***

И он сдержал свое слово. Мне всегда нравился Джон Корлетт. В нем не было никакой заумной чепухи. И он был по-настоящему деловым человеком.

Сэру Чарльзу Дильку было присуще уникальное качество — он был величав, что случается редко даже в Англии и почти неизвестно среди американских политиков. Помимо этого он судил о людях с поразительной беспристрастностью.

С того времени, как я стал редактором «Вечерних новостей», мне пришлось бывать в Палате общин по три, а то и по четыре раза в неделю. Пришлось терпеливо выслушивать дебаты депутатов с почетными гостями.

В кулуарах парламента я встречал всевозможных знаменитостей: от капитана О'Ши19 и Биггара20 до мистера Парнелла21 и князя Герберта фон Бисмарка22.
__________________________
19 Уильям Генри О Ши (1840—1905) — капитан гусарского полка британской армии, депутат английского парламента в 1880-х гг. Более известен изменой его жены с лидером ирландских националистов Ч.С. Парнеллом.
20 Джозеф Гиллис Биггар (1828—1890) — ирландский политик, националист, член Британского парламента.
21 Чарльз Стюарт Парнелл (1846—1891) — ирландский политик, лидер националистов, член британского парламента.
22 Герберт фон Бисмарк (1849—1904) — германский политик, старший сын канцлера Отто фон Бисмарка.

Один случай с Дильком я не могу не рассказать. Как только стал известен приговор суда, леди Стронг23, вдова знаменитого ректора Линкольн-колледжа в Оксфорде Марка Паттисона24, телеграфировала Дильку из Индии: «Я верю в вашу полную невиновность и немедленно возвращаюсь, чтобы выйти за вас замуж».
___________________________
23 Эмилия Фрэнсис Стронг, леди Дилке (1840—1904) — писательница, историк, феминистка и профсоюзный деятель.
24 Марк Паттисон (1813—1884) — английский писатель, священник англиканской церкви.

Это напомнило историю, случившуюся в Оксфорде с покойным ныне Марком Паттисоном. Старец и его хорошенькая молодая белокурая жена в вечном окружении молодых людей, резко контрастировавших с педантичным седовласым мэтром. Однажды давний друг застал задумавшегося о чем-то Паттисона в саду колледжа.

— Надеюсь, я не помешал? — спросил он, рассчитывая отвлечь ректора от тяжких дум.

— Нет, нет! Мой дорогой друг, — ответил Паттисон. — Вы не поверите. Моя жена сообщила, что она беременна.

И он недовольно поджал губы.

— Боже милостивый! — воскликнул друг. — Кого вы подозреваете?

Когда мы прочитали телеграмму миссис Паттисон в утренней газете, Фолкстон воскликнул:

— Право, мне становится жаль Дилька. Такова его расплата за грехи.

Мне никогда не нравилась леди Дильк. Когда нас познакомили, ей было лет сорок с лишним, обычная полная, невысокая блондинка с голубыми глазами, заурядными чертами лица, вечный педант — единственный настоящий синий чулок, встретившийся мне в Англии.

Я могу привести один типичный пример ее педантичности и закрыть тему леди Дильк. После того, как я заработал репутацию человека, разбирающегося в творчестве Шекспира, всегда старался отклонять приглашения к Дилькам. Наконец леди написала мне однажды, сказав, что на очередном приеме у них будет французский дипломат Жюссеран25, великий авторитет в шекспироведении. «Он хочет встретиться с вами, — писала миссис Дильк. — Не пообедаете ли вы с нами и заодно пообщаетесь с господином Жюссераном? Пожалуйста, приходите в семь, и тогда вы сможете провести вместе час до ужина».
_______________________
25 Жан Адриан Антуан Жюль Жюссеран (1855—1932) — французский дипломат и литературовед, специалист по истории английской литературы. Заведовал в министерстве иностранных дел делами Туниса, был советником посольства в Лондоне.

