Игнатов берег

         Мария Тихоновна, пышная дама в возрасте, любительница женских сериалов и домашних заготовок ждала сегодня важных гостей: столичного врача Антона Ильича и его жену Таисию Павловну. Они собрались в село по совету коллеги доктора в надежде приобрести дом, где можно будет радоваться заслуженному отдыху и нянчить внуков.
 
         К визиту Мария Тихоновна, заинтересованная в интеллигентных соседях (и доктор рядом будет!), подготовилась основательно. Соседский дом, оставшийся на ее попечении после переезда хозяев к детям в «европы», был чист и ухожен. На участке недавно скосили траву и поправили забор.
 
         Гости задержались в дороге и добрались лишь к обеду. Отдохнув немного и выпив чаю у Марии Тихоновны, они попросили показать дом.

         Смотрины удались. Таисия Павловна, худенькая учительница начальных классов, радовалась как ребенок, оглядывая русскую печь и глиняные крынки в светлой кухне. Антон Ильич, лысый обстоятельный крепыш, после неторопливого осмотра сада и дома тоже повеселел. Он деловито поправлял очки и бурчал себе под нос: «Баньку надо будет подновить… парочку вишен посажу... мастерскую... столярить буду».

         Мария Тихоновна даже успела познакомить столичную чету с ближайшими соседями. К вечеру уставшие гости были рады принять приглашение отужинать в доме хозяйки.
 
         Пройдя в комнату, супруги в замешательстве оглядели накрытый стол. На нем оказались домашние соления, холодец, копченая грудинка, горка молодой картошки с тающим кусочком масла, тонкие ломтики сала и, наконец, запотевший водочный графин.

         — Это какой-то бесстыдный достаток, Мария Тихоновна! — смутился Антон Ильич и непроизвольно сглотнул слюну.

         Мария Тихоновна отреагировала мгновенно:

         — Давайте по рюмочке! За вас, моих новых соседей!

         — Ну уж... — довольно улыбнулся доктор, устраиваясь за столом.

         Он аккуратно наполнил стопки, и все дружно чокнулись.

         — Огурчиком, огурчиком закусывайте, Антон Ильич! Уродились, слава богу, и засол удался! И картошечки горяченькой... — хлопотала хозяйка.

         Таисия Павловна, пригубив стопку, жадно вдохнула аромат соленых груздей. Потом еще раз обвела взглядом закуски и решительно положила себе в тарелку кусок домашнего холодца.

         Скоро за столом разлилось общее благодушие. Антона Ильича оставили тревожные сомнения, и он, откинувшись на спинку стула, лениво спросил:

         — А с экологией у вас?.. Производств никаких поблизости?

         — Отродясь не было! — замахала руками Мария Тихоновна.

         — Хорошо. И природа, наверное... и воздух...

         — Да, что вы! Выйдешь летним утром на Игнатов берег — с высоты ширь необъятная, внизу река блестит, синяя дымка над лесом. Запах медовый… Рай земной!

         — Похоже... похоже... А почему берег «Игнатов»? — поправил очки Антон Ильич.

         — Берег так речной зовется. Там рядом с храмом деревянный крест стоит. Для Игната поставленный. Потому и берег его имени.

         — Чем же он так удостоился? — заинтересовалась Таисия Павловна, хрустя грибочком.

         — Да что вы! Тут такая история! Хоть роман пиши, хоть кино снимай!
 
         — Не поделитесь с новыми соседями? Интересно все-таки, в каком месте жить собираемся, — добродушно улыбнулся Антон Ильич.

         — С удовольствием! — отложила в сторону вилку Мария Тихоновна.

         Было видно, что ее распирает желание рассказать местную историю новым людям и насладиться произведенным впечатлением. Глаза хозяйки сузились, лицо приняло загадочный вид заправского рассказчика. Она машинально разгладила ладонями скатерть перед собой и, выдержав паузу, начала:

         — Давно это началось... Было их два брата, двойняшек — Пашка и Игнат. Родителей они потеряли — по весне утопли, в санях под лед ушли. Зажили парни своим хозяйством, а тут смута... революция, затем гражданская… А дальше, как в книжках про братьев любят: Пашка с деникинцами на юг ушел, сгинул где-то под Новороссийском, а Игнат к красным прибился, в Сибирь за Колчаком погнался.

         Через два года вернулся Игнат в село: худющий, глаза злые, шрам во всю рожу, портупеями весь перетянутый. За заслуги фронтовые его сразу к должности при сельсовете определили.

         В то время как раз борьба безбожная началась. Церкви позакрывали. Все, что раньше не вынесли, теперь грабить стали. Иконы возами увозили, лишь бы людям стены голые оставить. Тогда и в наше село беда пришла: приехали голодранцы из города. Три дня храм корежили, всю самогонку в селе выпили. А что обиднее всего — командовать разбоем Игната поставили. Ох, и лютовал он тогда! После, телеги с добром церковным в город уехали. Так и раздели до нага дом Божий!

