***

ЛОРД ФОЛКСТОН И «ВЕЧЕРНИЕ НОВОСТИ»; ИСТОРИЯ СЭРА ЧАРЛЬЗА ДИЛЬКА1 И ЕГО ЖЕНЫ; ГРАФ КЭРНС2 И МИСС ФОРТЕСКЬЮ3
_________________________
1 Чарльз-Вентворт Дильк, 2-ой баронет (1843—1911) — английский политический деятель; член Либеральной партии.
2 Хью МакКалмонт Кэрнс, 1-й граф Кэрнс (1819 — 1885) — британский консервативный политик ирландского происхождения; лорд-канцлер Великобритании в первых двух министерствах Бенджамина Дизраэли. Кэрнс признан одним из самых выдающихся консервативных государственных деятелей в Палате лордов викторианской эпохи. С 1867 по 1885 г. он был семнадцатым ректором Дублинского университета.
3 Эмили Мэри Финни (сценический псевдоним Мэй Фортескью) (1859—1950) — актриса, певица, менеджер викторианской эпохи.

На следующее утро в десять часов я встретил лорда Фолкстона в редакции «Вечерних новостей». Высокий, худощавый, лысый, с заостренной белой бородкой и усами и добрыми карими глазами. Красивый и привлекательный, но не сильный ни телом, ни умом, ни характером. Он стал моим вторым настоящим другом по жизни после профессора Смита. У Фолкстона были дивные манеры, и вообще он был больше, чем просто джентльменом.

Лорд встретил меня очень радушно. В тот раз я подумал, что благодарность Хаттона и Эскорта, видимо, перешла все границы.

— Давайте я покажу вам все наше хозяйство, — предложил Фолкстон после того, как мы обменялись парой ни к чему не обязывающих фраз.

Он провёл меня в печатный цех на первом этаже и показал три стареньких станка, которые выдавали до тридцати тысяч экземпляров газеты в час.

— Тираж «Вечорки» всего десять тысяч, — улыбнулся он.

Лорд, видимо, полагал, что трех станков для производства газеты вполне достаточно, и даже не подозревал, что одна мотыга бывает вдвое эффективнее трех мотыг при вдвое меньших затратах.

Затем мы поднялись на четвертый этаж, где тридцать или тридцать пять наборщиков верстали примерно три-четыре страницы выпуска в день.

После часа ознакомительной экскурсии мы вернулись в кабинет редактора.

— Ваша квалификация не вызывает сомнений, — сказал лорд Фолкстон. — Однако неужели вы полагаете, что газета в состоянии платить вам запрашиваемые деньги? Кеннард на производстве «Вечорки» теряет ежегодно 40 000 фунтов стерлингов в год. Он, безусловно, богат, но все же… Какие гарантии быстрого роста тиража вы можете ему дать?

Не знаю почему, но он показался мне таким простым, таким искренним, таким добрым, что я решил сказать ему всю правду, хотя это и было против моих правил.

— Мои рекомендации, лорд Фолкстон, — сказал я, — вообще не относятся к этой работе. У меня нет ни малейшего представления о том, как сделать ежедневную газету успешной. У меня нет никакого опыта в решении таких задач. Здесь нужен деловой человек, а не литератор. Но я всегда добивался успеха во всем, чем бы ни занимался, и если вы дадите мне шанс, я, образно говоря, выращу лошадь, которая выиграет дерби. Другими словами, сделаю доходную газету. Я прошу только один месяц практической работы, но затем гарантированно скажу, что следует сделать для этого. И еще — умоляю, не выдайте никому мое невежество и мою неопытность в газетном деле. Пусть это остается нашим секретом.

— Ваша откровенность мне нравится, — сердечно ответил лорд. — Обещаю поддержать вас, но окончательное решение примет Кеннард. Он возвращается завтра, так что, если вас это устроит, мы можем сразу же встретиться.

На том и порешили.

