Жизнь без героев Часть 2-6 Глава 9

Жизнь без героев

Часть П - 6  Глава 9



Глава девятая

ЦЕЛИ И СРЕДСТВА

1

Один поход из многих других врезался в память. Не потому, что маршрут был особенным, а из-за споров, которые заставили еще и еще раз припоминать существенные моменты событий.
Сборы не афишировали. В месткоме выделили четыре лодки, но, как всегда бывает, кто-то отказался, кто-то добавился, да девчонки уговорили взять Скачкова. В день выхода выяснилось, что на шестнадцать мест претендуют восемнадцать желающих.

 До лодочной станции доехали на велосипедах. Все велосипеды, кроме двоих, приковали к сторожке деда Ефима, чтобы к педалям не приросли чужие ноги. Счастливые туристы сели в лодки, подняли флаг и под звуки гитары Скачкова вышли в открытые воды. Раз так получилось, захотелось показать Гале нехоженые места.

После зимней спячки Земля клонилась к Солнцу Северным полушарием, и наступающее лето совершало привычную работу. Перепаханная земля выдыхала знакомые с детских лет запахи перепрелых растений. Опушки и поляны покрылись тонким зеленым ковром, кустарники и деревья оделись листвою. На ближайших полях на гребнях пахоты пробивались иголки всходов, а вдали веселила глаз сочная зелень озимых. По овражным низинам отцветала черемуха, за старыми заборами и домиками белым цветом собирались распуститься сады.

Счастливые часов не наблюдают. Марат не сразу спохватился, что они у него стоят. Хотел расшевелить Галю и увлекся. Обычно она так носилась, что только поспевай, а сегодня без задора и огонька покорно следовала сзади. Настраивалась на лодочную прогулку, а приходится крутить педали по пыльным дорогам.

В деревне, у крайнего дома, в прогнившем сарайчике, в котором в прежние времена держали поросенка, оставили на ночлег велосипеды, а сами недалеко от заброшенной церкви вышли к заливу. В другое время – любоваться бы сельским пейзажем и старинной церквушкой над озером, да настроение прокисло. Летний день передавал обязанности летнему вечеру.

 Еще не стемнело, но краски вокруг потускнели. С залива потянуло сыростью. Потное тело остро чувствовало вечернюю прохладу. Вокруг церкви шумно носились вороны и неприятно каркали. Галю не расшевелить. «Дать куртку?» – «Ничего мне не надо». Вот и все разговоры. В направлении Рождественского мыса, где воды залива сливались с водами озера, берег зарос густым кустарником: ни елки, ни сосны. Неужели Виталий Ветлугин испугался неуютных мест? Надо искать.

Между прибрежными зарослями и краем поля пролегла протоптанная рыбаками тропинка, но с нее можно прозевать флотилию, а идти по побережью – кусты хлещут по лицу и телу. Не жилое место. Вот денек выдался: и марш-бросок на велосипедах с рюкзаком, и пешие скачки по кустам и кочкам. Надо выбираться и искать человека. Должна же встретиться живая душа, которая видела флотилию или не видела.

Живая душа встретилась на самом мысу. На продуваемой всеми ветрами поляне, с которой на три стороны света открывался вид на озеро, стояла одноместная палатка, возле которой суетились два подростка: один – лет четырнадцати, другой – двенадцати.
– Ребята, четыре лодки не проплывали?
– С флагом? – спросил младший.
– С гитарой? – спросил старший.
– Проплыли давно, – сказал младший.
– А может, недавно, – ответил старший.
– В залив, – сказал младший.
– Прямо, – махнул рукой старший.

– Припомните лучше.
– Может, в залив, – засомневался старший.
– Наверно, прямо, – решил младший. Вот и разберись: прямо или в залив.
Галя в той же позе сидела на рюкзаке, только куртку, от которой прежде отказывалась, набросила на плечи.
– Ты нарочно устроил, чтобы мы не встретились. Даже рюкзак не отдал Виталию.

– И ты, Брут, жертва тотального недоверия? У нас с Виталием уговор: что бы ни случилось, в половине двенадцатого он подгонит сюда лодку, а рюкзак в непогоду плеч не утянет. Тебя в последнее время подменили. Я тебя случайно не обидел?
– Глупости! За что я могу обидеться? Ты мне лучше скажи: Ланина скоро снимут с работы?
– Еще чего? Директор нашелся.
– Его на каждом партийно-хозяйственном активе Житянин ругает.

Галины опасения возникли не на пустом месте. Для директора Ланин не подарок. Судьба отдела зависела от благосклонности головного института. Поскольку при решении технических вопросов Андрей проявлял самостоятельность, московские коллеги показывали Андрею, кто есть кто, при закрытии плана. При таком положении вещей ему требовалось проявлять высокое искусство и политическую изворотливость, но ни тем, ни другим он не занимался.

И у Глеба Житянина были причины для недовольства. К игре в общественную работу Андрей относился равнодушно – портил Глебу показатели, и Глеб ничего не мог с ним сделать – Андрей беспартийный.
– Замечала такую привычку – в институте обсуждаем, как будем отдыхать, в походе судачим о работе.

