, предает сам, не разобравшись, не убедившись, не зная ничего и так далее...

    Потом он понял, что разбираться не в чем. Клятву верности она ему не давала, он еще не имеет права в чем-либо разбираться! Он, что: приедет и, как прокурор, будет задавать ей вопросы? Она, конечно, сразу пошлет его подальше.

    А еще Владимир обнаружил, что разница в возрасте них с Наташей, как у Шепило с супругой кап-З — девять лет. Что, Господь Бог нарочно поставил его в такое положение, чтобы он меньше критиковал своего друга?

    От этих мыслей Владимира спасала только напряженная работа. ... Но как хочется её увидеть! Невольно, в голове сложилась стихотворная строчка: «И даже Богу не понять, как я хочу Тебя обнять!» И тут же приходила на ум грубая пословица «Бог не фраер, он все видит».

    Он чаще стал вспоминать мать, которая ему говорила: «Бога люблю, а попов ненавижу». Хотя, когда она его, маленького, восьмилетнего взяла в церковь на отпевание кого-то, то сказала, как взрослому: «Ты можешь верить и не верить! Но, не мешай верить другим. Веди себя тихо. Сними шапку. Не глазей ...»

    Ему удалось дважды поговорить по телефону с мамой. Она была ему благодарна за звонки и все спрашивала что передать, вернее, послать ему. А он все отнекивался, а когда сказал, чтобы она прислала пару бутылок грузинского сухого вина, то получил в ответ: «Никакого спиртного, ни сухого, ни мокрого, я тебе не вышлю.. Никогда!»

    Однажды его мать, член партии и главный врач Мичуринской городской больницы, проявила слабость и обратилась к гадалке — после того, как погиб отец. Гадалка, конечно, сказала, что возможно, отец жив, но, что сыну угрожает опасность — он может утонуть до восемнадцати лет, а потом, если не утонет, может стать алкоголиком...

    Но, говорят, есть гадалки, которые предсказывают правду.

    Мысли цеплялись за разные факты, далекие события, воспоминания, но, всегда возвращались к Наталье …

    Однажды, когда он проходил мимо штаба, курящий на крыльце его главный противник, начальник ОТиЗа (Отдел труда и заработной платы) Чернов крикнул ему:

    - Володя! Тебе дважды звонили из Североморска, зайди, разберись.

    - Помощь приходит с другой стороны баррикад, - подумал Владимир и поблагодарил Чернова.

    Однако, дежурный по штабу, кажется казах или узбек, ничего толком ему объяснить не смог. Оставалось самому позвонить в спортклуб Грише. Через полчаса это удалось.

    - Володя, где бумага от Мурманского областного Комитета физкультуры о посылке команды Северного Флота в Петрозаводск на сборы за счет комитета?

    - У меня.

    - Привет, ты её хранишь, как память о своих подвигах?

    - Никаких подвигов не было, просто образования не хватило сообразить, что надо ее отдать тебе.

    - Не кокетничай, а, как хочешь, срочно вези ее ко мне. Если завтра после обеда, то может быть, будет уже поздно.

    - А как?

    - Как хочешь! На подземном вертолете, или на коньке — горбунке.

    Положение обязывает! Он не может подвести Григория не только потому, что они друзья, но и потому что без него, без Григория, любые поездки на соревнования станут весьма проблематичными и, кроме того, принижать свою роль начальника команды флота, он не собирался. Он договорился, что спорткомитет организует им сборы, как первичный этап к подготовке к первенству Северо-Западной зоны РСФСР, он получил из рук председателя Спорткомитета Усейкиной письмо на имя начальника штаба Северного флота. Кстати, в спортклубе есть несколько копий этого письма, но Григорию, видимо, нужен подлинник!

    Надо идти к Дьяконову! Собственно, он должен отпустить безо всяких телефонограмм, и не на две недели, а на. двое суток. Тем более, они только вчера подписали у заказчика акты на выполненные работы. План его, Владимира был перевыполнен, и план по всему хозяйству Дьяконова тоже, хотя и с трудом.
Когда он вошел в кабинет Дьяконова, тот говорил с Североморском, видимо с Кононовым или даже с Лившицем, начальником всего «Северовоенморстроя», тогда еще полковником.

    - Заказчик вывернут наизнанку. Он подписал все, что можно и все, что нельзя. Всего по району: генподряд 103 процента, собственные силы — 106 процентов. Выработка 101 процент.

    А заказчик, относительно молодой майор, сидел тут же и, сжав губы, молчал. Конечно, ему было немного обидно. Но он знал, что эти слова забудутся, а положительные результаты останутся. Тем более, ему удалось в результате совместных усилий, взаимной поддержки, к которой перешли после взаимных угроз, поднять качество работ.

    И Владимир, тут, тоже приложил свою волю и, в то же время, помог заказчику. На монолитное железобетонное перекрытие станции ВВЧ не было чертежей опалубки. Дьяконов требовал от заказчика, заказчик отказывался разрабатывать эти чертежи. ... Время шло, и Владимир за три вечера сделал эти чертежи вместе с опорными конструкциями.

