Красные рассветы -33

  В кабинете у начальника ровенской ЧК находились Каретников, Калганов, Жуков и Лена Вознесенская. Девочка сидела к столу полубоком с опущенными вниз глазами и сложенными руками на коленях. Её одели в тёплый осенний жакет и длинное коричневое платье из тонкой шерсти. Сегодня утром она узнала, что её разыскивают родственники из Орла. Туда, как оказалось, ещё до революции уехал Иван Данилович Аркадин вместе со своей семьёй. В Ростове они продали своё имение и поселились там, где по словам Аркадина "творил великий гений Тургенев". Он был двоюродным братом бабушки Лены и причины к отъезду были совсем иные, чем его тяга к искусству, они были скорее коммерческого порядка, но Лена в этом ничего не понимала, она лишь слушала сейчас то, о чём ей говорили эти серьёзные люди, сидящие с ней вокруг стола.
- Стало быть, Лена, ты к счастью, теперь не одна, - Каретников наклонился к ней с улыбкой. - Я очень хорошо знал твоего отца, и не только...
- Это правда, Роман Григорьевич, что вы тоже являетесь, в некотором роде близким человеком для Вознесенских? - спрашивал у него Жуков. - Расскажите, нам это очень интересно.
- Моя матушка и Агафья Алексеевна учились вместе в Смольном, жили в одной комнате и были чрезвычайно дружны, - начал свой рассказ Каретников, Лена при этом заинтересовавшись, подняла голову, в её воображении сразу возникло бабушкино лицо, такое родное, но уже совсем далёкое. - Так вот, когда девушки повстречали своих женихов, а это было больше сорока лет назад, то они решили в один день сыграть обе свадьбы, что в итоге так и вышло. Мама моя была из семьи потомственного юриста, а выбрала в мужья простого аптекаря, но её родня не стала чинить препятствий, потому как чувства в нашем семействе всегда были превыше всего...
- Это похвально, весьма, - улыбнулся Калганов и взглянул на Лену.
- Агафья Алексеевна Иноземцева дворянка, вышла замуж тоже за дворянина, молодого гвардии поручика Владимира Вознесенского, который вскоре погиб на Кавказе. И вот так получилось, что родились мы с твоим отцом Лена, тоже примерно в одно время, только он на месяц раньше. Моя мама умерла сразу после родов на следующий день, принесла меня к себе в дом мамина родная сестра и сообщила эту печальную новость Агафье Алексеевне, и та приняла меня, став моей кормилицей. Она была из того сословия которое считало своим долгом кормить своё дитя самой, без привлечения посторонних лиц, поэтому специальную кормилицу твоя бабушка не держала, она сама нас с твоим отцом выкормила.
- То есть вы, получается, молочный брат моего папы? - Лена округлила глаза.
- Получается, так! Удивлена? - он ласково погладил её по голове. - Так что мне совсем теперь не безразлично твоё будущее, девочка. Я с ужасом узнал правду о твоей семье, когда приехал в Ровенки. И вот теперь - всё благополучно разрешилось, твой дядя занимался прежде ростовщичеством, а теперь банковский служащий и его семья достаточно хорошо обеспечена, жена преподаёт музыку в народном училище. С ними проживают двое внуков, мальчишки примерно твоего возраста, их родители сейчас за границей, а вот своих деток они решили оставить на родине родителям своим. Поэтому у тебя будет полноценная семья. Тебе нужно только время, чтобы к ним привыкнуть... Они уже звонили сюда, интересовались, когда тебя к ним привезут. Поездом не поедем, это слишком долго в такое время ехать по железной дороге, я сам тебя отвезу туда на машине и посмотрю, как тебя примут, и как ты там устроишься. Познакомлюсь с этими людьми, чтобы удостовериться в их полной надёжности... Ну, как, едем?
  Лена кивнула головой в знак согласия, но потом отчего-то напряглась и с её длинных ресниц скатились прозрачные слезинки. Девочка быстро смахнула их, чтобы никто не видел её состояния и прикрыла веки.

  Жуков прохаживался по кабинету, раскуривая папиросу:
- Она не хочет уезжать отсюда, - говорил он Каретникову, когда они остались вдвоём. - Мы, конечно, хотим оградить её от всего этого ужаса, который ребёнку её возраста знать не положено. Но она постоянно спрашивает про младшего Анисимова, хочет пойти к нему в больницу, его же привезли в Ровенки после операции... Как быть? Он ещё слаб и врачи не дают никаких прогнозов.
