У окон РОСТа

Ночь чернильная.
Мерзлый снег.
Фонарь,
из ржавой кастрюльки,
льет
на тени прохожих - свет.
Да! Питер – не Акапулько!
- Стой, прохожий!
У стен Гранд-отеля
блеснула обойма
латунью
в пять пуль,
Тяжко шагает
в бушлатах,
в шинелях,
РЕВВОЕНКОМа
патруль.
Руки в карманах,
пугливые взгляды.
Под шубой буржуй ухоженный.
- Что, господа?
Не очень рады
над миром
кострам
разложенным!

Пес бездомный,
щелчком затвора
клацнул клыками,
завыл и плачет.
Кто-то, очень
не осторожный,
ступил на лапу…
Визг щенячий.
Собаке больно.
Скулит безбожно,
куснуть бы,
сволочь,
возвратной сдачей!
Но к черту пса!
Теперь – все можно!
Громом выстрел…
А как иначе?


…У окон РОСТа,
кривых и плоских,
в носках и ботинках
предсмертной носки,
случайный лирик,
среди матросов,
кутает грудь
в пальто-обноски.
- Эй, товарищ!
Смелее! Скажи,
кто там из них Маяковский?
- Вон - на стуле!
Вбивает стихи
как гвозди,
буржуям под ногти!
«- Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту…»


Темень.
Тревога.
Алеет восток
Ночь уползает на теплый Запад
Там,
в заповеднике сладких грез,
Гвоздящим стихам не рады.
Безумно далёко,
в туманной дали,
под рокот прибоев гулких,
где грозди бананов - как грозди рябин,
под пальмами
спит
Акапулько…