Гаррис Т. 2. Гл. 9. Первая любовь... Ч. 1

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ. ХАТТОН, ЭСКОТТ И ВЕЧЕРНИЕ НОВОСТИ

Как любовь приходит к мужчине? Все авторы романов сходятся во мнении, что любовь приходит как богиня в ослепительном свете, или в восторге от музыки, или в очаровании пейзажа, но всегда увенчанная, всегда победоносная.

Моя история проста, без прикрас. Любовь настигла меня в те первые месяцы в Лондоне самым банальным образом. И все же я готов поклясться вместе с Шекспиром, что моя любовь «...была так же прекрасна, как и любая другая, которую она опровергла ложным сравнением».

Я зарабатывал пять или шесть фунтов в неделю и спокойно жил в Блумсбери рядом с Британским музеем. Мне довелось навестить одного человека в пансионе, расположенном в том же районе. Неопрятная горничная провела меня в гостиную на первом этаже и сказала, что хозяин скоро спустится.

Вскоре в гостиную вошла девушка и тоже попросила подождать. Она подошла к окну и встала рядом со мной. Каждая деталь ее внешности в ярком свете запечатлелась в моей памяти, даже оттенки ее синего платья. Роста девушка была около пяти футов пяти дюймов. Походкой она напомнила мне баскских и испанских девушек, которых я видел во время своих путешествий — она скорее плавала, чем ходила. Как я выяснил относительно испанок, такая походка вырабатывалась посредством коротких ровных шажков от бедер. Ее глаза встретились с моими, но она их тут же отвела в сторону. Продолговатые карие глаза, широкий лоб, довольно круглое лицо, красивые губы, твердый, хотя и маленький подбородок.

«Прелестная девушка, — решил я, — да еще с густыми каштановыми волосами, украшенными золотыми прядями».

Незнакомка была хорошо, но скромно одета. Очевидно, это гувернантка. И я решил поболтать с нею.

— Ожидание утомляет, — начал я с улыбкой.

— Это зависит от того, где и с кем, — ответила она с легким кокетством, но без следа иноземного акцента.

— Вы англичанка? — спросил я.

— Наполовину американка, наполовину англичанка, — ответила она.

Улыбка очаровательно осветила ее лицо. Это было похоже на то, как если бы она вышла из закрытой комнаты на солнечный свет.

— Мой случай, — воскликнул я, — только вместо английского вам еще придется говорить по-валлийски.

— Странно, — ответила она, откровенно рассмеявшись. — Если сравнивать со мною, вам пришлось бы сказать, что вы наполовину ирландец.

— Давайте будем придерживаться наших американских половинок, — сказал я. — Тогда не будет ничего странного в том, что я представлюсь сам. Я Фрэнк Гаррис и пытаюсь здесь, в Лондоне, стать писателем.

— А меня зовут Лора Клэптон.

Еще несколько вопросов, и через пять минут я узнал, что она живет с отцом и матерью на Гауэр-стрит. Ее отец был биржевым маклером, и я мог позвонить к ними в любой день.

Я посетил Клэптонов на следующий же день. Мы поболтали с Лорой, и я, в частности, рассказал о своей работе в «Двухнедельнике» и «Зрителе», главным образом благодаря знанию различных стран и языков.

— Я тоже знаю несколько иностранных языков, — сказала мисс Лора.

Я был просто в восторге, обнаружив, что она без акцента говорит на немецком, французском, итальянском и испанском, так же хорошо, как и на английском. Ее знание языков было великолепным.

— В каждой стране мы с матерью жили по два года, — объяснила девушка.

На завтра я был представлен маленькой круглолицей матери — ваньке-встаньке. «Очень некрасивая, — подумал я, — курносая, с маленькими серо-голубыми поросячьими глазками». Несмотря на лицо и фигуру, маленькая толстая женщина выглядела достойно, или, скорее, властно, причем сквозь ее властность то и дело проскальзывала вспыльчивость. Когда спустя несколько лет мне довелось побывать на аудиенции у королевы Виктории, она чем-то напомнила мне миссис Клэптон.

