Воронежская блаженная Феоктиста Михайловна
Посвящается Б.М.
ИЗ КНИГИ "ВРАЗУМЛЕНИЕ ГОСПОДНЕ" НА КНИГУ ДАНО БЛАГОСЛОВЕНИЕ ПАТРИАРХА АЛЕКСИЯ 2,
КНИГА ОТНЕСЕНА К ЛУЧШИМ. © РОЗЕНА Л.В. 2001 ВОРОНЕЖ,Ц.Ч.К.И.; ©РОЗЕНА 2002 ВОРОНЕЖ,Ц.Ч.К.И.; ©РОЗЕНА 2008 Н. НОВГОРОД, ИЗДАТЕЛЬСТВО РИДЕРО, ЕКАТЕРИНБУРГ, 2021; Ссылки на другие ресурсы: Дзэн, канал "Чудачка".
ВОРОНЕЖСКАЯ БЛАЖЕННАЯ ФЕОКТИСТА МИХАЙЛОВНА
Самым дорогим: дочери – Заботиной Елене, внукам Дженганиным: Филиппу, Марии, Валерии, сестренке – Сазоновой Ларисе с Рустиком
Они, эти голубые глаза, большие, удивительные, невинные, смотрели прямо в душу. И улыбка – добрая-добрая... Таким может быть только ангел или маленький чистый наивный ребенок... Она и оставалась ребенком до конца жизни...
Подвиг юродствующей блаженной – нелегкий. Это, можно сказать, самый трудный подвиг перед Богом и людьми. Но и самый высокий. Попробуй выстоять на молитве всю ночь. И не в келье, а на улице, на холоде, с полуголыми маленькими ножками, натертыми, зачастую, до кровавых мозолей... Эти ноженьки много протопали по земле....
Рассказывали помнившие ее люди. Родом происходила матушка Феоктиста, так звали ее в народе, а на самом деле – Феоктиста Михайловна Шульгина – из дворянского рода из под Новочеркасска. Сколько же всего было пережито, перевидано? И благочестивые родители: мама, папа и другие, милые сердцу родственники. Молодая девушка более всего любила уединение, книги, тишину. Увеселениями не увлекалась. Все, бывало, читает классику или жития святых угодников Божиих. Дома забеспокоились. Не в монастырь ли собралось любимое чадо? Но нет, милая девушка вышла замуж.
Новобрачная была так хороша, что казалось, где она появлялась, все становилось светлее и ярче. Белое длинное газовое платье делало ее воздушной. Скромное декольте и подол украшены бутонами живых роз, под тон розовой ленты, перехваченной на талии. Светло-русые волосы, первый раз зачесанные, как полагается молодой женщине, перевиты розовым жемчугом. Бирюзовые глаза сияют. На нежной шейке – ниточка розового жемчуга. Маленькие ножки – в крошечных розовых туфельках на каблучках. Он – во фрачной паре с белой кружевной манишкой. Статный. Лицо благородное с темно-русыми волосами, задумчивыми карими глазами и теплой улыбкой. Выходя из экипажа после венчания, подал ей руку. И она, изящная, точно бабочка, выпорхнула ему навстречу. Супруг поймал ее, будто пушинку, и галантно поцеловал руку.
В честь молодоженов устраивался прием. Все комнатки уютного домика украшены цветами, гирляндами и весельем. Сколько новых приятных лиц приехало их поздравить! Новобрачная весело кивала головкой навстречу прибывшим. Всюду хотелось успеть. Даже залетела на кухню, где все шипело и булькало и смахнула крошечным пальчиком розовый крем на торте. Он догнал ее и тем же кремом окрасил свой палец, а потом и ее губы. Она – его. Слизывая сладость, смеялись.
Начались танцы. Вот и его любимый полонез Огинского "Прощание с родиной". Молодой супруг внезапно побледнел, отвернулся и смахнул набежавшую слезу. Почему его всегда волновала эта музыка, он и сам объяснить не умел. Его минорное настроение передалось и молодой. Подавив в себе мимолетную грусть и взяв ее за кончики розовых пальчиков, плавной изящной поступью увлек к танцующим. Все любовались этой романтичной парой. Она, небольшого роста, будто ожившая Дюймовочка, кружилась со своим высоким принцем... Казалось, счастливее ее не было никого на свете...
