Ребята пукали кораблики в ручье

(В заголовке в слове "пукали" — не опечатка. Это пояснение для тех, кто не осилит чтение до конца).

— А помнишь? — спросил сын, протягивая мне конверт, на котором написан адрес получателя и «кому» — «Будулаю Романову», а внизу обратный и от «кого» — «Наталия Николаевна».

Вопрос его озадачил меня. Но больше письмо. Я многое помнил, но не меньше и забыл уже. И совсем неожиданно:— Как мы лодочки делали и пускали потом по реке. Помнишь?

Да то была вовсе и не река. Дождь июльский с грозой за кои времена прошёл, ручьи потекли, для ребёнка — это уже река! А лужа, в которую стекал тот ручей — море–океан. И не важно, что мутный. Зато и рыба там могла водиться, и головастики, могла даже заплыть подводная лодка. Вражеская. И море может пересохнуть, потому как солнце африканское, жаркое иссушит его. Не было бы зимы так и мы чёрными стали бы, как негры. Детское восприятие.

— Да не река, ручеёк, — было возразил я, как ни как передо мной сорокалетний сын, крепыш, кулаки, что моя голова, в старость совсем иссох я.

— Какой ручеёк? Самделишняя река! Мы ещё мост из лестницы строили, а из веток настил, чтобы не свалиться и не утонуть. Мишка из 24-й тогда притащил её, у бабки своей стырил. Досталось же потом ему по жопе от батька. А ты у меня молодец! Юлька наша ещё муравья спасала тогда. Что, забыл?

Даааа, жизнь муравья в четыре годика была важнее, чем новое платье, подаренное тётей из Харькова; и девочка совсем не боялась, что мама будет ругаться — «я же муравьишкину маму спасала. Она к дочке своей спешила. А тут река и дощь помешали. Могла утонуть…» Потом спросила вечером у своей мамы — «Правильно я сделала?», и от счастья прыгала — «Правда? Уррраа!»

— А сделай, пап, лодочку сейчас.

Вот тебе и раз! 40 лет уже, трое детей, а лодочку сделай ему! Детство взыгралось?

— Сам не можешь что ли?

— … да могу…

И я — тут… понял.

Понял! В детство ему захотелось. А ещё вспомнил я, как и мой отец делал мне лодочку. Из газеты. И была она самой лучшей на улице. И было то давно, в четвёртом или пятом классе.
……………………………………….
По улице, после дождя, или таяния снега по весне, разливалась самая настоящая река. Вся вода всегда стекалась со всех соседних улиц, улочек и проулочков на нашу Выгонную, широкую, укатанную машинами. Сосед, дядька Коля, тракторист, чтобы вода не подтапливала дворы, прорыл ров посередине от самого начала, а это с километр добрый будет. И вот уже не река какая нибудь там — Волга настоящая. Бурлила. Шипела. Образовывала островки, до которых добраться можно было либо босиком, закатав штанины повыше коленок, либо в большущих отцовских сапогах. Раздолье! Особенно летом! Солнце тёплое, вода тёплая, пацаны даже кто то и болтыхался. Но я боялся мамку. Ругаться будет.

Напротив нашего дома река делала крутой поворот к глубокому оврагу, за которым начиналось поле, а за ним росли ольхи, чёрные в не погоду. Страх наводили. Мы боялись туда ходить. Родители говорили, что там живёт–поживает Леший с бабой Ягой и двумя её сёстрами, одна из них Кикимора. Да кот чёрный презлющий у неё. Вот и опасались ногой туда ступить. В этот овраг вода и текла, образуя самый настоящий обрыв. Верёвкой мы замеряли его высоту — аж 6 метров с половиной был он! С этой высоты вниз и падала вода. Водопад! Настоящий водопад, как на картинке по природоведению.

У всех пацанов и девочек, друзей и просто с улицы, были из коры сосновой сделанные корабли, или из куска досочки, или и вовсе из щепки. Посередине обязательно была мачта, воткнутая из прутика ивового или большого гвоздя, а на них прилажен парус из вырванного тетрадочного листа, книги или газеты. Делали такие суда заранее, загодя до большой воды. А когда она пойдет, и река начнёт выходить из берегов, зашумит, загрохочет своей силушкой, вот тут и начинаются испытания у кого лучше, у кого быстрее, у кого манёвреннее. А главное, чей корабль, лодка или плот быстрее всех доберётся до водопада, чей сорвётся с него и первым выплывет из жёлтого водоворота внизу на простор — того и победа. Даже бабульки старые приходили посмотреть на своих внучат. Интересно же кто станет первым и лучшим в мореплавании.