Вечером пришел мистер Клэптон. И сразу стало понятно, от кого унаследовала очарование его дочь. Клэптон был красивым ирландцем ростом около пяти футов одиннадцати дюймов, дородный, с седеющими волосами. Все его черты были превосходны, карие глаза великолепны. Он оказался человеком добродушным и общительным. Не удивительно, что в приехавшего из американского Мемфиса (штат Теннесси) парня двадцатипятилетняя дочь сенатора влюбилась с первого взгляда. Но мистер Клэптон оказался гулякой, и гордая южанка не простила его, даже заставила свою единственную дочь встать на ее сторону, однако на публике семья изображала взаимную любовь и дружбу. Все это я уловил в первый же вечер и сразу проникся симпатией к беззаботному веселому папаше, который привычно придерживался приличий в общении  со своей непривлекательной женой. Делал он это ради старой привязанности и дочери, которую он откровенно обожал. Дочь же несомненно была умна и прекрасна.

Думаю, мамаша невзлюбила меня с первого взгляда. Впрочем, папаша тоже не испытал в отношении меня каких либо положительных чувств.

Во время беседы выяснилось, что мисс Лора мечтала о сцене, выучилась на актрису, и только бесчувственное тщеславие и гордость матери удерживали ее от поступления в какую-нибудь труппу.

Естественно, я пригласил Клэптонов в театр, купил билеты и вскоре сблизился со всем семейством.

Примерно через месяц мистер Клэптон захотел провести Рождество в Брайтоне. Я был этому только рад, поскольку Брайтон был мне отлично знаком.

Остановились мы в отеле «Альбион». По утрам все ходили гулять, но толстая мамаша быстро утомлялась и предпочитала вернуться в отель в сопровождении мужа. Мы с Лорой оставались наедине.

Два случая, которые я помню из тех дней.

Я вложил немного риторики в статью для «Зрителя» о Хендрике Консьянсе1, бельгийском писателе, и прочитал ее мисс Клэптон.
___________________________
1 Хендрик Консьянс (1812—1883) — фламандский бельгийский писатель, прозванный «Человеком, научившим свой народ читать». Его самой известной книгой является «Лев Фландрии».


— Ты замечательный чтец, — сказала она. — И проза твоя прекрасна. Ты станешь великим писателем!

Я покачал головой.

— Возможно, я неплохой оратор.

В свой литературный талант я не верил. Зато не сомневался, что смогу стать отличным оратором, и, естественно, поделился с девушкой своими амбициями. Она встала. Я тоже поднялся и сунул газету в карман, а затем громко повторил последние слова статьи. Ее глаза были на одном уровне с моими, и полагаю, что страсть в моем голосе тронула ее, потому что глаза девушки отдались мне. В следующее мгновение мои руки обняли ее, а губы прижались к ее губам.

Она поцеловала меня естественно, без стеснения или сдержанности. Я не мог не думать про себя: «Она часто раскрывала свои губы; она слишком хороша собой, чтобы ее не соблазняли!» Эта мысль придала мне смелости.

— Какая ты красивая, — сказал я, обнимая ее за талию.

Она улыбнулась, но немного отстранилась.

— Ты льстец!

— Нет, нет, — продолжал я, — ни капли лести. Я серьезен и говорю чистую правду. Твоя фигура прекрасна. Я люблю и восхищаюсь маленькой грудью, я восхищаюсь и люблю твои большие бедра.

И я снова обнял ее.

— Ах, как красиво ты говоришь, — немного растерялась она, — любовь и истина всегда идут рука об руку, не так ли?

— Всегда, — согласился я.

И тут ее острый слух уловил чьи-то приближавшиеся шаги. Она попыталась отстраниться от меня, но я был настолько возбужден, что попытался удержать Лору. Она вывернулась из моих объятий и, надув губки и нахмурив брови, упрекнула меня за дерзость. При этом палец на ее губах предупреждал, а глаза улыбались: на самом деле она вовсе не сердилась. В следующую минуту вошла миссис Клэптон.

Отношения ее отца и матери смущали меня. Я был преисполнен жалостью к бедной девочке. Отец иногда обращался к ней, чтобы помогла оплатить еженедельные счета. Лора обладала мирской мудростью, но и сохранила в себе дух христианской любви к ближнему. Именно такие сложности, о которых я догадывался, расположили девушку ко мне.

В канун Рождества мы снова оказались одни в гостиной. После того первого поцелуя я, естественно, целовал ее всякий раз, когда подворачивалась такая возможность, и под моими поцелуями и ласками ее губы становились горячими. В этот раз она почти сразу же отстранилась.

