Для семейного прочтения... Повторная публикация

Время пить чай

Марфуша уже давно проснулась. Она все еще лежала на припеке, было тепло и дремота заводила ее новый, девичий сон. Она то  вздрагивала, то улыбалась, то  хмурила свои тонкие бровки.
Потянувшись, свесила ноги с печи, сползла прямо в валенки. Пробежалась по избе, сделав нехитрые дела, и сразу  приступила к новому дню. Обвела Марфа  взглядом переднюю половину избы.   Отметила про себя, что  все сверкает чистотой.  Полы и гладко отесанные бревенчатые стены, и русская печь-кормилица,  стол  и лавки – все  опрятно. В горнице было по-особенному празднично.
Отец,  ждут гостя.

Девушкой она была красивой, с длинными,  как смоль волосами и большими, как два озера весной,  глазами. Скорая на руку.  Видная, трудолюбивая. А  какая плясунья была. После всех работ  отпрашивалась у отца  сходить на «сборную».   Туда отправлялись все парубки и девчата. Гармонь растягивала свои меха, задыхаясь.  Мелодия заставляла избивать ноги. Но  было весело.

Время пить чай  было излюбленным у Марфы.   Она «колдовала» долго  на что, чай получался наваристым, ароматным. Пили его с наслаждением, смаковали, про жизнь говорили. А  сегодня  Агафон, отец семейства, ждет желанного гостя. Дело  важное к нему имеет.

Обняв самовар,  девушка спустила его на лавку  и принялась, что есть мочи начищать его бока. Самовар был толстый, на гнутых ножках, кустарного производства. Передавался он из поколения в поколение. Думала  неведомо, о чем Марфуша, улыбаясь своим мыслям. Теплый и душевный покой захватил ее всю. Сделав несколько смешных пируэтов у стола, опустилась на лавку, приговаривая: «Самовар кипит, уходить не велит».  И  яркий румянец покрыл ее лицо.
Горячо любила она своего отца.  Понимала с намека. Да и походила она всем на папеньку. Марфе всегда нравилось наблюдать за отцом, как он пил чай. Она наполняла чашку чаем с краями, а сахар  вприкуску.  Куски  сахара были огромными, желтыми. Отец брал блюдечко.  Толстые пальцы правой руки были непослушными. Рука болела. Левой  получалось неуклюже.

Маменька, напротив, была с толстой, до колен,  косой  пшеничного цвета. Коса была так тяжела, что ей приходилось часть волос под косой срезать. Глаза у матери были,  как летнее небо,  светло-серыми и  грустинка проглядывала. Всегда  казалось Марфе, что она  вот-вот запричитает. Не боялась Ефросинья лошадей, чистила им крупы, а во время жатвы  никто не мог угнаться за ее сноровкой. Так было и в период зажинок, так и после  обжинок.
Еще  одно дело не требовало отлагательств. Решила Марфа, что пора обновить «укрывальник» на  чайник.  Прежняя «Матрешка на чайник» совсем износилась. Она влезла на печку  в поисках лоскутка,   напевая тихонечко нехитрую песню. Любила она петь. Иногда  придумывала свою песню,   пела о том, что делала.  Получалось складно.

Утро набирало яркую силу. Марфуша  поправила тяжелую косу и запела. Девушка песню просто простонала. Слезы закапали из глаз.
- Полно, - спохватилась Ефросинья, которая уже хлопотала по дому, искоса  наблюдая за дочерью. Склонилась она, обняла ее, легонько сжав своими натруженными и теплыми руками. – Встань, дочка. Чего это ты слезы проливаешь.
- Не знаю, тоскливо стало,  — пожаловалась дочка матери.
- Всему свой час, - погладив по головке, ответила она и вышла в сени.
Агафон смотрел вслед жене и думал: как же она страдает.  Все печется о судьбе Марфушки.  Понятно, Мать.

К обедне прибыл Ефим. Хозяин с радостью впустил его в сени. Сняв тяжелый тулуп, молодой человек  проследовали к столу.   К самовару.
- Ефим, давно наблюдаю за тобой.  Вижу, ты и по хозяйству умеешь. Не баловень. Поговорить с тобой желаю о Марфе, дочке своей. Люба,  она тебе  слыхивал.
У Ефима давно симпатия была к Марфе, да не осмеливался все подойти. Искоса взгляды бросал. Почувствовал  он, что краска прилила к лицу. – Я сам  все не решался руки просить вашей дочери, — проговорил он, опустив голову.
 Вот что я тебе скажу, дорогой ты мой  Ефим Данилович.  Аль берешь мою Марфу Агафоновну замуж, аль как?  К весне и свадьбу отбудем. Засылай сватов. При этом  Агафон  велел чай подавать.
Чай был горячим, ароматным.  Прихлебывая его из блюдец, небольшими глотками  «вприкуску»  с сахаром и медом. Выпито было чашек по шесть, не меньше. Нехитрые угощения заставляли на время молчать.
Сумерки подкрадывались незаметно.

