Ночь и Туман. Постановка задачи

10 декабря 1941 года

Париж, оккупированная территория Франции

Однако Колокольцев не сразу покинул гостеприимный явочный дом. Сначала он сделал несколько звонков чтобы собрать срочное совещание в штаб-квартире Специальных Бригад для постановки задачи каждому ведомству.

Задача требовала настолько хорошего знания Парижа, что толку от оккупантов не было бы никакого. Поэтому Колокольцев призвал на совещание только местных… ну, и всю свою зондеркоманду, конечно. К которой естественным образом присоединилась Николь Ру – она же Великая княгиня Ольга Николаевна.

Комиссара Огюста Лемерра – полномочного представителя парижской уголовной полиции (Колокольцев решил, что от более вышестоящих чиновников будет больше вреда, чем пользы); Фернана Давида – командира Специальных бригад; Пьера Бонни – шефа Carlingue… и, в силу специфики дела – двух представителей Церкви. Святой Римско-Католической Церкви.

Монсеньора Анри Мариньяка – помощника по особым поручениям архиепископа Парижа Эммануэля-Селестена Сюара; и монсеньора Жоржа Делеклюза (родственника знаменитого художника Огюста-Жозефа Делеклюза), который занимал аналогичную должность при Апостольском нунции во Франции кардинале Валерио Валери.

Призвав последнего участника (добраться до Пьера Бонни предсказуемо оказалось сложнее всего), Колокольцев взглянул на часы и констатировал, что уже наступила среда, десятое декабря. Чтобы предотвратить следующее убийство, у них оставалось чуть более двух суток.

Перед тем, как расстаться с врагами его врагов, он не столько осведомился у капитана Жака, сколько констатировал: «Я так понимаю, что и твой приятель Морис, и сестра Камилла бесследно исчезли вскоре после того, как занялись расследованием сообщений о черноглазых детях?»

Капитан Жак кивнул: «Сестра Камилла бесследно исчезла через несколько дней после того, как обратилась к Морису со своей просьбой. Он перепугался и, поскольку сам ничего не понимал в розыске пропавших без вести, а профильному отделу было не до какой-то там монахини – тем более, что от аббатиссы официальной просьбы не поступало…»

Аббатисса явно решила, что сестра Камилла либо ударилась в бега, либо – что более вероятно – ушла в подполье и присоединилась к Сопротивлению. И потому не стала ничего предпринимать.

«… обратился ко мне. Однако через несколько дней сам исчез. Мне было, понятное дело, не до него и его кузины, да и из подполья расследовать такие дела получается только в плохих книгах…»

«Я понял» – усмехнулся Колокольцев. А капитан Жак задал встречный вопрос:

«Правильно ли я понимаю, что ты лично знаком с шефом МИ-6?»

Колокольцева этот вопрос совершенно не удивил, ибо он не сомневался, что и капитан Жак (ибо ему это полагалось по должности) прочитал и шифровку полковника Мензиса и идентичного содержания записку, которая находилась в заклеенном конверте, переданном Колокольцевым Жюли Сен-Пьер.

Поэтому он кивнул: «Встречались… однажды». И объяснил, чтобы сразу расставить все точки над «ё»:

«Примерно месяц назад мне пришлось расследовать одно дело в Англии, в чём-то схожее с карфагенским. До того у меня были совершенно аналогичные дела на оккупированной территории СССР, поэтому, когда он столкнулся с аналогичной проблемой, то попросил моей помощи. Ибо больше просить было некого…»

«А как он вообще узнал о тебе – и твоих делах?» – удивился капитан Жак.

Колокольцев пожал плечами: «По некоторым своим… другим делам я личность довольно известная в определённых кругах, к которым принадлежит и полковник Мензис. А об этом конкретном деле он узнал потому что я ему сообщил…» – совершенно обыденным тоном добавил он.

«Ты???» – изумлению капитана Жака не было предела.

Колокольцев неожиданно для него ответил вопросом на вопрос:

«Представь себе, что на Землю высадились инопланетяне, которые твёрдо намерены уничтожить всё человечество – причём методами, по сравнению с которыми художества эйнзацгрупп СС – мелкое хулиганство. Что будут делать бойцы Сопротивления, вермахт, МИ-6 и Специальные бригады?»