И вот пока судно плыло, ветром гонимое размахиваемым картузом или подолом платья, а у кого и куском фанеры от посылки, возгласы «Ну давай! Ну, быстрее же!» громче и громче становились по мере приближения к водопаду. Мы воробьями порхали у своего корабля. Руками трогать разрешалось только в том случае, если он перевернётся, запутается у берега в траве или ветке какой, ещё перевернуть или вынести на простор дозволялось. Но ни в коем случае не подталкивать, а хуже того перенести вперёд. Такого хитреца сразу снимали с гонок. Все орали: от Вальки с рыжими косичками и в платье с чёрными горошинками, до только что научившегося Петюнька делать первые шаги, постоянно падающего и поднимаемого сердобольной сестрой десятиклассницей. Бабушки и те беззубыми ртами шепелявили что–то, но все их старания гасли в общем гуле. Зрители подбадривали. Участники волновались и подгоняли только свой кораблик. Он был уже не корабликом в их глазах — он был быстроходным ледоколом Ленина, пиратской шхуной, индейской пирогой, преодолевающим все трудности на пути. Завалы. Буруны. Застойность воды в ямах. А когда Гришка, забияка и драчун палкой хотел сковырнуть на берег кораблик соперника, на него так зашипели все, и старушки не отставая, что тот не смог сказать ни слова, только потому и было разрешено ему принимать участие в дальнейших гонках.

Я тоже, как и все, к весне и дождям готовился заранее. Стругал, пилил, красил, что получалось из доски, гвозди подбирал полегче, чтобы те не утяжеляли кораблики. Находил строго серединку и по длине и ширине, вымеряя размеры линейкой и циркулем, чтобы, опять же, не перевернулись в не подходящий момент. Образовалась целая флотилия на столе. Но однажды отец сказал:

— Знаешь, сын, все твои корабли хороши;. Но будет не хватать одного, — заставив меня пораскинуть мозгами, и, выслушав размышления, согласился с какими то, а большинство отверг. — Главного не будет в них, чего? — правильно — скорости! Это же гонки? Поэтому судно должно быть лёгким. Манёвренным. А встретив препятствия без какой–либо помощи, должно легко и обойти их. Стрелой устремиться вперёд до цели. — И так красочно нарисовал победу в гонках, что я уже видел её: вот мчится мой парусник по бурному потоку воды; вот он столкнулся с чьим–то тяжеловесным и не разворотливым; вот развернул корму, ветерок дунул, и он по течению опять стремительно несётся; вот продирается через прошлогодние заросли стеблей из полыни, легко маневрирую меж ними; вот он уже у самого края водопада и, не раздумывая, бросается в него с головой, камнем летит вниз. Сверху тонны воды давят на него, отчего полёт ещё быстрее устремляется к водовороту вниз, скрывается на мгновение в омуте… и — плавненько, радостно выплывает на поверхность, делает круг почёта и тает в горизонте. Первым пришёл. — Давай его сделаем из газеты, — прервал мои грёзы отец.

— Давай, давай, — воскликнул я в ожидании чуда. Из бумаги ещё никогда и ни у кого не было кораблика, что увеличивало шансы на победу.
И мы с отцом начали делать, вернее он делал, показывая и комментируя каждое движение своё в работе с газетой. Складывал её пополам, заворачивал один край, подворачивал другой, потом переворачивал и опять загибал. А потом вывернул, что получилось и… чудо — бумажный кораблик поставил на стол, готово! Был с мою ладонь он. Высокие борта, длинный нос, палуба со встроенной каютой. Глаза загорелись, руки судорожно стали сжиматься, разжиматься: парус поставить, моряка сделать, якорь подвесить, имя спереди справа и слева краской написать, — фантазия забурлила.

