Ночь и туман. Синдром Лоэнгрина. Часть 1

10 декабря 1941 года

Париж, оккупированная территория Франции

Немного подумав и посоветовавшись со своими чувствами и ощущениями, Колокольцев решил, что восьмидесяти человек ему маловато будет – и перезвонил своему другу детства в Берлин. Того уже давно мучила бессонница, поэтому он бодрствовал, несмотря на, мягко говоря, неурочный час.

«Сколько объектов ты ещё можешь переправить?» – осведомился Колокольцев.

«А сколько надо?» – усмехнулся Марек Гринберг.

«Ну, например, сто…» – осторожно осведомился его друг детства. Марек рассмеялся: «Хоть двести. Это же Франция – тут нет таких проблем, как в России»

«В Советском Союзе» – поправил его Колокольцев.

«Неважно» – усмехнулся Марек, еще с Советско-Польской войны относившийся к большевикам точно не лучше, чем к немцам.

«И евреев, и гоев?» – уточнил Колокольцев.

«Гоев в твой личный рабочий лагерь, я правильно понимаю?» – осведомился Марек. «Правильно понимаешь» – усмехнулся уже Колокольцев.

Марек вздохнул: «Без разницы. Гоев даже проще, на самом деле…»

«Отлично» – констатировал Колокольцев. Поблагодарил друга, повесил трубку… и немедленно позвонил майору Фридриху Хаасу – коменданту парижского форта Мон-Валерен, переданному вермахту после капитуляции Франции.

Форт Мон-Валерен изначально представлял собой крепость в Сюресне, западном пригороде Парижа, на краю Булонского леса. Форт был построен в 1841 году в качестве одного из элементов нового кольца городских укреплений.

Крепость успешно защищала Париж во время Франко-прусской войны 1870 года, выдерживая артиллерийские обстрелы, продолжавшиеся несколько месяцев. Однако форт всё равно пришлось сдать – в обмен на поставки продовольствия в голодающий город.

Позднее форт (обычное дело для крепости) превратился в тюрьму, которая при оккупантах стала ещё и местом казни. Причём расстреливали не только приговорённых к смерти узников форта – смертников привозили на грузовиках из других мест.

Приговорённых временно помещали в заброшенную часовню, а затем отводили для расстрела на поляну в ста метрах от крепости. Затем тела хоронили на различных кладбищах в районе Парижа.

Гарнизон форта находился на казарменном положении, поэтому комендант жил там же, где и служил. Колокольцев, без каких-либо извинений за то, что разбудил коменданта – ибо палачей и тюремщиков откровенно не любил – не особо вежливо поинтересовался: «Сколько в форте сейчас смертников?»

«Ровно семьдесят» – мгновенно ответил майор Хаас. Который явно хотел, чтобы этот кошмар – а общение с личным помощником рейхсфюрера СС для него явно было жутким кошмаром – поскорее закончился.

«Сколько евреев?»

«Пятьдесят три» – снова без запинки ответил комендант.

«Вот что, майор» – невежливо объявил Колокольцев. «В соответствии с директивой фюрера Ночь и туман я всех смертников у вас забираю. Вы передадите их капитану абвера Альфреду Топферу; в своей отчётности запишете, что передали их мне в соответствии с этой директивой; поставите на этот отчёт гриф Совершенно секретно… а публично объявите, что все они расстреляны…»

«Но господин полковник» – запротестовал комендант. Который теоретически Колокольцеву не подчинялся ни разу, ибо был офицером вермахта, а не СС.

«Всё очень просто, майор» – спокойно объяснил Колокольцев. «Вы либо прямо сейчас выполняете мой приказ… либо его выполнит Ваш преемник. А Вы смените кабинет коменданта на камеру смертников Вашего же форта… хотя нет, будете убиты при аресте полицией безопасности СС. Как оказавший сопротивление…»

Майор мрачно вздохнул: «Я понял. Будет сделано»

«Так-то лучше» – усмехнулся Колокольцев. И повесил трубку. После чего перезвонил своему гендиректору в Берлин и проинформировал:

«Пятьдесят три еврея; семнадцать гоев. Евреев… сам знаешь, куда; гоев – в мой рабочий лагерь…»

«Коммунисты?» – осведомился Марек. «Коммунисты» – подтвердил Колокольцев.

«Тогда почему не в Заксенхаузен?» – удивился его друг детства.

«Я сегодня добрый» – усмехнулся Колокольцев. Марек Гринберг понимающе протянул: «Видимо, какое-то очень важное дело раскрыл, не иначе…»

«Раскрыл» – честно признался Колокольцев.

«Поздравляю»

«Спасибо» – ответил Колокольцев. И повесил трубку.

«Развлекаешься?» – усмехнулась Вальфрейя. Которая на этот раз была одета как богиня любви, а не войны – в длинное белое платье, перехваченное золотым поясом. Со своим фирменным ожерельем – и прочими аксессуарами.

Он покачал головой: «Не-а. Просто если не спасать жизни, совсем крыша поедет. Даже в чудовище превратиться не успею…»

С явным намёком на знаменитое предостережение Ницше борцам с чудовищами.

«Я понимаю» – улыбнулась Фрейя. «Хоть и черноглазые совсем – но это всё равно дети… кроме того, ты неизбежно вспоминаешь…»

«Только вот не надо об этом» – раздражённо перебил её Колокольцев. «Я и без тебя как вспомню, так хоть на стенку лезь. Хотя умом и понимаю, что наименьшее зло, быстрая и безболезненная смерть и всё такое… но всё равно тошно…»

«Хорошо, не буду» – примирительным тоном пообещала Вальфрейя. И неожиданно добавила: «Сейчас иди спать – делать тебе всё равно сейчас нечего; ты всё, что мог, сделал…»

В этом она была абсолютно права, поэтому он кивнул. Богиня продолжала:

«Четырёх часов тебе хватит вполне, а потом возвращайся обратно – тебя будет ждать то ещё развлечение…»

«Откуда ты знаешь?» – удивился он.

Вальфрейя загадочно улыбнулась:

«Я всё знаю». И исчезла, как будто её и не было.

Развлечение вполне ожидаемо материализовалось в виде весьма симпатичной коротко стриженой девчушки-блондинки (вопреки распространённому заблуждению, среди француженок немало натуральных блондинок).