Капитан Жак ответил мгновенно, без колебаний и с железобетонной уверенностью: «Мы все будем сражаться с ними плечом к плечу. В одном окопе – или в одном броневике… или в танке…». Запнулся, внимательно посмотрел на полковника СС и не столько спросил, сколько констатировал:

«Я так понял, что уже высадились?»

«Высадились» – грустно-задумчиво подтвердил Колокольцев. «Поэтому я счёл необходимым сообщить о высадке… потенциальным соратникам. Черчиллю, де Голлю, Сталину, Эймону де Валера, генералиссимусу Франко… ну, а старый свин уже проинформировал своего начальника внешней разведки…»

Глубоко вздохнул – и продолжил: «Я, скажем так, настоятельно порекомендовал им прочесать вверенную им территорию – на предмет возможной высадки…»

Капитан Жак кивнул, прекрасно понимая, что он сейчас услышит.

«… в результате была обнаружена высадка в Англии, Ирландии – и, возможно, в Испании. В последнем случае справились местные, благо у них уже был подобный опыт – в тридцать шестом…»

«А в Англии и Ирландии уже пришлось потрудиться тебе и твоим людям» – закончил за него капитан Жак.

«Пришлось» – вздохнул Колокольцев.

Козырнул: «Честь имею!» – и отправился к Ситроену, где его уже заждались Ирма, добрый доктор и курдская принцесса.

Когда они подъехали к зданию штаб-квартиры Специальных бригад и вышли из Ситроена, он отозвал принцессу в сторону.

«Ты, надеюсь, понимаешь, что ты так засветилась, что после окончания всего дела – когда мы возьмём и Охотника тоже – ты не сможешь оставаться в Париже?»

Она грустно кивнула: «Понимаю, конечно». И с надеждой осведомилась:

«У тебя есть идеи, куда я могу податься?»

Он кивнул: «Даже несколько – так что у тебя даже будет выбор. Но в любом случае только в Берлине. Куда тебя доставят люди абвера…»

Ибо больше никому в Париже он просто не доверял. Она кивнула: «Хорошо»

Колокольцев протянул ей ключи и назвал адрес: «Это наша временная обитель в городе. Отправляйся туда – охране я сообщу и тебя пропустят. Там есть пока не занятая спальня – она твоя. Сиди там безвылазно – даже на улицу не выходи. Понадобишься – вызову…»

«Есть сидеть безвылазно!» – козырнула Жюли. И тихо добавила: «Спасибо…»

А он отозвал в сторону уже Ирму и доброго доктора. И протянул им упаковку таблеток «без опознавательных знаков».

«Первитин?» – усмехнулся доктор Вернер. Колокольцев покачал головой: «Гораздо серьёзнее… и намного мощнее»

«Вот как?» – удивился доктор Шварцкопф. Колокольцев объяснил: «Кодовое название этого вещества – D-IX. Представляет собой коктейль из пяти миллиграммов кокаина, трёх миллиграммов первитина… в смысле, метамфетамина и пять миллиграммов текодина…»

«Обезболивающего на основе морфина» – объяснил его приятель Ирме, которая в фармакологии была, мягко говоря, не сильна. И с уважением покачал головой:

«Адская смесь. Дней пять можно не спать точно – без потери работоспособности… скорее, даже наоборот…»

И в высшей степени заинтересованно осведомился: «Где раздобыл… это творение сумрачного тевтонского гения органической химии?»

«У нашего итальянца, у кого ж ещё» – усмехнулся Колокольцев.

Имея в виду – доктор Вернер это прекрасно понимал – имперского руководителя здравоохранения группенфюрера СС Леонардо Конти, с которым Колокольцев познакомился, когда Гиммлер назначил его куратором (со стороны СС) Акции Т4 – программы насильственной эвтаназии душевнобольных (и не только).

Конти тоже курировал эту программу, которую осуществляла (как ни странно – а может, и не странно) личная канцелярия фюрера в лице её начальника (и обергруппенфюрера СС) Филиппа Боулера.

