По вере вашей

Иногда в обыденную жизнь приходит нечто неведомое, необъяснимое и странное. Лёгким касанием опрокидывает заведённый порядок вещей, словно проверяет его на прочность: сможет вернуть равновесие или нет? На первых порах обыденность старается не замечать странности, а потом…

*

Осенью в старый город пришла смута. Невеликая, как и сам городок. Две незыблемые твердыни "Хромой индюк" и "Одинокая карамель" объявили друг другу, пока ещё скрытую, войну. Впрочем, война – слишком громкое слово. Пожалуй, даже неуместное. Правдивей и точней сказать так: завсегдатаи заведений питали друг к другу стойкую неприязнь. Хотя, казалось бы, им-то чего делить? «Индюк» - добротная харчевня. Да, именно так. Харчевня. Здесь в любое время дня, начиная с раннего утра и до поздней ночи, подают простые блюда: хлеб, овощи, мясо - тем, кто побогаче. Лёгкие постные похлёбки, недорогие супы – тем, кто победнее.  Всё на удивление сытное, независимо от цены, на любую плотность наполнения кошелька, на худой конец, кармана. А «Карамель» – это кофейня для состоятельных. Там приветливые официанты, кофе на любой вкус и сладости. В крайнем случае, напитки покрепче, исключительно в качестве добавки в кофе. В заведении строгий регламент и ритуал. Утром вам не подадут дорогое и сложное в приготовлении пирожное (кондитер только начал над ним колдовать). Вечером же, напротив, не взять к ароматной чашечке что-нибудь эдакое - моветон. Кроме того, вы просто обязаны при каждом вечернем посещении оставлять официанту щедрые чаевые. Утром те же чаевые примут за оскорбление. Утро – время пробуждения и почти благотворительности. Цены вдвое ниже против вечерних. Вечер – время отдыха, расслабления и откровенного грабежа. И это ещё не всё. Если утром вы можете влететь или ввалиться в Карамель в чём попало, то вечером, вас такого красивого, швейцар и на порог не пустит. Извольте быть одетым изысканно и элегантно. Да, «Карамель» не ресторан, но здесь так принято. Или соответствуйте, или идите мимо.

Логично предположить, что при таких порядках «Карамель» быстро разорится. Тем более, что расстояние между двумя заведениями - площадь перейти. В самом деле, кому охота переплачивать за вечерний кофе (его, кстати, можно купить и в «Индюке»), и следовать дурацким правилам внутреннего этикета? Ан, нет. Ставка на состоятельных оправдывает себя на все сто. Завсегдатаям «Карамели» доставляет особое извращённое удовольствие в один и тот же день заявиться с утра нищим, нечёсаным, спешащим, раздражённым и одетым кое-как, а вечером появиться в том же месте преображённым, расслабленным и сияющим благополучием. Им нравится ежевечерне ощущать себя фениксом, возрождённым из пепла и готовым сгореть вновь ради нового дня.

Два эти заведения, «Индюк» и «Карамель», настолько разные, что трудно предположить, чтобы одни и те же люди посещали оба. В большинстве случаев это и в самом деле так. Клиенты харчевни вряд ли пойдут в кофейню – дорого и неуютно для простого человека. Карамелисты никогда не опустятся до посещения индюшатни, как презрительно привыкли именовать между собой здание напротив. Так и было до того первого осеннего дня, когда в городе появился Эмэс - мастер снов. Этот странный человек – человек ли, большой вопрос – неожиданно возник на пороге харчевни, и первое, что сделал, хорошенько огляделся.

От его взгляда не ускользнули ни белые колпаки поваров, ни разнообразие блюд, ни озабоченное, а в некоторых случаях подавленное выражение лиц посетителей. Он заказал кусок свинины на косточке, фасолевый салат и зимний чай. Расплатился, и с комфортом устроился в дальнем углу зала за столиком у окна.
Деревья за стеклом стояли ещё зелёные, только кое-где в кронах, словно ранняя седина в шевелюре, поблёскивали первые жёлтые листья. Эмэс не спешил. Он ел неторопливо, с удовольствием, как человек не голодный, а коротающий время. Вскоре, к нему подсел очередной посетитель в поношенном сером свитере. Неспешность чужака вызывала в завсегдатае раздражение, которое он не мог, да и не старался скрыть.