Блондинка – примерно лет двадцати – была одета в тёмно-синее (правда, несколько не по зимнему сезону) пальто, белую шерстяную кофту и ярко-красную юбку до середины голени. Идиллически-патриотичную картину несколько портили чёрные чулки и чёрные же (тоже несколько не по сезону) ботинки.

Тонкие ещё по сути девичьи руки блондинки были застёгнуты за спиной грубыми полицейскими наручниками, для столь хрупкого существа явно не предназначенными. Что сразу вызвало у Колокольцева вполне определённые опасения, которые впоследствии предсказуемо подтвердились.

Блондинку (которая, надо отметить, отчаянно упиралась и сопротивлялась) тащили по коридору штаб-квартиры Специальных бригад два фараона. В смысле, два патрульных полицейских в полной униформе (почему к патрульной полиции – и вообще к полицейским – прилипло прозвище фараоны, никто уже не знал). Ещё их называли ажанами и фликами… и тоже никто не знал, почему.

«Стоять» – рявкнул Колокольцев, сразу вспомнив предсказание Вальфрейи. В том, что перед ним была материализация этого предсказания, он не сомневался ни на секунду. Синдром Лоэнгрина, знаете ли…

От неожиданности оба ажан остановились как вкопанные. Развлечение предсказуемо врезалось в спину дюжего флика и тоже остановилось.

«Это что за явление парижской природы?» – осведомился Колокольцев у очень кстати появившегося в коридоре дивизионного комиссара Фернана Давида.

Командир Специальных бригад пожал плечами: «Понятия не имею. Сам первый раз в жизни вижу…»

Колокольцев внимательно посмотрел на сержанта – явно старшего в этой паре. Сержант, как это и положено по уставу, щёлкнул каблуками, отдал честь и, как положено по уставу, представился: «Сержант Жозеф Дешам. Парижская муниципальная полиция»

И объяснил: «Взяли с оружием… в детской коляске пыталась провезти…»

«Что за оружие?» – обыденным тоном осведомился Колокольцев. «Оружие ведь очень разное бывает…»

Сержант Дешам перечислил: «Два люгера… ещё с той войны с четырьмя запасными обоймами. Видимо, трофеи…»

Это запросто могло быть не так совсем – в смысле трофеев – но Колокольцев (не новичок в торговле смертью) не стал поправлять бравого сержанта. Который бесстрастно продолжал: «И две осколочные гранаты F1… эти, правда, уже образца тридцать пятого года…»

Колокольцеву стало нехорошо. Сильно нехорошо. Ибо это была игра уже на совсем другом уровне, чем люгеры и даже Браунинг Hi-Power Охотника.

Ручная осколочная граната F-1 (Fusante № 1) была принята на вооружение французской армии в мае 1915 года. В момент взрыва ребристый яйцевидный корпус из сталистого чугуна разрывался на 290 крупных тяжёлых осколков, начальная скорость разлёта которых составляла около 730 метров в секунду.

Этого хватало, чтобы обеспечить зону сплошного поражения радиусом в пятнадцать метров от места взрыва – а некоторые тяжёлые осколки могли быть смертельными на расстоянии до двухсот (!!) метров.

Колокольцев хорошо знал эту гранату, ибо именно на её основе была создана советская Ф1 – знаменитая лимонка – принятая на вооружение Красной Армии в 1928 году (Колокольцев успел с ней познакомиться в учебке ИНО ОГПУ). Лимонка была, по сути, несколько улучшенной нелицензионной копией F1.

«Как взяли?» – осведомился он. Ответил уже младший по званию и по должности ажан: «Капрал Эсташ Тигана. У меня у самого маленький ребёнок…»

«Вы понаблюдали за девушкой – ибо красивая очень – и заметили, что она ведёт себя неестественно?»

Капрал кивнул: «Именно так, господин полковник. Подошли, проверили, а там…»

«Я понял» – вздохнул Колокольцев. Указал на явно женскую сумку (весьма внушительную даже по меркам парижских дам) на плече сержанта и спросил:

«Её?». Сержант кивнул: «Её»

«Документы?». Капрал протянул Колокольцеву удостоверение личности девушки. Колокольцев прочитал имя и фамилию – Жанна Лизаразю, весьма необычная фамилия во Франции, раньше он такой никогда не встречал – и поместил в карман шинели. Затем потребовал у сержанта: «Сумку давай»

Тот покорно протянул сумку. Колокольцев взял кожаные врата в иное измерение… ну, или Марианскую впадину – и протянул комиссару Давиду:

«Отдай своим… мамзелям, пусть покопаются. Если что интересное нароют, пусть сразу сообщат. Я буду у себя».

Командир Специальных бригад взял сумку – а Колокольцев повернулся к ажанам и приказал: «Отведите это чудо природы в кабинет номер…». Назвал номер выделенного ему временного кабинета и добавил: «Дверь не заперта…»

Колокольцев перестал запирать дверь в свой кабинет сразу же после того, как убедился, что замок можно открыть за считанные секунды женской шпилькой.

Когда ажаны удалились с добычей, он объявил комиссару: «Я забираю её себе…»

«Понравилась?» – усмехнулся Фернан Давид. «Или…»

«Или» – вздохнул Колокольцев. «В том-то и дело, что или…»

«Тебя напрягли гранаты?» – обеспокоенно осведомился дивизионный комиссар.

Колокольцев покачал головой: «Меня напрягает эскалация. К Потрошителям это смазливое личико и её подельники отношения не имеют – это понятно. А вот что касается Охотника – тут возможны варианты… к сожалению…»

«Я понял» – кивнул Фернан Давид. И добавил: «Я у себя, если что…»

Когда Колокольцев вошёл в свой кабинет, снял шинель и поместил свой табельный Браунинг в сейф (на случай форс-мажора в правом кармане его брюк имелся Вальтер РРК), он… в общем, сцена в его кабинете его даже развеселила.

Ибо сержант и капрал сформировали нечто вроде почётного караула по обе стороны стула, на который они усадили Жанну Лизаразю. Снять с неё наручники они и не подумали.

«Браслеты снимите» – приказал Колокольцев. Когда сержант повиновался, Колокольцев спросил: «Конфискованные игрушки где? На складе вещдоков?»