    Владимир с майором дружески кивнули друг другу, а затем, Владимир, показав пальцем на обернувшегося к окну Дьяконова с телефонной трубкой в руках изобразил бесшумные аплодисменты указательными пальцами.

    Майор заказчик заулыбался и пригласил Владимира сесть, пока Дьяконов пытался расслышать и понять слова и волю старшего начальника.

   Вскоре разговор прекратился, Дьяконов глубоко вздохнул и расстегнул крючки на стоячем воротничке закрытого кителя и верхнюю пуговицу. Было видно, что он доволен разговором.

   - Товарищ полковник. Разрешите?

    - Валяй!

    - Должен Вас огорчить.

    - Меня?

    - Да, вас.

    - И чем же ты меня можешь огорчить, если даже начальник Северовоенморстроя не смог этого сделать?

    - Надо срочно в Североморск. Владимир показал письмо Мурманского областного спорткомитета, рассказал о разговоре со спортклубом...

    - Да, поезжай хоть на луну! Тоже, мне герой. «Он меня огорчит». Совсем зазнался.

    - Извините.

    - Извиняться будешь, когда вернешься, с опозданием …

    Только теперь, Владимир понял, что Дьяконов, как и майор - заказчик были, мягко говоря, не совсем в трезвом виде. За Дьяконовым это случалось и раньше. Хотя нет, он, конечно, не злоупотреблял.

    - Ну, чего сидишь? Где рапорт?

    - Пожалуйста, ... – Владимир передал Дьяконову листок бумаги.

    - Надо оформить командировочные.

    - Не надо, у меня все есть!

    - Ну я же говорю, нахал! «У него все есть»... Во время войны, ты бы так сказал...

    - Война кончилась …

    - Война продолжается. ... Дьяконов вдруг встал. Потом снова сел и скрестив руки над столом и, как-то осунувшись, произнес: - Знаешь, сколько лодок погибло? Ну, лучше тебе не знать! Во всяком случае, не одна...

    Утром следующего дня Владимир был у Григория в спортклубе. В плане совместных мероприятий, утвержденных областью и флотом, сборов волейболистов флота в Петрозаводске не было.

    - Может быть, кто-то дознался, что у нас было в Петрозаводске в прошлый раз?

    - Кому положено, тот дознался, но у него, у них претензий к волейболистам нет.

    - А что делать?

    - Лететь к Усейкиной, если она не поможет, то в обком партии — не в Облсовет, а в Обком!

    - Хорошо бы, вместе, а?

    - Нет, Володя, если я буду этим заниматься, меня не поймут. Уважение НШ для меня слишком много значит.

    - Ладно, я помчался.

    Усейкина оказалась в командировке заграницей, что в те времена было еще редкостью.

    Пришлось идти в обком партии. Огромное и тяжелое здание обкома было темно-серым и неприветливым. Однако длинный и стройный ряд могучих пилястр подчеркивал власть и волю тех, кто проводил решения партии в жизнь.

    Владимир вошел в здание обкома с чувством, с которым уходят в атаку солдаты...

    Изучив поэтажное размещение отделов и руководителей, он подошел к бюро пропусков и сказал, что ему нужно к инструктору спортивного отдела Селиверстову. В ответ его попросили удостоверение личности, выписали пропуск и, он поднялся на третий этаж к этому инструктору, которого звали Сергей Андреевич! Оказалось, что он принадлежал к деятельному типу людей. Он быстро сообразил, что к чему, но не показал ни одним движением лица, как он относится к информации Владимира, даже тогда, когда Владимир очень корректно выразил мысль, что срыв сбора волейболистов осложнит привлечение флотских спортсменов на соревнования, где надо защищать честь Мурманской области.

    Через десять минут он стал звонить в Спортивный комитет...

    - Усейкина в командировке – подсказал Владимир.

    Только теперь Сергей Андреевич улыбнулся:

    - Я знаю об этом.

    Затем он поговорил с её заместителем о вещах, не совсем понятных Владимиру, удостоверился, что письмо, которое принес Владимир, действительно зарегистрировано, как и положено в Спорткомитете. После этого, он опять улыбнулся Владимиру:

    - Все в порядке. Заберите сегодня у них новое письмо и дайте на него ответ, указав приемлемые сроки для сборов. Конечно, если не затруднит, пришлите мне. … А что касается Ваших спортсменов, выступающих за область — я жду не дождусь, когда это прекратится. Прикрываясь военными моряками, мы губим спортивное движение в городах области и наша нормальная молодежь от этого только страдает и вместо стадиона или спортзала идет в другое место …

    Уже через час Владимир забрал письмо и поспешил назад, в Североморск, чтобы застать Григория, а затем нанести визит, о котором он, не переставая, думал в последнее время. А Григория на месте не оказалось, но машинистка, она же спортинструктор по легкой атлетике, кстати, недавно появившаяся на работе в Спортклубе Северного Флота (ССК СФ — эти буквы были на майках флотской команды волейболистов) сообщила вежливо Владимиру, что Григорий Сергеевич должен быть к 17-30.

