Студенты. 3 курс. Любовь, она такая
- Мне вот эта, тебе вон та, - привычно сказал я Витьке, когда мы почти догнали двух девчонок, которые шли так медленно, что не убежали бы даже от улиток.
Девчонки время от времени оглядывались и терпеливо ждали, когда мы их, наконец, настигнем. Была середина апреля, приходилось, кроме погони за девчонками, тратить силы на обход луж и ручьев, поэтому мы тоже двигались небыстро. Зато у нас было время разглядеть их мордашки. А то ведь по-всякому бывает… Бывает, издали кажется, ах, что за красотки идут, подкатим к красоткам поближе, уже тестовый разговор заведем, а они совсем даже не красотки, а совсем даже наоборот. Ну, и куда, спрашивается, мы спешили? Потом отделывайся от этих красоток. Не сразу и отделаешься…
Так что, аккуратно обходя лужи, мы тем временем оценивали девчонок по множеству критериев, от габаритов до цвета помады на губах. Я, например, терпеть не мог ярко-красных губ, такие губы меня раздражали, а Витька напротив, вампирские губы приветствовал. Он, как сорока, любил все яркое, чтобы девчонки были жгучими, губы пылали, ногти сверкали, а на шее висел оранжевый шарф. Того, что мы в девчонках не любили, был целый список, но рамки рассказа не позволяют мне огласить его целиком. Если только отдельные позиции…
Витька, например, не любил девчонок с короткой стрижкой. Кстати, я это тоже не любил, но Витьку прямо разворачивало.
- Зла на них не хватает, - говорил он. И щипал свои чахлые усики. Если злость хранилась у него там, то понятно, почему ее у него не хватало.
Вероятно, кто-то нас сочтет привередами, и отчасти так оно и было, но нам-то с Витькой что? Нас устраивало.
Впрочем, в этот раз внешний вид девчонок мы оценили на удовлетворительно и приготовились к ним пристыковаться. Себе я, как обычно, предназначил светленькую, Витьке смуглянку. В этом дележе не было ничего необычного, так было всегда, от начала времен. С чего бы нам менять ориентиры? Мне всегда нравились девушки северного типа, светлокожие и синеглазые, Витька западал на брюнеток, и чем темнее, тем лучше. Витька и сам такой был, смуглый, черноволосый, так что вид его симпатизанток был вполне объясним. А уж если девушка не только смуглолица, но и худа, как мумия, то Витька урчал от удовольствия.
Честное слово, не жалко мне было для Витьки ни худых, ни полных, ни светлых, ни темных, но когда три года тандемом бродишь с ним по городу Иванову, знаешь, что твой друг любит, а что нет. Изучишь за это время, на кого он делает стойку, как сеттер на куропатку, а на кого и не глянет. Вслед блондинкам Витька, мягко говоря, не оборачивался.
- Да ну их, - ворчал он. – Они тупые все, как горошины. О чем с блондой говорить, если она с трудом запомнила собственное имя?
Единственный раз, когда примерно с год назад, он зацепился за девицу с волосами светлого оттенка, она стащила у него рубль. Нежных чувств к блондинкам у Витьки этот поступок не прибавил. Я был убежден, что этот рубль он сам где-то посеял, а стрелки на блондинку перевел, чтобы у его неприязни к светловолосым девчонкам, кроме эмоций, была экономическая подоплека.
Насчет запоминания имен, это, конечно, перебор. Вполне они их запоминают, и свои и чужие. И вообще, с блондинками я чаще имею дело и могу твердо всех заверить, они не тупее девчонок с темным цветом волос, а в некоторых вопросах так вообще академики.
Я к чему так подробно обо всем этом рассказываю… Дело в том, что когда мы почти поравнялись с теми двумя девицами и я произнес свою сакральную фразу:
- Мне вот эта, тебе вон та,
Витька вместо того, чтобы как обычно одобрительно промолчать, вдруг впервые за долгое время опротестовал мое распределение добычи:
- А вот и нет, - прошипел он. – Мне вот эта, а тебе вон та.
От неожиданности я остановился. Пришлось и Витьке притормаживать, хотя до девчонок оставалось рукой подать. Они уже даже принялись деятельно готовиться к знакомству, одна на ходу подкрашивала губы чем-то бордовым, другая начесывала челку. Увидев, что мы вдруг зависли, девчонки фыркнули, спрятали аксессуары обратно в крохотные сумочки и возмущенно зацокали каблучками, свернув в боковую улочку. Мы туда не пошли.
- Ты что, с колокольни навернулся? – спросил я Витьку.
- А чего ты командуешь? – накуксился Витька. – Командует вечно. Опять ты мне слониху выделил?
Я невольно посмотрел вслед девчонкам, фигурки которых были практически неотличимы одна от другой. Потом перевел взгляд на Витьку, который с оскорбленным видом полоскал в луже ботинок. На него иногда это накатывало. Появлялось в его душе ощущение, что все (главным образом я) им помыкают, водят на веревке, как теленка, и в очереди за сладким он всегда последний.
- Вить, - принялся я его увещевать, - мы оба знаем, что ты тягомот, так ведь? Пока ты определишь, кому какая подруга, они успеют состариться. Зачем нам это надо?
- Сам ты тягомот! – окрысился Витька. – Ты даже не даешь мне глянуть толком… Я не успеваю рта открыть, чтобы сказать, какая из телок мне нравится, как уже иду с коровой, которую ты мне назначил.
- Что это тебя сегодня на коров и телок потянуло, а, животновод? - покачал я головой.
Витька зная, что в таком разговоре ему меня не одолеть, на некоторое время затих, обдумывая свои доводы.
- Куда надо, туда и потянуло, - наконец сказал он и, отвернувшись от меня, принялся полоскать другой ботинок.
- Хорошо, Виторган, теперь дичь распределяешь ты, - примирительно сказал я. – С сегодняшнего дня будем охотиться по твоей команде. Главное, успей, пока мы идем с ними пять километров, различить, кто из них темненькая, а кто светленькая.
- Различу, - буркнул Витька.
- Только я тебя умоляю, не начинай разговор с твоей любимой фразы, «девушка, у вас уже вся спина сзади». Начало, согласен, изысканное, но не всем подходит.
- Как могу, так и начинаю. И вообще…
Тут Витька на секунду замолк и подозрительно уставился на меня.
- И вообще, - повторил он. – Почему все время тебе светленькие, а мне темненькие, а?
- Ну-у, - покачал я головой.
Витькин приступ принимал осложненные формы.
- Нет, ты не нукай, а вразумительно мне ответь, - завелся он. – Что это за расовая дискриминация в советской стране? Что это за сортировка на черных и белых?
- Да, видно ты не с колокольни свалился, как я думал, а с пролетавшего самолета, - определил я. – Тебе же всегда требовались тощие негритянки, чего ты заклокотал? С чего у тебя вдруг вкусы поменялись? И раньше бывало, плывут две блонды, мы гуляем со светленькими, ковыляют две темненькие, мы возимся с ними, но когда был выбор, ты всегда заваливался на ту, что потемнее. А сейчас что случилось?
- Не падал я ни с самолета, ни с колокольни, - опроверг мое предположение Витька. – Просто подумал, что среди беленьких тоже могут встречаться неплохие экземпляры. А они все тебе, да тебе.
- Ах, вот что, - призадумался я. – Ты, оказывается, еще и завистлив.
- Это не зависть! - разъярился Витька. – А желание расширить свои горизонты. Не зацикливаться…, а в полной мере…
- Да кто против? - я развел руками. – Расширяй...
- Поклон тебе до земли за то, что позволил, - проворчал Витька, и мы побрели по проспекту Фридриха Энгельса дальше. Обходя лужи и перепрыгивая ручьи.
- Только смотри, влюбишься в блондинку, - предостерег я его. – Будет тебе небо в алмазах.
Это были пророческие слова, но откуда мне тогда было это знать?
- Не влюблюсь, - умиротворенно ответил Витька. – Любви не бывает.
- Да? А что бывает?
- Бывает здоровая взаимная тяга мужчин и женщин, как это заложено природой, - снисходительно ответил Витька. – Но никакой мифической любви не существует. Это осознанный выбор партнера, вот и все.
- Ну, брат, ты завернул, - возразил я, больше, конечно, из чувства противоречия, нежели имея на этот счет свое мнение. – Любовь существует.
- Да неужели? Ну и что ты называешь любовью?
- Ну, - я задумчиво потер лоб. - Это такое глубокое чувство привязанности одного человека к другому… Симпатия, эмоции, романтика.
- Вот-вот, романтика, - кивнул Витька, - и в ней вся любовь. Отколупай романтику и от любви останутся рожки, да ножки.
- Да нет, ну что ты. Люди стрелялись от любви, за цветами на Эверест лазали, Трою приступом брали.
- Ромео и Джульетту забыл, - подсказал Витька. – Все это фигня, Володя, выдумки Шекспира и Тургенева. Вот ты даже не можешь сформулировать, что это такое – любовь, и это правильно, невозможно объяснить то, чего нет. Любви не существует. Ее нет в природе.
- Ты меня огорчил, - упрекнул я его. – До этого дня я считал, что любовь существует. Теперь надо привыкать к новой реальности.
- Жаль было тебя разочаровывать, но такова селява. Мы все воспринимаем женщин как сексуальных объектов. И нас больше ничего не интересует. Понял?
- Без исключений?
- Ладно, для тебя сделаем исключение. Если ты захочешь с кем-нибудь из своих светленьких переспать, так и быть, считай это любовью.
- Спасибо, Вить, - поблагодарил я его, - а то уж совсем как-то безрадостно. Скучно и серо. И сыро. Может, по пять капель накатить?
- Первые на сегодня дельные от тебя слова!
Этот душевный разговор состоялся у нас с Витькой в субботу вечером, а в понедельник, между парами мы шли по А-корпусу в направлении студенческой столовой, в которой собирались употребить по комплексному обеду за пятьдесят копеек. Месяц, как я уже упоминал, был апрель, а год 1984-й. Середина второго семестра, самое блаженное время для студентов. До сессии еще, как до Китая, можно спокойно валять дурака, откликаясь только на текущие неприятности, вроде свежей двойки, которая, если ее горячей сразу не свести, застывала и становилась твердой породой, вроде гранита. Потом ее только отбойным молотком…
Другой вид неприятностей заключался в предъявлении преподу находящегося в нашем производстве курсового проекта. Вот вынь им курсач и положь перед ними. Они, преподы, если не полюбуются на наши расчеты, в которые мы с прошлого раза добавляем не больше двух-трех цифр, сильно из-за этого грустят и бегут жаловаться на нас в деканат. А так, не жизнь, а сказка…
Конечно, оглядываясь назад, можно посетовать, что мы не пошли в столовую Б-корпуса, тем более что и пара по электротехнике, которую мы с Витькой включили в график посещений на сегодняшний день, тоже должна была состояться в Б-корпусе. Но задним умом мы все крепки. Опять же столовая А-корпуса была втрое больше, и комплексными обедами кормили только в ней. Так что, выбор маршрута был предопределен.
В общем, идем мы с Витькой по коридору, обсуждаем серьезные вещи - куда свернет наша страна в связи с избранием Константина Устиновича Черненко Председателем Президиума Верховного Совета СССР? Особых разногласий не было, мы с Витькой придерживались одинаковой позиции в этом вопросе, а именно, что никуда не свернет. Как шли в коммунизм, так и будем шагать. Но были у нас с Витькой и некоторые расхождения. Я, например, считал, что на пути к коммунизму совершенно необходимо сделать субботу для студентов выходным днем. А Витька мою позицию в этом вопрос категорически неприемлил и настаивал, что, кроме субботы выходным днем для студентов должна быть объявлена и пятница.Он заявлял, что никогда не примет коммунизм с пятницей в качестве учебного дня для студентов. Пусть даже не подходят к нему с этим.