Сержант Дешам кивнул. Колокольцев махнул рукой в сторону двери: «Свободны. Благодарю за службу… будете представлены к поощрению»

Оба ажана вытянулись в струнку и гаркнули: «Служим Франции…»

От Колокольцева не ускользнуло, что именно Франции, а не уничтоженной оккупантами Французской республике… и не Французскому государству маршала Филиппа Петэна.

Он взял телефонную трубку, позвонил комиссару Лемерру, приказал выписать поощрение сержанту и капралу… и тут он увидел…

«Ну-ка покажи руки» – потребовал он. И, не дожидаясь ответа девушки крепко взял её руки в свои. Она попыталась вырваться, но сразу поняла, что это нереально. И потому сразу обмякла – и успокоилась.

«Не дёргайся» – строго приказал Колокольцев. «Я просто хочу посмотреть, что эти идиоты сделали с твоими нежными запястьями… чтобы привести их в порядок…»

Жанна Лизаразю изумлённо уставилась на него. Он внимательно осмотрел её запястья и сразу понял, что произошло. Полицейские, явно привыкшие иметь дело не с нежными девичьими лапками, а с грубыми рабочими или криминальными лапищами, застегнули наручники (совершенно не предназначенные для тонких женских рук) не на рукавах шерстяной кофты, а на оголённых запястьях девушки.

В результате острые края свободно болтавшихся браслетов почти что в кровь разодрали нежную женскую… практически девичью кожу.

Он покачал головой: «Кретины. Гении задержания, чтоб их… Такую красоту так испортить…». Глубоко вздохнул и успокаивающе-ободряющим тоном уверенно пообещал: «Ничего страшного – сейчас мы это исправим…»

Отпустил руки девушки (надо отметить, она и не подумала их убрать), открыл ящик стола, добыл оттуда свою походно-полевую аптечку (инструмент ещё более необходимый, чем табельный Браунинг), взял из неё всё необходимое, после чего приказал Жанне:

«Правую руку давай. Запястье открой…»

Жанна Лизаразю явно очень любила, холила и лелеяла своё кысячье… скорее, впрочем, лисячье, если судить по повадкам, тельце. Поэтому беспрекословно сделала, что он приказал.

Он честно предупредил: «Сейчас будет больно… возможно, очень больно – но это совсем ненадолго. Сначала я обработаю твои ранки антисептиком, потом смажу их мазью – она одновременно обезболивает и заживляет… через пару дней всё исчезнет, как будто ничего и не было…»

Девушка кивнула: «Я поняла». И очень тихо, почти шёпотом, добавила: «Спасибо». Колокольцев улыбнулся: «Всегда пожалуйста».

И приступил к исправлению ситуации. Сначала Жанна аж зашипела от острой боли, но очень быстро успокоилась – чудодейственная мазь имени доктора Кристиана Кронбергера (стандартный инструмент восстановления после его знаменитых алго-сессий с Священными Женщинами Общества Чёрного Солнца) сработала на пять с плюсом.

Обработав правое запястье девушки, он аналогичным образом обработал левое, после чего осведомился: «Боль прошла?»

Девушка кивнула, после чего неожиданно взрослым тоном констатировала:

«А Вы другой. Совсем другой – не такой, как они все… что наши, что ваши…»

И не так уж чтобы совсем неожиданно с надеждой спросила: «У тебя… извините, у Вас…». Она запнулась. Колокольцев улыбнулся: «Меня можно на Ты – у нас с тобой не такая уж большая разница в возрасте…»

Он уже давно привык к тому, что практически каждая женщина переходила с ним на Ты буквально в считанные минуты после знакомства. Видимо, ровно по той же самой, по которой прыгала к нему в постель в первую же ночь… а нередко этой самой ночи даже не дожидаясь…

«Сколько тебе?» – предсказуемо осведомилась явно совсем-не-святая Жанна.

«Тридцать шесть» – честно ответил он.

«Мне двадцать один» – проинформировала его девушка.

Он улыбнулся: «Я в курсе». Она задумчиво констатировала: «Действительно немного – пятнадцать лет не разница…»

И закончила прерванную фразу: «У тебя сигареты случайно не найдётся? А то смерть как курить хочется… а мои в сумке остались. Которую ваши стервы сейчас потрошат…». Он аж расхохотался: «Почему стервы?»

Жанна пожала плечами: «Ну какая ещё женщина пойдёт работать в Специальные бригады? Только законченная стерва…»

Она, похоже, совершенно успокоилась и потому вела себя совершенно естественно для двадцатилетней девушки. Словно она была у него в гостях как его хорошая и близкая знакомая – а не в штаб-квартире Специальных бригад в качестве арестованной… причём по делу, по которому смертный приговор был практически гарантирован. Кстати, по Гаагской конвенции о правилах и обычаях войны…

Он прекрасно понимал, почему она так себя вела. Во-первых, пресловутый разрыв шаблона. Он не сомневался, что она была коммунисткой, ибо только красные были достаточно отмороженными на всю голову, чтобы во время серий Потрошителей и Охотника замышлять что-то с осколочными гранатами.

А коммунисты были известны с тем, что ещё с дореволюционных российских времён основательно готовили своих подпольщиков (и подпольщиц) к аресту и последующим допросам.

Правда, рассматривали всего два сценария. Они считали, что в Специальных бригадах Жанну будут либо бить, оскорблять, издеваться, пытать и всё такое… либо, наоборот, всячески льстить, задабривать, вкусно кормить и так далее.

Когда произошло нечто ни то и ни другое совсем, все её ожидания рухнули (что, собственно, и есть разрыв шаблона) … поэтому она просто не знала, как себя вести. И потому вела себя естественно – как двадцатилетняя девушка в гостях у тридцатипятилетнего мужчины. Который явно ей очень нравился – а она явно очень нравилась ему.

Но это была только первая причина. Вторая – намного более серьёзная, состояла в том, что Жанна, несмотря на свою молодость, явно имела большой… даже очень большой опыт общения с мужчинами. И потому научилась их очень хорошо чувствовать.

Она явно чувствовала, что её визави, во-первых, обладает в этих стенах – а то и вообще в Париже (а то и вообще в оккупированной Франции) абсолютной властью. А, во-вторых, что она теперь – его собственность. Которую он не отдаст никому никогда ни при каких обстоятельствах – и плевать на всякие там задержания с гранатами.

