Жизнь без героев Часть 2-2 Главы 3-5

Жизнь без героев.

Часть ІІ - 2 Главы 3 – 5




Часть ІІ -2 Главы 3-5

 Глава третья

НА ВЫСТАВКЕ И В РЕСТОРАНЕ

1

С мальчиком, о котором не призналась Марату, танцевала не только на новогоднем вечере, но и осенью, в ресторане. Андрей разрешил в рабочее время съездить на выставку в «Манеж» и сам присоединился к лаборатории. После обеда, радуясь, как школьники отмене уроков, поехали на электричке в Москву.

Люди по-разному смотрят картины: одни отыскивают работы известных художников, другие смотрят картины определенного стиля. Степа Метлицкий шел по пятам за Витькой Кромкиным, Аня держалась возле них, но чуть впереди. Ей могло показаться, что ее сопровождают, но это еще бабушка надвое гадала.

Галя предпочитала рассматривать картины в одиночестве. Ей не нравились работы, где было слишком все благополучно или плохо – горе, сумрачные краски, безысходная тоска. Нравились зовущие в неведомую даль грустные пейзажи и скромные домашние портреты, возле которых хотелось думать о чужой жизни и немножко о своей.

Те картины, которые нравились очень, хотелось переделывать по-своему. Вот река с солнечной дорожкой, играет, переливается, очаровывает мерцающим течением. Мир наполнен тревожной музыкой. Сколько воды утекло, сколько лет унесло? Что еще будет в жизни? Прекрасная картина, но зачем лодка с купальщицами? Убрать их, оставить вдалеке парусник – не отойти тогда от полотна.

Вот другая картина. Два парня и девушка идут задумчиво вдоль железной дороги. За их спиной рельсы сходятся, а перед ними разбегаются в разные стороны. Правдивая картина. Мы все откуда-то приходим, какое-то время идем вместе, а потом расходимся в разные стороны. Всем вместе нельзя. Каждый должен уйти по своей мерцающей дорожке. Куда уведет она, сойдутся ли пути-дороги, пересекутся ли когда-нибудь? Грустно расставаться и нельзя не расставаться.

2

Простая работа – смотреть картины, а устаешь, как после аврала на работе. Галя присела на скамейку, Аня заметила и направилась к ней. Конечно, мальчишки подойдут. Вот если бы она ушла в следующий зал, как бы мальчишки поступили?

 «Нравится? – спросила Аня и присела рядом. – Мне «Портрет студентки» понравился, «Иней» и «Маришка». Возле таких картин я могу стоять часами. У меня такое впечатление, что они мне всю ночь будут сниться».
Она могла открыто смотреть другим в глаза, а вот некоторые должны сидеть с виноватым видом за свои черные мысли.

Вошел в зал Андрей, Аня с нетерпением поджидала его. «Андрей Александрович, вам нравится? – спросила. – Особенно Нисский?». Накануне они спорили с Андреем, наседая на него, как злые волчата. Андрей отстаивал излюбленную мысль, что без развитых чувств человек в работе – как управляющая вычислительная машина без датчиков.

«Он из артистической семьи – для него искусство и волшебство и божество», – Серега Нуров заметил с издевкой. В школе живопись и литература прошли мимо Сереги, в спорах об искусстве он всегда, задираясь, защищается.
«Искусство должно быть понятно народу», – сказал Степка Метлицкий и развеселил Андрея.

«Устройство телевизора непонятно народу. Надо дать указание сконструировать телевизор, простой, как лопата, чтобы каждая домохозяйка могла его чинить».
«Степка оговорился», – заступилась за Степку Аня. 
«Конечно, Степа оговорился не случайно. Искусство должно служить народу, а поэтому обязано быть понятным, но так не получается».

«Гениального художника все поймут», – Аня высказала свою мысль.
«Ну, конечно, гениального популяризатора многие поймут, а с художником сложнее».
«Набросит красок на холст – ах, какие они у меня красивые – или стихи накрутит: ни логики, ни смысла», – иронизировал Серега.

«Ну, понятно, поэзию, построенную на голом чувстве, не все примут. Желательно, чтобы поэт имел представление о физике общественных явлений, иначе уловит капризы, а упустит смысл движения». 
«Хочешь стать инженером – изучай поэзию, хочешь быть поэтом – изучай науки?» 
«Ну, хорошо, а зачем быть шилом? – Андрей показал указательный палец, уколол, подшивая бумажки. – Шило – гений по глубине проникновения, но как инструмент – второстепенный».

Нуров не остался в зале, и мальчишки остановились и не знали, как поступить. Аня направилась к ним, но Андрей не пошел за нею.
«Посмотри, какая Аня красивая».

На фоне ярких красок и картин она была особенно заметна. Задумчивое выражение ее лица, гибкое спортивное тело, красивые открытые руки в такую пору года притягивали к себе взгляды женщин и мужчин, а Андрей посмотрел и отвернулся. Напрасно. Она к вам хорошо относится, Андрей Александрович. Вам не составило бы труда завоевать ее сердце.

– Кажется, я не провинился?
– Насколько я понимаю, вчера ты убеждал, что человек должен быть гармонически развит. Я с этим согласна, но, если ты ожидаешь, что после выставки я стану талантливо мыслить, ты глубоко ошибаешься. На мне твои теории не подтвердятся. Ты не жалеешь, что взял меня к себе?
– Ну, Галя. Это единственный правильный шаг в моей жизни.

3

Мальчишки давно ушли, а Андрей не торопился их догнать. Это уже было интересно.
Чтобы его запутать, она иногда пропускала несколько картин и уходила в следующий зал или нарочно задерживалась, но очень скоро он оказывался рядом. В просторном павильоне она обошла все картины, а затем, прячась от Андрея, отстала и присела на скамью. И напрасно сделала. Станет он играть в кошки-мышки. По собственной глупости будет испорчен вечер.

Она сидела спиной к залу и, вытянув шею, пыталась из-за плеча рассмотреть, что делалось вокруг, но посетители закрывали выход, и беспокойная соседка рядом то наклонялась, рассматривая картину, то распрямлялась, отдыхая. И вдруг как будто током ударило. Уже и ждать не ждала – увидела спешащего вспотевшего Андрея. Беспокойная соседка поднялась, Андрей присел на скамью.

– Я думал, что потерял тебя.
– Можно было не искать. Я найду дорогу.
– Но я без тебя могу заблудиться.
– Разве я гожусь в поводыри?
– Ну, Галя, какие могут быть сомнения?

