Деревянные пули. Елена Лисичкина

Глава двенадцатая
Елена Лисичкина

  Стоило обозу с хлебом выехать за околицу, Илья Гулевич приказал Кучерявому пристроить по домам пятерых китайцев. Только эту идею не дано было осуществить. Зажиточные крестьяне уже знали о красных китайцах и отказывались от этих работников. Илья односельчан не осуждал, понимал, они в первую очередь беспокоятся о безопасности своих семей. Поэтому интернационалистов решили оставить в восьми километрах от деревни, в так называемой землянке Гудима, для заготовки леса.
  Гулевич снова посетил костёл, где собралось большинство жителей деревни, чтобы обсудить происходящие события в Серебрянской волости. 
 - Надо будет на следующую зиму, - объяснял Илья близким родственникам, - заготовить дровишек родителям. Времена смутные… Запас не будет лишним.
 - Так японцы запретили валить лес, - воскликнул один из мужиков.
 - Вам запретили? Ай! Ай! Выходит, вам валить лес нельзя, - посочувствовал односельчанам юноша, - а мне можно, я на эту работу имею специальный мандат.
   Когда Илья выходил из религиозного храма, его остановила молодая женщина с девочкой на руках. Это была вдова, тоже из рода Гулевичей, у которой муж погиб на лесоповале.
  - Илья, не забудь про меня. Во дворе ни полена дров, забор разбираю, - запричитала свояченица.
  - В первую очередь подвезём, - пообещал он.
  Опустив девчонку на землю, вдова схватила Илью за рукав тулупа.
  - Ну?.. Говори, что стряслось?
  - У меня нет денег, - проговорила женщина, продолжая крепко держать рукав.
  - Подвезём в долг.
  - Может, договоримся… Я молодая и не страшная…
  Илья попытался освободить руку. Только эта попытка была напрасной.
  - Отработаешь на посевной, - решил юноша.
  - Отработаю, ей-богу, отработаю, - отпустив рукав тулупа, пообещала она. И подняв на руки дочку, добавила:
  - Если решишься, заходи, всегда буду рада.
 
 К вечеру от деревенских жителей поступили заказы на колотые дрова. Кто-то рассчитывался деньгами, кто-то продуктами, кто-то фуражом. Вопрос о содержании рабочих отпал. Илья выполнил просьбу молодой вдовы. Ей подвезли дрова, и сразу же появились ходоки с просьбой запастись дровишками в долг. Гулевич был вынужден им отказать. Поскольку перед китайцами была поставлена ещё одна задача: выкопать под нарами в землянке тайник для оружия. Организовал эту работу даур Ли-Чонг. От рогачёвских повстанцев этот тайник решили держать в секрете. Поэтому, не понимая происходящего, в деревне появились жители, недовольные деятельностью красных. Кто-то сразу же распустил сплетни о тайных взаимоотношениях вдовы с Ильёй. Из дома в дом поползли слухи.
  - Что, загулял? – спросил Степан.
  - С кем? – вопросом на вопрос ответил Илья.
  - Понятно с кем. Что, за спасибо вдовушке дрова подвезли?
 Илья ничего объяснять младшему братишке не стал, но о сложившейся щекотливой ситуации поделился с Ли. Выслушав товарища, тот предложил:
  - Лесорубов и раненых необходимо кормить горячим, срочно нужен кашевар.   
  - А если женщина просчитает количество едоков?
  - Решит, что и мы на довольствии, или кормим квартирантов молоканина. Вообще-то для нашего спокойствия и охраны села необходимо вооружить десяток бойцов.
  Сказано - сделано. Утром следующего дня Чонг нанял в работники одинокую женщину, предоставив возможность вдове отработать долг. В этот же день на бойцов Кучерявого была возложена задача контролировать все дороги, ведущие в деревню. В случае приближения вооружённых людей сигнализировать односельчанам. Ведь в Рогачёвке бойко продолжалась закупка фуража и зерна. За Гулевичами продали излишки Липские, Шкуропатские, Кобчинские, Смыковские, Рукманы и даже Тимофей Карлович. Потянулись повозки и из соседних деревень: Костюковки, Серебрянки, Рождественки. Теперь всё свозилось на заимку под охрану Василия и двух его помощников. Сплетники в деревне притихли.
       
   Через два дня китайцы доложили о готовности тайника. Товарищи - Гулевич и Чонг - приехали к землянке Гудима принимать работу.
  Яма напоминала широкий колодец, только сруб был изготовлен из сырой лиственницы. Верх закрывался горбылём, засыпался и мульчировался песком. Затем над тайником собирались нары. Следов от строительных работ вокруг землянки видно не было. Вынутый грунт работники увезли под склон к реке и сверху засыпали снегом, поверх завезённого снега громоздилась высокая куча сучков. Даже они, знавшие о существовании тайника, не смогли увидеть что-то из следов выполненной работы.
  - Ай да молодцы! Ай да сукины дети! Это же надо, так добротно построили!
  - Сделано на совесть, - согласился с другом Ли.   
  Поскольку молодые люди выполненной работой остались довольны, китайцев стали кормить горячими обедами. 