Причём не только не отдаст, а будет холить, лелеять и всячески заботиться – причём она даже примерно знала почему. Как и то, что (к её некоторому неудовольствию) в этом не было ничего личного – он ровно так же поступил с любой женщиной, которая оказалась бы на её месте. Даже сколь угодно дурнушкой – и сколь угодно стервой.

Колокольцев покачал головой: «Сигарет нет – ибо не курю…»

Она вздохнула: «Жаль. Тогда может, есть что-нибудь крепкое? Совсем крепкое?»

Он неожиданно понял, что в его кабинете холодно – и весьма. Стояли необычные для Парижа морозы (обычная средняя температура декабря во французской столице где-то плюс пять) – а топили из рук вон плохо.

«Замёрзла?» – заботливо осведомился он. Она кивнула: «Очень»

Колокольцев задумался, затем объявил: «Есть виски – очень хороший, ирландский… но для чистого виски не рановато ли? Может, лучше всё-таки кофе? У меня горячий, в термосе, очень вкусный… даже сливки есть…»

«А можно и то, и другое вместе?» – осторожно спросила она.

«Ирландский кофе?» – улыбнулся Колокольцев. Она кивнула.

Ирландский кофе – кофе с добавлением виски (не обязательно ирландского и даже не обязательно виски – подойдёт любой крепкий алкоголь) появился в США во время сухого закона. Алкогольные напитки подавать в барах, кафе и ресторанах было запрещено – а кофе служил отличной маскировкой.

И добавила: «Только можно побольше сахара – я жуткая сладкоежка…»

По её идеальной фигуре это было совершенно незаметно. Колокольцев вздохнул, сделал ей заказанный напиток, присовокупил к нему выпечку и пирожные, оставшиеся у него после бдения с врагами его врагов (остатки они по настоянию майора Гийома поделили поровну) – и поместил на стол.

Поглотив все пирожные (круассан, эклер, шоколадный хлеб, ромовую бабу и не только) и опустошив термос с кофе, Жанна Лизаразю восхищённо-удивлённо покачала головой: «Меня никогда так вкусно не кормили, хотя мой отец гурман, а мама готовит просто отменно…»

«Кстати, насчёт отца» – заинтересованно осведомился Колокольцев. «У тебя очень необычная фамилия…»

«Мой отец баск» – спокойно ответила девушка. «Он родился в городе Сибур, во Французской Стране Басков, в департаменте Атлантические Пиренеи…»

Колокольцеву стало совсем нехорошо. Ибо вот только баскских сепаратистов ему и не хватало для полного счастья. Да, Баскская националистическая партия и её военное крыло действовали почти исключительно в Испанской Стране Басков – но после поражения республиканцев некоторые воевавшие на их стороне баски оказались во Франции. Бойцы опытные, умелые и абсолютно фанатичные.

А учитывая, что войну для Франко в значительной степени выиграл немецкий Легион Кондор, который, к тому же, по ходу дела основательно разрушил Гернику – святыню басков, многовековой символ их национальных свобод (в этом городе испанские короли давали обещание уважать привилегии басков и заседал совет старейшин басков) … в общем, этой публике было за что мстить вермахту.

Жанна, словно прочитав его мысли покачала головой: «Нет, к сепаратистам он никогда не имел никакого отношения. Он ещё с детства считал себя больше французом, чем баском. Сразу после совершеннолетия уехал в Париж, где уже совсем офранцузился…»

«Сменил имя и фамилию?». Логичное предположение.

Она кивнула: «Из Эстепана Лисарасу превратился в Стефана Лизаразю… а потом вообще женился на парижанке до мозга костей…»

«А как зовут эту парижанку, если не секрет?» – осведомился Колокольцев.

Девушка неожиданно рассмеялась: «Ты не поверишь…»

«А ты попробуй» – усмехнулся он. «Я столько всего в жизни повидал и слышал, что меня уже очень трудно удивить…»

Однако у неё получилось. Ибо Жанна неожиданно бесстрастным тоном ответила:

«Мария-Антуанетта…»

«Мария-Антуанетта??» – изумился Колокольцев. Девушка объяснила: «Мой дед по материнской линии просто отчаянный роялист… даже одно время входил в состав руководства Action fran;aise…»

Французская националистическая, католическая и монархическая политическая организация, построенная на основе идеологии интегрального национализма, требовавшего восстановления французской монархии путём возведения на престол представителя Орлеанского дома династии Бурбонов.

«Он сейчас жив?» – осведомился Колокольцев.

«Ещё на наших похоронах простудится» – усмехнулась Жанна. И объяснила:

«В нашей семье принято… было вступать в брак и рожать детей довольно рано, так что моей маме сорок, а ему всего шестьдесят…»

«И на чьей он сейчас стороне, если не секрет?» – поинтересовался Колокольцев.

После капитуляции Франции летом 1940 года в Action fran;aise произошёл раскол. Большая часть организации, а также её официальная (и одноимённая) газета поддержали маршала Петэна и его программу национальной революции.

Однако многие – верные изначально антигерманской и анти-протестантской доктрине организации – встали на сторону де Голля и его Свободной Франции. А некоторые даже играли заметную роль в движении Сопротивления.

«Он на стороне лозунга Чума на оба ваших дома!» – снова усмехнулась девушка.

Как и заметная часть членов Action fran;aise.

«Жанной тебя назвали в честь Жанны д’Арк?» – осведомился Колокольцев. Будучи практически на сто процентов уверенным в том, какой ответ он получит. Ибо такое имя парижанка до мозга костей – и потому патриотка на все сто – могла дать дочери только в честь национальной героини Франции.

«Разумеется» – усмехнулась Жанна которая Лизаразю. «Все уши мне прожужжала этой… средневековой фурией».

Колокольцев (ибо аж дважды дипломированный историк) достаточно хорошо знал историю Столетней войны, чтобы для него святая Жанна д’Арк была одной из самых (если не самой) неоднозначных и противоречивых католических святых.

Ибо, во-первых, совершенно непонятно, за что, собственно, её канонизировали (причём, что занятно, аж в 1920 году – через пять столетий после смерти).

Ведь все её заслуги не имели ни малейшего отношения ни к защите, ни к распространению католической веры, ни даже к благотворительности.