Я нашел Кольриджа Кеннарда суетливым маленьким человечком, который, казалось, думал только о том, чтобы сохранить консервативный характер своего издания. Поскольку экземпляр газеты стоил всего полпенни, читатели думали, что имеют дело с радикальным изданием, но Кеннард боролся с коммунизмом и прочей подобной чепухой. Только по этой причине он вообще взялся за издание газеты. Однако денег на неё не хватало, так что издатель уже подумывал о закрытии «Вечерних новостей».

Никто, казалось, не знал, как заставить его платить сотрудникам. Между тем число рекламодателей у газеты росло. Тираж — нет.  Если бы вместо того, чтобы продавать по шесть или восемь тысяч экземпляров газеты в день, Кеннард продавал, скажем, пятьдесят тысяч, число рекламодателей резко возросло бы. Но тогда ему пришлось бы раскошеливаться для работников издательства.

— Дайте мне руководство газетой хотя бы на месяц, мистер Кеннард, — сказал я.

— На каких условиях? — спросил он.

— Доход ваш, — ответил я. — Я удовлетворюсь той малостью, что назначите мне вы и лорд Фолкстон. Главное, даю слово, что не причиню газете вреда.

— Заманчивое предложение, — задумался Кеннард. — Думаю, мы можем согласиться? — обратился он к лорду Фолкстону.

— Согласен, — кивнул тот. — Думаю, у нас есть шанс сделать газету победителем дерби.

Мы пожали друг другу руки, и они представили меня своим ближайшим подчинённым. Помощники редактора казались угрюмыми и разочарованными. Начальником печатного цеха был шотландец Макдональд, человек со слишком независимым характером. Бухгалтер мистер Хамфри, муж блестящей писательницы миссис Хамфри, публиковавшейся под псевдонимом Правдивая Мэдж, оказался добрым малым и старался во всем мне помогать. С самого начала в присутствии Кеннарда и Фолкстона я объявил, что в первое время не намерен что-либо менять — буду изучать ситуацию.

Как только все разошлись, Хамфри рассказал мне об атмосфере, царившей в издательстве. Он был уверен, что почти невозможно сделать дешевую консервативную газету самоокупаемой. Существовало явное противоречие между политикой издания и его ценой. К тому же печатные станки часто ломались, да так, что даже Макдональд не понимал, как их чинить. Впрочем, и без этого было ясно, что передо мною стоит очень сложная задача.

Главный помощник редактора Эббот напустил на себя беззаботный вид. Имелись ли у него какие-либо идеи по улучшению газеты? Вряд ли. Он делал то, что ему приказывали, и не более того.

В тот вечер я вернулся домой с последним выпуском «Вечерних новостей» и последним номером «Эха» — радикального соперника вечорки. У «Эха» была строго либеральная политика, которая не могла предложить рабочему ничего, кроме тупого презрения к его начальству. Моя консервативно-социалистическая политика действия должна была оторвать читателя от пустой болтовни тщетных обличений и лепета в защиту несчастных.

Новости в обеих газетах были просто взяты из утренних газет и у агентств. Они были одинаково скверными как в одной, так и в другой газете. Безусловно, некоторые новости необходимо было переработать по американской моде — в небольшие увлекательные рассказы. Одним словом, я еще не нашел путь к исправлению ситуации, но уже нащупывал его.

Первые дни казалось, что всё издательство страдало летаргией. Потребовался целый час, чтобы сделать стереопластинки для станка, а потом старая колымага то и дело останавливалась. Когда я обратился к Макдональду, тот вообще заявил, что он единственный здесь человек, который может заставить старые станки работать.

Предыдущий редактор никогда не приходил в печатню. Я же проводил там минимум час каждый день. В итоге рабочий по фамилии Тиббет отругал меня. Шести футов ростом и великолепно сложённый, с волевым лицом. Всякий раз, когда станок ломался, Тиббет мгновенно устанавливал причину поломки. Я попросил его зайти ко мне в редакцию после работы. Он пришел, как мне показалось, неохотно. Мало-помалу, воздавая ему хвалу и выказывая явное доверие, я расшевелил парня. Тиббет сказал прямо:

— Макдональду приходится заставлять его сородичей шотландцев работать, чтобы сохранить свое место. Сам он ни на что другое не годится, да и другие рабочие такие же, как он. Целых двенадцать человек в печатном цеху. Эту работу спокойно могут выполнять пятеро. И сделают всё лучше, чем все шотландцы вместе взятые.

