8. Кто виноват и что делать?

    Можно слышать разговоры о том, что такой вопрос чаще возникает в Российской действительности, чем где-либо еще. Думаю, что это не так. Тем более, если речь идет об Армии или Флоте. Строгая и четкая система субординации, в этом случае, облегчает ответ на первую часть вопроса: есть виновный в чем-либо, и есть его непосредственный начальник — с них и спрос. А для тех случаев, когда все-таки непонятно, кто виноват, армейские, а может, флотские острословы давно разработали универсальную формулу: «Разберитесь досконально и накажите, кого попало!».

    И для Владимира, когда он появился на объекте, рядом с которым стояли машины с бетоном, ответ на вопрос, кто виноват в срыве приема бетона, был ясен — виноват, конечно, он сам.

    Казалось, что же тут особенного: не смогли принять бетон и что? А вот что: бетон — это такая штука, которая через два часа очень быстро начинает превращаться в камень! Кроме того, если бетон принимается с задержкой на одном объекте, значит его не получат вовремя на другом и срыв строительного процесса коснется обязательно, как минимум, двух объектов. Кроме того, если бетон нельзя принять в ту «посуду» как любит говорить начальник 144 района, в которую планируется, то для него надо обязательно срочно найти другую, так как оставлять его в кузове самосвала нельзя.

    Владимир, сделав вид, что он спокоен, тем не менее, очень быстро поднялся на уровень перекрытия второго этажа, в опалубку которого надо было принимать бетон. Верба, естественно, тут же подбежал к нему:

    - Привет, машины давно стоят?

    - Пятнадцать — семнадцать минут...

    Владимир быстро понял, что бетон можно будет принять не раньше, чем через один час. Опалубка была неустойчива.

    - Давай в подвал, на подготовку.

    - Марку 200?

    - Да, марку 200 на подготовку, а то мы собственную марку потеряем.

    - Ну что ж! Там все готово.

    - Бортовые доски не забудь поставить!

    - Стоят уже.

    - Тогда принимай подряд две машины, а на третьей я доеду до РБ У и обратно.

    - Хорошо, Владимир.

    Владимир, конечно, вспомнил, что такое он уже проделывал однажды, в Москве, на практике, только не с бетоном, а с раствором …

    Только толщина подготовки не больше двенадцати сантиметров. Возьми доску, отрежь по длине на 2,30 — 2,35 — будет как визирка от перекрытия и нечего там стоять с нивелиром, понял?

    - Да.

    Владимир умчался на РБУ и через пятнадцать минут был уже там, вспомнив на секунду случай на практике во время учебы, когда он лично, вооруженный совковой лопаты, принимал раствор для кладки в подвал на подготовку …

    На месте оказалось второе лицо, а первое - начальник РБУ - был в отпуске.

    - Тем лучше, – подумал  Владимир и безо всякой дипломатии, к которой прибегал, когда имел дело с начальником РБУ, решил сразу взять быка за рога:

    - Марат, есть куда деть бетон? У меня проблемы!

    - Нету, Володя — с жилгородка прислали записку с отказом, а у меня шесть самосвалов.

    - А в складской зоне?

    - Там заказчик им запретил бетонировать — не готовы, кажется, арматуру не сдали заказчику..

    - А кто еще заказывал?

    - Дорожники, но там М 300.

    - Знаю, переходи на М 300 и гони все туда.

    - Да я их всех завалю бетоном по самые яйца.

    - Что-то ты меня никак не мог завалить?

    - У Вас порядок! Вы хитрющий...

    - Ну, слушай, сколько у них по заявке?

    - Сто восемь кубометров, Володя.

    - А сколько еще тебе надо выдать, чтоб без неприятностей?

    - Ваши шестьдесят, да тридцать два на жилой участок.

    - Так, Мне пока не давай, гони все дорожникам. Я приеду через час и скажу, сколько еще приму и сполна оформлю! Понял?

    - Понял! У вас экономия и Вы поможете нам частично перекрыть перерасход цемента.

    - Молодец, Марат!

    - Тогда давайте, Владимир, пересаживайтесь на пустой самосвал, а этот, на котором Вы приехали, я определю куда-нибудь.

    Владимир видел, что по положению рессор самосвала Марат легко определил, что он груженый.

    - Спасибо!

    Еще через пятнадцать минут Владимир вновь был на своем объекте, встретив, по дороге оба самосвала, которые возвращались после разгрузки.

    Убедившись, что бетон на подготовку укладывается толково, он поднялся вновь на перекрытие. Предпосылка для скандала среднего калибра  ликвидирована, но это еще не все. Надо вопрос с приемом бетона решить до конца.

    По старой привычке, когда он с объектом был один на один, тогда его мысль, которую вполне можно было назвать инженерной, работала наилучшим образом …
Опалубка не имела достаточно прочной опоры именно под главными балками. Он прикинул несущую способность деревянной опалубки — это так просто, всего две, три одночленные формулы — почему некоторые строители часто теряются в этих простых вопросах?

    Быстро установить дополнительные опоры, даже используя все оставшиеся доски, не удастся. Что же делать?