Могут и еще какие. Все время живешь и подчиняешься чьей-то воле, чужому желанию и настроению. Привыкаешь к человеку, сживаешься с мыслью о нем, а у него меняются цели, и вся твоя трудная работа – приспособиться, подладиться, понять его – летит в тартарары. И остаешься у разбитого корыта. Одна. Без поводыря. И без любви. Как кошка зализываешь болячки. По-собачьи смотришь в чужие глаза. Ищешь тех, кто не запустит в тебя камнем. И боишься снова быть обманутой. Мне надоело жить вот так. Я уже сама себя боюсь. Все не по мне. Все не так, как бы хотела, а как бы я хотела, уже сама не знаю. Боязно стать игрушкой чужого настроения. Боязно еще раз ошибиться.

Ее вдруг поразило, что все пространство перед нею занято его большим лицом, и то пространство, в котором размещался он, обособилось от остального – и зал, и яркие картины, и посетители ушли в туман из поля зрения. Она отвела взгляд от его лица – из тумана вплыли потолок и стены с картинами, по залу перемещались обычного размера посетители, но, как только она снова посмотрела на него, произошло необъяснимое переключение.

 Лицо его заслонило остальной мир, и она ясно видела его огромные глаза и необъятный лоб с блестящей влагой пота у корней волос. Она зажмурилась, потерла веки – увеличения не произошло.
– Тебя не мучает совесть, что нас заждались?
– Ну, мне кажется, они найдут дорогу.

4

Оставшиеся залы прошли без интереса. Из вестибюля выходил мужчина. Галя ускорила шаги и выскочила за ним. Она успела повернуться и заметить, как дверь захлопнулась перед носом Андрея.
«Получил?»
«Кажется, придется тебя вести». Сказал и сделал. Между прочим, впервые в жизни шла под руку. Мальчишки пытались водить, но ничего не получалось. Больше пяти шагов не могла пройти – не было возможности шалить.

Он вел куда-то в сторону Арбата.
«Если бы мне предложили легкий ужин, я бы не отказался. Не зайти ли нам куда-нибудь?»
«Если быстро и без излишеств».
Перешли шумную площадь. Внезапно он остановился и прямо с улицы толкнул входную дверь.
«Здесь забегаловка?»
«Кажется, что-то похожее».
Просторный и высокий вестибюль, раскидистая пальма, зеркала – все говорило о шикарном ресторане.

В вестибюле раздевалась молодая женщина в дорогом пальто, красивая, как артистка. С нею был интеллигентный мужчина, застенчивый и робкий. Артистка отошла к большому зеркалу, а спутник еще не получил номерок от гардероба. Она недовольно оглядывалась, он нервничал, а гардеробщик не спешил. Андрей держался спокойно. Отошла к зеркалу и, как недавно артистка, несколько раз оглянулась, но Андрея это не смутило. Хитрый, знает, что от него теперь не убежишь.

Она повернулась к зеркалу одним боком и другим, оправила края кофточки, чтобы выделялась талия. Немножко роста маловато, зато есть своя изюминка – кровь с молоком. Жаль, ложбиночку за вырезом не видно, школьницей замечала у красивых женщин и завидовала.
«Ты затмишь всех красавиц Москвы».

Сегодня он был не похож сам на себя – иногда лицо его глупело от восторга, и он из серьезного мужчины превращался в восторженного порывистого юношу. Вот чудак, даже смешно.
В просторном зале было не много народу, но как-то так получалось, что все столики были заняты. Артистка стояла в центре зала. Долгим взглядом она посмотрела на Андрея, потом на его спутницу.
В дальнем углу размещалась эстрада для оркестра, в ближнем – на нескольких пустых столах красовались объявления «Столик не обслуживается».

Андрей подошел к официанту, переговорил с ним – одно из объявлений официант унес с собой. Столик был уютно расположен: сзади стена, в непосредственной близости вдоль другой стены пустой стол, впереди и сбоку зал. Артистка все еще стояла, но, наконец, и ее усадили. Если потянуться, ее можно увидеть.

Посетители были самые разные. Ближе всех сидела высокая полная дама с большой копной волос, рядом с ней худенький невысокий нервного вида мужичонка, сбоку от них четверо деловых мужчин, а дальше размещались три деревенских жителя – высокий парень и две его подружки.
Девушки в ситцевых платьицах, красивых, но не к месту и не по сезону, а парень в белой рубашке при галстуке, в добротном черном костюме с которого, наверно, только сегодня сняли фабричную этикетку.

Подружки не могли не видеть, что по нарядам они, как белые вороны, но женщины умеют приспособиться, к тому же они были старше его, особенно высокая, а парень заметно моложе. Он был явно не в своей тарелке – сидел прямо, как пришпиленный к доске, возвышаясь над залом, только старшая подруга была ему под стать.
Вторая подружка с миленьким простым лицом была стандартной высоты. Парень, наверно, шутил по поводу непрактичности и странности городских, подружки, чтобы угодить, поддакивали ему, а самим все было интересно.

– У нас удобное место, мы всех видим, – сказала Галя. – Вот эти очень странные, – она кивнула на даму с замысловатой прической.
– Обычная ресторанная пара. Она – жена его начальника. Он, не без ее помощи, успешно продвигается по службе.
– Зачем ты привел меня сюда?
– Ну, Галя. Изнанку жизни можно увидеть в любом месте. Есть здесь и другие люди. Вон парень с девушками из села.
– Они тебе нравятся? Правда? Мне очень нравятся.

Подошел официант. Андрей заказал вино, два салата и еще много еды и закусок, как будто собирались есть целую неделю. Официант исписал полный лист блокнота.

Надо было ждать. Галя освоилась и, рассматривая посетителей, поняла, что ничего такого особенного, с чем бы она не справилась, от нее не потребуется. Первичный всплеск жгучего любопытства был удовлетворен. Мысли, покружив над посетителями, вернулись к себе.

Вдруг нестерпимо захотелось рассказать Андрею о детстве – рассказать то, о чем ни разу ни с кем, кроме сестры и отца, не говорила. Деревенский парень с подружками в цветастых платьицах напомнил о деревне. Мысль закружилась, ввинчиваясь в прошлое. Чтобы понять себя, надо взглянуть на себя со стороны, а для этого рассказать о себе другому.

5

Для тех, кто не знает войну, первые воспоминания детства связаны с заботливым теплом материнских рук. Память может начать отсчет с ушиба или с наказания, но огорчения мимолетны, а мама рядом – в любую минуту может простить, прийти на помощь, защитить. А если кругом фашисты, гансы, фрицы, в чужой мышиной форме?