- Да, я разговаривал с хирургом, - произнёс Каретников, - он говорит, что пуля прошла в одном сантиметре от сердца... Такое в его практике уже бывало и подобных случаев знает медицина в достаточном количестве, таких ребят спасали, вытаскивали с того света, но... У парня множественные травмы не связанные с его пулевым ранением, и вы понимаете, о чём я говорю. Поэтому так всё плохо.
- Левую руку, врач говорит, удастся сохранить, а вот правую... Но они делают всё возможное, - Жуков курил в открытую форточку и было видно, что этот разговор давался ему не просто. - Сейчас ему колят морфий, он постоянно спит.
- Вас что-то тяготит? - спросил у него Каретников.
- Да, - Жуков отошёл от окна, - я не могу теперь должным образом общаться с его братом, моим верным разведчиком и помощником, которого я всегда считал и считаю преданным партии и нашему делу человеком. Что-то меня теперь останавливает в тесном общении с ним, возник какой-то непреодолимый барьер, и он сам это чувствует... Объяснить причину - не могу, слов у меня таких нет. Не знаю почему так вышло, но даже видеть его не хочется, - Жуков снова встал у подоконника и посмотрел на улицу.
- Причина понятна, - Каретников пригладил волосы ладонью и поднял голову от стола, - это ваш разговор на хуторе Михайловском, когда вы решались на ночной штурм деревни Фоминки. Точнее, даже не сам разговор, а его реакция на возможную гибель брата от рук Самарина.
  Жукова всего передёрнуло: - Не могу даже слышать это жуткое имя...
- Ещё придётся и не раз, - спокойно произёс Каретников.
- Что вы имеете в виду?
- Допрос капитана Еремеева будете проводить вы лично, в моём присутствии. Он серьёзный фигурант, как обвинения, так и со стороны свидетельских показаний преступлений полковника, и нам нужно взять себя в руки перед этой процедурой.
- Когда его доставят на допрос? - Жуков обернулся к Роману Григорьевичу.
- Как только реввоенсовет с ним закончит и снимет все его показания. В худшем случае что им всем грозит, я имею в виду поручика Морозова, капитана Сурина, атамана Руднева и самого Еремеева - это разные сроки тюремного заключения, потому что они, получается, наши политические противники. Они имеют своё особое мнение, поддались на провокацию полковника Самарина, выступили на его стороне, а теперь раскаялись в содеянном. Но получается, что террористами они не являются, они только военные и исполняли свой долг. Вот увидите, они ещё и протест подадут в Москву за их незаконное задержание...
- Арест, - Жукова обдало жаром. - Слишком гуманные законы у нас против них.
- Это старая царская гвардия, и закон от февраля 1920 года их напрямую касается, вот для этого и нужно провести следствие самым тщательным образом, чтобы никто из них не ушёл от суда, и по крайней мере не был тот час же амнистирован, как произошло в случае с "Тактическим центром"... Я юрист, Вениамин Сергеевич, и поверьте, понимаю толк в таких делах, поэтому мы будем с вами вместе их допрашивать, если не возражаете.

  Таня Бармина ехала в холодном вагоне поезда из Новлянки в Ровенки для объяснения с Иваном, который просил её об этом в присланной записке. Она сидела у окна, прижавшись головой к её деревянной раме, а перед глазами стоял постоянно тот страшный овраг, из которого они с Митрохой доставали раненого Павлика. Горечь на душе была ещё слишком ощутимая, а впечатления тех ужасных дней слишком свежи, а тут ещё предстояло это неприятное объяснение. Она поймала себя на мысли: "Неприятное? Но почему? Ведь я так любила Ивана, что же вдруг изменилось? Или может быть я сама стала другой?"

  Он встретил Таню на станции Шохино, как и договорились заранее, поцеловал в щёчку и отвёз в Ровенки на квартиру, где снимал комнату рядом с прачечной. Самой хозяйки не было дома, Иван помог Татьяне снять пальто и проводил в свою комнату, но как только он решительно приступил к ней, ссылаясь на то, что очень соскучился, она тут же отстранила его рукой.
- Давай лучше поговорим, - предложила она и глазами нашла стул, чтобы сесть, - ведь ты меня для этого вызывал.