Только со стороны государства (Конти был статс-секретарём Имперского министерства внутренних дел по санитарной службе и народному здоровью) и партии (он был начальником Управления здравоохранения НСДАП).

И продолжил: «Испытания продукта официально прикрыли, но неофициально…»

«Я понял» – усмехнулся доктор. «Давай сюда это… чудо-оружие блицкрига»

Строго говоря чудо-оружием блицкрига вермахта (и ваффен-СС), был только первитин – метамфетамин; причём самым настоящим чудо-оружием. Ибо за пределами рейха мало кто знал, что действительно блестящие победы вермахта – от польской границы до стен Москвы и Ленинграда – были достигнуты не только благодаря высочайшей выучке, боевому духу, организации, управлению и вообще профессионализма вермахта и ваффен-СС.

Но и приёму – в оптимальных дозах – вещества, которое оказалось настолько мощным стимулятором (при этом, в случае блицкрига, почти без каких-либо побочных эффектов).

Хотя Япония, мягко говоря, не входила в число мировых лидеров в области химической науки, метамфетамин был впервые синтезирован из эфедрина в 1893 году японским химиком Нагаи Нагаёси (в виде жидкости). Четверть спустя – в 1919 году – тоже японским химиком Акирой Огатой был впервые синтезирован уже кристаллический метамфетамин.

Сначала это был чисто лекарственный препарат – его назначали для лечения синдрома дефицита внимания и гиперактивности, астмы, а также в качестве назального противоотёчного средства. Затем его открыли желающие похудеть – ибо вещество вызывает потерю аппетита.

Но первой – и единственной – страной, руководство которой приняло решение использовать метамфетамин для решения государственных и военных задач, стала Новая Германия. Третий рейх. Фюрерштаат.

Колокольцев так и не узнал, кому конкретно в руководстве рейха пришла в голову светлая мысль использовать химические методы радикального повышения производительности труда в тылу (в смысле, в рейхе) – и эффективности вермахта на фронте.

Что не Леонардо Конти, точно – он был назначен на все свои партийные и государственные должности только весной 1939 года, а задача по синтезу и последующему промышленному производству метамфетамина была поставлена немецким химикам тремя годами раньше.

Сразу же после Олимпийских игр 1936 года в Берлине, когда выяснилось (о допинг-контроле тогда и слыхом не слыхивали), что реальным творцом многих побед и мировых рекордов (и вообще великих спортивных достижений) был бензедрин – американский вариант амфетамина.

Психоактивные свойства амфетамина были обнаружены американским биохимиком Гордоном Аллесом в 1929 году, а уже три года спустя американская компания Smith, Kline & French начала массовое производство бензедрина.

Использование последнего гражданскими лицами в качестве стимулятора умственной и физической деятельности (средства, позволяющего победить умственную и физическую усталость) началось в 1936 году – что немедленно привлекло внимание эмиссаров Берлина.

В конечном итоге бензедрин (амфетамин) попал в руки выдающегося немецкого химика доктора Фрица Хаушильда – главного химика фирмы Temmler Werke. Который, использовав открытия своих японских коллег, разработал метод синтеза уже метамфетамина, намного превосходившего по эффективности бензедрин. Эффективности в качестве стимулятора, разумеется.

Задачу существенного повышения эффективности труда в будущем тылу руководство рейха решила просто и прямолинейно – запустило вещество в свободную продажу под торговой маркой Первитин.

Отношения с наркотиками в целом у фюрера сотоварищи были… необычными. Веймарская республика была раем для наркоманов и наркоторговцев, ибо употребление любых наркотиков и любая наркоторговля были де-факто легальны (как и детское порно и проституция). Поэтому и то, и другое предсказуемо приняли такие масштабы, что на горизонте явственно замаячила самая настоящая национальная катастрофа.

О масштабах уже разразившейся нарко-катастрофы свидетельствует следующий факт. В 1928 году, за год до того, как победители в Великой войне вынудили республику подписать Международную опиумную конвенцию, один только Берлин производил двести тонн (!!) опиатов. Веймарская республика, по сути, превратилась в мирового наркодилера – в период с 1925 по 1930 год страна производила сорок процентов морфия и кокаина в мире.

