глава 14. Мои коллеги

     Пора, однако, показать людей, среди которых я жил и трудился. Без человека всякие, пусть даже самые диковинные описания красот природы ничего не стоят, ибо в центре нашего бытия стоит он, человек, иначе всё бессмысленно.

     Лукаракское общество следует для наглядности разделить на приезжих и аборигенов-сибиряков. Приезжие — это инженеры и техники, врачи и педагоги; они представляют собой элиту общества. Аборигены по своему общественному положению занимают нишу пониже: они рабочие, дежурные производственных участков, коих на станции немалое число, и работники торговли.

     Первым по чину представляю хозяина, начальника электростанции Барковского, здоровенного рыжего старшего лейтенанта МВД, с крупными чертами лица и породистым выдающимся носом.

     С людьми, если видит перед собой беззащитного человека, ведёт себя надменно. Хотя, здесь не всё просто, и ниже я дам своё понимание его поведения. Любит покрасоваться, а уж верхом на лошади в особенности. Заядлый охотник и любитель шахмат, но мне проигрывает; при этом он петушится и норовит ошибочный ход взять обратно. Я хода не отдаю, резонно полагая, что нечего его баловать. Олицетворяет собой сладость власти, но в общем, человек он не вредный, нормальный.

     Второе лицо в посёлке, несомненно, главный инженер Рубин, длинный, можно сказать, фитиль, умный и хитрый, истинный одессит, откуда он и прибыл в своё время.

     Будучи очень толковым инженером, он взял на себя всё техническое руководство станцией, ни единым движением не посягая на сладостное, скорее парадное, правление Барковского.

     Котельной и турбинным цехом командовал Стрельников Борис Николаевич, коренастый, крепкий, как дуб, с грубой, корявой от оспы, истинно разбойничьей физиономией, мясистый, черноволосый и башковитый. Он неизменно одет в хромовые сапоги, чёрные суконные бриджи, такой же китель и фуражку без эмблемы. Словом, в типовую одежду партийного функционера.

     Всем своим видом он излучал основательность. Любимым и обязательным его выражением было: «В каждом деле должен быть определённый порядок», произносимое сиплым, низким и уверенным голосом.

     До моего приезда на станции не существовало раздельного руководства котельным и турбинным цехами. Стрельников быстро разобрался в ситуации и без конфликта сумел оставить за собой котельный цех, а турбинный уступил мне.

     А вот и наш Бугаев, загадочно, с неким подтекстом упомянутый мужиком в Тисульской чайной на пути моего следования в Лукарак.

     Бугаев Пётр Денисович, с почтением назовём его так, мастер турбинного цеха, сибирский самородок, степенный и плотный. Он здесь единственный, кто проводит ревизию, то есть, профилактический ремонт турбин «Юнгстрем» и «Броун Бовери»; он, можно утверждать, монополист этого дела.

     Своё мастерство тщательно охраняет; когда ротор турбины извлекали из чрева машины, он прежде, чем приступить к работе, как к священнодействию, отгонял всех прочь, чтобы никто не смог подсмотреть и перенять его опыт, и только после этого принимался за работу. Он молчалив, и если кто спросит его по турбинному делу, не ответит, а лишь злобно засопит.

     С приездом молодых любознательных инженеров Бугаев первобытным своим нутром тревожно учуял, что его монополии крышка, и это обстоятельство его ужасно расстроило. Что из этого его переживания вышло, я расскажу позже.

     Известный читателю из главы о Шурочке Николай, начальник ЛЭП, фанатично влюблённый в себя молодой человек с очевидным дефицитом интеллекта; он разительно примитивен. Николай из простой рабочей семьи.

     Отец, рабочий цементного завода, главную радость и отдых видел в доброй воскресной выпивке, которая, несомненно, давала ему разрядку после тяжёлого, монотонного и чрезвычайно вредного труда. Каждый рабочий ветеран завода неотвратимо заболевал силикозом, этим тяжким профессиональным неизлечимым недугом, который быстро отправлял человека на тот свет задолго до достижения им научно установленного возраста старости.

     Коля высокого роста, смазлив, с хорошими зубами. У себя на родине он научился ослепительно улыбаться и бить чечётку; разумеется, не полностью, а пять первых притопов. Для успеха у девушек этого было с лихвой достаточно. По его собственным словам, он от них отказов не имел.

     Валерий Кузнецов — полная противоположность Николаю. Фундаментально образованный инженер, интеллектуал, разительно рыжий и кудрявый, весёлый, очень динамичный и откровенный до неучтивости; что думает об аборигенах, то и лепит. Это вызывает у людей естественное неудовольствие, на него обижаются.

     Валерий приехал из Уфы, переполненный скептицизмом по отношению к искусству местных энергетиков; в грош их не ставил. Он словом и делом, по-мальчишески нахально и открыто демонстрировал это своё отношение постоянно, прямо-таки с каким-то даже восторгом.

     Начальству уважения не оказывал. Бугаева открыто объявил неучем, и в потворстве ему обвинил опять же начальство. Но не было в нём зла, а единственно молодой задор, уверенность в себе и врождённый интеллект.

     По правде сказать, Валера где-то прав; ему не доставало до полной правоты лишь необходимого уважения к людям. Сам он не безгрешен: полагал, что знает и умеет всё, но случалось, ошибался. Год назад посадил станцию на «ноль».

     Мне он симпатичен.

     В отличие от Кузнецова, я остро ощущал в себе отсутствие практики энергетического дела, без чего нет полноценного специалиста. Я жадно вбирал этот опыт, наблюдая за работой энергетиков различных цехов, признавая, что любой из них даст мне фору, пока я не разберусь сам как следует. Пусть временно, но это так.

     Я соблюдал уважение к местным людям: так меня воспитали родители. Меня коробило от хамства, неучтивости и, в особенности, когда унижают человека. Всё идёт из семьи.

     Реакция среды образовалась соответствующей: Валеру подвергали остракизму (в лёгкой форме), а меня вроде уважали, и чем далее, тем больше. Я ощущал это кожей.

     Бугаев своим первобытным чутьём сразу обнаружил вышеуказанную слабину Кузнецова, и помех с его стороны не опасался. Впрочем, совсем не принимать в расчёт Валеру он не мог: тот был фигурой в инженерном смысле.

     Николая же Бугаев просто не замечал; если смотрел, то сквозь него.

     Инженеры станции пользовались немалыми льготами. Им шла солидная доплата за выслугу лет; все они, за исключением молодых специалистов, вели хозяйство: держали поросят, коров, огород, сад, то есть, вели натуральное самообеспечение продуктами. Великолепная природа давала им охоту, рыбалку, ягоды.

     Всё это позволяло им жить сытно и по-своему интересно. И хотя их и тянуло уехать в цивилизацию, но, прикидывая барыши и потери, они не торопились. Пускали корни и жили здесь основательно и привольно.