Заведующий отделом смотрел на вошедшую в кабинет Елизавету и думал «Хорошенькая. И талантлива. Могла бы далеко пойти…».
- Садитесь, Елизавета Петровна, - сказал он девушке, указывая на ближний к своему столу стул. В голосе его не было красок, потому приглашение прозвучало неприветливо, и мужчина постарался исправить это, уже с нотками добродушия в голосе он тут же добавил:
- Рад видеть Вас.
- Здравствуйте, Александр Германович, - сказала Елизавета, проходя к указанному ей стулу. Заведующий отделом не ответил на приветствие, считая, что уже поприветствовал сотрудницу, а сразу задал вопрос:
- Ну, как Ваши дела? Как продвигается работа?
- Всё хорошо. Думаю, к концу месяца я смогу представить полный отчёт. Опыты подтвердили мою гипотезу…
«Нет, милочка, не твою, а пустышки Марианны Юценко» – с горечью подумал заведующий отделом.
Елизавета, используя научную терминологию, рассказала заведующему отделением о результатах своей научной работы.
«Да, это прорыв в науке», - думал Александр Германович, слушая девушку, - «Жалко, всё скоро похерится. Ну как эта девчонка без связей, без денег, без поддержки сможет противостоять этим».
По окончании рассказа девушки заведующий отделением встал, жестом останавливая Елизавету, тоже сделавшую попытку встать, и медленно зашагал вдоль стены, находящейся с противоположной стороны стола, за которым она сидела. Одной рукой Александр Германович придерживал свой подбородок, что свидетельствовало о том, что сейчас он захвачен какими-то размышлениями. Лиза понимала это и терпеливо ждала.
«Помешать Елизавете завершить работу, но вряд ли кто без самой Елизаветы сумеет завершить её, уж пустышка Юценко точно не сумеет. Платонову нельзя доверять, да вряд ли и он потянет. Самому браться… Да ну их, вдруг что-то пойдёт не так… спасибо не скажут, дай Бог в кресле-то усидеть бы. Придётся дать ей завершить работу. А ведь скоро, говорит, завершит - к концу месяца. Можно будет потянуть с созывом комиссии, но лучше было бы, чтоб вообще нигде не звучало имя Чижовой. Лучше сразу Юценко. Как это сделать? Подкупить девчонку, запугать, отнять как-то её работу, а как? Да пусть думает сам (это о директоре). Упаси Бог, ещё с криминалом каким-нибудь связаться… Вот тоже, придумал послать вместо Чижовой за границу свою дочь, ну что, что она там сумеет?!. Она же – полная дура! Что ему нужно? Денег у него полно, ему нужна слава, вот мол, какая у меня дочура, не вышла лицом, так вышла умом. Хотя для него она – первая красавица. Тьфу, пусть творят, что хотят, главное, мне бы как-то остаться чистым».
Заведующий отделом в течение двух минут походил вдоль длинного стола несколько раз туда и назад, наконец, остановился возле своего стола и, не садясь в кресло, обратился к девушке:
- Что ж, Чижова… Елизавета Петровна, хорошо. Заканчивайте свою работу. Вы – молодец! Идите.
***
Платонов Валерий Сергеевич был завистлив. В детстве он завидовал своим приятелям, друзьям, а особенно однокласснику Саше, который хорошо учился, был физически развит, был симпатичен, а главное, был заводилой, негласным лидером в классе. Сам Валерий тоже был и симпатичен, и физически развит, и учился хорошо, был почти отличником, но для получения хороших отметок ему приходилось прикладывать усилия, а Саша всё схватывал на лету, он, казалось, даже никогда не учил уроков, всё происходило как по волшебству. Валерий почти всегда умел искусно скрывать свою зависть, ну, разве что в самом раннем детстве он несколько раз оплошался, выказывая свои чувства, но уже к трём годам он умел не только скрывать зависть, а умел даже играть выгодные по ситуации чувства, к примеру, доброжелательность, радушие. Это умение очень кстати пригодилось ему сейчас, когда на кону стояла его дальнейшая судьба.
Сейчас Платонов играл высокое чувство – любовь. «Любить» надо было свою бывшую сокурсницу, а ныне уже аспирантку и дочь директора Марианну Максимовну Юценко. Сейчас от того, насколько он хорошо сыграет эту любовь, зависело, дадут ему грант или нет, пошлют его на стажировку в Германию или нет. Выделено на стажировку два места и предоставлялось два гранта на научные разработки. На одно место директор посылает свою дочь, а вот кому достанется второе место: аспирантке Чижовой или ему, оставалось вопросом. Все в окружении, да и он сначала, думали, что место одно, и все считали, что ехать должна Чижова. Она и сама уже настраивалась на поездку. Но, оказалось, мест было два, это Валерий узнал с месяц назад от Марианны, но под строжайшим запретом говорить о том кому-либо.
***
«Хорошо бы поехать с Чижовой, она и красива, и всегда можно надеяться на её поддержку» - думал Валерий, широко шагая по тротуару, - «не зря же я влюбил её в себя, два года изображая любовь к ней. Хотя, с Лизой действительно хорошо. Я женился бы на ней. Но, Максим Дмитриевич вчера ясно сказал, что один грант будет предоставлен Марианне, а второй – наиболее достойному. Конечно, папаша желает со своей дочкой послать меня, наверное, в перспективе мечтает поженить нас. Ну а потом, со временем, наверное, мечтает передать мне своё кресло. Он же не случайно схохмил «Я хотел бы, чтоб когда-то моё кресло занял умный зад». Конечно, он намекал, что это может быть и мой зад», - думал Валерий.
В воображении его всплыла картина вчерашнего застолья: овальный стол, крытый белой холщовой скатертью, на нём – изящная белая старинная посуда, украшенная золотыми каёмками, идеально чистая сверкающая посуда из гранёного хрусталя для вина, блестящие столовые приборы. На столе три салата в сервизных салатницах, плетёная белая корзинка с нарезанным хлебом. За столом с торца сидит Максим Дмитриевич, по правую руку от него – Нелли Арнольдовна, жена Максима Дмитриевича, и мать хозяина, Степанида Степановна, сухонькая неопрятная старушка лет восьмидесяти. По левую руку, то есть с другой стороны стола – не к месту расфуфыренная Марианна и он, Валерий, гость. Хозяин важен: все жесты чуть замедленны, разговор - тягуч. Хозяйка излишне возбуждена: несколько раз некстати заговаривала то о погоде, то о телевизионном шоу, то о винах, несколько навязчиво потчевала гостя. Старушка, кажется, была голодна: не дожидаясь, когда всем будет наложена еда и будет разлито вино, она неестественно быстро уплела наложенную ей Нелли Арнольдовной порцию салата и, пристав со стула, нависла над столом, накладывая себе ещё. Причём сама себе она наложила салату втрое больше съеденного, сразу из всех трёх салатниц, на что отреагировал Максим Дмитриевич весёлым замечанием «Маме девятый десяток, но у неё, слава Богу, отменный аппетит». «Сейчас принесут горячее» - виновато заметила Нелли Арнольдовна, увидев почти опустошённые свекровью салатницы. Вино Степанида Степановна пила как компот или квас, делая большие глотки и даже чуть причмокивая. Уже почти доедая горячее блюдо, она неожиданно приступила к расспросам Валерия. Ей хотелось знать, кто его родители, есть ли у него братья-сёстры, откуда он родом, серьёзно ли у него с «нашей Марианночкой», как он относится к алкоголю, к спорту, к компьютерным играм. Максим Дмитриевич, как бы делая замечание матери, подсказал ей ещё тему: «Мама, ты замучила Валеру вопросами, ещё о науке его спроси!» «А что, я и спрошу!», - тряхнув головой, отозвалась женщина и стала засыпать гостя новыми вопросами. Нравится ли ему заниматься биоинженерией? А что это и зачем, что даст человечеству? Кем он видит себя в перспективе. Валерий понимал, что этот «допрос» срежиссирован Максимом Дмитриевичем, а потому, не прерывая его, учтиво, даже местами театрально красиво отвечал на все вопросы женщины.
«Кажется, этот тест я прошёл», - думал Валерий о вчерашнем застолье в семье Юценко. - «Мамаша прямо видит во мне зятя, Марианнка готова хоть сейчас тащить меня в ЗАГС, ну и папаша, похоже, не против. Как он сказал?» В памяти Валерия возникла сцена: вот Максим Дмитриевич пригласил гостя выйти в лоджию «пока женщины приберут со стола». Лоджия у Юценко - целая комната! Уселись в кресла. Оба – не курящие. Сидят, смотрят друг на друга. Заговорил Валерий, стал хвалить лоджию и всю квартиру в целом. Ректор выслушал Валерия снисходительно и добавил: «Значит, тебе нравится моя квартира? Пойдём, покажу одну фишку». Максим Дмитриевич вывел Валерия в небольшое безоконное помещение, из которого лестница вела куда-то наверх. Поднявшись по ней, мужчины оказались на крыше, где достаточно большой участок был огорожен металлическим заборчиком. Здесь почти посередине стоял стол из пластика, стилизованного под дерево, окружённый стульями из того же материала, и прижатый к выступу стены надувной диван. По четырём углам заборчика стояли массивные кадки с деревцами. «Здесь мы любим посидеть тёплыми летними вечерами. Отсюда видна даже набережная. И ведь вот это всё надо будет кому-то оставить». Пауза в две-три минуты… Снова заговорил. «Марианна у нас одна. Ты, я вижу, парень толковый. Хорошо бы вам с Марианной вместе съездить в Германию, поработать там вместе, попривыкнуть друг к другу, узнать друг друга получше. Марианна-то она, не очень-то к наукам, ей обязательно нужна поддержка. Конечно, если с ней поедет Чижова, та поможет, но сам понимаешь…» Опять пауза минуты на две. «Мне не хочется разлучать вас, вижу, ты прикипел к ней, и она, к тебе не холодна». Умолк. Валерий, посмеявшийся в душе на слова «Ты прикипел к ней», понял, что пора ему держать слово. «Максим Дмитриевич», - осторожно заговорил он, - «я понимаю, Чижова… её работа значимее моей, конечно, если Вы пошлёте Елизавету, я пойму. А мы с Марианной, думаю, получим возможность лучше проверить свои чувства». Валерий сразу почувствовал, что Максиму Дмитриевичу не понравилось услышанное. По лицу директора мельком пробежал злой оскал. «Как у вас всё просто… А ты знаком с работой Чижовой?» - невпопад, как показалось Валерию, задал вопрос директор. «Ну, в общих чертах…» «Тебе надо в эти дни как можно лучше узнать всё по её работе. Понял?». Пристальный взгляд в глаза Валерия. «Простите, нет, не совсем…» «Тебе нравится Марианна?» «Да, очень!», - поспешил соврать Валерий и, пользуясь случаем, выложил свой козырь: «Я люблю Вашу дочь, Максим Дмитриевич, и хотел бы просить у Вас её руки, но… Вот хотел посоветоваться… Раз она уезжает, может, мне повременить с этим. Дождаться её возвращения?» «Хм… А Марианне ты говорил про свои чувства?» «Нет ещё». «Ну вот, ты сначала всё с ней реши». «А по работе Чижовой что?» «Сначала разберитесь с Марианной. Но не тяни. А по работе Чижовой, я же сказал, вникни в неё поглубже».
***
«С Марианнкой я всё решу, как скажу, так и будет, эта дура «прикипела ко мне». Главное, папаша, кажется, не возражает!», - думал Валерий, входя в автобус. «А вот как быть с Лизой? Как я ей объясню, что выбрал в жёны другую, не её? Да, собственно, просто, разлюбил, полюбил другую. Почему Максим Дмитриевич спросил о её работе? Похоже, старик что-то задумал… Но послать со своей дочуркой он, похоже, желает меня. И хочет, чтоб я помогал ей. А чем помочь-то? Там же всё на нуле, там и речи нет о науке. Ну, допустим, я мог бы составить монографию, написать за неё несколько статеек, а о чём писать-то?» В раздумьях Валерий чуть не проехал свою остановку. Неожиданно за спиной он услышал голос Елизаветы:
- Привет! Ты что, едешь дальше?
Лиза приветливо улыбалась ему. Валерий тут же вскочил с места и последовал за девушкой к выходу.
- О чём ты так задумался? Прошёл мимо меня, не замечая.
- Действительно задумался. Прости, правда, не видел. А задумался так…, о своём. Скажи, а зачем тебя вызывал завотделом?
- А ты откуда знаешь?
- Ну, я заглядывал к тебе, сказали, тебя Александр Германович вызвал.
- Знаешь, я и сама не поняла, зачем. Выслушал меня о моей работе, похвалил и всё.
- Наверное, хочет отправить тебя в Германию.
- Не знаю, ничего не сказал.
- Ну а кому ехать, как не тебе? Твоя работа круче моей, это прорыв в науке, а что я? Я думал, что что-то сумею, матери наобещал…, - сочинял на ходу Валерий.
- Что наобещал?
- Стать хорошим учёным. Я сдури даже как-то ей сказал «Вот увидишь, мне ещё дадут грант и вызовут за границу!» Как же я был наивен. А теперь, как я… Сам виноват, нахвастался.
- Да, это, пожалуй, ты зря. Вот уж не думала, Валера, что ты такой хвастунишка! – игриво ответила Елизавета, легко вбегая по лестнице на крыльцо института.
«Не прошиблась», - подумал Валерий. – «Надо будет действовать дальше». Девушке же, догоняя её на лестнице, он ответил:
- Ты права. Я оказался просто большим хвастунишкой. Когда ещё выпадет шанс получить грант и поехать заграницу? Скорее всего, никогда. Мне же уже почти тридцать лет, а я всё топчусь в этом институте. Когда ты со славой вернёшься из-за границы, я всё ещё буду топтаться у своих пробирок.
***
Через три дня Елизавета и Валерий снова встретились в автобусе. На этот раз Валерий сразу заметил девушку и, подойдя к ней, сделал ей комплимент. Елизавета действительно выглядела очень хорошо, и настроение у неё было приподнятое. Сегодня было солнечно, на деревьях начали набухать почки. В такие дни Елизавета всегда чувствовала какой-то внутренний подъём, да и работа была почти завершена, единственно, ей казалось, что от неё стал отстраняться Валерий, но этому она находила объяснение – его и её занятость, а потому это не огорчало её. Увидев друга, девушка была очень обрадована, но, услышав его, почувствовала, что Валерий не испытывал радости встречи, он был чем-то сильно озабочен. Сделанный им комплимент прозвучал дежурно, без искренности, и на лице был какой-то оттенок печали.
- Валера, а ты чего же такой грустный? – поинтересовалась Елизавета.
- А чему мне радоваться-то? Ты скоро уедешь… А я, так и буду тут прозябать.
- Ну, во-первых, ещё не факт, что поеду я, мне ещё никто не сказал этого. А во-вторых, что значит, прозябать? Мы, по-твоему, тут все прозябаем? У нас, конечно, не парижский институт Пастера, но и у нас замечательная лаборатория…
Валерий ждал, что Елизавета посетует о том, что по слухам собираются послать на стажировку не её, а Марианну, он специально вчера пустил слух о том в надежде, что слух дойдёт до Чижовой, но девушка повела разговор в другую сторону.
- Да нет, нет, ты не поняла, - перебил Елизавету Валерий. - Я имел в виду, буду без тебя прозябать. Плохо мне без тебя… Я как подумаю, что тебя не будет рядом… Всё прямо валится из рук, мысли все разлетаются…
- Валера, ты сегодня очень пессимистично настроен. Какая муха тебя укусила? – спросила девушка, снимая пальто. Принимая его, Валерий ответил:
- Муха безысходности.
- Валерий Сергеевич, ну-ка, соберитесь! - шутливо-приказным тоном обратилась Елизавета к Валерию, сдавшему в гардероб одежду. – У Вас сегодня сложный день! Ваш грибок, - Елизавета произнесла научное название сложного недавно открытого грибка, - пророс. Вам предстоит рассчитать периодичность деления клетки…
Девушка часто подсказывала Валерию, что ему следует делать в его работе далее: это были вот такие полушутливые разговоры или якобы вскользь обронённые фразы, или просто дружеские советы.
«А ведь дело говорит», - подумал Валерий. – «Я тогда смогу сопоставить этот период с…» Мужчина был рад подсказке, но виду не подал, а ровно ответил:
- Да, я сегодня планирую это сделать и сопоставить периодичность деления с периодом размножения… - Валерий назвал давно известный антигрибковый вирус. – Но, Лиза, я же теряю тебя! – почти воскликнул Валерий, так, что был услышан гардеробщиком и стоящими поодаль людьми.
- Почему? – спросила Елизавета, чуть приостановившись.
- Ты уедешь и забудешь меня. А потом, я же без тебя – никто. Ну что я могу без тебя? Ты – мой вдохновитель!
Валерий понимал, что Елизавета не просто вдохновитель, она «тянет» его работу, но признаваться ей в этом, да ещё прилюдно, он не желал.
- Господи, тебя, Валер, действительно, цапнула муха безысходности. Хочешь, давай сегодня сходим куда-нибудь.
- Нет, нет! Сегодня я вечером… буду ждать звонка мамы. Она прихворнула… Я … Ну, в общем, прости, не могу.
- Да нет, нет, я, признаюсь, и сама не очень-то могу. Александр Германович просил передать ему на рассмотрение мои наработки. Мне надо всё привести в порядок, всё дооформить.
***
Таких подходов к Елизавете у Валерия было несколько. Он уверял девушку в том, что без неё ему будет свет не мил, и дважды подводил разговор к тому, что директор желает послать свою дочь, но, наверное, Марианна сможет поехать только при согласии её, Елизаветы, уступить своё место дочери директора. Причём первый раз это звучало как утешение: мол, не беспокойся, без твоего согласия уступить место Марианне вряд ли её пошлют, ведь у тебя самая значимая работа. А во второй раз это было предложением, мол, может тебе остаться, уступив место Марианне. Ну что тебе эта Германия? Ты и тут без гранта сможешь вести свои изыскания. Максим Дмитриевич в знак благодарности, что ты уступила место его дочери, во всём поддержит тебя.
***
Подойдя к Елизавете сзади, и обняв её левой рукой за талию, правой рукой Валерий преподнёс ей букет из жёлто-синих цветов.
- Мне? – почему-то удивилась Елизавета, без особого энтузиазма принимая цветы.
- Конечно, тебе! – весело заявил Валерий и добавил, - лучшей девушке в нашем институте!
«Пожалуй, так оно и есть, Лиза – лучшая», - подумал он и тяжело вздохнул.
- Что так горько вздыхаешь? – спросила Елизавета, направляясь в сторону подоконника, на котором стояла ваза.
- Будто не знаешь… - упрекнул Валерий.
- Не знаю. Что-то с матерью? – чуть взволнованно спросила девушка.
- Да нет, с мамой всё в порядке, слава Богу. А вот ты…
- Что я? – остановив свои действия и повернувшись в мужчине, спросила Елизавета.
- Нет, нет, не волнуйся! Ты делаешь всё правильно.
- Я не понимаю, о чём ты, Валер?
Лаборантка Лена, присутствующая при этом разговоре, встала из-за своего рабочего места, подошла к Елизавете, выхватила у неё из рук вазу и со словами «Пойду, налью воды» вышла.
- Да, ладно, всё ты понимаешь… Но не будем об этом. Я пришёл пригласить тебя сегодня в театр. Пойдёшь?
- Спасибо, пойду! – неожиданно для Валерия ответила Елизавета.
- Тогда не задерживайся, я буду ждать тебя в вестибюле в 18-00. Давай твой номерок, я получу твоё пальто.
- Валера, - строго заговорила Елизавета, - так я не поняла, в чём ты упрекаешь меня? Ты сказал «Всё ты понимаешь», а что? Я обидела тебя чем-то?
- Ну что ты, Лизуня, - так Валерий назвал Елизавету впервые, - как ты можешь меня обидеть? Я о другом… О твоём отъезде.
- О боже! Валера, мне ещё никто не предложил никуда ехать, ещё даже комиссия не назначена по рассмотрению моей работы, а вы все меня уже выпроваживаете!
- Ну а кому, кому, как не тебе ехать? Ты у нас – самый перспективный учёный!
- Ну, а если поеду, что в том плохого?
- Я не хочу разлучаться с тобой, - начал враньё Валерий, используя все свои артистические способности. – Я уже столько наговорил о тебе маме, хотел познакомить вас… - продолжал врать мужчина. – Если ты откажешься от поездки, нам не надо будет разлучаться. Я… - Валерий сделал вид, что очень взволнован, что не находит слов, чтоб выразиться. Хотя тут он не лгал, ему действительно было трудно подобрать слова для новой лжи. Говорить девушке, что не мыслит жизни без неё, ему казалось уж совсем некрасивым, ведь скоро он надеется связать свою судьбу с другой, пожалуй, достаточно и намёков. Что такое намёки? Да так, - пустяк. Он же не обещает жениться на ней, ну, подумаешь, обещал познакомить с мамой… А говоря, что не хочет разлучаться, он говорил правду, понимая, что без поддержки, а точнее сказать, без руководства Елизаветы, в чём Валерий не желал признаться себе, ему будет трудно, да тем более в Германии. Но надо сделать так, как просил Максим Дмитриевич: надо, чтоб Елизавета отказалась от поездки сама, тогда освободится место для него.
***
Спектакль обоим, и Елизавете, и Валерию, казался скучным. Оба с нетерпением ждали его окончания. По сюжету один из героев спектакля всем угождал, постоянно изворачивался. «Вот и мне так придётся…», - с горечью думал Валерий о своём будущем. «Может, отказаться от всего? Сдались мне эти директорская квартира и директорское кресло, да и будут ли они когда моими? Но вот в Германию я съездил бы. И грант – это же престижно… Это мировой масштаб. Может, удастся даже зацепиться там... А на Марианнке мне можно и не жениться, хотя, поддержка её папаши не будет лишней. Да и жениться-то уже пора, мать стала сетовать, что не дождётся, наверное, своих внуков. Марианнка - ни уродина, ни пьяница, ни дура набитая, хотя, тут как посмотреть, ну да ведь так даже лучше. Лизка всегда бы…» Эту мысль Валерий оборвал, он не хотел даже себе признаваться в том, что Елизавета всегда будет выше его в чём-то.
Мысли Елизаветы тоже не были полностью прикованы к спектаклю. Из ума не выходило то, что Валерий расстроен возможным её отъездом. «Хотел познакомить с мамой… Значит, имеет серьёзные намерения. Думаю, моим родителям он тоже понравится». Потом мысли перенеслись в маленький городок, где жили её родные. Девушка представила своих родителей, брата Василия, подумала о том, что он, скоро освободившись от учёбы после окончания второго курса, хотел приехать навестить её. Хорошо бы встретиться с ним до отъезда, ведь ей, возможно, придётся уехать. Потом мысли перенеслись в институт: что-то до сих пор никто из руководства не заговорил с ней, да, кажется, и ни с кем, о гранте, о поездке в Германию, хотя все в институте знали о том, что кто-то от института поедет. Невзирая на то, что Елизавета думала и о своём, спектакль не прошёл мимо её, всё она узрела, ухватила, единственно, она почти не сопереживала героям, да там и сопереживать-то было особо некому. А Валерий совершенно потерял нить сюжета постановки, это выяснилось сразу, как только девушка по дороге из театра заговорила о спектакле. Но Валерия это ничуть не смутило, он честно признался, что всё время был в своих мыслях, а вот на вопрос девушки, о чём же он думал, ответил ложью – «Думал о нас с тобой». И, ухватившись за эту удачно выскочившую ложь, попросил:
- Лиз, а может, ты не поедешь, а?
- Валер, да мне ещё никто ничего не предлагал.
- А если предложат?
Лиза ответила молчанием.
- Откажись, пожалуйста.
- Валер, это же всего на два года…
- Нет, ты не понимаешь! – с нотками трагизма и отчаяния в голосе почти воскликнул Валерий. Причём, трагизм и отчаяние не были наигранными, бесперспективному учёному надо было для самоутверждения получить грант и выехать в эту «чёртову», как он её мысленно именовал, Германию. А, по словам директора, возможно это было только при условии, что от поездки откажется Елизавета.
***
Марианна, узнавшая, что Валерий ходил с Елизаветой в театр, встретила его упрёками:
- Что я узнаю от Валентины Николаевны! Оказывается, ты шастаешь по театрам со своей… Лизой.
- Ну, какая же она моя? Марианна, а ты что, ревнуешь? – натягивая в голос нотки весёлости, в действительности очень раздражаясь (не хватало ещё теперь и перед этой отчитываться), ответил вопросом Валерий.
- Конечно, ревную! Разве не со мной ты должен ходить в театры?
«И этой я чего-то должен», - злясь и на женщину, и на себя, подумал Валерий, а вслух с соответствующей гримасой красиво соврал:
- С тобой я лучше бы занялся чем-нибудь более интересным. А в театр я ходил с Чижовой в наших с тобой интересах.
- Ну-ка, ну-ка!
- Мне важно сейчас уговорить её отказаться от поездки в Германию.
- И что? Уговорил? – с нотками ехидства в голосе спросила Марианна.
- Ты зря так, дорогая. Я действую по поручению Максима Дмитриевича.
- Аааа, так бы и сказал! А то я, как дура, ревную тут.
- Ревнуешь? – опять с наигранной весёлостью переспросил Валерий. - Значит, любишь!
- А ты сомневался?
- Ну, как тебе сказать… Сегодня у тебя будет шанс доказать мне это…
***
По настоятельному предложению Максима Дмитриевича сразу же после подачи заявления в ЗАГС Валерий с Марианной стали жить вместе в загородном доме Юценко. Собственно, и подача заявления в ЗАГС была инициирована Максимом Дмитриевичем. Сам Валерий, возможно, ещё подумал бы, что-то его смущало, внутренний голос немного роптал, но, убеждённый директором в том, что женатому на Марианне ему легче будет выехать с ней в Германию, он сделал дочери директора предложение выйти за него замуж, на которое та тут же согласилась. Всё это – и женитьба, и совместная жизнь молодых были этапами плана Максима Дмитриевича. Совместные фотографии Марианны и Валерия, незаметно сделанные нанятым им фотографом, в том числе и при подаче заявления в ЗАГС, - тоже входили в этот план. Целью плана было сделать имя своей дочери в научной среде и выдать её замуж. Конечно, в мужья своей Марианне Максим Дмитриевич желал бы кого-то состоятельного, но «на безрыбье и рак – рыба», потому остановил свой выбор на нищем, зато, как казалось ему, покладистом, любящем его дочь Валерии. Понимая, что Марианна бездарна и вряд ли когда внесёт свой вклад в науку, Максим Дмитриевич решил прибегнуть к старому, проверенному веками методу – воровству, тем более, что в стенах возглавляемого им института сотрудница Чижова шла к открытию революционной силы. Наведя справки о Елизавете Чижовой, Максим Дмитриевич убедился, что встать на её защиту вряд ли кто сумеет: родственники её – простые интеллигенты, далёкие от властных структур, друзей – влиятельных лиц у неё тоже нет. В институте никто против него не пойдёт. Так что, всё складывалось, по разумению Максима Дмитриевича, как нельзя лучше.
***
Александр Германович, зная, что поступает подло, чувствовал себя неловко, тем не менее, виду он старался не подавать, и это ему почти удавалось. Он приветливо пригласил Елизавету сесть напротив себя и мягко, даже чуть распевно, заговорил:
- Елизавета Петровна, Вы всегда выглядите замечательно, но весна, похоже, действует на Вас как-то по-особенному.
- Не могу не согласиться с этим. Думаю, на всех она действует по-особенному.
- Ну, не скажите… Действие весны на меня в годы моей молодости и сейчас очень разнится. Сейчас я просто…
Заведующий отделом, чуть поговорив о весне, о её действии на себя в разные годы, перешёл к разговору, для которого была приглашена Елизавета.
- Вы, должно быть, знаете, что выделен грант на научную работу…
Девушка, ожидая продолжения, никак не отреагировала на слова декана, и он был вынужден продолжить:
- Причём, получивший грант должен будет поехать в Германию. Разумеется, по логике получить грант должен самый перспективный учёный. По моей оценке, это Вы, Елизавета Петровна. Но, как Вы понимаете, грант этот и место в Германии Максим Дмитриевич выбивал для Марианны. Вы знаете, она его дочь. А получить грант, это значит… - Тут Александр Германович, понимая, что говорит лишнее, пресёк сам себя и продолжил уже о другом. – Конечно, хотим мы того или нет, Максим Дмитриевич пошлёт в Германию свою дочь. Это не обсуждается! – декан смолк. Последние его слова прозвучали жёстко, а потому особо выделились на фоне его предыдущей тягучей речи. «С чем Максим Дмитриевич пошлёт свою дочь?» - подумала Елизавета. – «И зачем мне говорит это Александр Германович?», но продолжила молчать. Её молчание не понравилось заведующему отделом, и он, чуть раздражаясь, спросил:
- Ну, чего Вы молчите?
- Что Вы хотите услышать от меня?
Вместо ответа заведующий отделом стал сетовать:
- Вы же понимаете, что от меня ничего не зависит! Ровным счётом ничего!
Последние слова заведующий отделом почти выкрикнул. Лицо его покраснело. Девушке стало жалко его.
- Не волнуйтесь Вы так, Александр Германович, - сказала она, - я ведь не рвусь…
Заведующий отделом прервал девушку криком: - Ну как не волноваться! – и тут же прервал себя и заговорил уже спокойно: - Ну и правильно, что не рвётесь: чужая страна, чужой менталитет, чужой язык. Вы ведь не знаете немецкий?
- Не скажу, что в совершенстве, но могу на нём общаться, - ответила Елизавета на немецком языке.
Александр Германович тоже перешёл на немецкий язык: - Вот как? – изумился он. – А я и не знал… Где ж Вы так обучились? Выезжали в Германию?
- Нет. У меня был хороший преподаватель – моя мама, - продолжая говорить по-немецки, ответила Елизавета.
- А Ваша мама немка?
- Нет. Она преподаватель языков.
- А я родился в Германии, мой отец был военным, - радуясь возможности отойти от щекотливой темы, на хорошем немецком языке сказал заведующий отделом и стал рассказывать о своём детстве, проведённом в Германии. Закончив рассказ о детстве, он перешёл на русский язык:
- Так значит, Вы готовы к тому, что пошлют в Германию не Вас, а Марианну?
- Простите, не совсем поняла вопрос. В чём должна выражаться моя готовность?
- Ну… Понимаете, институт сам решает, кого выдвинуть на получение гранта, тут нет указчиков, но… - заведующий отделом снова заговорил тягуче - было бы лучше, если бы Вы, Елизавета Петровна, написали отказную.
- Отказную? – переспросила Елизавета, дивясь и самой ситуации, и слову.
- Да… Ну, чтоб всё было формально обоснованно, обстоятельно – скажем так. Этот документ, разумеется, никуда не пойдёт, но пусть бы он был… Это скорее для успокоения совести Максима Дмитриевича.
- Как легко успокоить совесть человека, - ухмыльнулась девушка.
- Вам, молодежи, этого не понять, но мы, старшее поколение, привыкли к порядку…
- К порядку? Выдавать гранд лицу, далёкому от науки, это порядок?
Заведующий отделом поморщился.