От этой катастрофы Германию спасли… правильно, презренные (за пределами рейха) национал-социалисты. Население Великой Германии было прямо противоположного мнения – поэтому уровень поддержки фюрера сотоварищи в стране был почти стопроцентным, а никакой оппозиции, по сути, не было.

И понятно, почему – новые власти мгновенно не только строго запретили и то, и другое, но и в считанные недели покончили и с торговлей детским телом (торговцев в лучшем случае ждал концлагерь, а в худшем – намного чаще – пуля в затылок без суда, следствия и Святого Причастия).

Наркоторговлю извели практически аналогичными методами (Колокольцев с одобрения рейхсфюрера безжалостно расстрелял не одного наркоторговца – и столько же содержателей наркопритонов), а наркоман мог получить вплоть до пожизненного … но был важный нюанс.

К наркотикам были отнесены вещества, вызывающие раслабуху, кайф, умиротворение, т.е. опиум, гашиш, кокаин, морфий. Их безжалостно запретили – за их производство и распространение запросто можно было получить пулю. Стимуляторы активности и работоспособности остались легальными.

Начиная с 1938 года, первитин продавался в Германии также свободно как хлеб и считался таким же полезным как кофе. Более того, ведомство доктора Геббельса развернуло массовую пропагандистскую кампанию, призывая употреблять первитин – ибо он придает гражданам энергию и выносливость, позволяя им быстро восстановить страну, которая борется за выживание. Что было чистой правдой, разумеется – особенно последнее.

Геббельс поручил одному из самых успешных PR-агентств Берлина разработать маркетинговый план по образцу компании Coca-Cola, которая добилась огромного мирового успеха.

К 1938 году плакаты с рекламой “Первитина” были повсюду в Берлине, от колонн вокзалов до автобусов. Одновременно с запуском PR-кампании производитель Первитина отправил каждому врачу в Берлине по почте образец препарата, надеясь, что медицинское сообщество своим примером приведет широкую общественность в объятия Первитина.

И таки привела – немецкие ширнармассам пришлась по душе способность вещества дать энергию, необходимую стране, которая сначала восстанавливалась после Первой мировой войны, а затем мобилизовалась для участия во Второй. Не быть эффективным было непатриотично, а Первитин помогал, когда ничто другое не могло помочь. Кроме того, он был намного дешевле кофе.

Препарат содержался даже в шоколадных конфетах. Студенты принимали его перед экзаменами, домохозяйки употребляли, чтобы снять депрессию… и так далее, и так далее.

После начала Второй Великой войны наступил черёд вермахта стать потребителем этого химического чуда. Благо германские генералы стали единственными, кто сделал правильные выводы из чудовищной мясорубки Великой войны на Западном фронте.

Результатом этих выводов стал не только германский блицкриг (блицкриг советский стал дальнейшим развитием маневренной Гражданской войны), но и понимание того, что главными врагами вермахта будут не французы, британцы или русские, а хроническая усталость и недосып. Бороться с которыми и был призван первитин (метамфетамин).

Результаты его применения в Польской кампании превзошли даже самые смелые ожидания – солдаты и офицеры могли бодрствовать и активно действовать пятьдесят часов, без сна и отдыха. Именно первитин способствовал стремительному продвижению танковых армад вермахта по территории Польши.

Во время французской компании химическое чудо-оружие применяли (точнее, потребляли) уже все без исключения военнослужащие вермахта и ваффен-СС. Метамфетамин для военных выпускался в виде небольших таблеток под маркой Первитин, однако острословы быстро придумали ему хлёсткие клички.

Пехотинцы и артиллеристы называли его Stuka-Tabletten – в честь другого чудо-оружия блицкрига (пикирующего бомбардировщика Junkers 87 Stuka). Для люфтваффе это были таблетки Германа Геринга – в честь главкома ВВС.

