Жизнь без героев Часть 2-1 Главы 1-2

Жизнь без героев
Часть вторая
Шаги вперёд –
бросок в атаку


Надо было жить и работать. Федя Сечкин, парторг отдела, предложил по очереди Вадиму, Илье и другим нежелающим пост начальника лаборатории. Каждый из них отказался. Побегушный согласился. Несколько вечеров подряд он поил слесарей, чтобы партгруппа проголосовала за него. И это – наша хваленая жизнь.


Часть ІІ -1 Главы 1-2

  Главы первая

НА РАБОТЕ И В ОБЩЕЖИТИИ

1

Галя стояла в очереди на автобус. После работы приятнее идти пешком, но в автобусе можно прокатиться с Ланиным. Как ни борется институтская общественность, знакомые пристраиваются друг к другу. Неясное движение толпы привлекло ее внимание. Автобусы еще не показались, а мальчишек и мужчин, как магнитом, вытянуло от сельповского забора в первую шеренгу очереди. На площади возле большой легковой машины расхаживала женщина. Дул холодный ветер, и издалека казалось, что она одета легко. Она была без головного убора, в расстегнутой короткой до бедер куртке с белой меховой опушкой, в короткой узкой юбке.

Смешно было смотреть, как мальчишки и мужчины вытягивали шеи. Из-за нее можно было прозевать Ланина. Он шел, как обычно, склонив голову на плечо. Внезапно женщина негромко окликнула его. Он поднял голову и заторопился к ней, между прочим, совершенно напрасно – поспешность не шла ему. Он мог смешно выглядеть в ее глазах, но ей самой было не до его походки. Она растерялась, хотела протянуть ему руку, а потом стала снимать перчатку. Он был не намного выше ее ростом, но он не потерялся рядом с нею – они были хорошей парой.

 Ланин открыл ей дверцы, потом обошел вокруг машины и сел рядом с нею. Руки ее в белых перчатках легли на темный руль. Вся машина блестела черным вороньим блеском. Ветер занес на нее осенний лист, лист трепетал и норовил свалиться, но ветер прижимал его к скользким бокам и гнал по металлическому телу. «Едут!» – закричал кто-то, и все слилось и смешалось.

 Толпа пришла в движение, сзади надавили и толкнули вперед. Порывом ветра листок смело на землю. Машина приподнялась, готовая к прыжку, надавила на передние колеса и осела, закачавшись, но почти сразу от нового толчка сорвалась с места и нырнула под толпу. Навстречу от шоссе шел обшарпанный автобус, но ни скрежета, ни раздирающего душу крика не было, а сзади еще раз надавили – холодный шершавый плащ стоящего впереди дядьки коснулся лица.

Жизнь опять посмеялась. За что она так? Никто не напрашивался на совместные поездки, вы сами, голубчик, пристраивались. Ну что ж, для меня еще один урок, а вам пусть не икается. Когда-то по дороге домой вы уделили мимоходом несколько минут – спасибо и за это.

Первый автобус отошел, и напор очереди ослабел, но подошел второй автобус, и напор возобновился. Толпа пододвинула к распахнутым дверям и с силой втащила на ступеньки. Телами припечатали к другим телам, а потом новым напором прокрутили и задвинули в угол.

2

Утром в лаборатории каждый молча занимался своим делом и о начальнике не вспоминал. И в коридоре пусто. Никому сегодня Ланин не нужен. Секретарша Марянова, выходя от конструкторов, с порога предложила кому-то позвонить и пошла не к себе в приемную, а к выходу. В трубке долго раздавались противные протяжные гудки, потом послышалось знакомое «алло», и снова трудное молчание. Скажи еще что-нибудь, пожалуйста. «Алло», – обиженно повторил Ланин и повесил трубку.

Посмотреть бы на тебя хотя бы в щелочку. Почему ваша победа оказалась такой кратковременной, почему вы не в духе? Не надо отчаиваться. Немного терпения, и вы добьетесь своего. Вы увезли самую красивую женщину, какую и не видывал наш город. Ах, это не вы ее увезли? Ничего не попишешь. Вчера жизнь посмеялась надо мною, сегодня – над вами. Я буду рада, если причина вашего раздражения – мои шутки, но не буду огорчена, если они ни при чем. Я очень злая? Пусть. Мне надо вас видеть, а я не знаю, как. Меня все выводит из себя, даже лист бумаги на стенде Женьки Тогатова.

