Манечка
Веселою стайкой слетелись, к моему окну, большие синицы. Зима, однако! Вот и нарезал я пичугам сальца свежего, насыпал пригоршню круп в кормушку - пусть устроят праздник живота (зоба). Наблюдаю за ними, да за хлопьями большими, что с неба валятся. Сам в воспоминания ушел. Такою же зимой, только пять годков назад, приехала к нам, в поселок одна женщина. Хорошая женщина, скромная и тихая. Марией величать. Устроилась, в столовую местную, поваром. Заприметил я ее, потому как вдовцом жил семь лет. Устал я так. Все один и дом на мне. Сын - в городе давно работает, у него - своя семья. Вот, прихожу в столовую, беру обед и наблюдаю, исподволь, за женщиной этой новою: эдакая пышечка румяная, волосы под поварским колпаком, узлом уложены, глаза серые, грустные и огромные. Как глянет - за душу берет. Да не только меня одного. Ухаживают за ней мужики, слова "кидают"скабрезные, в сторону нее. Не выдержал, подошел к мужикам, пригрозил. Они заулыбались пуще прежнего, за меня "взялись". Зато Манечка внимание свое на меня обратила. Посмотрела так, что душа моя потеплела вся внутри. Жена у меня была, рана на сердце незакрытая. Ушла из жизни, по болезни неизлечимой. Намаялся я с ней тогда,
семь лет лежала Светлана, не вставала. Операций кучу перенесла. Надеялись мы на чудо, однако чуда не произошло. Как почувствовала Светлана, что уходить скоро ей, так прямо и посоветовала: "Женись! Ты мужик хороший, тебе - женщина такая же нужна. А мне приснилось, что через много лет, станешь ты счастлив!" Как не убеждал я Светлану, что не желаю более никаких женщин, а выходит по всему, что Манечка - и есть мое счастье. Проводил пышную повариху с работы домой. Руку дала поцеловать, прелестница грустная моя. Вот и спрашиваю у Мани: " А почему ты не улыбнешься никак, тоска у тебя, видно, на душе? "
Отвечает мне сероглазая, да так, что больно в груди у самого стало: - Сыночек мой, солнышко ясное, умер в прошлом году! По-глупому так: Приехал на побывку из военного училища. Ну, я на стол накрываю: дорогой сердцу гость "нагрянул". А хлеба-то и нет в доме. Вызвался сынок Сенечка за хлебом сбегать. И что-то долго нету его. А душа моя не на месте. Чувствую, - случилось что-то. Набралась терпения и жду. Думаю, может отдноклассника повстречал или с девушкой познакомился - вот и задерживается. Вести о Сенечке знакомая принесла. Стоит в дверях и в глаза мне не смотрит. Сама как-то в комок сжалась и говорит: "Парнишка там. "Неотложка" уже приехала, но поздно. Не Сенька ли твой?! Прямо средь дороги, на проезжей части! "
И как схватит меня обеими руками, как обнимет крепко. А у меня ноги и подкосились. Держит она меня и приговаривает: "Тихо, тихо, терпи, моя милая!" Взяла я себя в руки и пошли мы к дороге той. Глядеть боязно мне. Краем глаза вижу простынь белую на асфальте. И под ней что-то. А машины медленно объезжают, как-то сбоку... Дальше плохо я помню. Все было, словно во сне, будто не со мною вовсе. Вот так: чтобы купить хлебушка-то, надо было через дорогу перейти Сенечке моему. И, уж очень он спешил обратно ко мне. Соскучились мы друг за дружкой...
Обнял я Манечку крепко, по голове погладил, глаза поцеловал, заплаканные. А она - прижалась ко мне, как воробушек желторотый, будто защитник я ее. Так и стал я не токмо защитником, но и мужем. Все ладно у нас в семье, сынок мой приезжал, Манечку принял, обрадовался, что не один я теперь. Жили бы так и радовались кожному дню своему. Но пошел я за опятами осенними в лес, а Манечка дома осталась, на хозяйстве. В лесу хорошо было, свежо и по-осеннему ярко. Ничего не предвещало беды. Набрал я опят - полный пакет. Повернул на обратный путь. Тут засмотрелся на лес, поднял глаза вверх и зажмурился от солнышка. А надо было под ноги глядеть! Разодрал веткой упавшей и штанину, и ногу под ней. Кровь хлещет, не останавливается. Я сам, в шоке пребываю. Кое-как перемотал ногу тряпкой, перевязал веревкою, что в кармане куртки оказалась. И похромал домой. Долго лечил ногу. Манечка надо мною, как наседка над ципленком. Но, видно, судьба такая. Помню, что в один момент, гляжу на себя в зеркало - и не узнаю. Там вовсе и не я. Мужик чужой. Улыбается. Галстук повязывает сам себе и песню насвистывает. Думаю: "А где же тогда я сам?! "
А мужик этот двигает руками моими, ногами, головой моею думает. Но мысли - мои и не мои, в тот же момент. "Сейчас я за ухо себя ущипну и
проснусь!" - рассуждаю. Рука не слушает. Что за чудеса?! Живу, как в мужике этом. Он не моложе меня, но работает руководителем. Машина хорошая , квартира трёхкомнатная, "упакованная". А я вспоминаю: " Где моя Манечка? Где моя жизнь?! "
Проходит время. И заметил я, что мужик со мной иногда советоваться начал. Странные вопросы задает, мол, устал один, пора бы семью... А я и так весь измучался в чужом теле, что мог ответить ему?! Но жалко стало мужика, шепчу: "Поезжай в деревню, к матери! Уж сколько лет не был у нее на могилке!"
И поехал он в деревню, в которой я когда-то счастлив был, с Манечкой моей...
Чувствую, подошла моя милая со спины и льнет ко мне. Лицом теплым своим прижалась. И... сырость. Плачет. Бросил я тут синичек наблюдать. Повернулся к ней. обнял крепко-накрепко. Слезы ей руками своими вытер и глаза поцеловал. Она успокоилась. Галстук надевает на меня и повязывает, французским узлом. Глаза огромные, серые и грустные...
Свидетельство о публикации №223120400630