Человек компромиссов

                Человек   компромиссов.               

             Нинка выходила  замуж с мыслью:
     - Ну не навсегда же.  Попробую. Интересно, как там, замужем? Может, и получится. Человек компромиссов.
      И так всю жизнь, хотела одно  -  получала другое. Замуж вышла до лучшего мужа. Дачу купила: - А пусть будет пока  эта. А потом будет, какая хочется. Шубу – тоже не как хотелось, а на какую денег хватило.

    Компромиссы развращают душу. Приучают брать, что дают. Страстно мечтала иметь изумруды, драгоценные камни. Зеленые, нежные, как первая весенняя трава. Такие изумрудные росточки. Весна и пробуждение природы. И это так трогает сердце.
                *****

            С этими изумрудами у нее связано одно важное событие в жизни. Была как-то встреча выпускников техникума, где она училась. 30 лет спустя. Все выпуски. Уже под пятидесятник некоторым подбирается. Должности, звания, живут в столицах. «Керуют», как говорят на Украине, где Нинка родилась. Руководят, значит. Успешные, обеспеченные и состоявшиеся.
   
      А у нее  -  второе неудавшееся замужество. Опять компромиссный вариант. После первого раза подумала:
  - Не то, вот не то, и все. Чего ждать? Любви нет, детей нет, денег нет. 
     И не пьет, но без денег, - как жить? И не буйный, так слова за себя не скажет. И жить вроде есть где, но семья большая, старорежимная.

      Отец его, мать, сестра, зять -  муж сестры, да еще и отпрыск их.  Малец, около года. Орет, как резаный, и все тут. Не дом, а общежитие. Попробуй, поживи в такой обстановке. 
   Хоть говорят: - кругом шестнадцать не бывает. Если с деньгами, так пьет. Если жить есть где, квартира отдельная, так идти в нее не хочется, с души воротит. А есть - и не пьет, и зарабатывает, так жадный до рвоты. За каждую копейку удавится.
       Да ну их, мужиков этих. Молодая еще. Найдется. Кто-то из  мудрых сказал: «Пока не закроешь одну дверь, Бог не откроет перед тобой другую». Закрыла. И что? А вот что. Опять не то. Где вы, настоящие мужики? Но об этом потом.

                *****

        Об изумрудах. Встреча выпускников  -  тридцать лет спустя. Праздник грандиозный. Собралось человек триста. Байрам целый.
     Во-первых – встречи и узнавания. Восторги. Обнимались, целовались. Ели, пили, речи говорили. Столы были накрыты в спортзале на триста пятьдесят человек!  И разочарования тоже были.  Вон морщины уже попёрли. Разве это не разочарование? Столько же лет не виделись! Кто схуднул, кто поправился. Кто уже весь свет объехал, а кто из своей деревни Гадюкино  так никуда и не выехал.

         Нинка впервые на такой встрече. Много из их  выпуска собралось.       Первое: -  торжественное собрание. Директор выступает. Техникум новый построили. Событие не рядовое. Но они тот, старый, больше любили.

     Коридор при входе просторный и в уголочке фонтанчик с питьевой  водой. Кому попить с утреца  холодненькой, а кому и умыться, если не успел глаза продрать.  И лестница на второй этаж – старинная, кованая, с перилами. Наверное, жил когда-то в этом доме богатый купец.
 
     Актовый зал со старыми вытертыми креслами. Тесноватый, правда. Народу в нем набивалось! Зато концерты  какие бывали! Один Пашка Контрабас (кликуха  такая), чего стоил. Вот на него все девчонки смотреть бегали. Красавец, каких нет! Фигура как у Сильвестра Сталлоне, прическа – как сейчас только от парикмахера. И парфюмом благоухает – век бы стоял с ним рядом.
 
     Учился он на бухгалтера. Ну какой из него бухгалтер? Просто, родители запихнули. Маман  - бухгалтер в каком-то  Газпроме, вот и сыночка пристроили. Династия, дескать, будет. Но учиться он не хотел. На занятиях показывался редко. Арифмометр презирал.
      Считать на нем бухгалтеров учили. Дрыкалка такая. Рычажки на циферки поставил, ручечкой, как у швейной зингеровской машинки, крутанул. И он стрекочет. Высчитывает. Полчаса можно ждать, пока эта сволочь сообразит, сколько будет дважды два. 
   
      Зато  вокальный кружок Контрабас любил -  жил там. Музыкалку  закончил. Крутился на одной ноге вместе со своим контрабасом.
     Валерьян, цыган, руководитель всей их  самодеятельности, пихал его во все номера. Красавец был Пашка, слов нет - высокий, одетый. Не в том смысле, что мог быть и раздетым, но что шмотки у него классные.  Короче, девчонки  пищали и писали крутым кипятком, на него глядя.
   
     Но – недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, как говорится. Выперли  его  на втором курсе за все хорошее. Собрали в кучу все его «не» -  неуспеваемость, непосещаемость.  Хоть как Валерьян ни бился и не дипломатничал. Обещал за руку этого красавца водить  на занятия. Ничего не помогло. А жаль. Классный кадр был. Для самодеятельности.

                *****

    А теперь новенький техникум, но без фонтанчика в уголочке. И зал актовый просторный. А Пашка пропал безвозвратно. Где вот он сейчас? Повидаться бы.

    Короче  -  все прекрасно, слава КПСС. Встреча. В конце торжественного  собрания  -  информация. Кто из бывших выпускников,  что подарил родному техникуму. Тут уж  те, кто с деньгами,  меценатили,  распушив хвост. Дарили, в основном, компьютеры. Кто при должности и богатенький, - дарил, а все остальные – аплодировали. 

    Потом – концерт. Выступали ребятишки, учащиеся. Особенно Нинке запомнилось, как танцевали две девчонки. Лет по шестнадцати. То ли мумбу, то ли румбу. Юбочки коротенькие, пышные. Танцуют задорно, весело.  Латино-американские танцы, они же  такие, как и весь народ, который живет под пальмами и вечным солнцем. Веселые и беззаботные. Им не надо уйму денег тратить, шубы и валенки покупать, чтоб зимой не крякнуть от холода. И девчоночки эти такие – весёлые, жизнерадостные.

       Наверное, до сих пор у них руководитель самодеятельности – наш цыган, Валерьян. Он умел открывать новые таланты. Нинку, помнится, сделал солисткой ВИА. Нашел в ней певческий талант, а может просто номеров в концерте не хватало.
     Она пела «Ноктюрн»: -  «Ночью, в узких улочках Риги
                Слышно поступь гулких столетий».

             Говорили, классно получалось.
       И девчонок  этих вот открыл и предъявил миру. Хоть сейчас – на большую сцену в конкурс латино-американских танцев.  Одна проблемочка – колготки со стрелками на девочках.  Не за что купить, студентки. На туфельки истратили или на что другое.

    Себя Нинка вспомнила. Копила на туфли, как у их класснухи, Нины Ивановны. Туфли – отпад! Красненькие, с пряжечкой  блестящей. Так она их хотела! Даже во сне они ей снились. Купила. Одела. Пришла вся счастливая. Девчонки обступили, завидуют. А тут из подвала, со столовки, едой пахнуло. И она упала тут же в фойе в обморок. Пришла в себя, вокруг  толпа и медичка в нос ей ватку с нашатырем сует. Приводит в чувство.
    Встала. Надька, подружка:
    - Идти можешь, может, попить дать? Да что с тобой?
   -  Есть хочу.
   -  Ты что, голодала?
   -  Ага, на туфли собирала.
   -  Ну и кинешь кони в новых туфлях. Вот радость будет.

    Пошли в столовку и она Нинку накормила. Как сейчас, помнит, - рассольник с перловкой, котлета с макаронами и чай. И все это стоило тридцать копеек.  Наелась, откинулась на стуле и так ей хорошо. - Туфли-то, как у Нины Ивановны!
 
                *****

    Потом в концерте выступили их любимые преподаватели. Еще те,  из давних времен, у которых они списывали на уроках, готовили шпаргалки на экзаменах.
     А у Нинки выпала на экзамене, на экономике, книжка из-под пуловера.  Училась отлично, на одни пятерки, с  красным дипломом закончила. А тут романтики студенческой захотелось.
     Третий курс, заканчивают скоро, а она даже ни разу не списала. Какой же она студент? Книжка, экономика, объемная, тяжелая была, в твердой обложке. Хряпнулась с таким  треском. Все на неё посмотрели. Залилась краской от стыда.
    Больше всего ей стыдно было от выговора Анны Ивановны, экономиста их. Помнит, она сказала ей:
   - Подними книжку и иди сюда. А еще она сказала:
   - Зачем ты позоришь мои седины? Ты же лучшая ученица.  И выставила её  из класса.

      И вот, экономист, русиш и химоза, поют для них, выпускников. Седенькие и старенькие. Но как они пели! Романс из кинофильма «Дни Турбиных».
 
      «Целую ночь соловей нам насвистывал,
       Город  молчал, и молчали дома.
       Белой акации гроздья душистые
       Ночь напролет нас сводили с ума».

     Как они пели! Половина зала рыдала, даже их мальчики, мужики великовозрастные.  Нинка закрыла лицо руками и плакала в руки. Тушь потекла и глаза щипало.  За душу брало.
      Это о них, об их  молодости. Их юности, зеленой юности. Когда еще ничего не понимаешь в этой жизни. Что будет тридцать лет  по окончании, и сорок. И прожит  большой кусок жизни,  и всё в ней -  и проблемы, и радости. И то, чего уже не вернуть никогда.
       Смешливая юная беззаботность, покажи палец, и – смешно.
      Они стали взрослые и рассудительные. Не теряют голову. Живут  рассудком. И не сойдешь с ума от любви. Разве сходят с ума от любви в - сят лет? «Если голову ты разучился терять, то уже и любви не найдешь».

      «Белой акации гроздья душистые»…


    Потом было в спортзале застолье на триста пятьдесят человек.    Речи толкали, ели, пили, тосты говорили. Танцевали, - предел мечтаний! Когда дома они так танцевали? И  все были счастливы и молоды, как тридцать лет назад. С их выпуска много было ребят и девчат. Но Нинка  самая дальняя. Край земли почти – Дальний Восток.
 
        Одна их выпускница вышла замуж за священника. Родила этому батюшке шестеро детей. Вот она отрывалась. Веселилась вовсю.  Да и батюшка её оказался вполне светским человеком. Колоритная фигура. Мужчина в самом соку. Все при нём. И ряса тоже. Он был на банкете как должностное лицо. Сначала речи богоугодные говорил. После рюмки выпитой, и не одной, ходил среди танцующих  и спрашивал:
  -   Кто еще не танцевал с матушкой? - И все их парни отрывались еще и с матушкой. Кто его знает, может, она по-другому научит, и с ней веселее, чем с нами, простыми.

     Матушка вошла в раж и никому не отказывала. Короче, веселились люди всей должностей и сословий. Даже губернатор области веселился со всеми. И директор техникума, и певицы романсов «Гроздья акации» из «Дней Турбиных». Все любили друг друга и были счастливы.
 
    Танцевали буквально до упада. Потом всей толпой, как в студенческие времена, шли в родное общежитие. И как в юности, мальчики укрывали плечи девчонок своими пиджаками. А Нинке досталась рубаха ее кавалера. И была она в ней, как в платье. Потому что кавалер вырос, раздобрел и возмужал. Тридцать лет прошло! Идти два квартала. Шли и молчали. За далеким краем неба занималась заря. Скоро рассвет. И ты идешь в общежитие, рядом твои однокурсники. Как много  лет назад.

    Банкетные мероприятия продолжились в студенческом общежитии. По случаю летних каникул и отсутствия студентов, там была устроена гостиница для всех желающих. Директор техникума  распорядился. Мероприятие было рассчитано дня на три.
     Они, дамы, с устатку спали, а их кавалеры вспомнили студенческие времена,  распоясались, что называется. Гулеванили до утра.

                *****
       К обеду  -  новое мероприятие. Кто решил пойти по полному сценарию,  -  выезд в автобусах на речку, купание, загорание. Армейский кулеш с тушенкой из настоящей полевой кухни. Шашлыки и даже картошка, печёная в костре. Все, как в студенческие времена.     Все ходили, перепачканные золой, угощали друг друга, обнимались, отмывались. Отмокали в речке.
      К вечеру предусмотрено еще одно мероприятие. Шествие участников встречи и горожан на берег реки к обелиску. Дань патриотизму. Так устроители придумали.
               
      Город маленький, но колонна выпускников вместе с жителями растянулась на  три сотни метров, не меньше. В голове колонны - преподаватели техникума и самые успешные студенты с флагом. Море народу и море цветов.  Август. В палисаднике у каждого дома - цветы. Жители так ждали этой встречи. Это стало городской традицией. Шествие к обелиску через каждых пять лет.

     Жители городка шли вместе с выпускниками. На демонстрации ходить перестали.  Советские праздники похерили и переиначили. А пройти  в колонне под музыку вместе со всем городом, это же – праздник. Их дети и внуки тоже здесь учились. А где еще? На весь город – техникум да педучилище.
     У обелиска, на высоком берегу реки  - грандиозный фейерверк. И опять – музыка и танцы. Здесь когда-то в их студенческие времена была танцплощадка. Называлась почему-то «Жаба». Так и спрашивали друг друга:
     -  Ты будешь на «Жабе»? - И все понимали. Это был их студенческий сленг.
     На весь город была одна центральная улица  - проспект, так все тогда говорили. На проспекте  -  все городские магазины, кафешка, чайная и ресторан.