Во всяком случае, она не сделала ровно ничего даже из довольно минимальных требований Евангелия от Матфея (25:31-46), которые многие считают сутью христианства. Да и с Нагорной проповедью Спасителя её деяния имели очень мало общего (точнее, ничего общего). Как и вообще с евангельским вероучением.

Жанна д’Арк, по большому счёту, добилась в своей жизни только одного – помогла возвести на престол Карла VII – к слову сказать, претендента, обладавшего наименьшими правами на этот престол (хотя, как потом выяснилось, наибольшими способностями к управлению государством).

Поскольку в то время (начало XV века) наций как таковых не существовало (как и национальных государств), говорить о роли Жанны в какой-то национально-освободительной борьбе не приходится

Ибо не было никакой такой борьбы – была банальная грызня за власть и территории между тремя группировками, каждая из которых представляла собой весьма интернациональный сброд).

Командовала войсками отнюдь не Жанна (она была лишь символом – источником вдохновение), а некий Жиль де Рэ (получивший, на минуточку, в двадцать пять лет чин маршала в армии дофина).

Позднее незаслуженно оболганный и безвинно приговорённый к смерти по сфабрикованному обвинению в убийстве нескольких сотен детей (да-да, это тот самый Синяя Борода). В общем, жертва политических интриг par excellence.

Да и с обвинением в ереси (за которое её, собственно, и сожгли) не всё ясно. Есть мнение, что не таким уж и необоснованным было это обвинение. А её реабилитация в 1456 году была как раз обусловлена чистой политикой (и пиаром), ибо как-то неудобно было, что царствующего монарха на престол возвела еретичка, впоследствии сожжённая на костре по приговору епископского суда.

Если её вообще сожгли. Ибо версия о том, что на самом деле вместо неё сожгли какую-то накачанную наркотиками несчастную, оказавшуюся в неподходящее время в неподходящем (для неё, разумеется), месте, а саму Жанну тихо вывезли в безопасное место (выкупили, то есть), скажем так, имеет под собой весьма серьёзные основания.

Ибо иначе очень нехорошо получается – она дофина Карла на престол возвела, а он и пальцем не пошевелил, чтобы спасти её от ужасной смерти на костре (а то и вовсе сдал бургундцам). Это тааакое пятно на репутации…

А в те годы репутация монарха – это если не всё, то почти всё. Тем более, что такое предательство – единственный случай в биографии этого в целом, выдающегося и исключительно порядочного короля.

Всерьёз заинтересовавшись этой донельзя запутанной историей («дело ясное, что дело тёмное»), Колокольцев в конце концов – причём довольно быстро – пришёл к выводу, что просто чудовищно распиаренная так называемая «Орлеанская Дева» была не более, чем марионеткой в умнейших и искуснейших руках настоящего творца победы Карла VII (и французского войска).

Великой (реально великой) Иоланды Арагонской – «королевы четырёх королевств»; по отзывам современников, прекраснейшей и мудрейшей из всех принцесс христианского мира. И … тещи дофина, будущего короля Карла VII. Именно её, а никакую не Жанну (больную на всю голову) совершенно справедливо называли «женщиной, создавшей Францию» …

Для него не было никаких сомнений, что и появление Жанны при дворе дофина, и её разговор с будущим королём были спектаклем, умело срежиссированным Иоландой. Как и, разумеется, все предыстория – Жанну и нашли, и тщательно подготовили люди Иоланды Арагонской.

Известно и другое – что и оборона Орлеана, и содержание армии Жанны, впрочем, как и шинонского двора дофина, осуществлялись практически полностью на деньги королевы Иоланды…

«Я знаю, что ты хочешь сказать… но не решаешься» – неожиданно уверенно заявила Жанна-которая-Лизаразю.

«Ты умеешь читать мысли?» – удивился Колокольцев. Она пожала плечами:

«Да нет, просто закончила три курса в Сорбонне. По программе бакалавра психологии…»

«Сейчас заканчиваешь четвёртый и последний?» – осведомился он. Жанна Лизаразю покачала головой: «Меня выгнали… в конце сентября»

«За коммунистическую пропаганду?» – усмехнулся он. Она кивнула: «Вроде того»

Он мгновенно – и совершенно неожиданно для неё спросил: «В Берлине готова продолжить обучение? В университете Фридриха-Вильгельма?»

Она совершенно ошалело посмотрела на него. Затем с трудом выдавила из себя: «Немецким я владею свободно… но разве это возможно? Меня же с оружием взяли, я думаю, как на гильотину не угодить…»

Французский закон, который оккупанты, как ни странно, соблюдали, запрещал расстреливать… и вообще казнить женщин. Поэтому приговорённых к смертной казни участниц Сопротивления – такое случалось – депортировали в Германию и там гильотинировали. Но это до подписания директивы Ночь и туман…

Колокольцев пожал плечами, снял телефонную трубку аппарата внутренней связи, набрал номер начальника Специальных бригад. Когда комиссар Давид ответил, Колокольцев продиктовал боевой приказ:

«Все материалы по делу Жанны Лизаразю уничтожить. Ибо никакого дела не было, нет и быть не может… Этим двум гениям задержания скажешь, чтобы они всё забыли. Им всё это просто приснилось. Сумку её распорядись чтобы ко мне принесли прямо сейчас. Оружие… найдёшь куда деть…»

«Найду» – уверенно ответил Фернан Давид. За время общения с личным помощником рейхсфюрера СС начисто утративший способность чему-либо удивляться. И по-военному чётко осведомился: «Разрешите выполнять?»

«Выполняй» – усмехнулся Колокольцев. И повесил трубку. Жанна ошалело уставилась на него: «И это всё? Всё закончилось???»

Он покачал головой: «Ещё не совсем». И осведомился: «Как зовут того бюрократа, который тебя отчислил?»

«Бернар Дюпюи» – удивлённо ответила она. «Доктор Бернар Дюпюи»

«Он сейчас на работе?»

Она посмотрела на настенные часы и кивнула: «Он обычно рано на работу приходит, так что, наверное, да»

«Номер его рабочего телефона помнишь?»