Может, мы с Витькой и сумели бы еще до столовой сблизить наши политические платформы, но прямо перед нами открылась дверь одного из кабинетов и из него выглянула прелестная девушка. Огромные голубые глаза, золотистые волосы, губки бантиком. Ангельски-прекрасное воздушное создание, какое можно увидеть только в карманном календарике. Но что-то мешало мне признать девушку той, кем она казалась, что-то не давало мне растаять от умиления. Жало что-то.
Я посмотрел на дверь кабинета, ну точно, кабинет немецкого языка. Если не знать, кто она такая, то можно и растаять, но я-то знал. Да, ребята, это была преподавательница немецкого языка Марина Сергеевна, которая более известна широкому кругу читателей этих рассказов под именем Комодский варан. Это она два года назад без всякой для себя изжоги стаканами пила кровь нашей 12-й группы. Марина Сергеевна воплотила в себе одновременно внешность лапотулечки из советского рисованного мультика и отвратительный злобный нрав, за который и получила титул Комодского варана. Из-за этой заразы деканат одно время даже собирался сдать меня во солдаты, но я как-то вывернулся. Вывернулся, но Комодского варана запомнил навсегда, а уж ее металлорежущий голосок до сих пор иногда звучал в моих снах - кошмарах.
Давненько я Марину Сергеевну не видел, даже надеялся, что ее вышвырнули из состава преподавателей института или, что еще лучше, ее пристукнул кто-нибудь из числа слабонервных студентов. Оказывается ни то, ни другое. Впрочем, какое мне до нее дело? Сейчас она меня ни укусить, ни поцарапать не может.
Я даже собирался с ней поздороваться, но потом забраковал эту мысль и мы с Витькой бодро зашагали по коридору дальше. Через некоторое время я обнаружил, что бодро шагаю только я и остановился узнать, куда делся мой друг и сподвижник Витька. Повернул голову и увидел, что Витька никуда не делся, как стоял он перед Мариной Сергеевной истуканом с острова Пасхи, так и стоит. И даже не дышит. Пришлось мне возвращаться назад.
- Мальчики, нужна ваша помощь, - сказал, мило улыбаясь, Комодский варан.
Не успел я открыть рот, чтобы перечислить ей первые десять причин, по которым она никакой помощи от нас не дождется, как Витька ожил и со скоростью болида понесся в кабинет Марины Сергеевны. Я нахмурился. Что это с Витькой происходит? Обычно его на доброе дело неделю надо уговаривать, а тут…
Заходить в кабинет я не стал, что я там не видел, просто прислонился к дверному косяку и стал наблюдать. Оказалось, что Марине Сергеевне потребовалось повесить экран для кинопроектора на доску. Не Бог весть какое сложное дело, по моему мнению, она и сама бы неплохо повесила.
- Боюсь высоты, - сказала Марина Сергеевна Витьке, который с собачьей преданностью смотрел на нее. Вот-вот руку лизнет.
Какая высота? Про что они там лопочут? Ах, чтобы повесить экран, надо вскарабкаться на табуретку. Это табуретка, что-ли, высота? Нашла небоскреб.
Табуретка, на которую Витька осуществил восхождение, продержалась под ним три секунды. Потом они с Витькой зашатались и грохнулись на пол.
- Ну, что же ты так неаккуратно, - упрекнула Витьку Марина Сергеевна. – Ну, вот смотри, ножку у табуретки отломал.
Что там с Витькой ей, ясная поляна, было наплевать. А Витька между тем лежал и улыбался, будто ему выдали повышенную стипендию. Я подошел к нему и протянул руку. Витька ухватился за нее и все так же лучезарно улыбаясь, поднялся на ноги.
- Ты идешь? – задал я абсолютно бессмысленный вопрос, который Витька, по-моему, даже не услышал.
Он принялся чинить табуретку, а я, глянув на часы, поспешил в столовую. Во-первых, комплексные обеды могли закончиться, а во-вторых, могла начаться электротехника. А Витька уже взрослый, очнется - найдет дорогу.
Когда Витька пропустил пару по электротехнике, я заподозрил, что с ним не все ладно. По электротехнике будет экзамен, и посещение занятий по этому предмету входило в число наших приоритетов. Понятно, что препод, знавший нас к описываемому времени, как родных, не преминул отметить отсутствие на занятиях студента Мырсикова.
- Где Мырсяра? – спросил меня наш староста группы Андрей Кудряшов после пары. – Был же до обеда.
- Это сложный вопрос, – ответил я, доставая из кейса пирожок с повидлом, который не успел съесть за обедом. – Когда я видел его в последний раз, он ремонтировал табуретку.
- Смеешься?
- Да нет, не смеюсь. Но ты, Андрюх, не парься, Витька - парень рукастый. Починит и придет.
Только я договорил эту фразу, как из дверей, ведущих на лестничные пролеты, показался Витька. Его вид говорил о том, что он совершенно счастлив, получил от жизни все, о чем мечтал и если она, жизнь, собирается выделить ему еще что-нибудь, это будет уже расточительство. При этом Витька довольно заметно хромал.
- Ну, значит, починил, - констатировал наш староста и пошел по своим делам.
На сегодня все занятия были завершены и мы с Витькой присели на скамеечку у стены. Витька вытянул ногу, на которую хромал и принялся разглядывать ее с умиленным выражением. Я ухмыльнулся и откусил кусок пирожка.
- Что у тебя с ногой? – он так выпячивал свою хромую ногу, что не спросить было нельзя. – Комодский варан укусил?
- Какой варан? – Витька оторвал глаза от ноги и перевел их на меня. – Никто меня не кусал.
- Ну, тогда рассказывай, - вздохнул я. – подробно, со знаками препинания.
- Ты знаешь, брателло, понравилась мне одна классная девчонка, - сообщил мне Витька.
Вот тут-то я пирожком и подавился. Застрял кусок, и ни туда, ни сюда. Я уже задыхаться начал, когда Витька хлопнул меня по спине и тем спас.
С минуту я кашлял, чихал и вытирал слезы. Витька терпеливо ждал, когда я приведу себя в порядок и поглаживал ногу.
- Любви не бывает, - напомнил я Витьке его же недавние слова, когда обрел способность говорить. – Ее в природе нет.
В ответ Витька блаженно улыбнулся.
- А никто про любовь и не говорит, - ответил он. – Хотя, тогда я, возможно, и поторопился с ее отрицанием.
- Так, - я деловито вытер руки носовым платком. – Кто же та красавица, та, что нам понравится… Погоди, сам угадаю. Ленка Ванина, да?
В ответ Витька радостно закудахтал.
- Ленка, отличная девчонка, но это не она, - захлебываясь от смеха, ответил мой друг.
- Не она? Удивительно. Ладно, поищем еще, - сказал я. – Светка Долотова?
- А-ха-ха, - еще больше обрадовался Витька. – Давно ты меня так не смешил. Но можешь оставить наших девчонок в покое. Рано или поздно они обязательно кому-нибудь понравятся, но это буду не я.
- Надеюсь, ты не в Комодского варана вляпался? – спросил я, не сомневаясь, что так оно и есть.
- Что ты заладил, Комодский варан, да Комодский варан? – перестал смеяться Витька. – С чего ты вообще вдруг про нее вспомнил?
- Так ты что, не узнал ее? – удивился я.
- Кого ее?
- Марину Сергеевну. Комодского варана.
Витька уставился на меня и с минуту разглядывал.
- Хорошо, что я с тобой на обед не попал, - наконец, сказал он. – Там сегодня галлюциногенные грибы, похоже, давали.
- Витя, эта тетка, у которой ты изображал дрессированного пуделя…
- Перестань, - поморщился Витька.
- Нет уж, слушай, - жестко сказал я. – Так вот, эта классная девчонка преподавала нам дойч под псевдонимом Комодский варан. И она такая же классная, как ангина.
- Да нет, - возразил Витька. – Ну что я, Комодского варана не помню, что-ли. Это не она. Та была такая…
- Она, Витя, она. Это тебе скажет любой, кто пострадал от ее клыков. Удивляюсь, как ты ее не узнал.
Витька подавленно молчал, по инерции продолжая поглаживать свою ногу.
- Так что с ногой у тебя?
- Коленом долбанулся, когда с колокольни падал, - слабо улыбнулся Витька.
- А вот и наш Витя, - произнес голос Ленки Ваниной и мы с Витькой обернулись. Со стороны центральной лестницы к нам подходили Ленка и Юра Кулешов.
- И жив он и здоров, - сообщила Ленка Юре, словно тот понять это самостоятельно не мог. – А ты говорил…
- А что этот обморок говорил? – поинтересовался Витька.
- Что ты весь зеленый, - простодушно ответила Ленка.
- Что за фантазии? – спросил я Юрку. – Почему зеленый?
- Так его ж в армию забирают, - улыбчиво пояснил Юрка. – А там все зеленые. Форма такая.
- Тебя забирают в армию? – я повернул голову к Витьке, который в это время испепелял Кулешова взглядом. – Трудный день у тебя выдался, ничего не скажешь.
- Я сейчас эту белобрысую жердь саму в армию отправлю, - пообещал Витька, не двигаясь, впрочем, с места. – Военно-полевой почтой.
- Да я-то тебе чего, - Юра на всякий случай отступил на пару шагов и вещал оттуда. – Повестка на тебя в деканат пришла, их и отправляй, куда хочешь.
- Повестка? – Витька нахмурился еще сильнее, просто на пределе возможностей человеческой мимики. – Откуда ты знаешь?
- На заборе прочитал, - ответил Юра. – Кроме шуток, деканат тебя второй час с собаками ищет. Награду за твою поимку назначил - одна двойка без последствий.
- Кулешадзе, если наколол, лучше сам утопись, - пригрозил Витька, поднимаясь со скамейки.
- Да фигня все это, - неуверенно сказал я. – Повестки домой приходят, а не в деканат. Хотя…
- Разберемся, - пообещал Витька и пошел в сторону деканата.
- Юра, ты Комодского варана помнишь? – спросил я Кулешова.
- Ну.
- Опознать сможешь?
- Только в морге, - ответил Юра. – Каждый день буду ходить, опознавать.
- Она уходила в универ, недавно, говорят, вернулась к нам и снова преподает дойч, - сказала Ленка – живой справочник. – А ты почему ее вспомнил? Я Марину Сергеевну точно узнаю, если увижу. Она мне на экзамене шпильку для волос в колено воткнула… Сволочь.
- Шпильку? Зачем?
- Ей показалось, что я с колена списываю.
- Вот садюга. А ты не списывала?
- Списывала, но не с колена, а с ладони.
- А вот наш Витек не смог ее узнать, когда сегодня случайно встретил, - громко сказал я, пока Витька не успел далеко уйти. Он на секунду замер и захромал быстрей.
- Что, так изменилась? – спросил Юрка.
- Совсем не изменилась. Как была стервой, так и осталась. Видите, как Витька хрустит, это она его… табуреткой.
Мои одногруппники повернули головы зафиксировать Витькину хромоту, но Витька уже скрылся за чьими-то спинами…
Витькины проблемы с военкоматом оказались нешуточного характера. Вместе с повесткой в военкомат Татьяна из нашего деканата, которая там числилась делопроизводителем, а считала себя деканом, вручила ему еще одну повестку. В суд.
- Я всегда подозревал, что ты опасный преступник, - сказал я Витьке, чтобы как-то его утешить.
Мы добрели с ним до более-менее сухой лавочки на прилегающей к институту улице Герцена и уселись погреться на апрельском солнышке. На нашем апрельском солнышке сильно не перегреешься, но мы были рады и такому. Это было на следующий день после встречи Витьки с… Мариной.