- Мы говорим о разном. Я имею в виду документацию.
- Я поняла, что вы имеете в виду. А когда будет назначена комиссия по моей работе?
Вопрос о комиссии вырвался неожиданно даже для самой Елизаветы.
- Это вам надо обсудить с Максимом Дмитриевичем. Думаю, завтра он захочет встретиться с вами.
***
Но директор пожелал встретиться с Елизаветой в этот же день. «Надо действовать, пока она (о Елизавете) не одумалась, пока не посоветовалась там с кем-нибудь», - решил он.
- Елизавета Петровна, мне Александр Германович сообщил, что вы готовы написать отказную от гранта и поездки в Германию.
- Я получила сегодня от Александра Германовича такое предложение, но готовности его принять не выражала.
«Вот стерва!» - подумал директор о Лизе и сказал:
- Да, но ему вы сказали, что не рвётесь ехать в Германию…
- Не рвусь. Но и не отказывалась, я ведь ещё и предложения такого не имела.
- Елизавета, - директор нарочно упустил отчество девушки с целью придать разговору более доверительный тон, - ты - так он тоже назвал девушку с той же целью - не подумай, что твоя работа… твои изыскания, твой труд пропадут. Я…, институт создаст все условия для дальнейшей твоей деятельности, я даже повышу твой оклад.
- Уважаемый Максим Дмитриевич, - с лёгкой едва уловимой ухмылкой заговорила Елизавета, - повторюсь, вы хотите, чтоб я отказалась от того, чего не имею. Вы же ещё не предлагали мне ничего, ещё даже не было комиссии по моей работе. Я думала, что сегодня вы как раз объявите дату.
- Ну а если бы, предположим, вы получили такое предложение, могли бы вы отказаться от него в пользу … ну, скажем, Валерия Сергеевича?
Елизавета, знавшая, что директор хочет послать в Германию свою дочь, была удивлена, услышав имя Валерия. Она подумала, что Максим Дмитриевич изворачивается, называя Валерия вместо Марианны, ей стало как-то неловко за директора.
- Александр Германович говорил, что вы хотите послать в Германию Марианну Максимовну, - заметила она осторожно.
- Да, Марианна едет. Но мне не хотелось бы отпускать её одну. Лучше было бы ей ехать с Валерием Сергеевичем – её женихом, а вернее сказать, даже мужем. Ведь через пару недель они поженятся, хотя это только формальность, они же уже живут вместе.
- Как Вы сказали, живут вместе?
- Да, вы не ослышались. Недели две назад они подали заявление в ЗАГС. Эти двое любят друг друга, вот уже больше года мы с женой наблюдаем их счастье. Моя супруга считает Валерия идеальной парой для нашей дочери. Они же ещё с институтской поры дружат, - говорил Максим Дмитриевич, с радостью наблюдая, как на его слова реагирует Чижова. – И кто бы мог подумать, их студенческая дружба переросла в любовь!
- Этого не может быть! – тихо, но внятно сказала чуть побледневшая Елизавета.
- Почему? – выказал наигранное добродушное удивление директор. – Мы вот с моей супругой тоже учились в одном университете…
- Я про … Валерия Сергеевича, он ничего не говорил мне… - прервала мужчину Елизавета.
- Ну, знаете, я не думаю, что Валерий Сергеевич должен был всем в институте рассказывать о своей любви. Мужчины в отличие от женщин не любят рассказывать о своих любовных делах.
- Да, но мне он говорил…, - девушка осеклась и через пару секунд продолжила. - Валерий Сергеевич не говорил, что собирается жениться, я не знала…
- Вы не верите мне? Так спросите у них самих. А, вот, кстати, посмотрите…
Директор взял со стола свой телефон, чуть покопался в нём и стал показывать девушке фотографии, на которых были выглядевшие счастливыми Марианна и Валерий: вот они сидят в обнимку на веранде загородного дома Юценко, вот даже целуются где-то. Несколько фотографий было сделано на фоне здания ЗАГСа. На них опять были счастливо улыбающиеся Марианна и Валерий, а рядом с ними - Максим Дмитриевич и две женщины: одна – помоложе, другая – постарше.
- Это моя супруга, - указывая на ту, что помоложе, прокомментировал Максим Дмитриевич, - а это моя мама, - указал он на женщину в преклонном возрасте. Он хотел показать ещё несколько фотографий Лизе, но видя, что та уже смотрит куда-то в сторону, решил «Сработало» и отложил телефон. Эти фотографии без ведома Валерия и дочери были изготовлены фотографом по заказу Максима Дмитриевича специально для этого случая. Показ их Лизе был одним из этапов его коварного плана.
Не верить фотографиям Елизавета не могла, но и понять поведение Валерия тоже было невозможно. «Он лгал?» Этот вопрос ввёл девушку в стопор. Поняв это, и решив, что сейчас самое время атаковать, Максим Дмитриевич поспешно продолжил свою игру:
- Думаю, молодой паре лучше ехать вместе. Не стоит разлучать их. Конечно, я мечтал о том, чтоб с Марианной поехали именно вы, Елизавета Петровна. Зная вашу доброту, отзывчивость, я специально выбил эти два места – для Марианны и для вас. Я мечтал, что пошлю вас вдвоём, - выкладывал Максим Дмитриевич заготовленную им ложь, - вы всегда помогли бы Марианне Максимовне, но судьба распорядилась иначе.
- А разве места два? – отойдя от шока, спросила Елизавета?
- Да, два гранта и два места. Я ж выбивал их специально под вас с Марианной. Но Валерий Сергеевич уверил меня, что сможет быть Марианне Максимовне опорой во всём.
- Валерий Сергеевич знал, что два человека будут выдвигаться на грант?
«Ну вот», - радовался директор, - «наконец-то, выходим на финишную прямую. Только бы сейчас всё провернуть как следует».
- Ну а как же?! Конечно, знал. Он же теперь в нашем доме – свой человек. С самого начала знал.
«Какая сволочь!», - мысленно выругалась девушка в адрес Валерия, поняв, насколько подл человек, которого она любила. Ей стало плохо, в глазах чуть помутнело, но не надолго, вскоре всё вернулось в норму.
Видя тяжёлое состояние Елизаветы, Максим Дмитриевич продолжил всё в том же тоне:
- Думаю, вы, Елизавета Петровна, не будете противиться счастью Марианны и Валерия.
- Конечно, нет! Дай Бог им счастья! – искренне высказалась девушка.
- Вот и хорошо. Тогда подпишите это, - ректор подсунул под руки девушки планшет с прижатым листом.
- Что это? – вчитываясь в текст, спросила Елизавета.
- Это документ, подтверждающий, что вы не против того, чтоб в Германию ехали другие учёные, а не вы.
- Да зачем это?
- Это свидетельство того, что у вас нет претензий к институту. Ну, вы же не против того, чтоб поехали молодожёны?
Слово «молодожёны» директором было применено специально, оно должно было произвести на девушку особое впечатление и «добить» её.
- Не против, - чуть упавшим голосом ответила Елизавета, беря в руку ручку.
Директор тут же подскочил к ней, ловким движением из-под подписанного девушкой листа вытащил второй, но не на полный разворот, а только то место, где Елизавете должно было поставить подпись. Не дожидаясь вопроса девушки, он пояснил:
- Один экземпляр - вам, второй - мне. Вы уж простите, я такой формалист. Я, понимаете ли, подстраховываюсь, я должен знать, что совесть моя чиста.
Елизавета, цепившись мыслями за слово «совесть», быстро метнулись к совести Валерия и снова пришла в ужас «Какой мерзавец!». Ей хотелось скорее отстраниться от чужой грязи, спешно она поставила сою подпись и на втором листе. Директор тут же стянул со стола планшет с подписанными листами, верхний, тот, что был подписан первым, передал девушке, второй тут же вместе с планшетом сунул в ящик своего стола.
- Ну вот, - как-то очень весело почти выкрикнул он, – дело сделано! Вы же не беспокойтесь, Елизавета Петровна, мы тут Вам создадим не худшие условия для работы. Я даже постараюсь решить ваш жилищный вопрос. Вы же у нас живёте в общежитии? Думаю, к новому году мне удастся выбить вам отдельное жильё.
- Спасибо, буду рада. А что насчёт комиссии по моей работе?
- Это мы решим, решим, - как-то очень поспешно, как бы отмахиваясь от темы, ответил директор.
***
Где-то через месяц Елизавета снова обратилась к директору с вопросом о созыве учёного совета для обсуждения её работы, но получила от него уклончивый ответ:
- Куда вы всё спешите, Чижова? Учитывая масштабность работы, её специфику, в комиссию требуются компетентные лица, даже я не смогу дать толковую оценку этой работе. Я занимаюсь этим вопросом, занимаюсь. – В голосе Максима Дмитриевича послышалось раздражение. - Больше не обращайтесь ко мне с этим. Я сообщу вам, когда будет надо. Пока же можете взять отпуск. Съездите куда-нибудь отдохнуть, не всё вам голову ломать. Кстати, почему вы не были на свадьбе Марианны Максимовны? Вы же были приглашены.
- Простите, не смогла быть. Ко мне приезжал брат как раз на эти дни, я не могла его оставить. Я сообщала, что быть на свадьбе не смогу.
- Да, родство превыше всего, понимаю вас, понимаю.
***
Родство Максим Дмитриевич ценил, но Валерия принять душой не мог, что-то настораживало его в этом человеке, которого он мысленно, а при случае и вслух, называл муженьком своей дочери. И хотя Валерий ещё ни разу не обнаружил своей неприязни к Марианне, что-то подсказывало Максиму Дмитриевичу, что для Валерия женитьба на его дочери – это только шанс получить грант и выехать в Германию, то есть стать признанным в научных кругах. Дочери он боялся высказать это своё предположение, а жене как-то высказал. Нелли Арнольдовна отнеслась к этому, по мнению Максима Дмитриевича, очень легкомысленно:
- Мне кажется, они любят друг друга. Посмотри, как Марианночка расцвела!
- Марианна-то любит, кто бы в этом сомневался, а её муженёк…
- Максим, главное - наша дочь счастлива.
Под этими словами Нелли Арнольдовна имела в виду ещё и «наша дочь замужем», у неё было опасение, что Марианна останется старой девой, до сих пор у неё не было ни одного ухажёра, хотя выглядела она достаточно приятно, и из семьи состояла хорошей.
- Не суйся к ним, - продолжала она, - пусть сами разбираются. Главное, Марианна обещала пока не рожать. Ну, пока не вернётся. Ты посмотри, как у них всё ладно, он прямо ковром перед ней стелется. Вот и пусть девочка насладится…
- Это-то меня и настораживает, - перебил муж Нелли Арнольдовну, - слишком уж хорошо у них всё, а он – мастер головы дурить.
- Вскружать? – с милой улыбкой спросила женщина.
- Что вскружать? – не сразу понял вопроса Максим Дмитриевич.
- Головы, - чуть подхихикнув, - ответила жена.
- Кружить, вскружать, - не важно! Главное, он мастер в этом, вон как заморочил голову Чижовой! А она – молодец! Я боялся, что она всё бросит и уедет, а ведь ещё надо будет дальше вести работу…
- Я думаю, не одной Чижовой он вскружил голову, ты посмотри, какой он красавец, девчонки на нём, наверное, гроздями висли.
- Неля, ну ты скажешь тоже! Он же не девушка, для него красота – на последнем месте, главное – умение зарабатывать деньги.
- Макс, наших денег хватит и им, и их детям, если будут с умом к ним относиться.
- Да…, - углубляясь в какие-то мысли, отозвался Максим Дмитриевич, - если с умом, то хватит.
- Главное, наша дочь не имеет перед ним никаких обязательств! – с нотками гордости заметила Нелли Арнольдовна. – Надоест он ей, разведутся.
- Как у тебя всё просто.
- Ну, а что? Если он начнёт к ней плохо относиться, пинка ему под зад и всё. Им же нечего делить. Он гол, как сокол. У него только фигура и мордашка.
«Неужели она действительно считает его красивым?» - подумал о жене Максим Дмитриевич. – «Обычный мужик. Да и никто на нём не вешался. Даже к Чижовой-то он сам всё подкатывал и, думаю, неспроста».
- Да, он гол. Только бы не подвёл с работой.
- С какой работой? – настороженно спросила Нелли Арнольдовна.
- Да это наши институтские дела…
***
Работу Чижовой Елизаветы по задумке директора надо было представить как работу Марианны. Заведующий отделом, знавший о том, сомневался, что Марианна сможет представить работу комиссии, а потому предложил представлять работу в соавторстве с самой Чижовой.
- Да вы что, Александр Германович! Это недопустимо. Забудьте про Чижову. Никто, - тут директор поднял голос, глаза его злобно сверкнули, - вы поняли? Никто не должен знать, что Чижова имеет к этой работе какое-то отношение. Она сама отказалась от авторства, хотя, конечно, она внесла определённый вклад в эту работу.
«Ничего себе!» - мысленно возмутился заведующий отделом, и, желая скрыть своё возмущение, нарочито закашлялся и отвернулся. «Отказалась от авторства?», - размышлял Александр Германович, - «Да быть этого не может». Любопытство взяло верх, и он решился задать вопрос:
- Она сама вам это сказала?
- Ну не выдумал же я это! Вот, смотрите, она даже подписала отказную.
Максим Дмитриевич полез в ящик своего стола.
«Речь велась об отказной от гранта и поездки в Германию, но об отказе от работы он (о директоре) не говорил. От своей работы Елизавета не могла отказаться. Неужели он подкупил её? Не может быть! Скорее всего, это воровство. Жалко, жалко девчонку (о Елизавете)», - думал Александр Германович в ожидании того, когда ему директор представит отказную.
- Вот, смотрите, Александр Германович, это она подписала сама.
Директор подсунул чуть ли не под нос заведующему отделом лист, тот хотел принять его в руки, но директор не выпустил бумагу и предложил:
- Оденьте очки.
Заведующий отделом достал из внутреннего нагрудного кармана очечник, из него – очки, надел их и, чуть отстранив от себя руку директора, стал читать текст отказной. В тексте было сказано, что Чижова Елизавета Петровна, оказавшая содействие Юценко Марианне Максимовне в изыскательских работах по теме (тема работы была названа так, как и значилась у Елизаветы), а именно (были названы две лабораторные работы, якобы выполненные при участии Лизы), ни на соавторство, ни на какое либо вознаграждение не претендует, претензий к автору работы Юценко Марианне Максимовне не имеет. Под документом стояла подпись Лизы.
Максим Дмитриевич внимательно следил за реакцией Александра Германовича. Заведующий отделом снова не удержался и спросил:
- Ну, как? Как вам удалось уломать её?
- Да ну что вы, она сама признала автором Марианну и сама поставила свою подпись.
- Думаю, если дело дойдёт до суда, Чижова сможет доказать, что… действовала, к примеру, в состоянии аффекта.
- Наша с вами задача, дорогой Александр Германович, не допустить, чтоб дело дошло до суда. Нам надо срочно создать комиссию и утвердить работу Марианны. Вы должны заняться этим. Думаю, комиссию лучше назначить на субботу. Вот список, примите, - Максим Дмитриевич протянул Александру Германовичу небольшой лист. - Этих лиц Вам надо пригласить, и намекните всем, что по окончании защиты работы я приглашаю всех в … - директор назвал самый дорогой ресторан.
- Суббота… Это не совсем удобно, как к этому отнесутся... А вдруг кто-то не согласится? – с растерянностью в голосе спросил заведующий отделом.
«Никто не откажется, каждому уже оплачено», - подумал директор, а вслух сказал:
- Не думаю, что кто-то откажется. Вы же скажете всем, что будет рассматриваться работа Марианны Максимовны.
- А Чижова?
- Что Чижова?
- Она… От неё не будет никаких неожиданностей?
- Она ничего не должна знать о созыве комиссии! – приказным тоном ответил директор. – Ни она, ни кто-либо другой! Ваша задача как раз и состоит в том, чтоб обеспечить полную конфиденциальность. Уверен, вы справитесь.
- Я-то что, но не подведут ли нас члены комиссии? Ведь наверняка кто-то кому-то проболтается. Я могу всех предупреждать о конфиденциальности?
- Вряд ли это нужно…
- Будут спрашивать, почему в субботний день, с чем связана такая конфиденциальность.
- Не будут! – жёстко ответил директор, которому поднадоели вопросы заведующего отделом. – Ваша задача пригласить всех.
Секунды через три он добавил:
- Без объяснений!
«Значит, у него (о директоре) всё схвачено», - подумал заведующий отделом. – «А ведь в списке значится и Репликов, неужели и он прогнулся. Интересно, сколько он им дал?»
***
- Максим Дмитриевич, - заговорил вошедший в кабинет директора заведующий отделом, обхватив одной ладонью другую, что выдавало его большое волнение, - мы будем сообщать Чижовой, что … комиссия по её работе уже состоялась?
- Нет, её работы мы ещё не имеем. Комиссия состоялась по работе Юценко Марианны Максимовны, но знать об этом Чижовой незачем. Хотя, когда она вас спросит о комиссии, вы, разумеется, скажите, что работа рассмотрена, одобрена. И дайте ей тут же понять, что автор этой работы не она, а Юценко Марианна. Вы, кстати, оформили документы на Юценко (Марианна на случай по совету родителей оставила свою фамилию) и Платонова?
- Да, всё оформлено.
Александр Германович не решился применить глагол в первом лице, так как оформлением документов занимался не он.
- Хорошо. Теперь ваша задача не допустить шума вокруг этого.
Заведующий отделом понял, о чём говорит директор, но сделал вид, что не понял.
- Какой шум может быть? Мы отправляем в Германию наших лучших учёных.
- Так-то оно так, но Чижова не устроит шумиху?
- Не думаю.
- Надо сделать так, чтоб не устроила, и чтоб никто не возникал. Вы вот что, Александр Германович, вы сами сообщите ей, что работа рассмотрена и одобрена. Что автор работы Юценко Марианна, а она (о Чижовой), пусть продолжает свои изыскания и, тогда, возможно, будет рассмотрено в дальнейшем их соавторство. Ведь, если я не ошибаюсь, до цели ещё идти и идти. Что там, в итоге должно получиться? Предстоит синтезировать или как правильнее выразиться, создать робот-вирусолов. Марианне будет трудно справиться с этим одной, а вдвоём они справятся.
- Так мне сообщить Чижовой, что... работа, над которой она работала, была рассмотрена на учё…
- Зачем? – раздражённо выкрикнул директор, мотнув головой в знак негодования. - Зачем это «над которой она работала»? У работы что, нет названия? Так прямо и говорите: работа такая-то Юценко Марианны Максимовны! Александр Германович, не мне вас учить! За столько лет соседства мы должны уж друг друга понимать с полуслова. – Директор намекал на то, что когда-то он помог заведующему отделом купить рядом с собой дачный участок. - Вы, сами-то не лезьте, а когда она вас снова спросит о комиссии, скажите ей это. И дайте ей понять, если она заупрямится, ей у нас не место. И, пожалуйста, после разговора с ней доложите мне, что да как.
- Вас понял, - сказал Александр Германович и стал разворачиваться к выходу, но директор его остановил:
- И вот ещё что…
Дождавшись, когда Александр Германович вновь развернулся к нему, он продолжил:
- Давайте-ка мы с вами и сыну вашему прикупим участок в Дубках. А что? Надо окружать себя своими людьми. Я уже присмотрел там один участок. С домом. Ну, при желании дом можно будет или снести или надстроить.
««Мы прикупим участок» - что он имеет в виду? Может, хочет отделаться лишь тем, что «присмотрел один участок»», - успел подумать Александр Германович и тут же задал вопрос:
- Вы готовы помочь деньгами?
- А что не помочь хорошему человеку? Тем более, что вы помогаете моей дочери. Я тоже хочу помочь вашему сыну.
- В Дубках большие цены.
- Я помогу. Неужто, мы вместе не осилим?
- Ну, разве только с вашей помощью, Максим Дмитриевич.
- Ну, а я о чём?
Александру Германовичу хотелось конкретики, хотелось знать, сколько именно денег даст Максим Дмитриевич, ведь и половина – помощь, и одна десятая – тоже помощь, но задать этот вопрос своему начальнику он не отважился, интуиция подсказывала ему, что Максим Дмитриевич не назовёт ему цифру, но и оставаться в неведении он тоже не хотел, а потому чуть поколебавшись, всё же спросил:
- Так что, на половину-то стоимости Фёдор может рассчитывать?
- Ну, Изюмов, ну вы даёте! Вы же сами знаете, сейчас там баснословные цены. Фёдор говорил мне, что ему недостаёт пять миллионов.
«Всего-то…», - разочарованно подумал Александр Германович. – «Его дочери – мировое имя, а моему Феде – всего пять миллионов». На лице заведующего отделом было написано разочарование.
«Ишь, куда хватанул! Он решил, что я его сыночку выложу громадные деньги. Радовался бы, что я держу его при себе… Дачу купить ему помог. Какая же он неблагодарная скотина!», - подумал Максим Дмитриевич о заведующем отделом, а вслух радушным тоном сказал:
- Вы, Александр Германович, похоже, принимаете меня за подпольного миллиардера. Нет, купить дачу я ему не смогу, да и не справедливо было бы это, я ещё и своей Марианнке ничего не купил, но помочь по-дружески готов: я – два с половиной миллиона, и вы - два с половиной.
«Два с половиной!», - внутренне возмутился заведующий отделом, но ничего не ответил. Лицо его покраснело, правая ладонь прикрыла левую. Секунд пять мужчины молча смотрели друг на друга, потом заведующий отделом со словами «Я пойду» стал разворачиваться к выходу.
- Передайте Фёдору, что как только он будет готов к оформлению сделки, я перечислю ему два с половиной миллиона.
Александр Германович вышел молча.
***
Елизавета понимала, что Валерий, упрашивающий её отказаться от гранта и поездки в Германию, зная, что выделено два места, одно расчищал именно для себя. Конечно же, и в выказываемые им к ней чувства она тоже уже не верила. Валерий оказался, уму непостижимо, каким подлым, Елизавета даже не могла предполагать, что такое возможно. Это было для неё большим ударом, но ещё большим ударом оказалось то, что её работа была представлена учёному совету как работа Юценко Марианны Максимовны. В компьютере Елизаветы оставались все материалы, оставались все публикации, можно было оспорить авторство Марианны, доказать свою правоту, но куда, к кому было обращаться, если все, даже сам академик Репликов Даниил Владимирович, председатель учёного совета, человек, знающий, что этой темой занималась она, Чижова Елизавета, и, наверняка, знавший, что работа принадлежит ей - Чижовой, утвердили авторство Марианны. Суд, конечно же, если в него обратиться для выяснения обстоятельств дела, обратится именно к ним же. Ни лаборантка Елена, ни Александр Германович, точно знавшие некоторые нюансы её работы и могущие выступить в её защиту, вряд ли помогут. А заведующий отделом уж точно, не станет выступать в её защиту. На вопрос Елизаветы о том, не известно ли ему, когда будет рассмотрена комиссией её работа, он ответил без какого-либо зазрения совести:
- Вы о какой работе спрашиваете? – Он назвал тему работы Елизаветы и добавил, - если об этой, то она уже рассмотрена. Её признали очень ценной, а автора работы – Юценко Марианну Максимовну - достойной гранта.
- Как? Автор моей работы Юценко? Да вы что, Александр Германович, этого быть не может!
- Ну, знаете ли, милочка, когда настоящий автор, купившись на что-то, ну я не буду соваться, собственно, это ваше дело, вы вправе делать со своей работой что хотите, но…, признаюсь, не ожидал, что вы откажетесь от своего детища.
- Я? – всё ещё в изумлении задала вопрос Елизавета. – Разве я отказалась от своей работы? Я передала её вам для рассмотрения на учёном совете, и вы, и Максим Дмитриевич обещали мне, что скоро будет созван совет…
- Да, но вы же, Елизавета Петровна, сами подписали документ, в котором заявили, что работа по теме, - Александр Германович ещё раз назвал тему работы, - принадлежит автору Юценко, что вы претензий к ней не имеете.
- Нет! Не писала я такого!
- Как же нет, если я сам видел эту бумагу.
- Какую ещё бумагу?! – возмущённо выкрикнула Елизавета. – Я не писала такого!
- Вы написали, что в качестве добровольной помощи участвовали в двух лабораторных работах, проведённых Марианной Максимовной, но претензий к ней не имеете.
- Чушь! Да вы сами-то верите в этот бред, Александр Германович?
Девушка была сильно взволнована.
- Признаюсь, я был весьма удивлён, но мало ли какие обстоятельства заставили вас написать такое…
- Да не писала я ничего подобного! Не писала! Где вы видели такую бумагу? Марианна не имеет никакого отношения к моей работе! Да она же всё запорит. Надо ещё получить результаты биохимического анализа …, - Елизавета назвала бактерию, - которые будут не ранее чем через три месяца, надо вывести… - Елизавета, радуя Александра Германовича, решившего, что он эти идеи выскажет Юценко как свои, назвала все намеченные ею этапы дальнейшей работы.
- Вот этим вы, Елизавета Петровна, и займётесь.
- Но работа-то у меня украдена! Я…
- Я просил бы вас не кидаться такими словами! - Строго оборвал девушку заведующий отделом. – В нашем институте не место каким-либо распрям! Вы сами заявили, что автор работы – Марианна Максимовна, а теперь поднимаете шум. У вас есть два пути: либо вы спокойно продолжаете работать, и тогда, возможно будет рассмотреть ваше соавторство с Юценко, либо вам не место в нашем институте.
Елизавета поняла, что ей не место в этом институте.
***
Многие в институте, узнав, что работа Чижовой каким-то чудесным образом стала работой Юценко, были взволнованы, тем ни менее, все «проглотили» это, никто не подошёл с вопросом к Марианне, и уж тем более – к директору. Те же, кто успели переговорить об этом с Елизаветой, не получили ответов на свои вопросы. По институту поползли слухи, что Чижова продала свою работу, иные даже пытались называть какие-то суммы. Редко кто верил, что работу у Елизаветы попросту украли. Среди тех, кто безоговорочно поверил Елизавете, была Елена, лаборантка, работавшая вместе с Елизаветой, и пара-тройка её сослуживцев. Родственников своих Елизавета огорчать не стала, она ничего не сказала им о причине своего увольнения. Отец её, чуя неладное, просил жену и сына не задавать Елизавете вопросов, касающихся её прошлой работы. Сам он за столом в присутствии жены и сына только спросил:
- Что, и вас расформировали? – и, не дожидаясь ответа дочери, сам же продолжил. – Всё, всё в стране губят, и до науки добрались.
- Да нет, пап, я сама…
- Ты навсегда вернулась? – спросила мать.
- Ещё не знаю.
- Ну что ж, осмотрись.
- Лиза, а о тебе говорили как о самой перспективной, тебе же грант хотели дать, послать в Германию, - заметил брат Василий.
- Откуда тебе это известно? – спросила Елизавета.
- Все так в вашем институте говорят. Лена мне сказала.
- Не дали, – с нотками грусти в голосе ответила Елизавета. - В Германию послали дочь директора.
- Ну и ладно. России самой нужны такие учёные! – весело заявил отец. – Ты не торопись с устройством на работу. Отдохни. Съезди куда-нибудь.
***
На отдых Елизавета поехала со своей бывшей лаборанткой, Еленой Зоркиной, с которой она работала в институте. Елену уволили по сокращению сразу же после увольнения Елизаветы. Студентка Елена, хоть и училась на вечернем отделении, получила от университета дешёвую поездку по ряду европейских стран под названием «По французской стороне». Путёвка была на двоих, и Елена без колебаний пригласила ехать с собой Елизавету, с которой за два года совместной работы очень сдружилась.
Подруги с радостно и восторженно знакомились с достопримечательностями городов европейских стран. В Дрездене в кафе, расположенном недалеко от галереи, к девушкам подошёл молодой мужчина и заговорил с Елизаветой на немецком языке.
- Госпожа Чижова, Вы как тут? – и не дожидаясь ответа, продолжил, - Я Вальтер Фюрст. Вы, конечно, не помните меня, но я вас очень даже помню.
- Вальтер, как же, я помню вас! – обрадовалась встрече Елизавета. – Присаживайтесь. Знакомьтесь, это моя подруга Елена. Мы приехали со студенческой группой по туристической путёвке. Моя подруга - студентка.
- Мне очень приятно. Вы, Елена, говорите по-немецки?
- Нет, пожалуй, нет, но я почти всё понимаю. Пожалуйста, вы общайтесь, - ответила Лена тоже по-немецки, но с большим акцентом.
Вальтер с благодарностью кивнул девушке и обратился к Елизавете:
- Вы меня тоже помните? А мне показалось… - Вальтер перебил сам себя и, не досказав, что ему показалось, заговорил о другом. - Я помню, ваше выступление в Вене мне, да и не только мне, может даже всем, оно показалось самым интересным.
Подошедшая официантка перебила мужчину вопросом:
- Вы будете что-нибудь заказывать?
- Бутылку воды, пожалуйста. – И, уже обращаясь к Елизавете: - Потом я ещё читал ваши статьи. Очень интересная работа у вас. Как она продвигается?
Прежде чем ответить, Елизавета опустила голову, посидела так секунды две-три, а потом с грустью в голосе ответила:
- Вальтер, вы не поверите, но мою работу присвоил другой человек.
- Как присвоил? – не понял Вальтер.
- Просто объявил своей.
- Но это же не по закону! А почему вы отдали ему свои материалы?
- Нет, что вы! Я не отдавала.
- Тогда я ничего не понимаю. Вы разыгрываете меня?
- Давайте оставим это, - попросила Елизавета. – Лучше скажите, как вы? Вы тогда тоже очень заинтересовали меня своей работой. Бионика на бактериальном уровне! У нас, если помните, были планы списаться. Мы где-то работали в одном направлении.
- Я писал вам, Елизавета. Вы не ответили.
- Вы писали? Куда вы писали?
- Как и полагается, на адрес вашего института для вас. Я отправил вам три письма. Мне даже приходили ответы, что письмо передано адресату Чижовой Елизавете Петровне. Вот, смотрите! – Вальтер стал доставать свой телефон.
- Вот сволочи! – вырвалось у Лены, молчаливо попивающей свой чай.
- Что? – переспросил Лену Вальтер, не понявшей возгласа девушки на русском языке.
- Они скрывали от Елизаветы ваши письма! – ответила по-немецки Елена.
- Скрывали? – изумился Вальтер. – А кто, кто скрывал? Зачем? Вы, Елизавета, не получали моих писем?
Тем временем официантка поставила перед Вальтером бутылку воды и большой стакан.
- Не получала, - всё с той же грустью в голосе ответила Елизавета. – Я думала, что вы передумали…
- Да что вы, Елизавета! Я с такой надеждой ждал от вас ответов! Вы знаете, вот они письма. Вы можете их прочитать сейчас. Давайте я перешлю их на вашу личную почту. Как я тогда не догадался попросить у вас личную вашу почту! Но кто, кто мог так поступить в вашем институте?! – возмутился Вальтер. – Диктуйте почту! – возбуждённо попросил он.
- Я… Вальтер не уверена… имеет ли это смысл теперь, когда у меня отняли мою работу.
- Вы не шутите? Что, у вас, правда, отняли работу? Не понимаю, как можно отнять работу!