    Владимир начал после этого планировать свои действия, грустно отметив при этом, что вряд ли в один день могут произойти два значительных и приятных события, в которых он принимает участие.

    - Она на работе, возвратится домой к 19 — 20 часам. Сегодня будни – среда. Сейчас 16 часов с минутами. Что же делать? Неплохо было бы зайти в ССУ (Североморское строительное Управление) поговорить об обещанном транспорте и кране К — 162 со стрелой до шестнадцати метров, который обещал главный механик...

    Но этого может не понять Дьяконов, будет, мягко говоря, ревновать. Нет смысла. Зайти в загс и купить у знакомых работниц этого учреждения, к которому у молодых офицеров весьма неоднозначные чувства, одну — две бутылки «Советского шампанского», лучше сорта «Брют».

    А, может, зайти, в редакцию газеты «На страже Заполярья» к знакомому капитану, который неоднократно приглашал его?

    Или, зайти к знакомой старушке, которая жила рядом с улицей Сафонова и кинотеатром «Россия», а, следовательно, и со стадионом. Она снабжала матросов и офицеров (только матросов и офицеров!) водкой и другими спиртными напитками по цене с коэффициентом 2,5 к номиналу. Как ни странно, она пользовалась заслуженным авторитетом в городе. Так как, во-первых, не давала матросам больше одной бутылки, а офицерам больше двух, во-вторых, никогда не меняла цену и, в-третьих, объем «контрабанды» был весьма невелик. Владимир был уверен, что те, кому положено о ней знать, все знают и, учитывая сказанное, считают целесообразным в данный временной промежуток не препятствовать ей.

    Он постучал в дверь на втором этаже дома старой постройки. Открыла та самая контрабандистка и на просьбу продать бутылку коньяка или хорошего вина, ответила:

    - Неудачно пришел, сынок! Ничего нет. Вот одна бутылка «Рижского бальзама» осталась.

    - О, он как раз подойдет лучшего всего.

    - Двести семьдесят.

    - Вот, пожалуйста, сдачи не надо!

    - Как не надо? Ты у меня, старлей, не шути, ты меня с кем-то перепутал.

    В это время хлопнула входная дверь, и они услышали чью-то тяжелую поступь по лестничным ступеням. Через несколько секунд сзади Владимира появился полный капитан второго ранга и, запыхавшись, еле проговорил:

    - Мне бы пару бутылок. ... Вы Мария Андреевна?

    - Мария Андреевна действительно я, а вот бутылок нет.. . последнюю забрал старлей.

    - Да, это «Рижский бальзам», - хотел успокоить старшего офицера Владимир.

    - А мне все равно, какой, лишь бы бальзам — пытался пошутить кап два.

    - Нету, сынок, не проси.

    - А может, Вы мне его продадите? Я дам больше!

    - Я уже продала. Старший лейтенант пришел первый.

    Владимир между тем взял у женщины сдачу, аккуратно запихнул бутылку в рукав и двинулся к лестничному маршу.

    - Слушай, старлей, будь другом, продай мне бутылку, раз она не хочет...

    - У меня нет такой возможности, - спокойно сказал капитану второго ранга Владимир, и добавил почему-то: - у Вас уже большая радость, а что будет у меня — неизвестно.

    - Ну, пойми, старлей, я все-таки старший офицер,.. хотя, извини, дело конечно, не в этом. … - Понимаешь, лучший друг с ТОФа прилетел на сборы в Североморск. Такой друг … а я угостить его не могу...

    Он полез в карман, достал портмоне, вынул оттуда, как заметил Владимир, две последние пятисот рублевки и стесняясь сказал ему, Владимиру и женщине:

    - Ну, вот возьмите каждый, только дайте бутылку.

    Это неожиданно не на шутку разозлило пожилую женщину:

    - Я не барыга какая-нибудь, подполковник, я помогаю служить матросам и офицерам флота здесь, за Полярным кругом...

    - А я спекулировал билетами в кино в кинотеатре «Художественный» на Арбатской площади в Москве, но это было в детстве, в седьмом классе … - подключился Владимир.

    А капитан второго ранга — он все-таки был морским офицером, а не сухопутным подполковником выглядел растерянным в высшей степени, как будто его корабль шел ко дну.

    - Вы дойдите до стоянки такси, которые идут в Мурманск, у них часто бывает, - Владимир пытался утешить старшего по званию.

    - Ладно, всего доброго, извините, – кап два, отдышавшись во время разговора, легко сбежал по лестнице и исчез.

    - Спасибо Вам, - искренне произнес Владимир и дотронулся ладонью до плеча пожилой женщины.

    - Будь здоров, сынок, заходи — не подведу.

    Владимир сбежал со второго этажа еще быстрее и, каким-то образом, понял, что она, прежде чем уйти с площадки, перекрестила его.