Вчера Витька с Женькой поспорили, а сегодня в упор друг друга не видят. «Витя, смени гнев на милость. Что с документом делать?» – «Подписать у Ланина». – «Эх вы, лентяи. Так и быть, отнесу».

3

Ланин сидел с привычным выражением задумчивости. На чистом листе бумаги перед ним из одной точки, отталкиваясь друг от друга, разошлись в разные стороны две кривые чернильные стрелы. «Оставь, я посмотрю». Разговор не состоялся, но она не уходила. Какая-то мысль, предназначенная для нее, дозревала в его размышлениях и накладывала неясный отпечаток на его пробуждающийся отчужденный взгляд.

 «Вчера ко мне приезжала Ася. Ей потребовался развод». С грустью, с чувством вины, с наигранным удивлением произнес он эти слова, и чем откровеннее прояснялась его жалкая попытка защититься шуткой, тем тревожнее и радостнее стучало сердце в счастливом ритме. В любую секунду Андрей мог бы перевести взгляд на нее и заметить краску смущения на лице, сияние глаз, улыбку глупой неудержимой радости, но выручило природное чутье.

– Приглашаешь в свидетели! – выпалила и засмеялась, обнажая зубы до розовых десен. Он посмотрел на ее смеющееся лицо, и открывшиеся внутреннему зрению смешные стороны ситуации приостановили поток навязчивых тяжелых мыслей.
– Кажется, свидетели не нужны.
– Из меня плохой утешитель. Все, что я могу, – занять вечером очередь на автобус. Занять?
Он согласился и кивнул.

4

Весть о болезни Ланина принес в лабораторию Витька Кромкин. Как обычно в таких случаях, всем захотелось навестить, купить ему вкусненькое, взять шефство над больным. Воображаемые поступки имеют удивительное свойство: они еще не совершены, но уже возвысили человека в собственных глазах, хотя от мечты до осуществления – нераспаханное поле деятельности. Но стоит ли отвлекаться от любимых дел, если все утрясется, да и болезнь простая, и навестить можно в любой день. Все – хорошие люди, поручи каждому – в лепешку расшибутся, но все вместе – понадеются друг на друга, будет лежать Андрей в неуютной комнате один-одинешенек, и некому будет подать ему стакан сырой воды.

В стакане воды Андрей не нуждался. От кашля распирало грудь, и горло наждаком натерло, но состояние было знакомое и не настолько тяжелое, чтобы себя не обеспечить. Перед собою на полу Андрей сложил стопкой журналы и книги. Он никого не ждал, но не удивился, когда без стука приоткрылась дверь.
– Не спишь? – осторожно спросила Галя. – Извини, не знала.
– Заходи, пожалуйста. Я очень рад, – он повернулся к ней и поправил одеяло. Она проворно сняла пальто и бросила на спинку стула.

– Что у тебя?
– Пустяки, кажется, обычная простуда, а мне больничный выдали.
– Да? За красивые глаза?! – она подошла к кровати. Он подумал, что она присядет, и хотел подвинуться. – Лежи спокойно! – она положила руку на горячий лоб. Он замер, наслаждаясь приятной прохладой. – Где рецепты? – она стремительно прошла к столу, от порыва воздуха открылся приступ кашля. – Так у тебя бронхит? Придется лечить, – она взялась за пальто. – Лежи и не вставай. Я скоро приду.

Она ушла и потом вернулась, не так скоро, как хотелось, но вернулась – загремела ведром и тазиком.
– Кажется, полезнее посидеть возле больного. Положи руку на лоб, и я поправлюсь.
– Лежи смирно и закрой глаза. Учти, если повернешься, я огрею тебя мокрой тряпкой. Тогда сразу выздоровеешь.

Он долго лежал без мыслей и движения, и лишь ее энергичное дыхание возле кровати вывело его из оцепенения. Внезапно он вспомнил стопку книг, решил, что она сметет их прочь, потому что им не место на полу, и какие-то смутные сожаления, связанные с представлением о мнимом и действительном уюте, а на самом деле связанные с зыбкими зарождающимися отношениями, вызвали желание осмотреть комнату. По ее дыханию и шагам он пытался представить, где она. Когда ее дыхание отдалилось, он осторожно приоткрыл глаза. Стопка книг стояла на месте.