- Это просто, - в разговор ввязалась Елена, - работа Елизаветы имеет другое авторство. Кстати, автором работы признана Юценко Марианна Максимовна, дочь директора нашего института. Она получила грант и работает где-то тут, в Германии.
- Юценко, юценко… Я не слышал такой фамилии. А как Юценко заполучила все материалы?
- Ну, так они были переданы на рассмотрение учёного совета. Совет был созван тайно, Елизавету на него не пригласили, работу Лизы представляла Юценко как свою.
- О Боже! – возмущённо воскликнул Вальтер. – Этого не может быть!
- Нам пора идти, - спокойно сказала Елизавета, посмотрев на наручные часы. Её голос на фоне негодования Вальтера показался очень спокойным. – Простите, Вальтер, мы тут с группой. Через пятнадцать минут нам надо быть на площади. Из Дрездена мы выезжаем в Швейцарию. У нас такой колейдоскопический тур.
- Елизавета, как мне найти вас? Давайте обменяемся телефонами, почтой.
Молодые учёные обменялись телефонами и электронными адресами.
***
- Дочка, не надо об этом по телефону, - попросил Максим Дмитриевич сетующую Марианну.
- А как лучше? Написать? – с раздражением спросила Марианна.
- Нет, нет, писать такое не надо, - поспешил с ответом отец.
- Так тебе не интересно, как я устроилась, как тут у меня дела?
- Конечно, интересно, но, прошу, не по этому телефону. Мы же договаривались…
- Ах, да. Сейчас перезвоню.
- Нет, лучше я сам.
Максим Дмитриевич позвонил дочери на телефон, который не был привязан к её имени, карта в нём была без регистрации. Сам он тоже звонил с телефона, СИМ карта в котором была привязана к чужому имени. Разговор с дочерью ему не понравился. Всё, по словам Марианны, было плохо: заселили их с Валерием в отдельные, хоть и объединённые единой прихожей, номера, причём номер Платонова ей казался чуть лучше. Лаборатория, где предстоит работать им, находится на той же территории, где находятся и номера, это почти соседствующие здания. Территория научного городка обособленная, находится в каком-то ельнике (но Максим Дмитриевич понял так, что дочь сосну путает с елью, да наверняка, там целый парк), далеко за городом. На этой территории есть три кафе и два ресторанчика, есть гараж, в котором в любое время можно арендовать машину и даже – машину с водителем, есть магазинчики, спортивные залы, бассейны, киноконцертный зал, общественный дом, в котором, по словам куратора, есть чем заняться: там и швейная мастерская, и музыкальный зал, и библиотека, и тренажёрный зал, и много чего ещё. Но всё это раздражало Марианну.
- Мы как в тюрьме, - резюмировала Марианна. – Тут даже нет никого интересного. А город отсюда, сказали, находится в тридцати километрах. Если бы не Валера, я вообще сошла бы тут с ума!
- А он как? Ему тоже всё не нравится?
- Да нет, ему как будто всё нравится. Он даже подружился уже с кем-то тут. Он уже собирается на велопрогулку.
- Ты бы тоже, прокатилась с ним, - робко заметил Максим Дмитриевич, вспоминая, когда дочь последний раз садилась на велосипед.
- Пап, да ты что, издеваешься? Какой велосипед! Завтра приступать к работе, а я даже не знаю, за что браться.
- А что говорит Платонов? – настороженно спросил отец.
- Платов смеётся. Говорит, занимайся тем же, чем занималась в Москве. Строй из себя умную Машу.
- Так прямо и сказал? Больше ничего? – наполняясь злобой к зятьку, задал вопрос Максим Дмитриевич.
- Ну, нет, конечно, он сказал, что завтра мы с ним всем сначала представимся. Потом нам покажут наши рабочие места, покажут лаборатории, представят нам сотрудников, представят лаборантов. Потом мы обустроимся на рабочих местах, там уж и обед. А после обеда он займётся спорами своего грибка, а я Лизкиным вирусом или этой её бактерией …, - Марианна назвала микроорганизм, который был в разработке Елизаветы.
- Марианна, прошу, никаких Лизок! – строго заметил отец.
- Ладно, но что мне делать с этими организмами? Она (о Лизе) свой вирус уже изучила вдоль и поперёк, все выкладки есть в работе. Что мне-то с ним делать? А бактерия эта вообще – загадка какая-то…
- Я, дочка, не знаю. Думала, твой муженёк тебе подскажет. Ну ладно, я перезвоню тебе через часок, другой. Этот телефон всегда держи рядом.
***
«Ну вот», - торжествовал Александр Германович, - «Теперь я могу ставить условия». Но лицо заведующего отделом выражало некоторую озабоченность.
- Я внимательно ознакомился с работой Е..., - тут Александр Германович быстро исправил себя, - Марианны Максимовны. Могу сказать, что работа значимая, перспективная, что…
- Это знаю и я! – грубо перебил его директор. – Нужно понимать, что делать дальше.
- У меня есть на этот счёт некоторые соображения…
- Ну?! – нетерпеливо подогнал Максим Дмитриевич.
«Ишь, понукает меня как лошадь», - зло подумал заведующий отделом. – «Шишь тебе с маслом! Как Фёдору помочь – он не миллиардер, видите ли, а как помощь ему понадобилась - он ко мне».
- Максим Дмитриевич, вы же понимаете, что любая информация, я уж не говорю о молчании, стоит денег.
Директор, зная заведующего отделом, предполагал, что тот запросит денег, а потому слова коллеги его не смутили.
- Что вы хотите за свою информацию? – спросил он.
- Вы же знаете, Фёдору недостаёт пяти миллионов, - вкрадчиво начал Александр Германович. – Вы даже сами мне это сказали.
Заведующий отделом замолк. Директор тоже не подавал голоса. Продолжил заведующий отделом.
- Вы обещали помочь, дать ему на стадии оформления сделки два с половиной миллиона.
Опять молчание, ожидание того, что что-то скажет директор, но тот продолжал молчать. Заведующий отделом продолжил:
- Продавец готов начать оформление сделки, но не готов Фёдор. Два с половиной миллиона – это только половина того, что недостаёт Фёдору.
- Александр Германович, голубчик, - возмутился директор, - не могу же я решать все финансовые вопросы вашего сына! Вы – половину недостающего и я – половину! Я был уверен, что вы будете благодарны мне.
- Да, вы правы, Максим Дмитриевич, - с театральным вздохом произнёс Александр Германович. – Мы не можем решить всех проблем своих детей. Как говаривала моя бабушка – «Протягивай ножки по одёжке».
- Ваша бабушка была, безусловно, мудрым человеком. Вы скажите мне начистоту: вы знаете, что надо дальше делать Марианне?
- Да! – твёрдо ответил Александр Дмитриевич, а про себя подумал «Пока деньги не падут на счёт Фёдора, ничего не скажу. Этот может и кинуть запросто. Вон как Чижову вокруг пальца обвёл».
- Тогда скажите, чем ей сейчас заняться.
- Я мог бы сказать, но мы, похоже, ещё не договорились.
- Договоримся!
- Что, Фёдор может рассчитывать на сумму в пять миллионов?
- Да, но при условии, что вы лично, Александр Германович, будете вести работу Марианны Максимовны и регулярно консультировать её.
- Хорошо, - чуть поколебавшись, ответил заведующий отделом. – Давайте я назову вам счёт Фёдора. Или лучше получить бы средства налом.
- Ну, знаете ли, Александр Дмитриевич, вы переступаете черту!
- Я её уже переступил, признав авторство Марианны Максимовны, - ехидно заметил Александр Германович.
***
Получив подсказку от заведующего отделом, Марианна благополучно начала свой первый рабочий день. Затем в рабочем режиме прошёл второй, третий… Так прошла неделя. Постепенно Марианна успокоилась, успокоился и отец её, зорко следящий за её работой. Валерий с первого же дня почувствовал себя как дома. Ему нравилось всё: и то, что с Марианной у них раздельные номера, и то, что тут были созданы условия для занятий спортом, были разные развлечения, была доступна дешёвая вкусная еда (80 процентов стоимости еды оплачивала принимающая сторона). Язык Платонов знал плохо, но хорошо владел английским, и в первый же день он познакомился с теми, кто разделял его интересы: с занимающимися велопрогулками, с игроками в шахматы, с любителями посидеть в компании с пивцом. Марианна же по совету Валерия сдружилась с фрау Урсулой, занимающей некое административное положение в городке. Свою роль сыграл один из пяти презентов «для нужных людей», заготовленных Нелли Арнольдовной. Немалую роль в отношениях российской пары с жителями научного городка сыграло умение Валерия ладить с людьми, нравиться им. Российскую пару здесь приняли радушно.
***
Брат Елизаветы Василий при первой же встрече с подругой сестры Еленой Зоркиной влюбился в неё, и в дни, когда приезжал к сестре погостить, делал попытки пригласить девушку на свидание, но Елена, хотя Василий ей тоже нравился: умён, тактичен, хорошо сложен, отшучивалась, считая, что идти на свидание с парнем, который младше её на четыре года, - несерьёзно. Василий же не собирался отступать, он каждое утро писал ей короткие письма-приветствия, писал о чём-то своём, спрашивал её о чём-то, часто общался с девушками по видеосвязи. Елена сначала поддерживала переписку из вежливости, а потом ощутила к ней интерес, а позже - даже потребность в ней. Во многом, уж в принципиальных-то вопросах - точно, их интересы, их взгляды совпадали, оба чувствовали родство душ. Легонько Елена стала выспрашивать подругу о брате, и оказалось, Елизавета считает Василия замечательным человеком. Она рассказала несколько историй из их детства, и из этих картин воспоминаний девушки образ Василия вырисовывался как чистого светлого человека.
Не обделял вниманием Василий и сестру, ей он тоже писал, но кроме Василия в активную переписку с Елизаветой вступил и Вальтер. Как и Василий, он интересовался впечатлениями девушек от увиденного, интересовался, где они сейчас, что-то советовал, что-то рассказывал, просил переслать фотографии, подключался по видеосвязи. Разговора про научную работу Елизаветы он больше не заводил, но сам настойчиво продолжал поиск некой Юценко Марианны Максимовны, присвоившей работу Елизаветы. Вальтер не терпел несправедливости, а этот случай казался ему из ряда вон несправедливым. Он ещё не представлял, как будет действовать, но ему очень хотелось восстановить справедливость, к тому же, работа Елизаветы очень перекликалась с его работой, и они могли просто даже дополнить друг друга.
***
- Представляешь, Макс, дачу Вороновых выкупил Фёдор Изюмов! – возмущённо заявила Степанида Степановна, почти вбегая на веранду, где на диванчиках сидели Максим Дмитриевич и его жена.
- Да, мама, я знаю. Я сам помог Фёдору в этом вопросе.
- Сам? Да ты представляешь, что теперь тут будет?! – возмутилась Степанида Степановна. – Садом и Гоморра!
- Ну что ты, мама. Лучше уж Изюмовы, чем какие-нибудь новые русские с золотыми цепями.
- Да? А ты, поди, посмотри, какие там приехали, да посчитай, сколько на них золота! – Всё ещё в большом возбуждении сказала женщина, потряхивая головой, покрытой мелкими кудрями. – Там двое горлопанов, фифа его, Изюмиха и ещё какие-то чуть ли не бритоголовые. Теперь у нас с одной стороны – Изюмовы, с другой стороны - Изюмовы! Да разве так можно! Мы же оказались в кольце Изюмовых! – почти кричала Степанида Степановна.
- Мама, ты утрируешь. Ты посмотри, между нами целых четыре дачи. Ну, о каком кольце ты говоришь?
- Я знаю, что говорю! Их уже - двое, а ты – один!
- Так мы же не собираемся идти стенка на стенку, - снисходительно улыбаясь, ответил Максим Дмитриевич и даже покачал головой, обозначая «надо же чего придумала».
- Думаю, Степанида Степановна права, - вмешалась Нелли Арнольдовна.
В другой раз свекровь как-нибудь съязвила бы, ей не нравилось, когда жена сына начинала предложение со слова «думаю», но на этот раз она промолчала и только, качнув головой, но, так и не глянув на Нелли Арнольдовну, произнесла:
- Ну!
«Да, их уже двое», - подумал про Изюмовых Максим Дмитриевич, а вслух сказал:
- Да ладно вам, женщины! Если бы не Фёдор, не известно, кто купил бы этот участок, а так хоть знаем, - свой человек.
- Я так не думаю! – сказала Нелли Арнольдовна. - Если он пошёл в папашу, то…
- А то! – перебила Степанида Степановна. – Яблочко от яблони далеко не котится.
- А Александр-то там? – спросил Максим Дмитриевич, поднимаясь с места. – Пойду, посмотрю.
- Не надо! – властно остановила мать. - Пусть сами придут!
«И то верно», - подумал Максим Дмитриевич и сказал:
- Нет, я туда не пойду. Я только за ворота выгляну.
- И за ворота нечего выглядывать. Давайте-ка лучше чайку попьём! – И, не дожидаясь согласия или возражения сына и невестки, громко крикнула в сторону летней кухни:
- Зоя, чаю неси!
***
Изюмов Фёдор Александрович был умён и удачлив, и вопреки воле отца, желающего сыну научной карьеры, он организовал неприметный, но достаточно прибыльный бизнес по оптовой закупке и продаже мебельных конструкций. Сейчас, к тридцати годам, Фёдор был достаточно обеспечен и имел хорошую семью. В лице Юценко Максима Дмитриевича он видел друга своего отца, и потому его белозубая улыбка, с которой он появился в проёме калитки дачи Юценко, была искренней.
- Явился, - буркнула Степанида Степановна, натаскивая на лицо дежурную улыбку. Нелли Арнольдовна, сидящая спиной к калитке, оглянулась и, поняв, о ком речь, тут же отвернулась и мельком вопросительно глянула на расплывающегося в улыбке мужа. По давней привычке она улыбалась всем, кому улыбался Максим Дмитриевич, на этот раз эта привычка, приобредшая уже черты инстинкта, тоже сработала. Одев улыбку, которая, кстати, очень шла ей, она обернулась к подходящему к ним мужчине.
- Приветствую, добрые соседи! – взлетая на веранду, весело почти прокричал Фёдор.
- Да уж, вас нам только и не хватало! – буркнула пожилая женщина.
- Простите, не понял? - оторопело спросил гость.
- Был один сосед Изюмов, теперь появился второй, - с натянутой весёлостью в голосе ответила Степанида Степановна, перехватившая упрекающий взгляд сына. – Мы теперь вас будем путать.
- Не беда! – вмешался Максим Дмитриевич. – Как-нибудь уж сумеем различить молодого красавца от старого… моего друга. Ты, Фёдор, проходи, садись, - выдвигая стул для гостя, предложил хозяин.
- Нет, нет, я, простите, к вам на минутку. Приглашаю вас к себе на вечерние посиделки. Будут только свои, дачные. Часов в 17 вас устроит?
- А что будем праздновать? Ваш приезд? – подала голос Нелли Арнольдона.
- Да нет… Праздника сегодня не будет, Это уж как-нибудь позже, когда обустроимся. Так просто посидим. Я хотел вас познакомить со своей семьёй.
Обе женщины желали съязвить, ответить примерно так «Больно нам это надо», но обе, видя усиливающуюся улыбку на лице Максима Дмитриевича, воздержались. Максим же Дмитриевич встал и со словами «Замечательно. Спасибо, будем!» подал руку Фёдору.
- Я не стал приносить вам цветов, очаровательные дамы. Знаю, ваш сад полон ими. Я это помню ещё с детства. Пожалуйста, примите это.
С этими словами Фёдор поставил на выдвинутый для него стул пакет, который держал в руках, и извлёк из него две коробки.
- Что это? – спросила Степанида Степановна, протягивая руку к одной из них. – Надеюсь, это не туалетная вода?
- Это варенья: из лепестков роз и из фиников. Я привёз из Эмиратов.
- Когда же вы туда ездили? – вчитываясь в надписи на коробке, спросила женщина. – Надеюсь, срок ещё не вышел, его можно потреблять.
Фёдор не успел ответить, Максим Дмитриевич опередил его:
- Наша мама – большая шутница! Не обращайте внимания. Благодарим за угощение. Вечером будем.
С этими словами он снова протянул Фёдору руку для рукопожатия.
***
Нелли Арнольдовна была согласна со Степанидой Степановной - ни к чему тут им соседство второго Изюмова. Она вспомнила, как несколько лет назад Марианна вздыхала по этому Фёдору, а тот даже не замечал девушки. А теперь он будет маячить тут со своими жёнушкой и двумя отпрысками. Женщина, не зная ни жены, ни детей Фёдора, уже не любила их только потому, что они имеют отношение к человеку, отвергшему любовь Марианны. Нелли Арнольдовна вспомнила дневник дочери и его содержание. В дневнике Марианна называла Фёдора классным парнем, признавалась, что очень волнуется при встрече с ним, писала какие-то глупости и признавалась себе, что чувствует себя дурой рядом с этим начитанным, образованным парнем. «Ничего она не дура», - думала Нелли Арнольдовна о дочери. – «Дуракам не дают гранты, не приглашают заграницу. Хорошо, что у неё ничего не завязалось с этим Федькой, Валера куда интересней, какой-никакой, а учёный, и Марианну любит. Он так заботится о ней, как другим можно только мечтать». Нелли Арнольдовна призналась себе, что в число «других» входит и она сама. Возможно, её муж был бы более внимателен к ней, если бы не вмешательство Степаниды Степановной, считающей, что жена в первую очередь должна заботиться о муже, потом – о свекрови, потом – о детях и лишь потом - о себе. Муж же должен в первую очередь заботиться о матери, потом о детях, потом – о жене. Очерёдность заботы о себе самом для мужчины свекровь не обозначала. Было ли так в той семье, где она сама была невесткой, не известно, Степанида Степановна никогда не делилась своими воспоминаниями о жизни при муже, говорила только о жизни «после его смерти».
***
В действительности отец Максима Дмитриевича – академик Дмитрий Павлович Юцеко, учёный-атомщик, скончался несколько лет назад. Прожив со Степанидой Степановой два года, он не смог больше терпеть её тиранию и попросту сбежал из семьи, переписав полученную им от государства дачу на полуторагодовалого сына. Оставил он семье и двухкомнатную квартиру, а сам переехал жить в ведомственное общежитие. Оскорблённая бегством мужа Степанида Степановна решила мстить обидчику. Почти год она писала письма в различные инстанции, требуя «повлиять на мужа», «оказать воздействие», «проработать на партсобрании». Возможно, она писала бы и дальше, но её остановили. В один день к ней подъехали люди из соответствующих органов и настоятельно попросили «прекратить травлю советского учёного». В противном случае они грозились принять меры к ней. Степанида Степановна знала не понаслышке, как и какие эти органы умеют применять меры, а потому быстро сникла, но нашла более изощрённый способ мести: она перестала пускать Дмитрия Павловича в квартиру и на дачу, запретив ему видеться с малышом Максимом. Дмитрий Павлович и без того очень редко встречающийся с сыном, был в отчаянии. Сына он очень любил, ему были жизненно необходимы встречи с ним. Тогда он придумал приходить в детский садик, и персонал, зная ситуацию в этой семье, разрешал академику встречаться с сыном, им даже выделяли для свиданий кабинет заведующей. Как-то, в самом начале таких встреч, узнав от сына, что он встречался с папой, Степанида Степановна пыталась устроить грандиозный скандал, но заведующая детским садиком была не из пугливых, она быстро поставила разъярённую женщину на место, аргументировав тем, что Дмитрий Павлович – родной отец мальчика и запретить ему встречаться с сыном они не могут, если у неё есть судебное постановление о запрете встречаться отцу с сыном, то она должна предъявить его им. Степанида Степановна, вспомнив о просьбе органов «не заниматься травлей советского учёного» и о предупреждении в случае чего принять к ней меры, отступилась. Так на протяжении всей своей жизни академик Юценко встречался с сыном, но не дома и не на даче, а рядом со школой, в пионерских лагерях, в кафе, в парках. Три лета, когда Максим Дмитриевич был ещё школьником, академик снимал комнату на даче у одного своего друга в том же дачном посёлке, в Дубках, где базировались его жена и сын. Два лета отец и сын были неразлучны: вместе совершали велопрогулки, ходили на рыбалки, устраивали теннисные турниры, рисовали, мастерили скворечники, скамейки, ходили по грибы и по ягоды. Максим чувствовал себя счастливым сыном. На третье лето, узнав, что в посёлок снова приедет её муж, Степанида Степановна отправила сына в пионерский лагерь. Люди, знавшие ситуацию в семье Юценко, поражались жестокости и подлости женщины: «Он им и дачу отдал, и квартиру, и содержит их, а она даже на порог его не пускает, не даёт видеться с сыном…». «И развод она ему не даёт, прямо как собака на сене», - домысливали некоторые. В действительности Дмитрий Павлович ни разу не заводил разговора о разводе, да и не помышлял о нём. Он считал, что он имеет семью, только с женой у него разлад.
***
Разлад у Степаниды Степановны был со многими, жить в конфликтной атмосфере было для неё нормой. Дачные соседи за глаза называли её стервозой, а квартирные уже лет пятнадцать с подачи тогдашних соседских детей – злобной старухой. Все, как правило, сторонились её, единственным человеком, кто терпел её выходки, был Максим Дмитриевич, понимавший, что большая часть помыслов матери направлена на его защиту.
В младшем возрасте она давала подзатыльники всем, кто по её мнению обижал Максика, ссорилась с родителями обидчиков; в школьном возрасте она плела интриги вокруг соперников сына: распускала слухи, рассылала анонимные письма, делала анонимные звонки изменённым голосом, даже пошла на то, что отравила мальчика-шахматиста – соперника своего сына в отборном туре на школьный чемпионат по шахматам. Получивший сильное отравление, шахматист-соперник не смог участвовать в турнире, и победу действительно одержал Максим. Школьный аттестат с красными корочками Максиму тоже достался не без помощи матери, использовавшей славное имя отца юноши. И в молодости Степанида Степановна неоднократно вмешивалась в жизнь сына. Причём, в ход ею пускались не всегда пакости, к примеру, к однокурснику и другу Максима, сыну декана того ВУЗа, где учились парни, она относилась с лаской и уважением. Это имело результат: вместе друзья посылались по программе обмена студентами в ГДР и в Черногорию, вместе опять же в рамках студенческой программы были волонтёрами на Московском кинофестивале и на Летних Олимпийских играх.
***
Сейчас главным врагом сына Степанида Степановна числила Изюмова Александра Германовича, подчинённого своего сына. Подслушав однажды разговор сына с Александром Германовичем, она сочла, что Изюмов шантажирует её сына. Тогда, много лет назад, речь шла о выдвижении Максима Дмитриевича на должность директора. Причём шантажа не было, напротив, Александр Германович, сам в ту пору имевший звание академика, используя своё знакомство, оказывал услугу своему другу, но Степанида Степановна из услышанного разговора поняла так, что Изюмов чем-то шантажирует её сына. Помог Александр Германович Максиму Дмитриевичу и в вопросе зачисления Марианны в ВУЗ, но этого не знала Степанида Степановна, а о том, что сын её помог Изюмову в вопросе приобретения дачи, она узнала. В дальнейшем всё: и появление Изюмова в Дубках, и визиты Изюмовых по приглашению Максима Дмитриевича в гости, и даже любезность, проявляемая её сыном к этому человеку и его семье, казались женщине следствием шантажа Изюмовым её сына. Появление в Дубках Изюмова-младшего ещё более укрепило её в этом мнении.
***
Мнение Валерия о своём приятеле Гансе Шульце резко изменилось, как только он узнал, что Шульц является не только главным в научном городке, где устроились они с Марианной, но и видным учёным и даже лицом, входящим в правительственные круги Германии. Лишённый брутальной внешности: полноватый, белобрысый с белой, краснеющей на солнце кожей, с почти бесцветными невыразительными глазами под белёсыми ресницами, Ганс Шульц до этого не привлекал внимание русского учёного, хотя сам в первый же день приезда русской пары пригласил Валерия на велопрогулку. Как только Валерий узнал о том, кем является Ганс, и какую роль он играет в науке, их отношения стали крепнуть, причём выглядело всё очень естественно, Валерий умело пустил в ход своё искусство общения и сделал всё, чтоб приблизиться к Гансу, хотя особо стараться ему не пришлось, Шульц, имеющий нетрадиционную ориентацию, и сам сразу выделил симпатичного хорошо сложенного Валерия среди других жителей городка. Марианну, изначально обижало то, что её муж стал меньше уделять ей внимания и много времени проводить с друзьями, а в особенности с Гансом Шульцем, но, узнав от мужа, кем является Ганс, и убеждённая им, что его дружба и общение с Гансом нужны им обоим для дела, она поуспокоилась, тем более, что ей самой стал оказывать знаки внимания начальник гаража.
***
Начальник гаража Клаус Вебер был одиноким симпатичным сорокалетним мужчиной-блондином высокого роста с некрасивыми ногами, расставленными от колен по подобию раскрытого на 30 градусов циркуля. Марианну он приметил в первый же день их знакомства, как женщину, у которой водятся деньги. Клаус был дважды женат и имел от двух браков четверых детей, которым постоянно что-то требовалось купить или что-то оплатить для них, и он постоянно нуждался в деньгах. Марианна, любившая «вырваться из городка», не садилась за руль машины, нанимала водителя, которым Клаус назначал себя, ведь русская клиентка не скупилась, брала машину с водителем на несколько часов, а главное, оплачивала не только гаражные услуги, но и все другие расходы, случавшиеся при их совместных вылазках из городка: еду Клауса, билеты для Клауса в музеи, на выставки, которые он посещал вместе с Марианной по её приглашению, услуги проката катера, катамарана, билеты на подъёмник и прочее. С целью выманить Марианну на поездку, Клаус выискивал соблазнительные, по его мнению, для женщины места, увлечённо рассказывал о них, и, как следствие, вёз туда клиентку. Марианна, томимая скукой, наука её совершенно не интересовала, с радостью ждала новых предложений Клауса поехать куда-нибудь. Оплата за Клауса его расходов несколько огорчала женщину, но в целом общение с этим галантным, красивым на её взгляд мужчиной красило её жизнь. Ей было приятно слушать его повторяющиеся комплименты, чуять аромат его крепкого мужского дезодоранта, класть руку в его большую крепкую ладонь. Марианна знала, что Клаус разведён (правда, не знала, что дважды и что у него четверо детей), что он одинок, а потому его ухаживания, направленные на расположение клиентки с целью извлечения финансовой выгоды, принимала за ухаживания мужчины за женщиной с серьёзными намерениями, ну или, возможно, с намерением флирта. Серьёзных отношений с Клаусом Марианна не желала, а вот флирт ей, не избалованной вниманием мужчин, нравился. Преподнесённый ей Клаусом цветок, сорванный им по дороге на работу с куста соседской посадки, его предложение понести её на руках в ответ на замечание, что она устала, нежное, по мнению Марианны, перебирание её пальцев при перечислении дней недели на немецком языке и другие милые мелочи казались женщине необычайно романтичными, Марианна всё больше и больше привязывалась к расчётливому Клаусу. В присутствии его она расцветала, да и Клаус как-то преображался. В гараже все считали, что между ними роман.
***
Так думал и Ганс. Это радовало его, это должно было способствовать разрыву Валерия с женой, но как убедить друга в том, что ему изменяет жена, Ганс не знал: не было каких-либо доказательств того, что между Марианной и Клаусом существует интимная связь. А вот между самим Гансом и Валерием такая связь была, более того, даже была любовь. Ганса влекло к Валерию с первой же их встречи, а Валерий, настроившийся на привычную ему игру, вдруг почувствовал, что ему Ганс мил в действительности, с ним всё было проще, естественнее и даже сладко. Ганс не капризничал, как жена его Марианна, даже сам исполнял капризы Валерия, что было вообще впервые в жизни Платонова. Ганс был умён, был наделён большими полномочиями, имел большие связи, но никогда не афишировал своего превосходства, был тактичен, у мужчин были общие интересы, общие занятия. Игра Валерия быстро переросла в действительность, он тоже полюбил Ганса, и ему нравилась жизнь в городке, почти что на полном обеспечении, и он сам уже стал подумывать о том, как бы ему освободиться от папаши Марианны и её самой и остаться в Германии с Гансом. Незаметно с каждым днём Валерий отстранялся от жены, благо и сама она как будто бы отстранялась от мужа, чему способствовали и раздельные отсеки в их квартирном номере, а также разные рабочие кабинеты в рабочих помещениях городка и разные интересы мужа и жены. Наблюдая это, Ганс радовался, ему очень хотелось развода любимого им человека с женой, тогда бы они с Валерием могли не прятать свои отношения.
***
Валерий никогда не подозревал, что ему может нравиться секс с мужчиной. Поцелуи с Гансом были необычайно приятны, во время их он как будто тонул в пространстве небытия. Такого ни с кем Валерий не испытывал: ни с девчонками из его юности, ни с Лизой, ни с Марианной. Он вообще раньше не понимал, зачем целоваться, но первый же поцелуй с Гансом показался необычайно сладок. Затем и ласки Ганса стали казаться приятными, а постепенно стали желанными. Сам он, поначалу торопевший от этих ласк, тоже начал из вежливости ласкать товарища, и это ему понравилось, даже показалось, что ласкать Ганса приятнее, чем ласкать Марианну. Демонстрировать свои интимные отношения учёные не могли, ведь Валерий был женат, а потому все их любовные встречи проходили в основном вне городка, мужчины-любовники часто выезжали вместе: то на какие-то встречи, то на прогулки. Марианна заметила некоторую холодность к себе мужа: он уже не так часто, как раньше, дарил ей цветы, мотивируя тем, что надо экономить, цветы были дороги; занятия сексом у супругов тоже стали реже, хотя Валерий всё ещё пытался играть влюблённого супруга, общение их сошло к минимуму, так как у Марианны и Валерия были разные интересы, но всё же эти двое упорно играли роль влюблённой супружеской пары.
***
Фёдор Изюмов был, как и его отец, единственным сыном в своей семье. Родители Фёдора, Александр Германович и супруга его Антонина Матвеевна не хотели рожать других детей: Александр Германович занимался наукой и строил карьеру, а Антонина Матвеевна, дочь генерала МВД Пряхина, хоть нигде и не работала, но заниматься хозяйством, а уж тем более, детскими пелёнками, не желала. Она видела, как мучилась её родная сестра с двумя дочками и сыном: вечная нехватка средств, беготня по поликлиникам, школьные собрания, всех надо куда-то вести, всех надо чем-то кормить, во что-то одеть… А шум! В доме сестры в годы, пока дети не подросли, всегда был какой-то гомон, детские писки и крики. Фёдор же на радость родителям был очень уравновешенным, в меру активным, физически и умственно развитым и почти никогда не доставлял родителям хлопот. Его хвалили на школьных собраниях, с ним приятно было ездить на отдых, ходить на Кремлёвские ёлки и на детские представления. Но, несмотря на то, что сын не доставлял особых хлопот, Антонина Матвеевна очень не любила все детские мероприятия и каждый раз, собираясь на них, жалела себя и своё время. Сейчас же, когда Фёдор повзрослел и женился, и в его семье появились сын и дочь, которые тоже постоянно требовали внимания, Антонина Матвеевна не была особо рада тому, что сын её поселился рядом, ведь это значило, что внуки постоянно будут досаждать ей.