- Понимаешь, все дело в том, что когда я поступил в институт, мне уже было восемнадцать, - нехотя ответил Витька, стараясь подставить лицо под солнечные лучи.
- Ну и что?
- А то, что меня могли призвать в армию до того, как я поступил в институт.
- Ну, не призвали же.
- Не призвали, - подтвердил Витька. – Потому что я не пошел на призывную комиссию.
- Лихой ты парень, Витя. И что дальше?
- А дальше вроде бы все затихло. Я поступил. Деканат прислал в военкомат справку, что я студент, и они от меня отвязались. И все это время горизонт был чист.
- А что теперь случилось?
- Ничего не случилось, кроме того, что год назад в наш военкомат пришел новый военком.
- Уже тревожно стало, - заметил я. – И что этот новый военком?
- Новый военком стал наводить новые порядки.
- И начал с тебя?
- Начал не с меня, но видишь и до меня добрался. Подал на меня в суд за неявку на призывную комиссию три года назад.
- Вот упырь! Вроде нашего Комодского варана.
- Слушай, Владимир Мономах, - сказал Витька. – У меня к тебе небольшая просьба…
- Ну?
- Ты не мог бы прекратить обзывать ее этим прозвищем? – попросил Витька. – Сделай над собой такое усилие… Ну, какой она варан? Что она тебе сделала, кроме того, что однажды пожаловалась на тебя в деканат на твое хамское поведение? Я могу еще понять Ленку, она ей коленку проткнула. Или Кулешмана, он три раза ей пересдавал экзамен, а ты-то на что окрысился? Ты даже экзамен на четверку ей сдал.
Я внимательно посмотрел на Витьку. У меня была небольшая надежда, что за сутки эта внезапно вспыхнувшая страсть к Комодскому варану у него слегка подсохнет. Нифига не подсохла.
- Ты как челобитную царю подаешь? – невесело пошутил я. - Вить, давай кое-что уточним?
- Давай, уточним, - согласился Витька.
- Вот ты протрубил на весь мир, что тебе понравилась эта… Марина, так?
- Не трубил я ни разу, но что понравилась, это правда.
- Трубил – не трубил, со вчерашнего дня все знают, что ты влип по бакенбарды. В эти минуты это широко обсуждается народными массами нашей группы и той частью общаги, которой ты ментально близок. Скажи мне честно, без утайки, как ходоки Ленину, зачем тебе эта старуха? Это архиважно.
- Вот не надо этого, Вован! - сразу озлился Витька. – Ей всего 25, никакая она не старуха.
- А тебе сколько? В последний раз, когда мы отмечали твою днюху, тебе, кажется, стукнуло 21?
- Ну, и что? Это мое дело, ясно? И не лезь мне в душу, ясно?
- Ясно, - кивнул я, но полез в его душу дальше. – Если ты просто рассчитываешь с ней переспать, это одно, тут никто тебя не осудит...
- А если у меня все серьезнее? – скептически спросил Витька. – То, значит, осудят?
- Витек, вокруг полно молодых девчонок, которые сейчас в апреле начнут скидывать с себя лишнюю одежду, стремясь предстать пред тобой в максимально выгодном ракурсе, и которые только и ждут, чтобы ты обратил внимание на их красоту и грацию. Ведь это для тебя они делают прическу, красят губки и курят сигареты Кэмел, хотя им и курить-то не хочется. Каково им будет узнать, что ты отрезанный ломоть?
- Ладно, пусть пока скидывают лишнюю одежду, - успокоился Витька. – А там видно будет.
Мы немного помолчали, задумчиво поглядывая друг на друга.
- Володь, ты не знаешь, Саня Хасидович может цветы достать? – вдруг снова заволновался Витька. – В его это возможностях?
- Зачем тебе цветы?
- Да так,… маме хочу подарить.
Ну да, конечно, маме, кому же еще.
- А в субботу на охоту пойдем? На свежих дефчонкаф, а?
- Знаешь, пока что-то не тянет.
Этого-то я и боялся…
Народный суд, на основании представленных военным комиссаром доказательств и руководствуясь действующим законодательством СССР, признал Витьку виновным в уклонении от исполнения своего конституционного долга и назначил ему наказание в виде штрафа в сумме 35 рублей. С военкомом, который присутствовал на судебном заседании и требовал для Витьки расстрела, Витька обменялся резкими выпадами. Правда, обменялся уже после заседания суда, что вполне объяснимо, ведь скажи Витька эти слова военкому в ходе заседания, суд мог и согласиться с мнением военкома по части наказания. А так, только штраф, который Витька оплатил на главпочтамте в тот же день. 35 рублей для скромного Витькиного бюджета были существенными деньгами. Да и не только для Витькиного. Мы все примерно в одной материально-финансовой категории находились, так что потеря 35 рублей никого бы не обрадовала.
Ничего такого Витька, конечно, военкому не говорил, чтобы тот вусмерть обиделся, сказал просто, что ему странно наблюдать, как военкомат «проснулся» спустя три года после события нарушения. В ответ военком сказал, что лично посадит Витьку в воинский эшелон и проследит, чтобы это состоялось еще этой весной. Расстались они без обнимашек.
Обещание военкома пристроить Витьку в воинский эшелон было не пустой угрозой, но тут все зависело от позиции декана нашего факультета Пыжова Валерия Константиновича. Он вполне мог решить, что урки факультету промышленной теплоэнергетики не нужны и отправить Витьку военкому в подарок. И такие случаи бывали, чего уж там. За вытрезвитель отчисляли, за случайное попадание в милицию вытуривали, за паршивые двойки вылетали, как пробки из шампанского, а тут бандюган, осужденный советским судом. Витька был почти обречен и знал это.
Но либо у Витьки оказался толковый ангел-хранитель, хотя в случае с Мариной к нему есть вопросы, либо у декана случился приступ человеколюбия, что на нашей памяти случалось крайне редко. Во всяком случае, декан Витьку оставил в списках студентов, хотя и предупредил, что один залет или несданный вовремя экзамен и все – Витька надевает пилотку с красной звездочкой. Не сам, конечно, декан пришел и предупредил, нет, конечно, не царское дело. Татьяна процитировала Витьке слова декана, когда он, мучимый неизвестностью забрел в деканат.
- Залет, это когда что? – решил уточнить Витька, а то мало ли… главное, чтобы у них с деканатом было одинаковое понимание этого термина.
Татьяна переглянулась со Светланой, другой владычицей нашего деканата.
- Сказала бы я тебе, но обещала маме при мальчиках не выражаться, - сказала Татьяна. - Иди, студент Мырсиков, учись, совершенствуйся и развивайся. Такая вот тебе семантика. Когда залетишь, ты это поймешь.
- У вас одни залеты, у нас другие, - добавила Светлана. Вдохновленный этим наставлением Витька вышел из деканата и пошел, куда глаза глядят. Вы думаете, глаза его глядели в сторону аудитории? Туда, где лучшие преподавательские умы накачивали нас знаниями, опытом и двойками? Туда, где учат, помогают совершенствоваться и развиваться? А вот и нет, ребята, вот и нет. Хоть и пошел наш Витька в А-корпус, туда, где 12-я группа из последних сил отбивалась от преподавателя по фамилии Розенкранц, но в порт назначения не дошел. А свернул Витька на кафедру иностранных языков посмотреть на Комодского варана, которого он называл Мариной…
Прошло несколько недель, и апрель со своими ручьями и лужами ушел в плюсквамперфект, как нас когда-то учила преподавательница немецкого языка Марина Сергеевна. Если я правильно запомнил, это слово означает прошедшее время, и даже не просто прошедшее, а давно прошедшее. Марина Сергеевна… Пробовал я вспомнить ее фамилию, но так и не вспомнил. Да и нужна ли нам ее фамилия? Тем более, что всплывет ее фамилия, но чуть позже…
Так вот, апрель помахал нам голыми ветками раскачиваемых ветром деревьев и ушел, пришел и озеленил эти ветки май, а значит, продолжим где-то с середины мая.
Витька плохел день ото дня. То, что он перестал ходить со мной за комплексным обедом в столовую А-корпуса, это бы еще ладно, но он вообще перестал туда ходить, вот какая штука. Вытащит из пакета куцый бутерброд, на ходу проглотит, и весь его обед. Да что там обед, ребята, он пиво перестал пить, можете себе представить? Идем мы, шумною толпою, как цыгане в Бессарабии, глотнуть свежего Жигулевского в Славянке, а Витьки, который раньше за пивом на край света мог отправиться, среди нас нет. Каково?
Я не один все это с горечью наблюдал. Были в нашей среде и другие небезразличные к Витьке люди. Юра Кулешов, Серега Калакин и Ленка Ванина. Да и остальной народ, не помянутый здесь пофамильно, тоже за него переживал, просто не все были вовлечены в эту историю.
Сначала я думал, что пройдет весна и кончится Витькина любовь, что его увлечение Мариной это легкая простуда, прочихается и выздоровеет. Или как март для котов, кончается март, и коты снова становятся нормальными… студентами.
Но весна заканчивалась, а у Витьки простуда все не проходила. Даже хуже стало, похудел Витька и почернел лицом. Он и так-то не белоснежный толстячок был, а тут еще стал подсыхать с боков. Не настолько, конечно отощал, как Юра Кулешов, который местами даже просвечивался, если смотреть через него на свет, но на того Витьку, которого мы знали, этот походил только фрагментарно. Если любовь такая, то ну ее… в заратустру.
Надо было что-то делать. Для начала я созвал конференцию, на которую зарегистрировались те четыре участника, о которых я упомянул выше. Первоначально планировалось, что в работе конференции примет участие Андрей Германсон, но что-то у него пошло не так и нам пришлось обойтись без Андрея. Кулешов, кстати, тоже едва не выбыл из нашего квартета, он прыгал по лестнице, как кенгуру и допрыгался – вывихнул ногу. Ногу ему в медпункте вернули в исходное положение, но ходил он – без слез не взглянешь. Тем не менее, Юра приковылял вместе с нами, внести свои пять копеек в благородное дело спасения товарища. Собрались в пустом кабинете в Б-корпусе на 4-м этаже, куда редко кто заглядывал. Глухое место, на первом курсе мы в этой конуре начертательную геометрию сдавали, и я там с Копеиным, принимавшем у нас экзамен, схлестнулся в борьбе за хорошую оценку. Эх, было время… Но сейчас не об этом.
Забрались мы гуськом в этот скворечник, отдышались и приступили к основному вопросу конференции – как спасти Витьку. Из-за Ленки нам пришлось в основном использовать русский литературный язык, что бесспорно снижало качество доводов, и что в определенной степени нам не позволило выработать консолидированный подход к этой проблеме. Это, да еще то, что диагноз хоть и был всем ясен, но в том, что применить для лечения, терапию или хирургию, мы разошлись. Когда много докторов, так всегда и бывает.
- В восьмом классе я тоже влюбился в учительницу, - поделился воспоминаниями Юра Кулешов. – Она у нас историю вела. И красивой даже не назвать, а вот чем-то взяла мою неокрепшую душу.
- И как ты отбился? – спросил я.
- Она мне тройку за четверть вывела, стервоза, и любовь, как рукой сняло.
- Это была не любовь, - оценила Юркину драму Ленка. - Сплошной меркантилизм. Ты ее не любил, а рассчитывал извлечь выгоду из показной страсти. Ты меня разочаровал, Юра!
- Этого я не переживу! - огрызнулся Юрка.
- Стоп. Попрошу без личных выпадов! – потребовал я.
- А за год, что она тебе поставила? – спросил Серега. – Тройбан?
- За год четверку.
- Но любовь не вернулась?
- Нет, - помотал головой Юра. – Я к тому времени любил географичку.