    Когда получали стипендию, Нинка с подружками шли в кафешку. Кто мороженое, кто пирожные. Это был пир! Они не могли себе позволить такое часто. Зато  был праздник. Потом шли по проспекту, по их Невскому, и из всех окон,  дворов и переулочков, неслось:
        «Ты глядел на меня, ты искал меня всюду,
        Я, бывало, бегу, ото всех твои взгляды храня».

 Тогда песня эта была так модна. И было, как в песне. И глядел, и искал. И так сладко замирало сердце от счастливого предчувствия, чего-то прекрасного и неожиданного, что вот- вот должно было случиться.

                *****
       Самые расточительные – их мальчики, шли в ресторан. И там пировали. Спускали всю стипендию вечера за два.   А потом в складчину в общаге варили кипятильником суп в трехлитровой банке.  Даже как-то девчонок  угощали. И это была не туфта, а настоящий студенческий супец. Ложка в нем стояла. Чуть из банки не вываливался. Хоть и такое бывало. Что выпадало, собирали со стола и съедали, хватали, обжигаясь. И это называлось «Первач» и поедалось с особенным удовольствием.

     А еще они ходили в чайную. Такой длинный барак. Дощатый пол, устланный по осени, когда грязь, соломой или опилками. Столы на четверых, покрыты  затертыми клеенками. Посетители -  мужики с бородами и в тулупах по зимнему времени.

     Это хозяины, как тогда говорили. Крестьяне из соседних деревень. Они в своих одеждах были похожи на партизан времени Великой Отечественной войны. В этих лесах действовал партизанский отряд Сидора Артемовича Ковпака. Вот они, наверное, и до сих пор там остались.  Выезжали оттуда изредка, чтобы пополнить свои партизанские припасы.

       Рядом была завозня. Рынок. И вот они привозили на продажу всякую живность – курей в сетках, со связанными ногами, чтоб не убежали. Гусей в корзинах из толстых ивовых прутьев. Поросят в деревянных кучах. Куча – это такое сооружение из штакетников с откидываюшейся наверху крышкой. А в нем  - с десяток молочных поросят. Бестолковых и неимоверно визжащих.
       Эта куча ставится на воз с соломой. И выезжать на базар из далеких деревень надо было ночью. Чтобы к утру попасть к завозне. Воз громыхал по ухабам, поросята визжали. А хозяин подремывал, опираясь на кучу.
       И все это гоготало, кудахтало, визжало, хрюкало. Полный тарарам.

         По окончанию гешефта, то есть продажи живности, хозяины заходили в  чайную. Подкрепиться, обмыть продажу  да и просто согреться. На людей посмотреть. Потому что такая оказия, поездка, на рынок,  с ними случалась нечасто. Пока эти гуси выходятся да поросята выкормятся.   И это было для них, деревенских, из самой глуши партизанских лесов, событием и развлечением, праздником.
        Они были в самошитых смушковых шапках. Кроличьих или овечьих. Из шкур, выделанных местными скорняками. И они, эти шапки, издавали такой удушливый запах овечьей  стайки, что сидеть рядом с ними было невозможно. Видно, скорняки давно  забыли дедовские  секреты  дубления  шкур.  На шкурах оставалась мездра. Потом заводились микробы. Они там жили, питались, размножались, производили потомство и от этого  -  такой запах.
                *****

      Но они, студенты любили туда ходить. Во - первых - им интересно было наблюдать за этими людьми.   И поесть можно было недорого и вкусно. За деревянной стойкой стояла буфетчица в манерной наколке на волосах и беленьком фартучке. Она продавала талоны на обед, такие бумажечки с циферками, которые обозначали название блюд. И еще -  пиво и водку на разлив.  К ней всегда толпилась очередь. Поесть не все хотели, а выпить стопочку или пивка с таранькой – святое дело. Потом стояли очередь в окошко к раздатчице. Она выдавала еду по талонам.
     Такой обед – целое событие. Вот такие у них, у студентов,  были развлечения.
      Еще в городе был кинотеатр и магазин галантереи с заколками для волос и  колечками со стекляшками. Но стекляшки весело поблескивали. И  все торопились к свежему завозу. И иногда позволяли себе такое баловство. Тем более, что колечки стоили копейки.   
               
                *****

        Все вспомнилось Нинке про этот город. Кстати,  знаменитый не только партизанским отрядом, но бери глубже в анналы истории.
       Именно здесь на валу, на  высоком берегу реки плакала и ждала своего князя  Ярославна, как говорила им литераторша. А он со товарищи ходил в походы и защищал святую Русь. Вот такой город. Славный  своей историей.
               
       И вот, идут они в колонне по улицам этого славного города. Кто с кем, как пришлось. Все свои, родные.
       Рядом с Нинкой в колонне  -  девушка. Молодая, из последних выпусков. Такая красивая, нарядная,  и  в изумрудах. В ушках – сережки, на пальчике – колечко. Глаз не отвести – такая красота. Так всю дорогу Нинка на нее и смотрела.
       Все стали жить не так, как в годы их учебы. Расслоение общества налицо. И у всех проблемы разные. У кого суп без мяса, у кого бриллианты мелкие. Тоже проблема.
      Есть и обеспеченные и бедные.
        Стала страна равных возможностей. Хоть завод покупай, хоть банк открывай.  Только у кого-то старт к этим возможностям был открыт, обеспечен папой-мамой, связями и деньгами. А кто-то на заводе у станка. Зарплата регулярно – три раза в год, а то и реже. Вот отсюда и проблемы разные.


     Так вот,  у этой девушки суп без мяса  -  явно не проблема. Потом Нинке рассказали, что она местная. Тоже выпускница техникума. На прошлой встрече выпускников увидел её наш  Сергуня. Красавец-мужчина. Киевлянин. Овощной торговлей заправляет, офис чуть не на центральной площади. Увидел и обомлел. На тот момент он был свободен после третьего, что ли,  брака. Короче, как в песне поется: «Ты моя четвертая попытка».  Увидел и увез из этой глуши в столицу. Не игрушкой, «поматросил, и бросил».

     Нет. Женился, как положено. Не устоял перед ее молодостью и красотой. Боялся упустить. Что ему, с приданым искать? Да у него все есть. Хватит на детей и на внуков. Лишь бы человек был хороший.       Он, конечно, старше ее. Но это делу не мешает. Наоборот. Её родители  сказали:
      - Старше, значит, умнее.

       После третьего-то брака, ясно, поумнеешь. Все попадались вертихвостки столичные, которым от него были нужны только деньги на побрякушки да курорты. А хотелось понимания и домашнего тепла.
      Борщеца с фасолькой,  да чтоб капусточка хрустела. И с пампушками, так вкусно обмакнутыми в сальцо с толченым чесночком. Да кусок мяса величиной с кулак в борще, дымящегося на отдельной тарелке.  А на завтрак – оладушки домашние со сметанкой и вареньицем.
       Надоели осьминоги в собственных чернилах. Да суши,   из ресторана заказанные. Надоела ему вся эта лабуда  до чертиков. А эта девочка молодая, не испорченная деньгами, цивилизацией и всей этой неизбежной атрибутикой богатой жизни.

    Познакомились с ней на встрече. Людей море, друзей море. А надо бы ее разглядеть хорошенько. Да поговорить. Что тут услышишь и увидишь,  в этом угаре?


               
       Пригласил ее Серега на другой день на речку. Позагорать -искупаться. Всё путем. И познакомиться поближе и поговорить можно наедине. Ни о чем таком не думал. Мы же люди цивилизованные.
      Место выбрал - речка блестит, переливается под солнцем.  Правда, берег крутой, ходить купаться - спуск крутоват. Но зато вид – обалдеть! Никогда раньше не видел. Только в детстве когда  с пацанами на великах ездили купаться на речку. Вот оттуда что-то в памяти и осталось.
 
       Расположились под ивами в траве да в ромашках. Куда ни глянь – ромашки да медуница.  Кашки желтые с мелкими медовыми цветочками, метелки такие. Пахнут медом. Пчелы звенят, жаворонки высоко в небесах поют. Рай господний. В таком месте, наверное, Бог и поселил первых людей и сказал им: - «Плодитесь и размножайтесь».
      Сергей когда-то начинал читать Библию, вечную книгу о сотворении мира, да не закончил.  Некогда. Руки не дошли. За всеми этими бизнесами, встречами с нужными людьми, поездками с вертихвостками на Сейшелы, Кипры  и Канары. Разными раутами,  суаре и прочей дребеденью, когда можно было найти время для серьёзных дел?

     Устроились на пледике. Трава пахнет, медуница пахнет, солнышко припекает. Расслабились. Говорить не хочется.  Хочется помолчать. Молчание сближает. Зачем слова? Они могут разрушить очарование близости. Зарождающееся очарование близости.
      Он из-под локтя наблюдал за ней. Расположилась, лежит с закрытыми глазами. Слушает музыку дня. Оказывается, она даже не осознает, какая  она красивая  и что она – женщина. Молодая, очаровательная, совершенная женщина.  Ни капли кокетства. Совершенная естественность.
 
     От близости такого молодого, красивого, совершенного тела он обалдел. Да вот же она, его мечта, рядом с ним!  Ручки, пальчики, такие красивые тонкие запястья.
    И ножки, рельефные с  тонкими щиколотками. И вся её фигура – совершенство!

  Сократ обязательно изваял бы её в камне. И установил бы на Пропилеях, как Коринну, свою первую любовь, рядом со своими танцующими Харитами. Но Афины далеко, а она рядом. Он тоже Сократ. Все мужчины, которые любят и ценят красоту, хотят видеть её рядом с собой.  Притрагиваться к ней, обладать ею. Изваять и любоваться своим творением. Как Пигмалион Галатеей.

     А чтоб хорошо получилось, её надо изучить. Каждую впадинку и каждую выпуклость. И он подумал, как бы это сделать.  Представил себя Сократом. Как он нежными скользящими  движениями кончиков пальцев исследует ее.  Все её тело, каждую линию этого совершенного шелкового тела. Как скульптор.

      Наверное, солнце стало слишком жарким. Что-то зажгло в нем. И от этого жара мысли его приняли совершенно непредсказуемый оборот. Собирался  же поговорить, узнать о ней побольше. При чем тут Сократ и его Хариты на Пропилеях? Где эти Афины, а где они?  Вот что с ним происходит? Почему мысли о её красоте будят в нем  не любование, а страсть? Страсть обладания этим совершенным телом? Виновато солнце, медуница, жаворонки и Сократ!

     Все, все в нем желает  её, эту девочку, каждая клеточка его тела. От этого нет спасенья. «Лучший способ избавиться от искушения – предаться ему». Вот что он вспомнил,  что подсказал ему его воспаленный мозг. Значит, надо предаться.
    Она зашевелилась, спала, наверное, пока они с Сократом ваяли ее и устанавливали на Пропилеях. Лежала, вытянувшись во весь рост на солнышке. И оно ласкало и золотило ее кожу. Все, все в ней страшно возбуждало его, все эти округлости и выпуклости. Думал он как скульптор. А чувствовал, как изголодавшийся молодой дикий зверь.

    Что-то первобытное проснулось в нем. Инстинкт. Инстинкт молодого дикого жадного зверя. Подмять под себя, обладать, тискать, мять и кусать это совершенное тело. Пробовать на вкус. Проникать в него, в его горячие влажные глубины.  Подчинять своим инстинктам и желаниям.
   А как же разговоры и цивилизация? Мы же цивилизованные люди. «К черту цивилизацию» - шевелилось, стучало в его воспаленных от солнца и бешеного желания мозгах.
 
     Сдерживать   себя больше нет  никаких  сил.  Захотелось зарычать, и наброситься, как дикий зверь. И обладать этим телом страстно и неистово. Самец, вот он кто. И только это имеет сейчас значение. В нем проснулся самец. Властный и требовательный. Лев в прериях. Тигр в диких джунглях. А она – молодая дикая тигрица.
     Вожделение затопило его мозги. Лавина вожделения. Лавина, которую сдержать уже нет никакой возможности! Стихийное бедствие. Его не предусмотришь и не остановишь. Потом, когда минует, считают урон и разгребают завалы.
   
    Вот она зашевелилась и открыла глаза. Смотрит на него. Легкая ткань купальника прикрывает ее грудь и ее треугольник, предмет его страстного вожделения.
    Здесь и сейчас! Где, на пляже? Здесь  в любой момент могут появиться люди.  Он молча, весь дрожащий от нетерпения, берет ее на руки. Как молодой дикий волк свою добычу, хочет спрятать ее от всех. Он  несется в кусты ивняка. Молча. Она от неожиданности и от страха онемела, потом стала слабо сопротивляться. От нее пахло травой, солнцем и медуницей.

     А он только повторял:
   - Все будет хорошо. Я так тебя хочу! Я тебе потом объясню. Не боись. Все будет хорошо.  И она смирилась и перестала сопротивляться.