Так и было: удар мячом по спинке скамеечки, на которой сидела Антонина Матвеевна с кошкой на руках, напугал и её, и кошку, которая от неожиданности резко подскочила на коленях хозяйки и спрыгнула на землю, больно царапнув женщине руку.
- Павлик! – завопила Антонина Матвеевна, устремляя злой взгляд на внука, несущегося за мячом. – Ты же убьёшь меня! Тебе что, двора не хватает?
- Там машины стоят… - виновато буркнул пятилетний мальчик.
- Посмотри, посмотри, что ты наделал! - вскочив со скамейки, женщина трясла поцарапанной кошкой рукой. - Посмотри, какая рана! А если б ты попал мне по голове? Это же сотрясение мозга! Или я могла бы вообще свалиться замертво. Позови скорее Нину… Сергеевну с аптечкой!
***
Карасёва Нина Сергеевна была домработницей Изюмовых почти с первых дней замужества Александра Германовича и Антонины Матвеевны. Кроме того она была бывшей одноклассницей Александра Германовича, о чём никто кроме самих одноклассников не знал. Так решил Александр Германович, и попросил о том Нину Сергеевну:
- Нина, я прошу… для спокойствия в семье Тонечке лучше не знать, что мы давно знакомы. А то навоображает ещё чего-нибудь, она немного ревнива.
Нина Сергеевна тогда тут же согласилась, хотя через годы несколько раз у неё возникало желание сказать «фифе Тоньке» о том, что она одноклассница её мужа и знает его лучше, чем Антонина, его жена, но, понимая, что это ей лично не даст ничего хорошего, воздерживалась. Антонина Матвеевна сразу не понравилась Нине Сергеевне – заносчива, ленива, но всё же женщины уживались, хотя сама Нина Сергеевна тоже не нравилась хозяйке, чувствовавшей её неприязнь к себе. К Александру Германовичу, а впоследствии и к Фёдору, Нина Сергеевна относилась как-то почтеннее, что ли, чем к ней. Но с работой по дому Нина Сергеевна справлялась исправно, и это смиряло Антонину Матвеевну с её присутствием в доме. Впоследствии же, когда у женщин появился общий недруг, хозяйка и домработница даже сблизились.
***
Общим недругом Нины Сергеевны и Антонины Матвеевны была соседка по дачному участку Юценко Степанида Степановна, прозванная кем-то из дачников стервозой. Степанида Степановна, невзлюбившая всех Изюмовых, и даже их домработницу, постоянно старалась как-то чем-то досадить этим людям, и это ей частенько удавалось.
Первый удар от стервозы получили сразу все Изюмовы и их домработница Нина Сергеевна. Было это много лет назад, когда Степанида Степановна впервые была приглашена в дом-дачу Изюмовых. Степанида Степановна неожиданно за столом объявила, что потеряла в гостях свой дорогущий перстень.
- Мама, какой перстень? – изумился её сын.
- Наш фамильный, с дорогим бриллиантом.
- А почему ты думаешь, что потеряла его здесь? – продолжал обескураженный Максим Дмитриевич.
- А потому, что я была в нём! – грозно сверкнув глазами, ответила Степанида Степановна. В ванной комнате я перед мытьём рук сняла его и положила на полочку, а одеть забыла.
- Так значит, он там и лежит, что же ты поднимаешь шум?
- В том-то и дело, что уже не лежит! – тоном обвинения заявила женщина.
- А ты смотрела?
- Да. Я через минуту…, ну, может, через пять, вернулась, а его там уже не было.
- Когда это было? – задал вопрос Александр Германович.
- Перед тем, как мы сели за стол, - ответила Степанида Степановна.
- Что ж Вы молчали? – задала вопрос Антонина Матвеевна.
- А мне что, милочка, надо было кричать об этом? – всё так же громко и напористо вопросом на вопрос ответила Степанида Степановна хозяйке дома.
- Ну… Сейчас-то Вы кричите, - заметила Антонина Матвеевна и продолжила, - Вы уверены, что положили его на полку? Вы хорошо там посмотрели? Может, оно упало?
- Вы, дорогуша, за кого меня принимаете?! – вскакивая с места, завопила Степанида Степановна. – Я ещё не выжила из ума!
- Мама, мама, ну что Вы так разгорячились, - вмешался Максим Дмитриевич, неожиданно перешедший на Вы. - Найдётся Ваш перстень. Вы не волнуйтесь, у Вас же сердце. Правда, а почему Вы сразу-то не сказали нам о потере?
- Ну… Я подумала, пусть пацан поиграет немного, потом вернёт.
- Какой пацан? – изумлённо спросил Александр Германович.
- Какой, какой, ваш, конечно! Не иначе он взял мой перстень поиграть.
- Да Вы что! – воскликнула Антонина Матвеевна. – Он никогда не берёт чужого без спросу! Да к тому же он играет в своей комнате, и слава Богу, у него достаточно игрушек… А потом, ребёнку четыре года, ему же даже не дотянуться до полки!
В голосе женщины было возмущение.
- Ой, давайте посмотрим, может это кольцо просто где-то валяется, - качая головой и вставая с места, сказал Александр Германович и направился в ванную комнату.
- Ну, не знаю… Может, спросить вашу прислугу?
Нина Сергеевна, вышедшая на шум и стоящая за буфетом, выскочила из укрытия и кинулась к Степаниде Степановне.
- А вы свои карманы проверьте!
- Что? Да как ты смеешь! У меня и карманов-то нет. И как вы держите такую…
- А давайте проверим, есть они у вас или нет, - наступала Нина Сергеевна.
- Что?! Вы станете обыскивать меня? – с нотками негодования, но в то же время и испуга завопила Степанида Степановна, вскакивая с места. Она уже хотела бежать к выходу, но Нина Сергеевна преградила ей дорогу и мастерски похлопала её по бёдрам.
- Опа! А это что? – торжественно воскликнула она, указывая на правое бедро женщины. – Ну-ка, вынимайте, посмотрим, что у Вас лежит в несуществующем кармане.
Под складкой юбки женщины действительно был потайной карман. Степанида Степановна застыла на несколько секунд, а потом сделала порыв убежать, но Нина Сергеевна успела крепко ухватить её за руку.
Степанида Степановна хотела что-то крикнуть, но её опередил вопросом сын.
- Мама, что там у Вас? – спросил Максим Дмитриевич, подходя к женщинам.
- Да ничего, сынок…
- Мама, покажите.
- Да нет, эта, - указывая взглядом на Нину Сергеевну, ответила уже чуть подавлено Степанида Степановна, - всё выдумала. Смотри, какая у неё хватка, как у тюремного надзирателя.
- Мама! – строго сказал сын, жёстко глядя в глаза женщине.
- Ну, на, на, обыскивай!
- Достань, пожалуйста, сама. Может, это и есть твой перстень, и ты просто забыла, что положила его в карман.
Эти слова показались Степаниде Степановне оправдывающими её поступок, и она полезла в карман. Конечно, это был её перстень.
- Ой, и правда, - он! – как бы обрадовано воскликнула Степанида Степановна. – А я-то дурёха, думала, что потеряла его.
- Ну, мама! Это всё Ваша забывчивость. А столько наделали шума. – И, уже обращаясь ко всем, - Вы простите маму, у неё забывчивость.
- Вот и славно! – с облегчением воскликнул Александр Германович, стоявший в дверях. – Пропажа нашлась, а то уж мы все переволновались. – Заняв своё место за столом, он предложил. – Давайте выпьем! Степанида Степановна, присаживайтесь. Максим…
Степанида Степановна хотела что-то сказать, но Максим Дмитриевич, зная нрав матери, понимал, что женщина не хочет просить прощения, а хочет сказать что-то обвиняющее, а потому скорее со словами «Мама, давайте, давайте за стол» потащил Степаниду Степановну к столу. И всё же стервозе удалось кинуть своё обвинение в адрес Нины Сергеевны, направляющейся к выходу из комнаты.
- Эта она мне его в карман подложила!
- Мама, не дурите! – злобно с нотками угрозы в голосе воскликнул Максим Дмитриевич.
Нина Сергеевна, услышав эти слова Степаниды Степановны, и поняв, что речь идёт о ней, чуть не задохнулась от возмущения.
- Что?! – прошипела она, оборачиваясь к вредной гостье. – Да Вы из ума выжили! Не зря Вас все стервозой зовут!
Праздник был сорван.
***
Вскоре Степанида Степановна сделала ещё одну пакость в адрес Нины Сергеевны. Она подстерегла домработницу Изюмовых в магазине дачного посёлка и заявила кассиру и охраннику, что Нина Сергеевна сунула себе за пазуху кулёк с конфетами. Конечно же, этого не было, перед Ниной Сергеевной извинились, но сам факт, что её обыскивали при покупателях, не все из которых увидели финал этого происшествия, был очень неприятен Нине Сергеевне.
Многократно Степанида Степановна придиралась к Фёдору: то он шумит, катаясь на своей машинке, то громко смеётся, то идёт не по той стороне улицы, то, якобы, упёр Марианночкин велосипед, то, видите ли, долго не возвращает в поселковую библиотеку книгу, то… Придирок было много, Степанида Степановна специально выдумывала причины для них, но больше всего придирок и пакостных нападок доставалось Антонине Матвеевне и Нине Сергеевне.
Года через два после происшествия с перстнем в очередной и, как надеялись Изюмовы, в последний раз, побывав в гостях у соседей, Степанида Степановна объявила, что была отравлена, чуть позже пустила слух, что её пыталась сбить на своей машине Антонина Матвеевна, ещё она обвиняла соседок в том, что они настраивают против неё Нелли Арнольдовну и Марианну, а так же постоянно меняющихся домработниц Юценко. А в одно лето Степанида Степановна пыталась пустить слух о развратном поведении соседок – Антонины Матвеевны и домработницы Нины Сергеевны, якобы пытающихся соблазнить её Максика. Многократно на пляже Степанида Степановна нарочно осыпала песком Антонину Матвеевну и тогда ещё мальчика Фёдора и делала много других пакостей. При иных обстоятельствах соседи могли бы уже рассориться и перестать общаться друг с другом, но хозяева дач были сослуживцами, между ними были крепкие отношения, а потому и их близкие были вынуждены так или иначе общаться, выказывая соседское дружелюбие, правда Степаниды Степановны это не касалось, она к соседям, как и ко всем окружающим её людям, относилась очень плохо.
***
Появление ещё одной семьи Изюмовых раззадорило Степаниду Степановну, теперь она стала обдумывать, как ей пакостить этой изюмовской семейке. Особенно ей хотелось досаждать красавцу Фёдору. Она специально сидела и выдумывала, что бы такое сделать, чтоб навредить ему. И придумала. Она решила, что бросит ему под колёса, когда он будет проезжать по узкой дачной улочке, собачёнку. Причём, сначала у неё был план броситься самой, это как когда-то с его матерью, но, понимая, что риск большой, решила бросить животное. По разумению Степаниды Степановны Фёдор должен будет вильнуть в сторону, а значит, врезаться в забор, улочки в дачном посёлке были узкие. Место преступница тоже продумала, это должен был быть участок, который не попадал бы в объективы уличных камер. Таких участков в посёлке, по её разумению, было два: недалеко от их домов на спуске к озеру и за три квартала на выезде из посёлка. К озеру Фёдор ездил только в выходные дни, а вот из дачного посёлка выезжал – ежедневно. Для удара Фёдора она выбрала мощный забор на бетонном фундаменте, решив, что от удара о крепкий забор машина Фёдора пострадает сильнее, а, возможно, и сам Фёдор расшибётся. Себе преступница определила место со стороны другого забора, недалеко от поворота на перекрёстную улочку, куда она планировала сбежать после происшествия. С целью осуществления своего плана она стала прикармливать щенка, выкраденного ею у дачников с дальнего конца посёлка.
В намеченный день Степанида Степановна, встав раньше обычного, прибежала со щенком на руках к назначенному месту. Мимо неё проехало три машины, и вот, наконец-то, появилась машина Фёдора. Завидев впереди Степаниду Степановну, Фёдор несколько сбавил ход, с целью поравнявшись с женщиной, поздороваться с ней, но доехать до неё он не успел, пришлось резко затормозить, так как Степанида Степановна что-то злобно кинула ему под колёса. Выходя из машины, Фёдор видел спину убегающей за поворот Степаниды Степановны, а под машиной у самого колеса обнаружил маленького лопоухого щенка бело-рыжего окраса. Щенок был невредим, но очень напуган. Поначалу Фёдор растерялся, не понимая, зачем Степанида Степановна сделала это, но, вспомнив давнюю историю, когда она бросилась под колёса машины его матери, сообразил, что это сделано женщиной с целью очередного злодейства. Можно было оставить щенка на обочине дороги в надежде, что хозяйка вернётся за ним, но это было рискованно: щенок был мал, мог выйти на дорогу и быть раздавленным, да и не хотелось отдавать крохотное создание в руки злодейки. Вдали уже была видна приближающаяся машина. Времени на раздумья не было, Фёдор забрал щенка в машину и тронулся. Можно было, развернувшись вернуться домой и оставить там щенка, но, решив, что это прибавит хлопот и разборок с преступницей, он поехал со щенком на работу. Там ему тут же удалось пристроить пёсика: одна из сотрудниц как раз хотела купить сыну на день рождения собаку.
***
Видеорегистратор Фёдора заснял злодеяние Степаниды Степановны. Было видно, что она стоит и поджидает его, а потом с каким-то остервенением бросает малютку-пёсика под колёса машины и убегает. По просьбе Фёдора Александр Германович показал эту съёмку Максиму Дмитриевичу.
- Что она так взъелась на нас, не понимаю, - сетовал завотделом. Ведь она добивалась того, чтоб Фёдор попал в аварию, как тогда Антонина. Да ещё Антонину же и обвинила тогда, бросившись ей под колёса. Ну как так можно!
- Я поговорю, поговорю с ней! – прерывая подчинённого, почти прокричал Максим Дмитриевич. – Ну, стареет человек! Маразм у неё старческий.
- Да, тут не поспоришь, но весь её маразм направлен против нашей семьи. Может, мы чем-то мешаем ей?
Максим Дмитриевич поморщился. Ему не хотелось продолжать этот разговор, тем более, что скоро должна была позвонить Марианна. Поднимаясь с кресла и направляясь к Александру Германовичу, директор сказал:
- Ты вот что, ступай, я сам с ней разберусь. Спасибо, что не вынес это на люди. Ты прав, это надо как-то прекращать. Я подумаю.
Давая обещание подумать, директор уже руками подталкивал подчинённого к двери.
«Выпроводил меня», - думал завотделом, шагая по коридору. – «Куда-то торопится. Или кто-то должен подойти к нему. А может, ждёт чьёго-то звонка. А со старухой этой (о Степаниде Степановне) надо что-то делать. Зря я так мягко, надо бы пожёстче с ним поговорить. А может, перестать консультировать его дочурку? Хотя, договорились же. Он своё обещание выполнил, помог Фёдору, теперь и я должен держать слово».
***
Марианна жаловалась отцу, что Валерий не держит своего обещания помогать ей в работе, всё ей приходится делать самой. При детальном расспросе выяснилось, что делает Марианна то, что должна делать на работе, делать за неё то, чего она хотела бы, Валерий не мог, никто из коллег просто не понял бы этого. Максим Дмитриевич попытался объяснить это дочери, но, похоже, его доводы Марианна не восприняла должным образом, тут же она стала жаловаться на то, что Валерий стал меньше времени уделять ей и много общается со своими немецкими дружками, а в особенности с Ганцем Шульцем. Максиму Дмитриевичу, знавшему, кто такой Ганс Шульц, это понравилось, и он постарался успокоить дочь, заверяя её, что так нужно для дела. Неожиданно Марианна спросила о Елизавете Чижовой.
- Пап, как там Лизка-то? Не вякает?
- Она уволилась, - ответил отец и тут же спешно добавил. - По собственному желанию.
- Не возникала?
- Нет. Ушла без шума. А ты почему спрашиваешь? – настороженно спросил отец.
- Да этот ваш хвалёный Шульц сегодня вспомнил её. Спросил, знакомы ли мы. Сказал, что у Чижовой очень схожая с моей работой тематика.
Максим Дмитриевич, что-то обдумывая, молчал.
- Пап, ты слышишь меня?
- Да, да, слышу. А ты что ему ответила?
- Сказала, как есть, что знакома. Работали в одном институте, что она помогала мне, участвовала в двух лабораторных работах.
- А он что?
- Да ничего. Так, что-то буркнул и ушёл.
- А что буркнул-то?
- Да не помню я. Кажется, пожелал приятного дня.
- А он не сказал, откуда знает Чижову?
- Сказал, помнит её выступление на конференции в Вене.
- Да, сглупил я…
- Что?
- Да это я так, не бери в голову. Работай и ничего не бойся. Это твоя работа. Александр Германович сказал мне, что она у тебя продвигается. Ты – молодчина.
- Пап, а где теперь Лизка? Как ты думаешь, не занимается ли она кляузничеством?
- Я проверю это. Думаю, вряд ли. Но всё же я проверю. Говорили, она уехала в свой город к родителям. Хотя, знаешь, я обещал повысить ей оклад и даже выбить для неё квартиру.
Последнее предложение Максим Дмитриевич произнёс с некоторыми нотками хвастовства в голосе.
- А она отказалась? И, слава Богу, а то бы ещё пришлось терпеть по возвращению её морду. Хотя, может, я и не вернусь.
- Как это? – почти выкрикнул Максим Дмитриевич. – Тебе же не нравилось в Германии. Ты хочешь остаться там жить?
- Не нравилось… А теперь нравится. Пап, я пока ещё сама не знаю… Это я просто.
- А Валерий что? Ему тоже нравится жить в Германии? Тоже хочет остаться?
- Ой, пап, да ну что ты. Это я так… Мы ж ещё тут без году неделя. У нас даже разговора такого не было. Я это просто имела в виду, что мне тут уже нравится, я уже привыкла.
- Это хорошо, хорошо. Я же говорил, привыкнешь.
***
Степанида Степановна привыкла, что все её «шалости» сходили ей с рук, обычно сын чуть посердится, поругает, вернее даже, пожурит её, и всё. Но на этот раз Максим Дмитриевич был зол больше обычного.
- Мать, как это понимать?! – злобно спросил он после показа фильма с видеорегистратора матери. Обращение словом «мать» резануло слух женщины, так сын назвал её впервые, да и злоба в голосе его была какой-то напористой, неподдельной.
- Откуда это у тебя? – подавленным голосом спросила она, указывая на монитор компьютера.
- Мама, 21-й век! Кругом камеры! Сейчас в каждой машине есть видеорегистратор.
- Ой, я не знала… Забыла…
- Не знала о видеорегистраторах, а о том, что нельзя бросать собак под колёса проезжающих машин, ты знала? Человек из-за тебя мог попасть в аварию! Ты понимаешь это?
- Ой, да какая авария? – как бы отмахиваясь от разговора, ответила мать.
- Такая же, как случилась тогда с Антониной! Машина - всмятку, у женщины шок, сердечный приступ. И вот снова Изюмовы! Они что, тебе мешают?
- Мешают! – уже с вызовом в голосе ответила Степанида Степановна.
- Чем?! Чем?! – и, не дав женщине ответить, продолжил. – А ты знаешь, что я стал тем, кем стал, благодаря Изюмову?
Максиму Дмитриевичу не хотелось в том никому признаваться, но, понимая, что это, пожалуй, единственный способ остановить злодеяния матери, сделать это пришлось. Таких слов Степанида Степановна не ожидала, более того, она всегда считала, что сама сделала своего сына. Так она ему и сказала:
- Тем, кем ты сейчас являешься, сделала тебя я!
Слова женщины прозвучали с вызовом.
- Мама, я говорю о директорстве. Именно стараниями Изюмова я был определён на этот пост. Он, уже тогда академик, сын дипломата, и сам мог возглавить институт, но он рекомендовал и продвинул меня.
Это признание сына ошарашило Степаниду Степановну, но ненавись к Александру Германовичу ещё клокотала в женщине и потому она выпалила:
- Значит, у самого его кишка тонка!
С этим Максим Дмитриевич согласился.
- Возможно, возможно… Но он всегда был и остаётся в рабочих вопросах моей опорой. Сейчас он ведёт работу Марианны. Если бы не он, Марианна не продержалась бы там и дня.
Последние слова выбили из колеи поток мыслей женщины.
- Ну, я не знала, думала… Я думала, что он наоборот тебе мешает, хочет занять твоё место.
- Нет, мама, нет! Он – учёный, мой друг. У нас с ним хорошие отношения. Если бы он желал меня выбить из кресла, давно сделал бы это.
Видя, что мать задумалась, Максим Дмитриевич предложил:
- Сходи к ним сейчас, извинись перед Фёдором.
Неожиданно для сына женщина воскликнула:
- Вот ещё! И не подумаю! Подумаешь, щенка уронила. Ничего же не случилось. Кажется, и щенок остался жив.
Рассерженный Максим Дмитриевич задал вопрос:
- А ты хоть знаешь, что это щенок Рыськина, - мужчина назвал фамилию очень известного прокурора. – Где ты его взяла? Они же по всему посёлку объявления развесили о пропаже щенка. Если он узнает, что щенка упёрла ты, у меня возникнут новые неприятности.
- Не упёрла я его! Просто подняла. Нечего им щенками-то раскидываться!
- Мать, не дури! – грозно произнёс Максим Дмитриевич, зло сверкнув взглядом. – Ты хочешь, чтоб Изюмовы показали этот фильм в милиции? Или ещё лучше Рыськину? Мама, ты должна сейчас же пойти и извиниться перед Фёдором.
Последние слова сын сказал матери с большим нажимом в голосе и с расстановкой слов.
- Максик, - Степанида Степановна обратилась к сыну так, как называла его до женитьбы, - ты точно ничего не попутал? Изюмов тебе действительно не враг? Он же шантажировал тебя в … году (тут Степанида Степановна назвала год, когда ею был подслушан разговор сына с Изюмовым, который она трактовала как шантаж Изюмовым её сына, то есть год назначения Максима Дмитриевича директором института), я сама слышала, вы говорили о деньгах. Я даже помню сумму – десять тысяч. Это старыми деньгами, то есть практически о десяти миллионах.
- Вижу, память у тебя хорошая, мама. Мы действительно говорили о десяти тысячах, которые требовалось заплатить, чтоб меня назначили на должность.
- Вот! – воодушевилась женщина, - он шантажировал тебя, требовал денег!
- Не он, мама, не он! – с нотками отчаяния в голосе выкрикнул Максим Дмитриевич. - Эти деньги были переданы в министерство. Сашка тогда был парламентёром, он же помог мне собрать деньги, и свои вложил.
- Ой, так я в это и поверила! – сказав это, женщина даже фыркнула.
- Ну, мама, хочешь - верь, хочешь - не верь, но мешать Изюмовым не смей! На кону жизнь Марианны.
Женщина поняла, что сын не шутит, и притихла. Посидев в раздумьях минуты три, она решительно встала и спросила:
- Что, к Федьке что ли идти с извинением-то?
- Да, мама, надо идти. Давай, я схожу с тобой.
- Пошли.
***
Извиняясь перед Фёдором, как это не было ей неприятно, Степанида Степановна прикинулась, что была в помешательстве. Она несла какую-то околесицу, мол, накануне видела фильм про инопланетных чудовищ, и вот ей причудилось, что машина Фёдора – это чудовище, а в руках у неё – что-то такое, что может сокрушить его. Вот она и бросила любимого щенка…
- Я, Федя, насмотрюсь этих ужастиков, вот и чудится мне всякое. Ты прости меня. Я же не со зла. Я поняла, мне нельзя смотреть такие страшные фильмы. Я больше не буду. Когда Максим Дмитриевич показал мне запись, как я бросаю Масика под колёса, я просто не поверила глазам своим. А Вы знаете, я его потом целый день искала. А где он?
Фёдор не поверил Степаниде Степановне, но простил её. А про щенка сказал, что отвёз его в городскую ветлечебницу, там обещали вылечить его и пристроить в хорошие руки. Он не хотел говорить женщине правду, опасаясь, что та потребует вернуть ей щенка. Но ложь Фёдора не спасла ситуацию.
- Нет уж! – вдруг подняла голос Степанида Степановна, только что говорящая подавленно упавшим голосом, - Верните мне моего Масика! – потребовала она.
Фёдор хотел что-то сказать, но тут вмешался Максим Дмитриевич:
- Мама, - строго с нажимом в голосе заговорил он, - Масика пристроят в хорошие руки, возможно, уже пристроили. Не будем травмировать собачёнка, и не забывай, нам надо будет скоро возвращаться в город, где мы там будем держать этого пса? Кто будет выгуливать его?
- А может, я останусь тут жить? – с вызовом в голосе начала было припираться Степанида Степановна, но сын перебил её:
- Нет! Я сказал нет! Прекрати сейчас же, об этом поговорим дома.
***
Вернувшись домой с отдыха, Елизавета приступила к поиску работы. Поиск не затянулся. Мать её, Вера Семёновна, занимающаяся репетиторством, предложила и ей заняться тем же, проводить для детей индивидуальные занятия по предметам школьной программы. Елизавете понравилось предложение матери, Вера Семёновна даже нашла ей учеников, и она с воодушевлением приступила к работе. Близость родителей, замечательный отдых, общение с подругой Леной, с Вальтером, братом, и, главное, общение с детьми-учениками и погружение в новую работу помогли справиться Елизавете с грузом тяжести, нависшим над ней из-за людской подлости и несправедливости. Лиза сумела дистанцироваться от тяжёлых воспоминаний.
***
Вальтер время от времени звонил и писал Елизавете с целью выведать, не возобновила ли она работу, не начались ли какие-то подвижки по вопросу кражи материалов. К счастью, Елизавета была сама по себе приятным человеком, хорошо владела немецким языком, потому, не взирая на огромную занятость, Вальтер общался с ней с удовольствием. Зная тему и название работы Елизаветы, а также имя похитительницы чужих трудов, он пытался найти Марианну, но это ему не удавалось. Движим он был не только жаждой справедливости, но и желанием воссоздать утерянную связь с источником информации, могущим служить одним из краеугольных камней его работы. Будучи осторожным и не имея ещё даже чёткого представления о том, что будет делать найдя Марианну, он опасался поднять шумиху вокруг кражи материалов, потому пока не привлекал никого к этому, действовал в одиночку, но поиск продолжал. С этой целью он разослал письма во все соответствующие учреждения Германии с просьбой сообщить, не занимается ли кто у них такой-то тематикой (была названа тематика работы Елизаветы). При этом во всех письмах он представился и назвал тематику своей работы, сопряжённую с тематикой работы Елизаветы Чижовой, что и объясняло его интерес. Кто-то ответили ему отказом что-либо сообщать по причине конфиденциальности информации, кто-то ответили, что нет, в их институте такой темы нет в разработке, кто-то просто отмолчались. В числе отмолчавшихся был и научный городок, возглавляемый Гансом Шульцем. Ганс понял, что это письмо написано неспроста, что оно как-то связано с Марианной, с Россией, и он заинтересовался самим Вальтером. Получить информацию о Вальтере Гансу не составило труда. Ганс узнал, что Вальтер действительно работает по названной им в письме теме, Шульц даже вспомнил этого Вальтера, года полтора назад они встречались на Международной конференции в Вене, даже дважды пересекались в баре. Вальтер тогда понравился Гансу, и не только как просто человек или учёный, но отношения между ними не выстроились, Вальтер отдавал предпочтение общению с молоденькой смазливой русской. Изучив сборник статей конференции, Ганс нашёл статью молодой русской учёной из России Елизаветы Чижовой и неожиданно обнаружил, что работа её полностью совпадает с работой Марианны, что Чижовой в работе были достигнуты те самые результаты, которые Марианна выдаёт за свои. Более того, обнаружилось, что обе женщины из одного и того же российского научно-исследовательского института.
***
Общение Марианны с Шульцем не заладилось. Будучи хорошим учёным и неплохим психологом, Ганс понимал, что у Марианны нет рвения к работе, более того, есть некоторое отторжение: всё Марианна делала «спустя рукава», а по большей части перекладывала работу на лаборантов. Не ускользнула от Шульца и привязанность Марианны к начальнику гаража. Шульц невзлюбил русскую учёную, справедливо считая её сторонней в науке, и не понимал, как она, совершенно не имея интереса к работе, могла сделать то, что было в её научном багаже. Нелюбовь Ганса к Марианне усиливалась ещё и тем, что она держала узами брака Валерия, с которым Ганс был готов провести всю жизнь. Марианна тоже недолюбливала Ганса уже просто потому, что он начальствовал над ней. Очень не любила она, когда её работу контролируют, когда ею командуют, а ежемесячно требовалось подавать ему отчёт о проделанной работе, о полученных результатах, к тому же она чувствовала неприязнь Ганса к себе, и ей казалось, что тот ведёт за ней слежку. Собственно, так и было. Вся территория и все здания городка были под постоянным видеонаблюдением, записи, сделанные в местах, где Марианна бывает чаще всего, а это её рабочее место и гараж, Ганс Шульц просматривал с особым интересом. Особенно он усилил своё наблюдение после того, как выяснилось, что в России есть учёный Елизавета Чижова, чья работа полностью совпадает с работой Марианны.
***
Нина Сергеевна была незлоблива и незлопамятна, она с лёгкостью прощала всех своих обидчиков, но вот простить и забыть злодеяния Степаниды Степановны она не могла, вероятно, ей мешала активность пожилой женщины: не успевала отхлынуть память об одном злодеянии стервозы, как та совершала новое.
Услышав впереди где-то за поворотом улицы голос вредной соседки, Нина Сергеевна, не желающая встречаться со стервозой, решила изменить свой маршрут, чуть вернуться назад и свернуть в проулок, чтобы перейти на параллельную улочку. Она уже сделала движение в обратную сторону, когда расслышала слово «помогите» и, поняв, что пожилой женщине требуется помощь, развернулась и заторопилась на голос Степаниды Степановны. Выбежав за поворот, она увидела на параллельной улице шагах в пятнадцати от поворота как-то нелепо сидящую на траве женщину. Одна нога Степаниды Степановны была неестественно вывернута, телефон её валялся поодаль, почти на проезжей части улицы. «Она обвинит меня в том, что это я её толкнула», - успела подумать Нина Сергеевна, подходя к сидящей на траве соседке.
- Что с Вами? – спросила она. – У Вас что-то с ногой. Наверное, надо вызвать скорую помощь.
- Да, Нина, вызови скорую, - жалобно простонала Степанида Степановна.
Нина Сергеевна, быстро подняв телефон соседки, так как на дороге показался автомобиль, который попросту проехал бы по аппарату, вызвала скорую помощь и позвонила Зое, домработнице Юценко, телефон которой ей был известен.
- А ты чего мой телефон-то прикарманила? – вдруг выступила стервоза как раз в тот момент, когда Нина Сергеевна протягивала ей аппарат.
- Что значит, прикарманила?! – возмутилась Нина Сергеевна. – Вот же я подаю его Вам!
- Подаёшь, когда уж я затребовала…
Эти слова стервозы неприятно взволновали Нину Сергеевну, но она сумела сдержаться и не подала виду, что это очень задело её.