В начале лета сорок первого мама отправила вместе с Олей к бабушке в деревню. А вскоре началась война. Выстрел на опушке леса раздался неожиданно. Фашист-офицер до пояса в белом кричал на бабушку и размахивал наганом. За кустом на его кителе сидела женщина в сарафане. Цветная пелеринка висела на гроздьях черемухи. Женщина с пышными белыми плечами обнимала оголенные колени и, раскачиваясь, хохотала на весь лес.

 Выстрел запустил память в работу. До выстрела была какая-то жизнь, была мама. И маму, и ту неизвестную жизнь можно представить по фотографиям, по рассказам папки и Оли, но увидеть в себе то, что было до этого, невозможно. В памяти остался фашист с оружием в расстегнутой рубашке и пышнотелая женщина, которую потом в разговоре с тетей Глашей бабушка назовет таинственным лебяжьим словом, и это слово через много лет с внезапным пониманием смысла доведется услышать от пьяных матерящихся мужиков.

Бабушка была знахаркой. Еще до войны она спасла тети Глашину Ленку. Когда привезли доктора, он сказал, что бабушка все правильно сделала, если бы не она, Ленке не жить. Бабушка учила, какие коренья, стебли и семена можно собирать и есть. Все игры – поиски еды, и никогда не ели досыта. Любимым лакомством был жмых. Его давали лошадям, а детям он доставался дорого. Большой горкой лежал он возле конюшни под навесом.

За забором в зарослях бурьяна прятались старшие во главе с тети Глашиным Витей и Олей. Между конюшней и сараем был открытый проход на кочковатый заброшенный пустырь. В проходе за кустом бузины в засаде – младшие. Им надо отвлечь часового. Когда он выбегал за ними вдогонку на пустырь, старшие стремглав неслись к навесу.

Обычно на часах стоял старый хитрый ганс или молодой злющий фриц, как старик, в очках, бывали и другие, но они сразу поднимали оружие и целились, и с ними не играли. Ганс никогда не гнался далеко. Старшим приходилось сломя голову драпать назад, обдирая бока и разрывая одежду, что всегда доставляло гансу радость. Фриц, тяжело дыша, догонял далеко и долго, и, если догонял, сбивал рукой или пинал ногами.

Однажды кто-то прибежал и закричал: «Оля, к вам немец пошел!». Высокий под потолок фашист кричал на бабушку, а бабушка пыталась отнять у него мешок. Там, наверно, сало и бутылки с пахучей жидкостью. Салом бабушка заправляла суп, отрезая чуть-чуть по маленькому кусочку, а так покушать не давала, а на пахучей жидкости готовила настойки для больных. «Отдай, черт! Чем я буду детей кормить?!».

Фашист опустил мешок. Бабушка хотела схватить его, но немец перехватил автомат двумя руками, взмахнул им и, громко крикнув, ударил бабушку в грудь. Маленькая бабушка отлетела, как мячик, и стукнулась головою о порог. Раздался треск, будто лопнул и рассыпался глиняный кувшин. Бабушка должна была закричать, а она подергала ногами и руками и успокоилась – сделалась страшной и чужой.

Фашист, со страхом глядя на нее, нащупал чужой мешок и, прижимаясь к печке, обошел бабушку стороной. «Бабушке больно? Она будет плакать?» – «Галечка, побудь, я сбегаю за тетей Глашей». Хотелось крепко-крепко обнять бабушку, приласкаться к ней, чтобы боль у нее прошла скорее, но лицо бабушки стало непривычно строгим, от чего боязно было подходить. «Бабушка», – позвала Галя. Безответная тишина испугала ее. Она попятилась от мертвого безмолвия к живому звуку – большая муха билась в оконное стекло.

Пятясь к звуку, Галя зацепила занавеску. Муха снялась с окна и под самым потолком полетела к дверям. С высоты она рассмотрела бабушку и передумала улетать в сени. Кусачая муха кружила, гудела и пикировала на глаза, но бабушка ее не прогоняла.

Тетя Глаша, увидев бабушку, закричала и заплакала. «Побудьте, детки, я людей кликну», но Оля вдруг страшным голосом запричитала: «Тетя Глаша! Не оставляйте нас! Тетя Глаша! Не оставляйте!».

Хромой дедушка Федор потом рассказывал. Он видел, как Ванька-полицай вел фашиста к дому Прасковьи. Ванька пронюхал и научил, где искать. Сам побоялся зайти – фашиста прислал. Бог покарал Ваньку. У его старшего сына случился кровавый понос, и он в три дня управился. Люди говорили: «Была бы жива Прасковья – выходила травами». Ванька походил несколько дней пьяный и забыл навеки сына. Бог покарал сына, а не отца.
 
Тетя Глаша оставила жить у себя. Ее Вити уже не было. Не жмых – так другое.
Бабушка по подвалам не пряталась – отправляла к тете Глаше. Наверху долго раздавались крики и пальба, потом все стихло. Витя захотел посмотреть, что там наверху. «Не лезь!» – до сих пор стоит в ушах предостережение тети Глаши, но Витя не послушал. Он полез по лестнице и головой и рукой отбросил крышку погреба.

Все слилось: скрип деревянной крышки, чужой крик «партызан!» и сильный щелчок бича над головой. Раскат грома скатился в погреб – и Витя упал к ногам матери. «Витя! Сыночек!» – закричала тетя Глаша, и ее крик пересилил раскат грома. Рогатый черт заглянул с неба в погреб. Желтенький лучик засветился у его головы и осветил мокрое лицо Вити. «Не плачь, матка – на то война», – немецким голосом с ударением на «о» сказал черт.

Папка потом часто посылал тете Глаше деньги. «Они не окупают и сотой доли того, что сделала она для вас. Она отрывала еду от себя и от своей Лены».

Спали в доме у тети Глаши на печи. «Одни бабы, целый батальон», – горько шутила тетя Глаша. Не могла она забыть Витю. «Я хочу возле тети Глаши!». Возле ее большого теплого тела было спокойнее и мягче, чем между беспокойными и острыми коленками девчонок. Олька щипала и давала подзатыльники.

Почему Ленке можно, а другим нельзя хоть один разочек? Сколько раз, когда Ольки близко не было, умоляла Ленку уступить. Ленка согласится, а вечером обманет. За всю зиму раза три удалось поспать возле тети Глаши – остались в памяти запахи парного тела, нежное тепло прикосновений и приближающиеся к зажмуренным глазам желтые конуса бесконечного пространства.

И еще сидели в погребе. От перепрелой соломы пахло конюшней, а от стен – гнилой картошкой, сыростью и плесенью. Отгремели удары, прекратились жуткие сотрясения, удалились и замолкли страшные раскаты грома. Стало тихо и тревожно, но потом от долгого ожидания и тревога прошла. Галя уснула и о том, что было дальше, знает по рассказам Ольги.