    Владимир пошел почему-то в сторону «России», поддерживая бутылку в рукаве средним пальцем левой руки. Припомнить, когда еще он шел с бутылкой в рукаве, он не смог. У входа в кинотеатр был телефон — автомат. С трудом, достав из левого кармана брюк правой рукой мелочь, он снял трубку. Телефон работал. Бросив гривенник, он набрал телефон Спортклуба. Григория еще не было. А в кинотеатре шел фильм «Их было пятеро». Он решил, что это еще трофейный фильм с войны, но тут же понял, что это современный французский фильм, о котором он слышал прекрасный отзыв.

    В конце концов, в Спортклуб он попадет и завтра, а вот когда фильм кончится, будет начало девятого. Наташа уже придет с работы. А перед фильмом он успеет перекусить в буфете, просмотреть «Советский спорт» и если повезет, купит три или пять гвоздик.

    Фильм был прекрасным, герои были настоящими мужиками, и он с удовольствием досмотрел его до конца, хотя, конец был тяжелым.

    Но он все сделал, что хотел, правда, кроме гвоздик. Цветочный киоск был уже давно закрыт.  До дома Наташи было ходьбы минут двадцать. Но он оказался у ее дома, вернее, у входной двери гораздо раньше, минут через десять-двенадцать и сразу почувствовал, что он не может подойти вплотную и нажать кнопку звонка. Он понял, что ему требуется самая настоящая психологическая подготовка.

    Как молодому десантнику перед прыжком, подумал он. — Но их, говорят, подталкивают в спину инструкторы.

    Но, тут инструктора не было. Даже Григорий Петров был достаточно далеко. Ну что же, посмотрим, раскроется парашют или нет? — проговорил он себе и нажал сколько было сил, как ему показалось, зловещую кнопку и тут же услышал негромкую и, как ему показалось, спокойную трель звонка, если трель может быть спокойной.
Долго не открывали. Через полминуты он позвонил более настойчиво, опять чуть ли не с максимальной силой надавливая на кнопку.

    После этого дверь открылась почти сразу. На пороге стояла Наташа, нарядная, красивая, неповторимая и так далее. Владимир полагал, что, глядя на нее, он сразу определит, рада она его приходу, или нет. Но не тут-то было. Удивление сменилось улыбкой, затем она опустила глаза, всего на одну секунду. А когда она их подняла он увидел её лицо таким, каким оно было, когда она провожала в последний раз. То есть радостным и почти счастливым.

    - Вот это сюрприз! А позвонить не мог? Я бы подготовилась.

    - Звонил раз пятнадцать. Никто не подходил.

    - Надо было звонить по служебному!

    - Хорошо, я так буду делать всегда — если ты его мне дашь.

    - Мне кажется, я тебе все уже дала, - усмехнулась Наташа.

    - Да нет, это только кажется!

    Она протолкнула его внутрь и входя в комнату и ставя бутылку с бальзамом на стол, он увидел, как говорят теперь «картину маслом».

    Он понял, что здесь только что за почти праздничным столом сидели четыре человека, судя по полупустым тарелкам и пустым рюмкам. Он не сразу увидел откинувшуюся от стола на спинку кресла и находящуюся в тени женщину.

    Но, в этот момент, она придвинулась к столу и, Владимир увидел чуть полную женщину, наверное, около сорока лет и если не красивую, то, во всяком случае, очень симпатичную.

    Парашют раскрылся, но приземляться пришлось, кажется, на минное поле — так оценил про себя ситуацию вошедший.

    А женщина изобразила максимально радушную улыбку, которую теперь можно было бы смело назвать западной и, произнесла высоким голосом:

    - О, какой мальчишь к нам, к старушкам пожаловал!

    Бутылке бальзама она обрадовалась не меньше и откровенно произнесла:

    - Теперь не надо ждать, пока эти кобели вернутся!

    Владимир, готовый сейчас уже ко всему, ответил ей:

    - Вы прекрасные молодые женщины, до старух Вам как до Луны, так что не зазнавайтесь!

    - Слышь, Наташа, он сказал, что мы молодые!

    - Конечно молодые, иначе бы я не сблизилась с таким молодым человеком, — ответила Наташа.

    - Уговорили, мы молодые, ... кстати, я наощупь, молодой человек, еще моложе!

    - Ирма, прекрати, - Наташа начинала злиться, а Владимир и эту ее реплику успел удостоить ответом:

    - Охотно верю!

    А Наташа почти мгновенно убрала со стола и поставила на него три чистые рюмки и вазу с печеньем и конфетами.

    - Ну, давайте: бальзам, так бальзам, будем им разбавлять то, что уже в желудке, — начала застольный разговор Ирма.

    Владимир вспомнил, что Наташа говорила про свою подругу из Саратовской области и решил, что с таким именем она может быть из немцев Поволжья. Но подруга из Саратовской области, как помнил Владимир слова Наташи, была замужем. ... Но, в конце концов, это не так важно.

    Они выпили по несколько рюмок бальзама, причем Владимир пил по целой, а женщины по половине.

