Уютное гнёздышко

                УЮТНОЕ ГНЁЗДЫШКО

   Каждую субботу на этом, забившемся в сиреневые кущи рынке он продавал свои, писанные маслом полотна: высок, сухощав, с негустой седеющей бородкой, в роговых очках. И в нынешнюю субботу был он на своём месте. Занудливо моросило и потенциальные покупатели, больше смахивающие на прохожих, мелкими табунками, не задерживаясь у его шедевров, всё бежали, бежали... Только одна миловидная молодая особа остановилась и стала пристально вглядываться в одну из картин, на которой в приглушённых тонах был изображён интерьер спальни с распахнутым окном и в нём огненнокрасные ягоды шиповника. Картина называлась  "Уютное гнёздышко".
   -- Ностальгируете? -- обронила девушка.
   -- Вы -- мне? -- удивлённо воскликнул продавец.
   -- Вам, кому же ещё -- нас тут, как видите, только двое...
   -- С чего вы взяли, что я ностальгирую?
   -- Вы определённо очень несчастливы, -- вместо ответа молвила его собеседница и спросила вдруг: -- У вас есть любимая женщина?
   -- Странный вопрос! -- замялся было он. -- Я ведь уже не молодец, мадам, и вы наверняка предполагаете сколько мне... Послушайте, какого, в конце концов, рожна вы ко мне привязались! Нравится картина -- берите, нет -- ступайте себе...!
   -- Погодите, не гоните меня! -- примирительно проговорила дама. -- Я не всё ещё разглядела... Кстати, в вашем "гнёздышке", вы явно слукавили; эту вещь,  вы писали по памяти;  я права? Ведь автор этой картины вы?
   -- Да, это так, и что?
   -- Подозреваю, вы много упустили, или посчитали, что будет лишним!..
   -- Хм, интересно! И что же я упустил?
   -- Вы изобразили подставку для цветов и ни одного цветка на ней...
   -- Да, и что с того? Знаете, милочка, не напускайте тумана!
   -- Ну как же, коль уж есть подставка, то, по логике, на ней должны быть и цветы -- так ведь?
   -- В общем, да... когда-то на ней были, эти... как же их...
   -- Не трудитесь, позвольте я скажу, как они назывались. Вы заинтригованы?
   -- Дьявол! К чему вы клоните? Уж не ясновидящяя ли вы?
   Оставив реплику без ответа, девушка продолжала:
   -- Так вот, те цветы назывались герань; такие знаете: листок разомнёшь в пальчиках -- па-а-ахнет! А какие соцветья у них: алые, что кровь, пышные... Ах!
Они у вас умерли, да?..
   Её визави судорожно выдернул из пачки сигарету...
   -- Не мучайте меня, чёрт вас побери! -- взмолился он. -- Скажите же наконец, кто вы и что вам от меня нужно.!
   -- Я ваша дочь, Евсей Иванович, -- просто и буднично ответила девушка.
   -- Что? Вы -- моя дочь?! Вы бредите, милая; этого не может быть -- моя дочь умерла ещё ребёнком... Почти двадцать лет тому...
   -- А хотите, я скажу, на что похожа родинка на вашем правом плече и что выколото у вас на левом...
   Он стоял столбом, не в силах что-либо вымолвить... Неужели же?.. Да нет, быть того не может!
                *   *   *
   ... Они только что откупорили вторую бутылку "Столичной" и, уже довольно хмельные, собирались очередной раз выпить за уходящий. Наполнили стаканы, подняли, чокнулись: "Ну, давай, Егор!" -- "Будь здоров, Евсей!" Пригубили... И в этот момент на кухне что-то грохнуло, оттуда вырвался клуб пара и раздался душераздирающий визг Танечки, пятилетней дочурки Евсея. Сшибаясь плечами, мужчины бросились туда... Ужас обуял их. На полу валялась большая ведёрная кастрюля, в которой собирались сварить компот и рядом, раскинув в стороны ручонки, лежала Танечка со своей любимицей, розовощёкой и всегда улыбчивой куколкой Катюней..
                *   *   *.
   Больше года Ольга металась по больницам. Врачи многого не обещали: жить, возможно, будет, но избавить её от шрамов на теле мы увы! не сможем.
   Евсей же загулял, запил, семью навещал всё реже и реже, да и то лишь затем, чтобы из больничных жены на выпивку выклянчить. А когда жена призналась, что их дочь в любой момент умереть может, -- так доктора ей сказали, -- Евсей перестал приходить вовсе. Потом по нехорошему делу угодил в тюрягу. Поскольку на воле он весьма неплохо владел карандашом, то после семи лет отсидки вышел почти состоявшимся художником. Побывал в Москве, потолкался на Старом Арбате,  пригляделся, приценился... Попробовал "толкнуть" свои творения... Ничё, пару картинок приобрела пожилая фрацузская пара, ещё одну купил смурной брюхатый  москвич... Подкопив деньжат, Евсей снял в ближнем Подмосковье квартирку. В стандартной девятиэтажке. Однокомнатную. На шестом...
                *   *   *
   ... Евсей с превеликим трудом выбрался из прошлого.
   -- Таня, так ты не умерла?!
   -- Как видишь.
   -- А как же...
   -- Я вижу, тебе больше нечего сказать мне? -- донеслось до него, точно из набитого ватой мешка.
   Евсей стоял словно окаменелый, не шевелясь. Он просто стоял. А его дочь была от него уже шагах в тридцати и всё удалялась, удалялась... Вот, зашла за газетный киоск, вот, смешалась с толпой... Придя в себя и поручив стеречь свои шедевры ветру, он бросился вдогонку. Настиг дочь у трамвайной остановки. Забежал вперёд и пал на колени... Воскликнул:
   -- Прости меня! Прости, доченька!
Татьяна испуганно ойкнула, выставила перед собой ладошки...
   -- Что ты делаешь? Встань! На нас люди смотрят...
   Люди, -- а их на остановке было не меньше десятка, -- и впрямь с живейшим интересом воззрились на нежданную сценку. "Бедняга, видать сильно провинился!" -- посочувствовала какая-то из женщин. Кто-то из мужиков хмыкнул: "Да уж, кто-то счета оплачивает, а кто-то их оплакивает." Сам же Евсей так расчувствовался, что сперва завсхлипывал, а потом тоненько, по-щенячьи заскулил...Он продолжал стоять на коленях...
   -- Мама хоть жива?
   Спросил и сжался, ожидая ответа.
   -- Да, жива, -- отвечала дочь
   -- Дочь, мне... мне... -- он явно не находил слов. -- Можно мне к вам? Совсем ненамного... на минутку всего... Можно, а?
    Его собеседница не возмутилась, не сделала удивлённые глаза, она просто пожала плечами:
   -- Приходи... Надеюсь, наш адрес ты ещё не забыл...
   Евсей открыл рот, но вымолвить так ничего и не смог. И только когда битком набитый трамвай скрылся за поворотом, он сказал вослед:
   -- Спасибо, дочка!
   

                Владимир ПТИЦА