Она кивнула – и продиктовала. Он набрал номер; когда на том конце провода ответили, по-военному чётким голосом потребовал: «Мне нужно поговорить с доктором Бернаром Дюпюи. Кто говорит? Личный помощник рейхсфюрера СС по особым поручениям штандартенфюрер СС Роланд фон Таубе…»

Девушка чуть со стула не свалилась от изумления. А Колокольцев вдруг сообразил, что так ей и не представился…

Неожиданно быстро придя в себя, она усмехнулась: «Он сейчас в штаны наложит. Да так, что запах будет по всей Сорбонне…»

Когда доктор Дюпюи ответил, Колокольцев представился и сразу перешёл к делу: «Мне известно, что в конце сентября этого года вы отчислили из университета Жанну Лизаразю… мне наплевать за что. Поэтому слушайте меня внимательно. Отложите все дела – и немедленно подготовьте и подпишите приказ о её полном восстановлении с сегодняшнего дня…»

Жанна смотрела на него как на Господа Бога. Он невозмутимо продолжал:

«На тот случай, если она решит сменить ваше заведение на более приличное, подготовьте документы о её переводе на программу по психологии в берлинском Университете Фридриха-Вильгельма. Официальный запрос получите в ближайшие дни. Документы немедленно доставить в штаб-квартиру Специальных бригад в префектуре полиции. Вы знаете, где это? Отлично. Кабинет номер…»

Он назвал номер своего кабинета. Затем повесил трубку и рассмеялся: «Ты права – запах сейчас точно будет по всей Сорбонне…»

В дверь энергично постучали. «Войдите, открыто» – объявил Колокольцев.

На пороге материализовалась мрачного вида дама неопределённого возраста с лицом патентованной стервы. Подошла к столу, молча поставила на него сумку и отчиталась: «Ничего интересного – обычное девчачье барахло. Я могу идти?»

Он кивнул: «Можете». И добавил: «Спасибо». Стерва пожала плечами: «Да не за что, собственно». И неожиданно царственной походкой удалилась, не забыв плотно закрыть за собой дверь.

«И это всё?» – снова повторила Жанна. «Я свободна? Я могу идти?»

«Да, конечно» – подтвердил Колокольцев. «Сейчас выпишу тебе и подпишу пропуск, верну документы и можешь идти…»

Он прекрасно знал, что ничем не рискует и что никуда она не пойдёт. Ибо во всём мире у него не осталось никого, кроме него. Только он мог защитить её от её партайгеноссен (в первую очередь), от Специальных бригад… и от неё самой.

Что мгновенно и подтвердилось.

«Никуда я не пойду» – уверенно заявила девушка. И мрачно объяснила: «Мне жить ещё не надоело – вся жизнь впереди. Меня ажаны взяли с оружием, а потом вот просто так выпустили? Да я до завтрашнего утра не доживу… и умолять буду, чтобы меня, наконец, убили…»

Чудовищные пытки в застенках Специальных бригад были страшными сказками пропаганды противников Германии. Ибо Фернан Давид и его коллеги были в высшей степени профессиональными полицейскими и на допросах не одну стаю собак съели.

Поэтому в подавляющем большинстве случаев обходились вообще без мер физического воздействия, а если и применяли – то быстро, чётко, эффективно… и самым минимальным образом.

Впрочем, этого иногда оказывалось достаточно, чтобы на всю жизнь сломать человека… нет, не физически (объект нужно было доставить в суд в целости и сохранности). Психологически.

А вот «пламенные коммунисты-подпольщики» с (якобы) чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой – в реальности не было ни первого, ни второго, ни третьего – в технике допроса были полными дилетантами.

Поэтому и действовали… да как их хозяева из НКВД времён Большого террора – то есть, как банальные костоломы. И творили с заподозренными в работе на власти такое… что поседели бы и сами Потрошители. Поседели от ужаса…

«Я теперь твоя собственность» – усмехнулась Жанна. «Со всеми потрохами…»

Судя по её тону, её это совершенно не огорчало и не напрягало. Напрягало это Колокольцева – причём сильно напрягало. Ибо для полного счастья ему только вот рабыни и не хватало…

И продолжила: «Насчёт моей канонизированной тёзки. Ты ведь хотел мне сказать, что она была всего лишь марионеткой Иоланты Арагонской? Которая и была настоящей спасительницей Франции и творцом всех политических побед дофина? Что творцом всех военных побед был великий Жиль де Рэ, которого впоследствии не только убили, но и оболгали?»

Перевела дух и, не дав ему и рта раскрыть, вдохновенно продолжила:

«Что вместо Жанны сожгли какую-то накачанную наркотой бедолагу, оказавшуюся в неудачное время в неудачном месте? А её саму заховали… к сожалению, недостаточно глубоко? Ибо у неё хватило ума под именем Жанны д’Армуаз заявиться в Орлеан и Тур, где её опознали как настоящую Жанну, после чего властям Франции стоило огромных усилий вернуть её в небытие?»

Он растерянно кивнул. А она со смехом объяснила: «Никакой телепатии. Мы просто читали одну и ту же книгу – и полностью согласны с выводами автора…»

Он кивнул: «Раймон д’Армуаз. Реальная история Жанны д’Арк, Иоланты Арагонской и Жиля де Рэ. Дальний потомок настоящей Жанны…»

Жанна уверенно продолжала: «Теперь почему ты другой… Когда ты обрабатывал мои раны, лечил мои руки, я вдруг почувствовала…»

Она запнулась, некоторое время помолчала, видимо, подбирая подходящие слова – затем решительно продолжила:

«… что я для тебя не враг, не подпольщица, не источник важной информации, даже не объект сексуального… даже романтического влечения. Хотя я тебе нравлюсь, даже очень – женщины это очень хорошо чувствуют…»

Глубоко вздохнула – и продолжила:

«Я для тебя просто женщина в беде. Женщина, которой очень больно и очень плохо – потому, что она утратила самое главное для неё как для женщины – её идеальную красоту…»

Сделала небольшую паузу – и продолжила: «И что ты хочешь только одного – убрать мою боль и восстановить мою красоту. Чтобы мне больше не было больно – и чтобы у меня снова были идеально красивые… прекрасные руки…»

Посмотрела на него с глубочайшим восхищением и благодарностью – и продолжила: «Когда ты меня лечил… ты меня ласкал. Так ласкал, что…»

Она запнулась, затем продолжила: «У меня было много мужчин – так получилось, что я пустилась во все тяжкие, когда мне исполнилось пятнадцать. Отец расписался в полном бессилии – он меня боготворил, что бы я не делала…»

Обычное дело у басков.