    Он обладал ею, распаленный страстью и своим воображением, как молодой дикий тигр. А она подчинялась. Это только и требовалось сейчас ему. Он торопился осуществить все, что он чувствовал и как чувствовал.  Он доведен до последнего предела страсти, когда кажется, что ты и не человек вовсе, а просто самец. Главное дело его – рвать, метать, проникать как можно дальше и обладать. Осуществить свое право сильного, право самца.

     Все закончилось. Они лежали без сил. Как-будто их вот сейчас только выбросило волной на спасительный берег. Когда пришли в себя,  и он собрал в кучу разжиженные страстью мозги, к нему вернулась нежность. Она была такая беззащитная.

      Что я сделал с этой девочкой и что это было со мной? Ему хотелось обнять, трогать её всю, гладить эту нежную шелковистую кожу, покрытую легким золотистым пушком.  Целовать ее губы и каждую клеточку ее тела. Облизывать своим влажным языком, как делают звери со своими детенышами. Нежить и гладить это растерзанное его страстью совершенное тело.
     - Женюсь. Это моё. – Эта мысль овладела всем его существом. Только она может привести меня в такое неистовство. И она не должна принадлежать никому другому.
                *****

       Он любил её, как царь Соломон. И украшал. И вот отсюда изумруды. И отсюда Нинкина мечта. Мечтательница. Да и мужа такого бы не грех. А чем она хуже других? А никто никого не хуже. Просто, судьба так распорядилась.

      Хотя, казалось по второму разу, вот оно, счастье.
     Познакомились с ним на соседской свадьбе. Соседка замуж выходила. А Нинкин замужний срок к концу подваливал. Вот тебе и попробовала. Но соседи пригласили, как не пойти? Да и незачем кому-то демонстрировать, что у тебя в семье нелады? Все путем.    Отправились, как родные. Сама принарядилась, мужа приодела. Посмотришь – красавец. Что еще надо? Высокий, кудрявый, глаза синие, как васильки в жите. Но увалень увальнем. И характер полностью соответствует внешности.  Но речь не об этом.

     Свадьба. Все устроено на воздухе в саду под яблонями.  Конец августа.  Яблоки наливные, запах, как в раю. Столы ломятся от  угощения. Кто хотел, яблоками тут же с деревьев закусывали.
    Народу – море. Родня, соседи, знакомые - близкие и далекие. И кто их всех знает. Кто со стороны жениха, кто со стороны невесты? А кто и просто с улицы. Пришли на запах.

      Там народ хлебосольный, напоят, накормят ещё и с собой дадут. Свадьбы по триста человек. А тут такое событие – дочку замуж выдают. Да и младшая на подходе. Уже и жених есть, на свадьбу приглашен.
    Ели, пили, веселились. Горькую выпивали, целовались. Все по сценарию. Тамада всех перекрывает без микрофона. Благо, голос, как у Левитана.

    Накричались, напились, наелись, отвалились. Кто во что горазд. Бабоньки  судачат, кто-то сдуру плачет. Кто в карты, кто в домино, а молодежи -  танцы. На свадьбе святое дело  -  повеселиться. На людей посмотреть, себя показать.  Для танцев помост деревянный устроен, чтоб в траве не путаться.
 
    Муж Нинкин пристроился к картам. Он особо суетиться не любил. То ли дело – карты. Сиди себе да подбрасывай. Нинка – натура деятельная. Чего у мужа за плечом стоять, куда он денется? Пару раз толкнула в бок – танцевать пошли!
     - Да некогда. Видишь,  занят. 
     - Ну, ну, занимайся, - подумала.  А сама – по сторонам взглядом кинула.  Кто-то танцует. Девчонки незамужние знай себе, хохочут. Бабы постарше вроде бы тоже не её компания.  А танцевать хочется до смерти. Хоть одна в круг иди.
 
     Ну, думает Нинка, не пойдет танцевать мой благоверный, домой слиняю. Что у него за плечом стоять. Вот музыка  закончится,  и сейчас же уйду. Но я ему потом устрою свадьбу, долго будет помнить.
     И любил вроде, Джамайкой называл. Песня такая была, Робертино Лоретти пел – Джама-а-а-а-йка!  Даже на руках в темноте нес раз от  кумовьев. Правда, в лужу уронил, но это не в счёт. Думал, никто не видит, как он её несет и поет.  Осень, темень, не видно ни фига. А тут-бабоньки у двора на лавочке судачат. Вот он руки разжал от страха, растерялся и упустил ее. В лужу.
     Сам-то в резиновых сапогах. Если бы не ее мгновенная реакция, барахталась бы в луже у всех на виду. А так только воды в туфли набрала. Да на улице стали ее Жамайкой называть. Не расслышали до конца, как он пел, когда  на руках нес.
 
                *****

     Нинка  уходит уже.   И тут подходит к ней парень. Видный такой. Приглашает. Раз потанцевали, он не отпускает.   И еще раз. Нинка и не спорит, танцевать-то хочется. Тем более, парень что надо.Высокий, кудрявый, в белой рубахе.
     Да и сама она не хуже других одета. А может даже и лучше. Блузочка белая гипюровая, юбочка черная микровельвет, карманчики на замочках. И хоть и замужем, а всего-то ничего, девятнадцать лет только. И все при ней. Ничего лишнего. Все в самый раз.
 
      Потанцевали. Отвел к мужу. Знают, наверное,  друг друга. Перекинулись словами, муж его Леонидом назвал. В одном поселке живут. Этот покерист в карты опять уткнулся намертво. Похерист хренов. Жена танцевать хочет, а ему все равно. Она его опять за плечо. Зло берет. Так бы и побила его при всех свадебных гостях. Танцевать охота, а он в картишки  свои уткнулся.
 
     Этот, который новый знакомый, Леонид, опять ее приглашает. Народ,  бабоньки,  уже уши навострили. Что дальше- то  будет? Муж в карты играет  без  роздыху, этот ее танцует. А он, оказывается, приглашен на свадьбу как жених младшей дочери. Нинка откуда знает? Ей все равно. Пригласил и пригласил.
 
     Танец закончился. Леонид подводит ее к мужу, где взял и при всем честном народе говорит:
    - Вот твоя жена. Если ты не будешь с ней танцевать, я у тебя ее отобью. - И ушел. Нинка вспыхнула, как кипятком на нее  плеснули, и ушла домой.  Дома даже сцен не стала устраивать. Не до того было. Все молчала. Вспоминала эти три танца.
      Танец – это что-то особенное. Волшебство какое-то. Все происходит на людях и в то же время интимно. А музыка звучит и завораживает. Его  руки обнимают тебя.  Тепло тела через ткань рубахи,  и запах. Притягивающий до головокружения.
    И эти глаза, зеленые с золотыми искорками, как будто в них бушует фейерверк. И дыхание, от него шевелятся завитки волос на твоей шее.  И разговор. Совсем неважно, что сказано. Но его голос. И музыка. Музыка объединяет. Вы как одни и нет никого вокруг…
    Давно она так не танцевала. Да и где, с кем?

                *****
 
       А потом встретились совершенно случайно месяца три спустя. По работе. И обалдели. А почему раньше не виделись? Раньше было не судьба. А теперь – судьба.
      -  Тебя муж с работы встречает? – спрашивает.
      -  Да нет.
      -  И не танцует с тобой? - Смеётся. - Помнишь, на свадьбе я ему что-то обещал.
      -  Не помню.
      - А я помню. Можно, я тебя встречу сегодня? Темно же и идти одной далеко и страшно.
      -   Он, наверное, уже женат, - подумала Нинка. - У него уже тогда на свадьбе невеста была, Валентина. Нинка её знала, соседи же.
      - Я не знаю.
      -  Так я приду.
                *****

       Осень. Темень. Идти далеко. Дождь шуршит по асфальту и траве. В мире - тишина. На душе трепет и радость. Хорошо они тогда танцевали. И что сказал он тогда, Нинка помнила. Идут и молчат. И молчание сближает. Очарование близости. А заговоришь, и всё разрушишь.

      Вышли на дорогу с посёлка. Далеко от  дома ее работа. Пешком, затем на автобусе. Редкие машины шуршат по асфальту. Люди и дождь. Он в чёрной куртке и без головного убора. Волосы мокрые от дождя, блестят и завиваются. Глаза блестят.
     На Нинку нахлынула волной и затопила какая-то дурная беспричинная радость. Заговорили. И, помнит, смеялись отчего-то. Идут и смеются.
   -  Чего смеёшься? – Нинка ему.
   -  А что, хорошо. Дождь и ты мокрая, как курица.
   - И ты такой же! - И опять смешно, а отчего, и сам не знаешь. Молодость потому что и вся жизнь впереди.
   - А смех без причины -  признак  дурачины, - говорит Нинка, и опять смеются.

    Так организм реагирует на счастье, наверное. Это же счастье, когда идешь под дождём и смеёшься. Дождь поливает тебя, а тебе смешно. И люди уже оглядываются, а остановиться нет никакой возможности. Как смешинка в рот попала.   Кто-то знакомый поздоровался, и опять смешно. 
   Даже на автобусной остановке, где оказалось полно знакомых, они тоже смеялись.
       -   Вот досмеюсь, подумала Нинка. Мало не покажется. Пока дойду домой, весь поселок  знать будет, что смеялась под дождем.

                *****

       И точно, досмеялась. С этим своим, пробным, картежником, они разошлись, как в море корабли.
      И не страшно было одной оставаться. Даже любопытно:  - что там, за поворотом судьбы? Жизнь тем и интересна, что непредсказуема.  - Нинка никогда не ходила к гадалкам. А, что будет, то и будет. Как Бог даст. А он всё про всех знает, что кому положено. Наверное, подслушал Нинкины мысли:
      - А, попробую! -  Вот и попробовала. А неинтересно. Грустно как-то, не смешно. А вот с Леонидом – смешно.

      Когда Нинка разводилась  с тем, пробным, картёжником,  второй пришел на развод с поздравлениями и цветами. Цирк устроил натуральный. Хоть сквозь землю провались.  Досмеялась. А еще подумала, - неужели это я, как дура, смеялась под  дождём? И ещё подумала, что она со своим никогда так не смеялась.
 
     Где это видано, чтобы на развод с предыдущим последующий явился с цветами? Нинка не знала еще, что он последующий.  А он знал. Проводил её под дождем с работы да смеялись вместе непонятно отчего. И уже знал.

                *****
 
      Развод прошёл спокойно. Детей в браке не нажили. Слово-то  какое противное. Хорошее дело браком не назовут. А так хотелось, не так Нинке, как матери её, внуков. Не получалось. Опыта, наверное, не хватило.
    Никто на суде  не высказывал друг другу никаких  обвинений типа:
    -  Она  есть  не готовит.
     - Он меня не удовлетворяет.
     -  Она майки не стирает. Бельё – страшно раздеться при чужих людях.
    -  А где ты намерен раздевать и при каких чужих людях?
    -  Она транжирка и ленивая, только по телефону с подругами трепаться.
                Не было никакого диалога.
     Не сошлись характерами. И это совершенная правда. Денег они зарабатывали с гулькин нос. Телефонов в те времена не было.         Совместно нажитого имущества  по причине короткого срока семейной жизни и отсутствия денег не было. Разговоров по душам и планов на будущее тоже не было. Жили и жили, один день похожий на другой. И       Нинке думалось иногда: - и вот так надо прожить всю жизнь? Какая  серая тоска!

                *****

        В девках она проходила недолго. Тот романтический цветонос одолел бесчисленными рационализаторскими предложениями. И, главное, никто не предлагал Нинке просто пожить вместе. То ли времена были такие, то ли Нинка такая. Только законный брак. Стали встречаться. Он настаивал на браке. Свадьбу хотел.
          Но у неё было готово условие: - поступлю в институт – соглашусь. А раньше не моги и думать.
                *****

          Нинка смотрит на свадебную фотографию с Леонидом и думает:
   - Как  же всё это было? И какой бы он был сейчас? Как бы выглядел, чем занимался и вообще, как было бы, если бы они вместе прожили до настоящего времени? И если бы он не погиб так трагически?

     Сейчас ему было бы на два года больше, чем ей. Когда они поженились, ему было чуть больше двадцати. Только из армии пришёл. Нинка сразу, как увидела его, сделала вывод: - Похож он на Николая Еременко. Как двойник. Один в один. Потанцевал с Нинкой на той свадьбе и – пропал. С невестой расстался и к ней приклеился намертво.

      Жили они вместе с его родителями почти как брат с сестрой. В смысле без забот. Он – так это точно. Никакими домашними обязанностями себя не обременял. Работал, любил её да монеты коллекционировал.
    И говорил часто почему-то:
   -  Хорошие люди долго не живут. Я умру в возрасте Христа. Или как все поэты – Байрон, Пушкин, Лермонтов. - Может, он знал, а может, - накаркал.  Сейчас всем известно, что мысль материальна. А тогда никто ни о чем таком не думал.