    Обменялись новостями, флотскими сплетнями, обсудили постановку Мурманского театра и фильм «Их было пятеро», который только что посмотрел Владимир. Ушедшие, как понял Владимир, за водкой или вином, не возвращались. Он понял, что они махнули в Мурманск. Дело дошло до анекдотов.

    Наташа дождалась, когда будет двенадцать часов ночи и, сказала Владимиру:

    - Идем, пора спать.

    - ?

    - Если гости придут, то Ирма с ними разберется.

    Владимир почти сразу решил, что следует воспользоваться этим приглашением. Быстро и аккуратно раздевшись, он лег в ее кровать, которая уже показалась ему родной и приятной. Оставалось ждать, когда они там разберутся с теми, кто должен прийти, нет, не прийти, а вернуться. Однако, он почти сразу заснул и проснулся минут через двадцать, Высоким голосом Ирма исполняла современные народные частушки:

                "Где уж нам уж выйти замуж,
                Я уж так уж Вам уж дам уж."

    Они были восприняты Владимиром, как почти, оскорбление его лично, или, во всяком случае, упрек.

    - Ирма, ну что ты, не притворяйся пьяной, я знаю, когда ты можешь быть пьяной и сколько еще тебе нужно выпить!

    - Наташа, я тоже знаю, сколько тебе надо. Заполучила в постель мальчишку и будь довольна!

    - Этот мальчишка почти полгода не давал мне прохода, между прочим. Я так долго никого не мучила. ... А теперь еще эти твои друзья…

    - Они такие же мои, как твои. Но ты не беспокойся. Я их уведу обоих. Саша дежурит по своему управлению, я тебе говорила...

    - Ладно, я ставлю чай.

    Трудно сказать, обрадовал этот разговор Владимира или расстроил. Скорее, ни то, ни другое. Все, что пока произошло — всего лишь прелюдия к  главному: к близости с любимой женщиной и заодно, теперь уж и к выяснению отношений. И ничего еще не решено. Не следует думать, что он, в какой-то степени, боялся встречи с незнакомыми мужчинами, один из которых претендует на его женщину (а может ли он так говорить: его женщину?).

    Он знал, что он трезв, сдержан, принят хозяйкой и бояться ему нечего. Ну, а если придется постоять за нее или за себя, или за обоих, то за этим дело не станет.

    Он вспомнил, как Гриша говорил, что самое главное — не превышать предел необходимой обороны. Но это было главным, прежде всего, для могучего Гриши. А он, он, слава богу, нормальный, не обделен богом силой и ловкостью, которые приумножены физкультурой и спортом. … А, что касается страха, то здесь у Владимира в отношении страха особое мнение. Он уважает тех, кто утверждает, что страх, нормальное чувство, заложенное в человеке, который должен служить его защите, но в нашей современной жизни и, прежде всего, на войне, надо научиться его преодолевать. ... Все так, но у Владимира, те клетки в мозгу, или центры, которые отвечают за чувство страха или недоразвиты, или деградировали во время сыпного тифа, перенесенного в детстве. И к нему страх в душу проникал плохо. Скорее разумом он понимал, что, вот здесь, опасно, риск, а через душу – никогда, … Слава богу, остальными чувствами он владел в полной мере.

    Так он рассуждал, забывая о том, что не далее, как три — четыре часа назад, он несколько минут потратил на подготовку к простому действию: нажать кнопку дверного звонка.

    А звонок действительно раздался как раз во время его глубокомысленных размышлений. Он встал и одел быстро брюки, носки и закрытый  китель со стоящим воротничком — прекрасную и удобную часть верхней одежды офицеров, которая, к сожалению, была отменена — сначала в Армии, а затем и на Флоте.

    Он уже двинулся к двери, как в комнату влетела Наталья, прижалась к нему и быстро, быстро заговорила:

    - Умоляю, не выходи. Сейчас Ирма их уведет.

    - Хорошо, но если я услышу разговор в повышенном тоне, или другой шум, я выйду!

    Она мотнула головой и мгновенно исчезла. Он остался в комнате. Но подошел к двери и приоткрыл ее. Все четверо столпились в тамбуре, дверь была закрытой, и он с трудом различал голоса. Через минуту он понял, что гостям было сказано, что неожиданно к Наташе приехал ее молодой человек.

    Это было самое лучшее, что он мог услышать. Затем Ирма сказала им, что хочет пригласить их обоих, далее мужчины стали спорить между собой, несколько повышая голос.

    - Тише. Разбудите парня, мужики, вдруг громко сказала Наташа, и Владимир понял, что это было сказано для него. Прошло еще несколько  минут. Разговоры стихли вообще. Возможно, Наташа вместе с ними вышла на улицу. И, только минут через пять, она вошла к себе в квартиру и исчезла в ванной.

    Наконец, она появилась в другой одежде — в халатике, чистая и пахнущая, как-то, особенно. Конечно, особенно, для Владимира, редко бывающего в обществе женщин.

    Она буквально налетела на него, подтолкнула к кровати и упала на нее вместе с ним. Прижавшись, она обняла его и молчала некоторое время.