Когда всё было сделано и корабль был испытан в деревянной бочке, что на углу дома стояла под крышей, — здорово! — и, дав высохнуть ему, взялся я за краски. Дно раскрасил чёрным цветом, жёлтой — борта, спереди нарисовал якорь на цепи, круглые иллюминаторы приклеил блестящей фольгой от конфет «Мишка на севере», а рядом написал с двух сторон красными заглавными буквами «Победа». Не потому выбрал такое название, что грезил победой, вовсе нет. Прочитал книгу Каверина «Два капитана» и там имя шхуны было «Победа», а герой Саня Григорьев стал самым лучшим другом на многие годы, и ему я подражал в смелости, настойчивости, героизме, хотел быть таким как он. Моряка вырезал из обложки старой книги и нарисовал его в голубой тельняшке и чёрных штанах, без наколок — Григорьев не мог иметь их. От гвоздя отказался, все они были тяжёлыми, а сделал мачту из трубочки, скрутив её на маминой спице для вязания. Приклеил её посередине палубы, а чтобы не упала, протянул нитку из шпагата от носа до кормы, сверху флажки красного, жёлтого и белого цвета развесил. С парусом пришлось повозиться изрядно. То форма не нравилась. То был слишком большой. То отверстие велико и потому он соскальзывал по мачте. Отец как то вечером, потрепав мои волосы, посоветовал:

— А ты ,сынок, сделай два паруса, один от носа поменьше, другой от мачты до кормы побольше и оба приклей их вдоль, по длине. И устойчивость будет лучше, и ветер будет его гнать сильнее.

Так и сделал. Получился кораблик как на картинке из книжки младшего брата «Кораблик»:

Плывет, плывет кораблик
На запад, на восток.
Канаты — паутинки,
А парус — лепесток.
Доволен остался я.

И стал ждать, когда пойдет, наконец, дождь. Без дела, однако, не сидел. Делал разные варианты кораблей. Но первый больше нравился. «Он и должен принимать участие в речных гонках», — так было решено на семейном совете. Даже мелкий Ванюшка, хлопал ладошками, носился юлой вокруг флотилии на столе, голосисто заливался:

— Сдооово! Хаоосо!

И вот прогремел гром, за Доном где–то. Всё ближе, ближе летел в нашу сторону. Молнии засверкали. Ливанул ливень. Вода забурлила. Зашумела. Рекой потекла. Долгожданной. По началу мелким ручейком. А через полчаса рекой полноводной. И я, стоя на коленях на шатающейся табуретке перед окном, выглядывал в него: не вышел ли кто уже из пацанов со своим корабликом, не опоздаю ли я?
Не опоздал.

Дождь закончился. Солнышко выглянуло. До этого раскалённая им земля, стала отдавать своё тепло воде снизу, а сверху лучами греться. Какие же они ласковые и добрые были! Куда там сапоги! Босиком только. И незамедлительно. Ни какая сила не могла сдержать ребячью улицу. Даже из соседских улочек и переулков уже мчались на парах мальчишки, девчонки не отставали. Платья только развевались, да косы топорщились и подпрыгивали в разные стороны от быстрого бега — надо, ох как надо! — место получше занять, да ближе к первым рядам. Лучше первым. Но это зависит от скорости твоей, локтей, а, главное, не проворонить минуту старта — ни раньше, ни позже. Опоздаешь — всё! Нагнать лидеров будет тяжело, если совсем не догнать. Тогда только рассчитывать придётся на удачу. Потому вот все и неслись сейчас зайцами, будто догоняемые гончими собаками. Неслись до колонки, где было, когда то принято старшими ребятами место старта, и которые многие сейчас уже успели стать отцами, как и мой. Традиция.