    Уже полученные и закрепленные знания, и существенный опыт, соединившись, привели к неожиданному и нестандартному решению.

    Сейчас можно забетонировать балки, только балки без перекрытия между ними на высоту около тридцати сантиметров. Через три дня, если употребить бетон М 300, они наберут прочность, равную давлению 200 кг/см2, а этого хватит чтобы их затем забетонировать до конца вместе с перекрытием и, главное, без какого-либо усиления опалубки. Несущая способность балок неполной высоты будет вполне достаточной, учитывая наличие опорных опалубочных конструкций, как быстро определил Владимир.  Итак, он вместо шестидесяти кубометров примет двенадцать кубов   на подготовку и двадцать два куба на балки, всего тридцать четыре кубометра вместо шестидесяти, а оформит больше: на половину разницы между заявкой и фактическим приемом. Чтобы РБУ, как всегда, был у него если не в руках, то в друзьях.

    Осталось поставить задачу Вербе и вернуться на РБУ.

    На самом деле, все было не так просто, много времени потеряли на очистку арматуры, которая осталась выше уровня бетона, достаточно сложно было обеспечить точный уровень укладки. Не хватало света, хотя лампочки привезли давно... Просчет.

    Но, все же, к часу ночи все было сделано. Владимир заехал на РБУ уже почти довольный и быстро оформил Марату все документы плюс восемь кубов в подарок, а это, как никак, около трех тонн цемента. На земле не валяются! Хотя потери цемента при перевозке от Новороссийска через Черное море до Западной Лицы в Мотовском заливе Баренцева моря ой, как велики.

     После этого, он направился к общежитию, позволив себе вспомнить все, что было с ним сутки назад. Через пару минут его догнал Верба. Они шли вдвоем молча почти до места своего ночлега и, прежде чем повернуть к своей казарме, которая стояла недалеко от общежития, Верба спросил:

    - Владимир, ну что Вы теперь со мной сделаете за этот прокол?

    - Ничего! — Владимир обнял его за плечи левой рукой и через несколько секунд добавил: За одного битого двух небитых дают.

    На другое утро, в семь утра он проснулся и осознал, что почти выспался, хотя прежде чем уснуть уже около двух часов ночи он прокрутил в памяти последовательно все последние события и каждое слово Наташи, и добрые и не очень («Я никого так долго не мучила»). Он не придавал значения словам о том, что она его мучила, но в его сознание гвоздем засела мысль о других,  которых она мучила меньше.

    А с утра, пока он приводил одежду в порядок и готовил себе чай с помощью самодельного, но надежного и удобного электрокипятильника, его мысли относительно вчерашнего бетонирования подошли к некоторым обобщениям, смысл которых заключался в том, что иногда недоработка, своя или чужая, которую можно было бы выполнить за десять минут, ведет к катастрофическим потерям во времени и к непоправимым событиям и жертвам.

    Классический случай (абстрактный, которого, слава богу, пока в его практике не было), когда инженерно-технический работник, прораб или начальник участка, не произвели рабочему инструктаж по правилам техники безопасности, на что уходят те же десять — пятнадцать — двадцать минут, и рабочий получает травму, бывает и смертельную.. .. И потом, виновному всю жизнь мучиться и, возможно, отвечать за эту ошибку, которую легко можно было не допустить — в лучшем случае хождением к прокурору, в худшем – лишением свободы на несколько лет.

    Ему уже кто-то сказал, может быть, тот же Николай Федорович, что «умный ищет свою вину, а дурак чужую»... И Владимир считал, что он уже научился и привык искать свою вину …

    После своего, более чем скромного завтрака, он зашагал в сторону РБУ, потому что это был самый простой способ попасть на любой объект.

    В субботу благополучно было завершено бетонирование перекрытия уже вместе с Евгением, который вернулся из Североморска почти на двое суток позже Владимира, с нормальным настроением, но без какого либо восторга. Тогда же, в субботу, они приняли решение, отправится в воскресенье втроем (Владимир, Евгений и Верба) через сопки к реке Западная Лица, а точнее, в «долину смерти», где в сорок четвертом году происходили тяжелейшие бои по выбиванию немцев из Советского Заполярья. По молодости и презрению к побежденному врагу (не к немцам вообще, а к немецко-фашистской армии) они не все понимали и не придавали серьезного значения каким-то вещам, останкам, документам, которые могли там оказаться. Война ушла, оставив непогребенными погибших солдат и наших, и немцев, и, кроме отдельных случайных посещений, случайных или неслучайных людей, там шестнадцать или семнадцать лет никого не было. Потому, что не было в радиусе пятидесяти километров никаких поселений и никаких дорог. Только в десяти-пятнадцати километрах проходила воздушная высоковольтная линия электропередачи, которая служила Владимиру и Евгению ориентиром, когда они, пренебрегая здравым смыслом и явными и неявными опасностями, совершали лыжный бросок вдоль этой линии километров тридцать до Ура-Губы,  а потом, после ночевки там, в Ура-Губе – до пятьдесят шестого километра по постоянно действующей автодороги между Мурманском и Печенгой. А там, еще километров тридцать пять и Мурмаши — поселок, из которого пассажирские катера доставляли на другой берег Кольского залива, в Мурманск местных жителей и путешественников за полчаса.

