Manskreri Ambini - 28 - Хранилища

- 28 -   Хранилища

Лифт оказался огромной грузовой винтовой платформой. Нужно было быстро вступить на платформу, и быстро же из нее успеть выйти. Как пассажирский он использовался только во «время тишины». Так что сейчас здесь следовало быть собранным и внимательным. Салима возглавила цепочку студентов в лифте, Ахмед ее замкнул, подгоняя опоздавших Иларию и Амбини. Они делили лифт с роботами и хомокиборгами разных габаритов, форм и текстур. Многие студенты впервые видели рабочих так близко и жадно разглядывали их, а рабочие рассматривали новичков, но в контакт вступать не спешили. Каждый из них имел в контракте с монополией пункт о способах коммуникации с другими биосущностями, где обязательным условием возможного контакта был запрос разрешения на такой контакт. Контактом считалось даже скорчить, например, рожу, или показать невербальный знак любым другим способом. Поэтому лица хомокиборгов  были бесстрастны. Только устремленные на людей напряженные взгляды выражали их любопытство. А по виду роботов вообще сложно понять их эмоциональное участие в конкретной ситуации.
Впрочем, подъем занял лишь чуть больше десяти минут. Медленно движущаяся панорама на розовые дороги из ромбообразных окон лифта скрашивала затянувшийся подъем.
Группа людей сошла из лифта напротив шлюзов, хотя они могли пройти напрямую к синим дорогам вместе с роботами минуя шлюзы. Но Ахмеду необходимо было закончить инструктаж по технике безопасности. У шлюзов находились запасные скафандры для людей и киборгов на случай экстренной ситуации или для экономии времени. Здесь был воздух, пригодный для дыхания только ограниченное время, как и в зоне розовых дорог и лифтов.
Они перешагнули транспортную ленту лифта и оказались в тесном помещении, по двум сторонам которого тянулись ячейки со скафандрами. В критической ситуации, объявленной на станции, они открывались автоматически, а в обычное время по запросу в Сеть. Но сейчас скафандры никому не понадобились: все заранее в кельях надели соответствующие прогулке по синим дорогам чамадаа. Группа прошла в еще более тесный воздушный шлюз и стеновая перегородка закрылась особым образом: пол помещения снаружи поднялся, стремясь закрыть дверной проем, и одновременно с ним перед дверью опустилась массивная и тяжелая на вид решетка, похожая на решетку рыцарского замка.

– Зачем такая сложная конструкция? – удивился Ашкан.
– Для понтов! – пританцовывая воскликнул Ахмед, уходя вперед, к другому шлюзу.
– Эта решетка легкая и пористая, – терпеливо объяснила Салима, – она сделана из материала, эффективно поглощающего любые мельчайшие пылевые частицы. Они скапливаются электростатически на экране позади решетки, который затем тщательно очищается микророботами. Самые мелкие частицы – самые опасные, поэтому материал многокомпонентный, вот и решили сделать трубчатые решетки темного цвета, как металл, а пенообразные вставки между ними сливаются с цветом стены. Так что, действительно, это выглядит как решетка перед входом в средневековый феодальный замок.

Воздух из помещения быстро был удален и второй шлюз с аналогичным экраном начал приоткрываться.

– Старайтесь передвигаться так, чтобы не пылить! – предупредил Ахмед, – и поставьте уровень блокировки внешних звуков на максимум!

Они вышли из шлюза, дверь за ними захлопнулась. Очень тусклый свет едва освещал ближайшую стену. Дороги совершенно не было видно.

