Жизнь без героев Часть 2-8 Глава 12

Жизнь без героев

Часть ІІ – 8

 Глава 12

ЛИКБЕЗ

1

Много раз выручал велосипед на крутых и извилистых дорожках, а однажды на ровном месте подвел, хотя винить его не следует – не заколол штанину булавкой, сэкономил минуту, а потерял значительно больше.

На повороте за баней, у фабричной казармы, повернул, не сбавляя скорости, поскакал по ухабам грунтовки и почувствовал, что зубчатка тянет штанину под цепь. Машина, которая настигала на основной дороге, повернула следом и в этот момент пронзительно просигналила. От неожиданности резко крутанул руль влево и нажал на педали. Сознание выдало команду уносить ноги и выключилось, положившись на волю инстинктов, а они подвели.

Передачу застопорило, правую ногу приторочило к раме – велосипед застыл на месте. Перепуганный хозяин спрыгнул на левую ногу и, подгоняемый скачущим и бьющим железом запрыгал к обочине. И водитель хорош. На приличной скорости пронесся рядом, окатив из лужи грязной водой. Оглянулся, как затравленный воришка, и получил вдобавок плевок брызг в лицо от заднего колеса машины.

Шатун и педаль изламывали ногу, рукам приходилось удерживать не только велосипед, но и часть тела. Пришлось изгибаться, дотягиваться до инструментов, а потом, изворачиваясь, как акробат, отпускать заднее колесо. Проще было бы вылезти из брюк, но не станешь же раздеваться среди бела дня на виду у многолюдной казармы.

Пока ставил цепь и колесо и регулировал передачу, Люся Батыгина заметила из окна сквозь просветы в листве и вышла на улицу.
– Ты весь испачкался, даже на лице копоть. Идем ко мне, вымоешь лицо и руки. У нас есть горячая вода. Посмотришь, как я живу. Ты у меня ни разу не был.

Она произносила обычные для подобного случая фразы, но вдруг оказалось, что отказаться не так-то просто. Легко, если относишься к человеку равнодушно: обидел – не обидел, огорчил – не огорчил, до этого дела нет, поступаешь, как удобно себе, а когда хорошо относишься к человеку, приходится считаться с его желаниями.

У входа в казарму на лавке сидели три старушки. Они разом повернулись к идущим и не спускали с них глаз. Прислонил велосипед к красным кирпичам стены. Люся не успела попросить – старушки все поняли, замахали руками. «Мы посидим – никто не возьмет».

Вошли в прихожую и узкий, как беговая дорожка, коридор. Когда-то с Аней привели сюда пьяную старуху. Длинный ряд окон с двойными рамами и ряд свисающих с потолка запыленных электрических лампочек освещали туннель коридора. Мальчишка на трехколесном велосипеде совершил вираж вокруг вошедших.

– Сергунька, ты бы шел на улицу, – предложила ему Люся. Она хотела поймать его, но он увернулся от нее. Он был занят важной работой – гонялся за старой кошкой. Серый пушистый котенок, выгнув спину и подняв хвост трубой, скакал вслед за ним. Еще одна кошка лениво лежала на полу. Вдоль стены на равном расстоянии друг от друга чернели двери. Возле них, как часовые стояли ящики и сундуки.

На общей кухне над железной раковиной с потрескавшейся желтой эмалью вымыл лицо и руки, и Люся провела к себе: отворила одну из дверей, а какую из них – не запомнил.

В комнате чисто, как у девчонок в общежитии, но уютнее – нет казенной одинаковости мебели и одеял, новее побелка и обои. Комната маленькая, но в ней ничего лишнего: стол, узкая кровать сына, старинный, но хорошо сохранившийся книжный шкаф – все необходимое, удивляться нечему, разве что неожиданному контрасту комнаты и обшарпанного коридора и кухни. А вот окно – потрясающее. Внутренняя рама выставлена, поэтому глубина проема и полукруглого свода казалась огромной. Не только ведро, но и бак с мочеными яблоками поместится между рамами.

– Грандиозная коммуналка. Когда же вас расселят и сколько домов потребуется?
– Я уже не надеюсь. Сыну бы выехать когда-нибудь.
На стене в рамочке под стеклом висела фотография сына в четырехлетнем возрасте.
– Он повесил мою любимую, чтобы я не скучала. Сестра взяла его погостить. Я осталась одна. Я тебя не отпущу.