    Но сейчас задача было проще — следовать на Северо-Запад и через два – два с половиной часа быть в самой «Долине смерти», а, конкретно, у основания крутых сопок, которые наши брали штурмом и на вершинах которых, в надежных укрытиях, сидели немецкие пулеметчики и минометчики...

    Они вышли около девяти утра, то есть, выспавшись и нормально позавтракав, все почти в одинаковых спортивных костюмах синего, динамовского цвета и китайских кедах, красивых и надежных. А у Вербы к тому же, на шее был белоснежный байковый шарф. Так, военные строители использовали новые зимние портянки, которые выдавались иногда заранее. Дело в том, что Верба был немного простужен. Они шли быстро и поэтому молча, изредка перекликаясь друг с другом — потому что шли параллельно, так сказать, широким фронтом, чтобы надежней оценить путь, по которому следует идти дальше. Они решили ничего с собой не брать, хотя теоретически могли напороться на медведя.

    Это, конечно, если подходить строго, беспечность. Но, наверное, и беспечность иногда можно считать оправданной. На руках у всех были часы: «Родина» у Владимира, какие-то старые швейцарские часы у Евгения и «Победа» у Вербы. По часам, даже при значительной области, можно было поддерживать нужное направление движения.

    - Кажется пришли, - с некоторым волнением сказал Евгений. Он в силу своего характера, всегда был впереди и сейчас оторвался от спутников метров на пятьдесят. Когда отстающие подошли, он кивнул на какой-то светлый небольшой предмет в основании сопки рядом с многолетними северными кустами. Они подошли ближе. Это был человеческий череп. Евгений не удержался и взял его в руки. Пытался пошутить:

    - А наши, наверное, будут не хуже, а?

    - Хуже, Жень, хуже, - отозвался Владимир — посмотри на его зубы.

    В черепе сохранились два ряда ровных белых зубов. А у них у всех были коронки и вставные зубы.

    - Положи, как лежал, - строго сказал Владимир.

    Они полезли на сопку. Для этого надо было или идти, сильно наклонившись вперед, или передвигаться, опираясь и на ноги и на руки. Владимир оценил угол подъема в тридцать — тридцать пять градусов.

    Почти в каждой выемке и у каждого выступа лежали черепа и тазовые или берцовая кости, или просто черепа и небольшая горсть серого цвета — это то, что осталось от человеческого скелета.

    Все остальное разрушилось, истлело. … Они поняли, что оружие забрали – сразу или потом, неизвестно. Одежда истлела без остатка, обувь то же. Но оставались резиновые подошвы от сапог.

    - Это кто? — тихо спросил наиболее потрясенный Верба.

    - Это все наши, старик, - ответил Владимир.

    - Как же так?

    - Я тебе объясню, когда поднимемся на вершину сопки.

    Как никак, а его в академии мучили на первом и на втором курсе и «Общей тактикой» и «Тактикой инженерных войск» и полевой фортификацией. И, он сразу прочитал по этим останкам, все, что тут был тогда, в 1944 году. Им попались так же несколько проржавевших винтовок – стволы с казенной частью, но без прикладов.
Минут через десять — пятнадцать они оказались на вершине и двигаясь по ней, несколько раз поскользнулись на пулеметных гильзах, которых было на вершине великое множество. Они были грязно зеленого цвета, так всегда выглядит окисленная медь.

    Владимир хриплым и взволнованным голосом рассказал друзьям о том,
что тут происходило...

    Все было всем понятно, кроме одного: какая сила могла заставить живых людей идти на явную смерть под пулеметным огнем врага, карабкаясь в тяжелой одежде и с тяжелым оружием вверх, когда и в легких спортивных костюмах подъем сюда оказался не из легких?

    Понятно, что их всех волновал один и тот же вопрос …

    - Есть вещи и факты, которые не оставили следов, но которые были или должны были быть! Думаю, что в момент штурма немцы на вершине также обстреливались огнем минометов, возможно, ставились дымовые завесы … - Это не умаляет ..., - сказал вдруг Верба - Да, не умаляет, - повторил Владимир, и добавил: А наших, наверняка, поддерживала штурмовая авиация.

    - Сколько же тут полегло? — то ли спросил, то ли просто с ужасом сказал Евгений.

    - Погибло, наверное, от тридцати до пятидесяти процентов тех, кто штурмовал, - сказал Владимир.

    - А в английской армии считается, что если есть риск, что потери будут больше десяти процентов, то операция откладывается, - Евгений вспомнил, что ему говорили на лекциях по «Истории военного искусства» в ВИТКУ.

    - Так у них много лет правили королевы, а не короли — что Виктория, что, теперь, Елизавета, уже вторая, они, наверное, как женщины, больше заботились о своих мужиках, солдатах и матросах, …  - такое неожиданное предположение сделал Верба, то ли в шутку, то ли всерьез.