Хромой дедушка Федор постучал палкой по крышке погреба. «Глаша! Вылезай! Наши пришли». Мешая друг другу, полезли по лестнице, а про Галю забыли. Два солдата, пожилой и молодой, раскрыли вещмешки, и тут спохватились, что нет Гали. Гурьбой побежали к погребу. Молодой солдат на руках донес Галю по лестнице до земли и передал старому солдату. Галя, не открывая глаз, прижалась к нему и крепко обняла его за шею. «Смотри, мать, – сказал старый солдат, – счастливая будет дочка. Мужики ее любить будут. Ишь, как обнимает жарко». Наверно, с усами был, лукавый и добрый.
 
Папку на фронт не пустили – электростанция на нем держалась, а мамин санитарный поезд фашисты разбомбили. Папка забрал ее из госпиталя, но ничего нельзя было сделать. Когда папка узнал, что дети нашлись, мама уже была без сознания. Папка часто горевал, что она так и не узнала, что стало с детьми. «Насколько легче было бы маме умирать, если бы она знала, что вы остались живы».

6

В зале появился маленький плотненький джентльмен в коротких брючках, узких, в дудочку. Брюки у мужчин давно стали нормальной ширины, такие носили стиляги на втором и третьем курсе. Не очень они шли мальчишкам, тем более пожилому иностранцу. Вместе с ним были две наши молодые дамы, накрашенные и напомаженные, как цирковые девушки для представления. Официант снял с длинного стола табличку «Столик не обслуживается» и пригласил занять места новых гостей.

Иностранец оказался энергичным и подвижным. Одной рукой он небрежно перевернул стул спинкой к столу и сел на стул верхом. Дамы сели возле него: одна по правую руку, другая – по левую. Официант для иностранца оказался услужливее, чем для других посетителей. На столе немедленно появились бутылки и закуски. Дамы набросились на еду и на питье, как будто никогда не пили и не ели.

– Он не немец, – заметил Андрей. – Он американец или англичанин.
– Немца я бы за версту узнала. До сих пор в фильмах жду, чтобы показывали пленных. Мне их ни чуточки не жалко.
– А у меня все просто, – сказал Андрей. – Отец воевал, мать с концертной бригадой на фронте. Я с бабушкой в Москве. После войны хотел помирить отца с матерью. Не помирил. Потом мать хотела помирить меня с Асей, не помирила.
– Почему мы вспоминаем грустное? Это я виновата. Со мной неинтересно?
– Ну, Галя! С тобой мне всегда интересно.
– Ешь, обжора. Зачем заказал столько. Мы не уйдем, пока не съешь.

7

Давно уже посетители заполнили зал и заняли свободные места.
Только длинный стол с англичанином оставался недоступным для других. Заиграл оркестр. Первый танец красивая артистка и ее кавалер танцевали в одиночестве, но потом к ним присоединились другие пары, и скоро весь пятачок перед эстрадой заняли танцующие.

 «Обычная ресторанная пара» собралась уходить. Мужчина подозвал официанта, но оказалось, что расплачиваться будет женщина. Она долго рылась в сумочке и никак не могла набрать денег без сдачи. Ее спутник то отворачивался и притворялся посторонним, то нетерпеливо ерзал и пытался заглянуть в чужую сумочку, но женщина держала ее высоко, на уровне груди, а ему бог такого роста не дал.

 Официант терпеливо ждал, но с презрением косился на мужчину, отчего тот сидел, как на раскаленных углях. В конце концов, женщина убедилась, что мелочи не набрать, и заплатила бумажками. Мужчина сорвался с места, но женщина не собиралась уходить. Настала очередь официанта отыграться. Теперь уже он безуспешно отыскивал монеты. Для мужчины медленная пытка повторилась, а женщина готова была ждать хоть вечность. В равной борьбе – кто кого – мужское терпение оказалось побежденным. Официант бросил сдачи на стол и ушел.

Ресторанная жизнь шипела, пенилась и дымилась отдаленным дымком папирос. Гремела музыка. Танцы были в самом разгаре. У парня с девушками возник жаркий спор. Быть в ресторане, и не танцевать, как он не понимает, – все равно, что напрасно съездить.
– Андрей, пожалуйста, пригласи кого-нибудь из них. Ты же видишь, он не согласится. Я тебя очень прошу. Пожалуйста. Посмотри, какая младшая миленькая. Иди же, упрямый!

Он нехотя встал, отошел и обернулся, но она махнула ему рукой, и он, уже не оглядываясь, направился к столику. Младшая подружка обратила внимание на жаркие споры за соседним столом, а когда Галя махнула рукой, женским чутьем догадалась о причине споров, поверила тому, что должно случиться, и боялась верить. Мужчина приближался к ней. Она тянулась к нему и хорошела на глазах, трепетала в испуге, что он пройдет мимо, и не хотела верить, что такой авторитетный мужчина окажется обманщиком.

Парень таращился от удивления и прижимался к спинке стула, как будто на него готовилось нападение. Старшая подруга замерла и остановила дыхание, чтобы нечаянным вздохом не помешать происходящему. Девушка от волнения не расслышала слов, но, как только замер его голос, поднялась и, чутко улавливая его направляющие прикосновения, легко пошла к эстраде, соразмеряя свои шаги с его движением. На них обратили внимание. Даже деловые мужчины прекратили разговор и следили за ними.

 Андрей умел держаться. Он расспрашивал партнершу и шутил. Они танцевали и вели непринужденную беседу, как давние знакомые, и его партнерша не отводила от него глаз, как это бывает, когда танцуют с очаровательным партнером, и лицо ее светилось свежим женским здоровьем и счастьем.
Андрей довел ее до места, усадил и поклонился. Они все трое проводили его взглядами и, только когда он сел, наперебой стали делиться впечатлениями.

– Спасибо тебе, – сказала Галя, – Я сто лет не чувствовала себя такой счастливой.
А потом танцевали вместе. Андрей шутил и болтал о всяких пустяках. Между прочим, это было необязательно, и без этого было хорошо. И кругом все было прекрасно. Девушка уговорила парня танцевать, и ее стали приглашать деловые мужчины. Парень осмелел и дважды танцевал со старшей подружкой. Младшую посторонние мужчины приглашали, а старшую нет. Это уже было нечестно. Пришлось снова воздействовать на Андрея, но он на этот раз не долго упирался.