Галя не ответила.
Серая темень соединила землю и небо. Ветер утих. Вороны прекратили полет и крик. В убаюкивающем шуме сонной природы как будто послышались звуки плеска. «А-а-а-ли-и-и-ий!» – протрубил в пространство. «А-а-а», – донеслось чуть погодя с реки. «Отвечает?!» – обрадовалась Галя. Она подошла к воде и звонким голосом прокричала: «Виталий!», но ответа не последовало. Галя, раздосадованная, вернулась к рюкзаку.

Ночь спрессовала бесконечное пространство до размеров давящей непроницаемой сферы. Стало неуютно в этом безжизненном ограниченном мирке, но, как спасение, вновь повторились звуки плеска. «Виталий!» – прокричал еще раз. «Чего орешь!» – донеслось с реки.
Виталий подогнал лодку так, что ее и вытаскивать не пришлось.

– Как там в лагере?
– Поют. Попалась в стаде паршивая овца, а стаду радость.
– Виталий, осторожнее на поворотах! – заметила Галя. – За Скачкова девчонки утопят вас в заливе.
– Это не ошибка. Это – желаемая глупость. Воля на всю катушку, удовольствие без обязанностей.

– А не взять ли стожок на вилы?
– Больше нервов потратишь. Если соблазн перехлестнул разум, ничего не докажешь, пока зубы не лягут на полку.
– Мальчишки, все должны быть накормлены.
– Святое дело.

2

Бесшумно с мелодичным плеском скользила лодка по стрежню залива. Темные ленты леса причудливо сопровождали движение. Проклюнувшиеся в прорехи облаков редкие звезды и колеблющийся свет одинокого костра расширили сферу пространства до привычной бесконечности, запрятанная в мирок собственных ощущений душа запросилась на вольные просторы.

Возле берега, к которому причалил Виталий, лодок не было. «Поют и катаются», – объяснил он ситуацию. Углубились в лес – увидели свет костра и услышали поющие голоса. «Ура! Атаманы приплыли!» – раздался чей-то голос. Песня смолкла. – С прибытием вас! Есть хотим!».

В лагере и конь не валялся. Пришлось побегать с фонарем по окрестному лесу. При вечернем свете работа не показалась бы трудной, да и сейчас она не была бы обременительной, если бы конкурирующая организация не перетаскивала заготовленные дрова к своему костру. Чем ярче полыхал огонь на счастливых лицах поющих, тем тоньше становился огонек под ведрами.

В другое время Галя так шуганула бы от своего костра охотников поживиться, что их бы потом с фонарем искали в лесу, но сейчас она примирилась со странными правилами странной игры. Скачков умело тянул свою партию. Глотки луженой не жалел. Пел великолепно. Что было, то было. Исполнял безотказно все, что просили, потом переводил сольное пение в хоровое, затем давал возможность массам погорланить: «Есть хочу! Ужин давай!» – и снова отвлекал внимание бодрыми, шуточными или лирическими песнями.

Ужин прошел в теплой непринужденной обстановке. Правда, особо теплой ее не назовешь – дрова прогорели, и стало темно. Нонна Бравина возмущенно крикнула: «Марат, что за безобразие! Неужели нельзя дрова заготовить!». Пока переглядывались с Виталием, как на это реагировать, Галя все разрешила по-своему: «Сидите и ешьте спокойно!».

Отгремели ложки – Скачков вновь взял в руки гитару. Позвали лапник ломать – никто не пошевелился. Даже самые надежные и бывалые прятались за чужие спины. Одна Леночка Чикина потопталась между двух костров, но ее никто не поддержал, и она возвратилась к поющим. «Да ладно, Марат, потом». Это «потом» уже проходили. Пошли вдвоем, но, как оказалось, силенки свои переоценили, и дела шли черепашьим ходом. Подошел к поющим, подождал, пока кончится песня.

– Скачков, пока не отложишь гитару, никто не пойдет ставить палатки.
– Вот!.. испортил песню! – возмутилась Нонна. Хорошо еще, что дураком не назвала, хотя крылатой фразой намекнула на это. Скачков отложил гитару.
– Пошли, мужики, подналяжем, – призвал он окружающих и повел всю ватагу.
Стал собирать палатки – одной не досчитался, а народ безмолвствовал. «Забыл кто-нибудь, – примирительно сказал Сашка Подгурский. – Перебьемся, не в первый раз». Перебьемся – так перебьемся. Если покатилось все кубарем – не остановишь.

Энтузиазм масс накололся на колючие иглы лапника. Соорудили четыре тощие подстилки и поставили небрежно три палатки. Пока занимался первой у Виталия со Скачковым произошла стычка. Скачков тут же удалился к костру, и оттуда на весь лес зазвучали его задорные песни. Помощников ветром сдуло.

Последнюю палатку могли бы поставить сами, но Виталий предложил повременить. «Займут нахалы». Расстелили палатку на лапнике: не поставят – совесть будет чиста, а лучше бы было поставить, забраться в нее и заснуть. Если трезво обдумать – люди накормлены, ночлег обеспечен, а на душе кошки скребли. Не так много прошли, бывали походы тяжелее, не так много поработали, доставалось больше во время холодных осенних ночевок, но там дружная обстановка компенсировала усталость, а сейчас разбитое тело ежилось, как в осеннюю слякоть, когда холодная влага струйками стекает за шиворот, а просушиться негде.