– Кажется, можно открыть глаза?
– Не терпится? Тяжелую дала работу? Открывай. Я кончаю.
Книги лежали на фанерке от посылочного ящика. Пол блестел, как не блестел после первого и единственного приезда матери в Журчанск.
– Я отнесу тазик и скоро вернусь, – сказала она.

5

Она вернулась с двумя эмалированными кастрюльками. В комнате запахло домашним обедом. Она придвинула к кровати табуретку и поставила на нее глубокую тарелку с бульоном и тарелку с куском курятины, присыпанным жареным луком. По водной глади бульона плавали золотистые островки, у берегов которых росли душистые веточки незнакомой травки. Захотелось, как в детстве, путешествовать ложкой по лабиринту каналов и морей и наблюдать за мирным слиянием стран и континентов.

– Ешь, симулянт, не балуйся, – она присела рядом на край кровати.
– Я люблю вкусно поесть, а мама готовит небрежно.
– Она и тебя испекла небрежно, но ты не огорчайся, ты мне нравишься, – она покраснела и улыбнулась. – Мальчишки бестолковые, а с тобою легко.
Была бы лестной похвала, если бы не прошлое.
– А вот жена меня бросила.

– Правильно сделала. Зачем ты ей нужен? Нерасторопный, ленивый и глупый. Может быть, в науке ты что-то смыслишь, хотя это бабушка надвое гадала, получил, а в жизни ты беспомощный.
– Ну, почему беспомощный? – он по привычке задумался.
– Андрей Александрович, можно полюбопытствовать? Какие люди тебе нравятся? Говорят, тебе нравятся способные.
– Способные на все способны. Я люблю людей порядочных и особенно тех, кто вкусно готовит.
– Марат – порядочный человек в твоем понимании?

О Марате не надо было говорить, но вопрос задан – его не вернёшь. Но Андрей по своей дурацкой привычке не задумался, а сразу ответил.
– Ты задаешь интересные вопросы, а мне курица не дает покоя, и бульон очень понравился. Я не знаю, что делать.
– Притвора ты – увиливаешь от ответа.
– Ну, конечно, увиливаю. Марат волевой человек, не то, что я. Из него получится хороший пастух.

– Какого пастуха ты имеешь в виду? С факелом впереди или с плетью сзади.
– Я предпочитаю идущего впереди и лучше бы без факела и без фанфар.
– Но ведь иногда в ненастье приходится подгонять кнутиком.
– Ну, понятно, чтобы раньше других занять вершину.
– Марат, если хочешь знать, никогда не возьмет в руки ни кнут, ни фальшивый факел. Бульон доешь? Полтарелки осталось.

– Спасибо, не могу. Я переоценил свои возможности. Все было очень вкусно.
– Что ж, очень приятно, а теперь раздевайся.
– Как!?
– Как сумеешь. Мне твоя спина нужна голая.
– Разве бульона недостаточно?
– Чего смущаешься? Тебе помочь?

– Справлюсь, если нельзя иначе, – он снял рубашку и майку. Она провела ладонью по его груди и звонко пошлепала по правому боку.
– Какой гладкий и упитанный. Сейчас обклею – станешь розовым, как поросеночек, – она энергично принялась наносить на тело влажные горчичники и так же энергично требовала переворачиваться со спины на живот и с живота на спину. Он беспокоился, как бы во время разворотов не открылись темно-синие трусы, и ей пришлось власть употребить, чтобы он не отвлекался. Когда суета движений прекратилась, тело оказалось туго забинтованным махровым китайским полотенцем и укрыто до подбородка одеялом. Она присела на кровать, но не в ногах, как прежде, а ближе.

– В колхозе ты спросил о моих планах. Я честно рассказала. Теперь хочу спросить: какие, если не секрет, планы у тебя.
– Ну, конечно, у нас планы совпадают. Хочу найти хорошую жену.
– Да!? Очень приятно, мне нравится, когда со мной согласны.

Разговор мог принять острый оборот. Пока она припоминала все сказанное ранее, чтобы понять, как себя вести, он, видевший вблизи знакомые манящие черты и помнивший ее приятные прикосновения, осмелел и начал шевелиться, пытаясь распаковаться. Понимая, что в такой ситуации лучше быть осторожнее, она прикрикнула на него. Возникшее чувство нежности и стремления к ней, встретив отпор, замерло на гребне волны и, не перевалив, медленно осело, растрачивая кровь на второстепенные нужды. Расстались дружелюбно.
– Смотри, не прикармань полотенце, – сказала, смеясь. – Это подарок сестры.

