Два холодных пельменя. 2700знаков

— Не обещаю, но попробую найти. Давай, племяш, маме привет.
Он поднялся в квартиру родителей. Отец и сын по очереди использовали это место для уединения или встреч со случайными подругами. Ключ повернулся туго. Не разуваясь, прошёл в самый конец коридора. Отодвинул дверцу. Лампочка дважды мигнула и потухла. Задел её рукой, стало светло. Отодвинул мужское пальто, с биркой и в чехле, пару курток. Поднял голову вверх, там пылились пустые банки. Внизу выглядывал грузный ящик с отцовским инструментом. Подарок мамы перед покупкой дачи, "чтобы не валялось". Не валяется, но и не нужен никому. Дача тоже пустовала. Полкой выше свёрнутое одеяло, пара подушек и копилка-кот с отбитыми носом. Между одеялом и банками целый этаж кладовки занимали коробки с надписями и старые шапки-шарфы.
— Иркина лыжная, надо же. Цвет дурацкий. Зачем у неё выпрашивал?
«Лёня зима», «мои белые», «выкройки». Провёл рукой по выцветшим надписям на обувных коробках. Хотел идти. Поднял ладонь к лампочке, прищурился. Неожиданным движением сунул руку сквозь кучу вязанных вещей и нащупал коробку. Притянул к себе. Шапки-шарфы попадали на пол. Совсем свежая надпись «дети» синим фломастером. Принёс табурет, сел отбирать фото, вглядываясь в лица. Когда затекла шея, начал разминать плечи, крутить головой. Так он увидел спрятанную в скрученном одеяле зелёную ручку расчёски. Обычной, массажной.
Проголодался. Резко, до тошноты. От безжалостного холода онемели пальцы. Дошёл до холодильника. Несколько початых бутылок вина, помидоры черри и пельмени под заветренным майонезом. В свете холодильника увидел на столе бутылку, нащупал стакан. Налил. Выпил залпом. Оказались виски. Взял рукой пельмень и сунул в рот. Потеплело.
Вспоминать он не хотел, мысли сами возвращали в тот день. Она не позволила застегнуть ей босоножки. Улыбалась и как всегда была в хорошем настроении. А он идиот. Звонок в дверь. Зачем занервничал, заметался? Она встала, накинула платье, собрала с пола в сумку трусики цвета светлой сирени, лифчик, попросила расчёску. Дал мамину, теперь ничью. Она гладко причесала волосы, отдала обратно массажку и снова взбила творческий беспорядок из копны своих тёмно-каштановых, почти чёрных волнистых волос.
— Больше ничего этого не надо. Будь другом.
— Другом не могу.
— Ну, тогда клонируй меня, волосы на расчёске.
И засмеялась. Опять неискренне. Через год ему рассказали, что она ушла и от мужа. Не к нему. Счастлива. Не с ним. Отправив в рот ещё один пельмень, рукой вытер с губ майонез и пошёл по коридору обратно. Не глядя на одеяло, взял коробку с фото, плотно затворил дверь в кладовку, вышел и захлопнул дверь квартиры.
— Надо сказать отцу, чтобы замок смазал. И пельмени купил — дрянь.