– Но тут же тускло и тихо, как в желудке у кита! – удивленно уставилась на Ахмеда Шима Титоуна, а потом улыбнулась во весь рот, показывая белые крепкие зубы, глядя на ответную хитрую физиономию Ахмеда – так Вы пошутили, Ахмед-сан: тут нет воздуха – так и звуков никаких нет!
– Да, я так сказал чтобы полная тишина не оглушила и не напугала вас. – объяснил Ахмед, – Это лучше всяких объяснений о том что тут тихо. Потому что здесь не просто тихо – здесь безумно тихо для биосущностей. Такая тишина, полная тишина, может свести с ума.
– Да, был такой способ пыток в древнем Риме, и в двадцатом веке. – вставила всезнающая из личной богатой Сети Илария, – Человека совершенно одного помещали в специальным образом оборудованную камеру, в двадцатом веке это была безэховая камера, где все звуки поглощаются специальным материалом стен. Чем тише комната, тем больше вещей вы слышите. Вы начинаете слышать, как стучит ваше сердце, как двигаются ваши легкие или как бурчит ваш желудок. В безэховой камере вы сами становитесь звуком. В среднем, люди могут выдержать в такой камере 10-15 минут, а рекорд для слышащего человека 45 минут. А потом человек становится необратимо безумным...– Илария пропела по-русски, высоким голосом: «Бесконечна пытка тишиной, тишина смеется над тобой. Застывает время на стене, у часов печали стрелок нет».
– А есть еще психологическая пытка тишиной, – грустно проговорил двадцатилетний Доменико Эрамо, – это намеренное игнорирование другого человека – вид психологического насилия. Человек может и не понимать, почему его вдруг стали игнорировать. Он не знает, в чём его вина и почему он заслужил такое обращение. Возможно, он готов признать свою неправоту, но ему не дают ни малейшего шанса это сделать, ведь ответ на все его вопросы один: молчание.
– «Молчание вовсе не безмятежно», – так писал Льюис Кан, один из известных архитекторов двадцатого века. – Сменила грустный посыл раненого юноши Салима. Она медленно шагала вдоль тускло освещенного тротуара туннеля по вялому песку под ногами, стараясь его не беспокоить, ритмично такту своей речи жестикулировала поднятыми ладонями рук, как будто ощупывая и пробуя на прочность невидимый барьер перед собой. – «Это нечто схожее с тем, что мы можем назвать lightless and darkless. Эти слова вымышлены: dark-less – ведь такого слова нет. Однако отчего ему не быть, отчего не вообразить, что они есть – Lightless, Darkless. Кто-то может счесть это за олицетворение окружающей среды. Когда ты возвращаешься назад и обдумываешь нечто, где свет и темнота сосуществовали, а, быть может, сосуществуют до сих пор, и могут быть разделены только возможностями отвлеченного суждения... Я вновь обращаюсь к свету, к дарителю всего существующего. Посредством воли, посредством установленных правил. Можно сказать, что свет, даритель всего существующего, творец всего вещественного, был сотворен, дабы отбросить тень. Следовательно, тень принадлежит свету».
– Бернард Шоу, писатель тоже из двадцатого века, писал, что «самый большой грех по отношению к ближнему — не ненависть, а равнодушие; вот истинно вершина бесчеловечности», ...– отрешенно упорствовал Доменико.
– «Архитектура, собственно, » – Салима была не менее упрямой, – «и есть воплощенное молчание. Молчание ближе всего к вещи, заставляющей ее не просто хранить молчание, а в безмолвии репрезентировать свою имманентную иконичность. Безмолвию в полной мере может соответствовать только безмолвие. Обет молчания обладает гештальтирущей вещь силой в среде средневековых художников. Иранским каллиграфам надлежало следовать в своей работе молчанию, как лучшей речи. Ибо именно молчание способствует искомой чистоте помыслов и необходимой внутренней чистоте письма. В этой же связи перед работой средневековых художников обязательно молитвословие».
– Давайте помолчим 60 секунд, – воскликнул Ахмед, – перед тем как нарушить многолетнее молчание этого элеватора. Десять лет это конкретное хранилище не видело ни луча света, не слышало ни звука извне. Сейчас мы нарушим гармонию этого места, так давайте сделаем это вежливо!
Выдержав паузу, Ахмед активировал небольшую панель управления на двери одного из хранилищ – крошечное табло отображало номер хранилища и дату его загрузки, встроенные в длинный непонятный код.

– Тут указаны, кроме даты, перечень культур хранилища, влажность внутри, бактериальная активность, температура, давление, другие данные на разных уровнях закладки, и прочая техническая информация. – объяснила Салима, – мы не станем заходить внутрь, но заглянем туда своими любопытными глазками. А что там?
– Джинн в бункере – пошутила Шима, любившая восточно-азиатский фольклор – а то как разозлится оттого что мы его беспокоим!? – она «страшно» округлила свои темно-карие глаза с длинными черными ресницами.

Высокая тонкая дверь легко распахнулась, а за ней оказалось глухое стекло. А за стеклом от низа до самого верха покоились семена, все одинаковые, как на подбор, тонны семян одной и той же культуры. Совершенно незамеченный никем в абсолютной тишине высокий нелепый робот прикрепился присосками к стеклу в нескольких местах по высоте на мгновение, что-то произошло, робот спрятал вакуумные присоски и отправился дальше. Дверь закрылась. Робот исчез в густом облаке пылезащиты, видимо, вышел на полотно дороги.

– Робот считал данные и взял пробы семян с разных высот залегания. – объяснил Ахмед. – в лабораториях семена регулярно проверяют на пригодность. Важно выявить очаги заболеваний и вовремя спасти оставшиеся слои в партии семян.