А вот и горе. Война с японцами, гибель мужа. Он был морским офицером. И жизнь оборвалась. Феоктиста Михайловна закрылась в доме, завесив окна и зеркала. Долго ее не было видно, а когда показалась на людях, то все увидели – она постарела на тридцать лет. Стала часто посещать храм. Одна дорожка появилась – церковь и дом. А вскоре по доброте душевной и дома лишилась. Как оказалась в Воронеже, никто не знал. Но была это уже не Феоктиста Михайловна, а блаженная матушка Феоктиста, юродивая Христа ради... Частенько она жила в Александровском монастыре, а то и у знакомых, близких сердцу людей, очень ее любивших. Постоянного места пристанища не было.
Уходила и приходила к тем, у кого останавливалась в любую погоду. Как-то летом шел сильный дождь. "Ну что там природа? Человек тоже то спокоен, то бушует", – думала хозяйка квартиры, где гостила матушка Феоктиста, закрывая от ливня распахнутое настежь окно. Откуда же он взялся? Вчера была на удивление ясная погода. Дождь не собирался. И вот нынче быстро и рьяно с сокрушительной силой обрушился на землю, извергая влагу, некогда отданную небу. Все в комнате с растерянностью смотрели в окно на огромные лужи, которые казались непроходимыми. Глубокие, быстрые, подвижные, бурлящие, они пугали.
– Ух, какой дождище-то! Только дома сидеть сейчас.
– Сильный что ль? – переспросила с интересом матушка.
– Не то слово. Давненько такого не было.
Вдруг матушка Феоктиста заспешила, засуетилась и, обращаясь к девушке из Митрофаньевской общинки, с которой обычно ходила, категорично заявила:
– Собирайся-ка, милая, в Задонск пойдем!
Что были непогода, дождь, холод или непомерная жара для юродивой? В ней казалась не одна, а тысяча жизней. Ходила она всегда нараспашку. И часто с блаженным Максимом с молитвой обходила Воронеж, чтоб Господь сберег. Бывало, протянет он ей:
– Фроська, жизнь надо держать! Держать надо жизнь!
Это означало – необходимо спасать молитвой город, иначе совсем плохо будет. Сосудом Господним и молитвенницей была она.
Вот еще интересный эпизод из ее жизни. Поздняя осень, тяжелые свинцовые тучи придавливают к земле, голые деревья будто тоскуют или стонут, зябко поеживаясь. Земля набухла, воспалилась от сырости. Воздух пронзительно-холодный, почти зимний. Видимо, уже где-то прошел снег. Сидеть бы в такой холодище дома, затеплив лампадку, читать жития святых или Библию, пить чай, согреваться у теплой печки...
Тяжело шаркая ногами в больших старых солдатских ботинках, одетых на разные ноги, укутанная теплым белым платком, бредет маленькая худенькая старушка. Осунувшееся лицо покрыто сеточкой морщин. На нем – глаза, излучающие свет. Ее под руку держит молодая белокурая девушка, тоже покрытая белым платком, в коротком стареньком полупальто. Моросит дождь, капли просачиваются за шею, скользят по телу. Неприятно. Прикашливая, тихо выговаривая слова, матушка просит:
– Марина, зайдем вон в тот дом по переулку.
Та с радостью отвечает:
– Зайдем, матушка! – про себя же думает: "Хоть погреемся..."
Но матушка приходит к людям не греться, а является туда, где она очень нужна... Вдруг блаженная останавливается со словами:
– Что, что, что это?
Она горько морщится. Нижняя губа вздрагивает.
– Где, матушка? – оглядывается Марина.