Когда Эмэс аккуратно положил на край тарелки обглоданную косточку, его сосед проворчал себе под нос, что-то вроде "куда спешить бездельникам", на что Эмэс меланхолично заметил:

– А куда вам торопиться? Или может быть вы сердитесь, что я занял ваше место?
– Да, ты занял моё место! – с вызовом ответил завсегдатай. В душе он надеялся, что чужак, нарвавшись на грубость, оскорбится и побыстрей уберётся из-за стола. Но не на того напал.

Эмэс лениво поковырял вилкой салат.

– Ясно. Вы плохо провели ночь. Вам приснился под утро скучный или дурной сон, вы встали не с той ноги и весь день пошёл наперекосяк. Всё валится из рук. Вы ищите на ком выместить плохое настроение, раздражаетесь, ворчите, только без толку. Знаете, я могу вам помочь.
– Это чем же? Погорбатишься за меня на складе или выплатишь кредит?
– Другими словами, сделаю вашу работу или исполню ваши обязательства? Нет, я перестану себя уважать, если сотворю что-либо подобное. Но я могу за умеренную плату прислать вам под утро сон, после которого вы за день горы свернёте и будете счастливы.

Завсегдатай хмыкнул в ответ.

– Не пытайся здесь втюхивать кому-нибудь дурь. Угодишь за решётку быстрее, чем поймёшь кто тебя сдал полиции. Сюда ходят законопослушные граждане.
– Я не собираюсь никому ничего втюхивать. Тем более противозаконно. Одна монета из ваших рук и вам приснится женщина вашей мечты. Или, что вы пожелаете. Всего-то. Что здесь противозаконного?

Завсегдатай неожиданно раззадорился:

– Так просто? Я дам тебе монету и за три фирки* мне приснится готовая на всё богачка? И не нужно будет курить вонючую гадость, глотать таблетки, нюхать порошки, ничего такого?
– Абсолютно.
– Да ты волшебник!
– Нет, до волшебника мне далеко. Но ремесленник я неплохой. Можно даже сказать мастер. Мастер сновидений.
– Хм. А почему тогда мало просишь? – С ехидцей спросил завсегдатай.

– Я не мало прошу. Я предлагаю попробовать. Протестировать услугу. Если вам понравится, хоть всю ночь любуйтесь на даму сердца. Правда стоить это будет дороже.
– Ладно, посмотрим какой ты мастер превращать сказки в быль. Басни сочинять мастак. А как насчёт взаправду показать чудо? – Завсегдатай полез в карман и выложил на стол пятак. – Слабо?

Эмэс отхлебнул чая, взял монету, повертел между пальцами и широко улыбнулся:

– Что ж, пять минут, так пять минут. Встретимся завтра в это же время на этом месте. Посмотрим, кто выиграет в нашем маленьком споре.

Надо ли говорить, что на следующий день они встретились снова и Эмэс заполучил монетку номиналом повыше? Прошла пара недель и его заработок поднялся до купюр, а круг клиентов расширился. Никто не мог понять, как продажа снов работает, но работало же! Первую монетку всегда отдавали из любопытства или желания разоблачить мошенника. Но мошенничества то и не было. Каждый видел во сне то, что хотел увидеть. Удивление, недоумение, неверие, вера в совпадение – такова была первая реакция. Во второй раз искреннее изумлялись: не может быть! А после третьего уже мало кто мог остановиться. Не важно и не интересно становилось как это работает. Хотелось поскорей посмотреть новый чудесный сон. И ведь всё просто - плати деньги, даже не слишком большие, и смотри. И никаких тебе ломок и проблем с законом. Всё по-честному.

Вот только Эмэс начал захаживать не только в харчевню, но и в кофейню. В тот день, когда его выбор падал на кофейню, охотники до заказных снов из харчевни оставались ни с чем. А когда он приходил в харчевню, из-за несбывшихся ожиданий грустили в кофейне. Спустя два месяца завсегдатаи обоих заведений начали тихо ненавидеть друг друга, и только те, кто был вхож в оба дома, не видели проблемы в создавшейся ситуации. В самом деле, что за беда? Перейди через площадь, открой другую дверь и вот тебе Эмэс собственной персоной.