«Десять фунтов в неделю, — сказал я себе, — вместо двадцати пяти, хорошая экономия».

Я спросил Тиббета, как он смотрит на то, что мы уволим Макдональда и его бездельников, а на место начальника печатного цеха возьмем его. Парень колебался. Проклятый дух солидарности рабочего человека заставлял его сомневаться. В конце концов, Тиббет сказал, что сделает все возможное, но... но... Наконец он назвал мне имена четырех рабочих, которых он хотел бы оставить в цеху.

На следующее утро я вызвал Макдональда и его помощника, выдал месячное жалованье и сообщил об их увольнении. Остальных шотландцев оставил до следующей субботы.

Час спустя в цеху разразился дьявольский скандал. Уволенные заподозрили, что это Тиббет виновен в их изгнании. Завязалась словесная перепалка, пока парень не отлупил парочку особо ретивых. Шотландцы вызвали полицию. Тибберта арестовали.

На следующий день я пошел в суд и сделал все возможное, чтобы парня освободили. Но глупый судья принял заявление врача о том, что Макдональд серьезно ранен — у него был сломан нос. И судья дал Тиббету месяц ареста.

Жена драчуна была при вынесении приговора и под конец разрыдалась. Я подбодрил ее и уверил в том, что добьюсь досрочного освобождения. Так все и вышло. Лорд Фолкстон обратился к министру внутренних дел, и через неделю Тиббета выпустили со штрафом в 20 фунтов стерлингов вместо месячного тюремного заключения.

В конце недели Тиббет вернулся, и станки заработали лучше, чем когда-либо. Я положил каждому из трех его рабочих по два фунта в неделю и по четыре Тиббету и его брату. В цеху воцарился дух истинного усердия.

Я спросил у Тиббета, кого он считает лучшим наборщиком. Он назвал Молтби, самого неприметного человека из всех, кого я когда-либо встречал.

В целом я в кратчайшие сроки сократил расходы издательства на две трети, сэкономив пятнадцать фунтов в неделю и значительно повысив производительность. Время, затраченное на отливку пластин к станку, сократилось с часа до двадцати минут (Молтби постепенно сократил его до двенадцати минут) с поразительными результатами, о чем я вскоре расскажу.

Шла война в Египте. Однажды утром из общей приемной послышался  сильный шум. Я вышел. В комнате собрались разносчики — продавцы газеты. Они громко разговаривали, и создавалось впечатление, будто люди чем-то не довольны.

— В чём дело?

— Анонс! — презрительно воскликнул паренёк лет двенадцати и сунул мне в лицо последний номер «Вечерних новостей». — Как по-вашему мы будем продавать газеты с таким анонсом?

— И чего же в нем плохого? — засомневался я.

— А чего хорошего? — последовал ответ. — Разве вчера не было великой резни? Посмотрите на анонс в «Дейли телеграф». Вот это настоящий анонс! Их разносчики отлично заработают. А мы в этот раз пролетим!

Я мгновенно понял, о чем речь, и позвал мальчика и его друга в свой кабинет. Вызвал Эббота и указал на нашу ошибку. К моему изумлению, тот стал защищать свой анонс.

— У нас консервативная газета, — заявил мой заместитель. — Нам не следует бросаться на жаренькое!

Мальчик-критик хихикнул.

— Мы продаем газету, а не бумагу! — воскликнул он. — Прежде всего вы обязаны думать о том, как продавать свой товар.

В конце концов, я дал мальчику десять шиллингов, пять — его другу и заставил их пообещать приходить ко мне каждую неделю с анонсами, хорошими и плохими. Эти дети указали мне на важнейшую сторону ремесла газетчика, на которую наши издатели упорно не обращали внимание: мы обязаны знать, чего ждет от газеты лондонский обыватель!