    - Королевы, конечно, есть королевы и они должны быть такими, чтобы их любил народ …, но если бы мы считали проценты, то проиграли бы войну, - уверенно заявил Владимир и продолжил: Вот, у Сталина, в речи З июля 1941 года и в приказе от 9 мая 1945 года повторяется одно, может быть, ключевое слово: в сорок первом году он говорил, что наши силы неисчислимы, а в сорок пятом, что на пути к победе наш народ прошел через неисчислимые страдания и потери...

    - А это, что мы видим, только одна маленькая страничка этих неисчислимых потерь...

    Они помолчали и решили двигаться дальше, на соседнюю, более высокую, сопку.

    - Я рад, что видел все это, хотя от увиденного можно тронуться, подытожил общее впечатление Евгений.

    Вторая сопка далась им гораздо труднее. Но, зато они обнаружили искусственную пещеру, общей площадью около пятидесяти метров, в которой как они поняи, был госпиталь. Там многое сохранилось гораздо лучше. Так, они обнаружили сумку почтальона из неизвестного материала, битком набитую письмами и газетами. Среди писем не было треугольников, как у нас во время войны, когда на фронт (и с фронта) можно было направить лист бумаги, исписанный торопливым почерком и свернутый треугольником на котором писался номер полевой почты и фамилия с инициалами.

    Немецкие письма были в конвертах или на открытках. Владимир, наугад взял одну газету и на развороте увидел карикатуру на наших военных: небритые грубые физиономии под высокими папахами с пятиконечными звездами. Стиль рисунка был поход по стилю наших карикатуристов Бориса Ефимова и Кукрыниксов. Но наши художники были все-таки выразительнее. Ребята посмеялись над карикатурой, повертели газету в руках и бросили на землю. Дело в том, что Владимир в школе и в академии учил французский, а Евгений и Верба — английский.

    Будь они поопытней, то взяли бы эти «вещдоки» времен войны, может быть, эти письма кому-то могли бы помочь, несмотря на то, что это были письма на фронт, а не с фронта. Ну хотя бы для тех, кто жил в ГДР.

    Владимир задумался было на эту тему, но когда попытался определить, как к этому отнесется Николай Федорович и другие, то, в конце концов, решил, что эту почтовую сумку забирать не следует. Нет, он вовсе не боялся КГБ, хотя и не испытывал к его представителям особых положительных эмоций. Хотя, он признавался себе, что у него, на основании собственного опыта, сложилось представление о том, что чекисты были более спокойные и рассудительные люди, чем политработники...

    Причем, он считал, что они не станут раздувать любой факт неуважения или критики в адрес нашей партийно-государственной системы до серьезного дела.
Он вспомнил военное детство и школу в деревне Громушка за  Мичуринской горбольницей, где его мать работала тогда главным врачом. В этой школе была одна классная комната с четырьмя рядами парт и замечательная учительница по фамилии Мжачех занималась в первую смену одновременно с первым и третьим классом, а во вторую (она же) с вторым и четвертым. Ученики каждого класса занимали по два ряда парт и она, дав задания одной группе, переходила ко второй и так несколько раз в течение урока.

    Она же топила печку и с помощью учеников четвертого класса пилила и колола дрова. К уборке школы она привлекала третий класс.

    В классной комнате висела физическая карта Советского Союза. На ней в центре и нижней части, где располагалась центральная Азия, рядом с названием «Голодная степь Бек-пак-дала» было приписано чернилами «имени Сталина». Эта карта провисела всю войну без каких-либо последствий для школы и ее замечательной учительницы. Ребята видели, что она не обладала хорошим здоровьем, а может, недоедала, как все и чувствовала себя плохо поэтому...

    Но она держала свой фронт и давала детям войны серьезные знания. Когда Владимир в конце сорок пятого года оказался в Москве, на Арбате и пошел в семьдесят третью школу в Серебряном переулке, то не испытывал никаких трудностей при учебе уже в пятом классе. Так вот, она держала свой фронт и за всю войну не пришла в школу только один раз …

    Он также вспомнил, что однажды принес в школу бутерброд — черный хлеб с маслом. Хлеба было два кусочка, а масло было намазано на них тончайшим слоем. Когда бутерброд стали, естественно, делить, возникла микроссора и, бутерброд полетел в окно, а за ним никто не побежал.

    Учительница грустно сказала:

    - Как Вам не стыдно? В Греции голод, а Вы бросаетесь хлебом!

    Уже став взрослым, Владимир понял, что голод был вовсе не в Греции, а у нас.
… Оружия не было и в госпитале.

    Они обратили внимание на то, что отопление в госпитале осуществлялось дровяными чугунными печами заводского изготовления с облицовкой переднего фронта облицовочным кирпичом высокого качества, две стороны которого – ложок и тычек были покрыты, как определил Владимир, глазурью.

    Ходы сообщения были выложены из гранитного камня на цементном растворе с расшивкой швов.

    После этого они спустились вниз, и пошли обратно, так как пора было возвращаться — у них, несмотря на воскресенье, было много дел. К тому же, Владимир рассчитывал успеть написать представление.