– Скисли, мальчишки?
– Искупаемся – как рукой снимет, – заверил Виталий.
Появление у костра вызвало временное оживление среди поющих. «Отдыхайте, хватит вам». Сашка Подгурский усадил Галю на свое место. Дровишек никто не подкладывал, их уже не было, но за вечер немало сучьев сгорело – угли излучали нежное тепло. Теперь, когда не надо было таскать и рубить дрова или ломать лапник, пение Скачкова не раздражало, временами хотелось ему подпевать. Удивляла одна особенность его репертуара. Наряду с лирическими песнями он горланил примитивные студенческие и даже полублатные песни, но пел недолго. «Отбой! – протрубил он на весь лес. – Спать пора!».

– Марат, – сказала Нонна, – Скачков завтра утром должен встречать на лодочной станции Наташу с дочкой. Мы возьмем лодку.
– Завтра утром еще одну лодку пошлем в деревню за молоком и картошкой. Поэтому без моего разрешения лодки утром не брать.
– Все объявления? – недовольно спросила Нонна. Что-то ей опять не понравилось, чем-то опять не угодил.

– Девочки налево! Мальчики направо! – скомандовал Скачков. С шутками, с хихиканьем поднялись с мест и пошли от костра в разные стороны.
– Лена! – окликнул Леночку Чикину. – Купаться с нами пойдешь?
– Боюсь, холодно, – ответила Лена и побежала за девчонками.

Теплая вода сонно плескалась у берега. Тишиной и покоем веяло от залива. «Хорошо как, мальчишки!»

«Как бы лодки не смыло. Оттащить не догадались», – проворчал Виталий. Вдвоем вытянули лодки на сушу.
«Ну и денек. Опять вспотел».
«В воде просохнешь», – успокоил Виталий.
Тут-то и спохватился, что не захватил полотенце и остальное прочее. Пришлось возвращаться в лагерь.

У костра уже никого не было. Из палаток доносились приглушенные голоса, за брезентом мелькали огни электрических фонариков. Из любопытства посветил своим фонарем и возле ближайшей палатки на какое-то мгновение высветил Скачкова с большим рюкзаком.
– Скачков! Ты идешь спать или нет? – прокричала Нонна из палатки.
– Иду, – ответил Скачков. –. Меня положите в середину. Я тепло люблю.

В сознании возникло навязчивое чувство, связанное со Скачковым. Какая-то мысль носилась в тайниках памяти, но из-за усталости и суеты не хотела выявляться. И все-таки мысль вывинтилась, когда на обратном пути после купания вернулись к распластанной на лапнике палатке. Лагерь спал, лишь изредка доносилось сонное бормотание.

Здесь, у палатки, внезапно вспомнил, что видел Скачкова с большим рюкзаком, зачем ему такой, вспомнил Нонну – и тут же связал воедино все нити. Не поручила ли она Скачкову палатку, а он о ней забыл и рюкзак раскрыл, когда переодевался на ночь.
Направил луч фонарика под кусты и деревья за палаткой Скачкова и у дальней елочки заметил скатанный рулон брезента.

; Ай да Скачков, ай да Цезарь.
– Не пойман – не вор. Тебе не поверят, – заметила Галя.
– Давайте спать, – предложил Виталий. – Таких проблем на нашем веку будет немало, а эта ночь не повторится, она уже на исходе.

Постелем палатки друг на друга, поверх постелили одеяло, двумя укрылись. Собравшиеся над головою вершины деревьев и одинокая звездочка над ними сузили границы вселенной до размеров мерцающего луча. Шумели вершины деревьев. Казалось, с минуты на минуту пойдет дождь, кожа лица даже ощущала оседающую влагу, но проходила минута, другая, а влаги не становилось больше.

Деревья были отчетливо видны. Ночь готовилась к рассвету. Шум внезапно умолк. Стало тихо. «Фью-фью», – прокричала какая-то птица. «Чир-р», – ответила другая, и снова наступила тишина. Лес спал. Вновь послышался шум, теперь откуда-то издалека. Напомнил крик потревоженных ворон над церковью. Взбодренное озерной водою тело, освободившись от усталости, расслаблено отдыхало. Медленно и сладко закрывались веки. Тело приятно удлинилось и погрузилось во что-то мягкое и уютное.

4

Проснулся от крика Нонны. Ни Гали, ни Виталия рядом не было.
– Да проснись же ты! – кричала Нонка. – Мальчишки уехали кататься, осталась одна лодка. Мы со Скачковым поедем на ней встречать Наташу с Иринкой.
– Лодку не троньте, она пойдет за продуктами.
– Как тебе не стыдно? Я тебе русским языком еще вчера объяснила.
– Не кипятись. Сейчас умоюсь и разберусь, – взял полотенце, кошелек и пошел к заливу. Скачков и Нонка сопровождали поодаль. Недалеко от лодки Галя досушивала чистую посуду. Чьи же это плоды? Виталий и Галя работают, нахлебники развлекаются. Что посеяли, то и пожинайте. Моя хата с краю. Я умываю руки.

