Запах цветов

Любите ли вы нюхать цветы? Я так просто обожаю! Особенно нравится мне запах каприфоли. Нежный и сладковатый, - он будоражит, даёт заряд весеннего настроения, побуждает к жизни.  Распускаясь весной, это цветок будто хочет своим дерзким запахом вывести из зимней спячки всё то, что ещё медлит настраиваться на весну, стремится утвердить отступление холода и окончательную победу тепла. В его пронзительном благоухании сквозит предвестие буйного лета. Он как наркотик – и пьянит, и придаёт бодрости. Почувствовать его можно издалека. Особенно приятно ощутить его нотки, принесённые случайным порывом ветра, мимолётные, манящие. Эта мгновенность обоняния придаёт аромату каприфоли необыкновенный шарм. Хочется сорваться с места, догнать его и лететь по воздуху вместе с ним, чтобы постоянно ощущать чарующую сладость.

Если говорить о классике, то, бесспорно, роза вне всякой конкуренции. Её запах столь же тонок и прозрачен, как и лепестки, просвечиваемые насквозь лучами июльского солнца. Вдохнув один раз и насладившись божественным благоуханием, я некоторое время более не смею её нюхать, поскольку нахожу, что во второй и третий раз подряд уже не ощущаю прежней сочности и контраста. Только через несколько часов, подзабыв немного его насыщенность, продышавшись обычным воздухом, позволяю опять побаловать себя запахом розы. Такая размеренность придаёт большую ценность и остроту восприятия канонической гаммы запаха. Глаза невольно закрываются в блаженстве и восхищении гармонией природы, умело сочетающей благостное воздействие на зрение и обоняние одновременно, усиливая каждое из этих чувств многократно за счёт совокупления с другим. Роза никого не оставляет равнодушной – каждый отметит, что она идеальна.

В отличие от неё цветы маттиолы розовой невзрачны в светлое время суток. Их лепестки выглядят увядшими, скрученными и сморщенными, будто обожжёнными солнцем и не способными больше к жизни. Кажется, что к вечеру они начнут чернеть, а вслед за ними уже завтра пожелтеют и завянут листья. Невольно проникаешься жалостью к бедному растению, клянёшь беспощадное небесное светило и сетуешь на несправедливость жизни. Но стоит только спуститься сумеркам, как лепестки оживают, и безжизненный цветок превращается в нежную ночную фиалку, источающую сладкий и даже слегка приторный фимиам. В этом насыщенном запахе я ощущаю пряность июля, с его вечерней прохладой после изнуряющего зноя, со стрёкотом кузнечиков в наступающей тишине, с огромными звёздами в чёрном небе, которые одним только мерцанием на раскалённую за целый день землю вызывают иллюзию исходящего от них жара.  Этот терпкий аромат предвещает отдохновение после долгого хлопотного дня, словно говоря: «Довольно уже дел переделано, пора наконец и насладиться прелестями лета».

А утром опять повторяется наглый обман: как только солнечные лучи пробегутся по лепесткам, так сразу маттиола увядает до темноты.
Про цветок говорят увял, завял, а про человека?

…Помер – так говорят. Не замечали, как странно воспринимается смысл этого глагола? Послушайте: помер…

Будто человек сам, по своей воле свершил это действо. Словно то, что с ним случилось, было ни что иное, как его прихоть или желание.

Съел, взял, прочитал, ответил – тут безусловно прослеживается прямая связь между стремлением человека и сопровождающими его осознанными деяниями. Эти глаголы - суть поступков, обеспечивающих дальнейшую жизнь или, на худой конец, заочно предполагающих, что совершающий их будет потом производить ещё какие-то действия. Только глагол «помер» ничего не предполагает за собой для человека, «совершившего» это.  Ничего, что бы он смог совершить сам.

Помер. Разве это действие самого человека? Разве он уходит из жизни всегда по своей воле? Всегда ли тут есть частица его желания или необходимости акта, сущность которого - обречь себя на совершенное дальнейшее бездействие. Обречь навсегда, бесповоротно. Странно, очень странно звучит и воспринимается этот глагол.

Впервые я обратил внимание на такую несуразицу, когда читал рассказ Чехова «Тоска». Автор описывает, как извозчик скорбит о безвременно умершем сыне и, не найдя понимания среди людей, делится своим горем с лошадью, изливая душу единственному во всём городе существу, которое «выслушало» его.
«Так-то, брат кобылочка… - говорит извозчик. – Нету Козьмы Ионыча… Приказал долго жить… Взял и помер зря…»

Помер зря. Этот последний оборот вызвал во мне недоумение. Разве можно употреблять такое сочетание слов? И каков его смысл? Помереть можно внезапно, скоропостижно, быстро, неожиданно, тихо, … Но зря, можно ли помереть зря? Воспринимается так, как будто от смерти бывает какая-то польза, а умерший её не извлёк. Точно впустую сделал что-то. Абсурдно само по себе, если считать, что после смерти самому человеку и даже его телу выгоды от чего-либо уже не важны – он в них не нуждается более.