Она стояла близко, совсем рядом, и невозможно было удержаться, чтобы не смотреть на ее открытые руки, на вырез кофточки, за который не раз отправлял взгляд, когда, случалось, беседовал с нею, а сегодня эти путешествия становились особо опасными – кроме привычной, была расстегнута и следующая пуговица. Она не могла не заметить, куда смотрят бесстыжие глаза, но ничего не предпринимала.

Пришлось, от греха подальше, отойти от нее, но она пошла следом и скоро снова оказалась рядом на томительно жарком расстоянии. И снова возникли бесстыжие желания, но теперь уже мало было смотреть – хотелось потрогать ее плечи и тело за вырезом кофточки и отправить руки в путешествие туда, к будоражащим возвышениям. Надо уходить. Еще несколько минут – и не уйдешь, даже если хозяйка попросит об этом.

– Я поеду. Надо дать телу встряску после рабочей недели.
– Приходи вечером после прогулки. Чаю попьем, поговорим. Мне нравится с тобою беседовать.
Как утопающий за соломинку, ухватился за предоставленную отсрочку.
– Вечером зайду, – пообещал.
– Я буду ждать, – сказала она.

2

Хорошая гонка – лекарство от многих болезней. Пока носился на велосипеде, забыл о том, что чуть не попал в аварию, до вечера далеко, при таком настроении – море по колено, но, когда уставший вернулся, принял душ и переоделся, оказалось, что вечер близко, а настроения нет как нет. Хотел читать – мозг не воспринимал чужие мысли. Сашка Подгурский уехал на соревнования. Веня в очередной раз ковал личное счастье с Ларисой Доманской в Москве. С новыми соседями, занявшими место Паши и Кузьмича, отношения сложились гостиничные.

Люди как люди: ни хороши, ни плохи – общих интересов нет. У Вадима сын заболел – не сходишь в гости. Вышел на балкон: равнодушные черные тучи наползали на темнеющий небосклон – грозы не будет, а дождик пойдет. Лучше бы гроза – посверкала, погромыхала, пошумела листвой, а сейчас затянет сплошным покровом и зарядит убаюкивать тягучей медленной скукой.

Вот так и душу обволакивает равнодушие – ни желаний, ни мыслей. Сосет и гложет, будто что-то уже совершил или чего-то хочется избежать. Палец о палец не ударил ни в ту, ни в другую сторону, почему же чувства берут за горло? В аварию не попал, все обошлось. Хозяин машины не настолько глуп, чтобы из-за растяпы баланду хлебать на нарах. Обидная история, но не настолько, чтобы кружить вокруг нее целый день. Какие балетные па выделывал, когда уносил ноги. Смешно и поделом, но улучшилось ли настроение?

Все вокруг – да мимо, а причина в другом. Оплошность имела острое продолжение, а, чтобы поставить точку, не находится компромисс. Как же развязать своими руками завязанный узел?

Ждать, пока настроение прокиснет так, что никакое решение уже не будет решением, или рассчитывать на то, что в изнурительной борьбе чувств и желаний что-то одно захлестнет остальное и затмит разум? Отдаться на волю порыва или тщательно взвесить то, что не могут взвесить тончайшие инструменты – чувства? Нет, не всегда сердце умнее разума, рано отказываться от его услуг. Предъявим на его суд противоречивые чувства, и пусть он рассудит.

В чем причина скверного настроения? Идти или не идти? Желания – за, стыд и совесть – решительно против. И у каждого свои доводы. Желания есть желания, с ними все ясно, но что будет дальше? Значит, не идти? А не пожалеешь ли об этом? Не пора ли заняться, как говорил Кузьмич, сексуальным ликбезом? Не пора ли познать тайну, которую многие познали давно. Иной раз уже приходится притворяться, что и ты там был. Живем среди людей.

Общепринятые представления иногда больно щиплют. Она звала, хочет, чтобы пришел. Не придешь – как посмотришь ей в глаза? Пойдешь – как посмотришь потом? У нее своя борьба чувств. Одна, скучно… Воспользовался слабостью? А может, обидел отказом? Пожалеет, не пожалеет – это ее проблемы, в своих не разберешься. Не пойдешь – одни люди осудят, пойдешь – осудят другие. Суд со стороны не поможет, и она не судья. Выдал разум однозначное решение?

Что же делать? Лежать и плевать в потолок? Чем это лучше того состояния, когда играл сам с собою в жмурки и притворялся непонимающим, что это там самого себя гложет? Ничего не решать – тоже выход, но не придется ли потом укорять себя, что человека обидел и себя обделил. Не проще ли – прочь разум, если и он бессилен. Довериться порыву? Сорваться с места, а потом вернуться с половины дороги?

