Глава 5. 03. Тихим вечером

Наступил долгожданный день. Генеральная репетиция.
По такому случаю присутствовали высокие чиновники из департамента культуры и даже из администрации губернатора. Мокрицкий их пока не знал, ибо начальство всей командой сменилось совсем недавно, но из троих выделил хрипловатого невзрачного толстяка, копия современного Санчо Пансы в костюме цвета хаки, и модно стриженую дородную даму с дорогими бусами через шею (нет, это не Дульсинея Тобосская, а, скорее, Коко Шанель). Третий же, очкарик, затюканный Дон Кихот без бороды, соглашался со всем, что говорили толстяк и дама, поэтому сразу стал завлиту неинтересен: что за Дон Кихот, если он заглядывает в рот своему Санчо!
К концу подходила первая сцена спектакля.
Всеволод Владимирович закрепил холст на мольберте – так, что лицевая сторона полотна, белая, без каких бы то ни было изображений, повернулась к зрителям. Художник принялся размышлять вслух, но, словно про себя, без реакции присутствующих:
– Не верю в полный аналог «правды жизни» и «правды искусства». Солнце в небе и солнце на картине – всё-таки разные вещи, их нельзя путать – слишком далеки друг от друга эти реальности, даже по природе. (Авитский смахнул руками с плоскости холста случайные инородные крошки, оказавшиеся там после шлифовки.) И если солнце в небе объективно есть или его нет (тучи закрыли небо), то на картине оно волей художника может стать чёрным квадратом, но будет ли чёрный квадрат правдой солнца? Я глубоко убеждён, что правда и на картине должна становиться правдой, однако исключительно художественной правдой. (Иван Петрович пробарабанил пальцами по холсту.) Когда живописец не в силах убедить зрителя в превращении чёрного квадрата в солнце, тогда зря он старался. Тогда он всего лишь декадент. А если убедит?
– Стоп! – скомандовал Воскобойников. – Сейчас пришла идея сопроводить все-таки эту сцену танцем Любы. Иначе получается сухо, маловато действия. Люба, займи место сразу за спиной Всеволода Владимировича. Сначала ходи за ним насколько можно незаметно, а потом отделись в простом танце и старайся развить пластически то, что говорит художник. Давай попробуем!
– Ой, без хореографа трудно переложить на язык танца сказанное Иваном Петровичем, почти невозможно, – смутилась девушка. – Я в другом костюме. Переодеваться надо?
– Нет. Активно включайся в действие, думай – и у тебя всё получится. Никто не требует натурализма. Он даже противопоказан.
Филипп заметил, что чиновники остались не очень довольны, пока Николай Сергеевич подбирал с Любой нужный танец. Они скучали до тех пор, пока не вошёл Андрей.
Олег встретил его словами:
– Наш Кулибин! Разговаривает с часами…
После чего Олег украдкой приоткрыл окно и жестом позвал Виктора к себе. Они уединились.
– Слушай, – вкрадчиво спросил Олег, – откуда у нашей Зины такие апартаменты, если до пенсии она работала всего-навсего культработником?
Чиновники явно оживились.
– Это скромный домик её родителя, секретаря о-го-го чего (Немаев поднял указательный палец вверх). Да она и сама ходила в начальницах. Забыл? Мэтру, считай, повезло…
Олег перебил:
– Насчёт карьеры я в курсе. (Тепляков развернулся на каблуке в другую сторону.) Полина была изысканным угощением, а её мамаша, хоть и переспевшая ягодка, но ещё не потерявшая товарного вида…
Во время беседы друзей Светлана (то есть Люба), окончив танец, шагами принялась измерять комнату в разных направлениях. Ногой она чертила на полу кривые и прямые линии, полукружия, буквы и ещё какие-то знаки.
– О, сколько народа! Всем салют! – поздоровался Андрей. Лев отвёл его в сторону и сказал:
– С вашего позволения, хочется задать один несерьёзный футурологический вопрос. Простите. Можно?
У Андрея легко прочитывалось на лице любопытство:
– Интригуете!
– Представьте себя известным крупным конструктором. Какие бы вам захотелось создать часы? Может быть, не часы, а саму мечту!
Из-за двери неожиданно выглянула Грустная маска.
– Хм… Зачем вам знать? – спросил Андрей. – Скажу откровенно, на данный момент у меня нет даже самых примитивных часов. Не удивляйтесь. Надоела трескотня будильника, и мне, недостойному, вздумалось обучить его музыке Баха. Вот так и изломал все часовые механизмы в доме… Они остановились намертво. Я бессилен их отремонтировать. Да-да! (Зариквани развёл руками.) Теперь приходится узнавать время у других. Кстати, много ли набежало на ваших золотых?
В этот момент Всеволод Владимирович хлопнул раздражённо ладонью по плоскости холста, развернулся и громко произнёс:
– Кто снова закрыл окно? Пожалуйста, откройте.
Лев пробормотал Андрею:
– Скоро полдень.
– А точнее!
– Без четверти.
– Благодарю, – пробормотал и Андрей. – Пожалуй, пора возвращаться в страну Тик-Такию. (Зариквани направился к двери, но обернулся.) Как просто: настоящее без прошлого и будущего есть вечность. Подходящая мысль. Хм…
Всеволод Владимирович, сидя в кресле напротив мольберта с холстом, кажется, начинал дремать. Олег и Виктор о чём-то беседовали со Светланой.
Лев созерцал выглянувшее из-за туч солнце в окне.
Тихий вечер…
Сбоку, в широкой и большой раме нелепо появилась Смешная маска.
Постепенно комната погрузилась в полумрак.

В кабинете Лунёва сиплый толстяк Санчо высказал неудовольствие:
– Что за намёк с домиком начальницы от культуры?
Воскобойников попытался объяснить, что никаких намёков нет, ибо дом достался героине по наследству от отца, занимавшего в своё время высокую должность. Надо же как-то мотивировать среду, в которой происходит действие. А если действие поместить в тесную каморку, то вот тогда вполне могут возникнуть некие намёки, которых как раз и хотелось избежать в данном спектакле.
– Но пока всё-таки скучновато, – высказала своё мнение дородная Коко.
– Так и есть, – подтвердил Кихот. – Раньше жаловались, что власть не даёт свободы в искусстве. Хорошо, вот вам свобода! Никакого ханжества. Ставьте спектакли даже о религиозных чудесах. Кто против? Но как быть детям капитана Гранта! Они хотят романтики, приключений, перчика, наконец! А что им предлагается? Девушка чертит на полу ножкой геометрические фигуры…
Санчо добавил
– Показателен и финал, правда, с одной поправкой: во мрак погружается не комната, а сознание.
Не вытерпел Лунёв:
– Господа, давайте судить художника по тем законам, по которым он работал сам, к чему призывал Александр Сергеевич Пушкин. Или поэт неправ? У нас спектакль о художнике, о творчестве, о его особенностях и процессах, а не об острых приключениях и чудесах.
Эх, не было, к сожалению, в кабинете Мокрицкого… А то мы узнали бы много больше и подробней.
– Идём смотреть вторую сцену, – просипел Санчо. – После просмотра и продолжим наш разговор.
Когда чиновники (комиссия?) заняли свои места в зале, по-иезуитски острый на ухо завлит всё же услышал за кулисами голос Лунёва, пожаловавшийся Воскобойникову:
– Этот стервец Колобошников сегодня не явился на службу! Уволю. Больше нет сил.
Николай Сергеевич сквозь зубы процедил:
– Срочно зови автора – пусть безотлагательно перепишет кусок пьесы.
Мокрицкий сильно удивился, потому что автор стоял уже позади их.