Письма

Суровые армейские будни были лишены каких либо излишеств, особенно в быту.
У каждой кровати по уставу стояла тумбочка с ящиком, в которой лежали мыло, зубная щетка и зубная паста
Зачем в тумбочке была большая нижняя часть я так и не понял, туда могли бы влезть все мои письма от Л,но я не мог их там хранить, из за регулярных набегов старшины, который часто обследовал расположение роты и постоянно
перетряхивал все, что там находилось.
Доктрина прапорщика ВалОва состояла из двух постулатов.

Первый постулат гласил, что имущество солдата должно состоять из предметов личной гигиены. А так же из одежды, которую солдату выдают при поступлении на службу. Это было конечно больше чем у римских рабов, но особой гордости это почему-то не вызывало.
Остальное имущество, особенно то, что солдат имел неосторожность положить в тумбочку, должно было быть выброшено им, старшиной на пол, и в лучшем случае, не растоптано.

Второй постулат гласил, что солдата куда ни поцелуй у него везде жопа.
Данная сентенция сообщала армейскому обществу о некой безысходности и невозможности нормальных отношений между офицерским сословием и солдатским.
Приличная часть моих писем от Л была изЪята старшиной и по его же приказу выброшена дневальными на мусорку. Там было много чего, что я часто перечитывал, но оно все в одночасье сгинуло.
Мне было бесконечно жаль эти письма и я просил Л написать мне ещё и она писала, и снова запечатывала их поцелуем.
Тогда я не знал, что после написания этих писем Л со спокойной душой уходила в движ, но на тот момент мне необходимы были только ее письма.
Правда иногда я читал строчки на которых были высохшие слезы, тогда я думал, что это слезы нашей разлуки, хотя теперь я в этом не уверен. Возможно ее все- таки грызла совесть, но это было лишь мое предположение.

Тем не менее, я нашел способ сохранить остальные письма и даже привез их в чемодане домой.
Вначале мы их вместе читали, но потом, по мере выяснения того, что происходило в мое отсутствие, я остался один с ее письмами.
Я долго не знал, что с ними делать: читать их я не мог, а выкинуть - не поднималась рука.
Так они и пролежали лет 20 в том же самом чемодане.
Иногда я думал, что если и решусь, то нужно будет их обязательно сжечь, чтобы никто не дай бог не прочел.
Мне казалось, что меня будут душить слезы в этот момент или у меня будет ком в горле, но я ошибся.

Однажды осенью я вывез этот чемодан на дачу и вывалил в горящую печку все эти конверты, запечатанные поцелуем.
Я смотрел как они горели и понимал, что совершенно ничего не чувствую.
Потом я подумал, что я и не мог ничего чувствовать.
Все мои чувства давно высохли , как те слезы на пожелтевших листах бумаги.