Бусый бор. пролог

   Бусый бор начинается сразу за светлыми березняками. Тянется от непролазной Мшанской топи, где течет речушка Ростошка, до самого горизонта. Косматый, колет небо острыми верхушками костлявых елей.
По вечерам, когда уставшее солнце торопится на покой, на бор наплывает марь, переливчатая, сизая, неверная. Сверху разжигает россыпи звездных углей яркий месяц. А темная даль, обрисованная узорчатыми верхушками деревьев, отливает синим серебром. И тогда угрюмый бор становится бусым, как подернутая инеем голубика.

Текст:

«Седою памятью преданий хранит нас древняя земля
Века, под сенью мирозданья, укрыла Вечности рука.
Пласты времен в ней тихо дремлют, лелеют жизнь былых людей
Лишь время с мудростью приемлет неясность образов, теней…

Закат над лесом клонит долу наряды трепетных берез
И ветер, вырвавшись на волю, румяный свет к реке унес.
Повсюду жизнь над миром правит. Протяжным кличем лебедей
Весна Купалу гордо славит… Зовет, зовет к нему людей.

Еще немного, и пора! Народ выходит на поляны
Засветит первая звезда, костры Весны – зажгут славяне…
По зову сердца и Богов - зажгут огни своих Родов
Обрывки песен недопетых чрез толщу лет услышал я,
И судьбы, в подвигах воспетых, они открыли для меня!



Пролог.


   Бусый бор начинается сразу за светлыми березняками. Березки-подружки лукаво прячут наготу стройных тел под текучими прядями зеленых кос, весело разбегаются вперемежку с резными кленами по пологим взгоркам и краям оврагов. Бегут, от самого северного края бездонной Мшанской топи, густо поросшей ивняком и осинами, до вечно сырой равнины, среди которой петляет узенькая, богатая на перекаты, но маловодная Ростошка. Речушка живет только один раз в году: по весне показывает свой буйный нрав, а летом, особенно жарким, в ней отстаиваются от гнуса коровы да кони, и разный лесной зверь. Душный зной плавит землю и небо, а на зеленых от ряски мелководьях у деревни плещутся ребятня и воробьи. За речушкой, резко, почти без переходов, начинают вздыматься ввысь замшелые стволы косматых елей. На редких холмах, среди брусничных полян, величаво отливают красной медью неохватные сосны.

Деревья в бору – вековые. Там они зарождаются от оброненного семени. Растут. Смертно бьются за место под солнышком, жадно тянутся к свету. НажИвшись, со стоном падают на землю. Хлёстко бьют подвернувшийся подгон молодняк, тяжко вздыхают и укладываются на вечный покой в сырой мох. Бор милостиво покрывает их саваном из цветастого лишая, украшает узорочьем папоротников. Вздымаются к редким просветам вечно хмурого неба корявые узлы корней. Мертвые великаны тихо тлеют среди алых бусинок кислой клюквы, бледнеют пятнышками опят и поганок на прелой коре.

По вечерам, когда уставшее солнце торопится на покой, на бор наплывает марь, переливается, сизая, неверная. Сверху разжигает звездные угли месяц. Темная, обрисованная узорчатыми верхушками деревьев, даль, отливает синим серебром. И тогда, угрюмый бор становится бусым, как подернутая инеем голубика.

…Вдоль Ростошки по краю бора лепятся маленькие деревушки. Их совсем мало. В них испокон века живут родовые словене, ковыряют сохой бурый суглинок под рожь и репу. И тоже, как и деревья, живут и умирают, в этом неприветливом, но богатом краю. Только ложатся в землю не как попадя, а на старых погостах, под заунывный звон церковного колокола и монотонное пение косматых, как темные ели, попов.

Редко кто из словен пытался пройти через Бусый бор. Но те кто ходил, говорят, что нет у него края. Чем дальше вглубь, тем глуше и мрачнее становятся его чащобы. Что там делать живому человеку? В гиблых, от роду не видевших солнечных лучей, местах. Замшелые болотины, сырые, усыпанные ягодой и грибами елани. Тучами роится жгучая мошка и жадный до крови гнус. Еще - звенит частая дробь суетливого дятла, охочего до гнилых стволов. Тишину наполняет противный комариный писк. Иногда её режет тягучим скрипом заскучавшего по подруге глухаря, или посвист махонькой синички: вот и все, чем живет непролазная чаща. Самое место для нечисти.
А может и ей нет там места? Кто его знает, как там на деле. Сказывают, в глухой чащобе стоят рубленные из бревен, почерневшие от ветхости старые боги: стерегут свой древний мир.

Всякое говорят люди, да не все слова правда. Правду каждый по своему отмеряет. С тем и живет человек, бедует или радуется...