Дед Васяха, бывший моряк донского пароходства, а до того военный подводник, глуховатый, но скорый на ноги, уже стоял возле колонки. Возле него толпились трое самых старших, подбежали ещё двое с соседской Песчанки, узенькая улочка так звалась по местному, потом девчонки протиснулись поближе к нему. Эти как танки — «расступись» прокричали, «зашибём!», никуда не денешься, да и дед девчонок завсегда уважал больше, говорил, что они слабые. Какие они слабые! Танки в бою, вот какие слабые. Я между ними встал. А дед слегка отодвинул рукой всех мальчишек, что уже успели вокруг него встать кружком, сказал, что сегодня правила немножко будут другими. По справедливости — надобно каждому жребий тянуть; кто будет иметь номер 1, 2, 3 и так далее, — сколько всего собралось уже? 15? — хорошо. Причём девочки по левому берегу в порядке очерёдности выстроились, мальчишки по правому в том же порядке. Велел свои корабли держать перед собой, и когда он сосчитает до пяти, на счёт 5, медленно наклониться к воде и, в том момент, когда рак свистнет на горе, плавно, не мешая друг другу, спустить на воду свой корабль. Андрюха, очкарик и отличник из 6 Б, длинный как слега и тощий как червяк, распрямился, и, как всегда, выскочка он и везде выскочка, спросил:

— Дед Васях, а когда рак свистнет то? Он свистеть то не может!

Старый моряк будто ждал этот вопрос, подошёл к отличнику, похлопал по плечу:

— Добрый из тебя хлопец вырастит. Внимательный ты. Заметил, однако, изо всех вас, правильно вот. Рак свистеть может? — Все заорали единоголосно «Не, не может!», — а в таком случае; ему по списку и первым стоять, — добавил и поставил его первым.

Обиделись мы? Да нисколько. Дед прав — Андрюха заслужил, а почему, ответить толком не мог ни кто.

Мне досталась цифра 4. Впереди Мишка, это сущий гад. Он запросто мог стукнуть просто так своим кулачищем в нос любого, подставить подножку, а то и сопляком прозвать. Недолюбливали его все. Но по какой–то причине девочек всех, и первоклашку, и десятиклассницу, уважал. Портфели любой из них доносил домой. А на 8 марта рыжей Машке из 7 класса подарил даже цветок, у матери из плошки выдрал, за что его потом она полотенцем и оттаскала, брат его потом рассказывал.
Мишка мне сразу кулачищем в бок пихнул. Глазом сверкнул, да прошипел сквозь открытую щёлку меж губами: «Не вздумай вперёд скакать, мелюзга. Зашибу опосля». Корабль у него был с парусом красным, с локоть длинной, из крупной доски сделан с выпиленным треугольником спереди и по всей длине пристроенным моторчиком — резинки из трусов. Она накручивалась и заставляла вертеться винт из жестянки, прибитой гвоздиком к корме. Я подумал, что ничего у него не получится с ним, заводить её нужно каждый раз, когда она раскрутится. А по правилам судно в руки брать не разрешалось, за исключением тех двух случаев.

На счёт 5 по команде деда Васяхи и, теперь не дожидаясь свиста рака, все спустили свои суда на воду. Стремительное течение вмиг подхватило их и понесло вперёд. Затопали ноги по песку. Голоса заглушили шум ручья. «Ну, давай, давай!». «Не туда!». «Уррра!». «Вот зараза черепашья». Мишкин кораблик сразу носом воткнулся в берег. Он его поправил, развернул и оттолкнул, за что судья немедленно сделал ему предупреждение, за нарушение правил. Я же в момент старта замешкался. Но не угрозы его были тому причиной. Я подумал об отце: как хотелось, чтобы он был сегодня со мной, чтобы был здесь, чтобы переживал за меня, как собравшиеся бабушки рыжей Машки, Сергея и Машина сестра. С утра он уехал на автобусе в больницу с мамкой, кашлять стал сильно, вот его и повезла, «сам никогда не пойдёшь», ворчала она утром.

А я всё стоял. Ребята вперёд ушли, Мишка отстал, но тоже был далеко уже.
— Ну что, моряк, о чём задумался? Вперёд, к победе и только вперёд! И корабль у тебя вон «Победа!», как никак. Не подводи же Саню. — Это дед Васяха подбадривал меня, слегонька подталкивая вперёд. — Склонился к уху, шепнул — О бате, небось, думаешь? Вот и порадуй его коли первым придёшь.

Тогда я не разбирался в родословных связях и не знал, не принято было в семьях рассказывать о них, что дед Васяха, это двоюродный брат моему отцу, и что он осведомлён о сегодняшней поездке отца в больницу. Я же не знал, что воевал он на подводной лодке, что был ранен, что «списали» с флота его по болезни. Его слова словно разбудили меня. Присел я, опустил кораблик на воду, и легонько, как мамка провожает в школу, подтолкнул за корму. «Плыви. Помогать не буду тебе. Всё должно быть честно. Но ты обязан быть первым. Ты лучший. Ты быстрый. И победа за тобой будет». Такими мыслями я отправлял его в плавание.
 