     Вот фотография. Стоят рядом на крылечке дома перед подачей заявлений. Лицо у Нинки какое-то кислое, как после лимона. Нинка в белом костюме и кофточке модной в сеточку, которую купил ей он, когда еще не были женаты. Встретились на рынке. Он пришел за сапогами, а она – за кофточкой. Тогда в магазинах ничего не было. Все шли на рынок.

       В туфлях Нинка белых, с первой свадьбы. Времени прошло всего ничего. Полтора года. Состариться не успели. Вот и пригодились. А чего добру пропадать?
    Хорошо, что мысли друг друга люди читать не умеют. Потому что в голове у Нинки -  мрак с тоской. Думает:
    -  Достукался.  Хотел – получай. За что боролся, на то и напоролся.
     Сколько она его ни отговаривала:
    - И разведёнка она, и учиться должна, в институт поступать собирается.  И детей у них не будет, потому что первая беременность абортом закончилась.  И ничего его не остановило. Ходил он за ней долго – ухаживал, цветы дарил. На свидания приглашал.  «Только ты и никто другой».
               
                *****
               
     Как-то явился вечером с большущим букетом тюльпанов. Она тогда на квартире у знакомых матери жила. Бездетная пара. Дом большой. Переехала со всем барахлом своим после неудачного замужества. Не к родителям же в деревню ехать со всем приданым, соседей развлекать своим возвращением. Вот они и приютили.

       Лежала, отлеживалась после аборта. Как вышла  замуж, так и мечтала о ребёночке. Но Боженька не давал. А как пошла комиссию для поступления в институт на справку пройти, так и сообщили ей об этом счастье. Ну что тут станешь делать? Матери ничего не говорила. Тётя Катя, квартирная хозяйка – главный советчик.  Посидели с ней, порядились.
       Резюме получилось такое:
    - У тебя вся жизнь впереди.  Ты вон в институты свои собираешься. И поступишь. А ребёнок – такая  привяза,  навек руки свяжет. А ты одна. Безмужняя. Как растить будешь? Да и кавалер твой вон не отстает, по пятам ходит. Хороший он парень, не гони его. Это счастье твое. А деток еще Бог даст.
       У меня зав роддомом, Анечка, племянница моя, хороший врач. Она всё сделает как надо.

      Долго и не думала Нинка. Тем более что токсикоз страшно мучил. На работе начали замечать, что что-то не так. Сговорилась она. На Анином дежурстве и сделали. Коробку конфет, в конфеты – четвертак. И всё. Отлежалась в её кабинете и поплелась домой.
     По дороге с переделки зашла в гастроном. Купила бутылку кефира. Выпила одним махом и тут же в магазине пустую в урну выбросила. Три дня не жравши. На еду наткнуться не могла.


      Тётя Катя встретила, обняла, пожалела. Уложила в постель и поплакала возле неё. Ане-то 35 годков, одиннадцать лет с мужем живет, а детей нет. И у тёти Кати нет, хоть всю жизнь с мужем мечтали о ребёночке. Он мастеровой. Вон какой дом отстроил. А детей так и нет. Бог не дал. И на пенсии уже.

     Отлежалась, отоспалась. Всё благополучно. Вечереет. Есть захотелось. Не есть,  а жрать. С голодухи быка бы съела. До этого ничего не могла. Даже запахи еды не переносила. Подкрепились качественно.  Пошла тёть Катя с соседками  на лавочке у двора посидеть. Идёт, зовет её:
        - Подь,  твой  пришёл.
       -  Не пойду, не хочу.
       -  Так и скажи ему сама, что не хочешь.
    Вышла. Отошли с ним к соседней лавке, присели. Он – с большим букетом тюльпанов. Отдаёт ей. Радостный такой.
        -  Чё смурная? Давай пройдемся, чё тут с бабками сидеть?
       -  Зачем? И тут хорошо.
       -  Может, я тебя поцеловать хочу.
       -  Так и целуй здесь.
      -   Ты что, больная? – Так посмотрела в его глаза, тоска и боль.
      -   Больная.
      -   Голова?
      -   Душа.
      -   И что с душой?
      -  Больно и гадко. Аборт сегодня сделала.
 
       Молчание и недоумение. Долгое молчание. Бесконечное. И мысль: - вот сейчас он уйдет. И я его больше никогда не увижу…Никогда-никогда! - И тут его слова:
      - Зачем? Ну вот зачем ты это сделала и почему мне раньше не сказала?! – в его словах боль и отчаяние.
      -  Я тебя сейчас убью! 

      Схватил букет тюльпанов и хрястнул со всей дури по лавке. Звук получился, как выстрел. На соседней лавочке все повернули головы. Головки бедных тюльпанов разлетелись в разные стороны и упали в пыль.  Жалко их, за что им такое? И  Нинка заплакала. Тюльпаны жалко, себя, искромсанную жалко.
     Он подошёл, обнял за плечи и стал убаюкивать ее, как маленькую. А не надо было. Она плакала ещё больше. Это была боль, которую она претерпела, потеряв своего малюсенького ребёночка. Это и не ребенок даже, а эмбрион. Но она привыкла к нему и полюбила, и ей его уже было жаль.

    - Что же я с ним сделала? - И Нинка остро почувствовала своё внезапное сиротство. Как будто одна она осталась в целом мире.
    -  Я тебя так люблю. Я тебе говорил сто раз. Ты бы родила,  и никто не знал бы. Он был бы наш. Мы бы баюкали его, пели песни, и я бы с ним гулял на улице с коляской.
     А потом бы он вырос и пошел в школу. И я бы учил его писать палочки и двойки.  Двойки у меня ну никак не получались. И я знаю, как это сложно. А потом эти хвостатые получились и я так радовался. Как первый раз, когда научился на велосипеде. - Он убаюкивал её. Гладил ее волосы.  Может, ему казалось, что это их  маленький ребятёнок. Нинка плакала, вытирала слезы ладошкой.
     -  Этого никак не могло быть.  – Она запрокинула все в слезах, мокрое исплаканное ее лицо. И смотрела на него с такой болью.
    -  Почему?
     - Потому что у тебя волосы чёрные, как смоль. А у прошлого моего, его мать,  свекровка моя, говорила, что он родился рыжий, как апельсин,  - сказала Нинка. - Потому что рыжие волосы были у его отца. Потом стали просто русые. И как ты себе представляешь?
      -  Да вон у нас по городу негритёнка дед за руку водит. И ничего. Внучка в институте Патриса Лумумбы в Москве училась.  Куда его теперь денешь?
     Этот негритенок её рассмешил. И они смеялись вместе.

                *****

              «Только ты и никто другой». Собрались идти заявления в ЗАГС подавать. Стоят рядом на порожке. Он весь такой счастливый, улыбается. В новом черном с иголочки, дорогом костюме. Родители справили, пока в армии служил. Туфли его мама молоком ему протерла. Сказала, что так надо ухаживать за настоящей кожей.

        Волосы вьются, всё их водой распрямлял. Но они так и не поддались. Высокий, стройный. Красавец.  Подойдёт к зеркалу, посмотрит на себя  и скажет: -  красавец. С ударением на последний слог. И сам себя любил. И она часто на него смотрела, как на картинку. Не верила, что это – её. И теперь навеки вместе. В горе и в радости, в богатстве и в бедности.
    Столько девчат за ним бегали, откровенно на шею вешались, сами набивались. Ну почему я? За что мне такое счастье? – думала Нинка.

                *****

     Помнит Нинка – последний аргумент был. Вот в институт поступлю, тогда и заявление подаем. Он сказал:
   -  Поступишь. Не на этот год, так на следующий. Я подожду.
    Как раз перед её поездкой на экзамены в институт в магазине появились платья из кримплена. И взять их можно было только по большому блату. Сейчас им стулья оббивают. Не мнется и не гнется.

      А он был блатной. Инкассатором работал, все продавцы его любили. Гангстер с Макаровым. Красивый и молодой. А, кроме того, перспективный, так как неженатый.  Блатных этих видно было в городе. В кримпленах – значит, блатные. А это было такое стильное, цвет кофе с молоком. По фигуре сидело изумительно. Как на неё шито.  Долго она в нём ходила. Его  потом её старшая дочь в сарафан перешила и в институт  ходила. Вот такое платье.
 
     Нинка поступила. И это уже другая история.
Спустя неделю он ждал её на остановке трамваев, которые идут в город с вокзала.  Телефонов тогда не было, и он знал только приблизительно, когда она могла вернуться и з Киева.
    Поезд прибывал только к полуночи, и он ждал её каждый вечер уже три дня. Ходил к трамваю как на трудовую вахту. Стоял на остановке и заглядывал в каждый трамвай, идущий с вокзала.

    В этот день в пятом по счету трамвае она сидела в своём блатном платье с коробкой на коленях и спала. В коробке – сапоги-чулки, в столице жутко модные. Может, в Парижах  это уже прошло, а в Киеве – только начиналось.
   Он увидел её спящую, зашел в трамвай, не стал будить, хоть очень хотелось. Только одно словечко сказала бы: - поступила? Стал рядышком и смотрел на неё.
    На конечной, где она жила, первый вопрос  был:
      -  Ну что, поступила?
      -  Да.
      -  Это судьба. Ты обещала.
Пришли к дому, где она жила. Поздно уже. Первый час ночи, а никого дома нет. Всё закрыто. Выходной, Хозяева в деревню к родне уехали.
    Смотрят друг на друга. – Что делать? Он говорит:
     - Вот и пришло время тебя с родными познакомить.
     -  Ну не ночью же.
     -  А почему не ночью? На вокзале будешь спать? Какая разница, когда. Вот завтра и заявления подадим. У нас сейчас сестра моя. С Севера приехала. Гостит с детьми. Я ей говорил о тебе.
    -  Всё говорил?
    -  Почти всё. А зачем всем всё знать?

                *****

             Часа полтора добирались до его дома. Пришли глубокой ночью, ближе к двум часам. Дом такой маленький и старый. Окна почти на завалинке. Крылечко в три ступеньки с лавочкой для ведра с водой. Или посидеть вечерком, полюбоваться запахом сирени и жасмина. И вишни под окнами, и малина. Все это она потом рассмотрела. Сени и небольшой чулан, где хранился домашний скарб.
              Дом на два хода.
        В другой половине – родной брат его отца. Бобылём. Сын у него есть, да и тот всё по тюрьмам, непутевый такой. Двоюродный брат Леонида  получается по родству.

        Вспомнился случай про этого родственничка. Весна, деревья распускаются. Теплый весенний ветер принес на своих крыльях тепло.     Развернулись листики. И такой головокружительный запах! Весна! Земля уже подсохла и покрылась первой изумрудной травкой.   Нина с работы возвращалась. Не шла, а летела на крыльях весны! Светло ещё. На их выгоне, как всегда, бездельники местные. Лбы здоровенные, золотая молодёжь. Тусуются. В карты, как всегда, режутся да пивко попивают. Компания целая.
 
       Вечереет, Нинка в своих жутко модных сапогах-чулках столичных. Да в кожаном плащике нараспашку. За столичный вид,  прямую и независимую походку или что другое, на улице её Королевой называли. Приклеилось это прозвище к ней. А она и не обижалась. Хорошо же быть королевой, правда? Да когда ещё с ней рядом такой  красавец. Корону на голову – вот тебе и король. Поздоровалась, и прошла мимо. Вот он, дом, рукой подать. Кто-то её догоняет, окликает. Но незнакомый совсем.

       - Что надо? – говорит она. А тот её за рукав ухватил, да грубо так, и не отпускает. Чужой какой-то. Впервые его видит.
       -  Познакомиться хочу.
       -  А я не хочу, отпусти. Вырываться стала. От компании ему кричать что-то стали. - Не трогай, мол. За неё и схлопотать можешь.
       -  Кто, я? Он начал яриться, дёргать Нинку к себе, по щеке погладить, то ли обнять хотел. Нинка вырывается, и его – свободной рукой – наотмашь. Те все сбежались. А она  не поняла, что с ней случилось.
       Очнулась – лежит на земле, соседи водой отливают. Кто-то побежал за домашними.
      Голова болит, щека горит. Еле поднялась. Эльвира, сестра Леонида,  успокаивает, расспрашивает, что случилось.

   -  Не поняла. Я шла с работы. Поздоровалась. И вот незнакомый какой-то приставать стал. Я его отпихнула. Потом не помню. Он меня ударил. У меня голова болит. Леонид дома? - Идёт и плачет  от боли и обиды.
  -  А кто это? – спрашивает.
  - Да это же родственничек, брат Леонида, вчера из тюряги освободился. Ты с ним спорила? Он и убить тебя мог. Он злой и страшный. Больше по тюрьмам да по ссылкам. Для него тюрьма – мать родна. Что же теперь будет? Леонид ему этого так не простит.

     Все домашние – отец, мать, сестра, - порешили, - не надо  ему ничего не говорить. Лучше подальше от греха. Уложили Нинку. Мало ли что они решили? Когда он возвращался с работы, ему уже всё на улице рассказали.   Прибежал весь взвинченный.
 -  «Я его убью! Сейчас пойду на работу, возьму пистолет и уложу, гада, мразь паршивая, убью!». - А работал он инкассатором в банке. И горячий был до невозможности. Все домашние стали его уговаривать, он порывается бежать. Мать с Эльвирой повисли не нём:
   -   Давай до завтра потерпим, Лёнечка, ты же в тюрьму сядешь за этого гада. Что же мы делать будем, мы этого не переживём. Успокойся.