Ах, ах! Почему-то испортилось настроение. Что-то недомогается. Не поставить ли градусник? Один человек рвется в гости, другой хочет его принять – кто об этом узнает? Простая задача, а не имеет решения, чтобы совесть осталась чиста, и не надо задавать детских вопросов. Так воспитан, так приучен смотреть на мир. С какой стороны ни подойти – компромисса не будет. Вот и остается отдаться на волю порыва, но уж так, чтобы идти – так идти. И никаких колебаний по дороге.

3

Заторможенные чувства только и ждали команды – телом овладела энергия действия. За день, пока возвращался и отгонял от себя хмельные мысли, мозг урывками наметил план и теперь любезно в нужный момент выдавал подсказки, чтобы ни на секунду не задержать поспешные сборы. Надел парадный туристский костюм и кеды, походил по комнате, вдохновляясь пружинистым легким шагом и собственной решимостью.

Ни в одежде, ни в теле, ни в настроении не почувствовал никаких изъянов, взял с тумбочки зеркало, посмотрел на себя и решительно пошел из дому, но не напрямую, а сначала пересек шоссе и вошел в парк.

Накрапывал ленивый дождик, но теперь и дождь, и тучи соответствовали настроению и планам. Дышалось легко. Запахи свежей зелени пьянили, а влага освежала возбужденное энергией лицо. Нетерпеливое тело желало движения. В кустах выломал прутик с рогатиной на конце. Пошел переулками, подхлестывая, подстегивая себя прутиком, но держась ближе к заборам.

Со злополучного перекрестка деревья и кусты у казармы выглядели густым темным массивом. Многие окна светились мелькающим влагой светом. Определил нужное – и не увидел света. Сбавил ход, но не свернул, стал пробираться в кустах, по несколько раз пересчитывая оконные проемы. Шорох листвы и хруст ветвей под ногами стреляли в ушах и настораживали. Неужели придется искать по коридору или уйти ни с чем?

Позванивал шелестом бисер дождя, хлопали крупные капли с листвы на листву. Пахло сухой землей и влажной растительностью. И звуки, и запахи, и тревожное нетерпение вызывали знобящее волнение и энергичную решимость.

Осторожно постучал оттопыренным сучком рогатины о стекло и отступил к кустам. Мало ли, мог и ошибиться. Подождал – никаких новых звуков. Хотел постучать еще раз, но что-то похожее на тень мелькнуло в окне – учащенно заколотилось сердце, волнуясь и радуясь предстоящему. Отворилась створка окна.

– Кто там? – робко спросила Люся.
– Это я, – негромко ответил ей и вышел из кустов.
– Пришел! – выдохнула она, и музыка ее голоса заглушила музыку посторонних звуков. Нет, не напрасно проделал путь.
– Разбудил?
– Я не спала, Иди, я сейчас выйду, встречу тебя.
– Подожди, не надо. Я влезу через окно.

Продумано строили в старину, все предусмотрели. Стал одной ногой на выступ цоколя, другой оттолкнулся, подтянулся на руках и лег животом на подоконник, а дальше – дело техники. Спрыгнул в комнату, выглянул, нет ли хвоста, и затворил окно. Достал носовой платок, чтобы вытереть влажные руки, – она подошла вплотную и прикоснулась пальцами к лицу.
– Ты весь мокрый. Сильный дождь? – теплыми нежными ладонями провела по лбу и щекам и придвинулась еще ближе. – Какой холодненький.

– Осторожно, штормовка сырая.
– Я сейчас оденусь, зажгу свет и согрею чай.
– Не надо. Ложись. Я быстро разденусь, – сказал и замер – этой сорвавшейся с языка фразой выдал все. Не состоится ли сейчас же выброс тела из окна на сырую улицу. Замер и стоял, не дыша, стараясь в темноте рассмотреть черты ее лица и по движению, по дыханию угадать реакцию. Какое-то время ладони ее оставались неподвижными, потом они ласково погладили щеки и губы и расстались с ними. Она отошла к дивану и уже оттуда, укладываясь, сказала:
– У меня одеяло теплое – ты быстро согреешься.

Короткий испуг перешел в нервную дрожь. Сбросил штормовку, расшнуровал и стряхнул кеды. Казалось, что сырой холод пробирает до костей, но рубашка и майка были сухими – совсем не промок, а успокоить себя не мог. Рывком стянул носки, вывернув их наизнанку, швырнул их, как и сырые брюки, на пол и босиком зашагал к постели.