«… ну, а мама…». Она вздохнула и рассмеялась: «Пару раз выпорола ремнём так, что я два дня с кровати не могла подняться…»

«Не помогло?» – усмехнулся Колокольцев. Жанна покачала головой: «Не помогло. Мама у меня не садистка ни разу… наоборот, на самом деле, так что махнула рукой. Тем более, что я бесплодна – переболела чем-то паскудным в детстве…»

Глубоко вздохнула – и продолжила: «Мой отец очень нежный и ласковый; меня любит безумно, обожает, боготворит; у меня были очень ласковые и нежные любовники… но меня никто никогда так не ласкал. Даже близко.  Мне вообще никогда ни с кем не было так хорошо, как сейчас с тобой…»

И продолжила: «Когда ты закончил обрабатывать мои руки, я почувствовала… поняла, что всё, что произошло со мной с сегодняшнего утра до того момента, как я встретила тебя…»

Снова запнулась, немного помолчала – и решительно продолжила: «… осталось там, за дверью твоего кабинета. Что я с тобой…»

«Как за каменной стеной?» – улыбнулся он.

«Скорее, как в бункере, непробиваемом ничем» – поправила его Жанна. «Что ты никому меня не отдашь, никогда, ни при каких обстоятельствах…»

«Не отдам» – уверенно заявил он. Она продолжала:

«… что ты меня защитишь от кого угодно – и от моих товарищей по партии – ты ведь догадываешься, что я из коммунистической группы…»

«Догадываюсь» – усмехнулся он. «Только у этих… больных на всю голову хватило ума организовать нечто со стволами и гранатами, когда в городе такое творится…»

Она кивнула – и продолжила: «… и от Специальных бригад, и от полиции, и от Carlingue, и от полиции безопасности и СД, и от ГФП… и от другого зверья…»

Она запнулась, сообразив, что явно ляпнула лишнее. Колокольцев только рассмеялся: «Так и есть – именно зверьё. Я это знаю, как никто другой – изнутри»

Она благодарно кивнула – и продолжила: «Ты меня защитишь потому, что я для тебя…». Она снова запнулась – затем снова решительно продолжила:

«Я знаю, что ты хочешь меня – а я хочу тебя. Я пойду с тобой в постель, не колеблясь; я сделаю всё, что ты захочешь, хоть прямо здесь и сейчас…»

Он покачал головой: «Надеюсь, ты понимаешь, что это невозможно? Что я не могу так отвлекаться, когда я расследую такие дела?»

«Тебя прислали, чтобы раскрыть дело Потрошителей и Охотника?» – достаточно уверенно осведомилась она.

У него в голове словно что-то щёлкнуло: «Твоя специальность случайно не криминальная психология? Ибо ты прямо…»

«Детектив в юбке?» – усмехнулась она. И кивнула: «Да, именно криминальная психология. Я с детства хотела стать детективом убойного отдела парижской полиции… или хотя бы консультантом…»

«Бывают же совпадения…» – изумлённо подумал Колокольцев.

«Не бывают» – усмехнулась ему в ухо Вальфрейя. «Только не такие…»

«Твои проделки?» – осведомился он.

«Без комментариев» – рассмеялась богиня. И исчезла, как будто её и не было. Жанна, разумеется, ничего не увидела и не услышала.

Он глубоко вздохнул – и ответил… точнее, продолжил: «Да, я действительно тебя хочу, но до конца расследования у меня целибат. Надеюсь, ты меня понимаешь…»

Она грустно вздохнула: «Понимаю». Он продолжал:

«И да, ты для меня действительно теперь… вроде приёмной дочери…»

«Синдром Лоэнгрина?» – неожиданно осведомилась она.

«Как ты определяешь синдром Лоэнгрина?» – спросил он. Она пожала плечами: «Стандартно, как учат в Сорбонне. Непреодолимое желание спасти попавшую в беду женщину. А затем защитить её… даже от неё самой, если нужно…»

И тихо, почти шёпотом задала предсказуемый вопрос: «Что случилось в твоей юности? Кто была твоя первая… спасённая? Как всё это началось?»

Он пожал плечами: «Я родился и вырос в Белостоке – тогда это была территория Царства Польского Российской империи. Летом двадцатого город оккупировала Красная армия, за ней пришли чекисты…»

Она кивнула: «Я читала Мельгунова и других… про красный террор. Ужас просто…»

«И при этом ты коммунистка?». Она покачала головой: «Я патриотка… была до сегодняшнего дня. Я просто не могла сидеть и ничего не делать, когда…»

Она запнулась. Он успокаивающе-ободряющим тоном ответил: «Я тебя прекрасно понимаю. В твоём возрасте и в таких обстоятельствах я вы поступал аналогично… собственно, я почти так и поступил…»

Она изумлённо посмотрела на него. Он объяснил: «Чекисты приговорили к смерти шесть человек… вообще непонятно за что. Я узнал… к счастью, у меня было оружие… люгер, что занятно…»

«Ты их всех спас?» – не столько спросила, сколько восхищённо констатировала Жанна Лизаразю.

Он кивнул: «Шесть пуль – шесть чекистов. Потом мы их утопили в болоте вместе с их грузовиком…»

«Одна из спасённых была… или стала твоей первой любовью?» – почти шёпотом спросила девушка. «И твоей первой женщиной?»

Он кивнул: «Именно так». «Сколько тебе тогда было лет?» – почти шёпотом спросила она. Он спокойно ответил: «Пятнадцать»

Она изумлённо-восхищённо покачала головой и вздохнула: «Теперь понятно – ты всю жизнь будешь спасать женщин… и не только…»

«И не только потому, что их было шесть человек, и не все из них были женщины?» – улыбнулся он. Она кивнула: «Да, именно поэтому»

«Сколько ты всего спас?» – осторожно спросила она. Он спокойно ответил:

«Около тридцати тысяч в общей сложности»

От изумления она аж ахнула: «Около тридцати тысяч???»

Он кивнул. «Это как???» – изумилась она. Колокольцев махнул рукой: «Длинная история. Потом расскажу… как-нибудь»

И вернулся к профессиональным вопросам: «Статьи доктора психологии Вернера Шварцкопфа читала?»

