Что было бы, если бы

Многие придерживаются мнения, что жизнь каждого человека предопределена с рождения. Это не в его руках. Во всяком случае, то, что должно прийти, то, что предопределено, придет. Как бы то ни было, я не обязательно разделяю эти мысли. Вы можете называть это как угодно: провидением, судьбой или предопределением. Моя собственная жизнь, по большому счету, противоречит этим теориям. Это был, образно говоря, прямой, ясный путь. Но было также много ответвлений или разветвлений, много возможностей свернуть или отклониться от этого прямого жизненного пути. Если можно так выразиться, то Божье провидение, провидение и предопределение, очевидно, оставили мне много выбора. Обычно у меня был выбор выбрать тот или иной жизненный путь, и это было в моих руках и в моей силе решать, вступлю ли я на правильный или неправильный путь в жизни.

Было бы самонадеянно утверждать, что я принимал только правильные решения в жизни. Среди них были и ошибоцные, но они не оказали существенного влияния на мою жизнь. К счастью, жизненно важные решения, которые мне пришлось принять за свою 72-летнюю жизнь, были правильными. Много лет назад я получил в подарок книгу со следующим посвящением: «Решение требует от нас истории – решение действовать освободительно». Это изречение, смысл которого я долго не мог понять, наконец, стало мне ясно спустя много лет, я сделал руководящим принципом своих действий в жизни. Поэтому я желаю своим детям, чтобы они не уклонялись от решений в своих жизнях и принимали свои решения правильно.

На самом деле, по воле Провидения мне не должна была быть дарована слишком долгая жизнь.  Сразу после рождения у меня случился очень опасный нагноение пупка. У меня поднялась температура. Мой пупок гноился и не заживал. Дела у меня шли не очень хорошо. Это то, что моя мама рассказывала мне много лет спустя. Но что было бы, если бы... у нас не было бы нашей двоюродной бабушки Антонии Литвиновой, урожденной Бергман? Как вдова сельского врача и психиатра, она знала много старинных средств, с помощью которых могла бы спасти мне жизнь – без обычных лекарств, которых в то время, в 1923 году, в московских аптеках не было. Но что было бы, если бы... хорошая подруга моей матери, еврейский врач Сара Лурье, не помогла бы мне? Альтруистически она добивалась того, чтобы меня трижды отправляли в легочные санатории и школьные дома отдыха, которые на самом деле были доступны только «лучшим» слоям населения Москвы.

Когда в 1941 году разразилась германо-русская война и 25 марта 1942 года меня призвали в Красную Армию, я был предоставлен сам себе и должен был сам управлять своей судьбой и брать ее в свои руки. Все эти годы до этого я никогда не вел дневник. Сейчас, из всех времен, я начал это делать и совершил свою первую решающую ошибку в жизни. Дневник, который сам по себе был безобидным, привел меня к опасному для жизни конфликту с НКВД, советской секретной службой, в офицерской школе в Орджоникидзе. Моя жизнь висела на волоске. Только неожиданное, поспешное развертывание на фронте перед Сталинградом спасло меня от смертельных лап НКВД. Ранение и пленение румынами 23 августа 1942 года недалеко от «Парижской коммуны» придало моей жизни совершенно иной оборот. Для меня не было возврата к прежней жизни.

Что было бы, если бы... я бы тогда не написал этот компрометирующий дневник? Тогда я, как и тысячи других курсантов офицерского училища в Орджоникидзе, остался бы неприметным и подозрительным. Теоретически мне не был бы закрыт путь назад к «старой» жизни. Но мне пришлось бы принять участие во многих миссиях и сражениях - последний раз в Сталинградской битве. Смог бы я пережить их все в целости и сохранности? Сегодня я в этом сильно сомневаюсь. Как я узнал позже, большинство выпускников русской офицерской школы в Орджоникидзе погибли во временных окопах во время штурма немецких танковых дивизий на Сталинград. Я был бы среди погибших. Значит, благодаря моему дневнику я избежал гораздо худшей участи? Итак, промыслом Божиим или Провидением? Я не знаю.

Когда я пошел добровольцем в немецкий вермахт в качестве переводчика в лагере для военнопленных в Шахтах, я сделал это не из убеждений и уж тем более не из сочувствия к немецким завоевателям. В то время я даже не думал о своем немецком происхождении, которым я так горжусь сегодня. Я делал это из чистого чувства самосохранения, из чистого инстинкта выживания. Что было бы, если бы... я не поступил бы в то время на службу к врагам моего народа и не полагался бы на благосклонную судьбу? Я бы точно не умер героем за Родину и Сталина. Я был бы в лагере, как и многие другие, просто умер бы от голода, умер, ни за что и снова ни за что!