- Так, товарищи, регламент. Любвеобильному нашему Юрику мы посвятим отдельное пленарное заседание, - пообещал я.
Первым по существу дела высказался Серега Калакин, который нами признавался крупным авторитетом в области взаимоотношения полов. Он чуть не женился месяца три назад. А уж как любил Серега свою молдаванку, словами не передать. Готов был даже в Молдавию переехать, хотя, говорят, там трудный для изучения язык.
- В отличие от вас всех, - веско сказал Серега, - я вообще проблемы, как таковой не вижу. Ну, втюхался Витек в этого варана и втюхался. Велика беда. Возраст у нас, как раз для таких историй. А когда еще, в девяносто лет?
- Серега, - прервал я его, - ты, похоже, слышал звон, да не знаешь, где он. Проблемы он не видит…
- Погоди, Володя, знаю я, где звон, - поморщился наш авторитет. – Просто ты не дал мне закончить мысль.
- Ну, давай.
- У меня есть небольшой опыт такого рода, - скромно признал Серега. – И могу вам сообщить, это не лечится, но проходит. Причем, проходит само. Хау – я все сказал.
- Хорошо, Большой Бурый Медведь, апачи тебя услышали, - сказал я. – Кто еще хочет высказаться?
Высказаться захотела Ленка.
- Вы, ребята, для спасения Виктора изначально выбрали не тот путь, - начала, было, Ленка, но это начало мне не понравилось, и я решил вмешаться.
- Мы, Лена, вообще еще никакой путь не выбрали, - напомнил я ей.
- Ты, Володя, постоянно всех перебиваешь, - упрекнула меня Ленка. – Дай нам спокойно высказаться по существу вопроса.
- Высказывайся, - пожал плечами я.
- Вы исходите из того ложного посыла, что Витькина любовь это что плохое, вредное, стыдное. Вот влюбился парень в девушку и все, его друзья в панике. Ах, спасать надо Витю! А от чего спасать, от любви? Но любовь не может быть плохой, она раскроет у Вити все его лучшие качества, о которых он, может, и сам не догадывается. Раскроет и разовьет. Вам не нравится, что объект его любви Марина Сергеевна… Кстати, кто-нибудь помнит ее фамилию? Никто? Я тоже почему-то не помню, хотя должна же быть у нее какая-то фамилия. Ладно, узнаю, не военная тайна…
- Розова ее фамилия, - вдруг вспомнил Юра Кулешов.
- Точно, Розова, - воскликнул я.
- Она, Розова, - авторитетно подтвердил Серега.
- Ну, общими усилиями вспомнили, - сказала Ленка. – Так вот, вы недовольны, что Витя влюбился в Марину Розову, которая, тут я не могу не согласиться, оставила в нашей памяти больше негатива, нежели позитива. По части вредоносности она переплюнула всех мизантропов нашего института, включая Маврова.
- Ха! Мавров! – не удержался Юра. – Да Мавров по сравнению с Розовой ручная панда.
- Мы об этом знаем, мы об этом помним, - продолжала Ленка. – Но стоит ли становиться на пути этой любви, которая может не только облагородить Виктора, но и, кто знает, может, и саму Марину Сергеевну.
- Все? – спросил я, видя, что Ленка замолчала.
- Все, - подтвердила Ленка. – Теперь можешь перебивать.
- Юра, есть, что сказать великому хуралу? – я посмотрел на Кулешова, который, кроме школьных этюдов, пока ничем не отметился.
- Есть что сказать, - Юра посерьезнел лицом и даже причесал волосы ладонью. – Вот слушал я вас и удивлялся. И Серега красиво говорил, и Леночка. Леночку, вообще, я слушал и мысленно плакал. Только Мырсу от этих речей лучше не станет. Вы думаете, я против того, что он воспылал страстью к Комодскому варану? Да пусть он любит, кого хочет, варанов, коз, верблюдиц, хочет, пусть женщин любит. Дело же не в этом. Дело в том, что он практически забил на учебу. Он же ходит только на первую пару. Потом, кто-нибудь видит его на занятиях? Вальдемар, ты нас собрал на этот форум, снимаю перед тобой шляпу, ты его наблюдаешь на занятиях? Нет, не наблюдаешь. И это после того, как декан устами деканатской Татьяны предупредил его о том, что Витька висит в институте на волоске от лысой башки. Он уже сейчас одной ногой в кирзовом сапоге. Как только первые два шара закатятся на лицевой счет Мырса, а я удивляюсь, как этого до сих пор не произошло, учитывая его отношение к учебе, мы пойдем в Славянку на проводы Мырса в армию. А там, в армии, никаких варанов нет, там он будет любить ротного старшину, и даже не столько он старшину, сколько старшина его. Я закончил... Можете не хлопать.
- Ну что ж, будем подводить безрадостные итоги, - кисло сказал я.
- А ты сам-то что думаешь? – спросил меня Серега. – Мы-то худо-бедно, но высказались, а ты либо отмалчиваешься, либо сбиваешь нас с мыслей.
- Трудный случай, - признал я. – Я знаю Витьку три года и никогда его таким не видел. Вы все, по-своему правы, у каждого есть своя логика, но мы так и не решили, что нам делать.
- Ну, так скажи нам, что делать, раз такой умный, - предложил Серега.
- Понимаешь, Серега, - проникновенно ответил я. – Если бы я знал, что со всем этим делать, давно бы сделал. Но я не знаю. Потому вас и собрал, чтобы вы напрягли ту квашню, которую считаете мозгами, и сообща выработали хотя бы дохленький план по выводу нашего товарища из кризиса. И что же в результате? Ты, Серега, ничего не предложил, по твоему мнению к лету само все рассосется, так? Да, вот не рассасывается что-то, а лето уже вон оно. Ты, Лена, тоже предлагаешь не вмешиваться в естественный ход событий и, утирая платочком умильную слезу, отпустить эту парочку плыть по воле волн. Даже Юра, который думает, что он сказал что-то дельное, на самом деле просто перечислил вероятные последствия Витькиной любви, что мы знали и без него…
…Целый час мы проторчали в этом кабинете №401 Б-корпуса, да так ничего, кроме как в очередной раз «крупно» поговорить с Витькой, и не решили. Я безнадежно махнул рукой и предложил закрыть конференцию без подписания итогового коммюнике. Никто не возразил, и мы побрели к выходу.
Не успели участники конференции подойти к двери, как она, дверь, вдруг отворилась, и в кабинет ввалились два человека. Это были Серега Керенкер и Саня Хасидович.
- Коммунистический привет всей пастве, - поздоровался с нами Керенкер и пожал всем, кроме Ленки, руку. Ленку он хотел поцеловать в щечку, но она уклонилась.
Саня тоже пожал ребятам руки, говоря:
- Рад. Очень приятно. Ощутимо впечатлен.
Пробовать поцеловать Ленку он не стал, воочию наблюдая невысокий эффект аналогичной попытки Керенкера.
По-моему, они где-то успели залудить по стакану.
- Как вы нас нашли? – спросил я.
- Ну, вы такие известные люди, что везде оставляете свои следы, - широко улыбаясь, ответил Керенкер.
- Германсон сказал, - пояснил Хасидович, – что вы тут разрабатываете операцию по вызволению Витьки Мырсикова из плена…
- Разработали что-нибудь осмысленное? – спросил Керенкер, вальяжно развалившись на скамье у входа в кабинет. – По вашему виду не похоже. Ну, ничего, сейчас все будет.
- Слышь, тезка, а тебе какое дело до Витьки? – хмуро спросил Серега Калакин, который никогда этого тезку не обожал, особенно со времен своей несостоявшейся женитьбы на молдаванке, и не считал нужным это скрывать.
- Душа у меня широкая, - ответил Серега Керенкер. – Всем хочет помочь, всех обогреть.
- Вопрос поставлен некорректно, - заступился за Керенкера Саня Хасидович. – Что значит, тебе какое дело?... Вы что тут, узурпировали Мырса, что-ли? Так не пойдет…
- Знал бы Витек, сколько народу занято его судьбой, он бы растрогался, - смеясь, сказал Керенкер. – Рыдал бы, как белуга.
- Я, например, тоже вовлечен в Витькины любовные игры, - продолжил Саня Хасидович. – Так что, меня равным образом волнует, что вы тут затеваете вокруг него.
- Как это ты вовлечен… в Витькины… игры? – запинаясь, спросил Юра Кулешов.
- А так, что сегодня я получил от него заказ на букет роз и шоколадный торт. Попробуйте угадать, для кого.
- Для его мамы, - мрачно сказал я.
- Розы - Розовой, - хмыкнула Ленка.
- Далеко у них зашло? – спросил Керенкер. – С этой… Как вы ее называете? С Комодским вараном, что-ли? Имя какое-то… сложносочиненное.
- Он ее уже провожает до дома, - ответил я. – В квартиру, правда, пока не допущен, но это дело времени… Саня, торт и розы Витька к чему приурочил? Или просто так, от одного горячего сердца другому?
- А Бог его знает, - сказал Саня Хасидович. – Витек так спешил, что даже не ответил мне, какой суммой в рублях он располагает. Я до сих пор не знаю, сколько роз ему заказывать.
- Две, - подсказал Серега Калакин.
- Так, мучачос и примкнувшая к ним чика, прошу минуточку внимания, - попросил Керенкер.
- Это кто тут чика? – мягко спросила Ленка и подошла к Керенкеру поближе. Насколько я знаю Ленку, если ответ будет неправильный, она саданет ему носком туфли по голени.
- Лена, чика, по-испански девушка, - перевел я, желая уберечь Керенкера от неприятностей. Он странный парень, если честно. Никогда за языком не следит, постоянно набивается на неприятности.
- А ты, Серый, в разговоре постарайся не использовать слова и выражения, которых нет в словаре Даля, - посоветовал я Керенкеру.
- Как скажете, - согласился Керенкер. – Но, прежде чем я вам выпишу рецепт лекарства для Витьки,…
- Володя, ты ему доверяешь? – спросила у меня Ленка.
- Только по субботам, - ответил я ей и глянул на Керенкера. – Ты давай, говори, только покороче, второй час тут заседаем.
- Прежде чем я вам разжую, как спасти Виктора, хочу уточнить, правильно ли я понимаю задачу. Вы хотите, чтобы эта сладкая парочка, Витька и Комодский варан… ну и имечко вы ей подобрали, мороз по коже… Значит, чтобы Витька и…
- Марина ее зовут, - сказала Ленка.
- Благодарю вас, Лена, - Керенкер встал, отвесил Ленке поклон и снова упал на скамейку. – Итак, вы хотите, чтобы они расстались навеки?
- Да, - сказал я.
- Нет, - сказала Ленка.
- Наверное, - сказал Серега Калакин.
- Мы хотим, чтобы Витька снова стал прежним Мырсом, - сказал Юра Кулешов.
- Ну, ребята, вы даете! - восхищенно воскликнул Керенкер. – Вот угоди вам всем! Когда в товарищах согласья нет…
- Говори, что за рецепт, - потребовал я. – И не цеди по капле.
- Рецепт, - закивал Керенкер. – Или даже не рецепт, а схему лечения, так говорят медицинские люди. Хочу отметить, что схема неочевидна, он зиждется на знании мной человеческой психологии. Но если упростить, чтобы дошло даже до вас, это звучит так: хотите разбить упомянутую выше пару, сформируйте у Витьки отрицательное отношение к объекту страсти, а у объекта страсти негативное отношение к Витьке.
- Да уж, действительно, так просто, что дальше только простатит, - язвительно сказал я. – Сформируйте… Ну, иди, и сформируй! Мы Витьке уже таких гадостей про эту Марину наговорили, что у самих стынет в жилах кровь, а ему все бубенчики.