Скачков кусал губы, но не вмешивался. Подошла Галя, поставила в лодку ведра, и это взбесило Нонку.
– Ты способен что-нибудь соображать? Придут лодки – пошлешь их за продуктами.
– А если они набрали пряников и вернутся к обеду?
– Тогда придумай что-нибудь, ты же руководитель!

Выход был, но не хотелось спешить на выручку.
– Скачков, поплывешь со мной до деревни, а там пересядешь на мой велосипед, – обернулся к Гале, она поняла без лишних слов.
– Галя, а ты куда? – возмутилась Нонка.
– Кататься, – ответила Галя. Напрасно пошутила, Нонке сейчас не до шуток.

Скачков отогнал лодку от берега и сильными гребками разогнал ее по воде. В его некрупном теле таились недюжинные запасы выносливости. Когда по времени он должен был уже выдохнуться, предложил ему свои услуги, но он упрямо замотал головой.

В поднятых веслами брызгах играло солнце, струились навстречу воды залива, проплывали мимо зеленые берега. Птичий мир, радуясь летнему дню, жил своей жизнью, решал свои проблемы. Галя, закрыв глаза, подставляла лучам лицо. Плыть бы и плыть, но Скачков очень скоро причалил к берегу возле знакомой церкви.

Молча дошли до усадьбы, где хранились велосипеды. Хозяйка равнодушно отнеслась к тому, что один забирают, а второй еще погостит. Скачков запрыгнул на велик и понесся по деревне. Еще его спину можно было различить в отдалении, а светлый образ его уже улетучился из сознания. Галя одна, солнце припекает, в лагере голодная орава без завтрака.

– Молоком вы не разживетесь, – огорчила хозяйка. – Две коровы на всю деревню, а картошки и подавно нет. Землю отняли, усадьбы отрезали. Мы уже скотину определили. Сейчас сотки назад дают, да никто не берет. Набили по морде – теперь лезут мириться.
– Тяжело же без картошки.
– А кто говорит, что легко. Привыкли, обходимся. Попытайте счастья в доме с крыльцом у колодца. У них корова осталась.

Возле некоторых палисадников на скамейках сидели старухи. Где это видано, чтобы в деревне в такую пору сидели сложа руки, да и в городишках повелось: отсидел в присутствии – и под окна «козла» забивать, к телевизору или к бутылке. Бывало, отработал и айда на огород. Проблема свободного времени решена и в каждом доме своя картошка и овощи. А где теперь огороды и где скотина? Назначили коммунизм.

Возле дома, к которому стремился, на скамейке сидели две старухи и совсем не старуха – средних лет женщина. Поздоровался, спросил, можно ли купить молока. Старухи посмотрели на женщину.
– Может, продашь? – спросила одна из них. – Пусть отведают настоящего, не бутылочного.
Женщина замялась, посмотрела на ведро.

– У меня ведро в ведре. Большое для картошки, меньшее для молока, – для убедительности вытащил одно из другого и показал. – Плоские, в рюкзаке помещаются, – пояснил, стараясь не прервать разговор, пока женщина размышляла. Времена такие пошли, что не продавец должен показывать товар лицом, чтобы набить цену, а покупатель обязан демонстрировать лицо, если хочет, чтобы ему показали товар.

– У меня литров шесть есть, – наконец-то сказала женщина.
– Продайте, если можете, вы нас очень выручите.
– Пойдемте, посмотрим, – отсекла последние колебания женщина.
Она вынесла на крыльцо зеленую эмалированную кастрюлю и стеклянную литровую банку.
– Это я мерить, – пояснила она и подняла крышку.

От густого белого молока нельзя было отвести глаз. Женщина перелила в ведро шесть банок, остатки, не меряя, щедро слила в ведро. Расплачиваясь, спросил про картошку. Женщина снова замялась, но ответила твердо:
– Картошку не продам. У меня мало осталось. Спросите вон в том маленьком домике, – она показала на «избушку на курьих ножках», вросшую в землю. – Вчера они продавали.

Домик, куда она направила, был самым неказистым во всей деревне. Другие могли похвастаться дворовыми постройками, деревьями, кустарниками, а у этого горемыки – ни кола, ни двора, правда, вблизи оказалось, что за домиком прячется сарайчик. На полдороги к нему стоял разбитый мотоцикл. Переднее колесо и руль валялись на земле. Даже подобие крыльца домик не имел.

 Край двери от земли отделял тонкий брусок. Постучал в дверь, прислушался – показалось, что в окне мелькнула тень. Постучал громче. Дверь отворилась. Появился низкорослый труженик сельхозжелеза в промасленном комбинезоне, за ним в темноте сеней парнишка лет девяти. Старший неуверенно вышел из дверей и покачался для устойчивости. Любителю заложить и ранний час не помеха.