- И для этого тоже, - Иван сел рядом с ней на скамейку. - Ты очень бледная, Танечка. Что-нибудь случилось?
  Она с раздражением и в тоже время с удивлением посмотрела на него и подняла бровь:
- Случилось?! - переспросила она. - Ты ещё спрашиваешь, что случилось?
- Я понял... Ну, прости, прости!.. Не подумал. Просто для меня сейчас самая важная тема - это мы с тобой, не так ли? - он подвинулся к ней ближе и развязал платок на её голове. - Танечка! - он взял в ладони её лицо, но она отвернулась от поцелуя. - Давно ли превратилась в недотрогу? Или после того случая в лесу всё изменилось и ты стала похожа на Дашку-солдатку? Я в отъезде, а ты по казакам?!
  Татьяна вскинула голову, размахнулась и со всего разворота шлёпнула Ивана по лицу. Он потёр свою щёку и отпрянул от неожиданности.
- Говори, зачем звал!
- Ну хорошо, раз уж ты настаиваешь, - Иван поднялся и подошёл к комоду, извлёк из него служебную записку и протянул её Татьяне.
- Что это? - подняла она глаза.
- Официальное разрешение для перевода тебя из госпиталя в Глазуново сюда в Ровенскую больницу. Тут тоже медсёстры нужны, как понимаешь... Что ты так смотришь, или недовольна? - Иван снова присел рядом с ней. - Я уже всё решил, ты остаёшься жить со мной, хозяйка тоже не против, а потом переедем куда-нибудь в другое место, получше, может даже на станцию в Шохино, я там неплохой домишко приглядел и хозяин добрый, старичок с базара, что всякое барахло собирает, и с шарманкой там стоит, с попугаем на плече... - он толкнул её в бок, думая развеселить. - Будем жить вместе, ты же этого хотела!
- А меня ты спросил, или, думаешь, необязательно? - она скосила на него глаза.
- Чего спрашивать-то, и так понятно, что ты будешь лишь рада... И забудь обо всём, Татьяна, я знаю, о чём ты думаешь, но только... Пойми одно, - он взял её за плечо, - ты со мной жила, меня уже как следует изучила, а с ним, я имею ввиду брата, у тебя ничего не было и не будет, Таня, не будет... Ещё неизвестно, выживет ли?
- Не смей, слышишь?! Ты не имеешь права о нём вообще говорить! - вскрикнула она и вскочила на ноги.
- Понимаю, - он подскочил и схватил её за плечи, разворачивая к себе, - но это всё твои эмоции, ты здраво поразмысли... Таня, мы жили с тобой, у нас возможно был бы ребёнок, и ты должна теперь рассуждать, как нормальная взрослая баба, трезво и здраво... Я предлагаю тебе жить со мной, а потом оформить всё официально, переехать в Ровенки и тут же работать. Это же нормально во всех отношениях, а то уже перед товарищами стыдно...
- Вот, с этого и надо было начинать, стыдно!.. Только лишь перед товарищами? - она со слезами на глазах смотрела на него.
- Значит ты отказываешься переехать ко мне? - Иван уже спокойно и мягко спрашивал её и ждал ответа. - Давай ещё раз всё обсудим со всех сторон, Таня!
- Нечего тут обсуждать... Я тебе очень благодарна за такое предложение, но... я возвращаюсь в Глазуново. Госпиталь восстановили, будут строить новые корпуса по весне, рабочие из Будаево уже приехали, а раненые всё прибывают, много ещё раненых-то... Бои идут пока на Юге, не стихают, потому и работы не убавиться... Прохор Беседин к нам в Глазуново переехал с семейством своим...
- Что так с насиженного места? - поинтересовался Иван.
- Не может больше жить там, где рядом с его домом Павла истязали, да и жена его тоже выла, не могла даже лишний раз к вам во двор заглянуть... Ведь после того, что им Дарья рассказала, они не смогли там оставаться ни дня, и Дашка тоже хочет уехать и всё поскорее забыть, но только такое не забывается!.. Что же ты, Иван, даже не спросишь, где дедушку твоего похоронили?
  Иван оттолкнул её от себя и отошёл к двери.