- А я и не говорю, что это просто, - возразил Керенкер. – Я сам подчеркнул, что рецепт неочевиден. И потом, не можете Витьке по ушам поездить, попробуйте Марине на Витьку глаза раскрыть. Расскажите ей все, что знаете про Витьку, причем можете спокойно говорить правду. Пусть она поймет, какой он злыдень, пусть осознает, что нельзя с этим человеком до дома провожаться и получать от него розы…
- Получать от него розы … Что-то в этих словах есть», - подумал я.
- Саня, а что там насчет роз? – я повернулся к Хасидовичу. – Куда ты их должен доставить? И когда?
- Завтра, - ответил Саня. – А куда, Витька не сказал. Наверное, сам за ними придет. А что?
- Ты хочешь, чтобы в букете вместо роз тюльпаны были? – высказал догадку Серега Калакин. – Она их увидит и швырнет Витьке в морду, да?
- Нет, конечно, - помотал головой. – Ничего она не швырнет. Примет и тюльпаны.
- А зачем ты тогда про розы спросил?
- Да вот, думаю, какой цвет роз Сане купить для Марины, - неожиданно для самого себя ответил я. Неожиданно, потому что думал о не об этом.
- Молоток! – воскликнул Юра. – Мне даже в голову не пришло…
- Погоди ты со своей головой, - поморщился Серега Калакин. – Что-то я пока не догоняю.
- Да что тут непонятного! - закричал Юра. – Каждый цвет роз означает что-то. Ну, Вовастый, головастый!
- Первый раз слышу, - пожал плечами Серега Калакин.
- И этот человек собирался жениться! – Юра показал на него пальцем. – Ты своей невесте что дарил? Домашние тапочки?
- Это правда, - нехотя сказала Ленка, - цвет роз может говорить. Например, красный - цвет любви, розовые означают симпатию, белые розы цвет чистых намерений.
- Не пойдет, - сказал Юра. – Какой цвет у расставания?
- Говорят, что желтый, но лично мне они очень нравятся.
- Саня, закупай охапку желтых роз! – объявил Юра Кулешов. – И побольше! Если у Мырса денег не хватит, мы доплатим! Ха! Желтые розы! Это должно сработать!
На том и порешили. Хотя, Юра и назвал меня головастым, мои размышления относительно роз не имели отношения к их цвету. Я сказал Сане Хасидовичу о цвете роз машинально, размышляя на иные темы. Сомнительно, чтобы Марина, получив от Витьки желтые розы, прочла бы по ним Витькино желание с ней расстаться. Очень мало людей знают язык цветов, но даже если Марина его знает, Витьку она, учитывая его пляски вокруг нее, в отставку из-за этого не отправит. Да и Витьке, несмотря на Кулешовский восторг, в край не составит труда все свалить на поставщика роз Саню. Нет, моя мысль состояла в другом…
…Когда мы спустились по лестнице на первый этаж и разбрелись, кто куда, я пошел с Саней Хасидовичем в А-корпус. Он шел к месту своей работы, на военную кафедру, а я собирался перекусить в столовой, если из съедобного там еще что-нибудь осталось.
- Все думают, что я волшебник изумрудного города, - сказал мне Саня. – Желтые розы! Какие будут, такие и возьму.
- Не психуй, Саня, дело не в желтых розах, - ответил я. – Дело вообще не в розах.
- А в чем?
- В том, что там, в этих розах будет, - загадочно сказал я.
- А что там будет? Любящее сердце Мырса?
- Нет, Саня, сердце Мырса пусть остается в его грудной клетке. Там будет… Ну, допустим, листочек бумаги. Как тебе эта мысль?
- Какой листочек?
- А такой, что прочитав его, Марина тюкнет Витьку по темечку.
- Теперь понятно, - усмехнулся Саня Хасидович. – Только как этот листочек попадет в цветы?
- Ты положишь.
- Я?!
- Ну, а кто? Цветы же у тебя будут.
- Нет уж. Витька мне потом голову открутит, а я к ней уже привык.
- Да, может и открутить, - согласился я, представив возможную реакцию Витьки на ход событий.
- Большое человеческое спасибо! - возмутился Саня. – За твою неустанную заботу обо мне. Может мне проще стащить у Быкова пистолет и пойти эту Марину пристрелить, а? Ты только скажи. Фигня, что потом Мырс меня на стельки порвет, лишь бы ты был доволен.
- Ладно-ладно, разошелся, - остудил я его пыл. – Значит, надо положить в цветы листок с таким текстом, который Витька прочитать не сможет.
- Точно, - кивнул Саня Хасидович. – На древнекитайском языке… Самое то.
- На китайском, нет, Марина тогда тоже не прочтет, - задумчиво сказал я. – А вот если на немецком? Его только Марина разберет, а когда разберет, Витьке уже будет не до тебя.
- Это как сказать, - усомнился Саня. – Может так, а может, и нет, Витька, сам знаешь, сейчас дурной, как медведь-шатун.
- На меня свалишь, если что, - успокоил его я.
- Да свалить-то на тебя, я свалю, будь уверен, - продолжал сомневаться Саня. – Успеть бы только.
- В любом серьезном деле есть риск, - наставительно сказал я ему.
- Нет, ну вас с вашими цветами, - подумав, сказал Саня. – Заберу-ка я розы еще сегодня и отнесу тебе их в общагу. И суй в них что хочешь, листочки, сердца, песни Пахмутовой на стихи Добронравова. А я еще не устал от жизни…
По той скудной информации, которая у меня была, я знал, что сюжет романа Витьки и Марины довольно причудлив. Извилистый, какой-то сюжет, если, конечно, это слово уместно при описании чьих-либо отношений. Что-то наблюдал я сам, что-то другие ребята, а кое-чем, сквозь зубы делился и Витька. Несомненно только то, что Марине нравились его трогательные, бегемотные ухаживания, но нельзя сказать, что она как-то стимулировала Витькины топтания вокруг нее. Да, как-то так, и не поощряла и не пресекала. Витька в одном из редких в последнее время наших разговоров проболтался, что они стояли у подъезда ее дома, и он держал в своих клешнях Маринину ручку… Картина, что и говорить - щемящая грусть. Где-то на улице Громобоя они стояли. Но нельзя отрицать, что прогресс в их отношениях все-таки наблюдался. Куда-то они ходили в кино, лакомились мороженым в кафе. При всем при этом, как с горечью признался Витька, Марина не позволяла даже чмокнуть себя в щечку.
- Понимаешь, какое дело, Вить, - я постарался как можно доходчивей растолковать ему мотивы поведения Марины. – Девушка хочет проверить, насколько у тебя серьезные чувства. Понять, в какой степени тебе можно доверять. Ведь дай тебе сегодня одну щечку, завтра ты захочешь другую, а послезавтра ты дойдешь до крайностей и потребуешь право выгуливать ее собаку.
- С ее собакой я уже гулял, - махнул рукой Витька. – И можешь не изощряться, меня этим не проймешь. Знаешь, как ее зовут?
- Знаю. Марина.
- Я про собаку.
- Эмма.
- Да, откуда знаешь? – подозрительно спросил Витька.
- Преподаватели немецких языков называют собак только двумя кличками: Вальтер или Эмма.
С минуту Витька сверлил меня недоверчивым взглядом.
- До чего остроумно, - сказал он, скорчив злобную гримасу. - Ладно, проехали.
- В субботу пойдем на дискотеку в общагу мединститута? – на всякий случай спросил я.
- В субботу мы с Мариной идем в краеведческий музей, - отклонил предложение Витька, хотя мне показалось, что при произнесении слова «краеведческий» он чуть поморщился.
- Мы же с тобой там были два раза, - напомнил я ему. – И оба раза там нечего было смотреть. Ах да, извини, я забыл, что тебя никто не спрашивает.
- Не дави на нервы, - попросил Витька.
- Надеюсь, она до субботы сломает себе ногу, - в сердцах пожелал я. Сорвался. Некрасиво, конечно.
- Не сломает, - убежденно ответил Витька. – Я буду рядом.
- Ты лучше будь завтра на семинаре по АУТП (автоматическое управление тепловыми процессами), коллоквиум препод обещает, - посоветовал я ему на прощанье. – Если, конечно, на это время у тебя не намечено посещение выставки художников - экспрессионистов.
Витька ничего не ответил.
За текстом записки в Витькины цветы я пошел в научную библиотеку. К Саше Романову. Пора рассказать, в чем была суть того, что я задумал. А задумал я сунуть в букет цветов небольшой листок бумаги, на котором будут некие слова, желательно в стихотворной форме, намекающие или прямо говорящие о том, что они с Витькой - не пара.
Просто стишок на заданную тему я и сам мог сочинить. Баловался я такого рода каверзами, сочинял для ребят четверостишья на злободневные темы. Бывало, что на заказ и стишки про любовь складывал, почему нет. Пара минут и готово. Следующий. В пасторальных тонах, что-нибудь: травка на лугу, луна и твои бирюзовые глаза. В жизни не встречал людей с бирюзовым цветом глаз, но в моих стансах если были глаза, то обязательно бирюзовые, и ни одной рекламации. Один раз завернул что-то такое про карие очи, заказчик сам попросил заменить эти очи на бирюзовые.
Так что, со стишком проблем бы не было, но в данном случае мне нужен был не стишок. Вернее, стишок, но не тот. Мне требовался стишок на немецком языке, такой вот нюанс. Если Витька прочтет вирши до того, как они попадут в руки Марины, он, понятное дело, их из букета изымет. А так, даже если Витька и увидит листок со стихами, ничего из него не поймет. Немецкий язык хоть и был нами пройдет в институтском объеме, особых отложений в нашей памяти не оставил. Я знал с десяток немецких слов, Витька вряд ли больше.
Конечно, Витька мог взять листок и перетолмачить текст со словарем, чтобы убедиться, что для их взаимоотношений с Мариной стишок не содержит ничего вредного, но зная Витькину лень, можно было все-таки попробовать…
…Откровенно говоря, задумка моя была так себе, случались у меня идеи и получше. Непонятно, с чего я решил, что все это прокатит в нужном русле, что Витька, увидев листочек с непонятным текстом, просто не выбросит его, как случайно попавший в букет мусор. Затмение на меня нашло, видно…
- Саш, ты каких немецких поэтов знаешь? – спросил я Сашу Романова, когда поднялся в читальный зал научки и подошел к его столу. – Здоров, кстати говоря. Что-то давно я тебя не видел. Почему не заходишь в нашу гостеприимную общагу?
Основания для такого упрека у меня были. Перестал Саша Романов навещать нас в 104-й комнате, хотя раньше проводил у нас целые вечера. С другой стороны, я и сам-то в общаге стал реже бывать, только ночевать приходил. Все дела, ребята, все дела.
- Добрый вечер, - вежливо ответил Саша. – Времени ни на что нет. А насчет поэтов, если навскидку, Вольфганг фон Гете, Бертольд Брехт, Фридрих Шиллер, Генрих Гейне, Эфраим Лессинг, Теодор Шторм…
- Хватит, - я поднял руки. – Не думал, что их так много.
- Ну, что ты, Володя, это только начало списка, - сказал Саша Романов. – Лично мне очень нравится Эрих Кестнер, в его произведениях столько юмора…
- Нет, юмор мне как раз не требуется. Мне нужен короткий стишок, лучше четверостишье на грани приличия, или даже чуть-чуть за гранью. На немецком.
- Что за странное желание? – удивился мой друг-эстет. – Вообще-то я не большой знаток германской поэзии, но если ты пояснишь, зачем тебе понадобился лимерик, постараюсь тебе помочь.
- Что мне понабилось? – удивился я. – Какой лимерик?
- Лимерик это стихотворный жанр, внешне абсурдный, но с подтекстом. Или тебе что-то другое нужно? Тогда объясни толком.