– Лезть надо, – сказал он с сожалением, будто в этом состояла вся трудность. – Ты как? – обратился он к сыну.
Мальчишка подумал, кивнул головой, сказал по-взрослому «сделаем» и тут же скрылся.
– Мотоцикл у меня, – сказал мужчина. Грустные думы одолевали его, а душу терзало желание поделиться. – Дал одному. Не дашь – плохо, дашь – еще хуже. Руб пятьдесят будет стоить, – тут же перешел он на другую тему.
– Хозяйка не заругает?
– Чего ругать? У меня есть. Сча принесу.
Довольно скоро он вернулся, грохнулся в проеме ведром, но картошку не рассыпал.

Настроение стремительно поднималось к зениту, но пока отсутствовал, кто-то подменил Галю – к ней вернулась вчерашняя хандра. Собственные успехи померкли, мысли полетели не вперед, куда плыла лодка, а возвратились назад и закружились вокруг деревни.

5

С пятого класса по десятый водили на колхозные поля убирать урожай. В младших классах пешком туда и назад, в старших, случалось, в один конец возили на машинах. По дороге из года в год замечали встречный поток колхозников, спешащих на рынок.

«От работы бежите, а нам за вас убирать!» –
«Нам бы платили – мы бы работали!» –
«Вы не работаете – вам не платят!».
Проблема свернулась в неразрешимый заколдованный круг. В магазинах шаром покати. Малые города жили рынком и огородом, деревни – приусадебным участком. Использовался труд стариков и старух, подростков и детей. Пасли, пололи, убирали. Работали от зари до зари, а жили трудно. Клочки земли кормили большинство, а от больших полей – гулькин нос и слезы.

После смерти Сталина деревня оживилась, но новые ухабы возвели на ее дороге: то лепили торфоперегнойные горшочки, то сеяли кукурузу, то единым махом оттяпали у колхозников приусадебные участки. Начинал Хрущев неплохо, а потом потянуло его на памятники и постаменты. Не он первый, не он последний поскользнулся на скользкой дороге славы.

 Хорошо начать – не так сложно. Отрицай предшественника, делай не так, как он, и поначалу пойдет. А вот потом, когда надо идти дальше и отыскивать свою дорогу, немало желающих увековечиться ломали себе шею и скручивали собственную славу в бараний рог. Благие порывы Хрущова белыми нитками шиты. Сейчас страна строит, как никогда. Озера – и те не узнать. Появляются лодочные станции, зоны отдыха, пансионаты. Куда ни глянь – везде требуются работники, а где их взять, как не в той же деревне.

Приусадебные участки и скотину – накося выкуси, тогда не станут держать птенцов возле своих подойников. Страна забурлила созидательным переселением. Хорошо, что растут города, плохо, что с каждым годом все труднее купить молока и картошки. Не рано ли заговорили о всеобщем благоденствии? Куда ни глянешь – ширится число сторонников Цурюпы: отдыхать по способностям, работать по потребностям.

 Неужели не хватает ширины лба, чтобы охватить хозяйство в целом и все предусмотреть – разрешить одно, не ломая дров в другом? А от чего плясать? От своей власти или от общих интересов? Не вреди или все шашки наголо – вот в чем заковыка. И все же. Вряд ли Скачков хотел вчера как можно хуже. Запел – и перестарался.

6

– Сегодня Скачков держался молодцом, ты не находишь? – внезапно спросила Галя.
– Будем надеяться, что вчерашнее – случайность.
Общество заждалось завтрака – понукать никого не пришлось. Потом встречали Скачкова с Наташей и Иринкой. Вместе с ними приплыл на своей лодке Чиленков. Теперь и лодок стало вволю, но девчонки задумали переселиться. На переговоры прислали Леночку Чикину. «Марат, а Чиленков, когда плыл сюда, видел хорошие пляжи».

Пока перебирались на новое место, солнце согрело воду, и, как только причалили, все полезли в озеро, а, накупавшись, подумали об обеде. Все шло по обычному сценарию, но судьбе было угодно подстроить еще одно испытание. Уже кипел борщ в ведре, как вдруг подул сильный ветер, и небосклон заволокло грозовыми тучами. Дневной свет сменился предгрозовым сумраком, наступило знакомое затишье.
 
– Виталий, пора прятать борщ. Водой разбавит.
– После ливня с костром намаешься, а народ зубами стучит. Всего-то и надо – поддерживать кипение. Я плащом накрою и простою над ведром.
– На геройский подвиг идешь? На самосожжение?
– Дождь выручит. Дровишками обеспечишь?
– Не самому гореть.

Черные тучи снижались и приближались к земле. Раскат грома прогромыхал в небе, прокатился по верхушкам деревьев, скатился в озеро. Виталий замешкался у рюкзака. Наташа Скачкова, склонившись на колено, надевала на Иринку дождевик. Иринка в нем, как маленькая старушка. Где же палатка? Пока с Виталием вытаскивали лодки, Сашка Подгурский должен был поставить. Он, стоя на коленях, наблюдал за игрой в карты. Раскат грома заставил его посмотреть на небо, а затем воровато оглянуться в сторону костра.
– Саша, иди сюда!