    Пришел отец этого сидельца. Еле уговорили все вместе.  Лёг рядом, обнял Нинку, весь дрожит.
    -  Тебе больно? Где болит? Я всё-равно его убью.
    - Уже нет, только не уходи от меня, лучше обними покрепче. Я тебя так люблю. И что я буду делать без тебя, как жить? Миленький, любименький, не покидай меня! – вся в слезах.
         Вот такой родственничек под боком. Пришёл утром с цветами и извинениями. Нинка не вышла. Леонид с ним говорил.
 
                *****
   
       Идёт Нинка, дрожит от страха. Ну что это за знакомство среди ночи? Не по-людски это. А ему хоть бы что. Знает, что как бы он ни поступил, домашние его любят и будут любить всегда.
   Вошел, открыл дверь, зажег свет. В прихожечке у порога – старинный дубовый кованый железом сундук, накрытый домотканным покрывалом. Буфет старинный с посудой, чашками да блюдцами. И печь русская. Теснота. Но уютно и яблоками пахнет. 

    Нинка стоит, как в кипяток опущенная. А он:   
        - Вставайте все, просыпайтесь! Я привёл невесту свою с вами познакомить. - Нинке хоть сквозь землю провались. Мама, отец, сестра Эльвира, улыбаясь и жмурясь на свет, стали подтягиваться к месту действия. Отец:
    - Ну, наконец-то, - говорит, - а то всю голову нам заморочил: - невеста да невеста.  А показывать не показывает.  Хоть и ночь, а видно, что хорошая. Засмущал Нинку  напрочь.

    -  Давай мать чего перекусить, а то они голодные. Этот всё ночами где-то шастает. Не дождешься его.
    -  Так я её третий день с поезда встречаю. Вот сегодня приехала. А дома, где она живёт, нет никого. Надо же переспать человеку где-то. А завтра мы с ней идём заявления подавать.
     Не помнит Нинка, говорила что-нибудь, или молчала, как чурбан. Да и что тут скажешь? То ли такая новость сразила их наповал, то ли обо всём уже переговорено и все возражения сняты. Попробуй, поспорь с ним. Не старорежимные времена. Соберётся и уйдет за ней. Единственный любименький сыночек. Как без него?
   
       В доме спать негде. Отец с матерью, Эльвира с детьми.
      Он говорит:
   - Мы -  на чердаке. Там хорошо. Я там сплю.
      Мама достала из сундука старинную домотканую вышитую крестиком сорочку.  Произведение искусства. Наверное, она передавалась по наследству. Узоры из цветов – красное и чёрное, - вдоль проймы, по подолу и на рукавах. Рукав широкий, длинный, У запястья присобран и на маленьких перламутровых пуговичках. Нарядили её, как в ночь на Ивана Купала.
    Ночь была тёплая, а Нинка дрожала, как осиновый лист.
     На чердаке – сено, накрыто домотканым рядном и подушки. Пахнет мятой и чаем. В головах,  поближе к скату крыши, засыпаны яблоки. И кузнечики стрекочут, как сумасшедшие.  В малюсенькое окно видно небо и россыпь звезд. И падают, падают, оставляя на небе белые хвосты. Август. Только успевай загадывать желания.
                *****

        Сорочку жених этот постановил снять, чтоб не измялась. Пока снимали – целовал. Горячими мягкими губами притрагивался. Щёкотно и страшно.  Боялась и тянулась к нему всем телом.
        Эти руки, эти губы. Такие упрямые, такие ищущие и такие горячие. Целуют шею, плечи, груди, ласкают их. И от этих прикосновений горела, как в огне.  Никогда она так не пылала и не тянулась вся навстречу горячему телу. И дрожала горячечной дрожью.
    - Что ты, маленькая, не бойся, ты вся дрожишь. Дай я тебя обниму всю и согрею, шептал он ей на ушко и этим распалял ещё больше. Она чувствовала, как он её хочет.
    - Ну всё,  не боись, Я же люблю тебя.  Я же люблю тебя. Я  люблю тебя:  - повторял он как заклинание.  И он уже проникал в неё. Надо, надо, надо двигаться ему навстречу. Прижаться к нему, слиться в одно. И умереть. О, Боже мой, что это, что Это было? Она умирала. Её нет. Во всяком случае, здесь и сейчас. А вдруг она уже умерла?  Такое с ней впервые.
 
      Сплетались,  обнимали друг друга и горели молодой горячей страстью. Умирали и воскресали. Неизвестно, сколько прошло времени.                В оконце занимался рассвет. Падали звезды. А желания она так и не успела загадать.
    
      А что загадывать? В институт поступила. Этот окаянный рядом. Лежит на сене. Умирает от срасти и любви.  Завтра,  уже сегодня, заявления подадут. Что помнила Нинка из той ночи, - боялась, чтобы чердак на головы домашним не рухнул да сорочку не измять.
    Да еще не хотела с чердака слазить, боялась показаться всем на глаза. Думала, это же все знают, чем они там занимались. А Леонид смеялся:
     -  Ну что ты, глупенькая. А для чего люди женятся?  Чтобы любить друг друга.
               
                *****

              И жили так они долго и счастливо. В мире и  согласии. Она девочку родила. Всю похожую на него. Ручки, как у него, пальчики. Ножки такие же красивые. Глазки зеленые и волосы кудрявые – его.   И так счастливы они были.   Но. В каждой истории есть «но».
«Разные события случаются в нашей жизни. Одни мы воспеваем. Другие – оплакиваем. Ни от чего мы больше не зависим так, как от смерти и от любви» - сказала Нинкина любимая писательница Виктория Токарева. Она знает про нас всё. Про всех. И про неё тоже.
     Он трагически погиб. И Нина оплакивает его до сих пор.

                *****
                Но жизнь идёт. Доченька растет и надо учиться жить без него.  У тибетских монахов есть такой обычай. Они провожают умирающих на тот свет. Готовят их к той жизни. Говорят, что там их ждут самые родные и любимые ими при жизни люди. 
      И чтоб переход туда был лёгким, надо сделать следующее: Представить самого близкого человека из ушедших от нас и в самый последний момент нашего  присутствия в этом мире мысленно подать ему руку. Он уведёт тебя с собой. И такой переход будет быстрым и безболезненным.
     Кто ей поможет в такой ситуации. Кому она подаст руку? Кто её встретит и будет любить там так же, как и в этом мире? Он.

                *****

  Давайте не  будем о грустном.  Прошли годы. Они с девочкой жили по-разному. Скорее, хорошо, чем плохо.
     И встретили с ней другого мужчину. Теперь вся Нинкина  жизнь была только с ней, с доченькой. Она сказала: «Я хочу, чтоб ты был моим папой». Девочка ее взрослела и хотела папу.
   
       Познакомила их её подруга Любашка. По долгу службы Нинка была ей начальницей. Но как-то так случилось, что знали они друг о друге всё. На работе – вместе, на выходных вместе. Дети их дружили, девчонки. Только Таня Любашкина была года на три старше.  Ели вместе. Даже спали, бывало, вместе. Но называли друг друга только по отчеству. Мама Любашкина смеялась над ними:

    - Спите вместе, кавалеров охмуряете вместе, а без отчества – никак.     Любаша тоже была одинокой. С мужем не заладилось. Да и совсем разные они с Мишкой были. Она – торгашка, а он - ветеринар. Она – деятельная, а он – флегматичный до усёру, как говорила Любка. Хоть кучу ему на голову навали, будет лежать, не встанет,  с места не сдвинется.
      Всё ездил по поселку на возе с конягой по вызовам. И при этом подремывал. Коняга шла себе не торопясь, Мишка в дремоте. Бывало, к отелу коровы не поспевал. Животина и хозяева сами и справлялись, пока он прителипает.  И как только Бог парует людей, непонятно. Совсем же, бывает, не подходят.


      Любаня затеяла строиться. Разбабахала дом на два хода. Здоровенный. Строительство шло ни шатко, ни валко. Строились уже давно. Как поженились с ним, так и начали. Лет шесть уже. Она его заездила в доску, хозяина своего. Всё пинала  и пинала. А он всё сопротивлялся. Но с божьей помощью уже накрыли. Крыша на месте, значит, дом почти достроен. Оставалась внутренняя отделка.

       Но к этому моменту они до смерти надоели друг другу. Ну просто непереносимо. Дом большой, было куда уединиться. Он спал абы как на одной половине, а они, бывало, с ребятами – на другой. На полу под батареей. Батареи уже были навешены, но не грели. Котел нужен. А денег нет. Строительство стало в позу. Маман  Любашкина и так всю пенсию туда вкладывала. Да пахала на огороде, как рабыня Изаура.  Она так и говорила дочке с зятем:
   - Я у вас рабыня Изаура. В то время показывали по телеку мексиканские фильмы.

     Жили с огорода. Летом -  зелень, а на зиму заготовляли соленья - варенья. А складировать куда-то надо. Вот и планы,  - что ещё надо. А надо по Любашкиным расчетам,  сарайку для поросенка, погребец для запасов и колодец для воды. Во дворе. Чтоб и стирка здесь, и огородец – поливай, не хочу. Строить, так строить.
    Короче, Мишке так в печёнках застряло это строительство, которому не видно ни конца, ни края, и Любкины понукания, что он, представляете, перестал дома бывать. Спит же он где-то. А где – неизвестно.
    Любаня  раскинула агентурную сеть и быстренько выяснила  -  у одной вдовушки. Доброжелатели помогли.
 
                *****
      Всё. Мишка попал,  как кур в ощип.  «Туру, туру, турумбум, турумбум ца-ца-ца, не ждал, не ожидал он, не ждал  не ожидал он, не ждал, не ожидал он такого вот конца». У Любашки – не забалуешь. Она быстренько разузнала адресок и так обоих отходила, что муж еле ноги уволок, а подруга евойная ретировалась огородами в ближний лесочек. Фиг ее там найдешь. Затаилась, как партизан. Да Любашка и не искала.
     Она посоветовалась со знакомым юристом на работе и быстренько затеяла бракоразводный процесс.  «А на фига такой брак, мать бы его так, если муж, объелся груш и спит черт те с кем?» А строительство стоит. Главное же в жизни – строительство.

                *****

      Бракоразводный процесс благополучно выигран. Она на нем отыигралась, что называется.  За все его оскорбления, за измену, за лень-матушку. За то, что не построен колодец,   хливець, (сарайка то-есть), погребец. И мало ли за что. Ушел в одних портках, и то еще много.
        Могла и без штанов оставить. Юрист оказался больно грамотный. Ох и пили они потом, запивали это дело. Никак не могли остановиться. У Любаши самогон – быка с ног валит.  Сапоги кирзачи горят, если на них нечаянно  – зов природы – святое дело,  струя за углом попадёт. А юриста – сам Бог велел хорошо отблагодарить. Такой домище помог отбить.

      Мать Любашина не мола смотреть на этот финал. Откровенно высказала  дочери  свое пренебрежение. Сказала, что зять, хоть и чужой человек, и ленился когда-никогда, но так ободрать человека – грех. И уехала к сыну в Прибалтику. И там осталась.
      Любаня осиротела. Некому смотреть за домом и огородом. Мы время от времени, когда все уж страшно зарастало, брали орудия труда и выходили на поля. Правда, справлялись со всем легко и весело.
    На том и стоим. Труд – в радость. Даже наши девчёнки трудились с энтузиазмом, так как в конце их ожидал стимул – мороженое. И они неслись за ним скачками.
                *****

      Ну и вот. Две молодые, умницы, красавицы. Это Нинка с Любаней. Остались без мужиков, без опоры, надежды и материальной поддержки. Любане сколько еще строить надо. Да и у Нинки в малосемейке не повернуться. Хоть бы верандочку какую-никакую на балкончике пристроить. Запасы на зиму прятать. А зачем нам, умным, головы? Чтобы думать и соображать.

     А зачем мы в строительном тресте работаем? Чтобы строить. Да и должности вроде не слабые.  Надо только связаться с нужными и понимающими в строительстве людьми. ужные и понимающие оказались рядом. Зам. Управляющего трестом, начальник УПТК (расшифровываю – Управление производственно-технической комплектацией). Словечко-то какое хорошее – комплектация. Что и требовалось доказать.

     Сначала скомплектовали, застеклили, привезли и установили Нинке веранду, так как это гораздо проще. Задача ясна. Замеряли. Сделали на складах УПТК, привезли, установили.
     Аюп постарался. Начальник складов и цехов. Он с радостью откликнулся на просьбу, так как Нинка давно будоражила его воображение. Подступиться не знал как. А все возможности и склады в его руках. Там делалось все для всего треста. Трест вел строительство в пяти районах области. Строили всё: школы, клубы, комплексы КРС, элеваторы, да мало ли еще что.  Такие объёмы!

       И тут сама гора идет к Магомету. Это же само то. Магомет он был знатный. То ли узбек, то ли азербайджанец. Чеченец, одним словом. И ездил один из всего треста на красной новенькой девятке. Жена, правда, была, Хадишат. Но жена – не стена. Никого никогда стены не останавливали. Вон какие крепости брали.