Дома я посмеялся над своим высокомерием. Обычная английская публика хотела не философствований авторов газеты, а острых ощущений. Я стал редактором «Вечерних новостей» в двадцать восемь лет, и очень скоро начал преуспевать. В те годы моими навязчивыми идеями были секс и классическая борьба. Темы эти я стал затрагивать чуть ли не в каждой колонке газеты. И ее тираж рос от номера к номеру.

Каждое утро меня будили в семь часов. Завтрак был уже готов, рядом с прибором лежали свежие утренние газеты. Я мог бы подниматься и раньше, но смысла не было — молоко приносили к семи.

Вскоре стало известно, что в Египте случилось еще одно крупное сражение, и англичане конечно же победили. По дороге в редакцию я обработал статью из «Дейли телеграф», дополнил ее фрагментами из статей «Дейли кроникл» и «Таймс». К моему приходу на редакционном этаже еще никого не было — заместители редактора приходили к девяти. Наборщики приступали к работе в восемь пятнадцать. Моими трудами номер был готов к девяти часам. В этот раз вместо двух длинных передовица была одна и короткая. Зато отчёт о боевых событиях получился отличный, обширный и увлекательный.

В тот раз газета разлетелась молнией тиражом более десяти тысяч экземпляров. В конце рабочего дня я объявил, что отныне все сотрудники обязаны являться на работу к восьми утра. Люди согласились без сопротивления.

Пришел мальчик-критик и поздравил меня с успехом. Заодно как бы между прочим подал новую идею.

— Несколько дней, — сказал он, — первым получает известие о наших победах «Дейли телеграф». Случается это между четырьмя часами утра, когда они идут в печать, и десятью. В течение дня они дополнительно выпускают специальное военное приложение. Мой брат работает на Центральном телеграфе наборщиком. За небольшую мзду он может передавать через меня любую срочную информацию. Если вы согласны, то можете узнавать новости первыми и выходить почти сразу, как только известие об очередной сенсации поступит на телеграф. Тогда тираж вашей газеты взлетит до небес.

И я согласился. Сказал пареньку, что буду платить ему и брату соверен1 за каждую сенсационную новость. Я дал ему свой адрес: в связи со срочностью материала он должен был приезжать ко мне на такси. За дополнительную плату я предложил троим доверенным работникам — Молтби, Тиббету и его брату начинать работу с шести утра, чтобы они всегда были под рукой.
______________________________
1 Соверен — большая золотая монета в викторианской Великобритании, содержавшая 7,32 г чистого золота.

И вот однажды утром маленький бесенок примчался за мною в такси. Через полчаса я был в редакции и слово в слово передал сообщение о крупном сражении, поступившее на телеграф прямо от военного командования. Парни работали, как дьяволы. Настрой был такой, что один из них вместо того, чтобы спуститься из редакции на первый этаж по лестнице, ухватился за веревку и прыгнул в лифт для писем. Он грохнулся бы с пятого этажа, если бы компаньоны не вцепились в приводные канаты на шкивах. Через десять минут «Вечерние новости» уже продавались на улице. Наша газета успела с новостью раньше, чем военное приложение «Дейли телеграф». Мы могли бы продать тираж в сотню тысяч экземпляров, если бы старые машины были в состоянии его напечатать. Всего мы продали тогда сорок или пятьдесят тысяч экземпляров. Но главное, на Флит-стрит2 узнали о новой газете со свежими новостями.
_______________________________
2 Флит-стрит — главная улица лондонского Сити.

В тот день около полудня у меня был посетитель, сэр Леви-Лоусон3, владелец «Дейли телеграф». Маленький, толстый, румяный еврей пятидесяти или шестидесяти лет, кипящий гневом из-за того, что украли его сенсацию.
___________________________
3 Эдвард Леви-Лоусон, 1-ый барон Бернхэм (1833—1916) — наследственный издатель крупнейших британских газет «Санди таймс» и «Дейли телеграф», пэр; состоял в дружеских отношениях с королями Эдуардом VII, Георгом V и Эдуардом VIII.