И «Победа» устремилась вперёд. Миновала первые преграды в виде огромного камня у берега, умело обойдя его. А течение гнало быстрее и быстрее, ветерок тёплый парус раздувал. На повороте, где росла высокая трава, он вышел на середину, обогнул её. И продолжал стремительно мчаться вперёд. обскакал какую то девочку, потом  Сергея, ещё кого то. Я уже не видел кто был впереди. И не сразу понял, почему это вдруг оказался в воде, распластавшись во весь рост, успел только руки раскинуть в стороны, как нос, рот, уши скрылись в мутной воде. Чёрной она показалась мне. А когда «вынырнул» и услышал возгласы: «это не справедливо», «это не честно», понял — это Мишка мне ножку подставил, потому что мой корабль его стремительно обгонял. Мне же устраивать разборки не когда было, да и не хотелось. Надо быстро подниматься, да догонять уплывший вперёд свой корабль. Кто–то помог подняться, кто–то лицо протирал платком, кто–то кричал «долой», а дед Васюха потряс кулаком Мишке, отстранил его от дальнейшего участия в соревновании, — кто именно это был не видел и не слышал я. Мысль только одна — вперёд! И я мчался. Вот позади теплоход из консервной банки с подводными крыльями по бокам, как у ракеты «Ласточка», которая по Дону курсирует, вертится он юлой, но резво бежит вперёд. Моя Победа обошла его. Вот поравнялся с маленькой крошкой из сосновой коры с воткнутой мачтой и парусом из вырванной тетради, наверху которого написана красным цифра «4». Разглядывать не когда. Позади остался и большой лайнер в три этажа, с каютами и пассажирами в них, нарисованными голубой и чёрной красками — «Титаник» на боках написано. И он позади. Впереди ещё три. И их тоже обойти надо. Но как? Пригодилась майка. Снял её. Ухватил за оба плечика и, как лопастями мельницы, стал ветер нагонять. Парус выгнулся кошкой в момент её встречи с чужим котом, надулся, вырвал на полкорпуса вперёд от быстроходного эсминца мою «Победу». Она стала обходить его. Но что–то не понятное произошло вдруг, моё судно заваливаться на правый бок стало. Потом хлопок какой–то. Эсминец и «Победа» перевернулись. У моей чёрное брюхо показалось, а у военного — тёмно–синее. Конечно, можно помочь им и Колян, а это его эсминец, уже по колено вошёл в воду. Мне тоже спешить надо было. А течение несло их и несло. Колька уже дотянулся до своего, а я только собирался войти в воду, как вдруг моряк в голубой тельняшке, потом флажки на рее показались. И… «Победа» встала на курс также неожиданно, как и завалилась. Поднялась во весь рост и, в тот момент, когда Колян переворачивал только своего эсминца, она уже мчалась на всех парах к последней цели впереди — не приметному судёнышку, зелёненькому, с плавником на корме и именем «Маша». А когда сорвалось оно в водопад, тут я и заметил красный балластный киль со швертом — вот почему оно, не вихляясь, вот почему ровно шло по воде, «ай, да Маша молодец», успел подумать и следом полетела вниз моя «Победа». Бурные потоки и «Машу, и «Победу» поглотили, брызгами обдали. Они летели вдвоём словно две птицы — зелёное и белое пятно выделялось на фоне миллиард капель, струй и желтого песка, падающего вниз с огромной скоростью.