Из окна соседнего дома, рядом с которым они остановились, доносится музыка. Кто-то наигрывает на фортепиано полонез Огинского... Внезапно перед блаженной открывается минувшее прошлое, полное воспоминаний, под напором которых она зажмуривается, как от нестерпимо ярких лучей солнца. Крупная слеза, словно одинокая осенняя муха, сонно ползет по щеке. Она быстро проглатывает ее. "Что вспоминать о пустом, – с нестерпимой болью в сердце думает странница, – прошлого нет!" Оно умерло в тот момент, когда под звуки этой же музыки, доносившейся из соседней комнаты, она читала известие о смерти супруга. И чуть не умерла тогда сама. Прошлого нет. Бог возвратил ее для новой жизни. И сердце блаженной давно принадлежит не ей, а другим обездоленным и несчастным... И она громко стучит в большую, раскрашенную зеленой краской калитку. Входят в дом, с радостью целуются. Раздеваются. Хозяйка усаживает путников обедать, но глаза у нее полны слез.
– Что с тобой, голубка? – матушка не всегда была ласковой. Иногда и сильно ругаться могла. Но в данный момент – сама доброта.
– Маленькая дочурка заболела воспалением легких, – отвечает мать, чуть не плача.
– Подожди, подожди диагнозы ставить, – обнадеживает юродивая.
– Матушка, дорогая ты моя, останешься ночевать? – волнуется мать.
– Останусь, будем молиться, – успокаивает та.
Сумерки наступают рано. Тихие, загадочные, таинственные. Снуют по углам живые полутени, жмутся к лепному потолку, играют каемкой тесьмы штор. Все таинственно и туманно, тихо. Только иногда, как в безветрии на море беспокоят одинокие крики чаек, из соседней комнаты слышны редкие стоны больного ребенка. Раскинутая для всех постель также превратилась в рябую поверхность, занятую игрой света и тени. Кажется, помимо людей здесь еще поселилась сказочная, убаюкивающая дремота. Она разбросала свои мерцающие ажурные кружева даже на лица бледных, сосредоточенных людей. "Ничего бы не делать, а лежать, забыв все плохое, неприятное, думать о хорошем, светлом. Сердца устали от ежедневных неурядиц. И когда глаза и мысли утомятся, неплохо бы и уснуть под тихую музыку ночи..." – думает Марина.
Но присутствующим не до сна.
Мать волнуется, разве уснешь, когда болеет дитя? Лекарств хороших нет, чем лечить девочку? Переживает и матушка Феоктиста. Она любит этого ребенка... Спать совсем не может, спускает ноги с кровати, встает и начинает ходить по комнате, молиться. Всю ночь она молится.
У хозяйки на сердце и боль, и радость. Очень горько и страшно, что дочь тяжело больна, но и легко от того, что знает: блаженная своей молитвой вырвет ее из когтистых лап смерти. И невольно среди этих противоречивых чувств вспоминает недавнюю сценку:
– А к нам гости, гости, гости! – кричит ее маленькая светловолосая дочка, похожая на весенний подсолнушек, при этом держится ручкой за щечку. У нее сильно болит зубик. На лице отражаются и страдание и радость. Дети зачастую не умеют ни лукавить, ни долго предаваться горю.
– Кто же это? – спрашивает взволнованная мать. Она удивлена, как дочка средь такой боли еще может и радоваться, – так кто это, моя родненькая?
– Да матушка Феоктиста же, – отвечает счастливая дочь. Она любит матушку. Всегда целует ее. Вот и сейчас оторвала ручку от щеки, подбежала к ней, обняла и прошептала:
– Матушка, помоги, попроси у Бога, чтоб зубы у меня перестали болеть, ну пожалуйста, матушка!
– Да помолюсь, – отвечает та разоблачаясь.
– Быстрее, больно, пожалей меня, – умоляет с верой девочка.
– Сейчас попрошу, сейчас, уже прошу, уже молюсь: Господи, спаси девчонку, – раздается по комнате ее горячий шепот.
Через некоторое время она поворачивается и спрашивает:
– Ну, как, легче?
– Легче, – поддакивает обрадованная девчурка.
Мать вновь вернулась к своим думам. Сейчас болезнь ее дочери посерьезней.