    Но они наткнулись на наши исходные позиции для штурма: доты, дзоты, ходы сообщения.

    Все обратили внимание на то, что наши ходы сообщения были не из рваного гранитного камня, а из собранных на большой площади в долине реки валунов, окатанных ледниками в ушедшие геологические периоды и не на цементном растворе, а на мху.

    - Почему у немцев все лучше? — спросил Верба. Это ему не нравилось.

    - Потому, что немцы укрепляли оборону здесь в течение двух лет, а наши вынуждены были выбивать их почти с ходу, - это естественно был ответ Владимира.
К ужину они вернулись в свое расположение, усталые и серьезные, не только от длительной ходьбы, но в большей степени, от непростых впечатлений от прикосновения к войне.

    После ужина Владимир остался в штабе, в производственно-техническом отделе, где у него традиционно образовалось как бы свое рабочее место. Он решил, что при написании представлений будет следовать тому же стилю, с которым он познакомился, читаю свою аттестацию после первого или второго курса.
Однако, все оказалось не так просто. Когда он вечером в понедельник положил свои произведения перед Николаем Федоровичем, тот, пробежав их глазами в течение двух секунд, вздохнул и произнес:

    - Я понимаю, «краткость – сестра таланта», но тогда это все слишком талантливо!

    Владимир хотел сказать, что готов все расписать так, как считает нужным. Но начальник открыл верхний ящик письменного стола и достал аккуратно исписанные листки, оба — сверху донизу.

    - Я их написал на другой день после нашего разговора. В представлении отражено все, что нужно. То есть оно должно быть развернутым и полным, и написано лично командиром... Подробно Вы с ними можете ознакомиться, когда выйдете на пенсию — лет через сорок. А сейчас посмотри несколько секунд …
Владимир просмотрел одно из них, не поняв, на кого оно — на него или на Евгения, но, осознав, что он принес совсем не то, спросил:

    - Зачем же Вы меня заставляли это делать?

    - Только затем, чтобы ты был готов к этому непростому делу, когда станешь командиром. Надеюсь, что сотню представлений тебе предстоит написать...

    Владимир понял, что старик за шуткой или грубостью, можно сказать, как бы маскирует, с целью или без, свою большую ежедневную работу, которая дает серьезные положительные результаты по созданию крупнейшей базы атомных подводных лодок, строго, в соответствии с государственным планом.

    Можно было вспомнить целый ряд его решений, которые были нестандартны и удивительны, но всегда, как выяснялось потом, были оправданы и давали положительный результат.

    Но вдруг, к большому удивлению подчиненных, Николай Федорович заболел. На третий день Владимир ощутил его отсутствие: РБУ не выполнял заявку на раствор и бетон, заместитель по снабжению подполковник Харченко задержал отправку двух самоходных барж с материалами из Североморска и Мурманска, ссылаясь на отсутствие площадей в районе строительного причала и поломки башенного крана.
К тому же главный бухгалтер, майор Ивков, напротив фамилий пяти офицеров в платежной ведомости на месячное денежное содержание, аккуратно вывел две буквы НВ. Это означало «не выдавать». Причины были разные, кто-то не сдал материальный отчет, кто-то не написал объяснительную записку по перерасходу зарплаты и так далее.

    Снабженцы и бухгалтера — на первом этапе работы Владимира на стройке, эти люди вызывали у него неприязнь и раздражение, хотя интуитивно он понимал, что труд снабженцев, мягко говоря, не прост, а у бухгалтеров свои обязанности и своя ответственность...

    Так сказать «старшим на рейде», когда командир отсутствует или болен в строительных частях, как правило, остается главный инженер. Но, в данном случае, он, в основном, пропадал на строительстве жилых домов, где в этот момент решалась судьба и плана и ввода жилья. Причем, начальник «Северовоенморстроя» полковник Лившиц Борис Лазаревич обещал командующему сдать один сорокаквартирный пятиэтажный дом сверх плана, то есть, почти одновременно три дома.

    Владимир стал встречаться с главным инженером майором Кондратьевым поздно вечером в штабе, в одиннадцать вечера или позже, но каждый день!

    Но, от этого Владимиру легче не стало. Главный попросил — не приказал, а
попросил у Владимира взвод военных строителей, где бы были хорошие плотники. ... Хотя бы пять — шесть человек. Такого взвода не нашлось и, Владимир договорился с командиром роты, что тот отправит на жилье три отделения из разных взводов, в которых были плотники.

    Владимир понимал, что он обязан был выполнить просьбу главного инженера.
В свою очередь, главный инженер отменил договоренность Харченко о задержке уже груженых барж в Североморске. При этом оказалось, что одна баржа, скомплектованная для Западной Лицы ушла то ли в Ура-Губу, то ли в Иоконьгу (это далеко на восток вдоль берега Кольского полуострова).

    Главный, как исполняющий обязанности командира, решил писать приказ на Харченко со строгим выговором, но Владимир посоветовал ему этого не делать.
Между тем, спустя неделю с начала болезни Николая Федоровича, Владимир выяснил, что, несмотря на болезнь, тот дважды был на жилых домах.