Я и Маша неслись со всех ног к подножию водопада. Как мальчик пропустил её вперёд (дед Васяха потом похвалил). Дорожка вниз была крутой и узкой, справа забор из плетня. Слева обрыв, промытый многолетней талой и дождевой водой. В него скидывали мусор со всех дворов, лесхоз вывозил опилки, сгнившие брёвна, отходы всякие от производства. На дне виднелись и стёкла битые, и стулья, и колёса от телеги, и старая изношенная обувь с одеждой, железки, и трубы всевозможные — чего только не было! Потому вниз сюда спускаться мы побаивались, было не безопасно, да и родители ругались. А сейчас падающими звёздами в летнюю ночь неслись, не опасались, что сорвёмся с этой узкой тропинки, что кубарём можем покатиться на дно яра, где опасность подстерегает беспечного человека на каждом сантиметре, пораниться или, того хуже, сломать руку, ногу, или даже расшибиться. Сверху неслось «Осторожнее, Маша» — бабушка кричала, «Аккуратнее», «Не спешите». Я же слышал только голос деда Васюхи, заглушающий и рёв водопада, и писклявую бабку Катю и неожиданно ударившие вдруг сверху раскаты грома: «Молодцы, ребята! Так держать!»

Я уже видел всплывавшую «Машу» из глубины, видел её плавное победное кружение на волнах. Но моей «Победы» не было, не появлялась она. Девочка Маша уже со своей «Машей» лихо бежала вверх по той самой узкой и опасной дорожке, её радостно обнимали ребята. Поздравляли с победой в этой гонке. А я всё стоял и стоял. Ждал и ждал. Уже наверху не было ни одного человека. Уже брызнули первые капли дождя. Ударил гром и эхом ушёл в ольховый лес, что напротив через дорогу, куда стекал мирно ручей. Теперь он уже не был для меня рекой. Это грязный, чёрный и безжалостный ручей, сожравший мою «Победу» и победу в гонке, которую хотелось одержать. Столько сил потрачено. Столько времени. И такой результат. Было бы море, был бы шторм, тогда да. А сейчас — грязная лужа, пусть и глубокая…
Не скоро я увидел всплывший кусок газеты, на волнах игравшей четырьмя красными буквами поверху — «беда». Там, где были буквы «По» теперь красовалась дыра. Как в «двух капитанах»…

И не сразу почувствовал за своими грустными размышлениями, как кто–то легонько тронул за плечо. Отец. Толи шум водопада и начавшегося дождя, толи слёзы разочарования были причиной тому, а может и то и другое, только сильные руки его прижали, мокрого, холодного, горького к себе и ласковое, заботливое и трепетное то прикосновение вывело меня из оцепенения. Сказал он всего несколько слов тогда. А запомнил их на всю жизнь, особенно последнюю фразу:

— Это не трагедия и не конец жизни, и это не беда. Это просчёт наш, — он так и сказал — наш, значит его и мой, — и продолжил: — И в том он заключается, что не учли мы главного — бумага размокает от воды. А водопад дожевал её силой своей. Вот «Победа» и погибла. Чтобы быть первым, надо трудиться и постигать премудрости всякие. А не на случай надеяться.

Поднимаясь на гору, внизу которой по–прежнему бурлил и шумел водопад, а справа падала речка могучей силой, не грязный и мутный ручей, а именно река, он добавил:

— В другой раз мы олифой её покроем. Впереди много у тебя будет побед.

Мы шли с отцом домой. Он рассказывал что–то, а я нёс свою поверженную  «…беду» и думал: «И ничего страшного не случилось. Пусть и не первый сегодня по закону. Но и по жизни не последний.
 
Но другой раз не наступил больше никогда. Через две недели отец умер. Болезнь у него была смертельная, раком называлась.

Лист от «Победы» потом долго лежал в столе, не мог на него смотреть и вспоминать. Грустные и тяжёлые мысли. В 8 классе за один день сделал ему рамку из дерева, раскрасил её, по периметру нарисовав улицу, дома. и всех ребят той памятной гонки и вставил кораблик. Сложил его перед этим, как складывал отец. Вырванную дырку с одной стороны не стал заклеивать, так что здесь «…беда», а с другой «Победа». Напоминание. Нарисовал также ручей с водопадом, Машу счастливую со своей «Машей» нарисовал, Мишку с кораблём. Маша потом стала женой моей, а Миша в Афганистане погиб. На память о них оставил.