«Смотри, не перепутай, кого пригласить», – крикнула ему вдогонку. Она была выше его, но танцевала с таким желанием, с такой душевной благодарностью, что деловые мужчины поняли, кого они теряют. Теперь подружек приглашали нарасхват. В зале танцевали все, кроме переводчиц, но им так и надо. А потом подружки снова насели на своего парня.

– Андрей, он меня сейчас пригласит. Можно, я с ним потанцую. Я очень хочу, пожалуйста, – она повернулась к парню и улыбнулась ему. Что же ты боишься, смелее, ты мне нравишься. Подружки с двух сторон усилили атаку, и тогда парень сорвался с места, будто бросился закрывать грудью амбразуру. Вот чудак.

Он подошел и поклонился. Она, счастливая, потянулась к нему, как недавно его подружка к Андрею. Он хорошо чувствовал музыку и хорошо танцевал, но весь танец пришлось пройти на цыпочках – такой он был высокий. Андрей не остался сидеть и пригласил чью-то даму. Он водил партнершу, чтобы быть недалеко от Гали, а она изредка из-за плеча парня показывала ему язык.

А после все перепуталось. Парень приглашал, кого хотел, и девушки не знали недостатка в кавалерах. Случилась еще одна история. Смолкла музыка, Андрей повел в другой конец зала. «Куда пришли... Туалеты... Надо посетить». И пошел, как ни в чем не бывало. Смешно так было. Покинул одну в таком месте.

Ничего не оставалось, как последовать его примеру. Потом еще танцевали, а уже посетители стали расходиться. Андрей подозвал официанта. Официант назвал какую-то сумму рублей и копеек. Андрей достал деньги, набрал несколько бумажек, протянул их, сказал «спасибо», и официант понял все без лишних слов.

В вестибюле снова оказалась артистка со своим кавалером. Он, бедняга, еще не дохлебал до дна разнообразных ресторанных удовольствий. Гардеробщик нагло прошел мимо его протянутой руки и одел артистку. И второй раз провел его профессор гардеробных трюков – ловко увернулся и подал пальто, чтобы одеть мужчину.

Мужчина так смутился, что долго не мог попасть в рукава и забыл о расплате, а гардеробщик о ней не забывал. Он ждал, ждал, поправлял борта и прихорашивал, и не дождался – ушел за барьер, но, когда мужчина спохватился и положил монету, гардеробщик, как мусор, смел ее в ладонь и отплатил брезгливым взглядом.

Настала очередь Андрея. «Разрешите. Свою даму я одену сам». Вот как? Посмотрим. Достала из рукава косынку, отошла к зеркалу, набросила косынку на плечи, посмотрела на себя и только после этого повернулась в его сторону. Он подал пальто – сразу попала в рукава.

Гардеробщик терпеливо ждал Андрея. Андрей кивком поблагодарил его и тут же незаметно вложил ему что-то в руку. По тому, как низко склонился в ответном поклоне гардеробщик, можно было судить, что он остался доволен.
– Видишь, как надо! – сказала артистка своему кавалеру.



Андрей тут же вспомнил:
– Однажды студентом я спросил: не обидно, когда дают чаевые? Ну, понятно, ответ не придет в голову. «Обидно, когда не дают». Потом я встречал людей с психологией такого гардеробщика даже среди коллег.
– Оставим их в покое, пусть им не икается.
Ночные улицы Москвы преобразились. Здания слились в единый ряд и различались лишь узором освещенных окон. Легковые машины уносили свой свет с собой.

– Проводи, пожалуйста, до метро, дальше я сама доберусь.
– Я еду в Журчанск. Матери нет в Москве. Она на съемках.
– Не матери, а мамы. Почему она не ездит к тебе в Журчанск?
– Ну, она считает Журчанск моим капризом, но я должен был уехать из Москвы, чтобы встретить тебя.
– Ты обещал проводить. Мы опоздаем на электричку.

Легковая машина с зеленым глазком неслась по дороге. Андрей подошел к обочине и поднял руку. В машине ехали молча, а в пустой электричке и по дороге от платформы до подъезда болтали без умолку, но так, о пустяках. О вселенной не рассуждали – должны же люди отдыхать.

Расставаться не хотелось. «Проводить до двери?» – спросил он. «Спасибо, я не боюсь». – «Я буду стоять, пока ты не зайдешь в квартиру». Он закурил. С лестничной площадки второго этажа рассмотрела его силуэт. Теперь бы осторожно пройти и никого не разбудить. Зарыться в подушку и ни с кем не делиться.



Глава четвертая

ИНДИКАТОР ПОТОКА

1

Ланин не развивал кипучей деятельности – он спокойно смотрел на происходящее. Поскольку он понимал круговорот страстей в природе, в головном институте, передавая работу для рук, случалось, отсыпали крошки для души. Она еще хотела жить. Чтобы перейти от мнимого существования к нормальной жизни, нужна была работа – не дядина, а своя, но любые намеки на недодумки чужих завихрений уязвляли авторское самолюбие разработчиков и их начальников.

С их точки зрения, журчанские вассалы, закомплексованные чувством неполноценности, занимались выискиванием блох, чтобы выпятить свою провинциальную гордость. Менялась эпоха – менялись требования. Раньше Бутаев, думая о будущем, не боялся доверить мальчишкам приборы, для создания которых требовалось применение последних достижений техники и технологии. Кончилась пора ученичества. Чтобы не отвечать за сроки, Бутаеву пришлось уйти, а Стремину, новому заместителю при новом директоре Тришине, чтобы не уйти, придется отвечать за сроки.

Приборы пошли потоком – ни вздохнуть, ни выдохнуть. Новые разработки еще не начались, а поручать их некому. На собрании Марина Вещунина удивленно воскликнула:
– Как! Опять Марат будет работать один. Да что же это такое? Юрий Афанасьевич, надо что-то придумать.
– Ладно, ладно, – отмахнулся Мещанников. – Между нами говоря, у Стремина есть мнение не брать эту работу. Я не знаю, зачем ее Ланин протаскивает. Там такие требования, их невозможно выполнить. У Марата, если хотите знать мое мнение, ничего не получится.
– Я ничего не понимаю! – возмутилась Нонна Бравина. – Зачем тогда работу в план включают?

Острое чувство интереса к тому, как отнесутся к его работе, побудили Марата внимательно посмотреть на окружающих. Виталий Ветлугин иронически улыбался. Для него все это – суета сует. Мещанников поиграет в демократию, а сделает, как прикажут. Боначенко в спор не ввяжется, но раззадорит других. Пока кипели производственные страсти, Анатолий, Борис Смежнев и Аркадий создали семью – для них особенно важен вопрос, какой путь выберет лаборатория. В романтику они уже играли. Золотые горы им сулили. Проще работа – легче отличиться. Приятели в других отделах уже сделали первые шаги по ступенькам карьеры, и не очень заметно, чтобы совесть их загрызла.