Суетливо мечась из стороны в сторону, он стал осматривать карты в руках игроков, но Наташа Скачкова напомнила ему: «Саша, тебя Марат зовет». Никогда не брали с собой в поход проклятые карты, и уж в такую погоду все знали, что делать.
– Почему палатка не стоит?
– Никто ставить не хочет.
– Заставь!
Что ни попросишь, ничего не делают. Топор куда-то задевали. Спросишь – никто не пошевелится, а к борщу первыми прибегут.

Поднял сосновую ветку и на коленке начал ломать ее. Как назло, ветка попалась упрямая. Надавил со злостью – ветка с оглушительным треском сломалась, острый сучок больно пробороздил по ноге. Тренировочные не порвались, а под коленкой щиплет. Сейчас только царапины не хватает.

Виталий с плащом и Скачков подошли к костру почти одновременно. Наташа выманила мужа из круга играющих и отчитала его.
– Мужики, я освободился, – сообщил Скачков. – Меня мерзавцы высадили. Помощь нужна?
– Помоги Саше поставить палатку.

Электрический сполох на миг высветил все вокруг и, тут же угаснув, подчеркнул темноту туч и леса. Новый раскат грома скатился в озеро. Девчонки завизжали в палатке. Из другой палатки раздались звуки гитары. Чьи-то босые пятки мелькнули у раскрытого полога, кто-то крикнул на хозяина пяток и обозвал его медведем, и в этот момент первые крупные капли застучали по брезенту палатки, по плащу Виталия, по листьям деревьев. Пока раздевался до плавок и собирал под деревьями хворост, хлынул ливень. Холодные сильные струйки хлестали по спине, жар костра обжигал голые ноги.

– Вы с ума сошли! – закричала Нонка, высунувшись из палатки. – Что вы надумали? Идите к нам! – за Нонкой выглядывала Наташа Скачкова, она что-то говорила, но ее не было слышно.
– Ой! Брызжет! – возмутился кто-то. – Нонка, закрой сейчас же! – чья-то рука потянула за полог, но Нонка снова высунулась и закричала:
– Марат! Виталий! Перестаньте ломать комедию! – но кто-то втянул ее в палатку. Раздался визг, смех и крик, полог тут же задернули наглухо.

Ливень отшумел, отбарабанил, постучал на прощанье крупными каплями и ушел за озеро. С посветлевшего неба полился на землю косой дневной свет, потом внезапно в прореху похудевших облаков выглянуло солнце. Заблестели трава и кусты, засверкали бриллиантами капель. К этому времени и борщ докипел. Выглянул из палаток голодный люд, щурясь от яркого света, учуял ароматный запах горячей пищи и дружно загремел посудой. Первой налили Иринке в большую отцовскую миску. Дружное скандирование «спасибо дежурным» было наградой за труд.

7

– Марат, он весь вечер играл на гитаре? – спросила Наташа Скачкова, когда караван готовился к отплытию. – Такой человек. На вторые роли не согласен. Только на первые.
Легко ли жить, ежедневно подстраиваясь под лидера.
– Если бы утром я не дал ему велосипед, он побежал бы на лодочную станцию бегом.
Эти слова оказались самыми необходимыми.

– Я хотела с вами сходить в поход, но из-за Иринки отказалась от ночевки.
– Поплывем с нами на нашей лодке.
И радость, и грусть, и сожаление отразились на ее волевом лице.
– Я бы очень хотела, но он этого не переживет.

Первой отплыла лодка Скачкова и Сашки Подгурского. На последней лодке четвертым пассажиром плыл велосипед. Скачков под гитару спел несколько песен, а потом взялся за весла, и его лодка стала отрываться от остальных.
– Мальчишки! Догоните, пожалуйста, – попросила Галя. – Я вас очень прошу.

Скачков поздно догадался, что вызов брошен его самолюбию. Галина задорная улыбка раскрыла ему коварный замысел преследователей. Не жалея сил, он налег на весла и настиг уходящую лодку.
– А мы вас догнали! А мы вас догнали! – закричала Иринка и захлопала в ладоши. Она раньше Наташи и Сашки догадалась, что происходит.

Виталий греб с завидным хладнокровием, обойти лодку Скачкову не удавалось, Сашка просил уступить весла, Скачков не соглашался. Какое-то время лодки шли рядом, но потом лодка Скачкова отстала. Иринка отвернулась в сторону, как будто происходящее сейчас ее не интересовало. Скачков наконец-то уступил Саше, а тот поспешил, не в такт опустил весла. Скачков нервничал, его злость не добавляла Сашке уверенности. Потеряв надежду на успех, Скачков отвернулся. Саша наладил координацию, и лодки стремительно пошли на сближение.

– Дядя Саша! Осталось чуть-чуть! – закричала Иринка. Лодки сравнялись. Улыбкой за улыбку отомстила Иринка Гале. – А мы вас догнали! А мы вас догнали! – кричала Иринка и хлопала в ладоши. Наташе приходилось крепко держать ее, чтобы она не вылетела из лодки. Поменялись с Виталием местами, но разве Сашку догонишь. Сила сломила силу.