Мало кто из пристрастившихся к заказным снам на самом деле осознавал масштаб бедствия. А это была самая настоящая беда. Петля, кабала, удавка, как хочешь назови, не ошибёшься. Ведь когда дни проходят в ожидании снов, а сны становятся целью, истинная, настоящая, живая жизнь проходит мимо непоправимо и безвозвратно. Эмэс не был стяжателем и шкуродёром. Он честно выполнял свою работу за умеренную плату, но именно доступность услуги и привязывала намертво. Разумеется, о торговле снами заговорили в городе. Полиция заинтересовалась, но что могла предъявить? Разве только уклонение от уплаты налогов. Никто ничего насильно не навязывает и никакого вреда здоровью нет. Есть добровольное согласие. Не хочешь – на бери. А по факту выходит пироженка для толстушки. Для фигуры есть вредно, да отказаться нет сил. Эх, не пробовать бы того пироженка никогда, да кто ж знал, что окажется так вкусно и сладко, что отказаться сил нет.

Вот и студент попался, как и прочие простофили, на крючок любопытства. Умник, отличник, гордость отца, щёголь с длинным красным шарфом, обмотанным вокруг шеи, он подсел к Эмэсу в Карамели.

Стояла середина октября. На улице моросил нудный дождь. Ветер вовсю трепал охряно-жёлтые чубы клёнов, рвал зонты из рук редких прохожих и швырял пригоршни капель в стёкла. Хозяин кофейни первый раз в сезоне разжёг камин, на столы поставили свечи. Скрипач объявил, что сожалеет, но вынужден провести вечер в миноре. Душа едина с природой и просит слёз. Публика отнеслась с пониманием и приготовилась грустить.


– Добрый вечер! Это правда, что вы продаёте сны? – Немного стесняясь, просил студент.
– Да. – Эмэс не совсем был расположен говорить о деле. Он думал о своём, слушая скрипку.
– А не могли бы вы продать мне один сон?
– Какой?

Студент задумался. Он не продумал заранее, что конкретно хотел бы увидеть. Эмэс не торопил.

– Я могу посмотреть столицу? Площадь перед королевским дворцом, и сам дворец, и…закрытый для посещения сад. Летний. Это не слишком много и трудно?
– Нет. А как долго вы намерены всё это обозревать?
– Чтобы рассмотреть хорошенько. Можно до утра?
– Три тысячи и вся королевская резиденция, вместе с дворцовой площадью к вашим услугам. Пока солнце не заглянет в окно.
– Да, да, конечно, пожалуйста. – Студент, смущаясь, подал Эмэсу новенькую, хрустящую купюру, а тот её принял.
– Ну, что ж, до утра, так до утра.


В следующий раз студенту, начитавшемуся умных книжек, вздумалось во сне полетать. Посмотреть какие-то немыслимые потусторонние города и страны. Потом загорелось потрогать руками творения облачных архитекторов, полюбоваться звёздами иных галактик. Дальше – больше. Он мечтал парить над сумбурными видениями безумцев, или скользить в океанских глубинах путями величественных скатов и акул. Спускаться в жерла вулканов, любоваться красотами ещё не открытых пещер, следовать за извивами подземных ходов и рек. Исследовать космос и микромир, кружить у вершин и пропастей. Чувствовать безграничную свободу перемещения за полётом мысли. Словом, хотелось много чего. Все его мечты Эмэс воплощал в изменчивые картины точно и красиво. Впрочем, как и для всех остальных. Не в деньгах была проблема и не в новых фантазиях. Чего-чего, а фантазий студенту всегда хватало. Проблемой стало пробиться к Эмэсу. Сделалось практически невозможно застать его одного. Не успеешь глазом моргнуть, место рядом с мастером уже занято, а значит, опять кто-то другой сможет осуществить во сне свои желания. Кто-то, но не он, потому что Эмэс не разменивался на слишком многих.
«А, чтоб вам всем!» – Негодовал студент, когда опаздывал заключить сделку.

В такие дни ему казалось, что душа рассыпается на мелкие калейдоскопные обрывки купленных снов. Бьётся птицей в сонной петле и страшится из неё вырваться. Он ощущал в себе двойственность, невыносимое напряжение. Казалось, ум и сердце работают на разрыв. Но страшен был не разрыв – утрата целостности.