– Что вы темните? – спросила Марина. – Вадим, Марат, как вам не стыдно. Объясните, в чем дело.
– Я знакомился с заданием, – Вадим поднялся. – Я вижу много трудностей и не знаю, как их преодолеть. Мне кажется, нам нужна большая общая работа – тогда не будет групп и группировок.
– Работы у нас предостаточно, – возразил Мещанников. – Никто не позволит от нее отказываться. За нее нам зарплату платят.

– Есть люди, которым мало зарплаты. Им подавай еще и работу, – сказал Виталий. Он наморщил лоб, поднял высоко густую растрепанную бровь и выгнул ее дугою. Другая бровь осталась на месте. От такого перекоса его умное лицо сделалось хитрым и иронически простоватым.
– Зачем протаскивать спорные работы? – заметил Боначенко. – Сами себе просим хомут на шею, да еще колючий.

– Я считаю, мы должны выслушать Марата, – сказала Нонна. – Вадим вполне определенно хотел, чтобы он отказался от своей работы.
– Не откажется он и не должен! – воскликнул Илья. – Он сделает ее один, а мы на чужих коробках будем плестись в хвосте.
– Прекращайте дебаты, – осадил его Мещанников. – Не первая это работа и не последняя. Все образуется.

2

Вадим не бросал слов на ветер. Трудностей хоть отбавляй. Надо брать в руки паяльник, собрать макет, и сразу станет ясно, что можно сделать, а чего нельзя. Все прикидки и расчеты показывают, что требования на грани возможного, но одному кажется, что все исчерпано, да еще неучтено неучтимое, а другой мечтает отыскать что-нибудь неведомое, хотя его оптимизм построен на голом желании. Вот и бери паяльник, доказывай правоту, но не рвется душа к паяльнику. Породишь макет с любовью, а он убьет тебя без сострадания. Не будет групп и группировок, будешь вместе со всеми стучать по одной наковальне.

 Не этого же Вадим хотел. Как организовать дело так, чтобы каждый работал в полную силу и был доволен? Как учесть характер и побуждения каждой личности и интересы коллектива, потребности и ограничения? С ума можно сойти. Займемся тем, что легче. Займемся примитивным измерителем направления потока. При его изучении, по крайней мере, можно отбросить часть проблем, и ничто, кроме точности измерения, от этого не пострадает.

3

В некотором царстве, в некотором государстве, в некотором трехмерном пространстве живет поток заряженных частиц. Пока умолчим о его происхождении и среде обитания, не это главное. Поток живет своею жизнью, увлечен своим движением, но на его пути размещена аппаратура. Она обязана смотреть ему в глаза – совершать разворот на набегающий поток, а он не должен быть худосочным и ленивым.

 Где есть обязанности, там тут же возникают нарушения. Потоку кажется, что аппаратура занята собой и слабо крутится вокруг его персоны, аппаратура думает, что он уже не тот, а поэтому хочет уклониться и проскочить незамеченным. Так и в жизни. Каждый считает себя правым, и виноватых не найти.

Для измерения направления потока умные люди, физики, придумали ловушку. Когда заряженные частицы попадают в нее, они создают в ней электрический ток. На аппаратуру ставятся две ловушки, как два глаза на лице. Все легко и просто, да не просто. Хуже всего, когда точно знаешь, что можно, а чего нельзя. Не решаешь задачу, а ходишь вокруг да около и сбиваешься на очевидное и известное. Нельзя делать макет, не время, Надо все забыть и все начать сначала.

4

Надо выходить из кризиса. Давно забылись обиды, но чувство, что случилось непоправимое, напоминало о себе. По пути с работы и на работу, в очередях магазинов, дома вечерами возникала смутная нарастающая тревога: сам себя обманул – оказался не тем человеком, каким себе представлялся, а поэтому не мог быть больше хозяином своей судьбы. Жизнь оказалась сложной и неуютной и уже зависела не от себя, но время делало свое. Чувство вины притуплялось, и тут же на смену ему появлялся проблеск надежд. Он, как маяк в тумане, вспыхивал неярким расплывчатым светом и манил в покрытую мраком гавань, в которой натерпелся стыда и унижения. Но свет пересиливал тьму, звал, манил и обманывал.

Аня больше не встречалась с Цурюпой. Бывало, в любой момент мог зайти в её лабораторию, а теперь пути отрезаны, хотя – почему? Несколько раз придумывал повод, но останавливал себя на половине дороги, метался по коридору, вздрагивал от хлопанья дверей и брел понуро в свою конуру. Стал регулярно ходить в читальный зал библиотеки – Аня изредка навещала маму на работе. И если видел ее – сладкой полнотой жизни наполнялось сердце, и его внезапный толчок от радостного испуга будоражил и обновлял разлаженные чувства.

 Но Аня появлялась в библиотеке редко, бегло и холодно кивала и уходила в кабинет к Валентине Павловне. И тогда разум снова воевал с обиженными чувствами. Посмотри вокруг себя. Не может свет клином сойтись на одном человеке. Присмотрись внимательнее – отыщешь сотни изъянов, десятки недостатков. Чувства не спорили – молчали, но, когда уставал разум и, убедив себя, переставал сыпать доводы, чувства оживали и забывали все, в чем убеждал холодный мозг.

Несколько раз видел Аню издалека, а последний раз столкнулся в тесной булочной. Подойти бы, заговорить, не враги же друг другу, мечтал о таком случае, а столкнулись нос к носу – не получилось. Засиял от телячьего восторга, и она обрадовалась, но, припомнив кисло-сладкое, поплыла мимо недоступной и гордой льдинкой. Память разума вырубило, и сам оказался во власти причудливого переплетения обид, самолюбия и горечи. Отстранился к жаркой печке, уступая дорогу, и понял – Рубикон не перейти.



Глава пятая

НА ЛОДОЧНОЙ СТАНЦИИ

1

Гале понадобилось отыскать Нурова, а кто-то сказал, что видел его у Ланина. Она заглянула в кабинет. Ланин стоял за дверью, склонив голову на плечо, и смотрел на уходящие к окну узкие половицы пола.
– Я не к тебе. Не буду мешать твоим государственным мыслям.
– Не уходи, – попросил Андрей. – Кажется, ты на меня обижена не за себя. Объясни, пожалуйста.
– Зачем? Ничего приятного для себя ты от меня не услышишь.
– Ну, понятно, услышу много полезного, – он усадил на стул у длинного стола.