6

Мальчишки всегда так. В первую очередь в ход пускают руки. Держишь себя с ними строго – им не нравится, позволяешь шутки и простые отношения – опять плохо. То им не женственно, то легкомысленно. Сами не знают, чего хотят. Попробуй быть женственной и не легкомысленной, простой и загадочной, умной и доброй, с сильной волей и с хорошим характером – и все сразу. А он потом увидит другую загадочную, и все старания обернутся слезами в подушку.

Может быть, ему было неудобно лежать? Между прочим, жена ему давно не жена. Почему он обязан сохранять ей верность до гроба? Припомнилась срубленная под окном старая ива. Обломанный ствол доходил лишь до второго этажа, а выше из изуродованного тела поднимался изогнутый худющий сук, как поднятая вверх рука, прилепленная к туловищу без головы. Кора на стволе потрескалась и обвалилась, но сук еще жил и растил тоненькие прутики. Его спилили, а ствол подрубили, и он распался на две пустотелые колоды.

 Рабочий несколько раз ударил каждую в живые места сапогом – обсыпал зеленую траву коричневой трухою. Изнутри ствол прогнил и покрылся серой плесенью. Трухлявые волокна пахли гнилью и лишь кое-где казались живыми, в этих местах с другой стороны колоды из-под коры пробивались острые побеги, похожие на редкие всходы озимых. Вот так и папка когда-то, пока болезнь не доконала, думал о живых. Почему Андрей до сих пор должен печалиться о ней?

Другие уже без боли вспоминают о Марате. Посидела возле него после смерти его мамы, рассказала, как умирал папка… И у него так получится. Будет носить в себе горе, пока однажды не расскажет, как все было. Вспомнит, переживет, перечувствует – и легче станет. Тебе, Марат, могло быть не так одиноко – ты сам выбрал такой путь…

А я вот сегодня другому мальчишке призналась, что он мне нравится, и мне ни капельки не стыдно. Я сказала то, что есть. Я не хочу оставаться трухлявой колодой. Прости, но я не виновата. У меня все прошло. Тебе обидно? Ничем помочь не могу. Ни мысли о тебе, ни воспоминания о папке не выбили из колеи. Со мной это бывает редко. Он хороший человек, Марат. С ним можно иметь дело.


Глава вторая

ПОЛЮСА И МАГНИТЫ

1

Правление Владимира Первого Побегушного было кратковременным и бесславным. Бедолага пытался тянуть лямку, но в одиночку и не по той колее. Он никого не посвящал в свои решения, а когда разработчики из-за этого попадали в глупое положение, упиваясь осведомленностью и стараясь не продешевить, осторожно и скупо отвешивал информацию. Ему платили той же пустой монетой. В его присутствии в комнате устанавливалась тягучая тишина. Все катилось к развалу.

После увольнения Буркова Марянов заметно постарел и стал хромать сильнее – сник на глазах. Дни его пребывания в отделе были сочтены. Собирался покинуть Журчанск и Бутаев. Уходили из института основатели. Другая эпоха – другие люди. Нужно было давать план. Настала пора Бесфамильного. Некто Тришин объявился на горизонте, одного с Бесфамильным бесплодного поля ягода.

На каком-то совещании кто-то из ретивых предложил: обязать Марянова выполнить то-то и то-то. Звонов обозлился. «Оставьте мужика в покое, мать вашу. Без него управимся».

В последний раз прошел Константин Никитич по лабораториям, безмолвно прощаясь со всеми и виновато кивая головой. Андрей Ланин проводил его до электрички. Пост Марянова передали Ланину. Побегушному предложили подвинуться за пределы отдела и уступить место Мещанникову. За себя в своей лаборатории Андрей оставил Сергея Нурова.

2

Завершив цикл вращения вокруг Солнца, Земля раскручивала новый виток, а люди, живущие на ее поверхности, воспринимали события, происходившие в природе и во Вселенной, как очередной Новый год. Марат не собирался идти в городской дом культуры на новогодний вечер, но отделу поручили проверять билеты, поэтому пришлось пойти.