   На следующий день в десять часов утра в Рогачёвку со стороны Рождественки ворвался конный отряд. Они двигались уверенно, не опасаясь нападения с противоборствующей стороны. Было ясно, они точно знали сложившуюся на данное время обстановку в деревне (постарался Кучерявый). У зернового двора мельницы конница разделилась на мелкие отряды. Первый отряд двинулся в сторону Костюковки и блокировал эту дорогу в местечке Ржавого ключа. Второй - в район ручья на Лесной дороге, прикрыв Рогачёвку со стороны Серебрянки. Третий перекрыл дорогу на Дубовку. Здесь даже между двух сопок установили пулемёт.
  Хромой мужичок в потёртом залатанном полушубке вызвал Илью Гулевича за ворота и шепнул: 
  - Тебя вызывает Патрушев.
  - Патрушев?
  - Да, Патрушев.
  - Куда ехать-то необходимо?
  - На погост.
  - Он здесь, в деревне? – удивился Илья.
  - Да, - подтвердил мужчина.
  - Хорошо, подъеду, - пообещал юноша. - Только запрягу лошадь.
  Через полчаса Гулевич в сопровождении даура прибыл на кладбище. Шесть повозок с лошадьми стояли в конце кладбища. У небольшого костра грелись несколько красногвардейцев, одетых в шинели царского времени. С крутого склона трое мужиков по очереди в подзорную трубу рассматривали Рогачёвку. 
  - Кто едет? – выкрикнул из-за сосны ближайший к всадникам часовой.
  - Это мы, Чонг и Гулевич, - ответил даур.
  - Проезжайте. Патрушев ждёт вас.
  Когда молодые люди спешились, один из наблюдателей подошёл к ним.
  - Большое спасибо вам за хлеб.
  - Служим трудовому народу, - вразнобой произнесли юноши.
  - Хорошо служите. Молодцы! А вот мы вынуждены отступать.
  - Что-то случилось? – забеспокоился Илья.
  - Случилось.  Под Павловкой японцы поддали нам.
  - А где основные силы? – вполголоса спросил Чонг.
  - Об этом только леший знает. Вы оба пока остаётесь в Рогачёвке. Усиленно ищите патроны. Каждому бойцу сегодня выдали по два патрона, больше нет.  Как прикажете воевать?
  - Тайник отстроили. Приступили к сбору оружия, - доложил даур.
  - Верю вам, - о чём-то задумавшись, произнёс командир.
  - Пшеницу сейчас заберёте? – поинтересовался Илья.
  - Нет, хлопцы, спрячьте пока. Как раненые?
  - Все живы, - ответил Гулевич, - фельдшер нужен.
  - Будет вам фельдшер. Только примете ещё двух тяжёлых. Отряды мы распустим по домам. Пусть тоже раны подлечат. Убитых похоронят. Вот такие пироги.
  - Нам где вас искать? – спросил Ли.
  - Будете нужны, пришлю гонца. Медика звать Леной, революционерка со стажем, проверенный товарищ. Всё, свободны, - произнёс Патрушев, направляясь к вновь прибывшим всадникам.
  - В Серебрянке японцев нет! Белые вчера ускакали, - выкрикнул один из всадников, оставаясь в седле.
  - Это очень даже хорошо, - проговорил командир, - скачите к обозам. Сообщите, что путь свободен.
  Всадники ускакали в сторону Рождественки. Илья с товарищем - в деревню, к дому отца.
  Через час в деревню потянулись обозы с повстанцами. На некоторых подводах везли убитых. Они лежали по три, а то и по четыре человека вповалку, едва прикрытые соломой. Тяжелораненые лежали по двое. Обмотанные окровавленными бинтами, которые заледенели на морозе, они приводили зевак в удручающее состояние. С легкими ранениями сидели по четыре человека, укутанные тулупами. Пехота шла небольшими колоннами, готовая в любую секунду скинуть с плеча оружие. Только бояться им было некого, поскольку жители Рогачёвки попрятались по домам, при этом заперли ворота и двери на крючки и засовы. Только небольшая группа местной бедноты, сторонники красных, расспрашивала проезжающих про обоз с хлебом. Те благодарили рогачёвцев за хлеб, на другие вопросы отвечали невнятно.
    Навесной мост через реку около часа гудел под копытами лошадей, под весом топающей пехоты. Несколько колонн повстанцев с небольшим интервалом по лесной дороге двинулись в сторону Серебрянки.