Агафон утомился, большие капли пота проступили, а он их не смахивал. Засиделись допоздна. Все говорили и говорили. И чай весь испили, и самовар уже уснул. Хозяин избы все-таки  решился на еще один вопрос:  Ефим Данилыч, засылаешь сватов когда?  В субботу.  И он  широко улыбнулся. Сила у меня воловья, знания имею.  К весне избу справлю.
Стали расходиться.
Агафон вдыхал морозный воздух. Дни были короткими, только день начинался, тут же все катилось к вечеру. Во мраке  хутор  с его крохотными избами казался пустынным пространством.

Захотелось уютного тепла. Сон все не шел. Задумался Агафон: что, если он обманулся  на счет Ефима? Вертелся долго. Наконец  сон взял свое.

Утро выдалось солнечным.   Мороз крепчал.   Маленькое оконце превратилось в расписную рамочку, по нему прошлось солнце. Сев на свое место под образами,  Агафон  принялся рассуждать, привлекая свою Ефросинью к разговору.  Вот и зять сыскался, — начал было говорить Агафон. Ефим возьмет в жены Марфушу, к субботе зашлет сватов, — договорил Агафон. Ефросинья утерла скупую слезу передником  и тяжело опустилась на скамью. А как не слюбится — только и смогла вымолвить она. Марфа у нас, — продолжал отец,- красивая, здоровая, умелая, трудолюбивая. После замужества на ней будет все домашнее хозяйство. А как дети пойдут, — добавила жена. Порядок будет, — отрезал Агафон, потерев  колени больные и встал. Вот и весь сказ, мать.

Понятно было им, что у Ефима и Марфы впереди всякое время. А что до любви – «стерпится – слюбится»,  так считал глава семьи. Хорошо, что свадьбу, отбудем зимой, — радовался он. Подготовка свадебного торжества потребует много времени.

Потирая руки, Агафон был доволен собой, что за душевным разговором у самовара  заговорили о сватовстве. Он  уже задумался о том, как будет принимать свата, чтобы договориться о заключении брака. Он  знал, что таких встреч будет и не одна.

Субботний вечер выдался морозным. Целый день валил снег. После заката солнца ждали свата со двора.
Родители дали свое согласие на брак, и дочь-невеста не имела права отказаться выйти замуж за Ефима. Как окажется впоследствии, Марфа была счастлива от выбора отца. Все сладилось. Стол накрыли хороший.   Чего стоила одна каша! Официальный визит родителей жениха был спланирован через несколько недель.

Вклад Ефима для невесты был достойным. Марфуша же вся была в заботах, готовила приданое.  Волнение не покидало ее. Засиделась она в девках,  ей пошел __ тый  год.  Страшило Марфу, что не сможет она вплетать ленты в косу  и бусы на шее носить. Боялась одиночества. Так хотелось ей  познать всю радость семейной жизни, пусть даже тяготы. Не про нее это  «как сорока на березке – все сидит и сидит».
Сундук, окованный железными полосами, с просеченным узором и большим замком, не интересен был в эти дни. А сундучок для приданого, давно ждавший своего часа, был с радостью открыт. Жаль, что вещи не могут говорить. Иначе они о многом поведали бы Марфе. Приданое еще хранило прикосновение рук ее родителей.

Когда  настало время смотрин, она уже знала, как будет показывать свои умения  и в рукоделии, и в хозяйстве. Ефим  умелец был еще тот: седлать коня лихо умел.   Хлеба было  в достатке  и  скотина  имелась. Главное, интерес к Марфе возрастал с каждым днем. Он заточен на правильную, крепкую семью.

Прошло много, много лет. Марфа, все еще вспоминая своих родителей, не переставала  благодарить за свое счастье в жизни. Словно это было вчера: отец вложил правую ее руку в руку жениха со словами: «Пои -  корми, обувай, одевай, на работу посылай и в обиду не давай».
Так и было. Как за каменной горой была она,  за Ефимом.  Да что вспоминать!

Нынче  Марфа Агафоновка   «разменяла» девятый десяток. Года два назад схоронила мужа своего,  Ефима Данилыча. Слезы не лила. Стала  как будто росточком меньше.  Да голос  стал тише.

Открыла она сундук, еще раз проверила узелок, вздохнула всей грудью, перекрестилась.

На субботу  наказала всем  пятерым детям:  Николке,  Агафье, Полине, Нестору и Митяю, прибыть.

Время пить чай.