- Ну что же, раз не интересно, - она стала одевать платок на голову. - А вот про казаков мне напомнил. Что ж теперь, всю жизнь меня попрекать этим будешь, что честь свою не уберегла? - она всхлипнула и продолжила уже на другую тему. - Бесединым уже и дом присмотрели, прямо у леса хороший, добротный дом, большой пятистенок, там когда-то жил земский врач, а теперь Прохор с семейством переехал. Дом только поправить надо, работы уже начались, сельсовет помогает, председатель выделил стройматериалы. Пока они при госпитале живут, а к зиме переедут... Прохор говорит, что как только Павел поправиться, дай-то Бог, он его к себе заберёт старшим сыном, Пелагея со слезами за него каждый день молится, на коленях у икон ему выздоровления просит. А я буду работать на прежнем месте и всё устроится...
- Ты думаешь, всё-таки с ним сойтись, когда выздоровеет? - спросил Иван тихим голосом и с ухмылкой посмотрел на Татьяну. - Ты нужна ему такая будешь?
- Не думаю я ни о чём таком... Но, казаками меня, во всяком случае, попрекать не станет!.. Будто не понимаю, как его предала, а ведь знала, что любит... Не заслужила я твоего брата, Иван, и тебя должно быть, тоже... не заслужила! - она прошла к вешалке за пальто.
- Погоди, ты во мне что же сомневаешься? Ведь я тоже тебя любил и люблю!.. Что же ты так меня не ценишь, или я плох, скажешь? - он удерживал её за руку.
- Говоришь-то ты правильно, Иван, и делаешь всё по закону, как должно. И поступки у тебя тоже правильные, и дело своё ты добре знаешь, верный, преданные революции человек, хороший боец и товарищ... Это я подло поступила когда-то, а теперь вот раскаялась, да поздно уж!..
- Разве быть с кем-то по любви - это подло?
- Нет, не о том ты Иван, да и я не о том говорю сейчас... Тогда, что было меж нами, всё правильно, так и должно быть, но теперь... Горько мне, не могу я так жить, теперь не получиться...
- Да, что теперь-то произошло? Не пойму! - он снова развернул Татьяну к себе, не давая ей подойти к двери.
- Я тоже тебе не всё объяснить могу, но только спать с тобой в одной постели больше не стану, прости!.. Ведь ты меня не из-за любви сюда позвал, и жить с собой оставляешь, ты хочешь всегда и во всём верх брать, быть выше всех не только в рабочем деле, но и в личном. Разве не так? Я это уже давно поняла, но слишком сильно тебя любила, а теперь всё перевернулось в душе и, как относиться к тебе, и к себе тоже - я не знаю... Горько мне, а ты разве поможешь? Ведь не обо мне сейчас заботишься, а о том, что подумают твои товарищи, чтобы в их глазах праведным казаться... Не то, что-то говорю, прости... Я сейчас вся, как на горячей печи сижу, и облегчения мне нету!
  Татьяна сняла с крючка своё пальто, накинула его на плечи и выскочила во двор. Она бежала к базарной площади не оборачиваясь, боялась, что Анисимов станет её догонять, остановилась лишь на спуске к Трубной улице откуда дорога вела мимо небольшого леска к станции. Она прислонилась к высокой рекламной тумбе, поправила на себе одежду, застегнула пальто и обратила внимание на старика-шарманщика, торговавшего всяким хламом у самой дороги. Это, должно быть тот самый дед, о котором говорил ей Иван сегодня, и в чей дом хотел её привести в дальнейшем. У того тоже на плече сидел попугай. А может быть она зря отказала Ивану, и стоит сейчас же вернуться к нему назад? Татьяна поглядела в ту сторону, откуда шла. Но как горько было на душе! Она схватилась за ворот пальто, оттянула его, потому что он вдруг сильно сдавил ей горло, присела рядом с тумбой у дороги, обхватила голову руками и завыла от отчаянья и скорби о былом и несбывшемся... А старичок с попугаем хриплым голосом повторял, что и все шарманщики на свете: "Купите счастье, господа! Купите счастье!"

  На другом конце города тоже назревала семейная буря, там решила, наконец, объясниться со своим обманутым мужем Валентина.
  Он пришёл под вечер после разговора с Каретниковым домой и сразу сел за письменный стол. Вот и с Вяликовым пора заканчивать, пока не ушёл, ведь Народицкого не взяли, он как сквозь землю провалился, а после этого и Вяликов занервничал. Больше не было смысла за ним наблюдать и ждать новых связей, ещё не до конца вывели боевые казачьи группы из Никольского леса, шли бои местного значения, наши конные гарнизоны и тульская бригада рабочих вместе с солдатами, мобилизованными из Москвы, прочёсывали леса и вылавливали остатки белогвардейцев и черносотенцев, кто отказался сложить оружие и мирно сдаться. Да, Вяликова надо было брать и немедленно, Жуков снова открыл папку с его личным делом, но тут вошла жена...