– Мне нравилось, когда ты был начальником лаборатории. Тебя уважали, а теперь ругают, и, между прочим, ты сам виноват. Зачем ты в восемь утра, стоишь в коридоре и куришь? Все прекрасно понимают, что ты контролируешь приход на работу. Между прочим, при Марянове никто не курил в кабинете. Мальчишки тебе подражают. По-твоему, это хорошо?
Он огорчился и ответил не сразу. Наверно, ему никто не говорил правду в глаза и совершенно напрасно.

– Ну, хорошо, – сказал он, наконец, – я вообще больше курить не буду, – он достал из кармана пачку папирос, скомкал ее и бросил в корзину. Даже жалко его стало. Такого большого и важного мужчину отругали, как мальчишку. Если бы он спорил, легче бы было досказать остальное. Получилось не очень уверенно.

– Я слышала от многих женщин: у Ланина неприятно отпрашиваться с работы. Ты не маленький, ты должен знать, что иногда женщин надо отпускать и не расспрашивать, куда и зачем, – сказала и вдруг, словно со стороны, увидела его и себя. Сидит девчонка на краешке стула, опустив руки между колен на подол юбки, а перед нею расстроенный начальник. Так на картинке в школьном учебнике мать-крестьянка с беспомощной тоской смотрела на голодного сына в прихожей городской квартиры – ни утешить, ни взять с собой. Голубчик, возрази, поспорь, пожалуйста, я тебя прошу, ведь ты умный, ты что-нибудь придумаешь.

– Ну, я не знаю. Я еще не научился, разумно вести себя с каждым. Кто не хочет, не рассказывает. Недавно Тамара Осеева отпрашивалась. Дочке местные врачи не могли поставить диагноз. У меня школьный друг, Олежка Друкарев, кандидат медицинских наук. Устроили в московскую клинику.
– Откупился от Тамары.
– Хорошо бы, но мне кажется, при первом удобном случае она выскажет все, что обо мне думает. Такой человек.
Внезапно дверь отворилась, и на пороге появился Мещанников. «К тебе можно? Ты не занят?». Мог бы заметить, что Андрей сидит не за своим столом. Пришлось уйти.

Трудно взрослому человеку признать вину. Столько лет воюют с опоздавшими – ничего не помогает, опаздывают одни и те же люди, и они же громче других позорят Ланина. Как ему согласиться? Но он сдержал слово – прекратил дежурства и перестал курить. В обеденный перерыв купила коробку монпансье и за десять минут до окончания перерыва зашла к нему.
– Кажется, меня не сильно тянет курить, ну, почти не тянет.
– Ах, так, – сказала и забрала коробку.
– Верни, пожалуйста. Ландрины – мои любимые конфеты. Я применю силу и отниму.
– Попробуй!

Откуда у него только взялось проворство. Конечно, если бы захотела, он не догнал, но самой было интересно, как он поступит.
– Тебе не стыдно? Ты применяешь силу против рядового сотрудника.
– Ну, суд найдет смягчающие обстоятельства, а ландрины теперь мои. Рак назад не ползает.
Вот чудак. Он мог бы позволить себе набор дорогих конфет, а он отнимал дешевые. Потом, видела, он пользовался леденцами. Хотела еще купить, но передумала.

2

Ранним летом отделу поручили поработать на институтской лодочной станции, расположенной на берегу Среднего озера. Девчонкам досталось красить лодки, мальчишкам – рыть ямы и разносить столбы. Хорошая работа – не то, что весною перебирать в буртах картошку: там мыши, гниль и грустно за испорченный картофель, а здесь работа как награда – под ясным небом, на свежем воздухе, у голубой воды. И с погодой повезло.

 Светило солнце, и, казалось, не было ветра, но обнаженные плечи и лицо ощущали равномерный и сильный напор воздуха, а около деревьев было заметно, как тонкие кончики веток и листья совершают небольшие трепещущие движения. Кто хотел, разделся до купальных костюмов и плавок. На Аню девчонки поглядывали с завистью.

Красивой ее не назовешь, но, с какой стороны ни погляди, все ей природа дала – ни в чем не перестаралась и ничего не забыла, а если разбирать по косточкам, и ничего особенного нет. Можно отыскать красивее руки, стройнее ноги и фигуру, но там, где природа чем-нибудь одаривает с избытком, она забывает дать необходимое в другом. Можно встретить писаных красавиц, с холодной красотой или томных – без жизни. У Ани есть теплота и жизнь. Она способна привлечь к себе сердца, а потом не знает, что с ними делать.

Ей нужен идеал, а с близкой дистанции все – живые люди: в меру красивые, в меру умные, в меру порядочные. Нравятся порядочные – не ищи самого красивого. Вот так, голубушка. Марат повеселел, ты загрустила. Ничего не поделаешь. В жизни специально на пути каждого расставлены преграды, чтобы выяснить, кто чего стоит. Между прочим, я всегда знала, что Марат их преодолеет. Я не скажу, что это у него получается легко, но получается. И у Андрея получится. Посмотри, какие они сильные и красивые.

Мальчишки на плечах разносили электрические столбы к ямам. Первым шел Федя Сечкин, за ним Андрей – без галстука, без рубашки и майки и, между прочим, без брюк, в модных импортных плавках, на зависть ребятам. Марат шел в более скромных плавках, но зато он успел загореть, гоняя на велосипеде. Волна нагрузки катилась по плечам мальчишек, пригибая одних и распрямляя на время других. Столб плыл на плечах, слабо реагируя на неровности местности, мальчишкам же неровности доставляли много хлопот – то у одного, то у другого подгибались колени.

Институт выпросил у колхоза прибрежный участок земли. За землю расплатились материалами и трудом – обнесли колхозу забором фруктовый сад. На участке построили причал, будку для сторожа деда Ефима, сарай для лодок и домик. Теперь огораживали забором и подводили электричество. Предыдущий отдел перестарался. Мальчишки дорыли ямы и разнесли столбы. Слесаря отправили Ваську Синицына в сельский магазин. Одну бутылку у них стащила. Федя Сечкин пытался догнать, да куда там. К обеду готовились лениво.