Я поблагодарил за приглашение и явился к Дилькам ровно в семь. Леди Дильк сразу же представил меня господину Жюссерану. Мы расположились в маленькой гостиной на втором этаже их особняка.

— Я оставлю вас наедине и не буду мешать. Надеюсь, вы найдете компромиссное решение вопроса: был ли Шекспир — Шекспиром или Бэконом? Хотя я помню, как однажды ... — И словоохотливая дама начала длинную историю о том, как она однажды встретила бэконианца в Линкольн-колледже. — Даже мой муж должен был уважать этого господина, и вот как он подошел к великому вопросу…

Мы с Жюссераном смотрели друг на друга и вежливо слушали ее, терпеливо, но не внимательно. Леди говорила целый час. Звонок к обеду застал нас все еще слушающими говорливую даму, ни один из нас не произнес ни единого слова. По сей день я ничего не знаю о взглядах Жюссерана на шекспировский вопрос.

Со времени женитьбы Дилька в течение многих лет мы с ним обедали вместе раз в неделю, то в одном ресторане, то в другом. Девять десятых всего, что я узнал о Палате общин и английских политиках, исходило от него. На самом деле именно он показал мне лучшие стороны английского пуританства, его нравственную сторону и строгое соблюдение личных обязательств. Я всегда предпочитал аристократическую точку зрения, одновременно более щедрую и более свободную. Но полурелигиозное мировоззрение среднего класса более характерно для англичан, ведь именно оно распространилось по всей территории Соединенных Штатов.

Штаты и британские колонии. Дильк объяснил мне, откуда Диккенс взял своего Грэдграйнда26. Он был хорошо осведомлен в политике и тщательно продумывал все свои выступления в Палате общин. Но хотя Дильк говорил монотонно и без всякого волнения, Гладстон27, незадолго до дела Кроуфорда, торжественно выбрал его главой либеральной партии. Элитное образование почитается в Англии выше гениальности. Думаю, именно это имел ввиду Гете, когда говорил об англичанах как о «педантах». Однажды вечером за ужином Дильк поправил Гарольда Фредерика в каком-то незначительном факте. По той или иной причине Фредерик утверждал, что только около половины жителей Солт-Лейк-Сити мормоны. Дильк тут же поправил его:
____________________________
26 Томас Грэдграйнд — печально известный суперинтендант школьного совета в романе Ч. Диккенса «Трудные времена» (1854), посвятивший себя погоне за прибылью. Его имя стало нарицательным, обозначает хладнокровного, сурового человека, который безразличен к людям и их чувствам, которого интересуют только холодные факты и цифры.
27 Уильям Гладстон (1809—11898) — английский политик, вождь либеральной партии, 41-й, 43-й, 45-й и 47-й премьер-министр Великобритании.

— Девяносто процентов, мой дорогой Фредерик, и восемьдесят процентов регулярно посещают церковь.

Гарольд с отвращением посмотрел на него, но ничего не сказал. Домой мы возвращались вместе, и он долго рассуждал об этом бзике Дилька. В следующий раз Гарольду поручили выяснить число коптов28 в Нижнем Египте. Дильк намекнул, что владеет этими цифрами, но отказался назвать их Фредерику. Через некоторое время мне понадобилось уточнить численное соотношение мужчин буров и с мужчинами других национальностей в Трансваале. Я беспрепятственно получил требуемые данные. Во время очередного нашего ужина на Слоун-стрит29 я перевел разговор на Каир и рассказал о том, как был удивлен столь многочисленным национальностям и народностям в Египте.
__________________________
28 Копты — этнорелигиозная группа населения Египта, признанная прямыми потомками древних египтян.
29 Слоун-стрит — имеется ввиду знаменитая резиденция лорда-казначея и премьер-министра Великобритании.


— Я встретил там от силы человек десять коптов! — воскликнул я, и Дильк сразу же попался в ловушку.

— Конечно, — сказал он, — коптов в Каире не больше нескольких сотен.