Именно первитин стал главным творцом быстрого разгрома Франции. Чтобы его осуществить, необходимо было наступать через Арденны непрерывно, днём и ночью. Когда генералы вермахта резонно заявили, что это невозможно; что солдаты устанут, остановятся на отдых и застрянут в сложной местности, фюрер только рукой махнул:

«Не застрянут. На первитине они трое суток смогут без отдыха и сна…»

И смогли – ибо за апрель–июль 1940 года вермахт получил тридцать пять миллионов таблеток первитина. И это, не считая мет-шоколада; чтобы было и вкусно, и питательно, вещество добавляли в шоколад (в котором действие первитина усиливал кофеин).

Для танкистов разработали Панцершоколад, для летчиков – Флигершоколад. Последний едва не выдал главную тайну Колокольцева – его уже не-совсем-человеческую природу.

В отличие от людей, людены-мужчины, такие, как Колокольцев (женщины – это совсем другая история) могут обходиться без сна до пяти суток подряд без какой-либо химии и без ущерба для здоровья (при слишком длительном применении первитин способен давать весьма разрушительную побочку).

Более того, люденам химия только мешает – поэтому они, как правило, придерживаются сухого закона, не курят и абсолютно не употребляют наркоту. Поэтому он вынужден был отказаться от «шоколадок» … что нужно было как-то объяснить начальству и боевым товарищам.

Помог доктор Вернер, который выдал приятелю медицинскую справку, составленную так, что никто ничего не понял (даже врачи) … кроме того, что Колокольцеву запрещено принимать первитин – и вообще стимуляторы.

Именно на первитине вермахт и ваффен-СС нанесли Красной Армии самое сокрушительное поражение в истории войн; именно на нём они захватили всю Прибалтику; всю Украину; всю Белоруссию и значительную часть России; именно на нём они окружили Ленинград и едва не взяли Москву – тем самым едва не выиграв войну.

И выиграли бы – если бы фюрер согласился со своими генералами и повёл войска прямо на Москву, окружив и заблокировав уже абсолютно деморализованную киевскую группировку РККА. Ибо тогда вермахт подошёл к Москве уже в сентябре, когда первитин ещё работал.

Но Гитлер повернул войска на Киев; время было упущено – и к распутице, английским танкам и Харрикейнам (советские танковые войска и авиация были практически уничтожены в первые месяцы войны) добавилось прекращение действие метамфетамина, который нельзя принимать бесконечно.

Результат был предсказуем – вермахт и ваффен-СС получили под Москвой оглушительную оплеуху от РККА и потерпели первое с начала Второй Великой войны (и весьма чувствительное) поражение.

Поражение, которое поставило точку в (впервые не до конца удачном) блицкригом и превратило оный в войну на истощение. Шансы на победу в которой у Германии были как минимум на порядок ниже, чем в блицкриге.

Когда Колокольцев вошёл в столовую штаб-квартиры Специальных бригад (больше собраться было элементарно негде), почти все уже были в сборе. Кроме, как ни странно, Николь Ру (Ольги Николаевны Романовой). И Анастасии.

Когда они спустя ровно семь минут материализовались, Пьер Бонни аж завопил от негодования, возмущения и чуть ли не личного оскорбления. Возмущенно указав на журналистку: «А эта что тут делает??? Ну ладно эти… в сутанах – дело вроде такое, что без них никак… но эта???»

Он чуть не задохнулся от обиды, злости и бессильной ярости. Колокольцев абсолютно спокойно и бесстрастно ответил (ибо вопрос был адресован ему):

«При всём моём к Вам искреннем и глубочайшем уважении, месье комиссар, здесь я принимаю решения, кто где присутствует – и в качестве кого. Мои решения не обсуждаются, а исполняются. Беспрекословно исполняются»

Бонни мгновенно остыл. Ибо внезапно осознал, что при всех своих возможностях и регалиях всё же не может позволить себе поссориться с личным помощником рейхсфюрера СС. Ибо последствия могут быть… даже летальными.

Колокольцев взглядом дал ему понять, что инцидент исчерпан – и обратился к партнёрам: «Всё, что вы сейчас услышите, не должно выйти за пределы этой комнаты. Иначе я не посмотрю на то, кто кому и чему служит. Ответите головой»

Последнее было совершенно очевидно адресовано… этим в сутанах. Которые были в курсе, что сотни католических священников ныне обитали в концлагерях СС. Где условия были… примерно, как у христианских исповедников в первые века нашей веры. А то и как у мучеников…

Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Дело Потрошителей раскрыто. Детали вам сейчас сообщит криминалькомиссарин Ирма Бауэр…»

«Ирма фон Таубе, если более точно» – поправила его благоверная. Последнее было совершенно очевидно адресовано сёстрам Романовым, об отношениях которых с её супругом она была, разумеется, в курсе.