А может, в глаголе «помер» всё-таки есть какой-то скрытый смысл? Устав от болезни или от жизни человек, вероятно, приходит к решению, которое освобождает его от непосильных тягот, от бессмысленности дальнейшего существования, неоправданности последующего бытия. Когда нет более живительных сил, нет интереса ни к чему, нет того, что могло бы не пустить или хотя бы удержать от опрометчивого шага в пропасть. Будто из разжатой руки выскальзывает та ниточка, которая связывает человека с миром, и он, оторванный от всего, не удерживаемый ничем, проваливается в бездну небытия, не сопротивляясь происходящему, без сожаления, с совершенным безразличием к будущему в котором его больше не будет.

По этому поводу вспоминается гениальная сцена из художественного фильма Андрея Кончаловского и Валентина Ежова «Сибириада». Алексей, главный герой драмы, спустя сорок лет возвращается в родное село и встречает в тайге деда, которого ещё в детстве знал стариком. Вечный дед – так его называют местные жители. Между ними происходит короткий, но назидательный разговор:

- Мать честная, живой ещё! – говорит Алексей, увидев старика. – Ну ты даешь дед, чужой век заедаешь. Нехорошо. Помирать пора.
- Помирают не старые, а поспелые. А я, видать, ещё не поспел. – отвечает вечный дед.

Стало быть, не только болезни и старость являются причиной ухода, а ещё и некое состояние осознания себя как исчерпавшего своё «я» в этой жизни.
В возрасте около сорока пяти лет мне стало казаться, что я, выражаясь языком вечного деда, поспел. И не то чтобы уже хотелось умереть, нет, но я бы нисколько не расстроился, доведись мне узнать о скорой кончине. Жизнь как-то обесцветилась к тому времени - не находил я в ней прежней радости, всё наскучило и приелось. Я впал в тягучую меланхолию: как и прежде по привычке трудился на работе, без особого энтузиазма брался за домашние дела, нехотя занимался некогда любимыми занятиями, и практически ни от чего уже не получал особого удовольствия. Словом, походил на Лукьяныча из рассказа Тургенева «Три встречи», который говорил, «что ему самому поскорее хочется дожить свой век, потому что «жуёшь, жуёшь хлеб, инда и тоска возьмёт: так давно жуёшь»».

    В довершении всего был вынужден признаться самому себе, что за столько прожитых лет так и не обрёл настоящего друга. По жизни было много хороших знакомых, одноклассников и однокашников, отзывчивых и порядочных сослуживцев, с которыми делился взаимной откровенностью, но на уровень дружбы эти отношения так и не вышли: со сменой местонахождения или рода занятия общение с тем или иным человеком постепенно затухало и переходило в разряд приятельского. Единственное, в чём находил тогда утешение – это семья. Но и в ней частично образовалась пустота и некая растерянность после того, как повзрослевшая дочь занялась обустройством своего собственного гнёздышка. Мы с женой остались одни, немного осиротевшие и свободные для самих себя. Поначалу это немного забавляло, но привычка жить для потомства оказалась сильнее. Даже вдвоём с супругой чувствовалось некое парное одиночество, словно со взрослением ребёнка семья утеряла своё основное предназначение и теперь уже не имела созидательного смысла.

Неприязни к существованию или разочарования в жизни я не чувствовал, только потерял ко всему интерес и охоту. Возможно, это какое-то психическое расстройство или заболевание, но мне думается: всего-навсего усталость, которую ощущаешь, когда, наконец, достиг намеченного горизонта, а новый ещё не успел определить. И всё воспринимается как в песне:
Поблекли нежные тона,
Исчезла высь и глубина,
И чётких линий больше нет –
Вот безразличия портрет…

Кажется, что чего-то не хватает, будто утратил ощущение запаха жизни. Это не передать словами - ты только понимаешь, что неправильно живёшь, а как надо – не знаешь. Не ощущаешь никакого аромата бытия то ли потому, что ещё не отпустила «зима», то ли «лето» палит с такой неистовой силой, что в душе всё скручивается и морщится до безобразия. Преследует чувство собственной ненужности, невостребованности, и самое страшное: осознание того, что больше не боишься смерти.