— А ты как думаешь, Фредерик? — спросил я через стол, чтобы получить надлежащего  собеседника.

— Так мало коптов в Каире? — засомневался Фредерик. — Ты шутишь, Дильк. Их там не менее одиннадцати тысяч.

Дильк был в замешательстве.

— Одиннадцать тысяч коптов?

Через несколько минут он заявил, что в Йоханнесбурге сравнительно мало буров, и этим окончательно попал в мои руки. Я никогда не видел, чтобы человек был так ошеломлен, ведь точность была его фетишем, и то, что она покинула его дважды за один вечер, стало для него ударом.

Я упоминаю об этой истории только для того, чтобы подчеркнуть национальную особенность англичанин, которая, к сожалению, проявляется почти так же ярко в американцах, хотя, хотелось бы верить, без невыносимой самонадеянности англичанина, для которого знание и мудрость являются синонимами.

В свой первый год в «Вечерних новостях» я изучал и практиковал почти каждый журналистский трюк. Накануне ежегодных лодочных гонок между Оксфордом и Кембриджем я узнал, что эксперты обычно заранее знают, какая команда победит. Конечно, иногда они ошибаются, но очень редко. В том году все они согласились, что победителем станет команда Оксфорда. Соответственно, в то великое утро мы заранее отпечатали пятьдесят тысяч экземпляров газеты с огромным заголовком «Оксфорд победил!». Как только пришло телефонное сообщение, что Оксфорд выиграл, мои мальчишки-продавцы выбежали на городские улицы, размахивая нашей газетой. В тот день мы продали весь тираж.

Я проделывал этот трюк из года в год, от одной гонки к другой гонке и получал солидный доход. Я рассказываю об этом только для того, чтобы показать, как основательно приходилось работать над созданием имиджа газеты. Снова и снова удача сопутствовала мне.

Однажды утром стало известно, что расторгнута помолвка между лордом Гармойлом30 и актрисой мисс Мэй Фортескью. Дама подала в суд за нарушение обещания. Не прошло и десяти минут, как я получил ее адрес и отправился добиваться интервью. Я нашел Мэй очень красивой и очень умной девушкой, которая обвинила в своем фиаско отца жениха графа Кэрнса, одного из лидеров консерваторов, который был отцом лорда Гармойла и, естественно, не хотел, чтобы его единственный сын женился на ничем не примечательной актрисе. От мисс Фортескью я узнал, что Кэрнс был уроженцем Северной Ирландии, великим адвокатом, но очень религиозным человеком и ханжой, который все еще говорил о воскресении как о субботе и считал сцену преддверием ада. Когда мисс Фортескью увидела, что я готов бороться за ее честь, она отдала мне два письма к ней — одно от старика Кэрна, другое от молодого Гармойла. Девица призналась, что влюблена в молодого человека, но требует возмещение за обиду в десять тысяч фунтов стерлингов: «все равно платить будет папаша!»
_____________________
30 Артур Уильям Кэрнс, 2-ой граф Кэрнос, лорд Гармойл (1861—1890). Родители Артура приняли невесту, но по требованию друзей в начале 1884 г. он разорвал помолвку и уехал путешествовать в Индию.

Я написал статью сразу на две колонки под заголовком «Красавица и пэр», в которой выставил в самом добром свете обманутую бедняжку мисс Фортескью и со всей ненавистью обрушился на гуляку Гармойла. Статья вызвала сенсацию. То, что консервативная газета напечатала такой разоблачительный материал против семейства лидера парламентских консерваторов, было неслыханным делом.

Кеннард тогда находился в Брайтоне, но ему сообщили о статье, и уже через пару часов после ее появления пришла телефонограмма с требованием прекратить продажу тиража. Хозяин охарактеризовал статью как «непристойную»!

Я обратился к лорду Фолкстону за поддержкой. Его эта история изрядно позабавила. Лорд на дух не переносил Кэрнса и считал его узколобым фанатиком. А посему велел продолжить продажи с обещанием урезонить распушившего перья Кеннарда.