    Тогда он прервал молчание и, пытаясь её успокоить, задал вопрос, от которого она сразу же залилась слезами:

    - Наташ, ты сожалеешь, что пришлось гостей выпроваживать, скажи?

    В ответ она еще больше прижалась к нему и через несколько мгновений он почувствовал, как под его руками плечи и лопатки ее стали содрогаться от рыданий. Которые становились все громче.

    - Ну что, я в точку попал? Может, надо было выдворить меня, а не их?
Она продолжала рыдать, причем еще сильнее, потом, наконец, умолкла и, спустя минуту, произнесла:

    - Никто мне не нужен, кроме тебя! И от тебя мне ничего не нужно! Хочу, чтобы ты был просто со мной. Часто, понимаешь? Плохо мне одной  Хочешь верь, хочешь нет, мне нужен только ты! Пусть ненадолго, пусть на год, два, на полгода. ... Но я должна тебя видеть чаще...

    Это было кульминацией их встречи. Он еще сильнее обнял ее и гладил теперь ее волосы, шею, плечи и сам был готов заплакать от счастья...

    Потом повторилось то, что было в прошлый раз. И сейчас, ночью и утром. Причем прекращать звон будильника и будить ее, пришлось ему, так как  будильник не мог разбудить ее.

    У них была возможность утром побыть вместе около часа, после того, как они встали. Был завтрак, который показался Владимиру замечательным, особенно чай с дешевыми конфетами. Потом он пошел провожать ее на работу, и она шла спокойно и, как он ощутил, гордо и приветливо здороваясь со знакомыми.

    У военного городка они простились, она потребовала, чтобы он чаще приезжал, а он потребовал, чтобы она... не грустила. Он оказался утром выше каких-либо упреков в ее адрес по любому поводу, тем более по-вчерашнему.

    Владимир, конечно, запомнил каждое ее слово — и то, что она говорила вчера: я никого так долго не мучила, так и последние ее слова, сказанные у ворот военного городка на виду у людей, которые работают с ней...

    Как говорят: «Это дорогого стоит». Он запомнил не только слова, но даже и интонацию, и выражение лица и глаза:

    - Володя, мужчина мой дорогой, сильный, красивый...

    - С чего ты взяла? — ответил он ей на это.

    - Знаешь, мужчина не урод — уже красавец!

    - Это, другое дело...

    Оставалось встретиться с Гришей. Хотя острой необходимости в этом не было. Но Владимиру, во имя дальнейшего укрепления взаимоотношений, важно было отчитаться перед другом за блестяще выполненное поручение и согласовать с ним ответ в обком партии. Владимиру повезло и в этом.

    Григорий был на месте. Вставая, в ответ на приветствие Владимира, он с какой-то особой убедительностью в голосе произнес:

    - Володя, можешь ничего не рассказывать. Все видно по твоим глазам и по довольной физиономии. Жаль, нет фотоаппарата... и даже нет под рукой ни одного великого художника, чтобы запечатлеть тебя для потомков. . . и дело тут, не в обкоме партии. Партия, тут, явно не причем.

    - Но с обкомом также все в порядке!

    - Да, а вот, представь, если бы не было обкома, чтобы мы делали, а  без обкома, никуда, Гриша!

    Они обговорили сроки новых сборов в Петрозаводске для волейболистов, и Владимир написал черновик — проект письма НШ в Спорткомитет.

    - Ладно, Гриша, я поеду к себе, не знаю, пока, на чем. Твою вторую исповедь и мою первую будем слушать в следующий раз.

    Дорога из Североморска в Западную Лицу на этот раз получилась весьма длинной. На грузовике Ярославского завода с дизельным мотором, который вез на его же участок бетонные блоки, Владимир, сидя рядом с водителем, молча проехал с ним в общей сложности больше пяти часов. Причем заметил, что водитель, как включил после Мурманска самую высокую передачу, так почти до самой Западной Лицы ее не переключал.

    В таком же, стабильно ровном состоянии находился и сам Владимир. Выходя из машины, Владимир поблагодарил водителя и объяснил, куда ехать разгружаться. А тот спросил:

    - Случилось что, лейтенант? Чего молчал?

    - Случилось, но со знаком плюс, по этому поводу тоже можно помолчать.

    Надо было представиться Николаю Федоровичу, а затем осмотреть объекты, сначала бегло, а потом фундаментально. У Владимира, несмотря на уже приобретенный опыт, была потребность побыть с объектами наедине, чтобы оптимизировать свои действия и решения. И хотя его не было на объектах всего двое суток, он уже ощущал потребность общения с ними, почти как с живыми людьми.

   - Разрешите, Николай Федорович?! … Прибыл без опозданий. ... Опоздаю в следующий раз...

   - Я тебе опоздаю! Я тебе говорил, что  скоро не кто-нибудь, а группа адмиралов сюда приедет во главе с Головко, а значит, с ним будет и командующий Чабаненко и, не дай бог, приедет НШ, твой лучший друг и, одновременно недруг всех остальных строителей, Рассохо...