    Владимир в первые минуты после этого известия, как бы, даже в душе обиделся на командира, но потом понял, что там, на жилье сегодня обстановка сложнее и что командир ему полностью доверяет.

    Это подтвердилось тем, что, еще через два дня Николай Федорович пригласил его к себе домой — в субботу к шести часам вечера, как передал ему дежурный по штабу.

    - Ты ничего не перепутал? — спросил его Владимир.

    - Конечно, нет. Я бы, конечно, мог перепутать, если бы это касалось не вас …
Дежурный по штабу был эстонцем, аккуратным, дисциплинированным и немного самолюбивым. Собственно, их было двое, и они посуточно дежурили, сменяя друг друга. А уважение дежурного, конечно, было связано с волейболом, хотя эстонцы — оба высокие и оба очень прилично играли в баскетбол. Одного из них Владимир рекомендовал капитану и тренеру команды баскетболистов Северного Флота Диме Гридневу.

    Владимир выяснил, что с Николаем Федоровичем дома только жена Ванда Эмильевна и больше никого и два раза в неделю прибывает врач из Североморска, как правило, на вертолете, а в плохую погоду на уазике из штаба флота.

    - Надо бы, достать цветы, - подумал Владимир, имея ввиду, что в женском общежитии, где жили, в основном, нормировщицы, под окнами, выходящими на юг, были небольшие цветники и даже клумбы в земле.

    Но суббота была только послезавтра и заранее заниматься этим ответственным делом все же не следовало.

    А в субботу, на пять минут позже назначенного времени, он подходил со спортивным чемоданчиком к дому — первому, сданному здесь в Западной Лице, причем сдавал его ни кто иной, как Владимир. В спортивном чемоданчике были три маленькие северные гвоздички и бутылка крымского вина.

    Николай Федорович и Ванда Эмильевна встретили его радушно и как равного, что было для Владимира весьма удивительно.

    Когда Владимир, извиняясь, доставал из чемоданчика цветы и вино, Ванда Эмильевна обрадовалась или сделала вид, что обрадовалась, а Николай Федорович сказал, поморщась:

    - Ну вот, типичные штучки, младших офицеров. ... Это моя жена Ванда Эмильевна. … Вместе 35 лет. Жен не менял. … Хотя, я ей, естественно, тысячу раз изменял.

    Учитывая эту тираду больного, Владимир упустил тот момент, когда нужно было ей представиться и, решил вообще этого не делать, так как она о нем знала.
- Изменял, изменял, правда, до знакомства со мной, - непринужденно сказала пожилая, чуть располневшая красивая женщина, возраст которой, тем не менее, можно было определить только, по словам Николая Федоровича относительно совместной жизни.

    - Подтверждаю, до знакомства. Самое главное, что ты мне до знакомства не изменяла.

    - Может быть, этот вопрос мы обсудим в более широком кругу, а то как-то неудобно всю моральную нагрузку от твоих слов класть на плечи и на душу одного офицера, - пыталась сменить тему разговора Ванда Эмильевна.

    - Не буду спорить, - заключил хозяин и прелюдия их общения на этом закончилась.

    Владимир по внешнему виду обоих и их настроению оценил, что, слава богу, командир идет на поправку. Далее они обсудили обстановку и на жилье и на берегу и на складской зоне. Складская зона была необычная, это были склады для ракет и торпед, наверняка с ядерными боеголовками, так что это, на самом деле, был один из ключевых объектов.

    Владимир подготовился к разговору и назвал ожидаемые цифры по выполнению плана месяца и третьего квартала, перечислил проблемы, которые, в основном, касались вопросов материально технического снабжения.

    - А как отношения с заказчиком?

    - По-прежнему хорошие, можно сказать, отличные...

    - А в этом вопросе никакого двойного дна нету?

    - Исключено, Николай Федорович.

    А между тем, Ванда Эмильевна накрывала на стол по праздничному, как будто в гости к ним зашел не один из многих подчиненных ее мужа, а какой-нибудь большой начальник с Большой Земли.

    Владимир, между тем, осознал, что это не тактика и не показуха, а органичное поведение людей, которые иначе поступать не могут.

    Владимир задумался. Он вспомнил давно прочитанную в толстой книге, изданной до революции, индийскую легенду о том, как боги одного из царей, который вел себя плохо, превратили в женщину. Женщина стала вести себя хорошо. Через несколько лет царя из женщины превратили опять в мужчину и спросили его:
«Кем лучше быть?» Он ответил: - «Лучше быть женщиной. Когда я был женщиной, я был умнее в два раза, мужественнее в четыре раза, а от любви получал удовольствие в восемь раз больше, чем мужчина».

    Он не стал рассказывать об этом, но с тех пор память об этой легенде возвратилась к нему навсегда.

    Потом пошел разговор, как говорят и пишут, на общественно-политические темы, вплоть до философских обобщений и утверждений.

    При этом, Владимир пытался как-то неуклюже выразить сожаление по поводу того, что вот ему заслуженному человеку, полковнику Дьяконову приходиться дослуживать в столь отдаленной точке на карте Советского Союза.