— Как странно ты целуешься, — сказала она, задумчиво глядя на меня.

Я любил ее за откровенность и, думаю, правильно понял в тот раз: она все еще была девственницей, но вот-вот была готова уступить. Я решил быть достойным ее.

— Лора, дорогая, — сказал я, — хочу поговорить с тобою серьёзно. Я люблю тебя и хочу тебя. Дай мне еще полгода или самое большее год, и я получу стабильную службу в Лондоне и деньги. Я многое сделал за четыре месяца. Через год я буду полным победителем. Дай мне год, и я попрошу тебя выйти за меня замуж!

— Я люблю тебя, — ответила она, — и доверяю тебе. Я подожду, можешь быть уверен.

И мы скрепили свои слова поцелуем. Это была своего рода клятва — настоящая клятва. И поцелуй влюблённых был настоящий, когда при встрече губ сливаются в одно души.

Об остальных днях тех рождественских каникул можно рассказать кратко. Я чувствовал, что Лора не слишком доверяет моим рассказам о блестящем и быстром успехе. Она часто слышала, как подобные надежды воспевал ее отец, и знала, как быстро они исчезают. Я впервые услышал от нее американское выражение «горячий воздух», т.е. наивные грёзы. Откуда ей было знать разницу между игроком и тружеником, чья уверенность в себе основывалась на знании и опыте?

Я решил как можно скорее вернуться в Лондон и до последнего дня с оптимизмом первой любви надеялся остаться с Лорой наедине. Второго января я оплатил счет в отеле, причем был обескуражен затребованной суммой: оказалось, что все дни в Брайтоне мистер Клэптон втихую пил шампанское в своей спальне. Но какое это имело значение? Это было лучшее время в моей жизни, и улыбка на устах Лоры или одобрительный взгляд ее глаз значили для меня больше, чем целое состояние.

Перед прощальным обедом мистер Клэптон пригласил меня немного пройтись на природе. Как только мы остались наедине, он начал с того, что поблагодарил меня за чудесные каникулы.

— Я бы никогда не позволил тебе оплатить полный счет, — начал он, — но мне долго не везло на открытой фондовой бирже, которую я основал в Лондоне. Мой партнер, как я выяснил, сбежал в мое отсутствие и забрал все средства, но мне нужна только небольшая сумма на расходы, тысяча долларов…

Я не дал ему закончить, поскольку, решил избавить его от унизительной просьбы, а потому сказал:

— Я с готовностью ссудил вам такую сумму, если бы она у меня была. Но правда в том, что даже нынешняя поездка оказалась для меня разорительной. Я вынужден досрочно вернуться и приступитт к работе. Занять у кого-нибудь солидные деньги, возможности у меня нет. Я уже сказал Лоре, что мне нужен год для положительного решения финансовых дел. Поверьте, через год я буду богат. Но до этого срока я если не нищий, то однозначно бедный.

Взгляд его был красноречивым, как никогда: великолепные длинные карие глаза сверкали.

— Неважно, — сказал он, — забудьте.

Через десять минут мы вернулись в отель. За оставшиеся часы он сказал мне только несколько общих фраз. Очевидно, мистер Клэптон считал меня недостойным руки его дочери.

В Лондоне я отвез семейство на Гауэр-стрит, но их комнаты не были еще готовы. Мистер Клэптон пошел разбираться с хозяйкой, потом спустился к нам в холл и сказал с притворным негодованием, что хозяйка забыла о его телеграмме, но через пару часов их комнаты будут готовы.

— Гаррис позаботится о тебе, — добавил он, обращаясь к Лоре.

Обтекаемо сказанное о договоренностях с хозяйкой подтвердило мои подозрения относительно безответственности Клэптона и усилило мое сочувствие к девушке. Конечно, я был только рад оказаться полезным. Для начала я отвез дам к себе, у меня же сгрузили багаж. Мои комнаты были всегда готовы — прибраны, подметены. Однако пришло время пить чай, и я проводил женщин в «Кеттнерс» — отличный богемный ресторан.

Комнаты их были готовы только к одиннадцати вечера. Я проводил миссис и мисс Клэптон домой, в коридоре получил долгий поцелуй от Лоры и в великолепном настроении вернулся к себе.