1 мая 1945 года, когда война почти закончилась, я впервые подвел итоги своих действий и своей жизни. Не зная, что 12 мая 1945 года мне предстоит принять самое большое и важное решение в моей жизни, я спросил себя, все ли я сделал правильно в жизни, все ли решения я принял правильно, правильно ли расставил все вехи в жизни. Не будучи в состоянии дать себе удовлетворительный ответ, я чувствовал, что путь, который я выбрал в жизни, был правильным. Все, что потребовалось, это решительная встряска.  Что было бы, если бы... 12 мая 1945 года в австрийском Тамсвеге я бы не поехал с немецким кадровым составом в разрушенный Германский рейх, а решил бы пойти с казаками и с русским генералом Андреем Шкуро, в нереальной, обманчивой надежде, что когда-нибудь после войны смогу вернуться в Москву. В то время мое решение навсегда уехать в Германию было единственно правильным и единственно разумным, поддерживающим жизнь решением.

Что случилось с казаками и всеми остальными бывшими советскими гражданами, служившими в вермахте, теперь знает весь мир. Я бы добровольно отдал себя обратно в руки НКВД, у которого, как известно, была очень долгая память. С тех пор прошло много лет. В 1960-е годы я был в тесной переписке с мамой, которая жила в Москве. В одном из своих писем она умоляла меня выбросить из головы всякие мысли о возвращении в Советский Союз. «Умоляю тебя, мой милый сын: не шевелись и оставайся там, где ты есть», — увещевала она меня.

Благодаря фальшивой платежной книжке вермахта, выданной командиром роты обер-лейтенантом Данненбергом с моим родным городом Нюрнбергом, которая должна была облегчить мне официальное увольнение из вермахта, у меня изначально не было проблем с тем, чтобы меня отпустили в Нюрнберг. Что было бы, если бы... воспользовался бы я этой возможностью, когда был военнопленным в Аалене? Тогда вся моя жизнь была бы другой, без французского плена в Зирсхане, без работы на ферме с семьей Фриц и Луиза Биль в Зензенбахе в Вестервальде, а также без города Зинген-ам-Хоэнтвиль, который стал моим новым домом. Все было бы по-другому, и вся моя жизнь пошла бы совсем по другому, теперь уже непостижимому пути! Не исключено, что я бы приехал в пресловутый лагерь «Валка» в Нюрнберге, который после войны стал контактным пунктом для лиц без гражданства (ДП «перемещенные лица»). С точки зрения России, он был точкой соприкосновения для невозвращенцев, т.е. застрявших людей с Востока, особенно из Советского Союза, и был легкой добычей для НКВД и его комиссии по репатриации. В этой среде, граничащей с незаконностью, я, вероятно, сам стал бы торговцем на черном рынке и контрабандистом или просто преступником. И, самое главное, я бы никогда не стал настоящим немцем!

Но мне повезло – у меня в голове была цель, а именно мой дорогой боевой товарищ и своего рода замена отца в лице Евгения Савицкого из Тирасполя. Мы познакомились, когда в конце войны вместе с казаками рыли окопы во Франции в горах Вогезы против наступающей американской армии. Мы были взяты в плен англичанами и отправлены в Австрию вместе с другими казаками. Перед тем, как расстаться в Каринтии (Австрия), мы дали друг другу обещание: после войны, если мы ее переживем, мы снова окажемся в Мундельфингене близ Донауэшингена. За несколько недель до этого (после Эльзасской кампании вермахта) мы переехали в квартиру к местной хозяйке, где также помогали в ее конюшне в качестве слуг. Таким образом, у нас был реальный шанс вместе начать новую жизнь после войны в Германии. Никакая судьба и никакое провидение в мире не свели бы вместе меня и Евгения Савицкого, если бы я сам, по своей воле и побуждению, не осведомился о местонахождении моего друга Евгения Савицкого в Мундельфингене и не восстановил связь! Тем самым, однако, я сам определил курс своей будущей жизни вместе с Евгением Савицким, который привел меня к хлебу и работе в Зингене. Я также считаю это решение одним из самых важных в своей жизни.

Михаил Сергеевич Михайлов (1923 – 2019) написано в Трепорти, Италия с 26.6.1995 – 29.6.1995