Вот он весь в этом, Саша Романов. Что ни спросишь, он не большой специалист, но знает больше, чем мы после углубленного изучения предмета разговора.
- Ладно, оттопырь уши, - сказал я. – Ты в курсе Витькиных похождений?
- Виктора Мырсикова?
- Да, его.
- Нет. Сюда ничего не доносилось.
- Да-а, - протянул я. – Отстал ты от поезда. Замуровал себя в этих стенах живьем. Ты еще с фолиантами не разговариваешь?
- Пока нет. Так что там с Виктором?
- Ну, слушай, - я облокотился на перекладину, которая ограждала его рабочий стол от общего зала. – Надеюсь, тебе уже есть 16 лет.
Я рассказал ему всю летопись Витькиного падения, от а до я, поведал о решениях конференции по спасению нашего товарища из трясины и закончил рассказ изложением своей задумки, касательно листка-вкладыша в букет цветов для Комодской Марины.
- Теперь ты знаешь все, - подвел черту я. – Что скажешь?
Саша молчал целую минуту и заговорил только тогда, когда я уже решил повторить для него всю историю заново, шепотом. Не исключено, что вечное безмолвие читального зала не всегда позволяет его ушным раковинам воспринимать герцы и децибелы обычного человеческого голоса.
- Не уверен, что я все правильно понял, - наконец, произнес Саша Романов. – Хотелось бы уточнить некоторые… штрихи.
- К портрету? Ну, давай, уточняй, - разрешил я.
- Ты не хочешь, чтобы Виктор встречался с Мариной, так?
- Ну.
- А почему?
- Добрый вечер, Саша, ты снова с нами? Б…, я полчаса тут распинаюсь, излагаю тебе перипетии Витькиной биографии, объясняю, что надо спасать человека, а ты спрашиваешь, почему. Дремал, что-ли, пока я излагал содержание предыдущих серий?
- Я внимательно слушал, - опроверг мое предположение Саша. – Но не со всем согласен.
- С чем например? – сухо спросил я.
- Ну, например, я не согласен с тем утверждением, что это приключение Виктора снижает качество усвоения им учебных программ. Вернее, не так. Качество усвоения снижается, но если бы на месте Марины была другая девушка, Витькина любовь мешала бы учебе точно так же. А я так понял, что тебя нервирует именно Марина, нет?
- Меня все нервируют, включая тебя, но Марина, да, больше других.
- Вот я и спрашиваю, почему? Может, у нее содружественное косоглазие? Заикается? Одна нога заметно короче другой? Что в ней не так?
- Все в ней так, - буркнул я. – Красивая баба.
- Тогда почему ты собрался разлучить эту пару? Причем настолько решительно, что готов даже подбросить в цветы записку, которая бы рассорила Виктора с Мариной? – продолжил вопрошать Саша Романов.
Я пожал плечами.
- А тебе не кажется, что ты берешь на себя больше, чем допускают этические нормы? Только потому, что некая Марина в свое время доставила тебе пару давно забытых неприятностей, ты свою неприязнь к ней экстраполировал на взаимоотношения двух людей. С чего это ты взял на себя функции спасателя Виктора, и с чего ты решил, что Виктор в этом нуждается? Виктор, когда я в последний раз его видел, был вполне дееспособен, а раз так, значит, он сам вполне отвечает за свою планиду. Кто тебя уполномочил вершить чужие судьбы? Ваша так называемая конференция? Это просто анекдот. Если Виктор решил, что любит эту Марину, значит, так оно и есть, и ни ты, ни твои однокурсники не вправе вмешиваться в его жизнь. Вот так, Володя. Я надеюсь, надобность в немецких поэтах отпала?
От злости, которая клокотала во мне, как вулкан Этна, я не стал пожимать Саше руку, когда уходил. Кажется, я даже не кивнул ему, а просто повернулся и ушел. Сильно раздражало осознание, что он во многом прав, этот моралист Романов. Нас ведь всегда коробит, когда кто-то прав, а мы нет. Особенно когда нас ткнули в собственную неправоту носом и им там поелозили.
Когда я зашел в общагу, благо идти от научки от силы минуты три, я вдруг неожиданно для себя обнаружил, что вся моя вселенская злость куда-то пропала. Вот только было чувство, перекушу зубами железный прут, и вдруг, как выключили. И нет никакой досады ни на Сашу Романова, ни на Марину Сергеевну. И, что самое приятное, на себя. Улетучилась.
Что тут скажешь… Если врать не самому себе, а только Саше Романову, то не Марина меня раздражала, ребята. Да, она вызывала у меня стойкую антипатию, какую редко кому удавалось в принципе, но угнетало меня, ребята, не это, а то что потерял я надежного напарника для вечерних похождений. Крепкого, стойкого, верного. В этом все дело, а не в Марине. Была бы вместо Марины другая Полина, я реагировал бы на нее точно так же. Ну, а что? Ну, а как? С кем мне теперь бродить по ночному Иванову? Кому доверить спину, если что? Теперь некому, вот в чем беда. И Витьку… Ну, что ты будешь с ним делать… Я потерял. Тушил пожар соломой…
…В 104-й комнате меня встретил Андрей Германсон. Когда мы применительно к общаге говорим – встретил, это не значит, что он произвел какие-то действия. Встретил, в нашем случае означало, что Андрей поднял глаза, когда я вошел в комнату и ими холодно на меня посмотрел. Сегодня почему-то все мной недовольны.
- Где тебя носит все время? – спросил он. – Целый вечер я, как попугай говорю только два слова: его нет, его нет.
Я тоже умею косо смотреть и говорить хриплым баритоном, но мое внимание привлек букет из три… пять… семи роз, стоявший в нашем графине на столе.
- Саня Хасидович принес? – спросил я Андрея. Другой Андрей нашей комнаты, Мирнов, уже давно жил у своей подруги Наташи и ночевал в 104-й, только когда у них с Наташей штормило.
- Только что, - подтвердил Андрей. – Если я правильно понял, для Витька?
- Не столько для него, сколько для… Ну, ты знаешь...
- А зачем Хасик сюда цветы приволок?
- Так получилось.
- Хреново получилось, - сказал Андрей. – У меня на запах роз аллергия. Ты их утащи куда-нибудь… И пошли в столовую, а то закроют.
- Иди один, что-то неохота.
- Зря я тебя ждал, давно бы сам сходил, - проворчал Андрей.
- Ну, извини.
Тихий стук в дверь я даже сначала не услышал, у нас в общаге обычно стучат, будто дверь высаживают. Но Андрей услышал, он ближе к двери стоял и эту самую дверь открыл. На пороге стоял… Мама дорогая, там, в бежевом плаще стоял Комодский варан. Или, ладно, пора заканчивать со старыми прозвищами и кличками. Марина Сергеевна там стояла и смотрела на нас своими огромными бирюзовыми глазами. Это во мне поэт заговорил, а так глаза были голубовато – серыми.
- Можно войти? – спросила она своим неповторимым голосом. Ну, голосок у нее, чистая жесть. Ножовка по металлу. Наградит же Господь таким тембром. Хоть тресни, не пойму, как Витька не затыкает уши, когда с ней воркует.
- Входите, - Андрей галантно посторонился и пропустил Марину Сергеевну в комнату. – Я, к сожалению, вынужден вас покинуть, дела, но Володя…
- Спасибо, он мне и нужен, - улыбнулась Марина Сергеевна.
Андрей масляно улыбнулся в ответ и ушел, а Марина Сергеевна осталась.
- Присаживайтесь, у нас все еще есть один стул, на котором можно сидеть, - сказал я, стараясь угадать причину появления в общаге особы, которая волею кармы оказалась эпицентром нашей жизни в последний месяц. Да, уже целый месяц вокруг нее кипели страсти, ломались копья и все дальше от друзей отдалялся Витька.
- Спасибо. Этот?
- Этот.
Стул, способный выдерживать вес среднего человека у нас и, правда, был один, остальные как-то разбрелись по общаге, и мы никак не могли выкроить время скликать их обратно в 104-ю. Этот единственный стул как обычно был завален одеждой и журналами, а сверху лежала чья-то спортивная вязаная шапочка, хозяина которой мы не могли отыскать с зимы. Все это я схватил в охапку и бросил на кровать Андрея Мирнова, добавив эту груду к тем грудам, которые лежали на его кровати и до появления Марины Сергеевны. Поскольку хозяин этой кровати появлялся здесь редко, мы с Германсоном использовали ее, как складской объект открытого типа. Конечно, беспорядок в комнате бросался в глаза, но ведь я гостей и не ждал. Если бы мы с Германсоном ждали гостей, то безусловно порядок в комнате навели бы. В этих случаях мы все, что у нас валялось на кроватях и стуле заталкивали в платяной шкаф, а потом месяц разбирались, чье это все…
- Какой милый букет! – воскликнула Марина Сергеевна, осторожно присев на стул.
- Это ваш, - сказал я.
- В каком смысле?
Пока я размышлял, что ей ответить, она оглядела комнату и покачала головой. Я тоже оглядел комнату, поворачивая голову вслед за ней. Комната, как комната, ничего такого, чтобы качать головой. У нас тут в общаге все примерно такие. Наша 104-я еще получше других, у нас над кроватями гобелены висят, а на полу коврик, пойди-найди еще такие апартаменты в этом гадюшнике.
- Значит, ты здесь живешь? – сказала, как уличила, Марина Сергеевна.
- Точно, - кивнул я. – А вы, Марина Сергеевна, у нас тут на дежурстве? Или что?
- Я здесь, как частное лицо, - ответила Марина Сергеевна. – Поэтому, думаю, нам можно перейти на ты. Хотя бы временно. А то в нашем узком кругу неудобно будет, я тебя – Володя, а ты в ответ – Марина Сергеевна.
Знала бы ты, Марина Сергеевна, как мы тебя называем в другом узком кругу, подумал я. Но возражать не стал.
- Давай, попробуем, - ответил я.
- А кто, кстати, придумал это очаровательное прозвище Комодский варан? – ласково спросила Марина Сергеевна. – Не ты, часом?
- Поклеп, - выразил я решительный протест. – Происки врагов.
Придумал я, но надо ли ворошить прошлое?
- Как говорит мой папа, кругом враги? – мило улыбнулась Марина Сергеевна, но ее глаза остались ледяными. – Не хочешь спросить, с какой целью я пришла сюда?
- Ну, наверное, сама скажешь? Мне ведь надо будет объяснять людям, с чего вдруг меня навестила Марина Сергеевна. Народ спрашивать начнет.
- Да, у нас любознательный народ, - согласилась Марина Сергеевна, - вечно сует свой нос туда, куда его не просят. До всего у нашего народа есть дело, а уж если что его не касается, так никакими силами не оттащишь.
- Такой у нашего человека поведенческий тип, - добродушно ответил я. – Менталитет. Не можем допустить, чтобы у наших друзей было меньше проблем, чем у нас.
- И если у ваших друзей проблем меньше, чем у вас, то вы их друзьям добавляете, – подхватила Марина Сергеевна. – Так ведь?
- Наши друзья проблемы создают себе сами.
- Так может, пусть и решают эти проблемы сами? Сами создали, сами решили.
- Не всегда получается, - вздохнул я. – Вот в чем дело.
- Слушай, Владимир, за что ты меня так ненавидишь? – спросила Марина Сергеевна. – Что я тебе такого сделала? Ну, ведь не за то, что тебе не нравилась моя манера преподавания немецкого языка? Да даже если и не нравилась, так это когда было? Сто лет назад. И если это все-таки причина, то ты должен ненавидеть половину преподавателей института.
- А с чего ты взяла, что я тебя ненавижу? – возразил я. – Совсем нет. Я всего навсего тебя не люблю. Согласись, что до ненависти еще довольно большой путь.