     Веранда получилась что надо. Все участники строительства собрались на веранде – обмывать, чтоб стояла и не гнулась от ветра. Практически – еще одна просторная комната. Все сделано настоящими мастерами и на совесть.
     Любашкин самогон всех ублажил. Даже пикантней чеченского коньяка оказался. На травках настоянный.  Любашка секреты свои не раскрывает. «Зелье приворотное». Магомет согласился. Точно зелье и точно приворотное. Привернуло – деваться некуда.

                *****

    Постановили: В ближайший выходной осваиваем следующий объект. Любаша переживала: - хватит ли самогона. Всего хватило. Всё так  же и все те же. Опытные, знающие и имеющие все средства для осуществления замыслов.
     Уже в понедельник  упетековский экскаватор копал на Любашкином дворе  колодец.  В аккурат где надо. И кольца бетонные уже тут как тут. Технологическая  цепочка расписана до подробностей. Документы на руках. Процесс знаком. Этих колодцев и всего прочего столько по всей области понастроено. Опыт – великое дело. 
        Все пошло как по маслу. Хозяйка ходила и пела: - «куни, мэри, опцаца, я такая молодца!»  Не знаю, кто ее научил, может, Магомет. Но она все время пела на радостях, что ее строительство подвигается к финальному концу.
     Так они и жили.

                *****

        Приближался  праздник    -   День  Строителя.  Нинка с Любашкой полюбили его, ну до глубины души. Так как и сами теперь считали себя строителями. А что? – мы строить умеем.
      Уже завозили продукты на склады и готовили сценарии праздника. Управляющий трестом, а она была начальником отдела продовольственного снабжения треста,  распорядился Нинке – все должно быть на уровне.
      Надо – значит будет. У треста - своя база отдыха в хорошем месте на природе. Не первый раз. Учить не надо.
 
      Любашка понеслась в ресторан за икрой. На стол для начальства.  И застряла. Дел невпроворот, а она прохлаждается. Весь коллектив нацелен и организован, а ее нет. Вот где ее искать?
    Часа через два появилась с икрой, вся в мыле. На трамвай не села, пешком показалось ей, быстрее принесётся.
    - Н убивай меня, ну ругай, только выслушай! Со мною такое случилось! Я влюбилась.
    -  В кого можно влюбиться за два часа?  Ты же, говорила, что  мечтаешь  о военном, красивом,  здоровенном.
   -  Ну вот, в него.
   -  А где взяла? Правда, в нашем городе полк и дивизия, но как-то мы ходим с ними разными дорогами, что ли. Или их из-за забора не выпускают, наверное. Дивизия танковая, знай, танки натирают.

   -  Иду я с икрой от ресторана, дорогу к трамваю перехожу. Машины туда-сюда через дорогу, как чумные. – Рассказывает подруга. - Спешу. Ты же  сказала – одна нога там, другая тут. Дел невпроворот.  На той стороне - кокарда. Военный, красивый, здоровенный. Кокарда сияет, звёзды сияют.  Я заулыбалась, его увидела. Это же мечта всей моей жизни! А он с той стороны улицы – мне тоже улыбается.  И стою, как вкопанная. Машины разъехались, а я стою. Он перешел, улыбается и ко мне:
    -  Девушка, вы кого ждете?  - Я:
    -  Вас. А он:
    -  И давно?  - И при этом все время улыбается. А улыбка такая хорошая. Я  посмотрела, как током меня прошибло от взгляда его,  и говорю:
    -  А всю жизнь.
    - Тогда пойдёмте пообедаем. И приглашает в ресторан. Как ты думаешь, я смогла отказаться?
    - Думаю, нет.
    -  Ой, я такая счастливая, что ты меня за этой икрой отправила!
    -  Пообедали, и что дальше? – спрашивает Нинка. Любопытно же.
    - Вечером договорились встретиться. Быстрее бы вечер, мама моя дорогая!
- Смотри, не потеряйся. Завтра весь трест выезжает от универмага. Мы с тобой ответственные за продзапасы.

                *****

             Утро следующего дня – сама благодать! Лето, красота. Погода не подкачала. Народ собирается. Людей море. Всю округу запрудили. Автобусы подошли. Все рассаживаются. Шум, гам. Все радуются предстоящему празднику. Нинкины машины с запасами – вот они, выстроились. Через полчаса – выезд.
 
     Любашки не видать. Нинка пританцовывает. С этой непредсказуемой всё может случиться. Спонтанная, как аборт, понос, или роды в новогоднюю  ночь.  Вот где она теперь? 
    Несётся через дорогу и не одна, а с военным. И правда, -  красивый, здоровенный. Подошли. Он улыбается. Улыбка – как солнце, заливает все кругом. На него глядя, тоже хочется улыбаться. Светлый такой человек.

  -   Познакомьтесь. Это Николай Александрович. А это начальница моя. Правда, красивая? И человек хороший. Не убила меня вчера.
   Он руку пожал. Рука его мягкая, сухая и теплая. И смешинка в глазах.
  -  Я побежал. Всё как договорились.
  -  О чем это вы договорились и что ты ему про меня наговорила? Убью! Что он так на меня смотрит и улыбается?
  - Он всегда улыбается. Человек такой. Какой он классный! Мы до утра не спали. Он в дивизии. Перевели только недавно к новому месту службы. Дня три как. Еще не успел устроиться. Квартиру хочет снять.
 
  - Ну и пусти его на постой! У тебя же не дом, а бивуак какой-то. Всё разворочено, как после бомбёжки – всё строится. Тебе танкисты в самый раз.
  -  И пущу, если пойдет. Дом большой, места хватит. А я и о тебе побеспокоилась.
     Сказала, что ты моя лучшая подруга. Не замужем. И что тебе нужен хороший парень. Неженатый и перспективный. Я молодца?
    -   Ага.  Молодца. Куни мери опцаца, как ты поешь.
    - Он специально пришел со мной, чтоб на тебя посмотреть. Сказал, подберёт кого. Офицеров море, вся дивизия на выбор. А он командир. Всех знает. Выбрать есть из чего. И они приедут в Таранский к нам на праздник. Я его пригласила и  рассказала что и как. Ехать электричкой  и где встать и куда идти. Далеко. Правда, как бы не заплутали.  А то ещё и перехватить могут. Такие красавцы!
     - Всё, отъезжаем! Вперед и с песней!

                *****

      Машины с продзапасом приехали первые. А автобусы -  за ними. Врубили музыку, микрофон. Всем стало весело. Профсоюз в центре базы на деревьях афиши развесил с программой праздника на все выходные. Мы отвечаем за выпить-закусить, профсоюз – за культурную программу.

      Все расселились. База отдыха огромная и в красивом месте. Природа – рай! И лес, и луг, и речка, и озера – вот они. Рукой подать. Днем - кто во что горазд. Конкурсы и игры разные для детей и взрослых. Спортивные состязания, рыбалка, шашлыки и так далее.
      А вечером -  «Алло, мы ищем таланты», - концерт и конкурс для тех, кто еще живой  вечером окажется.  Для самых стойких – танцы при луне. Это наш зав. ДК постарался. Влад. Недаром деньги получает. Такой талантливый. И придумывает, и поёт, и на всех музыкальных инструментах играет.

     Никаких торжественных. Всё было вчера в ДК. Здесь - отдых. Буфеты- семь буфетов с выпивоном и закусью. Всю ночь весь общепит трудился. Горы всего, чего только ни наготовили.
       Короче – всё  классно. Народ кинулся к буфетам  -  запасы на вечер организовать. Строители коммунизма веселиться умеют. Музыка шпилен, вир танцен, как говорил зам управляющего трестом, Крепак.

        Фамилия у него такая. А насчет «шпилен унд танцен» -  это он из вояжа по Германии и Чехословакии привёз, когда они, группа строителей области, по путёвке ездили. В Берлине, в гостинице «Унтер ден Линден» - «под липами» по-нашему, он так шпилен унд танцен, (танцевал) камаринскую или что-то подобное, что весь европейский бомонд из бара, а контингент там – в основном – послы и дипломаты, прихлопывали и снимали на камеры. Гутен-гутен, зер гут! Короче – веселье предусматривалось неслабое.

                *****

       Когда все наелись-напились, подкрепились, образовались кружки по интересам. Кто на ближнее озеро – купаться. Кто – спортивно соревноваться, кто  - загорать на дальнюю речку через луга.

      Нинка с Любаней получили приглашение от УПТК на шашлык и шурпу. Совхозы, для которых строил трест, на праздник раскошеливались и дарили упетековцам баранов, откормленных для такого случая. А так как заказчиков было достаточно, баранов набиралась целая отара. Всему тресту на весь праздник.
      Говорят, для которых не съедали в День строителя, делали загончик на УПТК, кормили там сенцом.  Под рукой всегда был стратегический запас шашлыков.
 
      Нинка с радостью подалась к ближайшим кусточкам на берегу на шашлыки. Там уже так вкусно дымком пахло. Как её ни уговаривала Любаня остаться и отвечать за общепит, ничего не получилось. А Любашкин военный должен появиться на минутах. Время уже хорошо приближалось к обеду, а значит и к обедешней  электричке.
      -  Кто у нас начальник? Имею я право на отдых,  или нет? А вот тебя и назначим ответственной, -  сказала Нинка. – Тем более, что тебе как хочешь, надо остаться.
      -   Я знаю, тебя Аюп там ждет. И поэтому ты туда несешься.
      -   А хотя бы и так. Я  - купаться и загорать. И на шашлыки тоже. А Аюп мне давно нравится. И наша Алла там будет, жена Крепака, и наша кадровичка. Мы сейчас туда с ней идем.

        Напялила на себя сарафан на лямочках, сама сшила. Длинный и из разных тканей. Красивое сочетание. В кино «Будьте моим мужем» такой видела на Прокловой, где она с Андреем Мироновым. Классный получился. И надо же его прогулять, покрасоваться. Зря, что ли шила, старалась?

     И пошли они  с Аллой по лугам, заросшим травкой да ромашками на ясно обозначившийся дымок. Мужики УПТК и вся компания там кашеварили.  Нинка уже предвкушала и шашлыки, и эффект своего появления в новом киношном сарафане перед Аюпом. И его глаза.  Загадочные и зовущие.
 
     Был он похож, казалось Нинке, на Маугли. Дикая какая-то первобытная мужская красота. Красота и пластика движений. Будто идет он охотиться на дикого зверя. Подкрадывается. Красив он был бы в набедренной повязке с луком и стрелами. Нинка представила этого Маугли в набедренной повязке. Хищник. Охотничек. То ли пойти навстречу, то ли затаиться в джунглях?

       Флюид в нем был притягательный. Мусульманский флюид. Восточный человек. Все они такие, что ли? Загадочные какие-то. Глаза черные бархатные. Смотрит на тебя, как зовёт за собой. Втягивает и обещает. Хоть упрись руками, как в стенку, всё-равно затянет. Нинка боялась его, а может, себя. Старалась держаться подальше от этих глаз.
 
    - А почему Любашка не пошла? – спросила Алла. Пока спокойненько всё. И отдохнуть можно. Девчонки, буфетчицы, на месте. Запасов навалом. Всем хватит. Не за что переживать.
    -   Да ждет она кадра одного. Должен с электрички прийти. Вчера только познакомилась с ним.
    -   Ну и пусть ждет.

                *****

     Бредут потихоньку по разнотравью. Луговые цветы – ромашки да медуница так пахнут. Хочется упасть в них и лежать. Август. Теплынь. Красота. Жаворонки в небе, бабочки порхают. Ведь чем лето запоминается? Запахом скошенных трав, песней жаворонков и бабочки со стрекозками над разнотравьем и водоёмами. Крылышками шуршат.  Придет зима. На улице снег и метель. А глаза закроешь –  вот оно, лето. И так хорошо. И уже мечтаешь о лете.
      Где-то на середине пути к шашлыкам и к Аюпу – за ними крики и мельтешня.  Любашка в своем красном халате нарисовалась.

 Несётся за ними по разнотравью. Скачет, как дикий мустанг по прериям, руками размахивает. Явно что-то случилось. Останавливаются, ждут ее. Вся запаленная от бега и криков, без дыхалки, вот она, нарисовалась, не сотрешь.
     -  Приехали, приехали!
     -  Кто?
     -  Коля с товарищем.
     -  Ну и что? И чего ты прискакала? К тебе приехали, ты и иди. А мы при чём? Нас там уже ждут, - сказала  Нинка.
     -  Так он же не один. Там перс такой для тебя, молодой да неженатый. Классный такой. Я же тебе говорила, что о тебе побеспокоилась.
    -  Ну ты даешь, подруга. А может он мне не понравится, а может, я ему.  А я такой момент пропускаю из-за твоего, не знамо кого да перса его. Нет. Мы идём на шашлык, - категорически отказалась Нинка.

       Аюп притягивал, привлекал, звал за собой, обещал.  Он молчал, они даже не поговорили наедине. Случая не представилось. Но она знала, и он знал, что что-то будет непременно. И это что-то обещало такую новизну и таинственность, что устоять перед этим было ну просто невозможно. Какие там шашлыки?