   Владимир, зная Николая Федоровича, решил сыграть на противоречиях:

   - Есть способ исключить с моей стороны какие-либо опоздания, не пускать меня часто в Североморск, или еще куда...

   - Я знаю, способ радикальный и надежный, и я им обязательно воспользуюсь!

   - Благодарю Вас, товарищ полковник!

   Николай Федорович вдруг откинулся на спинку своего нестандартного кресла неизвестного происхождения и расхохотался:

    - Ты не возражаешь, если я позвоню в кадры СВМС и попрошу Иконникова внести твою благодарность в мое личное дело?

    - Конечно, нет, - ответил Владимир и улыбнулся, поняв, что в этом фехтовании остроумием Николай Федорович ему проиграл и продолжал:

    - А Вы письменное обращение составьте, а я отвезу. Но было бы неплохо, если вместе с ним я повезу представление на капитанские звания некоторым офицерам!
Николай Федорович удивленно поднял брови и обозначил тем самым вопрос к Владимиру о том, кто это тут дослужился до капитанского звания.

    Владимир назвал свою фамилию и фамилию Евгения.

    - Ну что ж! Это, не так плохо. ... Но вы не думайте, что я сяду, и буду писать на Вас, спортивных разгильдяев, представления.

    Дуэль продолжалась. Владимир пытался понять, в чем они провинились, чтобы не представлять их к следующему, вернее «очередному» воинскому званию. А старый полковник наслаждался эффектом своих слов и спустя некоторое время, когда пауза кажется бессмысленной, спокойно сказал своим, теперь уже, почти командным, голосом:

    - Пишите сами, господа офицеры...

    Владимир признал свое поражение в словесном поединке, но тут же обрадовался, понимая, что путь к очередному званию открыт.

    - Как писать? — почти растерянно спросил Владимир.

    - На себя пиши, как на Карла Маркса, а на своего друга, как на Фридриха Энгельса. ... Они ведь тоже были друзьями.

    - Есть как на Карла Маркса и Фридриха Энгельса, товарищ полковник! Разрешите идти?

    - Идите, почти капитан. … Кстати, это будет приказ нашего командующего Флотом, вопрос решается без Москвы. ... А капитан, между прочим, лучшее воинское звание, когда офицер еще молод, но уже опытен...

    А, если, к тому же, он успел разобраться в жизни, то цены ему нет.
Владимир, хотя получил команду «идите» продолжал стоять, так как Николай Федорович продолжал говорить для него.

    Надо сказать, что представление к очередному званию и в Армии и на Флоте происходило по-разному. Одинаковые по форме: представление непосредственного командира, согласие старших начальников на уровне соединения и главка и приказ о присвоении до капитана – приказ округа или флота, до подполковника - Заместителя Министра Обороны или Главкома ВМФ и полковника — приказом Министра Обороны. Так было в Советской Армии. Но, на практике это могло происходить по-разному.

    Классический вариант — когда офицер несет службу и ничего не знает о прохождении бумаг с его фамилией по инстанциям и, всегда, неожиданно для него, ему объявляют об этом старшие начальники. Очень часто к праздникам: 23 февраля, 1-9 мая, 7 ноября. А у строителей еще и ко Дню строителя, который приходится на второе воскресенье августа.

    Но, бывает по-всякому. Например, представление застряло между ящиками письменного стола и проторчало там незамеченным целый год, а скромный офицер не считает возможным напоминать командиру о своей персоне. При этом офицеры отделов кадров часто, в силу служебной текучки, просто не успевают проследить за прохождением представлений на очередные звания. А иногда вопрос решается персонально, если свыше поступают команды на отдельных офицеров по широкому ряду обстоятельств: или офицер проявил себя положительно в мероприятиях, которые проводились в масштабе соединения, Флота, округа, или чей-то папа или дядя подсуетились, чтобы его потомок не переходил лишний срок, сверх необходимого, для получения очередного звания. Кроме того, чтобы пошло представление, надо снять взыскания, записанные в личном деле. А если взыскание наложено не своим командиром, а вышестоящим, то снять его, как правило, большая проблема. И, наконец, очень часто, командир в полном соответствии с установленным порядком, задерживает представление на квартал, полгода или год «до исправления», «выполнения», «устранения».

    Такой порядок представления к очередному воинскому званию, который, так сказать, установил Николай Федорович, был из ряда вон выходящим, но в нормальном воинском коллективе, где и командир, и подчиненные — люди достойные, он не влиял отрицательно на выполнение задач и на воинскую дисциплину. Тем более, что замполита Николаю Федоровичу по штату было не положено.

    Офицеры постарше передавали по этому поводу полуанекдот. Якобы, Николай Федорович, при обсуждении штатного расписания в ССУ и СВМС в ответ на предложение включить в штатное расписание Заместителя по политической части, ответил начальникам:

    - Неужели Вы думаете, что я сам не справлюсь с обязанностями замполита лучше, чем любой комиссар?