    - Володя, я не дослуживаю, а переслуживаю уже второй десяток лет по просьбе нет, не командующего, а по просьбе адмирала Головко. Извини, что я похвалюсь, при встрече в Питере он мне сказал:

    - Коля, я понимаю, что быстрее и лучше тебя эту базу никто не построит. Пожалуйста, останься еще хотя бы на три года.. Базы очень нужны стране! Понимаешь, лодки уже есть, а базы нет. . . . А институт, где тебя ждут, еще подождет. ... От этого никто не забеременеет...

    - Я тоже не могла ему отказать. Потому, что в этот раз, может, первый раз в жизни, Коля послушал бы меня.

    У него, у Головко Арсения Григорьевича непростая личная жизнь и, по моему, он на Новой Земле нахватался радиации под завязку. . . если не ошибаюсь. . . . А кроме того, Головко есть Головко. То, что он организовал на Северном Флоте, не мог организовать никто ни на Балтике, ни на Черном море, ни на Востоке.

    Один из его помощников в сорок четвертом – адмирал Владимиров был направлен на ЧФ (Черноморский флот) обучать тамошних подводников нормальной боевой работе.
    - А что за институт Вас ждет, извините, - спросил Владимир.

    - Да есть один секретный НИИ по военно-морской тематике. Там мой товарищ, давнишний, вместе лет двадцать отгрохали, заместитель директора по общим вопросам. Он от имени парткома и профкома предложил мне работу в институте, так как они там занимаются интригами на научной основе, а не научной работой.
Он меня спросил:

    - Можешь ли ты работать директором?

    Я, естественно, ответил, что, только, именно директором я и могу работать. И, вот, второй год ждут.

    Далее разговор вдруг перешел на тему о свободе и демократии. И тут, Николай Федорович сказал то, что сначала очень удивило Владимира.

    - Володя, запомни на всю жизнь: свобода — это всегда грязь!

    - Как же так?

    - Очень просто. Человек — животное общественное. Он не может решать проблемы своего бытия в индивидуальном порядке. Вот, например, Новая Земля …

    Года четыре назад меня попросили поехать туда в командировку на месяц, а я вынужден был пробыть там ровно год. Потому, что там была свобода.

    Ее махровое выражение заключалось в том, что люди, воспользовавшиеся свободой по слабости души своего начальника одичали: спали в шинелях; разморозили почти все здания, я имею ввиду систему отопления на котлах ВНИИСТО, как у нас; не брились месяцами, не мылись. Офицеры и солдаты после сильной метели не могли добраться друг до друга. Пришлось наводить порядок. Одного офицера я чуть не расстрелял. Понятно, что у меня был ПМ (пистолет Макарова).
Свобода и демократия — это красивые фантики — без конфет — которыми правящие круги в капиталистических странах морочат голову своему народу. На самом деле понятие свобода и демократия касаются узкого сектора каждодневной жизни людей.
Ванда Эмильевна хотела перевести разговор на другую тему, чтобы Николай Федорович не переутомился.

    Но он сказал:

    - Подожди, тема важная. … И, далее, обращаясь к Владимиру:

    - Твой любимый Джек Лондон когда написал «Железную пяту»? В начале века?

    - Да, конечно! Так вот, когда с помощью свободы и демократии властители доведут общество до определенного состояния деградации, то они установят жесткую диктатуру, как в «Железной пяте».

    Джек Лондон понимал, что существуют находящиеся в тени властители мира, которые, возможно, вышли из масонства, но главное их качество — это возможность управлять огромными финансовыми средствами. Они диктуют, пока скрытно, свою волю всему миру ...

    Только не все соглашаются писать под такой диктант и это, прежде всего, мы.
Есть два писателя: Эптоп Синклер и Синклер Льюис. Я их всегда путал. Один из них в романе, написанном недавно, рассказал, что однажды, перед первой мировой войной, матушка одного из миллиардеров прибыла в Париж из Соединенных штатов. Ее обступили журналисты, и она им сказала:

    - Вы опять меня будете спрашивать про войну? Но, я ничего не знаю. Переговорите с моим сыном Джоном (или Биллом), если он захочет, войны не будет. Но, надо полагать, ее сыну нужна была война. Ты знаешь, Володя, Гитлера вскормила Америка, она дала ему денег, хотя сама переживала самый серьезный кризис за всю историю ...

    Или, вот, взять небольшой факт: где-то в 1938 году, наверное, наша знаменитая женщина — посол Коллонтай приехала из Швеции в Союз и хотела попасть на прием к Молотову. Но, тот, ссылаясь на занятость, ее не принял. А Сталин принял, и она написала, о чем он ей говорил. А говорил он о том, что мировая закулиса стремится к мировому господству и поэтому ей надо сокрушить Советский Союз.

    А, затем, наметил ей наиболее важные направления ее деятельности, чтобы противостоять этому.