В фойе гремела музыка. В краткие минуты музыкального безмолвия в вестибюль через широкий проем вливалась праздничная толпа, накатывался рокот разговоров, стук каблуков, шелест нарядов. Гулкое пространство заполнялось мельканием возбужденных лиц, кто от танцев, кто от буфетных возлияний, потные тела выдавливались из тесноты и шума, чтобы отдохнуть от жары, улизнуть от надоевшего партнера или просто посмотреть на себя в зеркале и поправить прическу.

Но снова начинала призывно греметь музыка, вихревой шум оркестра всасывал в танцевальный круг людей, вестибюль пустел, и только в проеме плотной стеной стояли плечи, головы и спины. Марат сидел на подоконнике возле входных дверей. Работы не было. Все, кто хотел попасть на вечер, раздобыли билеты, остальных, кто не был пьян и не внушал опасений, пропустили в зал.

Бывает, находят на людей приступы необъяснимого энтузиазма. В водоворот подготовки к новогоднему балу всосало огромное количество сотрудников. В такой водоворот не могло не всосать Аню.
Гремела музыка, веселились люди. Очередной прилив вынес в вестибюль Галю Туганову. Толпа тут же схлынула – Галя осталась.

«Идем!». Она сдернула его с подоконника и потащила за собой. Ее хорошо знали. В толчее невозможно было рассмотреть кавалера на буксире, то один, то другой обращался к ней с предложениями, а она отшучивалась, увиливала, а иногда пускала в ход кулак или локоть. Она легко рассекла проворачивающийся людской круг, ввела в него Марата и повернулась к нему лицом. В хаосе броуновского движения наметился определенный маршрут – к дальней входной двери в зал. «Смотри – видишь? Какая красивая пара».

3

В первый раз увидел их в подъезде своего дома. Электрическим разрядом судорожно сжало сердце, кровь прильнула к голове, и сам оцепенел – ноги двигались, но слушались плохо. Из дверей на площадке второго этажа вышли двое, с ними Аня. Вздрогнул, выхватил взглядом среди всех его – высокого, красивого, прижался к стене, пропуская, а она отчужденно посмотрела и весело ответила на чью-то шутку. Потом еще дважды видел их. Без году неделю знакомы – ходит с ним, с Львом Цурюпой, под ручку и в общежитии у него бывает.

«Смотри! Сейчас ты их хорошо увидишь». Увидел... Случайно встретил на платформе Валентину Павловну, помог донести два арбуза. В квартиру заходить не хотел, но уступил настойчивым просьбам. Утопающий не сразу пузыри пускает – барахтается: вдруг небесные силы пришлют с проходящей волной соломинку. «Аня, я уже приехала и привела гостя».– «И у меня гость! – Аня ответила из комнаты, выбежала, осеклась. – Проходи», – сказала глухо и скрылась в комнате.

На диване, на ее диване, сидел Лев Цурюпа. Зачем-то обернулся – сзади стояла Валентина Павловна с испуганным лицом. Хоть сквозь землю провались – и драпать стыдно, и оставаться – зачем?
– Проходите, Марат, – попросила Валентина Павловна. – Аня, вымой арбузы и подай на стол.
Аня не пошевелилась. Лев Цурюпа поспешил ей на выручку.
– Какие великолепные, – он протянул руку к сетке. Пришлось отдать. Он имел больше прав. – Спелые. Аня, идем, помоем, я помогу.

Она сорвалась с места. В ушах возник шум, показалось, что в комнате везде и всюду с потолка и стен на голову, на плечи, на лицо сыплется колючая пыль. Кожа ощущала пронизывающие покалывания пылинок, они забирались под одежду, их становилось больше, все тело с жуткой реальностью ощущало их как живых, но их не было, пространство вокруг оставалось пустым, хотя в углах комнаты и возле стен появлялись и исчезали при пристальном разглядывании тускло светящиеся частицы.

Валентина Павловна придвинула стул к столу и скрипом спасла от помешательства. Атака пылинок прекратилась. Валентина Павловна попыталась поправить скатерть, но скатерть то в одном, то в другом месте перекашивалась. Мертвящая тишина готовила новые атаки, но комната уже наполнялась отвлекающими звуками: потрескивала сухая материя, всхлипывал на кухне водопроводный кран, его сменила дождевая дробь и невнятный шум разговора.