 Накануне декабря, когда резко похолодало и в воздухе промелькнули первые белые мухи, приятель в кофейне сказал студенту, что от него прежнего осталась одна оболочка. Так и выразился - оболочка. «Ещё немного и ты совсем сгинешь. Такое ощущение, что сны вытравливают тебя изнутри».

«Если бы! – С горечью подумал студент, зажав между ладоней чашку, и наблюдая из окна за полетом редких снежинок. Они недолго кружились на ветру, опускались на землю и таяли в лужицах под ногами прохожих. – Снег, тая, получает свободу воды; вода, испаряясь, свободу пара. А мне вернуть бы свободу души, свободу воли, которая когда-то, до появления сонного мастера у меня была. Но как тогда мне жить?!». Тут же его мысли перескочили на другое, и он сказал вслух:

– Я теряю себя. Понимаешь, я теряю себя. Это так нелепо, не вовремя и так страшно… – И, после недолгой паузы, – нет, я уже потерял себя. Совсем. Что же мне теперь делать?

Вопрос повис в воздухе. Последние слова прозвучали тихо, с едва уловимыми, как следы гвоздики в кофе, нотами отчаяния. Некоторые посетители даже оглянулись посмотреть на говорящего. Репортёр городской газетёнки (дело было утром, когда он мог позволить себе визит в «Карамель»), даже отметил про себя: «Хорошо одет. Молод. Из богатых. Этому-то какого рожна не достаёт? Решил поскулить, чтобы привлечь внимание? Так девиц поблизости вроде не видно. Хлипкая молодёжь пошла. Интересно, дотянет до завтрашнего утра или…»

Позже, когда репортёр, уткнув подбородок в воротник дешёвенького пальто, спешил поскорей добраться до редакции, его осенило. «А что, если бы студент и правда покончил с собой? Бомба бы вышла, а не статья!» – Репортёр пробежал ещё пару кварталов, свернул за угол. – «Если написать обтекаемо… не называя фамилии, ничего такого. Да, главное, чтобы проверить нельзя было. В этом вся фишка. Чей это мог быть отпрыск, так, чтобы выстрелило?»  – Спустя пару минут, толкая плечом обшарпанную входную дверь, он уже знал чьё фото следует поискать в архиве.

Наутро газета вышла с первой полосой: «Повесился сын известного…» и на пол страницы портрет банкира, который разорился полгода как, и укатил в неизвестном направлении. Или тоже повесился? А, неважно. Этим теперь никого не удивишь. Сплошь и рядом, что ни день, или новый банкрот, или суицидник. Публике есть о чём поговорить, гонорар получен, а истина… да кто ж её искать-то будет? Кому она сдалась?

Однако, история со статьёй получила неожиданное продолжение.

Вечером в Индюке за столик к Эмэсу подсел неприятный, похожий на крысу тип. Не то местный бандит, не то полицейский в штатском. В его появлении не было ничего удивительного. По доброй воле или по долгу службы, он так же плотно сидел на сонном допинге, как и студент, и ровно так же не всегда успевал пробиться в число везунчиков. Последние две недели крысу фатально не везло. Он уж было отчаялся, но сегодня успел и решил разобраться с проблемой раз и навсегда.

– Слушай, Эмес, я тут узнал, тебя собираются упрятать за решётку.

Эмэс с любопытством глянул на неопрятного серого типа и продолжил разрезать ароматную котлету.
– Да, ну! Это за что же интересно? – После небольшой паузы спросил мастер и отправил в рот первый кусок.
– За подпольную торговлю, неуплату налогов, доведение до самоубийства, использование запрещённых приёмов.

Первые три обвинения Эмэс проигнорировал, а на последнее откликнулся:

– Это каких же?
– Гипноза, например.
– Забавно. Ты хоть сам веришь в ту чушь, которую несёшь?
– Это не чушь, это истина. Иначе как объяснить исполнение заказных снов?
– Силой желания и верой, например.
– Не смеши. Ни один человек в здравом уме не поверит в исполнение сна по заказу, пока ты не провернёшь с ним пару раз свой фокус.
– И как же, по-твоему, я проворачиваю свои фокусы? – Эмэс отложил вилку и пригубил бордовый сок из высокого круглого стакана. 
– Устанавливаешь контакт через вещь, а потом внушаешь, что нужно.
– Дааа, крутая каша у тебя в голове.  По-твоему выходит, я сверхчеловек. А если всё гораздо проще?
– Это как же? – серый подался вперёд.
– Не я творю маленькое чудо, а человек сам себе его организует. Хочет увидеть, скажем, море, верит, что это возможно, вот и видит. Побывать на море во сне проще, чем добраться до него наяву. Разве нет?
– Нет конечно!
– Если чего-то по-настоящему хочешь, поверишь в самый призрачный шанс и ухватишься за него вопреки здравому смыслу. А вера творит чудеса. Слышал такое выражение «по вере вашей, да будет вам»?
– Вера не возникает на пустом месте.
– Это точно. Искру веры высекает огниво желания, и чем глубже желание упрятано, тем сильнее возгорится.
Серый начал терять терпение. Разговор явно пошёл не по его плану:
– Да что ты мне мозги пудришь!
– Нельзя запудрить то, чего нет. – Эмэс широко улыбнулся, чем окончательно вывел серого из себя.
– Слушай, ты, мастер взлома чужих душ, давай договариваться по-хорошему. С этой минуты ты работаешь на меня или…
– Или что?
– Сдохнешь. Это ты виноват в смерти студента. Ты довёл его до петли. Ты держишь в силках зависимости уйму людей. Но с этого дня, с этой самой минуты ты или работаешь только на меня, или я поставлю на твоей жизни жирную точку.
Эмэс остался невозмутим.
– А ты господь бог, с полномочиями судить и миловать?
– Хватит трепаться. Ты работаешь на меня или нет? – В руке похожего на крысу появился пистолет.
Эмэс посмотрел в наставленное на него чёрное злое дуло, сказал «нет» и начал подниматься из-за стола. Но не успел. Прозвучал выстрел, за ним ещё один, и ещё. Эмэс качнулся, потерял равновесие и рухнул на прежнее место, нелепо раскинув руки поверх низкой диванной спинки. На несколько секунд привычный гул в зале стих. Посетители и обслуга замерли, пытаясь преодолеть первый шок, и сообразить, как реагировать дальше. Крыс вскочил и выбежал вон, а зал взорвался гвалтом голосов.
– Ублюдок!
– Совсем ошалели, уже стрелять начали! Скоро убьют ни за что.
– Уже убили!
– Врача, скорее зовите врача!
Кто-то тут же поднялся и двинулся к выходу. Несколько человек подскочили к застывшему на месте мастеру. Хотели помочь, но остановились в нерешительности, поскольку не знали, что делать. Ранения пришлись в грудь, одежда набухала кровью. Дама, сидевшая за соседним столиком, зажала рукой рот и кинулась к двери, забыв сумочку на сидении короткого диванчика. Выбежавший на звуки выстрелов администратор, замер ненадолго, потом взял себя в руки и распорядился устранить бардак. Чтобы не нервировать посетителей, кухонные рабочие быстро утащили бесчувственное тело Эмэса в подсобку.

Спешно вызванный врач засвидетельствовал смерть раненого и вызвал полицию.

Полицейские осмотрели место происшествия, составили протокол, вынесли тело с чёрного хода и увезли в неизвестном направлении.

Едва они отбыли, в общий зал явились две уборщицы и принялись протирать спинку, сиденье, низ диванчика, на котором погиб Эмэс. Работала шла слаженно и быстро, подошла очередь крепких и основательных ножек стола. Когда и они были приведены в порядок, взгляды работниц сошлись на ярко алых каплях на полу. Не успели в головах пронестись мысли, кому придётся убирать последнюю кровь, как брызги задрожали, собрались в шарики подобно ртути, притянулись друг к другу, слились воедино и исчезли.
Женщины в синих косынках вздрогнули, их взгляды встретились.
"Ты видела?" - спросила одна пара глаз. - "Да. Но так не бывает", - ответила другая. - "Нам никто не поверит" - прочиталось в обеих.
- Ну, вроде всё, - сказала та, что помоложе, изо всех сил стиснув в руке свежевыжатую тряпку.
Её напарница окинула взглядом уже убранный официантом стол и близко стоящую мебель. 
- Похоже на то.
Затем они подхватили ведра с мутной водой и поспешили скрыться за дверьми служебного хода.