- Ну, хорошо, пусть так, – напористо продолжила Марина Сергеевна. – Скорректируем вопрос. За что ты меня не любишь?
- У тебя губы бантиком, - ответил я. – А я с детского сада не люблю таких людей. У нас в группе была девочка, с таким вот бантиком на губах, постоянно мои машинки ломала. Оттуда идет.
- Издеваешься?
- А тебе что за дело, люблю я тебя или нет? – спросил я. – Наверняка на свете полно людей, которые тебя любят. Одного такого человека даже я знаю, Витя зовут. Тебе мало, что-ли? А одного нелюбящего можешь и потерпеть.
- Я бы потерпела, если бы ты на меня охоту не открыл.
- Да? Как вы немцы говорите, зер интересант!
- Бездарное произношение. R в слове sehr произносится очень мягко, почти неслышно – зе. Ну-ка, повтори, зе.
- Зе.
- Боже, что за артикуляция… Как я тебе на экзамене хорошо поставила?
- Тебе тогда не до меня было, ты шпилькой сверлила коленку Ваниной…. Может, вернемся к цели твоего визита…
- К цели визита?! – резанула она в ответ таким сопрано, что у стеблей роз осыпалась половина листьев. – Цель визита проста. Понять, зачем ты это сделал?!
- Я больше не буду, - на всякий случай пообещал я. – А вообще, ты о чем?
- Я про отравленный торт, который ты принес на кафедру, - сказала Марина Сергеевна, зорко вглядываясь в мое лицо.
- Что я принес на кафедру? – удивился я. - Какой еще торт?
- Не валяй дурака, - потребовала моя собеседница. – Ты от имени Виктора принес на кафедру шоколадный торт и передал его нашему сотруднику.
- Никаких тортов я не передавал, - сказал я. – Что за выдумки? Ну, посмотри на меня, похож я на человека, который куда-либо будет доставлять отравленные торты?
Марина Сергеевна принялась скручивать в трубочку свои бантиковые губы и раскручивать их обратно.
- Похож-то ты, похож, - наконец, сквозь зубы процедила она. – Но, возможно, не в этот раз. Тот был высокий, с практически белыми волосами.
«А, вон кто. Ну, тогда он еще и хромал», - подумал я.
- И речь у него была, лорд в палате общин.
- С речью у меня тоже все в порядке, - заметил я. – Но это был не я.
- Дело в том, что ты сразу попал у меня под подозрение, - сообщила Марина Сергеевна. – Думала, что кроме тебя, некому. Оказывается, есть кому. А кто у вас высокий блондин?
- Нет у нас высоких блондинов.
- Есть у вас высокий блондин, и я его найду, - сказала Марина Сергеевна таким тоном, что я пожелал Юрке Кулешову немедленно стать карликом – брюнетом.
- А что не так с тем тортом? – спросил я, чтобы отвлечь ее от блондинов.
- Этот отравитель сверху выдавил горчицу, - ответила Марина Сергеевна. – И так ловко, что никто не заметил, пока не откусил. А откусывали все разом. Ладно, раз это был не ты, я пойду. Но о нашем разговоре не жалею. Я рада, что все тебе высказала. Но хочу тебе вот еще что сказать…
- Скажи.
- Потуги помешать нашим с Виктором отношениям обречены, - объявила Марина Сергеевна. – Запомни это сам и передай своим друзьям, Виктор у меня здесь!
Я думал, при этих словах она укажет на себе на сердце, но Марина Сергеевна показала мне крохотный кулачок.
Она встала со стула и принялась застегивать свой плащ бежевого цвета.
- Может, заберешь цветы? - попросил я. – Это Виктор для тебя приготовил.
- А почему они у тебя стоят?
- Долго объяснять, - махнул я рукой. – Завтра я должен их передать Виктору, а он вручить тебе. У тебя завтра не день рождения, случайно?
- Случайно, да. Передай цветы Виктору.
- У моего соседа по комнате аллергия на розы.
Марина Сергеевна вырвала розы из графина, стряхнула воду со стеблей на меня и пошла к выходу.
- Зе интересант, - задумчиво сказал я.
- Уже лучше, но произношение кошмарное… Ауфвидерзейн.
Это так пишется, ауфвидерзейн, а Марина Сергеевна сказала что-то похожее на офвитерсен. Надо будет запомнить…
…Витька меня встретил у гардероба Б-корпуса. Вид у него был невесел, как у человека, которому психиатр посоветовал заходить почаще. Пожав мне руку, Витька оглядел меня с ног до головы и даже заглянул за спину.
- А где …, - начал было Витька, но тут его внимание привлек высокий блондин, который старался слиться с массой студентов, продвигающихся к центральной лестнице. – Товарищ, не проходите мимо!
- А я вас и не заметил, - ответил Юра, без особой радости подходя к нам. – Здравствуйте, дядя Вова. Здравия желаю, рядовой Мырсиков. Ты привыкай к этим словам, раз на занятия не ходишь.
- Где торт? – угрюмо спросил Витька.
- А?
- Торт где? – процедил Витька и скроил такую зверскую рожу, что будь у меня торт, я бы ему отдал.
- Ах, торт! - вскричал Юра. – А мне послышалось… Так я же еще вчера отнес его Комод… Марине Сергеевне.
- Зачем? – скрипнул зубами Витька. – Кто тебя просил?
- Ну, я так понял, - стал оправдываться Юра. – Хасидович мне принес этот торт и сказал, что это для… Марины Сергеевны. Я и отнес, что мне, трудно что-ли. Я всегда рад…
- А зачем Хасидович торт принес тебе, а не мне? – Витька еле сдерживал себя, и Юра на всякий случай передвинулся за мою спину.
- Сам удивлен, - Юра ответил таким искренним голосом и сопроводил ответ таким чистым взглядом, что мог бы претендовать на Оскара за лучшую мужскую роль в эпизоде.
Витька отвернулся, и Юра Кулешов бочком скользнул по направлению к лестнице.
- Юр, ты далеко не убегай, разговор есть, - сказал я ему вслед.
- Что-то все наперекосяк идет, - тяжело вздохнул Витька, вновь повернувшись ко мне. – Ну, а розы где? Только не говори, что ты их потерял. Упырь по фамилии Хасидович мне сказал, что вчера он за каким-то хреном отнес их тебе. Где они в таком случае?
- У Марины Сергеевны, - ответил я, подумав, что наперекосяк, это еще мягко сказано.
Витька схватился за голову.
- Как так? – простонал он. – Как они могли оказаться у нее? Тебе тоже не трудно было отнести? Один торт за меня отнес, другой цветы! Что вообще происходит?
- Понимаешь, Вить, не то чтобы я отнес, скорее она сама пришла за ними.
- Куда пришла за ними? – Витька оторвал руки от головы и уставился на меня. Если зомби существуют, то у них должно быть такой взгляд.
Пришлось, аккуратно расставляя акценты, пересказать ему события вчерашнего вечера. Витька внимательно выслушал и сказал, что он ничего не понял. Понял он только одно:
- Она приходит к тебе в общагу, - вот что понял Витька. – И ты знаешь, как зовут ее собаку.
- Ну и что?
- Ты решил у меня ее отбить?
Я посмотрел на этого тяжелобольного человека и покачал головой.
- У меня много вредных привычек, но увода баб у друзей среди них нет, - сказал я.
- А зачем тогда она к тебе приходила?
- Спроси у нее, если меня не слышишь.
- А по твоей версии?
- Повторяю для тех, кто в танке. Марина Сергеевна пришла ко мне, думая, что это я принес на кафедру отравленный торт.
- А ты не приносил?
- А я не приносил, - терпеливо сказал я. – Кулешов только что, при тебе, признался, что это его рук дело.
- Да, припоминаю. А что, торт, и правда, был отравлен?
- Правда.
- А чем?
- Цианистым калием. Вся кафедра погибла в мучениях.
- Силен, бродяга, - восхитился Витька. – А Марина как уцелела?
- Вить, - проникновенно сказал я. – Иди в ж…
- Нет, брат, я пойду, найду этого упыря по фамилии Хасидович и поставлю на его буркалы светофильтры, - хищно улыбнулся Витька. – Чтобы в следующий раз приносил торты и цветы туда, куда ему говорят.
- Оставь упыря Хасидовича в покое, - попросил я. – Он в этом кино про вас с Мариной меньше всех был в кадре. Тем более, что Саня достает все, о чем его просят, а поставишь ты ему светофильтры, он обидится. Где ты потом найдешь такого человека, как Хасидович?
- Тоже верно, - согласился Витька. – Только вот, все правы, а жизнь все хреновее. Так ты думаешь, нашим отношениям с Мариной ничего не угрожает?
- На данном этапе нет, - уверил я его.
- А на последующих?
- Посмотри в катренах Нострадамуса.
- Ладно, - наконец, успокоился Витька. – Рассказать тебе про военкомат?
- Ну, если только что-нибудь свежее.
- Свежей некуда. Они мне прислали повестку на вчера.
- А ты не пошел…
- Пошел. Щас попробуй, не пойди. Интересно стало, что им еще от меня надо. Прихожу к военкому, чего, говорю, звал? А он, скотина, сидит важный, будто не вшивый подполковник, а как минимум маршал и таким крысиным голосом…
Витька утончил голос до верхнего регистра, проскрипел им несколько слов, которые я не разобрал и продолжил своим обычным тембром…
- … говорит, тебя разве не выпнули из вашей бурсы? Мы на тебя рассчитывали в этот призыв. Место в подводной лодке в Баренцевом море зарезервировали для твоей персоны.
- Ныряй сам в свое Баренцево море, крысеныш, отвечаю.
- Так и сказал, крысеныш? – усомнился я.
- Нет, - признался Витька. – Крысеныш - я мысленно сказал.
- Ну, а дальше?
- А дальше перекинулись мы с ним хренами, он вслух, я про себя и разошлись.
- И все?
- Почти. Дали мне направление на медицинскую комиссию. В трехдневный срок сказали пройти.
- Зачем?
- Вот и я спрашиваю, зачем?
- Да чего ты меня спрашиваешь, там надо было спросить, лапоть!
- Не ори, и так тошно, - поморщился Витька. – Спросил я и там. Сказали, что так положено. По каждому призывнику должно быть медицинское заключение о годности к военной службе.
- Ну, вот видишь, - обрадовался я. – А ты сразу, Баренцево море. Кстати, врал твой военком про Баренцево море и подводную лодку.
- Ты-то откуда знаешь? Хотя, с него станется. Чувствовал я в нем какую-то фальш, понимаешь. А уж понтов, как у персидского падишаха…
- Наврал твой падишах. Никакой тебе подводной лодки, Витя. Ты теперь имеешь судимость, а таких уголовников, как ты, призывают только в стройбат. Мне Саня Хасидович рассказывал. Так что, пески Каракумы тебе. И мастерок в зубы. Не забыл еще, как им работать?
- Умеешь ты настроение поднять, - кисло сказал Витька.
- Что есть, то есть. Пошли на лекцию?
Витьке на лекцию идти не хотелось, его тянуло пойти, взглянуть на Марину, но упоминание в нашем разговоре слова стройбат, заставило его пообещать, что к началу лекции он вернется. Он ушел, а я направился к Юре Кулешову, чья белесая голова маячила на площадке между первым и вторым этажами Б-корпуса.
- Ты зачем кафедру иностранных языков отравил, Борджиа? – спросил я.
- А ты откуда знаешь? – жизнерадостно ответил своим вопросом Борджиа.
- Да вот, знаю, - я принял усталый вид человека, для которого тайн хоть и нет, но они вот уже где сидят.