   - Если ты не пойдёшь, навек обижусь. Разговаривать не буду. С работы уволюсь. Ну скажи ей, Алла! – чуть не плачет Любашка.
   -  А я что, пусть  идет к кому хочет. Что ты к ней пристала?
   -  И Коля с ним уедет. А я его люблю,  - чуть не плачет Люба. 
   -  Это с которым ты вчера? – спросила Алла. - Ты его один день знаешь. Ты его в темноте и разглядеть - то не успела.
   -  Успела. Я с ним в ресторане обедала и ночью мы вместе были. Он всё время улыбается. Если ты не пойдешь к ним, я умру! – Упала в траву наша умирающая.
   -  Ну вот что с ней сделаешь? Алл, пошла я,  - в крайнем расстройстве сказала Нинка - Скажи там, что скоро приду.

                *****

         -  Нинка, он такой клевый, симпатичный, хорошо одетый. Сама увидишь, -  говорила Любашка по дороге назад.  - Я так переживала, чтобы их по пути не перехватили, а ты цирк устроила.
       Я тебя умоляю, ну будь благоразумна! Зачем тебе этот мусульманин? Он же чокнутый.   Он со всеми на своем УПТК переспал. Бабы за него дерутся. Ты под раздачу попасть хочешь? Чтоб весь трест про тебя говорил? А ты у нас личность известная, при должности. Да и жена у него, - вспомнила Любаша как последний аргумент. Он на тебе не женится.
 
       - А у твоего Александровича думаешь, жены нет? Да навалом, в каждом гарнизоне по жене. И детей – рота целая. Он же командир, вон сколько звёзд и все не маленькие. Он и дома всех строит. И тебя построит. И вот что ты на меня так смотришь?  Замуж за Аюпа я не собираюсь. Просто, хочу я его. Понимаешь, хочу и всё! И отстань ты со своими - женится, не женится.
       - А этот женится. Он свободный, молодой, после университета, офицер. И женат никогда не был. И детей у него никаких нет, алиментов. Коля ему тебя разрисовал. Он для тебя -  идеальный вариант.

      -  Да иди ты со своими вариантами, - Нинка была так зла, только что не кусалась. Ну надо же такой кайф испортить! Отдых, купание, шашлыки. А дальше как получится.  И все планы рухнули в одночасье. Любашка продолжала:
      - Они пришли с дипломатиком,  а в нем – коньяк, шампусик и шоколад, – вычитывает Любка.  Нинка шла и думала:
       - Вот зачем он мне сдался, перс этот с его дипломатом?
        Так бы время провела с Аюпом, он действительно клёвый.   Вина бы попили, шашлыков поели.  Полежали бы на солнышке у речки, он бы на ушко что-нибудь пошептал. И глазами бархатными посмотрел. Да и в набедренной повязке я бы его увидела.  Шашлыков хочется. И вина виноградного настоящего. Ему его чеченцы привозили. Погостить приезжали. А больше всего – хотелось поговорить с этим мусульманином.

                *****

      На территории  базы отдыха Нинка  увидела этих красавцев.  Они сидели за столиком у их с Любаней домика.  На столе - гора снеди и выпивки. Люба постаралась. «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок».
     Хоть если подумать хорошенько – разве мужики приходят в гости, чтобы ужраться? Борщ им нужен?

      Николая Нинка уже видела. А этот показался очень симпатичным даже.  Среднего роста, чёрненький, с усиками. Для солидности, наверное, потому что по виду был очень молодой. В светлых приличных брюках, тенниска, - рубашка с коротким рукавом. То ли отглажена так, то ли с магазина только что.  И  так к нему все это идет! И в сабо. Здорово. Нинке понравился. Их мужики в сабо никто не ходит. Все больше в кирзачах. А этот – денди лондонский.

     Познакомились. Взгляд у него показался ей скептическим, с полуулыбочкой  из-под ресниц. Какой-то  иронической даже.  Взгляд  Нинке сразу не понравился. Что-то он под ресницами прятал. Ну, думает, поживем – увидим. Потом, когда они стали уже серьёзно встречаться, Нинка этот взгляд ему припомнила.
   - Ты чего так загадочно пялился? Какой я тебе показалась тогда в первый раз? - Он подумал, опять заулыбался и выразил свое первое впечатление одним словом – «монумент. Но какой живой и красивый!»
        - Конечно, монумент, я же была в длинном сарафане, высокая и стройная, - подумала Нинка. Хотела произвести впечатление, и произвела. Не на того, на кого хотела.  Но «монументом» её ещё никто не называл.

      Перекусили, по рюмашке,  и общение пошло как-то само собой. Праздник, лёгкость бытия, расслабуха. Впереди много разных развлечений. До вечера времени было достаточно.  Они присоединились к артистам из ДК. Во главе с их завом, Владом все шли  купаться на ближнее озеро. С ними не заскучаешь.
     Артисты – они и есть артисты. Они везде поют. Они так живут. С ними весело и интересно. Расположились под соснами  у лесного озера. Любашка, предусмотрительная наша, прихватила пледик. А кто-то на травке под соснами в тенёчке.

      Владик пел под гитару. Про коней, которые плыли по океану. Они такие грациозные, красивые. У них испуганные глаза. Попали в стихию, штормом перевернуло баржу, на которой их перевозили по океану.
       Они умные и понимают, что им не спастись. О том, что кони не могут плыть долго, они устали, кругом шторм, волны высоченные и они стали тонуть. И с таким чувством он пел, что все представилось, как живое. Океан, бушующие волны и нет берега. И безнадёга. Очень натурально.

       Всем понравилось. Потом пели разные, весёлые песни. «Нам песня строить и жить помогает» и много других. Импровизированный концерт на берегу лесного озера. А это бывает лучше, чем со сцены. Просто так, от души. Для себя. Сговорились про коней. Что вот создал Бог такую неимоверную красоту.
      Табун бегущих диких коней. Стелятся по степи, Несутся за вожаком.  Мышцы играют, грива и хвост взметнулись в беге. Вихрь! Пыль и топот копыт. И ощущение полёта. Такая дикая первобытная красота!

       Нинка видела как-то фильм про Чингисхана. Там войско, орда неслась по степи за неприятелем. С кривыми турецкими саблями и ятаганами, как молнии. Вот-вот настигнут. Будет сеча и резня. А Нинка думала: - какая божественная красота в этом беге. Смерч и порыв. Молния. Стихия!

                *****

     Потом был вечер. И всё по программе. Концерт лучших артистов, дискотека. Танцы при луне. Веселились все неслабо. И их гости отрывались  вовсю. Веселые эти военные.  Любашка  повисла на Николае намертво. Даже когда музыка прекращалась, они так и стояли на площадке вдвоем, как памятник, олицетворение страсти.
    Нинка со своим персом нашли развлечение покруче. За домиками в лесочке на двух высоченных соснах была закреплена перекладина. И на ней - веревочные качели. Вот это было развлечение!

                *****
     Нинка вспомнила, как они в детстве катались на колодезном журавле.  На двух столбах и перекладине закреплена лесина с толстым комлем на конце. К ней - такая длинная ключка с ведром, которую опускают в колодец. А для противовеса  к толстому комлю прикрепляют шестерню от трактора.
      И всё это сооружение называется журавлём, потому что так на него похоже. И вот они, пацанята, лет десяти - двенадцати геройствовали вечером, когда взрослые расходились по домам.

      Кататься на колодезном  журавле было страшно и весело. Как прыгать в море под большие волны. Вынырнешь - не вынырнешь. А может, швырнёт тебя на берег так, что пузом по камням протабанишь. Мало не покажется.
 
     И вот,  желающий  взбирался на противовес.  Держался а за шестерню, а двое опускали в колодец ведро с водой. И ты поднимаешься всё выше и выше. Дух захватывает. Страшно и весело. Вот ты уже над палисадниками с цветами, над огородами с картошками. Над кустами смородины, над цветущими вишнями.
      - Еще! И поднимали всё выше и выше. Вот улица, как на ладони, копны сена, привезённого с лугов и пахнущего чаем и мятой.  И страшно уже, вдруг не удержишься.

    Особенно геройствовали мальчишки. Надо же показать перед девчонками свою храбрость. Хотя они, уличные, и так знали, какие они хорошие.
     Летом речку Нинка переплывала в первый раз в их дружной компании, чтоб не страшно было, и чтоб, если что  -  вот они. Спасатели. А речка широкая и течение сильное. Относило здорово. Потом лежали на песочке всей компанией, отдыхали от усталости и познанных эмоций. И опять – страшно и весело. Если бы их родители знали, как они геройствуют, закрыли бы в чулане да посадили бы на хлеб и воду.
      А как хорошо было лежать со всеми на горячем песке!

                *****

    -  Ну, давай, раскачивай! – сказала Нинка своему кавалеру.
    -  Не страшно?
    - Нет, - что-то поднималось в ней. Такое большое и светлое. Хотелось взлететь под облака и выше, - раскачивай сильно, насколько сможешь. – И она уже взлетала почти под кроны сосен. К самым звездам.
    - Я потом ему расскажу про колодезного журавля, если придётся, - подумала Нинка. Много в детстве хорошего было: - коров пасли с отцом, сено косили в лугах. Рыбу на озёрах ловили, грибы собирали. Речка вот. Все вспомнилось.

      А качели всё выше и выше. И дух захватывает. Страшно и весело, как в детстве. Вот оно, тёмное небо, утыркано звёздами. И уже  закричать хочется. И закричала, когда падала вниз. Ешё и ещё раз.
     Там, на площадке для танцев музыка шпилит, народ пляшет. Любка с Колей прибежали, услышали. Любка:
    -  Что вы делаете? Вы сума сошли, вы же разобьётесь!
    -  Она сама попросила.
    - Остановитесь немедленно! - А как остановишь? Будешь хватать за верёвки, ссыпаться можно. Руки-ноги поломаешь. Вот будет праздник.

      «От печали до радости», как поёт в песне Юрий Антонов. Сначала страшно было, а потом хохотать стала, как сумасшедшая. То ли от счастья, то ли от воспоминаний детства. И не страшно совсем.   «На миру и смерть красна». Так же говорится о геройстве? Вот  Нинка и геройствовала. Детство вспомнила. И что-то будоражило ее душу. Страшно и весело было. Как нырнуть под волну на море. Выплывешь, не выплывешь и накроет тебя с головой.
 
      А под луной, где танцы, пел популярный тогда неимоверно Юрий Антонов: «Птица счастья завтрашнего дня, прилетела, крыльями звеня, выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня». И эта песня была о нас. – Выбери меня, хотя неизвестно, кто и кого выберет. А может, всё пройдёт мимо, как косой дождь.

                *****

     У Нинки фотография есть с того дня. Перед  приездом  этих их гостей. Все сидят на скамейке у стола – Влад с гитарой, как всегда, что-то поёт. Его жена, Алка, буфетчицей работает.  Дата Туташхия – водитель  Вовка, как две капли воды похож на этого чеченца, за что так и прозвали. Галина, экономист треста. Любашка, Нинка.
     Все такие радостные, молодые, вечно ждущие от жизни только  хорошего. Нинка эту фотку своим детям когда показывает, говорит младшенькой:
    -  Это исторический момент.  Сейчас твой  папанька с дядей Колей из-за поворота покажутся с дипломатиком. Правда, папанька  ещё не знает, что судьба уже привела его куда надо.
               
        И начались их две любви. Как они только не развлекались. Выезжали по выходным на речку на Колиной Волге с детьми. Газ-24. Мощная такая.  Даже по ступенькам вверх тянет, а уж вниз – с радостью.   Ресторан, само собой. Эти красавцы их гуляли, и они танцевали до закрытия.

      Помогали Нинкиным родителям сено косить. Мужики их в такой момент были красивые – залюбуешься. Вся деревня на покосе. Пайки колхозникам уделяли, сено для коровы. Но скосить и убрать надо было хозяину. И весь народ на лугах. Для деревенских это праздник.
      Бабоньки наряжались во всё лучшее. Повязывали головы белыми косынками от жары. Да и красиво так. Весь луг расцветал белыми косынками, как ромашками. И поработать время есть, и на людей посмотреть, и себя показать. Отца Нинкиного соседи подкалывали:
     - У тебя целых два косаря, и Волга в придачу. Вон помощников сколько. И где ты их берёшь? А папан смеется:
     -  Места знать надо. - Вручит этим красавцам по косе,   звонкой и певучей. Сама косит. Покажет, как надо, и пошли они вымахивать. Раздетые  до пояса,  здоровые, красивые. Нинка им головы повяжет, косынками, чтоб не напекло. И такие они красивые в белых косынках.

      Мышцы играют, пот блестит. И травка так ровненько и красиво покосами ложится. И пахнет неимоверно. Нравится им этот труд крестьянский. Не всё же танки натирать.
     А после покоса – за рыбкой с бреднем по озерам.  В реке купаться да уху на берегу варить. Красота!
    Любили они у Нинкиных  родителей в деревне бывать. А больше ничьих рядом и нет. Любашкина  маман в Прибалтику подалась, сбежала от забот к сыну Ваньке. Моряк он у них, в моря ходит в загранку. У Николая семья его к новому месту службы еще не переехала.