Она ждала, приподняв край одеяла. Прижался к теплому нежному телу и замер. Вот так и путник, освободившись от рюкзака, бросается на траву – он прошел маршрут, достиг цели и отдыхает. Но цель не была достигнута, маршрут не был пройден.
– Сейчас согреешься, – сказала она, старательно подоткнула одеяло и обняла, стараясь прильнуть плотнее. – Успокойся. Все будет хорошо.

Все, что днем было скрыто под покровом одежды, стало доступно исследованию. Руки снова и снова проходили маршрут, который много раз пытался преодолеть взглядом. От приятной близости ее тела, от теплоты и нежности ее кожи под ладонями, от возбуждающих прикосновений к ее волосам в том месте, где отстегивал последние пуговицы халата – от всего вместе почувствовал, что неосознанные желания стали определенными, сильными и неудержимыми.

И в этот самый момент, когда душа и тело были готовы к любви, вдруг оказалось, что собственные трусы являются неодолимой помехой. Ни разу в жизни не задумывался, что с ними делают в подобных случаях, и из-за этого попал впросак. Попробовал так и эдак, припустил их, но тугая резинка старалась вернуть их назад. Пока воевал с трусами, отстранился от Люси, внезапно показалось, что желания ослабевают.

Неприятный мелкий озноб от предчувствия возможного позора снова прошиб всего. Готов был разорвать трусы в клочья, но она догадалась о затруднениях и шепотом посоветовала:
– Ты сними совсем – быстрее согреешься.

Это же надо так потерять себя – очевидное решение не пришло в голову, но смех над собой придал смелости: прильнул, приласкался к обнаженному телу – и желания вспыхнули с прежней неодолимой силой, но теперь хватило ума не торопить события, а все повторить сначала – жаркие объятия, путешествия рук, поцелуи. Прижимался к ней и старался дать ей почувствовать вдохновившееся мужское богатство, хотя, где его пристроить и куда направить, имел смутные общие представления.

И еще один раз ее опыт и доброта оказали неоценимую услугу. Подумал, что ей что-то мешает, и она хочет устроиться удобнее, и только позже понял, что она сделала так, чтобы без лишних хлопот отыскалась потерянная дорога и то, что должно встретиться на этой дороге, встретилось беспрепятственно.

Тело пошло навстречу другому телу, приятный ритм увлек, заманил, затянул, движения стали смелее, размашистее и свободнее. Нервные окончания омыло влажным теплом ионизированной плазмы, и тут же почувствовал нарастающее неудержимое удовольствие. Вот оно то! Легкий стон наслаждения медленно выдохнулся из ее груди, и ее упругий насос без единой задорины стал мягко и нежно отсасывать поступающую живительную влагу.

А потом наступило расслабляющее облегчение. Желания насладились и успокоились. Сейчас бы с удовольствием пошел под дождь, навстречу порывам ветра. Она по-прежнему была рядом, можно было вновь и вновь отправлять руки в повторные путешествия, но прежних желаний не было.

Она же то прижималась и обнимала крепко, то целовала губы, лицо, даже грудь, то гладила живот или совсем уж, как у маленького, голые ягодицы. Наверно, это и были знаменитые ласки женщин, о которых с таинственными намеками упоминалось в художественной литературе.

4

На рассвете через окно улизнул к себе. Во второй половине дня она вызвала из лаборатории в коридор. «Ты теперь обо мне будешь плохо думать?». Для одного проблемы выбора кончились – начались для другого. «Я завтра приду к тебе». Снова желания совпали.

Если пошел по маршруту, надо пройти до конца. Бессмысленно убегать с полдороги. Перелез через окно – она включила свет и показалась в лучшем своем наряде. Очень скоро оказались на диване, рядом. Начались объятия, поцелуи, путешествия рук. Игра увлекла обоих, разожгла, раззадорила. Инициативу не проявлял, выжидал.

Она сама предложила постелить постель. Разложили диван. Помогал устлать его простынями – и не смущался. А потом погасили свет. Игра возобновилась, но уже осмысленно и целеустремленно – готовили друг друга к сладостному финалу.

– Почему мы не предохраняемся?
– Тебя это волнует? Мне же расплачиваться.
– Это не ответ.

Она выросла старшей в большой многодетной семье. Училась слабо – некогда было. Мечтала быстрее стать на ноги, чтобы помочь маме и сестрам. Рано пошла работать, рано вышла замуж – не помогла ни себе, ни семье.

Раскрасавец муж с длинным чубом оказался горьким пропойцей. Жила с ним тяжело и разводилась трудно. Ревновал, пропивал все, какая тут помощь маме. После развода возвращался, устраивал скандалы, пока какая-то родственная душа, выпивоха, не приютила его у себя. Исковеркал человеку жизнь и тело: безудержными пьяными требованиями сломал ей тончайший женский механизм.