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

В ту ночь, а с утра это был именно тот день, когда у одного из учеников 5 Б класса умер отец, Наталия Николаевна сидела за письменным столом в своей крохотной учительской коммунальной квартирке. Свет от настольной лампы тенью падал на её лицо, лишь вырывая из глухой темноты пряди каштановых волос, да отбрасывая пляшущий призрак на стену и кровать, прислонённую поближе к печке.  На ней муж и маленький сынишка посапывали. Никто не мешал. Любила она эти часы. За окном темно, всё кругом дремлет, только ветер шаловливо постукивает в окно маленькими ладошками, занавешенное шторкой, от бабушки доставшуюся по наследству. Одна — с тетрадками, одна — со своими учениками. На столе стопки тетрадей с сочинениями на тему «Мой самый памятный день летних каникул», чернильница с красными чернилами, ручка с заправленным металлическим пером «Звёздочка». Четыре уже проверила. Осталась последняя, 5Б. 27 тетрадок. 27 дней. Любимых. Только вот что из них выбрать на конкурс, объявленный РОНО, а потом и в область должно уйти? Бо;льшая часть проверена. Общие фразы. На оценку. Не от души, и не от сердца. Обязаловка — так охарактеризовала Наталия Николаевна, откладывая одно сочинение за другим. Она была ещё и внештатным корреспондентом местной районной газеты — любила писать о людях очерки, понимала в том толк, и потому на конкурс хотелось выбрать ученическую работу, чтобы «Ах! И — сердце замерло».
 
Она пододвинула к себе серо–голубую тетрадь. Сверху в половину страницы изображён портрет маленького Володи Ульянова. Ниже, строго посередине, заглавными буквами напечатано слово «Тетрадь», чуть ниже — курсивом «для», где старательно за ним выедено пером, словно нарисовано — «работ по русскому языку». Далее, также курсивом «учени…» и добавлено прописью «ка», ученика, значит. Потом «класс» — 5Б, и «школы» — ПСШ №1, Павловская средняя школа №1. А в самом низу — фамилия — Романов Будулай. Это тот самый ученик, переворачивая страницу, вспомнила Наталия Николаевна.

За два месяца преподавания, учительница успела с ним познакомиться. Мальчик  как мальчик. Десятки таких в школе. Твёрдый троечник. «Что он может написать? — подумала. — Провёл. Ездили. На рыбалку ходили». Или, в лучшем случае — «У бабушки с дедом чинили забор», — улыбнулась. Равнодушно перевернула первую страницу.

В глаза сразу бросилось большое расплывшееся чернильное пятно. Оно было на несколько строчек. «Безобразие, — воскликнуло внутреннее возмущение. — Наверное, воду пил и каплю при этом обронил. Мог бы и переписать, — подвела итог с неудовольствием.

Сверху, как и учила она писать сочинения, было написано название. Первые буквы ровненькими, с каллиграфическим нажимом, на строчке стояли, что солдатики в строю. А дальше… дальше стали прыгать они: одна больше и толще, другая выше и дальше, а потом и вовсе стали разбегаться кто куда. Завершался же этот парад жирной точкой, разов десять округлённой по диаметру. И сразу — ошибка! Как так можно? Вместо «пускали», Будулай написал «пукали», — «с» пропустил. Заглавие было — «Ребята пукали в ручье кораблики». — «Ха–ха», — прямо один смех, — огнём прожгло голову.

Такие же мнения были и у большинства уважаемого жюри районного масштаба, а потом и областного, куда молодая учительница отправила сочинение на конкурс. Сначала его отобрали у себя в школе меж учителей русского языка и литературы, потом в РОНО, а в заключение и в ОБЛОНО.

Недоразумение — «Как можно такое присылать»?

Удивление — «Мальчик талантлив»!

Восхищение — «1 место. Наградить»! Грамотность придёт, а содержание единственное из сотни присланных, только оно и «зацепило», — большинство думало «про себя» так, потому как слов не находилось...

Наталия Николаевна по первому прочтению ощутила те же чувства. По второму и ещё нескольким, поняла, что та капля вовсе не от воды образовалась. Та капля была свидетельницей падающих слёз на выводимые буквы, от сердца бегущих бурным потоком дождевой реки.
…………………………….

Сын со своими друзьями день рождения отмечает. Слышны голоса, смех весёлый. И Мишка из 24 квартиры спрашивает:

— А что, батёк твой кораблики нам сделает, как тогда? Пойдём попросим…

— Не, Мишань, пусть побудет один. Ему сегодня надо побыть одному.