    Есть целая сеть других фактов, которые прямо говорят о том, что мировая закулиса несмотря на то, что не достигла цели во второй мировой войне – Советский Союз победил, продолжает воздействовать по всему миру на все государства и режимы, чтобы ослабить их и облегчить себе управление ими. Воздействовать с помощью требований якобы о защите демократии и свободы.. .
- Но мы не позволяем воздействовать на нас, включился в разговор Владимир.
- Как сказать, внешне, да, не позволяем. Но, только внешне, По существу (это я говорю уже только от себя — это мое личное мнение) Никита Сергеевич типичный оппортунист. Нам нельзя было отказываться от революционной теории. Революционная теория — это гарантия поддержки трудящихся масс всего мира.

    В 1918 году Троцкий создал мощнейшую Красную Армию. Туда шли люди, отлично зная, что никакого улучшения их материального положения не будет.

    В одной книге об этом рассказывается достаточно убедительно. Политрук отвечает на вопросы селян относительно вступления в Красную Армию.

    - А какая одежда в Красной Армии?

    - Худая!

    - А какая обувка?

    - Босая!

    - А какие винтовки?

    - Те, которые отнимете у врагов в бою!

    Несмотря на это, люди шли в армию, зараженные и воодушевленные революционной идеей.

    Нам не надо было скрывать, что мы бедны. Надо было гордиться этим, и заниматься делом: поднимать производительность труда. А это нам оказалось не под силу.

    А мы, вдруг, стали стыдиться своей бедности, особенно после войны. А надо было этим гордиться! Наша бедность — это следствие того, что мы не занимались накопительством, а боролись за свою и чужую свободу на фронтах Великой войны.

    - Здесь Вы вкладываете другой смысл в понятие «свобода»? Конечно! Есть свобода твоей страны. Есть свобода от наших классовых врагов. А есть свобода от общества, от своих обязанностей, от правил, по которым живут все люди. Вот это и есть грязь. Поэтому, в нашем мире, при отказе от революционной борьбы нас могут ждать многие ловушки, поражения и разочарования. Короче, я не вполне доверяю Никите Сергеевичу! Но, как ты понимаешь, это между нами.

    Владимир подтвердил, что он понимает, о чем можно говорить с другими людьми и о чем нельзя. И еще раз осознал, какой степенью доверия он пользуется у своего командира.

    Поэтому, вовремя оценив момент, когда надо было покидать гостеприимных хозяев, он со своей стороны поблагодарил их, отдельно Ванду Эмильевну за то, что она успешно лечит его командира, и напоследок сказал: «Спасибо за все и, прежде всего, за доверие».

    А время летело очень быстро. Казалось, промелькнули две — три недели, а  с момента отправки представления ребятам на капитанские звания прошло месяца полтора.

    Однажды, в субботу за Владимиром в общежитие пришел дежурный и велел срочно идти в штаб, так как через десять минут к нему вновь будут звонить из Североморска.

    Он оторвался от проекта производства работ, который делал сам, потому что тот, который был разработан в ССУ (в производственном отделе) никуда не годился, так как не учитывал реальных условий, имеющихся механизмов и инвентаря. Он подошел через двенадцать минут и ждал еще десять, пока не раздался длинный звонок.

    - Я слушаю! - В ответ задался смех и потом, мягким и далеким голосом вместо приветствия Наталья ему прочла:

    - «Жил отважный капитан, он объездил много стран. .. »

Владимиру пришлось развивать шутку:

    - Пой, пой дальше.

    Она пропела, сбиваясь несколько раз, и замолчала. Когда следующие слова, которые надо было петь были: «И влюбился как простой мальчуган», она застеснялась их петь, так как уже не была уверена, что Владимир продолжает к ней относиться так же, как во время последних встреч.

    - Ну что же ты замолчала?

    - А я могу их пропеть? Это будет правильно?

    -  Правильно, правильно, пожалуйста.

    Она пропела эти, как теперь говорят, ключевые слова и опять замолчала.

    - Я подтверждаю и надеюсь через неделю подтвердить лично!

    - Ого, замечательно. Я тебя жду. Последние три слова были сказаны совсем другим голосом, как будто другим человеком.

    - Ну что еще? — Владимир начинал понимать, что к чему.

    - Как, что еще? Я не сказала? … У Петрова в спортклубе был наш командир отряда и тот сказал, что только что подписан приказ на тебя и Евгения на капитанские звания, даже номер назвал, но я не помню.

    - Это здорово, надо прямо сказать!

    - Да уж, куда прямее!

    - А что командир отряда знает о наших отношениях!

    - Володя, все знают, хотя, видит Бог, я никому ничего не говорила. - Ну, скажи еще чего-нибудь!

    Когда дежурный за его спиной начал негромко кашлять, Владимир понял и завершил разговор фразой: - Побереги себя!

    Возвращаясь, он подумал: «Хорошо, что она позвонила первой, но и Гриша должен позвонить». А Наташа ему, кстати, сказала: «теперь мне не стыдно с тобой и по городу пройтись».

    В воскресенье их вызвал Николай Федорович и вручил погоны, торжественно прочитав поздравления от начальника ССУ, и от Спортивного клуба флота.

    Евгений к этим открыткам отнесся скептически, а Владимир сказал: «положи в альбом, на старости лет будешь любоваться».