В эту ночь никто не спал. У матушки Феоктисты под глазами залегли глубокие тени. Марина тоже опала с лица, про хозяйку и говорить нечего – вся превратилась в сплошное страдание. Хватается за сердце и с надеждой смотрит на матушку. За окном еле забрезжил рассвет. Казалось, и утро было уставшим, не выспавшимся. Стоны ребенка затихли. Мать не вытерпела и бросилась к ней в комнату. Смотрит – дитя спит, вспотевшее, разморенное. Пощупала лобик, температура спала. От прикосновения руки девочка невольно открыла глазки, всем тельцем потянулась, раскинув ручки, зевнула. Села на кровати, улыбнулась и проворковала:
– Мамочка, а я молочка с булочкой хочу... Ах, как хочу!
На ее щечках бутончиками расцвели ямочки, волосы растрепались, в голубых глазах запрыгали зайчики, лицо порозовело.
Все следом вошли в комнату, удивляясь чуду. А девочка, встрепенувшись, будто стряхнув с себя что-то ненужное, взглянула в окно:
– Какой красивый снежок на улице! – и немного поежась, продолжала, – а ведь там, наверное, очень холодно, да?
– Да, милая, дома лучше, – улыбалась расцветшая мать.
Инстинктивно взоры взрослых обратились к окну. Крупные снежинки первого снега закрывали деревья, крыши домов, грязь и лужи. Там, действительно, было красиво и холодно.
Но блаженная, как всегда в такую погоду, заспешила и, обращаясь к Марине, решительно заявила:
– Собирайся-ка, милая, нам некогда.
– Переждите снег-то, сплошная слякоть под ногами и одежда быстро намокнет, – уговаривали все матушку Феоктисту.
– Говорю, некогда! – решительно стоит та на своем.
"Где там, – думает хозяйка, – не удержишь, именно в такую погоду и ходит. Ведь вся ее жизнь – скрытый от людей подвиг, редко кто понимает это. Другие и за сумасшедшую принимают, бьют, пакостят. А она никогда ничего не имеет своего. Все для людей... "Посему я благоденствую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо когда я немощен, тогда силен." (2Кор., 10)
Хозяйка живо начинает собирать им сумку с едой. Дочь выздоравливает и на сердце – легко и спокойно. Укладывая продукты, с улыбкой вспоминает случай, который ей рассказала соседка. Матушка как-то зашла к той. А она – грустная, есть нечего, дети голодные и матушку угостить нечем. Блаженная вида не подает, что догадывается о ее плачевном положении. И говорит ласково:
– Я сейчас спешу, но на обратном пути к вам зайду. Вот тебе деньги, купи курочку и свари, чтоб бульон был понаваристей. Когда вернусь, поедим вместе.
Бедняжка смущается, но деньги берет. Вздыхает и растроганно шепчет:
– Жду, матушка, возвращайся. Я сейчас бегу на базар.
А матушка:
– Правильно, правильно, и я – быстро – туда и обратно.
Курица приготовлена, дух от нее ноздри щекочет. Ждут матушку, а ее нет и нет. Догадались в чем дело: решила их подкормить. Все она провидела наперед духовными очами. Знала в каких домах несчастные, старалась поддержать, спасти. И по тюрьмам ездила, и по больницам.
"Ох, матушка, как мне тебя-то сейчас накормить?" – думает хозяйка. Вслух умоляюще произносит:
– Неужели чайку не попьем? Не откажи, дорогая!
– Некогда, некогда, дел-то, дел, О-о-о-ох! – отнекивается гостья.
Хозяйка совсем теряется:
– Никуда не отпущу голодной, уважь, матушка Феоктиста, да еще в дождь такой. Сотвори любовь, ради доченьки моей останься.
И с нежностью смотрит на блаженную. А сама потихоньку отдает небольшую сумочку с продуктами Марине. После бессонной ночи все с наслаждением пьют душистый крепкий чай с белыми булочками. И, может, от того, что умирающая девочка выздоравливает и что дома вновь водворяются покой и радость, а на улице холодно и неуютно, чай кажется необыкновенно вкусным. Пожалуй, такого никогда еще из них никто и не пил. Снег перестал падать и Феоктиста Михайловна, против обыкновения, пошла в свой нелегкий путь в ясную погоду...
А из дома напротив вновь доносились звуки полонеза Огинского, но они не тревожили ее сердце. И чуткая душа ее прислушивалась уже к небесной музыке, неземной...
Свидетельство о публикации №223120401005