На следующий день я опубликовал вторую статью, еще более саркастичную. Короче говоря, лорд Кэрнс, скрепя зубами, вынес разоблачения и заплатил бедняжке десять тысяч фунтов стерлингов за нанесённый ей ущерб. Все, включая мисс Фортескью, приписали эту победу мне и «Вечерним новостям».

Этот журналистский триумф удвоил тираж газеты, значительно увеличил подаваемую в нее рекламу. Я получил возможность уволить не устраивавших меня помощников и нанял несколько новых авторов. В частности, это были ирландец из Австралии по имени доктор Руби, Клуэр и другие мои друзья. Вскоре издательство наполнилось жизнью и энергией.

Редакция газеты «Вестник Сент-Джеймс» располагалась в доме напротив нас. Как-то раз, выходя в полдень из своего офиса, я обратил внимание на вереницу тележек по одной стороне улицы и пятнадцать или двадцать тележек — на другой стороне. Разносчики ждали свежий номер «Сент-Джеймса», чтобы развезти его по торговым точками Лондона. Вникнув в это дело, я просчитал, что за нашу разноску мы платим около шести тысяч фунтов в год. Можно было сэкономить, объединившись с соседями. Я сразу же познакомился с их редактором Гринвудом31 и предложил совместное распространение. Его газета стоила всего лишь пени, экономия средств была важна для него, а наша торговая сеть была гораздо шире сети «Вестника». За мизерную доплату мы могли бы заодно распространять и его газету. К моему удивлению, Гринвуд категорически отказался. Это была явная глупость.
_________________________
31 Фредерик Гринвуд (1830—1909) — английский писатель, журналист, редактор.

Три года спустя, когда мои первые рассказы вышли в «Двухнедельнике», Гринвуд дал на них блестящую рецензию, превознес их до небес, а при личной встрече простодушно признался, что у него было предубеждение против меня — он слышал, как меня называли «американским делягой». Теперь он сожалел о своей враждебности ко мне в те годы. На самом деле мы стали очень хорошими друзьями. Я и сегодня, уже после его смерти, продолжаю уважать и любить этого человека.

Лорд Фолкстон часто заставлял меня заезжать за ним в Карлтон-клуб. Там однажды он рассказал мне пару анекдотов о клубной жизни, которые показались мне забавными.

Карлтон-клуб, как известно, является официальным клубом консервативной партии. Однажды влиятельный член, недавно вступивший в него, поместил на доске объявлений обращение к некому аристократу, который украл его зонтик, с просьбой вернуть пропажу. Примерно через неделю другой разгневанный аристократ подошел к секретарю клуба и заорал:

— Это клевета на наш клуб! Я настаиваю на том, чтобы было названо имя виновного или снимите эту бумажку.

Секретарь спешно обратился к вывесившему объявление.

— Я не знаю его имени, — сказал тот.

— Почему же тогда вы думаете, что украл зонтик аристократ? — спросил секретарь.

— Ну, этот клуб, согласно вашему собственному признанию, состоит из аристократов и джентльменов. Ни один джентльмен не украл бы зонтик, так что это должен быть аристократ.

А вот история клуба «Атенеум», которая по-своему тоже забавна.

В течение многих лет в «Атенеуме» служил очень вежливый швейцар. Звали его, кажется, Кортни. Он с ходу мог узнать шляпу, зонтик и трость, принадлежащие любому члену клуба, и никогда не ошибался.

Однажды достойный епископ, выходя из клуба, был должным образом обслужен швейцаром.

— Этот зонтик не принадлежит мне, Кортни, — вдруг сказал прелат.

— Возможно, и не ваш, милорд, — ответила Кортни. — Но это тот самый, который вы оставили в гардеробной клуба.

Подобные истории изобилуют в Лондоне и придают особый колорит жизни британской аристократии. Посему в дальнейшем я еще не раз расскажу лучшие из них. При этом не забуду и о смешных историях из жизни Нью-Йорка.