- Веня, нам бы поговорить с тобой, - Валентина присела на разобранную кровать рядом со столом.
- Я слушаю, - он оторвался от папки и поднял на неё глаза.
- Я очень виновата перед тобой, Веня, могла бы всё скрыть и не рассказывать, но врать больше не могу, не умею я этого делать... А долго скрывать это, всё-равно не получиться, - она поджала губы, ей давалось это объяснение тяжело.
- Не понимаю, ты о чём это сейчас? - он приподнял брови.
- В общем, Вениамин, я... Я тебе изменила... С Алёшей Днестровым, - она отвернулась. - Я люблю его!
  Валентина прикрыла рукой лицо и замолчала.
  У Жукова пропал дар речи, лицо его сразу постарело, потемнело под глазами, отчётливо проступили глубокие морщины на лбу. Он снова открыл свою папку, полистал её и развернулся к жене на стуле. Жуков смотрел на неё не мигая: на её вздрагивающие плечи, на хрупкую фигурку, собранные в высокий пучок светлые волосы. Она ждала его слов молча, не отрывая руки от лица, ей невозможно было взглянуть на Вениамина, страшно и стыдно!.. Но что же делать? Не признаться ещё страшнее и подлее. Она вздыхала и крутила головой, не смея поднять глаз и посмотреть в открытую на мужа. Но в отличие от неё Жуков быстро взял себя в руки. Валентина услышала рядом с собой его покашливание, и тут же прозвучали слова:
- Спасибо, что рассказала!.. Что же, каждый человек имеет право на счастье, - он поднялся из-за стола. - Ты мне дарила его много лет нашей совместной жизни, а теперь хочешь быть счастливой сама. Я не осуждаю, потому что тебе мало его дарил, может быть Алёшка сможет...
Этих слов она не выдержала, вскочила и кинулась мужу на грудь в истерических рыданиях.
- Я, виновата, только я во всём, тебе не чего себя обвинять!.. Не сдержала себя, похотливая баба... - она обнимала его за шею и продолжала рыдать. - Веня, прости, умоляю, не держи на него зла, он тоже был как в тумане, прости нас за это!.. Но, что же теперь делать-то?
- Ничего не делать, жить!.. Остынь пока, отойди от всего мыслями и подумай, хорошенько Валентина, подумай!.. Может быть оно всё и рассеется, как дым - было и нет ничего! Не спеши с выводами, не торопись... Чувства - это не плохо, мне сегодня Каретников сказал, что в их семье тоже чувства были превыше всего, но они хороши, когда и разум включается тоже, когда головой человек начинает думать, а не только... одним местом! Поэтому и говорю тебе - не торопись, - он отстранил Валентину от себя и заглянул в её зарёванное лицо. - Всё бывает в жизни, всё!.. И уж, если совсем без Алексея не сможешь, я чинить препятствий никаких не буду, отпущу тебя к нему и пожелаю счастья, потому как очень сильно люблю тебя, Валечка... Именно тебя, потому о себе сейчас и не вспоминаю. Да, если честно, и не время мне всякими шекспировскими страстями страдать. На фоне того, что произошло за последние дни, все эти наши "страдания" кажутся пошлыми и мелкими, извини уж, что так говорю...
  Жуков отошёл к окну, взял с подоконника пепельницу, достал из кармана папиросу, закурил и опять сел к столу. Валентина стояла на месте в одной позе не двигаясь, она смотрела на своего Веню, на эту привычную комнату, на его спокойное лицо, на эту папку лежавшую перед ним на столе, а в душе была чёрная пустота, объяснение не принесло ожидаемого облегчения. Почему так? Ведь она полюбила и честно в этом призналась, но что же так гложет внутри? Может быть эта та самая пресловутая совесть, о которой говорят, что она есть частичка Бога в душе?! Но ведь "Бога уже отменили!" - так ей сказал Алексей однажды, когда она выразила сомнение и обмолвилась о грехе...
- Ой! - она взвыла в голос, схватилась за голову и упала лицом вниз на постель.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.