– Ну, какой может быть обед, – заметил Ланин. – Надо воду проверить, – он подошел к воде, поболтал ногой и тут же отдернул. Артист. Вода холодная, но не настолько. Он вступил в воду по косточки и стал извиваться всем телом, изображая муки.
– Александрыч, зайди по колено и бегом к нам греться, – посоветовал Сечкин.
– Плавать не умеет – на воду пеняет, – смеясь, сказала Тамара Осеева. От нечего делать собралось много зевак. Ланин присел, делая вид, что хочет окунуться, но не окунулся. Скорей бы кончал комедию. «Андрей Александрович! Обедать!». Он сделал несколько шагов, зашел по грудь и, раздвигая руками воду от себя, поплыл. «Умеет. Стилем плывет, не по-собачьи». Комедия кончилась, зеваки разошлись.

– Федя, голубчик, позови его, он тебя послушает.
– Замерзнет – водкой ототрем, а утонет – сам сварю оградку.
Обиделся, наверно, за бутылку или шутил глупо, но, к счастью, к берегу подходил Марат.
– Марат, пожалуйста, верни Ланина, – повернулась к озеру и не увидела Андрея. – Где он?
Сечкин скорее догадался, чем расслышал.
– Вон голова.
– Марат, я тебя прошу, верни его, – попросила тихо.

– Сейчас верну, – пообещал Марат и побежал к воде. Он вбежал в озеро, широко размахивая руками из стороны в сторону и разрезая корпусом воду, с разбега плюхнулся и поплыл – взметнулись брызги и замелькали попеременно рука и ухо, рука и ухо. Не надо было плыть, надо кричать, или уже звук не долетит?
Марат плыл энергично, расстояние от него до головы Ланина заметно сокращалось, но тут случилось непредвиденное – голова Андрея стала уплывать за середину озера.
– Сечкин, голубчик, беги скорее к деду Ефиму, возьми лодку.
– Гони нашу бутылку.
– Честное слово, отдам.

Бутылка была спрятана в сумке Люси Батыгиной. Когда прибежала с трофеем, Сечкин уже отковывал от причала лодку.
– Федя, пожалуйста, быстрее.
– Куда спешить? – заметил с берега Ветлугин. – Они уже на суше.

Две чуть заметные фигурки виднелись на том берегу. Сечкин сильно оттолкнулся от берега, приладил весла в уключины, поплевал на ладони и энергично растер их. Никакой техники у него не было. Он глубоко опускал весла в воду, а после гребка высоко поднимал их из воды, осыпая себя и пассажирку градом брызг, но в гребок он вкладывал столько энергии, что лодка стремительно уходила от берега. Казалось, при таком темпе и такой технике он долго не продержится, но он греб и греб, шумно вдыхая и хекая на выдохе.

 Брызги освежали лицо, тело рассекало упругий воздух. Посадки покинутого побережья сливались в далекий зеленый фон, открывались новые просторы голубой водной глади, прояснялись размытые очертания противоположного берега. Струилась вода в лучах теплого солнца. Ясная голубизна растекалась во все стороны, сливаясь с солнечной голубизною неба. Мальчишки догадались, что лодка за ними, и поплыли навстречу.

– Надо будет отшлепать одного и другого.
– Никто просто так в холодную воду не лезет. Понадобилось.
Расстояние сокращалось. Это вызвало у Сечкина прилив свежих сил. Уже отчетливо виднелась голова Ланина и заметно мелькание рука-ухо Марата.
– Мальчишки, как вы раскраснелись! Неужели вода холодная?
– Сечкин, окуни ее в воду, пусть проверит.

Сечкин тут же бросил весла и, раскачивая лодку, пошел к Гале. Она вцепилась в борта и усилием рук пыталась уменьшить качку, но это ей плохо удавалось. Сечкин присел рядом, обнял ее за плечи и за ноги и попытался поднять. От его движений лодка раскачалась еще сильнее. Представив себя в воде без дна под ногами, Галя отцепила руки, обняла Сечкина за шею и прижалась к нему.

– Не тронь меня! Я плавать не умею, честное слово!
– Научим, – пообещал Сечкин и посадил ее себе на колени.
– Андрей Александрович, скажи, чтобы отпустил!
– В воде я не начальник, – ответил Андрей, держась за борт лодки.
– Голый командир – не командир, – объяснил Сечкин. – Без брюк авторитета нет.
– Сечкин, миленький, отпусти, я больше не буду.

Он осторожно посадил ее на место.
– Хороша баба, – крикнул пловцам, – обнимается – дух захватывает. – Вразвалочку он направился на место, опять пришлось держаться за борта.
– Ладно, мальчишки, залезайте. Вы свое доказали.

3

Аня ушла за излом берега и немного поплавала в одиночестве, а потом не вернулась к причалу – осталась на небольшой полянке среди молодых сосенок. Солнце обогревало спину и ноги жаркими лучами, а воздушные потоки омывали тело нежным теплом. Как из далекого детства, стрекотали кузнечики. В разных направлениях воздух рассекался жужжанием насекомых. На ветках деревьев радовались птахи. Под небольшим обрывом плескалась вода. Если бы не Галя, можно было вместе с Ланиным сплавать до середины озера, а одной страшновато. Галя не отпускает его ни на шаг, как будто он уже ее собственность.

 С того случая в музее их отношения заметно изменились. Андрею Александровичу к лицу быть влюбленным. В ее присутствии он преображается, у него даже обостряется чувство юмора. Тебе бы, Марат, взять с него пример. С тобою трудно оставаться наедине. Ты становишься серьезным, будто решаешь сложную задачу. Трудные задачи надо решать легко, талантливо. Я иногда Гале завидую. Как хочется счастья! Большого, светлого! И настоящего мужского внимания. Неуютное, даже жуткое чувство – одиночество.

Работа дает все, но одной работы мало. Иногда неизвестно почему бывает ужасное настроение, начинается самоанализ. В такие минуты, Маратик, мне хочется говорить с тобою, но я больше люблю заочные беседы. Когда мы разговариваем заочно, ты все понимаешь, смотришь на меня так, как я хочу, и мне легко, а наяву у тебя умоляющий взгляд, а я ничем помочь не могу. Мне легче, когда я представляю тебя таким, каким мне хочется, с таким я делюсь самыми сокровенными мыслями. А мне часто бывает трудно.

Все считают меня сильной, а я устала от своей силы. Мне нужно, чтобы многие сложные вопросы мне помогал решать умный, сильный душою и телом мужчина, которому я могла бы довериться во всем и которого любила и уважала бы не меньше, чем себя. Я не умею прозябать. Мне надо жить среди умных, деятельных людей, быть в движении, мыслить, чувствовать и желать. Тогда я бываю счастлива. На работе меня уважают. Я имею право так сказать. А дома мне бывает грустно, особенно если нет под рукой хорошей книги, и я не готовлюсь к какой-нибудь интересной встрече. Вот так я понимаю свое состояние.