Но ещё до уборки, даже до прихода полиции, в «Карамели» узнали, что в «Индюке» убили Эмэса. Новость повергла карамелистов в шок и глубокое уныние. У всех в головах вертелась одна и та же мысль: «Если бы он пришёл сюда, с ним бы этого не случилось».

Ночью харчевню спалили. Бледный пасмурный рассвет застал лишь тлеющие головешки, да недоумённо озадаченные физиономии горожан. Местные паникёры ожидали, что вслед за «Индюком» сгорит и «Карамель», но этого, к счастью, не случилось, и спустя пару суток многие окончательно успокоились. Но не все. Ещё с неделю почтенные и не очень обитатели городка судачили о неясной судьбе мастера снов, а потом потеряли к теме интерес. Что стало с останками, где они погребены, и погребены ли вообще? А может врач ошибся и Эмэс всё же остался жив, только власти это скрывают? Кто устроил поджог? Была ли это месть карамелистов за смерть мастера, или пожар – случайность? Все эти вопросы так и остались без ответа. Во всяком случае, если ответы и были, их не посчитали нужным довести до сведения кого бы то ни было. Между тем в дальнем конце городского кладбища, словно сама по себе, появилась свежая безымянная могила, но об этом тоже не кричали на углах и не вешали объявлений.

Произошло и ещё кое-что, о чём в городке не узнала ни одна живая душа.

На третьи сутки после пожара, в глубоких вечерних сумерках у безымянной могилы появилась худощавая фигура в светлом плаще, с красным шарфом на шее. Это был студент. Он стоял у скорбного холмика, опираясь на черенок лопаты, и дрожал на промозглом осеннем ветру. Потом решился, взялся за лопату поудобней, но в леске неподалёку закричала птица, и что-то мелькнуло между стволов. Студент замер, а потом принял прежний вид, отказавшись от своего намерения. И всё же сразу уйти он не смог. Постоял ещё немного, вздохнул, а после заговорил.

– Прости, Эмэс. Прости, что тревожу твой покой. Но мне так нужно с тобой поговорить. Я ведь так и не успел сказать тебе спасибо. А если бы не ты, я никогда не пережил бы столько всего и не узнал бы столько о себе. Не летал над облаками, не увидел кипящей лавы, не стоял на величайших вершинах, не смеялся в сердце песчаной бури. Не понял бы, что на самом деле я трус. Я никогда не решился бы в жизни на то, на что решался во сне. Никогда не увидел столько красот, и не испытал такого восторга. Я помню, как ты говорил тому типу, вы не видели меня, а я сидел неподалеку и всё слышал, что спасает вера и по вере да будет вам. И вот я прошу, сделай милость, приди ко мне во сне. Поговори со мной. Мне не с кем больше поговорить, никто меня не поймёт. А я запутался и не знаю, как жить дальше. Я потерял себя и не знаю на что решиться. Не могу больше жить той серой однообразностью, которой не замечал до твоих снов. И боюсь бросить проклятую учёбу и расстроить отца, но знаю, чувствую, если оставлю всё как есть, проживу не свою жизнь. Тусклую, унылую, жалкую. Помоги мне, пожалуйста. Поговори со мной. Знаю, мне нужно было просить совета, пока ты был жив, а я не решился. Но, ты же сам сказал: по вере вашей.

Студент замолчал. Достал из кармана редкую коллекционную монету.

– Извини, что пришёл с лопатой. Хотел вложить монету тебе в руки, но… пусть уж так.

С этими словами, он немного разворошил землю на могиле, положил монету и присыпал её землёй. Постоял ещё немного, вздохнул, развернулся и медленно поплёлся прочь.

Когда поникшая фигура скрылась из виду, ветер улёгся, потеплело, ущербный осколок луны показался из-за туч. Из леска вышел человек – человек ли? – поворошил землю и достал перепачканный землёй клугляш. Бережно обтёр, повертел между пальцами, аккуратно положил на руку. На миг серебро осветило ладонь со странно переплетёнными линиями, блеснуло, и пропало в сжатом кулаке.

– Говоришь, по вере вашей? Что ж, до утра, так до утра.


Наутро выпал первый снег. Слегка припорошил крыши и улицы, но уже к полудню растаял. Неведомое никогда не оставляет следов. Разве только в памяти.



* три фирки* - три копейки