После чего чётко – и даже жёстко – огласила результаты расследования.

То, что все присутствовавшие от такого откровения рухнули в глубочайший шок и ступор, было бы ещё очень мягко сказано. Они просто потеряли дар речи. Первым пришёл в себя в некотором роде их лидер – дивизионный комиссар убойного отдела парижской уголовной полиции Огюст Лемерр.

Он развёл руками и горестно покачал головой: «Ну что я могу сказать… только то, что мы тут все клинические идиоты и жалкие дилетанты. А комиссарин фон Таубе ещё раз подтвердила свою репутацию фройляйн… извините, Фрау 24. Раскрыв и это дело менее, чем за двадцать четыре часа…»

Ирма взглянула на часы – швейцарские, Rolex Oyster, подарок мужа, который обошёлся ему в просто невероятную сумму – и уточнила: «За семнадцать часов, если считать до этого объявления. На самом деле где-то за четырнадцать…»

Колокольцев поблагодарил супругу – и поставил задачу присутствующим:

«Думаю, из выступления криминалькомиссарин очевидно, что нейтрализация Потрошителей и прекращение серии этих жутких убийств возможны лишь путём их физического устранения без ареста, суда и следствия…»

Присутствующие практически синхронно кивнули. Он продолжал:

«… которое возможно лишь ударом с воздуха – иначе они просто растворятся в подземных тоннелях Парижа, а через некоторое время снова возьмутся за старое… где-нибудь в Тулузе или Лионе…»

Аналогичная реакция. Колокольцев продолжал: «Удар будет нанесён в ночь на пятницу… это всё, что я могу вам сказать. Остальное совершенно секретно…»

Сделал многозначительную паузу – и перешёл к постановке задачи:

«Тем не менее, всё равно существует риск повторения пройденного. Чтобы его минимизировать – и ликвидировать подельников Потрошителей, если таковые существуют…»

Огюст Лемерр с ужасом покачал головой: «Не дай Бог…»

Колокольцев невозмутимо продолжал: «… нам необходимо собрать всю информацию об этом приюте, его связях, месте, где он находится… вообще всю. Разумеется, в высшей степени осторожно – чтобы не спугнуть…»

«Это понятно» – ожидаемо кивнул комиссар Давид. А Колокольцев закончил: «Руководителем проекта по сбору и обработке информации я назначаю…»

Он сделал многозначительную паузу и объявил: «Николь Ру»

«Почему именно её?» – неожиданно абсолютно спокойным тоном осведомился Пьер Бонни. Который, как выяснилось, отменно умел скрывать свои чувства. Впрочем, учитывая его колоритную биографию, кто бы сомневался…

Колокольцев спокойно объяснил: «Во-первых, она уже работала над проектом по журналистскому расследованию преступлений в приютах – поэтому знает больше, чем все мы здесь, вместе взятые…»

«Логично» – кивнул дивизионный комиссар Лемерр. Колокольцев продолжал:

«Во-вторых, работа по структурированию и обработке информации – и подготовке итоговой аналитической справки – это работа журналиста. Криминального журналиста. А человек этой профессии среди нас она одна…»

Пьер Бонни ожидаемо вздохнул и неожиданно кивнул: «Согласен». Остальные последовали его примеру – и отправились выполнять поставленную задачу. Все, кроме командира Специальных бригад, разумеется.

Колокольцев удовлетворённо кивнул – и приказал Фернану Давиду: «Выдели ей отдельный кабинет – и обеспечь всем необходимым…»

Комиссар кивнул: «Слушаюсь». И кивнул Николь Ру: «Следуйте за мной»

Они удалились. В столовой осталась только Анастасия, которая предсказуемо поинтересовалась: «А что мне делать? Чем я могу помочь?»