Кому горе, кому – выгода. Получилось по пословице: не было бы счастья, да несчастье помогло, но счастья не было. Вспоминались слова Кузьмича: «Не лезь в душу, лезь под юбку». Полез, одержал победу, а дальше что?

Нет, Кузьмич, Ланин ближе к истине. Люся – добрая женщина, с ней легко, но нет у нее чего-то такого, что тянуло бы к ней так, как тянет к ее телу. Ненасытный организм получает от нее сполна все, что ему требуется, но, как только кончаются постельные эпизоды, душа дремлет, мысли не о ней – о себе. Слушаешь ее, даешь советы, помогаешь распутывать коммунальные отношения – все это в одно ухо влетает, из другого вылетает, не задерживаясь. И житейский ум есть, и обо всем имеет собственное трезвое представление, но лежишь и думаешь, не пора ли уйти, не рано ли, не обидит ли это ее?

Об одном с ней интересно говорить – о сыне. Вот где припрятана мудрость. Сыну прививает иммунитет к пьянству, в заочный техникум поступила, книги стала читать, пока больше детские – ему будет интереснее разговаривать с мамой. Послушаешь, как она разрешает с сыном всевозможные проблемы – диву даешься. Положа камень на сердце, можно продолжать отношения, но не окажется ли этот камень не по плечу. С болью началось, с болью должно прекратиться.

– Ты больше не придешь? Тебе со мной плохо?
– Мне с тобой слишком хорошо. Этого и боюсь.
Она долго молчала.
– Если бы я знала, что когда-нибудь тебя встречу, я бы в школе хорошо училась, я бы в институт поступила. Я не имею права тебя удерживать. Во вторник привезут Максима. Приходи в воскресенье прощаться.

В воскресенье с утра пошел за грибами. Прошел много по времени и по расстоянию и ничего не собрал. Возвращался уставший – решил испробовать последний шанс: спуститься к оврагу – может быть там, в низине, лес сохранил влагу. На террасе перед оврагом, случайно раздвинув высокую траву под лапником ели, ошалел от обилия крупных желтых лисичек – настоящее ведьмино кольцо пряталось от знойного солнца в травяной гуще. Под четырьмя елками собрал полкорзины. Матерые грибники на остановке с завистью косились на улов.

От кинотеатра, не заходя в общежитие, пошел к казарме. Одна из трех старушек сидела на лавке. «Не упомню в какой Люся живет. Спроси – скажут». Знакомый Сергунька разъезжал по коридору на велосипеде.
– А что ты несешь? – спросил он.
– Грибы.
– А зачем?
– Это, брат, сложный вопрос, в двух словах не объяснишь.
– А к кому ты идешь?
– К тете Люсе. Знаешь, где она живет? Поезжай, позови ее.

Сергунька нажал на педали. Знакомый котенок погнался за ним. Из ближайшей комнаты вышел мужик в сапогах, может быть, тот, который когда-то говорил про старуху, что она не простудится. Посмотрел на грибы, спросил, где собирал, не поверил, даже взял в руки корзину. Пока он рассматривал, вышла Люся.
– Я там был с утра – ничего не взял, – недоверчиво глядя, сказал мужик.
– Ходил по опушкам и поверху? А я к оврагу спустился.
– Там трава во, – он, не стесняясь Люси, показал по какое место. – Хитер! Мастер! – одобрил мужик. – А я сунулся и ушел. На чекушку не собрал, а хотел.

– Возьми, Люся, это тебе. Мечтал принести боровиков и подосиновиков, но... чем богат. Вечером приду. Я теперь знаю дорогу, Сергунька показал. Не забудь угостить его грибами. Он их заслужил. Сложные вопросы мне задавал.
Вот и все. Эпизод, которого могло не быть. Щедро взял в долг, а расплатиться нечем.

Через месяц от тети пришло письмо.
«Скоро наступит осень, что нас, северян, не очень радует. Мне предстоит привести окно в христианский вид и подготовить его к зиме. Вспомнились мне лучшие времена, когда любимый племянник великолепно справлялся с этим делом. Улетел мой помощник, придется отдуваться самой. Перебирайся-ка ты в Ленинград. Хватит, вкусил самостоятельной жизни. Никто на твою свободу не посягнет, а мне было бы легче, если бы ты был рядом. Буду ждать от тебя писем и надеяться, что ты послушаешься разумного совета».