- Похоже, у Вас сломалась шейка бедра, - сочувствующим тоном заговорила она, уводя разговор в другую сторону. Хотела ещё что-то сказать, но стероза перебила её:
- Что, поднимать-то уж меня не будешь?
- Нет, Вам лучше так посидеть, ещё не известно, можно ли Вам вставать. Давайте уж дождёмся врача.
- Дождёшься их… - заворчала Степанида Степановна. – Я тут, сидя на холодной земле, все почки себе посажу. Представляешь, вон в ту калитку вошёл мужик, он же видел меня, но даже не подошёл. Надо будет выяснить, чья это дача.
Неожиданно быстро подъехала скорая помощь и одновременно с ней из калитки, на которую указала Степанида Степановна, вышел мужчина с виду лет шестидесяти, который на вопрос «Это Вы вызвали нас?», обращённый доктором к Нине Сергеевне, опережая её, сказал «Я Вас вызвал».
- Ой, и я вызвала, - виновато сказала Нина Сергеевна. Мне что, звонить, отменять вызов?
- Нет, нет, всё в порядке. На станции уже разобрались, ответил доктор, приседая к пострадавшей.
***
После того, как машина скорой помощи увезла Степаниду Степановну, Нина Сергеевна и мужчина оказалась на улочке одни. Нина Сергеевна ещё раз позвонила Зое и сообщила, куда, в какую больницу, увезли Степаниду Степановну. Убрав телефон, она уже собиралась идти, но мужчина, остававшийся стоять рядом, протягивая ей руку, представился:
- Матвей Сергеевич.
- Карасёва, - неожиданно для себя назвалась Нина Сергеевна и тут же добавила, - Нина Сергеевна.
- Вы знакомы с потерпевшей?
- Да. Мы соседи по дачным участкам.
- Сочувствую, - сказал Матвей Сергеевич и добавил, - наверное, много вам приходится терпеть от такой соседки.
- Приходится… - призналась Нина Сергеевна, но рассказывать ничего не стала, а спросила, - Вы что, тоже знакомы со Степанидой Степановной?
- Я думаю, её весь дачный посёлок знает. Неуёмная старуха.
Нине Сергеевне не хотелось говорить о плохом, а потому она поспешила попрощаться:
- Что ж, я пойду.
- Вы торопитесь? – разочарованно спросил мужчина. – А я хотел пригласить Вас на чай и рассказать, и показать Вам, - на слове «показать» Матвей Сергеевич сделал ударение, - что с ней приключилось. Уверен, она во всём будет обвинять меня, хорошо, что есть запись. Давайте я Вам её покажу.
Последние слова Матвея Сергеевича прозвучали как просьба. Нина Сергеевна поняла, что стервоза учинила какую-то пакость ему, человек внутренне негодует, и ему хочется кому-то рассказать о своей невиновности.
- Ну что ж, от чая не откажусь, тем более, что иду из магазина, у меня с собой бублики к чаю.
Чаёвничали в саду на веранде. В своём ноутбуке Матвей Сергеевич показал видеозапись и прокомментировал её. Было видно, что он занимался посадкой цветов вдоль своего забора. Подошла Степанида Степановна и стала что-то говорить ему, он отвечал, она не отходила, что-то кричала размахивая руками, а потом взяла ведро с водой, приготовленное Матвеем Сергеевичем для посадки, и, выплеснув на него воду, побежала прочь, при этом наступив на приготовленные им саженцы. Матвей Сергеевич стоял облитый водой и ошарашенный, он и не думал гнаться за женщиной, но та всё бежала, причём достаточно быстро, и вдруг рухнула на обочину. Упала она не навзничь, а села как-то неуклюже. Было понятно, что она не может встать. Матвей Сергеевич сделал несколько шагов к ней, но тут же вернулся и побежал за своим телефоном с тем, чтоб вызвать скорую помощь.
- Видите, видите, я вернулся! Я же хотел подойти, помочь ей подняться, но она так истошно заорала, мол, не подходи ко мне, что я был вынужден вернуться.
- Вот и хорошо, что не стали поднимать её, а то бы она ещё в чём-нибудь Вас обвинила, - мягко улыбаясь, заметила Нина Сергеевна.
С того дня тёски по отчеству Нина и Матвей Сергеевичи подружились.
***
Прохоров Матвей Сергеевич появился в дачном посёлке «Дубки» относительно недавно, года два назад. Он, отставной адмирал, вдовец, продав свою квартиру в Москве, купил здесь дачу и поселился в ней на постоянное жительство. Здесь, в загородном доме с большим земельным участком, на котором он увлечённо занимался огородничеством и садоводством, одиночество было не столь тягостно.
Постепенно дружба Матвея Сергеевича и Нины Сергеевны перешла в привязанность. Каждый день Матвей Сергеевич ждал прихода Нины Сергеевны, даже готовился к нему: набирал ягод для гостьи, огородной травы, готовил ей что-то вкусненькое, отыскивал любимые им фильмы, музыку, чтобы вместе просмотреть их и прослушать. Нина Сергеевна тоже всегда была рада этим встречам. За долгие годы Матвей Сергеевич был первым человеком, относящимся к ней с душевным теплом и заботой. Обычно она заботилась об окружающих, а тут заботились о ней. Сама она, конечно же, тоже заботилась о друге. За месяц эти двое так сошлись, что в сентябре, когда Изюмовы начали подумывать о переезде в город, Матвей Сергеевич попросил подругу остаться с ним.
- Ну, как-то это неловко…, - ответила обескураженная Нина Сергеевна, ставя букет цветов, подаренных другом, в вазу.
- В чём неловкость, Нина?
- Мы с тобой (они уже были на ты) даже не родственники… Как я буду тут жить?
- Нина, ты мне родней всех родственников. Хочешь, давай оформим законные отношения.
- Странное предложение… Какие отношения мы оформим? Подпишем договор на твоё обслуживание?
- Нина! Раз уж мне семьдесят лет, думаешь, я так немощен и нуждаюсь в обслуживании? Давай оформим брачный договор. Нам же хорошо вместе, ну зачем нам разлучаться?
- Матвей, ты же ещё не делал мне предложения выйти за тебя замуж, о каком брачном договоре может идти речь.
- Ниночка, ты права! – воскликнул Матвей Сергеевич и, достав из кармана брюк красную бархатную коробочку, открыл её. В коробочке было золотое обручальное кольцо. – Ты выйдешь за меня замуж? – спросил он, глядя Нине Сергеевне в глаза.
Нина Сергеевна, никогда не получавшая такого предложения, пришла в большое волнение, она чуть качнулась, но Матвей Сергеевич поддержал её, усадил на диван, сел рядом и со словами «Ну что, Нин, согласна?» стал вынимать кольцо из коробочки.
- Матвей, ты хорошо подумал? – спросила в ответ Нина Сергеевна.
- Да, Нина, остаток жизни я хотел бы провести с тобой. Ты согласна стать моей женой?
- Да, согласна, - ответила женщина и впервые прильнула к другу.
***
Увольнение Нины Сергеевны очень огорчило старших Изюмовых, но порадовало Степаниду Степановну, которая злорадствовала по этому поводу. Домработница семьи Юценко, Зоя, не вытерпев усилившихся нападок Степаниды Степановны, вернувшейся на дачу после операции по замене шейки бедра, уволилась за две недели до увольнения Нины Сергеевны, а найти замену ей Юценко не удавалось. В специализированных агентствах уже знали семью Юценко, называли её «та, где старуха-стервоза» и никого к ним не посылали, наперёд зная результат. Ну а частные работницы не желали отрываться от своих мест и ездить куда-то за город. Раз в неделю к Юценко на дачу приезжали убираться работницы из городского агентства, называющегося клининговым, а вся остальная работа по дому ложилась на плечи Нелли Арнольдовны и садовника Петра, первый год нанявшегося к ним на весеннее-летний период. Степанида Степановна, не имеющая ещё возможности хорошо передвигаться, постоянно оставалась на территории дачи, а потому все её нападки были направлены теперь на невестку и садовника. Садовник Пётр к нападкам старухи относился сравнительно легко, он мысленно посылал её на три буквы, разворачивался и молча уходил, благо Степанида Степановна не могла угнаться за ним, а вот Нелли Арнольдовне приходилось туго, Степанида Степановна и саму её постоянно в чём-то упрекала, и на Петра постоянно жаловалась. Нелли Арнольдовна стала просить мужа принять какие-то меры к матери, она даже представила ему несколько заснятых ею фильмов, из которых было очевидно, как Степанида Степановна несправедливо придирается к ней и Петру, но Максим Дмитриевич лишь пожимал плечами «Неличка, ну ты же знаешь маму, ну потерпи, скоро найдём домработницу». Нелли Арнольдовна понимала, что ни одна домработница не выдержит нападок Степаниды Степановны, а значит, теперь ей постоянно придётся жить в страшном напряжении. Жизнь её стала невыносимой: свекровь гнобит, муж всё время занят, дочь в отъезде, а тут ещё глажка, стирка, приготовление завтраков, обедов, ужинов и другие дела, отнимающие практически всё время женщины.
***
Нелли Арнольдовна была единственным ребёнком своих родителей и постоянно держала связь с ними. Когда-то это была почтовая бумажная переписка и междугородние телефонные переговоры, потом общение по электронной почте и по мобильной связи, а сейчас она в основном общалась с матерью и отцом, живущими в столице, по сети Вацап. Рассказав родителям о своём положении, она тут же получила от них предложение приехать жить к ним, подальше от стервозы. Чуть посовещавшись, родители Нелли Арнольдовны решили пойти на хитрость: мать Нелли Арнольдовны решила объявить себя больной и просить дочь приехать помочь отцу ухаживать за нею. Нелли Арнольдовна с радостью приняла это предложение, эта хитрость смягчала ситуацию, объясняя её отъезд уважительной причиной. Тут же она объявила мужу, что едет в Москву к родителям. На сколько едет, она пока не знает, но матери её плохо, отец просит приехать.
- А как же мама? Она же не справится без тебя. Ты же знаешь, она тоже больна! – возмутился Максим Дмитриевич.
- Найми ей сиделку, правда, если найдётся такая терпеливая женщина. Ты же видел, как она издевается надо мной!
- Неля, а я? Как же я без тебя?
- Господи, у тебя есть мама! Постирать и погладить тебе рубашки она сумеет. Помнишь, как она кричала мне, что машина сама стирает, а гладить – это ерунда. Вот пусть и занимается этой ерундой.
- Неля, ты несправедлива к моей маме!
Нелли Арнольдовна хотела что-то ответить, но не успела.
- Господи, да пусть отваливает! – услышали супруги зычный голос Степаниды Степановны, стоявшей в дверном проёме. – Пусть катится к своей мамочке! Я всегда знала, что этим кончится.
- Да, у меня тоже есть мамочка! – громко заявила Нелли Арнольдовна, мотнув головой. – И я её тоже люблю! Сейчас ей потребовался уход, я не могу её оставить в трудную минуту.
- А я? Как же я? – уже как-то подавленно спросил Максим Дмитриевич.
- А ты… Ты оставайся со своей мамочкой! – с вызовом в голосе заявила Нелли Арнольдовна, готовая удалиться из комнаты, но дверной проём был закрыт Степанидой Степановной.
- Вот видишь, какую ты гадюку пригрел на груди! – воскликнула Степанида Степановна, обращаясь к сыну. – Она, наверное, к дружку какому-нибудь своему старому хочет ехать!
- Мама, все у вас гадюки и подлецы! Неля – моя жена! Не смей так говорить о ней! – тоже почти закричал Максим Дмитриевич. – И она права, раз родители зовут, надо ехать! А ты… Тебя лучше отправить куда-нибудь на лечение. Здесь ты не сможешь себя обслуживать.
Так и случилось. Уже через день после отъезда жены Максим Дмитриевич определил Степаниду Степановну в дорогой пансионат, а сам, рассчитав садовника, уехал в городскую квартиру.
***
Служебная квартира Валерия и Марианны с раздельными номерами позволяла этим двоим принимать личных гостей, что они и стали делать. К Валерию часто заглядывали его приятели, среди которых был и директор городка Ганс Шульц, а к Марианне кроме фрау Урсулы время от времени стал заглядывать начальник гаража Клаус. Жил он один в городе на съёмной квартире, и часто, желая сэкономить время, а главное, деньги на бензин, оставался ночевать в гараже. В такие дни ему приятнее было провести вечернее время в компании Марианны, ведь у неё можно было за дармовщинку перекусить чего-нибудь, выпить хорошего винца, поболтать о пустяках, посмотреть кинцо. Со временем визиты Клауса к Марианне участились, но всегда, пробыв в гостях допоздна, Клаус уходил ночевать в гараж, где в отдельном помещении у него было своё спальное место. В этом Марианна усматривала порядочность Клауса, ведь иногда он намекал, что не прочь бы соблазнить её, но она замужем. В действительности Клаус действительно был бы не против заняться сексом с этой аппетитной русской, но останавливала его не порядочность, а опасение нарваться на скандал и потерять работу.
***
Ганс Шульц, уже имеющий интимные связи с мужем Марианны Валерием, тоже опасался скандала и постоянно думал о том, как бы разъединить эту пару. Слежка за Марианной не давала должного результата: за всё время Клаус с Марианной даже ни разу не поцеловались, хотя, по наблюдениям Ганса, и Марианна, и Клаус желали близости, но что-то их останавливало. Информация о Чижовой Елизавете давала надежду Гансу выставить Марианну с позором из Германии, а потому он цепко ухватился за это и стал разузнавать о Елизавете и Марианне. Зная от Вальтера, что директор российского института, где работали эти учёные, отец Марианны, Ганс не стал делать прямой запрос в институт, а обратился к работнику департамента науки академику Репликову Даниилу Владимировичу, с которым был несколько знаком. Он спрашивал, какую работу вела в институте Юценко Марианна, какую Елизавета Чижова. Даниил Владимирович, поняв, что «немцы что-то пронюхали» о воровстве работы, сообщил Гансу, что председательствовал на учёном совете при представлении Марианной Юценко её работы. Написал несколько общих хвалебных фраз об этой работе, а о Чижовой написал, что тема её работы ему не известна, её работа на совет не представлялась. Одновременно Даниил Владимирович задал встречный вопрос: чем вызван интерес немецких коллег к работам этих учёных. Ганс, поняв, что Репликов как-то замешан в этом деле, написал напрямую, что имеет подозрение, что работа, выдаваемая Марианной Юценко за свою, в действительности является работой Чижовой Елизаветы Петровны. В Вене на Международной научной конференции в таком-то году учёная Чижова того института, откуда к ним прислана Юценко, читала доклад по своей научной работе, рассказывала о полученных ею результатах, которые теперь Юценко выдаёт за свои результаты. Ещё Ганс Шульц написал, что наблюдая непосредственную работу Марианны под своим началом, он убеждён, что Юценко не имеет прямого отношения к этой работе, что ею каким-то образом она перехвачена у Чижовой и просил Даниила Владимировича написать, не является ли Марианна Юценко родственницей Максима Дмитриевича, хотя из письма Вальтера знал точно о родстве Марианны и директора российского института. Ещё Ганс Шульц интересовался в своём письме, над какой темой сейчас работает Чижова.
***
Получив такое письмо из Германии, Репликов Даниил Владимирович был взволнован и напуган, хотя очень пытался взять себя в руки: что ему-то пугаться, пусть боится Юценко. Но всё же было очень неприятно идти с этим к Максиму Дмитриевичу, от которого он принял кругленькую сумму и даже уже истратил её. А главное, академик Репликов понимал, что назревает международный скандал, в котором так или иначе будет фигурировать его «доброе» имя. Чуть поуспокоившись, Даниил Владимирович позвонил Юценко.
- Приветствую Вас, Даниил Владимирович, - резво ответил на звонок Максим Дмитриевич.
- Здравствуйте, здравствуйте… Максим Дмитриевич, - без ноток радости и даже с нотками некой тягости отозвался Даниил Владимирович. – Нам необходимо встретиться.
Максим Дмитриевич уловил тягостные нотки в голосе Репликова, но продолжил говорить всё так же резво.
- Так в чём же дело! Я встрече с Вами всегда рад. Приезжайте! Или мне лучше подъехать к Вам?
Вопрос прозвучал уже в другой тональности, в нём слышался подвопрос «Что-то случилось?».
- Нет, нет, - давайте встретимся где-нибудь, где нам не помешают…
Даниил Владимирович говорил медленно, а тут и вовсе запнулся, стал подыскивать слово. Юценко перебил его.
- Так давайте поедем ко мне на дачу! Там сейчас у меня никого. Шашлычки, коньячок…
- Боже упаси! – на этот раз Максима Дмитриевича перебил Даниил Владимирович. - Какой шашлычок! Нам предстоит серьёзный разговор. – Сейчас Репликов говорил уже быстро и напористо. – Вы сможете через час быть … ? - Даниил Владимирович назвал сквер, расположенный недалеко от учреждения, где он работал.
- Ммм… Лучше через полтора. У меня, простите, …
- Договорились. Через полтора часа, то есть в 14-40 жду Вас там! – перебив собеседника, сказал Даниил Владимирович и оборвал связь.
***
- Она сама отказалась от работы. Да она, уверяю Вас, к работе этой почти и не имеет отношения. Ну, помогла немного… - уверял Репликова Юценко. – Знал бы я, я б и расписку её привёз. Но вот, - Максим Дмитриевич полез в портфель за телефоном, достал его и нашёл в нём фотографию отказного документа. – Вот, смотрите! Она сама написала.
- Ну, тут не понятно, кто писал, возможно, подпись её, но, может, ей кто-то подсунул этот документ… А? - Даниил Владимирович строго взглянул в глаза директору института.
- Ну что Вы? Как это? Чижова не школьница какая-нибудь, она вполне взро…
- Чем она сейчас у вас занимается?
Этого вопроса ждал Максим Дмитриевич, не обязательно от Даниила Владимировича, а от кого-то, может, ещё, и очень не хотел его услышать, ведь приличного ответа на этот вопрос у него не было. От волнения он залился краской.
- Она уволилась… по семейным обстоятельствам, кажется.
- Вот это интересно! – мотнув головой, чуть громче обычного разговора произнёс Репликов. – Вы же без ножа режете меня! Вы хоть знаете, что имя Чижовой известно в широких научных кругах, что её работа, представленная на научной конференции в Вене, произвела фурор! Но что самое интересное, что это, оказывается, вовсе и не работа Чижовой, а работа Юценко! Меня из Германии спрашивают, уж не родственники ли директор института и присланная к ним учёная.
Максим Дмитриевич хотел что-то сказать, но Даниил Владимирович не дал ему вставить слова, продолжил:
- И о работе Марианны Максимовны Юценко отзываются не лестно, посланной, кстати, вами на средства гранта. Вот, почитайте сами.
Достав из своей папки второе письмо Ганса, Репликов передал его Юценко.
На красном доселе лице Масима Дмитриевича при чтении письма стали проступать белые пятна. Репликов молча наблюдал за ним. Прочитав письмо, Максим Дмитриевич медленно опустил руку с ним так, что рука повисла. Даниил Владимирович быстро выхватил письмо и со словами «Я пришлю Вам копию» сунул его обратно в папку.
- Ну, что будем делать? – спросил он Максима Дмитриевича.
- Тут надо всё обмозговать… - ответил тот, глядя в тротуарную плитку под ногами.
- А чего тут обмозговывать-то… Думаю, надо Марианну возвращать назад.
- Это как? – испуганно спросил Юценко.
- А вот тут Вам, Максим Дмитриевич, и надо помозговать.
- Не понимаю, зачем? – в голосе директора института слышалось возмущение. – Подумаешь, какому-то … кому-то не понравилось, как работает Марианна. Может, он просто невзлюбил её, или вообще против россиян.
- Да бросьте Вы, Максим Дмитриевич! Тут совсем другое, тут интересуются, как работа Чижовой оказалась в руках Марианны Максимовны.
Такого в письме, конечно, не было, но подтекст подразумевался именно этот.
- Начнут копаться, подключат наши органы, начнутся дознавательные работы… - продолжил Репликов. – Я не смогу тут чем-то помочь Вам, да и себе тоже. Знаете, сколько голов полетит, возможно, моя даже первая. Давайте так: я постараюсь всё уладить с Шульцем, а Вы отзывайте Юценко. Готовьте документы, я не знаю, как это у вас там делается, но наша с Вами, Максим Дмитриевич, задача - как можно бесшумнее урегулировать этот вопрос.
***
Максим Дмитриевич был раздосадован, он не знал, как поступить, мысли роились в его голове, оттесняя одна другую. «Можно написать этому Шульцу что-нибудь намекающее на то, что он «гнобит» российскую учёную из политических соображений. А может, просто оставить это Шульцево письмо без ответа. Нет, Репликов не согласится, да и Шульц не успокоится, будет писать ещё куда-то. Может, просить Чижову сделать публичное заявление, что работой этой всегда занималась Марианна, а она была у неё в помощницах, а на конференцию она ездила по недоразумению и там представила работу как свою. Это было бы самым лучшим, но вряд ли Чижова согласится делать такое заявление, да и потом, это же тоже скандал. Наверно, Репликов прав, надо отзывать Марианну. Получится, что она разлучится с муженьком своим, его-то отозвать не получится, или получится? Да и ладно, не велика потеря, пусть этот там копошится, кажется, в его адрес нареканий нет. А Марианну надо возвращать, но под каким предлогом? Можно будет пустить слух, что её работа имеет большую национальную значимость, потому на верхах принято решение под благовидным предлогом вернуть её. Да, так и сделаю! Чижова, наверное, выступать не станет. Репликов прав, тут надо, тихонько всё обстряпать, без шума, надо, чтобы Чижову просто позабыли. А этому стервецу (о Валерии) повезло, выехал за счёт Марианны... Надо ей (Марианне) звонить, а что сказать? … А, может, вызвать её по причине болезни, нет, это не прокатит, лучше бы по причине смерти кого-то», – в сознании Максима Дмитриевича пронеслись Нелли Арнольдовна и Степанида Степановна, но он тут же усилием воли отмахнулся от этих видений. Да, вызвать бы её под каким-то уважительным предлогом и оставить тут, но под каким? Смерть матери (о Степаниде Степановне), возможно, подошла бы, но она, похоже, ещё и меня переживёт».
Максим Дмитриевич вспомнил, какие проклятия кричала ему в машине по дороге в пансионат Степанида Степановна. Тогда разволнованный он даже на какое-то время потерял управление машиной, и они, выехав на обочину, чуть не свалились в кювет, хорошо ещё, что не выехали на встречную полосу. Следом в сознании Максима Дмитриевича возникла сумма платы за пребывание матери в пансионате. Ещё тогда, при оплате счёта, Максим Дмитриевич подумал о том, что на эти деньги они могли бы с женой съездить куда-нибудь отдохнуть, и укорил себя в том, что давно никуда не вывозил Нелли Арнольдовну. Сейчас эти мысли повторились. Вдруг он подумал, что в поездку жене дал очень мало денег, она, похоже, живёт у своих родителей на их иждивении. Максим Дмитриевич решил сегодня же перечислить на карточку жены деньги. Далее он подумал о том, что скажет ей о предстоящем возвращении Марианны. Решил, что скажет, что работа её на верхах определена как национально значимая, что приказано вернуть её, то есть скажет то, о чём будет распускать слухи.
***
Получив из России от академика Репликова Даниила Владимировича ответ на второе своё письмо, директор научного германского городка Ганс Шульц ликовал. Даниил Владимирович сообщал о родстве Марианны и директора института, обещал разобраться, как случилось, что Юценко и Чижова работают по одной и той же тематике, обещал разобраться, кто из них правообладатель научных материалов, и, главное, он обещал, что в скором времени Юценко Марианна Максимовна будет отозвана из Германии. Ещё Даниил Владимирович просил Шульца по возможности не поднимать шума вокруг этой проблемы. Ганс Шульц и сам понимал, что шум вокруг Марианны, жены любимого им человека, может как-то помешать Валерию, ему самому, возглавляемому им институту. На полученное от Репликова письмо Шульц ответил очень сдержанно. Он благодарил академика за обещание разобраться, кому именно принадлежит работа, за решение отозвать Юценко из Германии, причём добавил, что идёт навстречу российскому институту, которому отзыв Юценко менее болезнен, чем выдворение её из Германии, на которое немецкая сторона имеет все основания. Тут же он написал академику, что германская сторона заинтересована в том, чтоб работа по названной тематике продолжалась, но они хотели бы, чтоб работу вела сама Чижова. Написал, что во избежание шумихи в широких научных кругах он настоятельно рекомендует руководству российского института переоформить документы по выделенному гранту и, отозвав Юценко, выслать к ним Чижову, признав за ней авторство.
***
Несколько поколебавшись, директор научного городка дал ответ и Вальтеру. Шульц рассудил так: Вальтер не принадлежит к большим учёным кругам, похоже, в этом деле он имеет чисто научный интерес, а потому вряд ли будет поднимать какой-то шум, а в случае возникновения в этом вопросе трений его можно будет подключить как союзника. Свой нескорый ответ он объяснил Вальтеру тем, что опасаясь обвинить невинного человека, провёл внутреннее расследование и пишет это письмо только убедившись, что авторство Юценко Марианны Максимовной действительно вызывает сомнение. К письму он приложил копии писем академика Репликова Даниила Владимировича.
***
Получив письмо от Шульца, Вальтер тут же написал Елизавете. В своём письме он перечислил все организации, в которые писал письма в поиске того, кто занимается её тематикой, то есть в поисках Марианны, и вот, наконец, получил письмо от директора научного городка Ганса Шульца. Вальтер приложил к своему письму копию письма Шульца. Выразил надежду на то, что скоро она сможет вернуться к своей работе. Спрашивал, какие у неё на этот сёт планы.
Елизавета в ответ благодарила Вальтера за хлопоты. Написала, что возвращаться в институт, возглавляемый Юценко, не станет, и ещё не известно, вернут ли ей её работу, признают ли за ней право авторства.
Вальтер понимал, что Елизавета права, ещё не факт, что работа вернётся к Чижовой, а потому в ответном письме Гансу Шульцу, вместе со словами благодарности высказал просьбу довести дело до конца, а именно, выпроводив самозванку, привлечь к работе автора Чижову Елизавету, и вкратце описал значимость этой работы.
***
Ганс и сам понимал, что под его началом должен свершиться некий рывок в науке, упустить такую работу было бы непростительно, надо было вызвать настоящего автора работы, Чижову Елизавету Петровну, но академик Репликов ничего не написал о ней, было непонятно, чем она сейчас занимается. Немного подумав, Ганс решил всё разузнать о Елизавете, для чего обратился в специальную службу.
***
Если вся переписка Ганса с Вальтером и написание письма Репликову заняли не более получаса, то ожидание ответа Репликова затянулось на неделю. Даниил Владимирович не знал, что ответить, не знал, как осуществить то, что требовал Шульц. Он крепко призадумался: «Отозвать Марианну, это одно, но взамен её выслать Чижову – это уже совсем другое. Это же удар и по моей репутации, ведь я принимал работу у дочери Юценко, и я не мог не знать, что эта тема ведётся Чижовой. Я же был на этой конференции в Вене. Вот я дурак, повёлся на деньги… Ну, положим, меня убедили, что Чижова самозванка, что, выехав в Вену представлять их совместный с Марианной труд, она представила его как свой единоличный. Тогда не понятно, как руководство института это пропустило, ведь институт посылал заявку, она была подписана самим Юценко, не мог же он не видеть, что Чижова заявила о работе как о своей единоличной. Ой, да это уже его (о Юценко Максиме Дмитиевиче) проблемы. Это пусть он как-то объясняет. Он-то он, а спрос будет и с меня… Вот ведь как привязался ко мне этот Шульц. Может, отправить его к Юценко, пусть сами между собой разбираются. Нет, лучше через меня, так хоть я буду в курсе, а то мало ли чего наворочает этот Юценко за моей спиной. Вызвать назад Марианну он согласился, а вот согласится ли теперь послать вместо Марианны Чижову? И не известно, где эта Чижова, чем занимается. Уволилась по семейным обстоятельствам… Хорошо ещё, что не подняла скандал, а ведь могла. Ею уже сделано восемь публикаций по этой тематике, а Марианной – не одной. Но главное, она засветилась на Конференции, её имя и в каталоге, и в сборнике статей. Есть видеозаписи с её участием. О ней знает весь научный мир. Как же я, дурак, повёлся на эти деньги. Это всё Маргарита (о своей дочери)… Дом, видите ли, ей во Франции приглянулся. Фотографии дома прислала, но не известно, на кого он будет куплен, на неё или на её сосунка (о парне дочери)».
***
Мысли академика Репликова занялись его дочерью Маргаритой, влюблённой в парня-француза по имени Жак, прозванного Даниилом Владимировичем сосунком по той причине, что он «сосал» из Маргариты деньги. Сначала это были деньги на путешествия, развлечения, но потом дочь заговорила о доме. Она объявила, что выходит замуж за Жака и остаётся жить во Франции. Для получения гражданства ей необходимо иметь во Франции своё жильё. Даниил Владимирович не очень верил во влюблённость Жака-сосунка в свою дочь, опасался, что тот использует её, пытался осторожно поговорить о том с дочерью, но Маргарита была непреклонна. Тогда Даниил Владимирович решил слетать во Францию лично, познакомиться с женихом дочери и увидеть тот дом, на который дочь просила деньги. Жак был симпатичен, умён, образован, и выказывал влюблённость в Маргариту. Он, пять лет проучившийся в Москве в РУДН, хорошо владел русским языком, единственно, у него был некий французский акцент. Маргарита же буквально цвела от радости быть рядом с Жаком, быть его невестой. По словам Жака родители его были сельскими жителями и жили в другом конце Франции. В семье он был единственным сыном. На сегодня Жак, по его словам, вёл занятия в двух общеобразовательных школах, в одной – по компьютерным технологиям и сетям, в другой – по музыкальной грамотности. Жак был ещё и музыкантом, он даже имел свой музыкальный коллектив, сам сочинял песни, был участником музыкальных фестивалей. С виду всё было замечательно, но интуиция подсказывала Даниилу Владимировичу, что это могло быть фальшью. Всё, что он знал о Жаке, знал только с его слов, а траты дочери на совместную жизнь с этим парнем настораживали. На вопрос к дочери, кто продавец дома, сколько продавец просит за дом, получил ответ от Жака, назвавшего продавца и сумму. Тут же Жак добавил, что имеет некоторые сбережения, которые выплатит в качестве аванса, а остальную сумму они будут выплачивать в кредит. Этот ответ несколько поуспокоил Репликова, но его дочь тут же вмешалась:
- Да ну, какой кредит! Папа поможет нам! Папочка, ты же поможешь?
Даниил Владимирович замямлил:
- Маргарита, ты же понимаешь, у меня нет таких больших денег. Конечно, чем смогу помогу, но, думаю, вам стоило для начала купить что-то поскромнее. Не обязательно покупать дом в этом районе. Я узнавал, есть хорошие дома по меньшей цене.
Маргарита хотела что-то возразить отцу, но Жак опередил её:
- Я тоже думал об этом, дорогая. Зачем нам с тобой влезать в такие долги, мы могли бы для начала купить что-то поскромнее. Как у вас в России говорят – «С милой и в шалаше – рай». Я подыщу для нас хороший домик за меньшую цену.