                *****

      Так запомнился один момент. Отвезли детей на выходные к родакам, искупалсь.  А мужикам надо было на службу. Пока то да сё, вырулили под вечер. Ехать до города километров двадцать. Решили остановиться, водочки попить. Не всё же пахать. У них  с собой было.
     Остановились в лугах под ивами. Темнеет уже. - Да мы успеем.  Расположились в травке. Снедь разложили. Картина Мане «Пикник на траве». Устали после рыбалок-покосов. А то ещё отец  мог и дрова пилить организовать. Надо же топиться зимой.

   -  Хорошо сидим, - думает Нинка. На закате солнце село и весь край неба розовый. Постепенно меркнет. Туман поплыл, как река по низинкам. Соловей в кустах щелкает. И свежесть от травы и лугов. Молчат.  Даже словом не хочется нарушить этот божий мир.
     - А давайте в машине посидим. На красоту эту полюбуемся. Когда ещё такое увидим? И посидели. Уснули все незаметно. Просыпается Нинка – понять не может: - где она. В машине все. А машина где? Вокруг темно, ничего не видно, и морды лошадиные в стекла тыркаются.  Склабятся. Да что же это такое, может, сон снится? Растормошила всех. Вставайте, сони. Посмотрите, морды лошадиные кругом. Они нас покусать хотят.

     Вот так посидели! Двери машины распахнули, из тумана вынырнули кони. Светает. Луна на небе и даже рисунок на ней так ясно видится.  звезды меркнут и гаснут. Роса на траве ноги холодит. Утро. Так это Нинке запомнилось, на всю жизнь запомнились эти кони в тумане.               
    Коли уже давно нет с ними, да и Нинкиного красавца тоже.  Ушли в мир иной. Они, наверное, и там дружат. По ступенькам на Волге ездят да с новыми подругами  знакомятся. Они умеют. Они и там не пропадут. Друзья же.
 
                *****
               
    Встречались, влюблялись. А что, Нинка человек свободный. У её красавца лондонского этого, срок службы к концу подошёл незаметно. Зимой.  Маман его пишет письма:
      -  Приезжай, сыночек, я тебе уже невесту нашла. Со мной в школе работает, учительница. А про себя мать  думает: - заарканит еще какая там москалька.  Сам он из Западной Украины. Закончил Львовский  политен с военной кафедрой. Теперь вот лейтенант. Жениться пора. Да и девочка там  хорошая, домашняя. И маму, и папу ее они знают. Как только явится этот сыночек, свадьбу человек на триста закатаем.
       Семья заможная, как там говорят. Отец семейства – председатель сельсовета, мать – заслуженный учитель. Живут неплохо. Сын - старший в семье. Уже и внуков хочется. Чего же и не закатать?

                *****

       Проводы на дембель  его устроили в центральном ресторане. Своя компания. Четверо их. Во что одеться? Чтоб и не замерзнуть и красивыми быть. Любке для продажи её знакомая дала две паутиночки из мохера в одну нитку. Вот в них и оделись.
       Любаша – в красную кофточку на пуговках, Ей красное к лицу. а Нинке достался голубой свитерочек с воротом-хомутиком. И такая она красивая была в нём. Ей голубое хорошо. Волосы светло-русые, в прическу уложены.  Всё путём. А, раз оденешь, - сказала Любаша, - никто и не заметит.

    Выбрались. Встречаются у ресторана. После ресторана – сразу на вокзал. Билеты уже в кармане. Любашка с расспросами по дороге пристаёт:
  -  Ну и что, он жениться не предлагал? Столько встречаетесь. Спите вместе. У родителей твоих все лето воловодились.
 
  -  Нет. Сказал, что дома ждут и невесту нашли. Вчера пришел с подарком. Набор хрустальных бокалов в красивой коробке. Чешский хрусталь, «Баккара».  Он знаешь, какой дорогой. Да и коробка красивая такая, красная.
  -  Да кинь ты ему в морду  эту коробку. Вот я бы так и сделала!
  -  Не кипятись. То ты, а то - я. Остынь.  - А сама улыбается потихоньку.
  -  Вот сволочь. Сейчас скажу ему всё, что о нём думаю. – продолжает Любашка.
  –  И чего ты молчишь. Так и разъедетесь? - Нинка опять улыбается.

  -  У меня секрет есть. Если рот закроешь, и будешь молчать, скажу.
  -  Говори.
  -  Я ребёнка жду. - Тут подруга как взбесилась. Обнимает Нинку, тискает.
  -  Давай скажем.
  -  Ты обещала молчать.
  -  И что, так и будешь со своим секретом в пузе ходить?
  -  Ну и буду. Я так рассудила: моей девочке нужна сестричка. Вот умру я, с кем она останется? А так – родной человечек. А он пусть себе едет.
  -  Я бы тоже от Коли родила, если бы получилось, - сказала Любаша мечтательно. - А давай вместе.
  -  Давай. На том и порешили. Рожаем.

                *****

       Прощание  получилось классным. Эти красавцы набрались в дым. Нинка почти не пила, так, пригубила. Танцевали до упаду. Песня тогда такая модная была:

               «Снег кружится, летает и тает, и позёмкою клубя,
                Заметает зима, заметает, всё, что было до тебя»…

      Это про нас, - подумала Нинка. - Зима. Он уезжает. Все заметёт. Разметёт нас по разным концам света и дочери или сыну придется сказать, что папан  был лётчиком - испытателем и безвременно погиб. Так и скажем.
    Песня ну такая  была классная под настроение, и пел её под оркестр Эдик, нашей Ленки, секретарши, муж. Мы просили его петь ещё и ещё. А наши офицеры башляли.
               
      Скоро поезд. Запихались в такси и – на вокзал. Любаша по дороге Нинке шепчет: может, скажем?
   -  Ты думаешь, он врубится? Да они же готовые. Не будем. - На том и порешили.  Коля в такси что-то пел себе поднос. А этот, будущий летчик-испытатель, спал мёртвым сном.

   -  Включи громкость, - попросила Люба. - Из такси отъезжающего вынесли. Поскольку самостоятельно стоять он не мог, сгрузили на перроне на скамейку. Благо было не очень холодно. А дружок его, наконец-то запел вполне понятно:
    -  Я на тебе никогда не женюсь, лучше уж съем по дороге свой паспорт.

    Видно, у него, как и у Любаши, возник к другу законный вопрос:
    - А что дальше? - И тот ему популярно объяснил. Вот отсюда и песня. И  Любаша, чтоб сдержать слово, но и своё не упустить, запела на перроне у скамейки в ухо будущему отцу семейства:
      - Я тебя давно опоила колдовскою травой, никуда не денешься, влюбишься и женишься, всё равно ты будешь мой! - Этот, на скамейке, не пошевелился, а исполнитель народных песен Лени Агутина или кого там, вполне трезвым голосом спросил:
      - И что это значит?
      - А то и значит, - сказала Любашка. - Вы поёте и мы поём. И неизвестно, чья возьмёт.
       Поезд на подходе. Отъезжающего еле растолкали. Стали искать по карманам  билет. Но его не оказалось. Видно, забашлял вместе с тугриками Эдику за песни в ресторане. Поезд стоит пять минут. Проводник в поезд не пускает.

   - Билета нет, и мы бесчувственных не грузим. Сдайте его в вытрезвитель.
      Денег на новый билет тоже нет. Пропили. Все втроём выскребли всё, что было. Коля  прилетел с билетом в последний момент. Еле уговорили проводницу, загрузили тело пассажира на место и попросили  наблюдать. Ехать далеко. Отоспится.
    Денег на такси нет. Поплелись на дежурный трамвай.

                *****

          Через неделю служивый возвратился из побывки. На свадьбу к другу приехал. Лёша, друг его, женился. Это точно. А, скорее всего, от невесты сбежал. Сердце к своей дивизии потянуло.
       Свадьба дружка его получилась, что надо. Весёлая, шумная. Весь ресторан гудел до утра. Нинкин товарищ – свидетелем. Свадьба пела и плясала, как говорится в песне. Со стороны невесты – девчонки, половина банка. Танька в банке работала.  А со стороны Алексея – половина дивизии лейтенантиков. «Младший лейтенант, мальчик молодой, так  хочу  потанцевать с тобой», пела Аллегрова.
     Нинкин предупредил ее любезно:

     - Я свидетель, у меня обязанности, родители невесты старшим назначили. Так что не обижайся, если мало внимания тебе уделять буду. - Нинка за то еще в обиде была, как он «уехал не простившись, знать любовь не дорога». Думает:
     -  Ладно. У нас всё впереди.

      Молодых приехал поздравить с подарками из дивизии без пяти минут генерал в папахе, но пока ещё полковник Лапенков при всех регалиях. Похожий, между прочим, на Мюллера.
      Речь торжественную произнес, накатил, как у военных водится. И стал осматривать контингент. Кругом юнцы да девчонки. Вот это дело. Глаз его упал  на Нинку.

      Сосредоточился, и пригласил. И не раз. А Нинка  не в отказе. Почему и не повеселиться? Святое дело. Тем более с такой папахой. И ещё, тем более, что на внимание некоторые товарищи просили не рассчитывать. Ну и случай подвернулся классный - взять реванш, как у военных говорят.

      Конечно, и любезничала с полковником, и глазки строила. А что, имеет право. Протанцевали не один танец. И не два. Нинка не считала. Была очарована галантным кавалером. И полковник прилип намертво. Так он её нежно вёл по кругу под мелодию военного вальса: «После тревог спит городок, я услышал мелодию вальса и решил заглянуть на часок. Там-там- там-там, Что где-то там,  куда-то летят или спят облака, и лежит у меня на ладони прекрасная Ваша рука» - и так далее. Рука, естественно, целуется, нежно и бережно. С предложением проводить до дома.

      Подошел Николай. И произнёс перед Нинкой речь из серии «ТАСС уполномочен заявить». Короче, этот свидетель скоро заплачет. Слёзы у горла.  Любашка с Нинкой рады без памяти. Так ему и надо, свидетелю этому.
    Ночевать решили у Любашки. К ней идти ближе. Полковник, естественно, провожает их. Всю дорогу галантно поддерживает Нинку под локоток. Наверное, надеется на продолжение.

      Оказывая уважение отцу командиру, его сопровождает жених с Нинкиным лейтенантом. Тот всю дорогу смурной и плетется в арьергарде, хвосте колонны. А Нинка с Любаней хохочут и поют. «Куда ты денешься, куда ты денешься, когда окажешься в моих руках»…
     Полковник подозвал жениха и говорит ему:
  - Скажи этому лейтенантику, пусть не путается под ногами. Что он привязался?
      Ха! План мести удался! Любашка с Нинкой счастливые до невозможности.  У дома распрощались любезно с провожатыми и все расстались. Так вам всем и надо!

                *****

      Любаня с Нинкой таки раскрыли свой секрет этим воякам. Состоялась, так сказать, помолвка и поступило официальное предложение руки и  сердца.  Да всего, что у кого есть. Этот признался, что сбежал и от невесты, и от родителей. Хочет быть самостоятельным.

        Из военной гостиницы, где этот самостоятельный обосновался, Николай перевёз его с вещами на новое место жительства. В малосемеечку с новенькой верандочкой. 
       Вещей было – два полотенца, две рубашки, костюм, в котором переженились все офицеры из его части. Зубная щетка с бритвой и куча любовных посланий, которые они с Николаем благоразумно полдня уничтожали путём сожжения в ближайшей лесополосе.

      Костёр получился неслабый, дым от костра простирался до самого порта, где ремонтировали вертолёты. Видно, посланий было много.
        Так началась их совместная жизнь. Жили, любили и ждали вторую доченьку, так как одна уже была. Они сразу стали многодетными родителями. В наше время двое детей – больше чем достаточно.

                *****

      Так Нинка опять оказалась замужем. Хоть, в общем, не собиралась. И еще не знала до конца: - то это, или не то. Может, опять компромиссный вариант.
     Всю жизнь не расскажешь. Если записать, у каждого человека всё в жизни случается. Роман получится. А то и два. И компромиссы – тоже случаются.
 
     Вот Нинка  дачу хотела.  Маленький двухэтажненький домик из кругляка.  Экологически чистый и правильный. Из архангельских сосен, пропитанных воском. Солнечный и красивый. С просторной верандочкой с тюлевыми занавесками. С геранями на подоконниках.
     И чтоб в доме пахло пирогом с ванилью, и все домочадцы – с детьми и внуками толпились у настоящего бабушкиного  самовара. У Нинки такие пироги получаются – сказка! Пальчики оближешь!

     А домик чтоб – в лесу, березы и сосны. Всегда в нём пахнет травой и сосновыми шишками. И голоса птиц рано утречком. И речка недалеко. А что получилось?  Денег нет, брёвен нет. Купила участок с малюсеньким домиком и летней кухней да сортиром. А, ладно. Разживёмся, потом купим. А с чего разживемся? И когда?

     Так и живёт всю жизнь. Чего-то ждёт.
  Замуж вышла до лучшего мужа. Дачу купила до лучшей дачи. Вместо вымечтанных изумрудов, как первая весенняя трава, – зелёные стекляшки.
      Человек компромиссов.

                Хабаровск.    Сентябрь 2023г.