   Она приехала в обозе Кузьмы Гулевича. Белобрысая девушка невысокого роста, с высокой грудью, с белыми ресницами и едва заметными бровями. Ни с кем не знакомилась, сразу по прибытии, остановив подводы, принялась командовать. Под её руководством в большой дом повстанцы внесли огромное зеркало. Не обращая внимания на остолбеневшего Антона Гулевича, она скомандовала, чтобы трюмо установили поближе к окну. Следом внесли два тюка ткани, ящик, гружённый чёрными и белыми нитками, цыганскими иголками и металлическими пуговицами. Всё это богатство сложили рядом с сундуком матушки. Только после выгрузки с саней медикаментов и мешков с солью, командир в юбке обратилась к Ли-Чонг:
  - Кто здесь старший?
  Даур жестом руки указал на Антона, добавил:
  - Вот хозяин…
  - Дай чего-нибудь поесть, в животе бурчит, - бесцеремонно произнесла она.
  Мужчина, покачивая головой, взглянул на сыновей.
  Те, трое, выстроились по росту в шеренгу и с интересом рассматривали темпераментную незнакомку.
  - Накорми её, - усмехнувшись, обратился хозяин к старшему сыну, - видно, твоя гостья, - революционерка!
  - Вот и хорошо, - обрадовалась девушка, и, окинув взглядом мужчину, спросила: – Звать как?
  - Дядя Антон…
  - Меня – Лисичкина. Ты можешь звать меня Леной.

  Плотно поев, гостья в малом доме улеглась на топчан спать. Вначале девушке никто не мешал, но пришло время готовить ужин, и хозяйка, стараясь не шуметь посудой, принялась чистить картошку. Только Елена спала чутко, стоило булькнуть очищенному клубню в ведре с водой, - открыла глаза. Вскочив, стремительно направилась к рукомойнику. Умывшись, ни о чём не спрашивая женщину, принялась кухарничать. Стоит заметить, готовила она отменно. А позже помогала молодёжи кормить скотину: свиней, лошадей, овец. Ловко доила коров и поила телят, чем завоевала симпатию у младших сыновей Антона Гулевича. Самое забавное произошло вечером, когда девушка вернулась из полевого госпиталя. Степан угостил её своей хвалёной горилкой, задумав споить. Опьяневшая, с раскрасневшимися щеками, взлохмаченными волосами, она походила на восточнославянскую кикимору. Развязная большевичка яростно спорила с деревенскими парнями о смысле жизни, о равноправии между женщинами и мужчинами, о прекрасном справедливом государстве без эксплуататоров и спекулянтов. 
   Магдалина, узнав от брата, Дорошкевича Димы, о том, что её жених не может выйти за ворота, поскольку его околдовала белобрысая бестия, решилась сама зайти в малый дом к соседям, где неизбалованной крестьянской девушке пришлось услышать своеобразный революционный жаргон, на котором изъяснялись Степан и Елена. Магдалина поначалу бледнела, как больная при виде отточенного скальпеля в руках врачевателя; затем краснела, как поспевающий плод дикого шиповника. Вскоре не стала обращать внимание на пошлые словечки, попыталась вникнуть в смысл спора.   
  - Регулярная армия и грамотные офицеры победят взбунтовавшихся босяков, - утверждал Степан.
  - Вот видел, - сунув под нос юноше фигу, выкрикнула Елена, - богатеев и торгашей кучка, пролетариев и трудового крестьянства тысячи и тысячи. Эксплуататоры и интервенты не победят!
  - Вот увидишь, победят!
  - Не победят!
  - Под Павловкой разбили оборванцев, они с позором бежали. Теперь бунтовщиков переловят, и они попробуют казацких нагаек.
  - Ах! Контра! Оказывается, ты - беляк, - выкрикнула гостья.
  - Нет, он чудак, - произнёс вошедший.
  - Почему? – повернувшись к Илье, спросила Елена.
  - Время за полночь, пора расходиться…
  - Мы только нащупали разногласия, - возразила девушка, - необходимо определить истину!
  - Лисичкина, истину определите завтра! Ты спишь здесь…- и юноша указал подвыпившей партизанке пальцем на топчан.
  - Нет, мы истину определим сегодня, сейчас, - настаивала девушка.
  - А я сказал, завтра!
  - Ладно, - согласилась большевичка, - только винтовку дай.
  - Большевиков всё равно разобьют. Японцы помогут. Вот увидите… - не успокаивался Степан.
   Девка бросилась на парня с кулаками. Только ударить его ей не удалось, Дмитрий Дорошкевич мёртвой хваткой обхватил руки революционерки со спины.
   Илья разозлился на брата, желая сделать ему больно, съязвил:
  - Японцы уже помогли!  Полный эшелон покойников отправили во Владивосток.
  - Красных бандитов? – спросила Магдалина.
  - На кой бес им красные? Своих хоронят.
   Лисичкина сообразила, куда клонит старший Гулевич, выкрикнула:
  - Стреляли и ещё будем стрелять!..
  Степан таращил глаза то на брата, то на большевичку. Деревенская молодёжь притихла.
  - Это правда? – нарушила тишину Магдалина.
  - Я убитых не считала, - произнесла партизанка, - но набили мы их много.
  Все молчали.
  Илья, достав из-за бочки, винтовку, поставил рядом с топчаном. Бросил горсть патронов. Открыв дверь, произнёс:
  - Кыш по местам…
 Вместе с возбуждённой молодёжью вышел на улицу. Увидев, как Степан тискает Магдалину, глубоко вздохнул, сердце защемило.
 - Шурка… Шурка… Где ты? Жива ли?.. - пробормотал он. Непреодолимое беспокойство охватило юношу, всю ночь проворочался, уснул под утро. Снились кошмары.