Покладистость Жака понравилась Репликову, но кое-что его задело. «С милой рай в шалаше». По-русски – «с милым». «Я подыщу для нас хороший домик…» Почему я, а не мы? Это Даниил Владимирович и заметил:
- Думаю, поиском жилья вам лучше заняться вместе, или Маргарите, Вы, Жак, похоже, и так очень заняты. И не обязательно покупать сразу дом, можно обойтись и квартирой. И вообще, лучше сначала пожить в съёмном жилье, попривыкнуть друг к другу…
Даниил Владимирович не договорил, его перебила дочь своим воплем:
- Ну папа! Ты опять за своё! Чего нам привыкать, мы с Жаком уже три года вместе!
- Прости, не понял. Как три? Ты же два месяца во Франции.
- Да, но мы познакомились с ним три года назад через интернет.
- Вот как? Но ты не говорила мне об этом, - ответил Даниил Владимирович и подумал о том, что два последних года парнем его дочери числился её бывший однокурсник архитектор Тряпиков.
- А должна была? Папа, мне уже не пять лет! Я – взрослая женщина!
- Милая, ты зря так разволновалась! Твой папа прав. – И, уже обращаясь к Даниилу Владимировичу, - Я тоже ей говорил, что нам сначала надо пожить на съёмной квартире, тут многие так делают, но она всё хочет по-русски, говорит, хочет сразу жить в своём доме.
Эти слова были ложью, Жак никогда не говорил Маргарите о съёмном жилье, а всегда настраивал её на то, что они будут жить в уютном собственном доме. Но Даниил Владимирович поверил им, и они благоприятно подействовали на него.
- Ну, я не сказал бы, что начать семейную жизнь сразу в своём доме – это чисто по-русски. Вы, Жак, плохо знаете российскую действительность. Сколько лет Вы были в России? Пять лет? В Москве? Так вот знайте, Москва – это ещё не Россия. Вы видели вершину айсберга, видели умытую, причёсанную Россию, а есть и другая, Россия настоящая.
- Да, да, я слышал, в России, богатейшей стране мира, есть даже нищие! – тут же согласился Жак.
- Маргарита тоже не знает настоящей жизни, вот ей и кажется всё в розовом свете.
- Ваша дочь, Даниил Владимирович, – умный, начитанный человек, с ней можно поговорить на любую тему, но она романтик, она видит мир, в частности Россию, такой, какой хотела бы видеть её.
Эти слова Жака тоже пришлись по душе академику Репликову, но в то же время он подумал: «Вот и тебя она видит таким, каким хотела бы видеть. Ведь вы знакомы лично всего два месяца, и вряд ли всё это время проводите вместе».
***
Добиться от Ющенко Максима Дмитриевича возврата Елизаветы в институт, и восстановления её авторства Даниил Владимирович так и не смог.
- Ну как вы, Даниил Владимирович, себе это представляете? Я что, должен искать её по всей России? А, может, она уже даже где-то за рубежом. Я что, должен упросить её вернуться и принять авторство работы?
- Не принять, а признать. Давайте уж будем честны, Максим Дмитриевич! – строго сказал Даниил Владимирович.
- Вот как! А куда же вы раньше смотрели?
- Максим Дмитриевич, наша с вами задача во избежание шума сделать так, как того просит немецкая сторона.
- Так вот вы, дорогой Даниил Владимирович, и займитесь этим: найдите эту Чижову, уговорите её вернуться, а уж я с радостью отправлю её туда, куда скажете: хоть в Германию, хоть ко всем чертям!
- Максим Дмтриевич, не стоит горячиться, это же в ваших интересах. В отделе кадров наверняка остались данные этой Чижовой, кто-то же с ней дружил…
- Знаете что, Даниил Владимирович, идите-ка вы… Я сказал вам: я этим заниматься не буду! – последние слова прозвучали так, как если бы Максим Дмитриевич вбивал гвоздями во что-то каждое слово. После этого заявления он прервал разговор.
***
Две недели, с того самого дня, когда отец сообщил Марианне о необходимости отозвать её из Германии, она мучила мужа своим нытьём, жалобами, подозрениями, требованиями признаний ей в любви и верности. Марианна настаивала на том, чтоб они уехали вместе, но Валерий отказался, объяснив это тем, что он не может так подвести Максима Дмитриевича, что это очень навредит и ему, и институту, да и им обоим (семье Марианна-Валерий).
Ещё она требовала от мужа перестать общаться с Гансом Шульцем, считая его виноватым в том, что её отзывают. Валерий пытался мягко возразить жене, но на случай они с Гансом стали встречаться реже и тайно, причём не только от Марианны, но и ото всех, для чего Валерий даже изменил своё расписание на посещение бассейна и отказался на это время от велопрогулок. Особо тяжкими были три последних дня пребывания Марианны в городке, она просто истерила, всё рвалась к директору городка «высказать ему всё в лицо». А высказать она хотела то, что Шульц гнобит её из политических соображений, он не может допустить, чтоб науку двигала она – российский учёный. Узнав о таком рвении Юценко, Ганс попросил Валерия не препятствовать тому, а наоборот, даже подтолкнуть Марианну к этому, но осторожный Валерий всё же удержал жену, мало ли что она ещё наговорит Гансу, а ведь тот всё запишет. Ганс действительно просматривал и сохранял наиболее интересные с его точки зрения записи, касающиеся Марианны. Узнав о том, что будет отозвана, Марианна совершенно оставила работу, которая и до того-то мало её интересовала. Из записей было понятно, что Марианна совсем не работает, а просто ходит, злобствует и даже пытается вредить. Лаборантку Хельгу она попросила при поступлении результатов важного анализа передать их лично ей и не фиксировать их в рабочем журнале. Хельга сообщила о том директору, который по записям и сам уже знал об этой просьбе Марианны. Разумеется, поступившие результаты анализов были скрыты от самой Марианны, для неё они были всё ещё не поступившими. В порыве гнева Марианна даже пыталась стереть некоторые записи из общего журнала, но оказалось, это было для неё невозможно, журнал был устроен так, что сотрудник мог внести записи, а стереть их не имел возможности. Но попытка Марианны что-то стереть из журнала была зафиксирована.
***
При расставании с Марианной Валерий на всякий случай играл заботливого расстроенного случившимся супруга, успокаивал её, высказывал ложное предположение, что всё уладится, что расстраиваться ей нет причин.
- Звони мне каждый день! – приказным тоном сказала Марианна мужу.
«Ага, конечно…», - подумал Валерий и мягко, втаскивая в голос нотки влюблённости, ответил:
- Да, милая, мы будем на связи.
Простившись с Марианной, ушедшей в таможенный коридор, Валерий вздохнул с облегчением. Лёгкой походкой он направился на стоянку, где его должен был поджидать нанятый им транспорт из городка, но на месте той машины, к которой он шёл, стоял личный автомобиль Ганса Шульца. Ганс встречал друга с широкой улыбкой.
- Ну что, проводил?
- Слава Богу, проводил! – приобнимая Шульца, ответил Валерий. Все нервы она вымотала мне за эти дни.
- Я так и понял, - ответил Ганс, - а потому предлагаю расслабиться. Для начала предлагаю сходить поужинать в (Ганс назвал лучший ресторан).
- Ты отпустил мою машину?
- Да, не беспокойся. Всё в порядке. Поехали?
- Да, поехали! – охотно ответил Валерий, знавший, что все расходы примет на себя Ганс.
***
В скором порядке в течение двух месяцев Максим Дмитриевич сумел вернуть дочь и жену домой. Хотел вернуть и мать, но Нелли Арнольдовна, наученная своими родителями, заявила, что ей дорого её здоровье, и поэтому в случае возврата Степаниды Степановны она снова уедет из дома, больше нападок и издевательств свекрови она терпеть не станет.
- Я наконец-то почувствовала себя человеком! – почти кричала Нелли Арнольдовна. – Никто не цепляется, никто не оскорбляет, никто не унижает. Я столько лет терпела нападки твоей матери, что у меня в моём возрасте уже аритмия сердца! Ведь от неё все соседи и тут, и на даче страдают, так ведь они просто соседи, а я столько лет прожила с ней под одной крышей, терпела постоянно от неё унижения. Ты-то для неё Максик, а я? Кто я? Ты хоть знаешь, что она за тридцать лет нашей женитьбы ни разу не назвала меня по имени!
- Да? А как она тебя называла? – оторопело спросил жену Максим Дмитриевич.
- А ни как, - пожимая плечами и нервно потряхивая головой, ответила Нелли Арнольдовна. – Всё только «Слушай, ты должна»», «Я сказала, ты должна», «сделай то, сделай это». И всегда, - слово «всегда» Нелли Арнольдовна произнесла с нажимом в голосе, - она говорила со мной только в повелительном наклонении.
Максим Дмитриевич хотел возразить, но жена не дала ему сказать, а всё так же с нажимом в голосе продолжила:
- Только повелевала! Я же показывала тебе фильмы, я просила принять тебя меры, а ты? Ты делал вид, что всё хорошо, всё нормально, хотя для тебя это, возможно, и нормально, но я больше терпеть такого не буду!
- Неля, Неля, успокойся! Ты слишком взвинчена. Пойми, у нас нет таких денег, чтоб содержать маму.
- А что, твоя мама должна содержаться в самом дорогом пансионате? Есть же дома, где престарелых людей содержат на их пенсию.
- Но мама не согласится...
- Ты говорил, она и в пансионат ехать была не согласна, крыла тебя проклятиями.
- Ну ты же знаешь маму, она всегда…
- Знаю! – прервала мужа Нелли Арнольдовна. – Очень хорошо знаю, потому и говорю, если ты вернёшь свою мать в нашу семью, я уеду.
- А Марианна?
- Думаю, она тоже долго не сможет терпеть. Ведь если уеду я, Степанида Степановна весь свой… - женщина запнулась, подыскивая слово, не нашла и выпалила – всё своё мракобесие обратит на нашу дочь, ну и на тебя, конечно.
«Она права», - подумал Максим Дмитриевич, но как ему поступить, он не знал. Оказалось, все его близкие, на кого он рассчитывал опереться в трудную минуту: мать, дочь и жена стали для него проблемными, с каждой из них надо было что-то решать. Мать упрекала его в том, что он запер её в тюрьму, жена грозилась уехать в случае возвращения матери, а дочь дулась на него, считая его виновным в том, что не сложилась её научная карьера, что она разлучена со своим мужем. И все трое сидели на его шее. У матери хоть и была социальная пенсия, но Степанида Степновна всегда как-то использовала её по своему усмотрению, оставаясь на полном содержании сына. Деньги у Максима Дмитриевича быстро убывали. Его зарплата по российским меркам была много выше статистической среднемесячной, но её на содержание квартиры, дачи и, главное, домочадцев, не хватало. И более того, в связи со сложившейся обстановкой было не ясно, останется ли он в должности директора института.
***
Не остался. По инициативе Ганса Шульца, не дождавшегося, когда к ним взамен Марианны пришлют Елизавету, и заподозрившего, что российская сторона не заинтересована в том, чтоб послать в Германию Чижову, был созван научный совет. Германские руководители, получившие уникальную возможность обвинить российскую сторону в подлоге, в коварстве, быстро и с удовольствием занялись этим вопросом, подключив свои соответствующие органы. Разузнав всё о Чижовой Елизавете, о её работе и том, как она была обманута руководством института, немецкая сторона послала в институт на имя директора письмо, в котором объявляла о приезде международной комиссии. Приехавшая комиссия состояла из учёных из Германии, Дании, Англии и Чехии. Причём двое последних были очень далеки не только от темы работы Елизаветы, но и от микробиологии в целом, но это были жадные до скандалов люди, готовые всячески обливать грязью Россию. На комиссию в институт были приглашены обе учёные, заявлявшие свои права на работу – и Елизавета, и Марианна. Марианна не явилась на комиссию, не хотела приезжать и Елизавета, но Вальтер, предусмотрительно приглашённый Гансом в состав комиссии, сумел уговорить её приехать. «Я столько сил потратил на то, чтоб восторжествовала справедливость, а Вы не хотите приезжать!» - бросил он упрёк Елизавете. Девушке стало неловко перед Вальтером, да и подруга Елена с братом считали, что надо обязательно ехать, справедливость должна торжествовать. Более того, Елена сама напросилась приехать на эту комиссию, ведь она вместе с Елизаветой проводила большую часть опытов и могла свидетельствовать в пользу подруги. Вальтер, которому Елена заявила о своём решении всё же приехать на комиссию, очень обрадовался тому. Обрадовался тому и Ганс.
***
Комиссии Максим Дмитриевич заявил, что рассматриваемую работу вела Юценко Марианна Максимовна, Елизавета ей лишь помогала в проведении некоторых лабораторных работ.
- Чтобы не было недоразумений, я взял у Елизаветы Петровны расписку. Вот, вот она, - поспешно добавил директор. Говорил он на русском языке. Переводчик перевёл всё на немецкий язык.
При этом Максим Дмитриевич достал из папки тот самый документ, который когда-то подсунул Елизавете на подпись, и протянул его датчанину Виктору Ларсену, возглавлявшему эту комиссию. Тот в свою очередь передал этот листок сотруднику, выводящему документы на экран. На экране появился текст, с подписью Елизаветы, полученной директором обманным путём. Прочитав текст, Елизавета и Елена пришли в возмущение, Елена даже, мотнув головой в знак негодования тихо произнесла «Вот даёт!». По выражению лиц девушек было видно, что этот текст обе видят впервые.
Господин Ларсен попросил перевести текст на немецкий язык и после прочтения перевода задал вопрос Елизавете на немецком зыке:
- Елизавета Петровна, Вы подписывали это?
Тут же он обратился взглядом к переводчику, хотел просить перевести девушке свой вопрос, но этого не понадобилось. Елизавета на хорошем немецком языке ответила:
- Бумагу с таким содержанием я не подписывала. Вижу это впервые. Я никогда не отказывалась от своей работы, я передала её на рассмотрение учёного совета и ждала назначения комиссии, но когда я в очередной раз задала вопрос о сроке проведения учёного совета и рассмотрении моей работы, мне сказали, что работа по моей тематике рассмотрена, одобрена, но работа эта не моя, а другого сотрудника института.
- И кто вам это сказал?
- Первым мне это объявил заведующий отделом Александр Германович.
- Изюмов?
- Изюмов.
Трое из членов комиссии перевели взгляды на Изюмова, сидевшего за столом рядом с Юценко. Александр Германович снял со стола сцепленные пальцами в замок руки и опустил их под стол. Взгляд его тоже опустился.
- Как он объяснил это?
- … Никак, - с заминкой ответила Елизавета. – Он высказал предположение, что я продала свою работу. Не помню точно, но, кажется, он даже упрекнул меня в том.
- А Вы не продавали её?
- Нет, конечно, нет!
- Господа, есть ли у вас вопросы к госпоже Чижовой? – спросил господин Ларсен, обращаясь ко всем присутствующим.
Вызвался Вальтер. Он, уже зная ответы на те вопросы, которые ставил, спросил у Елизаветы, в каком году она начала заниматься данной темой, сколько у неё публикаций по этой тематике, в каких годах, каких журналах она публиковалась. Елизавета ответила на все эти вопросы. Оказалось, что помимо самих статей, у Елизаветы были рецензии, написанные на две из них. Кроме того у неё сохранилась переписка с российским учёным Юровским Владленом Сергеевичем, в которой они обсуждали некоторые моменты работы Елизаветы. Члены комиссии оживились, имя Юровского было широко известно в научных кругах. Вальтер хотел ещё о чём-то спросить Елизавету, но его опередил председатель комиссии. Он, обращаясь к побагровевшему Максиму Дмитриевичу, сказал:
- Жалко, Максим Дмитриевич, ваша дочь не приняла наше приглашение и не пришла сюда. Но я уверен, она не имеет по данной тематике ни одной публикации, наверняка в её компьютере нет ни одного документа по рассматриваемой работе с датой более раннего срока, чем дата присвоения ею работы госпожи Чижовой. И, как мы поняли, не с ней, а с госпожой Чижовой господин Юровский обсуждал детали работы.
Максим Дмитриевич, плохо владевший немецким языком, всё же суть сказанного понял и, поперхнувшись воздухом, закашлялся. Разумеется, господин Ларсен прав, ни публикаций, ни документов с ранними датами у Марианны не было. Пока переводчик делал для него перевод на русский язык, он обдумывал ответ. Откашлявшись, дослушав переводчика, Максим Дмитриевич начал говорить:
- Я, знаете ли, не заглядывал в компьютер дочери, не знаю, есть ли у неё документы…, может, и есть. Хотя она так расстроена, в таком отчаянии, что, возможно, всё стёрла.
Переводчик перевёл сказанное на немецкий язык. На лицах членов комиссии появились ехидные улыбки, Александр Германович ещё ниже опустил голову, академик Репликов побагровел.
- Это не проблема, - весело заявил учёный представитель из Польши, - у нас есть специалисты, которые запросто восстановят все стёртые файлы. – И с иронией в голосе добавил. – Если они, конечно, существовали.
- Так Вы уверяете, что Юценко Марианна Максимовна уже несколько лет занималась этой темой? – спросил через переводчика председатель комиссии.
- Да, - нагло ответил Максим Дмитриевич, понимающий, что отступать ему уже нельзя.
Тут заговорил Ганс Шульц:
- По моим сведениям, у госпожи Юценко нет ни одной публикации по данной теме.
- Может, мы чего не знаем, господа? Господин Изюмов, что Вы скажете? – спросил англичанин Келли Дилон заведующего отделом.
Александр Германович оторвал взгляд от столешницы, втянул голову в плечи и, сделав переводчику сигнал, что перевод не требуется, заметно волнуясь, ответил на чистом немецком языке:
- Публикации по рассматриваемой теме делались только Чижовой… Елизаветой Петровной.
Чех и англичанин негодующе покачали головами, датский учёный хмыкнул, тоже качнул головой и снова обратился к директору.
- Вы, господин Юценко, уверяете, что этой темой занималась госпожа Юценко, а чем же занималась госпожа Чижова?
- Я… я сейчас не припомню, кажется, они вдвоём работали над этой темой, - ответил Максим Дмитриевич.
- Что ж, тогда Вы, господин Изюмов, скажите нам, чем занимались, какие темы разрабатывали госпожа Чижова и госпожа Юценко.
Александр Германович, понимая, что лучший способ помочь себе – говорить правду, назвал темы обеих – и Елизаветы и Марианны и тут же добавил:
- Я, признаюсь, сам был очень удивлён, когда узнал, что Елизавета, госпожа Чижова, вдруг отказалась от своей работы в пользу Марианны Максимовны.
- У вас в России так принято? – спросил всё с теми же нотками иронии в голосе чех.
- Нет, конечно, нет. Но… Я и сам был изумлён.
- А как свой отказ от работы мотивировала госпожа Чижова? – спросил председатель комиссии.
- Да… никак…
- Ну вы говорили с ней об этом, спрашивали её?
- Ннет… Как-то неудобно лезть в чужие дела…
- А когда и при каких обстоятельствах вы узнали о том, что госпожа Чижова отказалась от своей работы в пользу Юценко?
- Эээ, точно не помню, но это было за две недели до научного совета. Максим Дмитриевич сам сказал мне… И показал вот этот документ.
Изюмов мотнул головой в сторону экрана, на котором всё ещё был выставлен документ, с текстом отказа Елизаветы от своей работы.
- И как вы реагировали?
- Как… Я был в шоке. Ну потом подумал, мало ли какие обстоятельства у госпожи Чижовой, возможно, ей потребовались деньги.
- Господин Юценко, вы давали госпоже Чижовой деньги?
Переводчик задал тот же вопрос Максиму Дмитриевичу на русском языке.
Вдруг Максиму Дмитриевичу захотелось опорочить Елизавету и ответить утвердительно, но он понимал, что тем самым опорочит и себя и только усугубит своё положение, а потому ответил:
- Нет, ни я, ни Юценко Марианна Максимовна не давали денег Елизавете Петровне. Она сама по доброй воле отказалась от работы. А так как Марианна помогала ей, то она передала свою работу Марианне. Я согласился с этим, не мог же я позволить завершиться столь перспективной работе.
- Вы, господин Юценко, правильно заметили, работа эта перспективна. Так вы признаёте, что названная работа всё же это работа госпожи Чижовой, а не Юценко? – спросил через переводчика господин Ларсен.
- Ну вот читайте, - сказал Юценко и сам стал читать текст с экрана вслух.
- Я, Чижова Елизавета Петровна, научный сотрудник такого-то института, паспорт такой-то (были перечислены все реквизиты паспорта), оказавшая содействие Юценко Марианне Максимовне в изыскательских работах по теме (была названа тема работы Елизаветы), а именно, мной совместно с научным сотрудником Юценко Марианной Максимовной были проведены две лабораторные работы такие-то (названия работ), не претендую ни на соавторство, ни на какое либо вознаграждение. Никаких претензий к автору работы Юценко Марианне Максимовне не имею.
- Что значит «к автору работы Юценко Марианне Максимовне»?! – возмущённо заговорил профессор Дилон из Англии. – Мы только что установили, - указывая на Юценко и Изюмова сказал он, - что эта работа велась госпожой Чижовой! Я помню её прекрасное выступление в таком-то году (был назван год проведения Международной научной конференции) в Вене, читал её статьи, и вдруг сама госпожа Чижова автором своей работы называет кого-то стороннего! Не верю!
- Вы, госпожа Чижова, уверяете, что не подписывали такое? – спросил председатель комиссии.
- Не подписывала.
- Разумеется, это подделка! – возмущённо вставил англичанин.
- А подпись Ваша?
- Да, подпись моя.
- Вот! – торжественно выкрикнул Максим Дмитриевич.
Не обращая на него внимания, профессор Ларсен задал Елизавете очередной вопрос:
- А что-нибудь другое вы подписывали?
- Да. Максим Дмитриевич просил подписать отказную, ну то есть отказ получать грант и ехать в Германию, в пользу Платонова Валерия Сергеевича, мужа Марианны Максимовны. Они тогда недавно поженились, то есть ещё не поженились, но подали заявление в ЗАГС, Максим Дмитриевич не хотел разлучать молодых, потому попросил меня отказаться от поездки, да я и сама не хотела, чтоб они разлучались.
- Значит, вы отказались от гранта в пользу Марианны?
- Нет, в пользу Платонова. Марианна должна была ехать в любом случае.
- А что, так хороша была работа госпожи Юценко?
- Я не…
- Нет, нет, Елизавета Петровна всё путает! – вмешался Максим Дмитриевич, перебив Елизавету. – Конечно же, она отказалась в пользу Марианны. Ей действительно не хотелось разлучать молодожёнов, - сказал он на русском языке.
Переводчик перевёл слова директора присутствующим на немецкий язык.
- Это хорошо, что вы всё поняли, - обращаясь к Максиму Дмитриевичу, сказал председатель. - Так вы владеете немецким языком?
- Нет, немного…
- У вас сохранился этот документ? – обратился к Елизавете поляк.
- Да, - ответила Елизавета. У меня он с собой.
- Передайте, пожалуйста, для трансляции.
- У вас, господин Юцеко, тоже есть один экземпляр этого документа?
Максим Дмитриевич взглядом обратился за помощью к переводчику. Тот перевёл вопрос.
- Да, конечно! – ответил Максим Дмитриевич.
- Передайте и вы его.
- У меня его нет с собой.
- Нет? Но в принципе он есть у вас?
- Да, конечно!
Тем временем на экране появился текст документа, подписанного Елизаветой. В нём говорилось, что она добровольно отказывается от гранта и поездки в Германию в пользу других сотрудников института, претензий к руководству института не имеет.
Переводчик зачитал перевод текста на немецком языке.
- Ну вот, у меня такой же! – радуясь тому, что в документе не указано, в пользу кого отказывается Елизавета, - громко сказал Юценко.
- Господин Изюмов, вы видели этот документ?
- Нет, - честно ответил Александр Германович, застигнутый врасплох.
- А предыдущий документ, в котором госпожа Чижова отказывается от своей работы видели?
- Да, Максим Дмитриевич показывал мне его.
- Госпожа Чижова, этот документ, - председатель указал на экран, - вы подписали в двух экземплярах?
- Да, господин Ларсен, в двух.
- Хорошо. Я предлагаю дать время господину Юценко принести нам его экземпляр этого документа, а нам всем сходить на перерыв. Переведите, - попросил он переводчика.
***
- Александр Германович, проводите гостей в столовую, - скомандовал Максим Дмитриевич.
Все члены комиссии встали со своих мест и пошли за приглашающим их Изюмовым.
- Девушки, вы с нами! – скомандовал господин Ларсен Елизавете с Еленой.
Девушки последовали со всеми в столовую, в зал для ВИП персон, где уже были накрыты столы. Показав гостям, где можно помыть руки и пригласив их за столы, Александр Германович, бросив Репликову Даниилу Владимировичу «Вы тут хозяйничайте», выскользнул из зала и устремился в кабинет директора. Но далеко он уйти не успел, услышав оклик Максима Дмитриевича, выглянувшего из-за колонны, бросился к нему.
- Куда бежишь? – спросил Максим Дмитриевич друга, обращаясь к нему на ты.
- К вам, - ответил Изюмов.
- Иди назад, слушай, что говорят! – приказал директор.
Изюмов согласно кивнул и поспешил вернуться к гостям.
Некоторые из членов комиссии уже сидели за столом, иные подсаживались к ним. Девушек господин Ларсен просил сесть напротив себя.
- Умницы и красавицы! – сказал он о девушках. – Какое опасное сочетание.
Специально приглашённая на это мероприятие официантка раздала всем салаты и стала разносить первые блюда. Глянув на дверь, чешский профессор Доминик Бенеш заметил:
- Похоже, господин Юценко не присоединится к нам. Его понять можно, ему не до еды, надо же отыскать несуществующую вещь. Я думаю, он вместе с документом об отказе ехать в Германию подсунул девушке лист с признанием авторства своей дочери, - высказал он предположение.
- Вы оба экземпляра подписываемого вами документа прочитали? – обратился он к Елизавете.
- Не помню… Нет, думаю, нет.
- Подписываемые вами листы лежали один под другим, ведь так? – с азартом охотника, преследующего добычу, задал он Елизавете следущий вопрос.
- Да.
- Ну вот! – с радостью открытия резюмировал профессор Бенеш. – Он подсовывает госпоже Чижовой на подпись две заготовленные им бумаги: одна та, в которой госпожа Чижова отказывается ехать в Гермаию, а вторая, та, которую госпожа Чижова подписала не глядя, полагая, что это второй экземпляр отказной, а это был не второй экземпляр, а то, что нам представил господин Юценко – признание авторства его дочери!
«Наверое, так и было», - успели подумать все.
- Да, я тоже так считаю, - заметил господин Ларсен, - к тому всё и веду. Уверен, нет у господина Юценко экземпляра, в котором госпожа Чижова отказывается от поездки в пользу других, потому что его и не было. Вы, дорогая, подписали одновременно два разных текста, - сказал он, обращаясь к Елизавете, и продолжил. - Детский сад какой-то! Неужели господин директор считает нас такими простачками, или как это по-русски? – лохами, которые не сумеют различить настоящего учёного от симулянта? Господин Шульц сразу понял, что присланная к нему Юценко симулировала работу.
Все обратили взоры на Ганса Шульца. Проглотив то, что было во рту, Шульц сказал:
- Вы правы, господин Ларсен. Я не сразу, но, всё же заметил, что присланная к нам в городок госпожа Юценко относится к работе очень небрежно, и заметил, что наука интересовала её в последнюю очередь. Разумеется, у нас созданы все условия для полноценного проживания учёных: и библиотеки, и кинозалы, и спортивные залы, и кафе, бары, рестораны, и всегда можно выехать, у нас хорошая автомобильная база, замечательный гараж. Всё это в пользовании наших сотрудников, все с удовольствием пользуются всем этим, но для всех это после науки. – На последних словах Ганс Шульц сделал ударение, - а в случае с госпожой Юценко всё было наоборот. У неё совершенно не было интереса к науке.
- Да, человека науки всегда можно отличить по его горению, - заметил профессор Дилон.
- Я имею доказательные видеозаписи халатного отношения госпожи Юценко и даже имею видеодаказательства её попыток вредить, - заявил Ганс.
Это заявление взволновало всех присутствующих.
- Что ж, после перерыва мы попросим вас, господин Шульц, показать их нам, - сказал председатель.
– А вы, милая барышня, чем сейчас занимаетесь? – спросил он, обращаясь к Елизавете.
- Я работаю частным образом – занимаюсь репетиторством, - ответила Елизавета.
- Как? Вы оставили науку?
- Скорее, наука оставила меня, - с ухмылкой заметила Елизавета.
- Мы просили Елизавету Петровну остаться в институте, Максим Дмитриевич даже обещал ей выбить жильё, - вмешался в разговор Александр Германович, - но она не согласилась.
- Вы предложили ей взять новую тему для работы? – спросил Вальтер?
- Нет, зачем же… Она могла бы и эту свою работу продолжить.
- Понятно! А результаты работы присваивались бы Юценко, - саркастически заметил профессор Бенеш.
Спросили и Елену, кто она, чем занимается. Елена рассказала всё, как есть: студентка, работала лаборантом-ассистентом Елизаветы, после увольнения Чижовой её сократили.
Почти все обратили вопросительные взоры на Александра Германовича, ему пришлось это комментировать.
- Три научных сотрудника оставили институт, не могли же мы содержать всех освободившихся лаборантов. Естественно, нам пришлось сокращать людей.
***
После перерыва заседание комиссии продолжилось. Как и предполагали, второго экземпляра документа, в котором Елизавета отказывалась от гранта и поездки в Германию, Максим Дмитриевич не принёс. Объяснил это так «Был подшит в папке, куда-то исчез».
Просмотрели некоторые видеоматериалы, предъявленные господином Шульцем. Заслушали Репликова Даниила Владимировича, который стал говорить о работе, о её достоинствах, но его остановили и просили отвечать на вопросы. Комиссии было интересно знать, как случилось, что работа Чижовой рассматривалась как работа Юценко. Репликов отвечал, что так она была представлена директором института учёной комиссии. Спросили, знал ли он, что этой тематикой занималась Чижова. Даниил Владимирович признался, что знал. Ответить иначе означало бы назначить себе приговор слыть большим невеждой, тем более, что он и сам был на той конференции в Вене. На вопрос о том, не счёл ли он странным, что работа Чижовой перешла вдруг к Юценко, Даниил Владимирович ответил, что да, счёл, даже задал этот вопрос директору института, но Максим Дмитриевич объяснил так: он сказал, что работа эта Марианны Максимовны, Чижова ей немного помогала, а на конференцию она выехала по недоразумению и там представила работу как свою. На вопрос, известно ли ему, что на конференцию направляются сотрудники, заявленные руководством института, и что в заявке указывается и работа, и её автор, на венскую конференцию была заявлена работа такая-то (председатель назвал работу Елизаветы) и её автором была заявлена Чижова Елизавета Петровна. Да, это известно Даниилу Владимировичу, но мало ли какие обстоятельства… Не верить директору института, академику Юценко у него не было оснований.