    Начальники подтвердили, что он, конечно, справится.

    - А вот с обязанностями уборщицы я справиться не могу, поэтому включите в штат еще одну уборщицу.

    Зная Николая Федоровича, Владимир не сомневался в том, что это чистая правда.

    Кстати, думая о нем, Владимир примеривал его роль на себя, ощущая громадность и полноту его жизни и службы. Тем более, что Николай Федорович сам иногда вскользь, рикошетом касался своего прошлого. Когда на РБУ установили новое оборудование с автоматическим дозатором, то в первую неделю РБУ работал безобразно. Новое осваивалось с трудом. Тогда Николай Федорович сказал главному инженеру и начальнику РБУ:

    - Когда в тридцать третьем году я работал на Магнитке, то давал больше бетона на старой ручной бетономешалке типа «Отто Кайзер» германского производства, чем Вы на современном почти автоматизированном новом советском заводе! А через две недели завод перекрыл паспортную производительность в полтора раза.

    Но, и это Николай Федорович встретил в штыки:

    - Хотите измочалить оборудование завода за полгода? Придется мне поднимать цену на Ваш бетон, который Вы даете субподрядчику (имелись ввиду дорожники).

    Он мог сказать начальнику политотдела СВМС на вопрос о том, как идут дела:

    - Проявляю массовый героизм Анатолий Иванович!

    А, когда случилось необычное происшевствие: в район поступил спирт на промывку топливных и других трубопроводов от котельных до причала, то он вызвал доктора и сказал, что пока он не напишет ему письменное разрешение, что этот спирт можно пить, ни один грамм его к монтажникам не попадет! Капитан медслужбы, терапевт по специальности, возмутился и спросил:

    - Может быть, Вы мне прикажите проверить его на себе?

    - Обязательно, но сначала проверь его в лаборатории, причем пробу возьми из каждой канистры, а потом мы с тобой и выпьем, как раз у тебя скоро день рождения!

    Говорят, что капитан вернулся из Мурманска через три дня с положительными заключениями и с очень плохим состоянием здоровья, так как еле держался на ногах.

    Только, после этого, спирт был вручен под расписку капитану Слуцкому для промывки трубопроводов, но не в том количестве, который нужен по норме для промывки, а гораздо меньше. Но, как твердо знал Владимир, и из этого количества в трубопровод не попало ни капли. Но Слуцкий не мог со своими подчиненными выпить все и тут на сцене появились представители генподрядчика, в том числе Владимир с Евгением, которые выпили по двадцать грамм чистого спирта и больше не стали. Остальные разбавили и выпили в пересчете на сорок градусов от четырехсот до семисот грамм.

    На другой день утром в 8-00 в офицерское общежитие, состоящее из одной большой и двух средних комнат, естественно, без стука вошел Николай Федорович:

    - Здравствуйте, девочки!

    - Почему девочки, - спросил Евгений, который чувствовал себя прекрасно и не вставал только из солидарности с другими офицерами.

    - Потому что, я Вас сейчас... буду, - заявил Николай Федорович и потянул одеяло с крайней койки, под которым, сжавшись в комок, спал или делал вид, что спал майор Слуцкий.

    - Все в порядке, Николай Федорович, - сказал майор извиняющимся тоном.

    Он тогда всех поднял и спросил, кто нуждается в отпуске до обеда или на весь день. Никто не признался. Николай Федорович поблагодарил всех и ушел.

    Да, он не боится отвечать за свои решения и поступки. С этими мыслями Владимир подъезжал к станции воды высокой чистоты. Он поймал себя на мысли о том, что избегает сейчас думать о Наташе и, поэтому переключился в мыслях на своего командира, тем более, он был не удивлен, но все же вдохновлен заданием командира, написать на самого себя представление к капитанскому званию.

    Он знал, что «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Но, и как отзовется наше дело, тоже не всегда можно предвидеть. Только регулярный отъезд на соревнования мог бы быть предлогом для задержки в представлении.

    А что же он должен написать о себе? Владимир вспомнил, как, находясь в наряде, еще в академии на втором курсе, он получил задание отнести личные дела слушателей в отдел кадров.

    Он понес и на ходу посмотрел. Верхнее личное дело принадлежало слушателю его учебного отделения.

    Тогда он, спокойно переложив несколько дел, нашел свое, и на последней странице была его характеристика. Она была очень короткой, и он запомнил её навсегда.

    «Физически развит. Стреляет отлично. Партии Ленина — Сталина предан.»
Что в ней было больше? Смысла или глупости? Чванства? Или это была  истина в последней инстанции. Ведь, если разобрать ее по элементам, на деле было именно так, как написано...

    Самосвал остановился там, где велел Владимир и уже вылезая из кабины, он подумал: слишком много фарта у него за последние двое суток. Он явно должен смениться неприятностями. И, действительно, долго ждать не пришлось. По кирпичной кладке наружной стены здания метался Верба, а за зданием он увидел несколько самосвалов. Он понял, что это был бетон...