Сказать о моих чувствах, что я испытывал лёгкую усталость от жизни, - значит не сказать ничего. Думалось, что всё в ней уже состоялось: и любовь, и взрослая дочь, и построенный дом, и посаженное дерево, и успехи, и падения, всё. В то же время всё это никуда не ушло, но, как и роза, жизнь, по-прежнему источая завораживающий аромат, не ощущалась столь же пронзительно и ярко, как и раньше. Чтобы вновь полноценно восприять цветок, необходимо сделать перерыв, только тогда чувствительность обоняния возрождается с прежней силой - болезнь отвращения к еде лечат голодом. Что должен был сделать я, чтобы вновь ощутить прелесть запаха жизни? Умереть, а потом опять родиться? Первое вполне может зависеть от меня, но второе никак мне не подвластно.  Если бы я выбрал этот путь, то точно бы помер зря.

Удивительно, но во всей этой ситуации только одно оставалось неизменным – я, как и прежде, по-детски восхищался благоуханием цветов. Это не поддавалось никакой логике! Невероятно приятно было вдыхать этот блаженный воздух, испытывая лёгкую ностальгию непонятного происхождения. Почему же именно к ним я не оставался равнодушным? В чём таился секрет? Ответ на этот вопрос однажды проявился сам собой: я нюхал розу, и мне подумалось, что её аромат настолько ощутим, силён и приятен, насколько подвержен забвению. Если бы он сопровождал нас всегда, то его восприятие мы вскоре наверняка бы утратили. Мимолётность запаха – вот что самое дорогое и в букете, и в жизни. Только то, что нельзя постоянно ощущать, сохраняет свою контрастность и ценность.

Создатель, «даруя нам живот», одновременно делает ещё одно щедрое преподношение - вместе с жизнью мы обретаем и будущую смерть. Это не менее ценный подарок чем первый, поскольку только небытие дает понять, как прекрасно наше существование. Мимолётность как конечность – самое ценное свойство жизни. Именно оно не позволяет утратить запах последней. По сравнению с вселенскими масштабами времени наше существование настолько же мимолётно, как и случайное дуновение ветра, пропитанное цветущей каприфолью – пахнуло и растворилось в бесконечности. Запах цветов – это ностальгия по жизни, замешанная на восторге от неё. В этом запахе лёгкая печаль будущих утрат с еле различимым сожалением о бренности, и одновременно бушующая, переполняющая душу радость осознания необыкновенного очарования и торжества существования.

Именно хрупкость и мимолётность придают живому миру ту необыкновенную прелесть, ту обаятельность и пленительность, которые перерождаются, в конечном счёте, в любовь к нему. Ничто нам так не дорого, как живое. Каждое живое существо носит в себе эти чувства и тяготеет ими к другим живым существам, проникаясь всеобщим единением и согласием. Жизнь поддерживает жизнь, радуется и тянется к другой жизни, дополняя и возвышая её красками, запахами, чувствами. Сажая и поливая цветы, мы не осознаём насколько для них велико наше участие. Любуясь их изящными бутонами, вдыхая дивный аромат, навряд ли нам в голову придёт мысль о том, насколько значимым является для нас это общение с растением. Но всё это как раз и есть тот стержень, который удерживает наш мир от разрушения, оберегает от несчастья, направляет его в будущее.

На распутье моей жизни именно запах цветов дал понять, что она совсем не является чем-то обособленным, существующим отдельно и независимо, что она всего-навсего лишь крупица того большого, глобального, всеобъемлющего единства, которое существует в этом мире только благодаря взаимопроникающей любви, в силу мириад уз, связывающих его части между собой, понятных и различимых только живому. Именно эти связи не позволяли мне тогда расстаться с порождающим их естеством природы. Подобно Пармениду я невольно отрицал небытие, утверждая тем самым торжество бытия, но не потому, что последнее исключало первое, а только истинно веруя в спасение жизни ничем иным как самой жизнью и любовью, которая связует воедино всё живое, укрепляя и одновременно возвеличивая его многократно.
Запах цветов – это гимн жизни! Это атиква и одновременно реквием по ней, но без горести и скорби, ибо только в таком сочетании гимн не воспринимается как нечто пафосное, патетичное. Он соразмерно возвышен, но не нарочит.  Ощущая запах, я даю себе отчёт в том, что живу, что обладаю счастьем осознавать, ответствовать и радоваться другим живым существам, соединяться с ними в невероятном, фантастическом и ошеломляющем танце существования. Не потому ли цветы пахнут так сладко и призывно, что тоже воспринимают мои нежные чувства к ним? Воистину Создатель поселил в нас бессознательную любовь, чтобы мы, живые существа, восхищались друг другом и стремились к единению.

Фимиам маттиолы, благоухание розы, аромат каприфоли - аромат жизни. Нет, не поспел…