8

– Вот уж не ожидала, что Марат может себя так вести, – заявила утром в лаборатории Нонна Бравина. – Не дал лодку встречать Наташу Скачкову. Он со своей Тугановой всем испортил впечатление от похода. Вот самый наглядный пример. Марат не дает лодку, а предлагает Скачкову плыть до деревни и пересесть на велосипед. Не успели отчалить, Туганова тут как тут, забралась покататься с Маратом, и он ее не одернул. И не перебивай меня! Я считаю, что ты обязан услышать правду. Я понимаю, что девчонки хотят выскочить замуж, но нельзя же так откровенно вешаться на шею.

– Ты все сказала? Теперь послушай меня. Если бы не было Гали, я бы не дал Скачкову велосипед, пока не купил бы продукты. Лодку немедленно угнали бы рыбаки или мальчишки.
Нонна не смутилась оттого, что опростоволосилась. Если она считает себя правой, она будет сражаться до последнего довода. Доберется и до злополучной палатки на лапнике.

– Вы расскажите с самого начала! – потребовала Марина.
– Приплыли. Ни пляжа, ни поляны. Выбрали самый гнилой залив. Скачков предложил перебираться – Виталий не согласился.
– А как же Марат вас тогда бы нашел?
– Никто всерьез не думал, что они будут искать. Все считали, что они специально уединились. Настроение было испорчено, но Скачков взял в руки гитару, и вечер прошел замечательно.

– Что же он, так и пел весь вечер? А кто палатки ставил и ужин варил? – Марина незаметно подмигнула остальным.
– Что ты обращаешь внимание на пустяки. Они для Марата представляют основной интерес в жизни. Он-то на гитаре играть не может. Ты бы посмотрела, как он появился в лагере. Я считаю, если бы он посидел со всеми у костра, его авторитет, как руководителя только бы выиграл, а он носился по лагерю с топором, будто он один способен рубить дрова.

– Ой, Марат, и тебя не испугались.
– Потом, что за история произошла с палаткой? – спросила вдруг Нонна. – Искали, искали, а утром оказалось, что они, как короли спали на двух палатках и ни одну для других не поставили.
– Ты перед отходом передала Скачкову палатку? Я ее нашел ночью под елкой, – не хотел говорить об этом, мелко все это, но не удержался.

– Сейчас ты будешь все валить с больной головы на здоровую. Я никогда не поверю, что Скачков способен на такую гадость. Сами хороши. Все спрятались в палатки – Марат и Виталий демонстративно стоят под дождем. Наташа Скачкова нервничает. Она же понимает, что между ними и Скачковым что-то произошло. Я их зову, они – ноль внимания.
– Нонна, ты опять ничего не поняла. После дождя дрова были бы сырыми. Мы бы потратили полтора часа, а люди хотели есть.

– Нонна, как же ты так? Они думали о коллективе и все, что надо, вовремя сделали.
– Я так и знала, что все переиначат, – с новым подъемом вдохновения возмутилась Нонна. От возбуждения она раскраснелась. Ее лицо в этот момент сделалось даже красивым. – Я понимаю, что произошло, я не слепая. Затеяли эксперимент над людьми. Нашли подопытных кроликов.

– Знаете, на что это похоже? – внезапно спросил Вадим Ватагин. Он внимательно прислушивался к спору, но в споре не участвовал. – На борьбу за власть. Вы оттерли Скачкова, но массы за вами не пошли.
– Вадим, как же так? – спросила Марина. – Они даже в дождь обед сварили.
– Я не согласна! – воскликнула Нонна. – Получается, что вы хорошие, а остальные плохие. Вы обязаны были наладить взаимоотношения, а вы устранились и любовались собой.

9

История имела продолжение – на институтском командном первенстве по шахматам сошелся один на один со Скачковым. Скачков родился под счастливой звездой. Игре его недоставало глубины, но удача была на его стороне. Он замечал малейшие промахи партнера, не терял самообладания до последней секунды и, чем тяжелее было положение, тем изобретательнее работал его изощренный ум.

Был у него излюбленный авантюрный вариант – ранний выпад ферзя в защите Нимцовича. Скачков своим ходом создавал реальные угрозы ферзевому флангу. Противники уходили в глухую защиту и проигрывали, а надо было махнуть рукой на опасность и всеми силами наваливаться на его королевский фланг.

Чтобы столкнуть Скачкова на его вариант, сидел, не вставая, задумчивой овечкой. Дважды записал очередной ход, зачеркивал, записывал новый. Зашла Марина. Болельщики наперебой стали объяснять ей, что на первой доске дело дрянь – Марат нервничает. Улыбнуться бы ей незаметно, но Скачков – проницательный соперник. Лопни, но держи фасон.

Дважды применил перестановку ходов и достиг цели. И вот Скачков делает свой коронный выпад ферзем, нажимает на часы и привстает, чтобы стоя записать ход и покинуть противника, но не тут-то было.

Противник немедленно сделал ответный ход, записал и ушел. Болельщики ринулись к доске, но ничего особенного не обнаружили. Поначалу и Скачков не мог ничего понять. Если бы продолжил психологическую игру и не спешил с ответом, он угодил бы в капкан, но это неинтересно, пусть дальше игра идет в открытую.