Она кивнула: «А как же… он же в криминальной психологии один из лучших в Европе. Я у него даже на семинаре была в Сорбонне – это ведь его альма матер…»

«Хочешь с ним поработать?» – улыбнулся он.

«А это возможно?» – удивилась она. Он рассмеялся: «Ещё как возможно. Он сейчас этажом ниже сидит… заканчивает дело Потрошителей вместе с нами»

Перехватил её совершенно ошарашенный взгляд и объяснил: «Дело Потрошителей раскрыто. Мы знаем, кто они, где они обитают, как их нейтрализовать… в общем, больше убийств не будет. Всё закончилось…»

И добавил: «Осталось найти ответы на кое-какие вопросы – этим занимаются как раз мой хороший друг доктор Вернер…»

«Доктор Вернер Шварцкопф – твой друг?» – изумилась Жанна. «Знаменитый доктор Шварцкопф твой друг???»

«У меня много знаменитых друзей» – усмехнулся он. Однако пока решил не конкретизировать – ибо не забывал, что она всё же коммунистка…

Вместо этого добавил: «Переведёшься в Берлин – будешь работать у него стажёром… пока. Быстро так научишься, что сама лекции читать будешь»

Жанна от изумления аж дар речи потеряла. Он невозмутимо спросил:

«Статьи Николь Ру читала?». Она кивнула: «Читала, конечно»

И тут до неё дошло. «Она тоже здесь?» – изумилась она. Колокольцев кивнул:

«Третья дверь по коридору налево. Ей тоже сейчас очень нужны помощники, так что у тебя есть шанс…»

От таких откровений Жанна погрузилась то ли в ступор, то ли в транс. Колокольцев невозмутимо продолжал: «Хочешь познакомиться и поработать с той, кто раскрыл дело Потрошителей?»

«Его раскрыла женщина?» – удивилась девушка. Он кивнул: «Детектив Крипо»

«Случайно не криминалькомиссарин Ирма Бауэр?» – осведомилась Жанна. «Она, говорят, дело любой сложности менее чем за сутки раскрывает?»

«Ирма фон Таубе» – поправил её Колокольцев. «С Потрошителями она справилась за пятнадцать часов – при некоторой нашей помощи…»

«Легендарная Ирма Бауэр – твоя жена???» – совершенно ошалело ахнула Жанна. «И она тоже здесь???»

Колокольцев кивнул: «Мы уже десять лет вместе – и да, она сейчас здесь… в смысле, в Париже. Где-то что-то копает в городе…»

Жанна неожиданно вышла из ступора – и из транса тоже. И ещё более бесстрастно осведомилась: «А что будет с моими подельниками? Ты же хочешь… тебе нужно, чтобы я их сдала…»

Колокольцев покачал головой: «Не путай цель со средствами». И объяснил: «Сдать – это средство достижения цели, и только. Я сейчас тебе обрисую ситуацию, как я её вижу – а ты сама решишь, что делать. Какое бы решение ты не приняла, на твоё будущее со мной… с моей командой это не повлияет никак»

Девушка кивнула: «Хорошо. Я тебя внимательно слушаю…»

Он спокойно объяснил: «Если твоих подельников сейчас не остановить, погибнут люди – причём, в конечно итоге и все твои товарищи тоже. К сожалению, до этого они успеют убить… допустим десять военнослужащих вермахта. Скорее всего, даже больше – гранаты ваши меня сильно напрягают – но пусть будет десять…»

Сделал небольшую паузу – и продолжил: «За убийство десяти человек расстреляют сто ни в чём не повинных людей. Специальные бригады встанут на уши, привлекут все прочие силовые структуры – местные и оккупационные – но твоих подельников возьмут. Их жертвами стали военнослужащие вермахта, так что, скорее всего, их заберёт к себе полиция безопасности и СД… или ГФП»

«Я даже представить себе не могу, что с ними там сделают» – грустно усмехнулась Жанна. «У меня воображения не хватит… особенно с женщинами…»

Колокольцев кивнул: «После этого в лучшем случае мужчин расстреляют в форте Мон-Валерен, а женщин гильотинируют… в Моабите или Плётцензее»

«А в худшем?» – обеспокоенно осведомилась Жанна. Колокольцев пожал плечами:

«Только что подписанная фюрером директива Ночь и туман позволяет делать с ними… да что угодно, на самом деле. Раздавить танком, сжечь живьём в печи крематория, забить до смерти плетьми, посадить на кол. Женщин насиловать пока не умрут… фантазия безгранична…»

«А если я их сдам?» – осторожно спросила девушка. Колокольцев спокойно ответил: «Тогда я постараюсь выяснить у них, что они замышляют и, самое главное, кто за этим стоит. Ибо есть у меня подозрение, что их собираются использовать в чём-то очень нехорошем. Очень…»

«А потом?» – предсказуемо осведомилась Жанна. «Когда ты всё выяснишь… я так понимаю, без мер физического воздействия?» – с надеждой добавила она.

Он пожал плечами: «Я занимаюсь разными расследованиями вот уже семь лет. Пока что обходился без болевых воздействий…»

И продолжил: «После этого их по программе Ночь и туман – её можно использовать очень по-разному – я отправлю их в Германию. В рабочий лагерь, где очень даже неплохие условия. Через несколько месяцев они выйдут на свободу… под честное слово больше не вредить рейху…»

«Ты думаешь, они сдержат слово?» – обеспокоенно спросила девушка. Колокольцев кивнул: «Я умею убеждать…»

«Я заметила» – усмехнулась Жанна. Немного подумала – и решительно объявила:

«Пиши имена и адреса»

У неё оказалось девять подельников. Когда она закончила, Колокольцев позвонил командиру Специальных бригад. Когда комиссар Давид ответил, Колокольцев коротко приказал: «Зайдите ко мне комиссар. Прямо сейчас…»

Когда Фернан Давид зашёл в кабинет, Колокольцев протянул ему список. И отдал боевой приказ: «Взять их немедленно – пока не сообразили, что Жанна у нас. Обращаться жёстко, но вежливо. Никаких мер физического воздействия. Когда возьмёте всех, соберёте в столовой – я с ними сам поговорю…»

«Слушаюсь» – ответил комиссар. И с нескрываемой радостью – ибо будет нейтрализована опасная группа – покинул кабинет Колокольцева.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