         Храм-то наш знатный был, допетровский еще! Здесь купцы в старые времена солью промышляли, по реке баржи гоняли. Богато жили, вот и на храм не поскупились. Купола золотом, иконостас в пять рядов! Чин к чину! Ох, многие тогда с Игнатом поквитаться хотели! А уж не проклял — только немой. А ему хоть что, только еще больше лицом почернел. Да и жил бобылем, бабы от него как от черта шарахались. Мало, что бешеный, так еще и власть!

         Потом — война. Игнат в числе первых на фронт ушел. И вернулся первым: седым совсем и без руки. Всю войну в колхозе бабами командовал. Все тогда лиха хлебнули.

         А на старости лет вдруг Верку — девчонку из детдома привез. Оформил как полагается, ничего для нее не жалел. Вроде даже душой оттаял. Вырастил девку, на швею в райцентре выучил. И она его любила, отцом называла.

         Помер Игнат тихо, незаметно. От сельсовета его с почетом проводили. Все как полагается — пионеры стих прочли, на могилу пирамидку со звездой поставили. Только потом, на сороковой день, крест деревянный за храмом появился! Простой, без таблички. Председателю тогда все жилы вытянули. Откуда крест взялся? Он ни в какую! Мол, не знаю, хоть режьте. А трогать запретил! Решили люди, что крест по Игнатову завету поставлен. Видно, не смог председатель в последней воле покойному отказать. Знали все, что тот на фронте его спас, потому и без руки вернулся.

        Были и такие, кто думал, что Игнат под крестом лежит, а пирамидка на кладбище для вида поставлена! Всякие разговоры были, но со временем успокоились — стоит крест и стоит, не мешает никому...

        Времена скоро переменились, власть опять про Бога вспомнила. Освободили храм от склада и потихоньку за ремонт взялись. Потом и батюшка появился — молодой совсем, но хороший. Начали мы сообща храм поднимать. Помогали, кто чем мог. На такие субботники времени никто не жалел. Через полгода ожил храм, в одном пределе служба началась. Тут однажды, после службы, Верка в церковь и прибежала. Замерла в дверях, трясется... Мы к ней: «Случилось что?!», а она: «Я штукатурку дома тронула, а за ней — они!!! Стро-о-го так смотрят!» Батюшка заволновался: «Кто они?», Верка к нему: «Отцы святые, разные! И смотрят, смотрят недовольно! Ну, я сюда скорее».

        Заволновался народ, и с батюшкой все как были хлынули в избу Игнатову. Ввалились гурьбой — и точно! Из-под штукатурки лики святые глядят! Сняли мы дружно дранку со стен и обомлели! По всей избе сплошь храмовые иконы старинные!

        Тут Верка и рассказала, что отец давно с неё клятву взял: как начнут храм восстанавливать, она непременно должна в хате ремонт сделать — обивку на стенах поменять. Как увидела Верка, что храм уж крестом обзавелся, вспомнила про клятву свою. Позвала подружку, начали стены обдирать, а там, мать честная...
 
        Мария Тихоновна остановилась, заново переживая тот день. Супруги вежливо молчали. Хозяйка обвела их взглядом и продолжила, постепенно повышая голос:

        — Разобрались мы понемногу и поняли, что Игнат два самых главных ряда иконостаса целиком у себя схоронил! Вместе с царскими вратами! Их потом на чердаке нашли. Вот ведь!!! — победно посмотрела на гостей Мария Тихоновна.

        — Как же он спрятать все это смог? — стушевался Антон Ильич.
 
        — Умный, шельма, прости господи, Игнат был. Иконы на стены рядами навесил, газетами и паклей прикрыл. Потом каркас из реек промеж рядов выставил, дранку набил и гипсом обмазал. А уж сверху бумагу вместо обоев наклеил. Голова! Никто и не узнал ничего!

        — И что, в одиночку все осилил? — недоверчиво покачал головой доктор, наливая еще стопку.

        — Осилил… За таким делом, поди, и сверху подмога бывает!

        — Это как? — не понял Антон Ильич.

        — А так! Вот слушай! На нашей улице пожар однажды был, сама девчонкой видела. Страсть!!! Пять домов — как корова языком! Одни печи остались. А Игнатова изба промеж них невредимой оказалась! Закоптилась только. Огонь ее словно перепрыгнул! Вот и понимай, как хочешь!

        Антон Ильич задумчиво покачал головой и молча выпил.

       — Ох, пересудов тогда было! — снова затараторила Мария Тихоновна. — Игната и так стороной обходили, а тут совсем знаться перестали. Мол, пламя адское своих жалеет!

       — Случаи разные бывают… — неуверенно произнес доктор.

       — Разные. Однако крест Игнаткин чуть не сорок лет на берегу у храма стоит, а на вид, словно вчера вкопали — не потемнел совсем! Конечно, усомниться всякий в праве, только у нас народ давно определился, потому и берег Игнатовым прозвали.
 
       Таисия Павловна глубоко вздохнула и посмотрела на мужа:

       — Чтоб в памяти людской так задержаться... это не каждому... Хорошее видно здесь место, Антоша, хорошее.