Некоторое время Скачков обдумывал позицию стоя, показывая, что не собирается задерживаться. Однако странное поведение противника его насторожило. Он упорно искал разгадку – отстранился от стола, чтобы как бы со стороны, рассмотреть положение, потом оперся ладонями на стол и долго смотрел на фигуры, затем сел, положил руки на стол, скрестил пальцы, наконец, втянул голову в плечи, обхватил ее ладонями и закрыл пальцами уши.

Знакомое состояние. Скачков догадается в общих чертах о замысле и поймет, что будет высечен, как мальчишка, на глазах болельщиков. Есть от чего покрыться холодным потом.

Скачков продумал сорок минут. Он сделал ход и поискал глазами противника. Марат не торопился к доске, хотя и свои и чужие болельщики устремились к столу, образовав для него живой коридор. Марат задержался возле стола Кромкина. Сильнее не докажешь на чьей стороне сила.

Уставший Скачков, откинувшись на спинку стула, отдыхал, потом, вспомнив, что собирался прогуляться, поднялся. Теперь можно подойти. Повинуясь нахлынувшей удали, стоя, почти не раздумывая, сделал ответный ход, не садясь, как недавно Скачков, небрежно записал и отошел к столику Кромкина. Скачков сразу же обхватил голову руками и утонул в раздумьях.

Игра сделана, но на то он и есть Скачков: впереди цейтнот – любимая его стихия. В самый разгар атаки он отдал ладью за коня, на какое-то время притормозил наступление и приободрился. Стрелка на его часах подошла к пятиминутной отметке. Скачков стал часто поглядывать на циферблат, и в этом был свой резон. Он невольно заставлял противника обратить на себя внимание – смотри, играй на время, я горю.

И вот Марат делает ход, не успевает записать, а Скачков шумно и в темпе блица отстреливает ответный. Руки его наготове нависают над доской, казалось, пальцами нащупывают слабые места позиции, вид его возбужденный, нервный, можно подумать, что он на грани поражения, на грани нервов и сил, но вид его обманчив, в нем еще бездна ресурсов: воли, острого видения, и изощренной фантазии.

Вид его гипнотизирует противников и наводит на мысль о легкой победе. Они поддаются его возбуждению, перенимают его темп, вместе с ним следят за его временем, чтобы не прозевать миг победы. Они отвлекаются и не думают о позиции, а Скачков-то как раз не думает о времени, а остро следит за позицией – выдвигает подводные камни, ставит ловушки, разбрасывает сети, но сегодня и здесь его поджидают прыжки без лодки с водопада.

Марат записывает ход и встает. Скачков провожает его испуганным взглядом. Свои же болельщики ошарашены – Скачков в цейтноте, а Марат дает ему возможность подумать. Им невдомек, что не время необходимо Скачкову, а присутствие противника с его живой человеческой психологией. Играя в своем бешеном темпе, он интуитивно вылавливает острые хода, рассчитывая на благосклонность судьбы. Сейчас же, имея время, он волей-неволей сможет заметить их неприкрытый авантюризм.

Марат подходит к доске, садится, делает ход, и сейчас же Скачков отстреливает ответный, но Марат опять отходит от столика. Скачков делает несколько бесцветных ходов, что и требовалось доказать.

10

Обиды и огорчения – плохие помощники, когда в сложной обстановке принимаешь решение. Немало времени прошло, прежде чем из памятного похода были сделаны верные выводы. Существует давний анекдот-присказка – вся рота идет не в ногу, один старшина идет в ногу. Убийственный довод. Наташа Скачкова не приняла позицию мужа, но не разрыва она хотела, а примирения, не войны, а мира, а мир без компромисса невозможен. С самого начала отнеслись к Скачкову как к чужеродному элементу, с первых шагов ставили его на место, а он плохо ставился.

Как-то задумали туристский фотомонтаж. Оформлять попросили Кромкина. Хотели получить простой и скромный заголовок, а Виктор предлагал одну пугающую идею за другой. Тогда-то Виталий воскликнул: «Ограничьте свободного художника рамками, и пусть рисует, что хочет!». И сам первый засмеялся, уловив нелепость предложения. Рамки ограничивают не размеры, а фантазию, обламывают крылья творческого полета.

Покладистый человек Виктор Кромкин, а компромисс с ним был ох как непрост. Дело кончилось тем, что предоставили ему полную свободу, и он нашел приемлемую форму. Он же понимал, что к чему: монтаж к живописи или живопись к монтажу. Скачков – не Кромкин, не чувствовал меры, но, может быть, его заносило потому, что на каждом шагу он ощущал выставляемые границы и рамки. Дали с Виталием маху.

Возможно, отнеслись бы к нему терпимее – ничего не изменилось бы. Человек ведет себя так, как ему выгодно, как он привык, но надо пробовать все. Совесть была бы чиста. Жаль, никто не надоумил. Могла бы Галя, но у нее со Скачковым свои отношения на взаимных перпендикулярах. Все женщины у его ног, а тут: коса – на камень. При его-то самолюбии. Сто лет он ей не нужен. И поход ничего не убавил и не прибавил.