Заслушали Зоркину Елену Аркадьевну, бывшую лаборантку института, которая работала с Елизаветой. Из её показаний было понятно, что Юценко Марианна Максимовна не имела никакого отношения к работе, с которой выехала по гранту в Германию.
Дав высказаться всем членам комиссии, а все высказались за признание авторства Чижовой Елизаветы Петровны, председатель комиссии Виктор Ларсен объявил, что учитывая единодушное мнение членов комиссии, он предлагает вынести решение о перераспределении гранта, о выдаче его Чижовой Елизавете Петровне и послать в Германию для проведения научно-изыскательских работ по рассматриваемой теме вместо отозванной Юценко Марианны Максимовны Чижову Елизавету Петровну. Все члены комиссии проголосовали за это предложение.
- А что скажете Вы, господа российские учёные? – с еле уловимы нотками сарказма в голосе спросил профессор Ларсен, обращаясь к Репликову и Изюмову.
- Конечно, мы за! – поспешно заявил Даниил Владимирович. – Мы всегда за справедливость, за науку.
Сказав это, он перевёл взгляд на Изюмова Александра Германовича, как бы передавая тому слово. Заведующий отделением не заставил себя ждать.
- Я полностью согласен с вами, господа. Работа Чижовой Елизаветы Петровны очень значима, и если она не отказывается от авторства и готова её продолжить, то, думаю, - тут он бросил короткий взгляд на Максима Дмитриевича, - наш институт с радостью направит её.
- Госпожа Чижова, Вы готовы продолжить свою работу, но уже по гранту в Германии?
- Признаюсь, это для меня как-то неожиданно. Да, я хочу заниматься наукой, получить грант – для меня большая честь, но я же даже не сотрудник института…
- Эти формальности будут улажены, вы, Елизавета Петровна, не беспокойтесь, - неожиданно энергично заговорил Александр Германович, – Максим Дмитриевич восстановит вас.
Тут же вмешался профессор Бенеш:
- Да нет, теперь уж, пожалуй, это всё придётся решать без Максима Дмитриевича.
- Да, - огласился господин Ларсен, - вряд ли Максим Дмитриевич останется руководителем института, будет удивительно, если его вообще оставят в институте. Это уже будет решать ваш учёный совет. Уверен, совет обратит внимание и на то, что оба вы (слова относились к Реликову Даниилу Владимировичу и Изюмову Александру Германовичу) сыграли определённую роль в этом деле. Вам обоим было известно, кто настоящий автор работы, и вы с лёгкостью приняли её от другого автора, да ещё дочери директора института.
- Я слышал, что в России за деньги возможно всё, - громко, даже несколько театрально заговорил профессор Келли Дилон, - и вот я сам сталкиваюсь с этим. Наверняка, и в этой истории деньги сыграли решающую роль.
- Какие деньги! – не менее театрально воскликнул Даниил Владимирович. – Помилуйте! Лично я не брал никаких денег. Я чист перед законом!
- В этом разберётся совет, которому мы передадим все материалы, - спокойно, как бы гася нотки возмущения и ставя в деле точку, заявил председатель комиссии господин Ларсен.
***
Шуьлц, расспрашивавший Валерия о Елизавете до поездки в Россию, имел от него неопределённый ответ, ни плохого, и хорошего Валерий не сказал тогда о сослуживице. На вопрос, какие у них были между собой отношения, Валерий отвечал, что отношения были приятельские. На просьбу Ганса сказать о Елизавете как об учёной, Валерий характеризовал её положительно.
По возвращению из России Ганс почти в подробностях рассказал Валерию о комиссии, о том, что работа его супруги Марианны, оказалось, вовсе и не её работа, она была украдена у Чижовой. Сказал, что взамен отозванной Марианны к ним приедет Чижова, тестя Валерия, Максима Дмитриевича, дисквалифицируют, снимут с должности, а, может, и вовсе уволят из института. Валерий слушал всё это почти без эмоций, и всё же Ганс заметил, что он расстроен.
- Не расстраивайся, Валерий. Тебя это никак не коснётся. Просто разведёшься с женой, и всё. Ты же этого и хотел.
С Марианной всё было понятно, Валерий действительно хотел развода с ней, он хотел соединить свою жизнь с Гансом, с которым ему не надо было играть, притворяться. Валерий очень привязался к Гансу, с ним ему было комфортно как никогда и ни с кем: у них было много общих интересов, вернее, даже все их интересы совпадали, они оба не любили и не хотели детей, Ганс очень заботился о нём, Валерий и сам почувствовал потребность заботиться о Гансе, то есть отъезд Марианны даже радовал его, но вот появление тут Елизаветы его вовсе не радовало, даже огорчало. Он повёл себя с Елизаветой так, как самому ему не понравилось бы, если б с ним так обошлись, но чуть подумав, Валерий решил, что ничего плохого Елизавете не сделал, он же не обещал ей жениться на ней, не он распределял гранты, а потому он не виноват в том, что вместо неё, Елизаветы, грант получила Марианна. По разумению Валерия получалось, что он вообще чист перед Елизаветой, так что её присутствие в городке совсем не помешает ему. Елизавета не из числа тех, кто станет устраивать какие-то разборки, не стала же там она этого делать, а тут уж тем более не станет. Конечно, вряд ли теперь она станет что-то подсказывать ему, ну и не надо, Ганс Шульц вник в работу своего дружка и осторожно, так же, как когда-то и Елизавета, направляет его.
- Давай выпьем за благополучный исход дела, предложил Ганс, подкатывая туда, где сидел в раздумьях Валерий, столик, на котором стояли дорогой коньяк, такой, какой любил Валерий, и лёгкие закуски.
- Эта Чижова тут же согласилась продолжить работу, - весело заговорил Ганс после выпитого бокала. - Признаюсь, именно её работа и интересует нас. Нам надо, чтоб она довела работу до логического финала. Ты же понимаешь, если она сумеет найти рычаги управления биоорганизмами изнутри их самих, определит оптимальный баланс биосинтеза…
Ганс не дговорил, Валерий прервал его вопросом:
- А моя? Я, значит, тут просто как придаток, мне просто повезло?
Валерий надеялся, что Ганс будет переубеждать его, говорить что-то хорошее и о его работе, убеждать, что его работа тоже очень ценна, но Ганс не стал этого делать, а ответил:
- Да, считай, что повезло.
Валерий хотел как-то ответить, но не успел, Ганс продолжил:
- Нам обоим повезло, если бы ты не приехал, мы, возможно, никогда не встретились бы с тобой. Я так рад, что судьба свела нас.
С этими словами Ганс опустил свою руку на ногу Валерия.
***
Научный совет вынес решение освободить академика Юценко Максима Дмитриевича от занимаемой должности. Намечалось снять с должности его с определением «по профнепригодности». Были предложения и вовсе уволить Юценко Максима Дмитриевича из института, но стараниями Александра Германовича Изюмова с должности сняли его по собственному желанию, и сразу же дали увольнение из института тоже по собственному желанию. Сам начальник отдела тоже получил взыскание за проявленную халатность. Даже поступило предложение понизить и его по должности, но так как в поле зрения совета не было подходящей кандидатуры заменить Юценко Максима Дмитриевича, Изюмова Александра Германовича оставили начальником отдела и неожиданно назначили временно исполняющим обязанности директора института.
С академиком Репликовым обошлись круче. Его просто отстранили от занимаемой им должности в Департаменте науки, а новой должности не предложили. Даниил Владимирович был в пенсионном возрасте, работать ему было уже не обязательно, но отстранение от работы было для него большим ударом. Ладно бы сам ушёл, а то ведь отстранён.
***
Даниил Владимирович как всегда на протяжении более чем двадцати лет вышел из дома с портфелем и направился к остановке. Сел он в автобус с привычным номером, но проехал не пять остановок, как это делал раньше, до отстранения его от должности, а только одну и сошёл. Чуть вернувшись, он перешёл дорогу и вошёл в парк. Теперь почти каждое утро вот уже вторую неделю Даниил Владимирович проводил в этом парке. Он медленно шёл по аллее и думал. Сегодня мысли его были пасмурные. Во сне ему приснилась дочь Маргарита в каком-то замызганном одеянии. Даниила Владимировича душила обида. «Если бы не Маргарита, которой, видите ли, срочно потребовались деньги на покупку дома во Франции, я не позарился бы на Юценковские деньги, не влип бы в эту грязную историю, сидел бы себе всеми уважаемый на своём рабочем месте, а не шастал в одиночестве по осеннему парку. И ведь она (о дочери) просит ещё денег. Конечно же, её подбивает этот Жак. Паразит, он должен обеспечивать свою женщину, а он всё тянет из неё. Альфонс, ну понятно же, альфонс. Правильно я ей (дочери) сказал, что мы с мамой сами еле перебиваемся, что деньги мы не куём. Ей и самой пора о себе позаботиться, не девочка уже. Во Франции ей трудно устроиться на работу. А кто её загонял в эту Францию? Жила бы себе тут. Работу бросила, какого парня хорошего потеряла… А ведь его назначили главным архитектором города вместо Шустова. Да, молодёжь наступает». Мысли Даниила Владимировича переметнулись на Горюнова, занявшего его место.
Размышления Даниила Владимировича прервались телефонным звонком. Звонила Маргарита. Конечно же, она снова просила денег, получив отказ, тут же добавила:
- Пап, мне надо на дорогу. Приеду, всё расскажу.
- Приедешь? Ты возвращаешься? – спросил отец.
- Да. Мы расстались с Жаком.
- Как? А дом?
- А что дом, он оформлен на Жака. Ну, папочка, не ругайся, я приеду, всё объясню.
- Думаю, мне и так всё понятно. Он кинул тебя, да?
- Нет, я сама его бросаю.
- Я имею в виду - обманул, развёл на деньги.
- Ну, можно сказать и так. Только я сама его бросаю.
- Понятно…
***
После отъезда Марианны Валерий общался с ней только по её инициативе, звонила всегда она, сам он ей никогда не звонил, а на её звонки отвечал вяло, а иногда и вовсе пропускал их.
В очередной раз при разговоре Валерий в обидной форме просил жену не звонить ему:
- Сама вылетела отсюда, хочешь, чтоб и я как ты? Чего ты постоянно названиваешь-то мне?
- Валера, я просто хотела узнать, как ты?
- Я в отличие от тебя работаю! Я занимаюсь наукой! Можно подумать, ты не знаешь этого.
- Валера, ты же мой муж…
Марианна не успела договорить, мужчина грубо перебил её:
- Ну и что? Раз я муж твой, я что, обязан постоянно отчитываться перед тобой? Не звони мне так часто! Да и вообще не звони. При необходимости я сам тебе позвоню. И не пиши!
Последние слова Валерий добавил, перехватив одобрительный взгляд Ганса, накрывавшего на стол.
- Ты что, разлюбил меня? – с отчаянием в голосе спросила Марианна.
Этот вопрос вырвался сам, Марианна уже знала ответ на него и не хотела его слышать, но Валерий тут же ответил, причём - ложью:
- Да. Я разлюбил тебя.
Ложь заключалась в том, что он никогда и не любил Марианну. При этом Валерий наблюдал за другом. Ему нравилось, что Ганс слышит этот его разговор с женой. Гансу, по наблюдению Валерия, эти слова дружка тоже нравились. Для усиления эффекта сказанного Валерий хотел добавить признание Марианне в том, что никогда и не любил её, но он тут же сообразил, что это будет перебор, Ганс поймёт, что имеет дело со лжецом, а потому поторопился добавить:
- Прости, дорогая, так бывает.
Валерий хотел ещё сказать о необходимости развестись им, но не успел, Марианна прервала разговор.
***
Не имея возможности более содержать мать в дорогом пансионате, Максим Дмитриевич вернул Степаниду Степановну в семью. Нелли Арнольдовну прямо с порога свекровь назвала сучкой, упёкшей её в тюрьму.
- И эта сучка здесь, которая меня в тюрьму упекла!
- Мама, не начинай! – нервно выкрикнул Максим Дмитриевич, хватаясь за сердце.
Нелли Арнольдовна, готовая подать свекрови тапочки, швырнула их ей под ноги и убежала в комнаты.
- Я сказала правду! – ответила с нажимом в голосе Степанида Степановна, усаживаясь на пуфик. – А где дочь твоя? – задала она вопрос сыну, стоявшему рядом с искажённым от боли лицом. – Ты говорил, она вернулась.
- Привет, бабуля! – в прихожую вошла Марианна.
- Я просила не называть меня бабулей! Ой, да ты никак пополнела?
Степанида Степановна знала, что склонная к полноте Марианна всегда боялась располнеть и именно поэтому задала этот вопрос, хотя в действительности ей показалось, что Марианна даже похудела. Марианна, зная нрав бабушки, не стала слова её принимать всерьёз и решила подколоть её саму.
- А ты, бабуль, я слышала, из «тюрьмы» вернулась. Там, писали, были …
Марианна назвала имена трёх известных состоятельных лиц, отдыхавших в разное время в этом пансионате. Фотографии и имена этих лиц были вывешены в вестибюле этого пансионата. До отъезда в Германию Марианна с Валерием отдыхали там три дня.
Тем временем Максим Дмитриевич, всё ещё держась за сердце, побрёл в комнату.
- Ты, я вижу, тоже вернулась из своей Германии. А где же твой муженёк? – переобуваясь, ехидно спросила Степанида Степановна. – Что это он не вернулся с тобой?
- А тебе бы, бабуль, всё знать.
С этими словами Марианна развернулась и пошла в свою комнату. Всё, что касалось Валерия, было для неё больной темой.
Как и раньше, Степанида Степановна никак не называла Нелли Арнольдовну, обращаясь к ней, а в разговоре с сыном называла её «твоя Нелька». Сразу же в день возвращения Степаниды Степановны всем домочадцам стало понятно, что жить с ней под одной крышей невыносимо.
За ужином, с аппетитом съев свою порцию, Степанида Степановна сказала, обращаясь к сыну:
- Вижу, что это не Нелька твоя готовила. Видишь, я даже всё съела. И салат, сразу видно, из ресторана.
Нелли Арнольдовна, приготовившая еду на ужин, сочла бы эти слова за комплимент, но ей было обидно: во-первых, о ней, сидящей тут же за столом, Степанида Степановна говорила в третьем лице, а во-вторых, она её хулила.
- Мама, я рад, что тебе всё понравилось. Конечно же, Неля приготовила всё сама. У нас нет средств, чтоб заказывать ресторанную еду.
Марианна, расстроенная недавним разговором с мужем, выпалила:
- Да, ведь теперь наш папочка безработный!
Максим Дмитриевич бросил на дочь укоризненный взгляд и даже чуть покачал головой. За всем этим крылось: «Зачем? Я же просил, не посвящать в эти дела маму». Действительно, между домочадцами была договорённость не рассказывать Степаниде Степановне о том, что произошло с её сыном и внучкой. Для неё была заготовлена версия, что Марианну вернули по причине значимости её работы. Отец ничего не успел ответить дочери, так как завопила его мать:
- Что? Безработный! А я говорила! И кто же теперь директор?
За отца с ехидцей в голосе ответила дочь:
- Дружок его, - Изюмов.
- Изюмов? Дружок твой? Я всегда говорила, что этот гад подсидит тебя! – продолжала орать Степанида Степановна.
- А всё из-за тебя! – взбешённо выкрикнул отец дочери и ухватился за сердце.
- Максим, тебе плохо? – кинулась к мужу Нелли Арнольдовна. – Я сейчас…, - она метнулась к шкафчику за лекарством.
Тут же Марианна ответила отцу:
- Да? Из-за меня? Это я что ли выпроводила себя в Германию? Я что ли хотела получить этот чёртов грант? Да нафига он мне сдался! Мы с Валерой работали бы и работали…
- Да никогда твой Валера не позвал бы тебя замуж, если бы не поездка в Германию! – желая выкрикнуть, но не получилось, а потому прохрипев, ответил отец.
- Да прекратите вы! – закричала Нелли Арнольдовна, обращаясь к мужу и дочери. И, уже мягко обращаясь к мужу: – Вот, выпей, Максим. И пойдём, я уложу тебя. Тебе нельзя волноваться.
***
Прожив в семье с месяц, Степанида Степановна так достала всех домочадцев и даже соседей, что было принято решение устроить её в дом престарелых. Оказалось, это было не просто, сама Степанида Степановна всячески противилась тому, не ставила в нужных документах подпись. Тогда Нелли Арнольдовна, уставшая от нападок свекрови, от огрызений дочери, впавшей в злобно-депрессивное состояние, снова засобиралась к своим родителям, хотя ей очень было жалко мужа. Она видела, как он мучается, как ему плохо быть без дела, да ещё быть поедаемым ехидной матерью и озлобленной дочерью. Испугавшись, что может остаться один со Степанидой Степановной и Марианной, Максим Дмитриевич приложил все усилия к тому, чтоб оформить мать в дом престарелых без её подписей, и оказалось, это возможно. Сложность заключалась ещё и в том, чтоб вывести Степаниду Степановну в этот дом, но и это устроилось, это было обычной практикой для специальной службы, работающей при доме престарелых: с помощью специальных фармацевтических средств женщину усмирили и вывезли.
Дальнейшее пребывание Степаниды Степановны в доме престарелых тоже не обходилось без применения специальных усмиряющих средств. В первый же день пребывания в заведении Юценко устроила скандал, требуя немедленно вернуть её домой, даже разбила вазу, стоявщую в её комнате. Не унималась она и на следующий день, и на послеследующий, как только проходило действие усмиряющих препаратов, она начинала требовать приёма у директора, у главврача, звонила с угрозами сыну. По прошествии трёх месяцев она усмирилась. Ей перестали вводить сильные препараты и установили для неё общий режим. Тут Степанида Степановна стала проявлять свой стервозный характер, она начала чинить разные козни и проживающим, и персоналу. То она «нечаянно» пролила горячий чай на руку официантки, то стащила и забросила в кусты очки одной проживающей дамы, которую за что-то невзлюбила, то на электрическом считке отключила питание в телевизионной комнате в то время, когда все смотрели фильм. Всем всегда Юценко была недовольна, всех хулила и задирала. Было принято решение вернуть её в положение «пациент», так именовали тех, кто нуждался в особом уходе. Разумеется, это возлагало на её сына определённые финансовые обязательства.
***
Лишившись финансовой поддержки отца, Марианна была вынуждена устроиться на работу. Тут снова помог Изюмов Александр Германович: по его рекомендации Марианна была устроена руководителем в один из центров досуга города. Разводиться с мужем, несмотря на его просьбы, она не хотела. Ей, желающей хоть как-то навредить Валерию, так подло с её точки зрения поступившего с ней, не хотелось давать ему свободы, да и самой не хотелось становиться разведёнкой. Она знала, что работа её мужа не имеет достаточной ценности, чтоб в Германии пожелали оставить его, а это значило, что по истечению срока работы, предусмотренного контрактом, он должен будет вернуться в Россию, а там, возможно, он одумается, и всё у них наладится, ведь она по-прежнему оставалась богатой наследницей своих родителей, а он – «нищим голодранцем».
***
У Валерия же были совсем иные планы. Он уже не мыслил своей жизни без Ганса Шульца. Ганс тоже хотел официальных брачных уз с Валерием. Влюблённым был нужен развод Валерия и Марианны, причём, если бы на развод подала заявление Марианна, это облегчило бы Валерию процедуру развода, ему не пришлось бы ехать за этим в Россию, а это в свою очередь позволило бы ему избежать финансовых затрат, а главное, избавило бы его от общения с Марианной и её родителями, которое ничего хорошего Валерию не сулило.
Хитрость придумал Ганс: Валерию надо было написать жене, что он попал в аварию, имеет сложный перелом позвоночника, его нижняя часть тела парализована, он лежит в больнице, и врачи прогнозируют недвижимость его ног. Ганс был уверен, что Марианна откажется от мужа инвалида и сама подаст на развод. Ну а в случае обнаружения лжи можно будет заявить, что так Валерий проверял искренность чувств своей супруги. План действий Гансом и Валерием был разработан до мелочей. Влюблёнными была организована некая реальная авария, зафиксированная полицией, в которой, конечно же, Валерий не пострадал; была организована госпитализация Валерия на предмет обследования его здоровья; Гансом было послано в российский институт сообщение и об аварии, и о госпитализации Валерия, причём в сообщении не была указана причина госпитализации Платонова, и письмо было составлено так, что эти два события можно было связать друг с другом. Как и рассчитывали Ганс с Валерием, Изюмов, так и оставшийся директором института, тут же сообщил Максиму Дмитриевичу об аварии и госпитализации его зятя, тот – жене и дочери. Марианна кинулась звонить мужу, Валерий не отвечал (так было спланировано). Через день он сам позвонил Марианне и сообщил, что попал в аварию, останется инвалидом, даже намекнул, что надеется на её финансовую помощь в приобретении инвалидной коляски. Максим Дмитриевич, узнав от дочери о возможной инвалидности зятя, даже ликовал: он считал, что это Бог наказывает Платонова за его измену и коварство. С мужем согласилась и Нелли Арнольдовна, болезненно переживающая измену зятя их дочери, и тут же посоветовала Марианне: «Да зачем тебе этот голодранец, разведись с ним скорее. Он же сам настаивал на разводе, вот и подай заявление». Не долго думая, считая себя отомщённой, Марианна подала заявление на развод. На некоторые звонки мужа, желающего понять, сработал ли их план, она, мстя ему, не отвечала. На вопрос Валерия, почему она пропустила его звонки, с внутренним удовлетворением отвечала его же словами «Была занята». Из этого влюблённые мужчины поняли, что их план работает, а вскоре Марианна, позвонив Валерию по видеосвязи, сообщила, что подала на развод. Ей очень хотелось видеть его реакцию, хотелось услышать от него просьбу, а лучше мольбы забрать заявление, этого она не услышала, но Валерий сыграл очень хорошо.
- Зая, ты уверена? – поникшим голосом спросил он.
- Так ты же сам этого хотел! – с вызовом в голосе ответила Марианна.
- Да, но… Понимаешь, я, лёжа тут, в больнице, много думал о нас…
Что думал, что надумал, этого Валерий не сказал, умолк. Чуть подождав, и поняв, что больше он ничего не скажет, слово взяла Марианна.
- И я много думала. Ты и не любил меня совсем, тебе только надо было выехать в Германию, цепившись за мой подол.
Марианна выпалила Валерию слова, которыми её третировала Степанида Степановна «твой муженёк-голодранец использовал тебя, чтобы выехать в Германию, цепившись за твой подол».
«Наконец-то дошло», - злорадно подумал Валерий, а ответил так:
- Ну что ты, дорогая, выдумываешь!
***
Таких разговоров между Марианной с Валерием было несколько, причём теперь инициатором всех разговоров был Валерий. Звонил он всегда из клиники, сидя в постели. Каждый раз, звоня, он непременно справлялся о здоровье Нелли Арнольдовны и Максима Дмитриевича, даже вспоминал Степаниду Степановну, спрашивал Марианну о её работе и однажды спросил:
- А ты носишь то зелёное платье?
- Какое платье?
- Ну то, в котором ты была, когда я сделал тебе предложение.
Марианна вспомнила тот день, вспомнила и платье, в котором она была, когда Валерий делал ей предложение, но соврала:
- Я не помню, в каком была платье…
Она не договорила, Валерий перебил:
- Ты была так красива, так желанна.
Общение было по видеосвязи, Валерий уловил во взгляде женщины некоторое смятение и даже глаза её чуть увлажнились, он понял, что это было перебором, а потому он поспешил добавить:
- А помнишь, как мы с тобой катались на катамаране, когда отдыхали в пансионате? Теперь уже больше не покатаемся… Скоро я выпишусь из больницы, Вальдемар сказал, что центр (имелся в виду научный городок) приобрёл для меня коляску, буду теперь на ней передвигаться.
Валерий специально назвал некого Вальдемара, одного из своих приятелей из научного городка, с тем, чтоб не упоминать имя ненавистного Марианне Ганса. Разговор об инвалидной коляске сработал: взгляд Марианны изменился, в нём, как показалось Валерию, на доли секунды промелькнуло даже злорадство.
Уже через три месяца эти двое были разведены, а ещё через месяц Валерий и Ганс поженились.
***
По случаю бракосочетания Валерия и Ганса в научном городке была устроена вечеринка, на которую были приглашены все сотрудники городка. Елизавета Чижова, работавшая в городке уже второй месяц, была приглашена Гансом на празднество одной из первых.
Чисто по-русски Елизавета растормошила вечеринку, не дав ей стать молчаливым застольем. Всех она заставила говорить тосты, затеяла песнопения, устроила небольшую викторину, вытащила всех танцевать. Никто в этой молоденькой скромной русской не мог и предположить такой позитивной положительной энергии. Все были рады праздничному движению, а больше всех радовался Валерий, который всё же чуть побаивался, что Елизавета, мстя ему за ложь и предательство, что-нибудь выкинет нехорошее. Елизавета же была совершенно не мстительна и не злопамятна. Видя, что Валерий и Ганс действительно любят друг друга, она порадовалась за них и ни разу ни в чём не упрекнула Платонова. Да и встречи их в городке были нечасты, так как Елизавета, полностью отдавшись работе, редко бывала на каких-то общих тусовках. Возможно, именно поэтому сотрудники городка считали Елизавету замкнутой и не ожидали обнаружить в ней организаторские способности и человеколюбие. Ганс же, заметивший Елизавету ещё три года назад на Венской конференции, а потом, присмотревшись к ней в России при разбирательствах по вопросу кражи её работы, очень ценил её. Ему нравилось, как Елизавета вела себя на конференции: в её, можно сказать, фурорном выступлении, не было бравады, не было ни одной нотки превосходства. Гансу нравилось и поведение Елизаветы в Росси: находясь в очень сложной ситуации, она не истерила, не лила потоки обвинений на обокравшего её Юценко, не просила ни у кого защиты, не перед кем не заискивала. Гансу нравилась Елизавета и как сотрудник, он понимал, что имеет в своём подчинении настоящего большого учёного, к тому же, по мнению Ганса, Елизавета была настоящей русской красавицей. Валерий заметил симпатию Ганса к Елизавете, это несколько задело его, но, понимая, что ситуацию не изменить, он решил и сам выказывать к ней своё расположение, тем более, что Елизавета действительно была симпатична ему: она ни разу не сделала ни одного упрёка, ни с чем не приставала, ни в чём не обвиняла. Решение Валерия было мудро, так в городке никто не узнал про его подлость и даже не заподозрил в нём подлеца, все видели в двух русских учёных – Елизавете и Валерии симпатичных людей.
***
Вальтер, так же как и Ганс, наблюдавший Елизавету на конференции, потом в России при разбирательствах по поводу кражи её работы, и более того, общающийся с ней регулярно по вопросам работы, тоже был очень расположен к Елизавете, иногда у него даже возникало чувство, что он любит её, но он понимал, что любит её как хорошего человека, но той большой любви, которая сподвигает людей к созданию семей, у него к ней не было. То же самое в отношении к нему испытывала и Елизавета: хороший человек, хороший учёный, даже друг, но не более. Она даже не знала, женат Вальтер или нет. Иногда они встречались, но их встречи носили чисто дружественный деловой характер. При одной из таких встреч Вальтер спросил Елизавету:
- Скажи (они уже были на «ты»), у тебя есть парень? Ну, я хотел сказать мужчина.
- Нет, - ответила Елизавета и опустила взгляд.
- У меня тоже никого нет, - сказал Вальтер. - Я имею в виду нет женщины. Есть родители, брат, но я одинок. Как говорит моя мама, я женат на науке. Думаю, то же самое происходит с тобой.
- Да, возможно, - вяло улыбнувшись, согласилась Елизавета.
- Но я здоровый мужчина и хочу интимных встреч с девушкой, - и тут же чуть спешно добавил, - не с любой, а с тобой, Лиза.
Лиза опять опустила взгляд, секунды через четыре подняла его и, глядя в глаза мужчине, спросила:
- Ты хочешь знать, хочу ли я этого?
- Я хочу, чтоб ты хотела этого.
- Я хочу.
С тех пор между Елизаветой и Вальтером завязались не только дружеские и деловые отношения, но ещё и интимные.
***
Природа брала верх, молодое тело Марианны тоже жаждало интимных отношений. Мужчину для себя Марианна стала искать на сайте знакомств. Желающих встреч для интимных отношений на том сайте было много, но никто не хотел постоянных отношений, все, кто приходили на свидание с ней, не желали больше встречаться. Тогда Марианна стала подбирать себе мужчину из числа тех, кто «состоят в отношениях», но желают встреч на стороне для интимных отношений. После нескольких неудачных таких встреч она познакомилась с Юрием, пожелавшим и второй встречи, и третьей, и четвёртой… Внешностью Юрий немного напоминал Марианне Клауса, но ноги его были стройны, да и сам он был более мужественным, чем Клаус. Только в отличие от Клауса Юрий не был столь обходителен, зато тратиться Марианне на него не приходилось, более того, почти всегда при их встречах раскошеливался любовник, то есть и на себя она денег не тратила. Тот факт, что Юрий был женат, совсем не смущал Марианну, более того, она даже радовалась тому, что он не хочет от её детей, сама-то Марианна очень не хотела стать матерью, и в воображении рисовала себе картины, как Юрий, устав от своей семьи, от шума детей, от бесконечных забот о них, через годик-другой уйдёт из своей семьи к ней.
***
В городской квартире у Марианны в отдельном отсеке были две комнаты – своя и освободившаяся комната бабушки, но встречаться с Юрием Марианна предпочитала на даче, которая располагалась в получасе езды от города. После встреч с Юрием Марианна каждый раз была вынуждена прибираться за собой. Это ей очень не нравилось, потому она наняла убираться по необходимости бывшую домработницу Изюмовых Нину Сергеевну, жившую постоянно со своим мужем в дачном посёлке. Сначала Нина Сергеевна напрочь отказалась, но узнав, что Степанида Степановна определена в дом престарелых и больше никогда не приедет на дачу, она согласилась. Несколько поразмыслив, и даже посоветовавшись с матерью, Марианна решила запросить с любовника половину платы за уборку. Сама она хотела запросить даже всю плату, но послушалась совета матери, которая сказала, что для приличия лучше попросить только половину, а раз он не жаден, он сам вызовется платить всё. Так и случилось. Приехав на дачу в очередной раз, оба, и Юрий, и сама Марианна, уже из прихожей заметили, что в доме хорошо прибрано. Марианна сказала, что наняла уборщицу и добавила, что правильно было бы расходы на оплату уборщицы делить пополам, на что Юрий тут же возразил:
- О нет, дорогая!
Марианна, поняв так, что он отказывается платить, расстроилась, но последующие слова любовника вернули её в прежнее расположение духа. Юрий продолжил:
- Эти расходы беру на себя я.
***
В очередной раз Марианна предложила Юрию ехать на дачу на её машине.
- А тебе это не будет в напряг? – спросил мужчина.
- Нет. А обратно я довезу тебя прямо к твоей машине.
Юрию понравилось предложение Марианны ехать на её машине, а вот её желание довезти его до его машины – нет, но он промолчал о том.
- Прекрасно! Где и во сколько встречаемся?
- У твоего офиса после 18-ти. Говори адрес! – радуясь возможности узнать, где работает Юрий, ответила Марианна.
- Давай, - за остановкой на улице Грибоедова - Юрий назвал место и объяснил, где он буднт ждать. Названное им место было отнюдь не рядом с его офисом.