- Понимаешь, когда ты сказал про розы, сначала я подумал, что это сработает. Но потом засомневался, как-то все по-детски. Цветы, охи - вздохи, несерьезно как-то. И решил, что надо применить к противнику что-нибудь посущественней, чем букет роз. Вспомнил, как Саня Хасик в перечне Витюхиных заказов упоминал про торт и придумал такой вот дивертисмент. И ведь неплохо получилось, скажи? Не знаю, правда, как ты узнал, но Комодский варан при появлении Витюни должен оборвать ему уши.
- Горчицу применил в качестве отравляющего вещества?
- Да. Горчица пищевая столовая. Из тюбика. Получился красивый узор, хоть на выставку. И вкусовые качества отличные.
- Да, есть в тебе творческая жилка, - признал я. – Но поскольку Марине Сергеевне известны приметы того, кто принес этот торт, и она их с Витькой никак не спутает, то рекомендую тебе вечерами мимо кафедры иностранных языков не гулять.
- Приметы, – упавшим голосом сказал Юра. – Про это я не подумал. Я же просто сунул торт какому-то оленю на этой кафедре и сказал, что это Марине от Виктора.
- Этот олень тебя неплохо разглядел.
- Значит, в полной мере дивертисмент не сработал, - озабоченно произнес Юра. – Жаль. Надо что-то другое думать.
- Юра, уймись, - сказал я ему. – Хватит. Пусть Витька сам разбирается, лично я умываю руки. И тебе советую, если хочешь быть здоров.
- Может, ты и прав, - озабоченно ответил Юра.
Прошла неделя, потом еще одна. Май уже сворачивал свои манатки, собираясь уступить календарь июню, мы готовились к летней сессии, а значит, все шло своим чередом. Погода стояла прекрасная, ведь лучше времени, чем конец мая, не бывает в принципе. Тянуло на улицу, на солнышко, на воздух, который, благодаря наличию у нас под окнами сада имени 1-го мая, был пропитан густым запахом черемухи и, Бог знает, еще какими ароматами. Если бы не зачетная неделя, начавшаяся с понедельника 28 мая, мы бы покидали улицы только на сон, и то не всегда.
О том, как завершилась история великой Витькиной любви, я узнал первым, хотя к тому времени мы почти перестали с ним общаться. Виделись, конечно, на занятиях, если он удостаивал их своим присутствием, но эти встречи состояли только в обмене приветами. Потом Витька погружался в нирвану и находился там, пока его оттуда кто-нибудь, чаще препод, не выдергивал. Это выглядит странно, но за все это смутное для Витьки время он не оброс двойками. Вообще, кажется, не одной не получил. Видно, бережет Бог больных любовью. Извлечет препод Витьку из транса, предложит вывести формулу расчета теплопотерь при избытке воздуха и, твердо зная, что никакую формулу Витька не выведет, потому что был не здесь, уже ищет в журнале Витькину фамилию, чтобы приделать к ней двойку. А Витька ему в ответ монотонным голосом:
- Q= 237 (C плюс 0,375 умножить на S) умножить на CO, разделить на RO плюс СО, где CO объемное содержание в процентах по отношению к сухим газам.
У препода глаза - шире очков.
Как это у Витьки получалось, не вполне понятно, но можно предположить, что в такие периоды пиковых нервно - психологических нагрузок, которые взвалил на себя Витькин организм, обостряется восприятие пролетающей мимо информации, даже при внешнем безразличии к окружающему миру. Тут главное успеть покончить с таким состоянием до стадии не то невроза, не то психоза. Не знаю, в чем там разница, но в обоих случаях ничего хорошего. Сам Витька в описываемый период телом был на занятиях, а душа его торчала возле Марины Сергеевны.
Ежу понятно, что такая пылкая любовь не могла не растопить холодное сердце преподавательницы немецкого языка, вопрос был лишь во времени. Да и со временем… все в порядке. Капля камень точит, а тут такой водопад. Начальный этап взаимоотношения двух любящих сердец, вроде посещений кинотеатров, кафе и вернисажей, был успешно преодолен, хотя с уверенностью можно говорить только об одном любящем сердце. Второе как-то не так искрило, чтобы утверждать, что оно тоже любящее. Как бы то ни было, отношения Витьки и Марины Сергеевны перелистнули одну страницу и перешли на другую. Как я обо всем этом узнал? А вот как.
В пятницу, в последний день зачетной недели, я сидел один в своей 104-й комнате и напрягал мозги, придумывая, чем себя занять вечером. Но в голову ничего не лезло.
Зачеты я все сдал, половину из них получил автоматом, а первый экзамен у меня был только в следующий вторник. Был бы хотя бы Германсон, можно было бы что-нибудь придумать, но Андрей тоже сдал свои зачеты и уехал в небольшой городок Мантурово, что в Костромской губернии. Мирнова вообще всю неделю не видел.
Так и не решив, куда себя деть, я решил пойти погулять по проспекту Фридриха Энгельса. Не найду подходящего занятия, так хоть аппетит нагуляю.
Когда я уже зашнуровывал кроссовки, дверь без стука отворилась, и в комнату вошел Витька.
- Здоров, - сказал он, добродушно улыбаясь.
- Сам здоров, - удивленно ответил я.
- Ты как насчет порысачить по городу?
- Нельзя, Витя, у тебя сегодня вечер поэзии во дворце культуры текстильщиков. Места в первом ряду.
Витька засмеялся.
- Нет, - коротко ответил он.
- Ах да, я перепутал. Вечер поэзии на прошлой неделе был. Сегодня фестиваль народного костюма… Не отпирайся, я читал в «Рабочем крае».
- Ладно, давай, глумись, - Витька присел на стул, который все еще был единственным в нашей комнате. Нет, надо вернуть свои стулья в место прописки, а то зайди сейчас Витька не один, а с Мариной, им и сесть, чтобы держаться за руки, некуда.
- Никто не глумится, - возразил я. – Просто кто поручится, что Марина Сергеевна не стоит за дверью и не слушает, что я отвечу? Марина Сергеевна, вы там? Я про фестиваль народного костюма…
- Все, успокойся, - вздохнул Витька. – Нет больше никакой Марины Сергеевны. И не будет.
- Да? – недоверчиво спросил я. – А куда делась? Переходила дорогу в неположенном месте?...
Мы вышли на улицу и медленно, как в былые времена, пошли в сторону площади Революции. И пока шли, разглядывая встречных и попутных девчонок, Витька обстоятельно рассказал мне финальную часть этой истории. Я узнал, что еще на прошлой неделе отношения Витьки и Марины Сергеевны были вполне безоблачны, в связи с чем, Витька пришел к выводу о необходимости перехода к следующему жизненному этапу. Прежний Витька это решение реализовал бы не раньше, чем через год, но этот откладывать не стал.
Витька познакомил Марину Сергеевну со своей мамой. Я знал Витькину маму. Главной заботой ее жизни был Витька. Понятно, что это звучит банально, у всех матерей есть такие заботы, но Витькина мама посвятила ему всю свою жизнь, что называется без остатка. При всем том, она была умной женщиной и понимала, что рано или поздно в жизни сына появится другая женщина и Витьку уведет. И весь вопрос только в том, с концами уведет, или Витька будет иногда вспоминать, что у него есть мать.
Но случится же так… Не понравились они друг другу, Витькина мама и Марина. Мама сразу, с одного взгляда поняла, что у такой снохи, как эта девушка, сына у нее не будет, а почему Марине не понравилась мама Витьки понять трудно. Ведь не из-за того же, что она предложила Марине разуться? Тем более, что сразу выдала ей тапочки. Хотя, говорят, некоторые обижаются, когда им предлагают разуться и суют тапочки. Не знаю, что в этом такого…
И уж точно не из-за кота, которого Витькина мама дала ей подержать. Помню я этого кота, веселая животная. Линяет, правда, беспрерывно и на одежде остаются клочки его шерсти, но забавный, паршивец, просто артист. К примеру, погладишь этого котяру по загривку, он в ответ цапнет за палец не хуже крокодила. А если дернешь его за хвост… Ладно, про это не буду. Просто, если Марина его дернула за хвост…
Из-за этого, или из-за чего другого, но не пришли они в восторг от знакомства. Не возникла между ними коммуникация. И хотя, ни Марина, ни мама о взаимных впечатлениях ничего не говорили, Витька шерстью чуял, что что-то не так.
Но поскольку хроника их любви была по-прежнему динамичной, Витька приготовился к знакомству с родителями Марины. И был удивлен, что Марина почему-то оттягивала Витькину аккредитацию в своей семье. Целую неделю у нее, то мама была больна, то папа на работе. Он даже начал подозревать, что нет у нее никаких родителей, что, кстати, было бы совсем неплохим вариантом. Но родители у Марины были, и Витька кое с кем из них вчера, в четверг, познакомился. Он раньше думал, знакомятся в субботу или воскресенье, когда все дома. Можно испечь пирог или блинчики с сыром, сесть за стол и не торопясь рассмотреть, кого дочь привела в дом. Но четверг, так четверг, решил Витька, может, на выходные у них что-нибудь внутрисемейное запланировано, без допуска посторонних. Ну, там, в лото сядут играть или пельмени лепить.
В четверг вечером Витька надел свой лучший костюм, который у него был один, строгий галстук, тот, что висел на его шее в дни военной кафедры, начистил до блеска туфли и пошел. По совету Марины купил три астры для ее мамы и ровно в 20.00 позвонил в дверь. А теперь максимальное внимание…
Нажал Витька кнопку звонка и стоит, поглядывает на астры. Настроение приподнятое. Предвкушает.
Дверь тихо открывается и на пороге возникает…
Витька на этом месте сделал паузу и посмотрел на меня.
- Ну, давай, угадай. Ты же любишь угадывать. Кто возник на пороге? – спросил Витька.
- Не тот случай, - отказался я. – Говори, интриган.
- Держись за что-нибудь… В общем, дверь открывается и на пороге стоит военком.
- Какой военком? – не сразу понял я. – Уж не тот ли, что на тебя охотится?
- Тот, - подтвердил Витька.
- А что он там делал?
- Этот же вопрос и у меня возник. Но я не успел его задать, потому что военком как заорет нечеловеческим голосом, «ты чего тут, падаль, шляешься?»
- Это кого он падалью обозвал, тебя? – возмутился я.
- Ясно, меня, я там один стоял, - ответил Витька. – Ну, и я рефлекторно этими астрами шваркнул ему по харизме.
- Правильно, - одобрил я.
- После этого повернулся и пошел домой.
- А что он там, в этой квартире делал, этот военком?
- Как тебе сказать… Он там жил. И живет до сих пор.
- О как! Так это означает…
- Да, Володя, этот военком папаня Марины. И ты знаешь, после нашего с ним знакомства, все мое доброе отношение к Марине куда-то испарилось…
- Доброе отношение, ты так это назвал? – ухмыльнулся я.
- Разве дело в названии?... Смотри, вон те две чурчхелы вроде ничего, подкатим? Мне вон та, с бантиком на шее…
- Ты давай, не рули тут, - строго осадил я его. – А то отведу к Марине… Вторая не мой типаж, на Ленку Ванину похожа.
- Да, что-то есть…
- Ты, кстати, слышал, что она с Носом встречается?
- Кто? Ленка с Керенкером? – поразился Витька. – Да ты что?! Не, не слышал…
- Ты, Витя, сильно отстал… в развитии. Теперь понял, насколько она, любовь, опасная штука?
И мы с Витькой пошли дальше, оживленно обсуждая возникшую связь между нашей сокурсницей и известным авантюристом. Очень быстро мы пришли к выводу, что там ничего серьезного. Вроде ОРЗ. Пройдет.
5.12.2023 г.
Студенты. 3 курс. Любовь, она такая
© Copyright: Владимир Семенов 4, 2023
Свидетельство о публикации №223120500689
Свидетельство о публикации №223120500689
Рецензии