- Ты работаешь на улице Грибоедова? – спросила Марианна.
- Нет. Мне удобно будет там встретиться с тобой.
Марианне не понравился такой расклад, она поняла так, что Юрий не хочет светиться с ней перед своими коллегами, а может, ещё перед кем-то.
- Хорошо. В 18-20 буду, - ответила она и, оборвав разговор, погрузилась в раздумья. Ей очень захотелось, чтоб Юрий был её и только её мужчиной. Как это сделать, она не могла придумать, но понимала, что делать что-то надо, и решила начать с того, что будет потихоньку выведовать у любовника всё о его работе, о его детях, о жене.
***
- Я осознал, как это приятно быть пассажиром, - выставляя на стол купленные им продукты, заметил Юрий. Поймав удивлённый взгляд Марианны, он добавил:
- Я сейчас замечательно подремал у тебя под боком.
- Да, ты, наверное, с малыми детьми не высыпаешься… - обрадовавшись подвернувшемуся случаю, закинула удочку Марианна. Она надеялась, что Юрий сейчас что-то скажет о своих детях, но он промолчал. С месяц назад ещё при знакомстве, когда Марианна задала ему вопрос о семье, он чуть грубовато ответил:
- Как и написано в анкете, у меня полная семья.
- А сколько у тебя детей? – спросила тогда Марианна, но Юрий ушёл от ответа:
- Мы же встретились не для того, чтоб обсуждать мою семью. Давай лучше выпьем за нашу встречу.
С тех пор ни Юрий не спрашивал Марианну о её семье, ни она его ни о чём не спрашивала, но сейчас ей вдруг захотелось узнать о нём всё, она считала, что владея информацией, она сумеет выработать правильный план действий. Но на этот раз Юрий снова избегал разговора о себе и своей семье.
- Юр, я даже не знаю, чем ты зарабатываешь.
- Зачем тебе это знать?
- Ну… Я хочу знать о тебе всё.
Перехватив колючий взгляд мужчины, Марианна поспешила добавить:
- Ты очень нравишься мне.
- Марианна, мы же решили с тобой, что ты не будешь лезть в мою семью. Если тебя не устраивают такие отношения, давай расстанемся.
Заливаясь краской от обиды и от волнения, Марианна запричитала:
- Ты не понял, я не собираюсь вмешиваться в твою семью, я же только про работу спросила, ну разве нельзя? Если ты не хочешь, я не буду тебя спрашивать ни о чём. Мне хорошо с тобой, и это главное.
***
Но желание узнать всё о любовнике у Марианны только укрепилось. Она решила нанять частного детектива, но не сама вышла на агентство, а попросила свою мать. Нелли Арнольдовна с энтузиазмом взялась за дело, она стала обзванивать агентства с целью найти такое, где надёжнее и услуга стоит дешевле. Её разговор с очередным агентством услышал Максим Дмитриевич, который теперь безвылазно околачивался дома. Он услышал не весь разговор, а только ту часть его, когда жена уже договаривалась о встрече.
- С кем это ты встречаешься, Неля?
Вопрос прозвучал неожиданно за самой спиной женщины, она даже вздрогнула.
- Максим, ты напугал меня. Ты подошёл так тихо, а спросил так громко, что у меня прямо сердце шарахнулось в пятки.
Говоря эти слова, Нелли Арнольдовна лихорадочно придумывала, что сказать мужу в ответ на его вопрос. Ничего не придумав, она соскочила с места и кинулась к аптечке со словами «Где у нас валидол?». Сунув под язык таблетку, чуть поуспокоившись, и решив сказать правду, Нелли Арнольдовна вышла на кухню к мужу. Тот сидел и копался в её телефоне и более того, выписывал на бумагу те номера, кому звонила Нелли Арнольдовна. Увидев жену, он ничуть не смутился, и повторил свой вопрос:
- Ты кому назначила свидание?
- Да ты что, - махнула рукой женщина, - какое свидание… Хотя, может, и свидание, только не я назначила, а мне. Хочу побольше узнать о хахале Марианны.
- А у неё есть хахаль?
- Да. Но он скрытный. Марианна попросила меня узнать о нём: что, да как, есть ли жена, дети, где и с кем живёт…
- Не понимаю, а сама Марианна не может его расспросить.
- Говорю же, он очень скрытный, увиливает от ответов.
- Ясно, нашу дочь тянет на жуликов! Только от одного избавились, вот вам, принимайте, ещё один объявился!
- Максик, ну ты не хочешь же, чтоб наша дочь осталась одинокой. Девочка подыскивает себе партнёра.
Обращение «Максик» несколько поуспокоило Максима Дмитриевича, уже с меньшим раздражением он спросил:
- Марианна сама просила тебя узнать о нём?
- Да.
- Что ж, похоже, наша дочь умнеет. Людям нельзя доверять! Одно жульё кругом!
Максим Дмитриевич хотел продолжить, но жена перебила его:
- Макс, ну перестань! Ты стал таким занудой. Тебе надо поразвлечься. Хочешь, съездим куда-нибудь на море?
- Неля, обязательно съездим, но только чуть позже.
- А Марианне от работы предложили путёвку в санаторий.
Упоминание о работе Марианны испортило настроение Максима Дмитриевича, ему было обидно, что его дочь, дочь большого учёного, каковым себя самого он числил, работает в каком-то непонятном месте с пенсионерами. «Ну ладно хоть так», - подумал он, успокаивая себя - «дочь Репликова, по слухам, вообще спивается или наркоманкой заделалась…» Мысли Юценко цепились за неприятные воспоминания о прошлом. «А этот гад (об Изюмове) торжествует. Правильно мне мать говорила, что он подсидит меня». Возвращаясь мыслями к звонку жены, он, глядя в список телефонных номеров, выписанных им из её телефона, обратился к ней с вопросом:
- Нель, ты обзвонила все эти агентства? У них что, разные цены?
- Да, оказалось, что разные. Самое дорогое агентство «След», это на окраине города, а я выбрала вот это, - Нелли Арнольдовна ткнула пальцем в список, сделанный мужем. – Они и находятся от нас недалеко, на Вавилова. А ты что, тоже хочешь заказать услугу в агентстве?
- Да не знаю. Надо бы адрес одного гада выяснить, как думаешь, смогут они?
- Конечно, смогут! Это же их работа. За что же мы деньги-то им платим. Я вот тоже хочу разузнать адрес этого Юрия…
- Юрий? А фамилию знаешь?
- Марианна сказала – Брусков. Брусков Юрий Евгеньевич.
- А где она с ним познакомилась?
- Кажется, через Интернет.
- Чем занимается?
- Марианна сама толком не знает. Говорит, работает в каком-то офисе менеджером. Сейчас же все менеджеры.
- Скрытный, говоришь. Раз скрытный, значит, есть что скрывать.
***
С тех пор, как Максим Дмитриевич уволился из института, он практически перестал общаться с Александром Германовичем, за что-то очень обижаясь на него. Что конкретно сделал ему плохого Изюмов, он не мог сказать, но считал его виновным в своём провале и ещё считал, что Александр Германович облапошил его в финансовом вопросе. Нелли Арнольдовна, не зная обстоятельств дела, тоже считала Александра Германовича виновным и в возвращении с позором Марианны, и в изгнании из института Максима Дмитриевича. Оба, и Максим Дмитриевич, и Нелли Арнольдовна мечтали о каком-то возмездии, причём, каждый в отдельности. Женщина, уже давно имеющая злость на Фёдора, сына Александра Германовича, желала, чтоб в семье младших Изюмовых случилась какая-то неприятность, возможно, даже трагедия. Ей очень хотелось, чтоб прогорел бизнес Фёдора Изюмова, чтоб ему изменила его жена, чтоб дети их росли оболтусами, причиняли родителям боль. Максим Дмитриевич, направляя всю свою ненависть на Изюмова старшего, радовался тому, что урезано финансирование института, что ушёл из жизни друг Александра Германовича - один из ведущих учёных института и постоянно рисовал в воображении картины выпроваживания с позором из института Александра Германовича. Он даже писал анонимные письма в разные министерства и ведомства. В первом письме он бичевал учёных России и, перечисляя научные институты, в которых, по его мнению, происходит очковтирательство и разбазаривание государственных денег, называл и тот, из которого был изгнан. Во втором письме он писал непосредственно об этом институте и о его директоре Изюмове Александре Германовиче, которого обвинял в том, что в Германию была послана Чижова Елизавета Петровна, работа которой может совершить революционный прорыв в науке, и потому очень значима для страны. Открытие, сделанное Чижовой, станет достоянием Германии, хотя работа её начиналась в России под руководством Ищенко Максима Дмитриевича.
Сразу же после изгнания из института Максим Дмитриевич затребовал у Фёдора Изюмова возврата средств, перечисленных ему на счёт для покупки дачи в оплату услуг его отца, шефствующего над работой Марианны в Германии. По этому вопросу между Максимом Дмитриевичем и Александром Германовичем завязалась короткая перепалка: Максим Дмитриевич и звонил, и писал Александру Германовичу. Изюмов понимал, что если он выскажет свои соображения по этому вопросу письменно, он фактически подтвердит свою причастность к «делам Юценко», и, конечно же, Максим Дмитриевич воспользуется этим. Потому он написал письмо короткого содержания, в котором выразил своё непонимание того, о чём идёт речь, и просьбу при желании Юценко что-то высказать ему, договориться с ним о встрече. О телефонном разговоре, зная, что его можно записать и тоже использовать для шантажа, Изюмов умолчал. Максим Дмитриевич ответил своему бывшему другу длинным письмом, в котором упрекал его в неблагодарности, даже называл неблагодарной свиньёй, и упоминал всё, что когда-то сделал для Изюмова и его семьи, и даже немного приврал, написав, что в таком-то и таком-то году он молвил в Министерстве за Александра Германовича слово.
Тогда, получив от Изюмова ответное письмо с предложением поговорить воочию, Максим Дмитриевич ещё не был готов встречаться со своим врагом, но теперь, по прошествии двух месяцев, он жаждал этой встречи, причём ему хотелось, чтоб она была неожиданной для Изюмова, и желательно - в каком-то людном месте. Кроме того он хотел устроить скандал и сыну Александра Германовича, и начать эти скандальные встречи Максим Дмитриевич решил именно с Фёдора. Для этого он пытался установить, где находится офис его фирмы. Через сети Интернет ему удалось узнать юридический адрес фирмы Фёдора, но он не соответствовал фактическому, в чём Максим Дмитриевич лично убедился, съездив по этому адресу. С целью выяснить, где же фактически находится фирма Фёдора, Максим Дмитриевич обращался даже в налоговую инспекцию, но безрезультатно. Это его не остановило, и он придумал обратиться в детективное агентство.
***
Юрий и Фёдор познакомились почти шесть лет назад в день рождения сына Фёдора – Павлика. Мужчины и раньше встречались, здоровались, так как офисы руководимых ими фирм располагались рядом, но в тот день Фёдор пригласил Юрия отметить рождение своего сына. Юрий, видя радость молодого отца, решил поддержать его. Рабочий день был закончен, в офисе Фёдора, вернувшегося после посещения родившей сына жены, никого уже не было, так что мужчины оказались вдвоём за скудно накрытым столом с бутылкой коньяка. Оказалось, этим двоим было о чём поговорить, что обсудить, на многие вещи взгляды их совпадали. С этого дня Фёдор и Юрий сдружились.
- Привет! Ты как, очень занят сейчас? – спросил по телефону Юрий Фёдора.
- Да ты же знаешь, как всегда, занят, но оторваться могу. А ты что хотел?
- Хочу зайти к тебе на пять минут. Примешь?
- Конечно, заходи!
Фёдор положил телефон на привычный край стола и, посмотрев на часы в углу экрана, отметил про себя, что время для встреч какое-то неудобное – десять часов, самое начало рабочего дня. Он сохранил в компьютере документ, с которым работал, и стал поджидать друга. Тот пришёл через минуту.
- Привет, Юрий! Проходи, садись, - предложил Фёдор, указывая на стул перед своим столом. – Ты сегодня чего-то рано…
Юрий Евгеньевич Брусков, владелец частной сыскной компании, отвечая хозяину кабинета, быстро пролетел от двери к указанному ему месту и сел.
- Да, да, привет! У меня разговор. Ты стал фигурантом моего дела, более того, - объектом сыска.
- Что? Не понял, какого сыска? - чуть взволнованно спросил Фёдор.
- Ты у меня в разработке. Заказ на тебя пришёл, - ответил друг, пристально глядя в глаза Фёдора.
- Так… От кого же?
- От некого субъекта, пожелавшего остаться инкогнито.
- И что же хочет этот субъект?
- Он поручил мне выяснить, где находится офис твоей фирмы, то есть где ты обитаешь, где ещё бываешь чаще всего. Похоже, он жаждет с тобой публичной встречи.
- Я догадываюсь, кто этот заказчик.
- Ну и я поинтересовался, кто он: некто Максим Дмитриевич Юценко, в прошлом директор НИИ, где сейчас руководит твой отец. У меня есть запись разговора с ним, мы на случай записываем первую встречу со своими заказчиками, я покажу тебе.
- Да, я тоже подумал о нём. Тут, понимаешь, какая история…
Фёдор рассказал другу всё, что было ему самому известно. Когда он назвал дачный посёлок, в котором с помощью Юценко купил дачу, Юрий заметил:
- Хорошее местечко. Там дачи стоят, наверное, как квартиры в Москве?
- Да больше. Я свою купил за …, - Фёдор назвал сумму.
- Ну, и что ты намерен делать? Может, тебе вернуть ему эти деньги?
- Так я и собираюсь это сделать, я говорил ему о том и даже уже начал платежи. Ежемесячно с августа я перевожу ему по сто тысяч рублей. Завтра готовлюсь сделать четвёртый платёж.
- Это он настоял на возврате суммы?
- Нет, я сам так решил, ну, и отец так считает… Он, конечно, продержал эту Юценко месяца два-три, но, раз уж её всё равно выгнали, мы решили, что всё вернём.
- А старик не унимается… Ну, значит, тут не деньги главное, он жаждет чего-то другого. Хорошо, если просто скандала, а то ведь, может, у него оружие какое припрятано…
- Это вряд ли, он запросто мог бы подкараулить меня на даче. Наши дачи находятся рядом, через два дома. Но мне не хотелось бы и скандала.
- Понятное дело… Так чего, мне указать ему в отчёте какой-нибудь другой адрес?
- Да, укажи-ка ты ему адрес моего склада, пусть ищет меня за городом, а я всех своих предупрежу, чтоб его машину на территорию не пропускали ни под каким предлогом. Могу же я сидеть при складе, кстати, так раньше и было. Там у нас хорошие помещения. Получится, что ты выполнил его заказ. А места постоянного моего обитания он знает, и адрес дачи, и адрес квартиры, наверняка через справочное бюро узнал.
Фёдор записал на листочке адреса своих дачи, квартиры и складов и подал другу.
- На, отчитайся перед ним. Да, можешь ещё указать ему кафе «Светлана», это недалеко от складов, я там иногда бываю.
- Лады! На, впиши адрес и этого кафе, - возвращая Фёдору листок, сказал Юрий и спросил:
- Скажи, а жену этого Ищенко зовут Нелли Арнольдовна?
- Да.
- А дочь зовут Марианна?
- Да.
«И эта воровка…», - с горечью подумал о Марианне Юрий.
***
Тремя днями раньше к Юрию обратился его приятель, руководитель другого сыскного агентства, с которым Юрий иногда обменивался информацией. Тогда сам Юрий был предметом сыска, то есть был заказ выяснить, кто он, да что он, где работает, есть ли семья и прочее. Заказ поступил от Юценко Нелли Арнольдовны, которая, разумеется, желала оставаться инкогнито, но на входе в здание офисцентра, где расположена сыскная контора, в которую обратилась Юценко, устроена пропускная система, и все обязаны предъявлять свои документы, более того, по договорённости с охранниками все, направляющиеся в эту контору, снимались скрытой камерой. Тогда Юрий просил приятеля отказаться от заказа под каким-нибудь основательным предлогом, предложил приятелю от себя плату в тройном размере. Просьбу Юрия приятель выполнил – от выполнения заказа отказался, но и от предложенной Юрием платы тоже отказался. Нелли Арнольдовне он сказал, что информация об этом человеке закрыта, точнее, не подлежит разглашению, и посоветовал женщине во избежание неприятностей ни к кому больше не обращаться с такой просьбой, желательно даже просто не называть этого имени и вообще сторониться этого человека.
***
Семь лет назад Брусков Юрий Евгеньевич, тогда ещё сотрудник оперативного отдела, был влюблён в симпатичную девушку Алёну, студентку педагогического колледжа, которая отвечала ему взаимностью, и дело шло к свадьбе. В отделе, где он работал, было возбуждено уголовное дело по краже дорогого кольца дочери крупного бизнесмена. Из рук потерпевшей прямо на выходе из фитнесцентра была вырвана сумка, в которой находились документы, деньги, косметичка и лежало это кольцо. Вскоре сумка была найдена брошенной в кустах за зданием бизнесцентра, в ней оставались только документы, ни косметички, ни денег, ни кольца в сумке не было. Потерпевшая не успела рассмотреть нападавшего, от рывка сумки из её рук, причём откуда-то из-за спины, она пошатнулась, потеряла равновесие и плюхнулась на асфальт. Лица напавшего потерпевшая не видела, но она заметила на убегающем с её сумкой человеке белые кроссовки, тёмно-синий спортивный костюм и белую бейсболку на голове. Может быть, из-за цвета обуви и бейсболки потерпевшей показалось, что вором была женщина. На сумке были оставлены отпечатки пальцев, но в полицейской базе они не значились. В украденном кольце был дорогой природный камень, потому кольцо было очень дорого по стоимости. У потерпевшей были фотографии этого кольца - одетого на палец и просто, лежащего на столе. Каково было изумление Юрия, когда он увидел это кольцо на руке своей Алёны.
- У тебя новое кольцо? Откуда? – спросил Юрий, стараясь скрыть своё волнение.
- Не новое. Оно досталось мне от матери, а маме, кажется, от её матери или бабки, я точно не помню.
- Раньше я его на тебе не видел…
- Нравится?
- Да, красивое. Наверное, очень дорогое.
- Не знаю. Да с чего ты взял?
- Похоже, это настоящий камень…, - ответил Юрий, беря девушку за руку и приближая её к своим глазам.
Алёна не сопротивлялась. Она дала парню рассмотреть кольцо и спросила:
- Думаешь, бриллиант? А мы с мамой всегда думали, что простая стекляшка.
- Нет, это, по-моему, цитрин.
- А он что, дорогой?
- Да, не дешёвый. А почему я раньше его у тебя не видел?
- Раньше я его не носила. Сегодня только одела.
- И где же ты его хранила?
- Ой, всё тебе скажи! Смотри, я сделала маникюр под цвет этого камня. Красиво?
- Очень, - ответил Юрий. В другой раз он поцеловал бы руку девушки, но сейчас в его сознании роились мысли о возможной причастности Алёны к преступлению, потому он отпустил её руку без поцелуя.
Вскоре в комнате Алёны обнаружилась и косметичка, очень схожая с той, описание которой дала потерпевшая. Юрий очень страдал, ему не хотелось верить в то, что Алёна, его Алёна – воровка и лгунья. С целью убедиться, так это или не так, но больше в надежде, что не так, он тайком снял отпечатки её пальцев. Оказалось, Алёна и была той налётчицей. Преодолев в себе внутреннее сопротивление, Юрий вышел на разговор с девушкой. Он сказал, что на сумке, вырванной из рук хозяйки кольца, внезапно появившегося у Алёны, отпечатки её пальцев. Кольцо дорогое, и за его кражу Алёну ожидает немалый срок тюремного заключения, потому ей лучше вернуть кольцо и забыть о нём навсегда.
- Так ты думаешь, я украла его? – с наигранным возмущением выкрикнула Алёна.
- Да, - спокойно ответил Юрий, - и это доказано.
- Кем? Кем доказано? Тобой? И ты что, сдашь меня?
- Я не сдам тебя, потому и прошу – верни кольцо, так тебе будет лучше.
Девушка порывисто сорвала кольцо с пальца и швырнула его на журнальный столик.
- На, забирай! Подавись ты своим кольцом! Жалко ему стало эту богачку…
- Не богачку, а тебя жалко.
- Не нужна мне твоя жалось, убирайся ко всем чертям!
Юрий взял кольцо, сунул его в карман, обернулся к девушке и сказал:
- Прощай, Алёна.
- Да иди ты! – огрызнулась девушка и демонстративно отвернулась от Юрия.
***
Тщательно убрав все возможные отпечатки с кольца, Юрий положил его в холщовый мешочек и принёс в отдел. Там он сказал, что мешочек был подвешен к входной ручке его квартиры. Опросы коллегами Юрия и их догадки ничего не дали. Кольцо было возвращено хозяйке, дело закрыли. Алёна была вычеркнута Юрием из его жизни. То же случилось и с Марианной.
***
Нелли Арнольдовна, знавшая из рассказов свекрови о возможностях определённых органов, решила, что Юрий как раз из таких органов и, рассказав обо всём дочери, так и сказала:
- Лучше от него держаться подальше, раз он из органов…
- Мама, из каких органов?
- Марианночка, велели даже не называть его имени и не пытаться его разыскивать.
- Ой, какие глупости! Может, его с кем-то спутали?
- Нет, доченька, нет, я же и номер его машины назвала, и фотографию его им передавала.
- Они её вернули?
- Да, конечно. То есть они её и не брали, а тут же и пересняли. Они знают его внешность, то есть с каким-то однофамильцем перепутать не могут. Марианн, будь с ним поосторожней, не подавай ему виду, что ты что-то знаешь о нём.
- Да я как раз ничегошеньки о нём и не знаю! Ладно, я учту, - ответила Марианна и ушла в свою комнату с намерением поговорить с Юрием по телефону. На её звонок любовник не ответил, а написал ей через сеть Вацап сообщение «Нам не надо больше общаться. Прощай».
Возбуждённая, с заалевшими щеками Марианна выбежала из комнаты и, наткнувшись на проходившего по коридору отца, спросила его:
- Где мама?
- В ванную пошла, а что?
Марианна, не ответив отцу, кинулась к ванной комнате. Максим Дмитриевич, поняв, что что-то произошло, последовал за ней.
- Мам, он не ответил мне на звонок, а вот, посмотри, что написал в Вацап.
- А что ты ему сказала? Я ж преду…
Дочь прервала мать:
- Ничего я ему не сказала, он не соединился со мной! Я и не собиралась ничего ему говорить.
- Что, что случилось? – спросил Максим Дмитриевич, стоявший за спиной дочери.
- Этот… друг Марианны оказался из каких-то органов. Нам не дали информацию о нём, запретили даже имя его упоминать.
- Тааак… И что?
Обе женщины молчали. Не вытерпев, Максим Дмитриевич задал вопрос, указывая взглядом на телефон в руках дочери:
- Что он в Вацап-то написал?
- Нам не надо больше общаться. Прощай, – прочитала Марианна письмо Юрия.
- Да и чёрт-то с ним! Марианн, да неужели ты не найдёшь себе хорошего мужика?
- Пап, не найду! – почти закричала Марианна. – Нет хороших мужиков, все или жмоты, или импотенты, или ещё хуже!
«Интересно, что может быть хуже? И когда это Марианна сумела так узнать мужиков?» - подумал Максим Дмитриевич, но задал другой вопрос:
- А этот был нормальным?
- Он всё оплачивал за нас, он хорош как мужик, он красив, мне с ним хорошо! Зачем только я попросила тебя (тут Марианна с укором взглянула на мать) пойти в это агентство. Ты, может, что-то не то там сказала?
- Всё как ты велела: семейное положение, место работы, место жительства…
- Ой, да ладно, на нём же свет клином не сошёлся. А может, ещё и сам прибежит…, - попытался утешить дочь Максим Дмитриевич.
***
Но Юрий так больше никогда в жизни Марианны не объявился. Марианна многократно пыталась связаться с ним по телефону, даже звонила ему с номеров своих сослуживиц. На первый звонок Марианны с номера сослуживицы Юрий ответил, он сказал ей, что больше им встречаться не надо, просил её не звонить ему и не искать его. На следущие звонки Марианны он, узнавая её голос, не сказав ни слова, обрывал связь и блокировал номер. Помня о встрече на улице Грибоедова, Марианна не раз приходила туда в надежде встретить где-то там Юрия, человека, намеченного ею в спутники своей жизни.
***
И всё же вскоре спутник жизни у Марианны появился. Им оказался приехавший в поисках работы из Калмыкии Пётр, который летом, когда Марианна была в отъезде, работал на даче Юценко. В поисках работы на приближающееся лето Пётр позвонил Нелли Арнольдовне чтобы узнать, когда их семья планирует переезд, и будет ли им нужна его помощь. Нелли Арнольдовна ответила, что пока нет ясности, и обещала сама перезвонить ему, когда они определятся. Пётр имел ключи от всех замков на даче Юценко: и от ворот, и от дома, и от сарая, и от маленького домика для обслуживающего персонала, ими он запасся ещё прошлым летом: выехав в город по поручению Степаниды Степановны, он незаметно прихватил с собой связку всех ключей и заказал изготовление их дубликатов. Сделал он это на случай, если вдруг окажется так, что ему совсем будет не на что жить, у Юценко было чем поживиться: и инструмент хозяйственный, и кухонная техника, да мало ли что… В случае большой нужды можно будет что-то выкрасть и продать.
С конца мая Петра, работающего в детской школе среднего образования охранником, отправляли на всё лето в неоплачиваемый отпуск, потому вот уже третий год он подыскивал себе на лето работу. Работа прошлым летом на даче Юценко ему понравилась: воздух, относительная свобода, а главное, приятная работа: Петр, агроном по образованию, любил заниматься садоводством.
Получив от Нелли Арнольдовны ответ-отказ, Пётр решил наведаться в этот посёлок и поискать работу у других дачников. На случай он прихватил и связку ключей от дачи Юценко. Пройдясь по дачам и не найдя для себя работы на лето, Пётр направился на дачу Юценко, причём, направляясь туда, он ещё не имел цели украсть что-то определённое, а так, решил прихватить что-нибудь неприметное, и немного отдохнуть в чужом комфортном доме. Деньги у Петра ещё были, то есть финансовое положение его не было критичным, и красть что-то дорогое ему было нерезонно: вдруг Юценко всё же пригласят его на лето работать, и, обнаружив кражу, надумают менять замки.
На дачу Юценко Пётр вошёл уже вечером и сразу направился к главному дому. Он знал, что этот дом всегда, даже зимой, немного отапливался. Войдя в прихожую, он по-хозяйски разделся и направился в туалет. Выйдя из него, Пётр оторопел: у двери его поджидала Марианна.
- Вы кто? – удивлённо спросила она.
- Я… Я тут работаю, точнее, работал. Я – садовник. А Вы кто?
- Я хозяйка! – с нотками превосходства в голосе ответила Марианна и тут же задала вопрос:
- Вас как зовут?
От матери Марианна знала, что звонил бывший садовник, просился вновь на работу. Нелли Арнольдовна, говоря о садовнике, называла его Петром.
- Пётр. А Вы, наверное, дочь Максима Дмитриевича Марианна. Я слышал о Вас, Вы – большой учёный.
Последние слова мужчины были приятны Марианне, к тому же из ответа Петра она поняла, что он тот, за кого себя выдаёт.
- Как ты здесь оказался, Пётр? – сразу переходя на ты (это же, по разумению Марианны, - обслуга), спросила женщина, разглядывая симпатичного мужчину. – У тебя что, есть ключи?
- Да… Понимаете, я помню, что мы всегда держали запасные ключи под навесом. Заглянул, они всё ещё там. Решил зайти, справить нужду, погреться немного.
- А что ты делаешь в посёлке?
- Ищу работу на лето. Нелли Арнольдовна сказала, что вам пока я не нужен, так я решил у других работу поискать.
- Нашёл?
- Нет. Ещё не все дачники приехали, да и …
- Понятно. А что ты умеешь делать?
- Ваша мама знает, всё умею. Я не только садовник, я и другую работу по хозяйству выполнял.
- Значит, ты рукастый?
- Да не то, чтобы…, но от работы не отлыниваю.
- Что это мы у туалета-то стоим! И ты с сырыми руками! – воскликнула женщина, рассматривая красивые руки Петра.
- Да я не стал вытирать руки о ваше полотенце…
- Пойдём на кухню, там есть бумажные полотенца.
Марианна легонько ухватила Петра за рукав и повлекла за собой в кухню.
В этот день Марианна и Пётр провели вместе приятный вечер, когда мужчина засобирался в город, было уже поздно, и хозяйка дачи не отпустила его, а в дальнейшем эти двое стали встречаться, и летом Пётр вошёл в дом Юценко не в качестве работника, а как работящий муж Марианны.
***
Холостяк же Юрий, не желающий пока иметь семью, по совету бывалого дружка объявивший себя в анкете на сайте знакомств женатым, «честно» написал, что ему нужно знакомство только для флирта и интимных отношений, ничего другого он не обещал. Любовной связи с Марианной он был рад, хотя его и смущало то, что она, полагая, что он женат, запросто пошла с ним на интимную близость. Узнав же, как легко она пошла на воровство, Юрий был очень раздосадован. Он понимал, что человек-вор - это лживый морально уродливый человек, и таких людей лучше сторониться, а он мечтал встретить добрую, умную, порядочную девушку.
***
В этом смысле очень повезло Василию Петровичу Чижову, брату Елизаветы, выбранная им в жёны подруга его сестры Елена была и добра, и умна, и порядочна. Елена с Василием так полюбили друг друга, что решили соединить свои судьбы. В июне в городке, где жили Чижовы, состоялась их свадьба.
На свадьбу Василия и Елены Елизавета прилетала из Германии не одна, а с Вальтером, который очень понравился её родителям. На вопрос отца, заданного Елизавете «А ты, дочка, замуж не собираешься?», не дав ответить Елизавете, с некоторым акцентом ответил Вальтер:
- Мы - уже семья.
Отец с матерью перевели взгляд на смущённую дочь, желая что-то услышать от неё.
- Вальтер имеет в виду…
- Мы живём вместе, работаем вместе.
- Так вы что, расписаны? – спросила мать, перекидывая взгляд с дочери на Вальтера, потом – с него на дочь.
- Ещё нет, - последовал ответ Вальтера. Но мы любим друг друга, и я прошу у вас руки Вашей дочери.
Оба родителя перевели взгляд на смущённую дочь.
- Вальтер говорил, что будет просить моей руки у вас, но я думала, он шутит…
- Я серьёзно! – торжественно заявил Вальтер. – Для чего я и приехал к вам.
- А ты, дочка, любишь его? – почему-то настороженно спросила Вера Семёновна, мать Елизаветы.
- Да, - ответила дочь, подтверждая сказанное кивком головы. – Вальтер – замечательный человек. Мы уже с год живём вместе. Его пригласили работать в Париж в институт Пастера, а он переехал в наш научный городок.
- В таком случае мы не против, верно, Вера?
- Конечно, не против! Мы благословляем вас!
Воры вне закона
© Copyright: Нелли Копейкина, 2023
Свидетельство о публикации №223120900300
Свидетельство о публикации №223120900300
Рецензии