Валентина Павловна справилась со скатертью, выдвинула стул и пригласила сесть. «Спасибо, я посмотрю книги». Она отворила дверцы буфета, но ничего не взяла, опустилась на стул. Наконец, Аня в сопровождении Цурюпы вернулась из кухни.
– Помыли? – заискивающим тоном спросила Валентина Павловна.
– Блестит, как росою омытый, – Лев Цурюпа ответил.

Аня захлопнула дверцы буфета, но спохватилась, достала тарелки и ножи. Валентина Павловна встала с тяжелым скрипом, подняла сетку с арбузом и, ступая, как больная, вышла из комнаты. Аня застыла с тарелками в руках, но ненадолго. На Цурюпу уход хозяйки не произвел впечатление. Он колдовал возле арбуза – прицеливался длинным знакомым ножом, когда-то с любовью наточенным.
– Сахарный будет, сочный. Я его резать не буду – он сам расколется.

– Посмотрим, – произнесла Аня почти с прежним вызовом. На какой-то миг лицо ее оттаяло, непрошеный гость пошевелился, чтобы дать отдых затекшим ногам, и невольно напомнил о себе. Лицо ее вновь оледенело. Вернулась Валентина Павловна.
– Арбуз превзошел все ожидания, – обратился к ней Цурюпа, – не арбуз, а мечта.
– Спасибо, – с достоинством ответила Валентина Павловна. Растерянности больше не было, она вернулась хозяйкой. – Марат, присаживайтесь, – предложила она. Аня чуть заметно поежилась.

– Да, Марат, присаживайся, – попросил Цурюпа, – будь любезен. У нас все готово.
– Спасибо, мне надо руки помыть, – сказал и пошел от книжного шкафа к дверям.
– Аня, проводи, – попросила Валентина Павловна.
– Он знает, где раковина, – резко ответила Аня.
Валентина Павловна вышла следом.
– Я виновата, простите меня, – сказала у порога.
– Что вы. Я знал… Для меня это не было неожиданностью…

4

– Видел? – спросила Галя. – Красивый мальчик. Артист.
– Тебе-то на что жаловаться. Сколько красивых приставало.
– А я их не люблю. Я постирать могу, полы помыть, детей рожать, – она покраснела и улыбнулась, – а Аня – поэтическая натура. Посмотри на них.

Аня была в редком состоянии, когда хотела быть смелой и неотразимой. Она перегнулась в талии и отклонилась от партнера, чтобы видеть его губы, глаза, лицо. Вся она в стремительном движении, и рука партнера на талии удерживала ее, чтобы она не улетела. «Обаятельный мальчик. Смотри, как держится».

Красивый, сладкий, как абрикос, но что под косточкой? Был способ выяснить, благо и повод был – в его квартире появился переходящий по общежитию телевизор. Дверь открыл Чиленков. Пожал руку и ушел в кухню. Мало ли кто и к кому пришел. Квартира не отличалась от такой же знакомой квартиры – на тех же местах кровати и тумбочки. За круглым столом в центре комнаты Лев Цурюпа выполнял знакомые с первого курса учебные чертежи. Он встал из-за стола и пошел навстречу.

– Рад, приветствовать тебя, коллега, в нашей берлоге! – приятным голосом с приятной улыбкой произнес он. – Здравствуй! – и он двумя руками потряс руку, а потом, не выпуская ее из своей, а другой придерживая под локоть, посмотрел в лицо, как смотрят на старинного приятеля после долгой разлуки. – Здоров ли?
– А что ему будет? – ворчливо поинтересовался сидящий на кровати Утешин и посмотрел поверх очков.
– Тебе бы твоим нежным голосом из туалета кричать «занято», а не друзей встречать, – посмеиваясь, заметил Цурюпа. На слове занято он передразнил басок Утешина и тут же украдкой взглянул на одного и другого.

– Пришел футбол у вас посмотреть.
– Смотри, нам не жалко, – Чиленков вернулся из кухни и включил телевизор, – но этот матч ничего не решает.
– Располагайся, а я, извини, – Цурюпа широко развел руки, – должен закончить чертеж. Одному заочнику делаю.
– За его деньги, – уточнил Утешин.

– Господи Иисусе, – Цурюпа вознес руки к небу, – какой талант погибает! Ему бы служить генеральным прокурором, а он прозябает среди нас, грешных, – сказано с забавной улыбкой, доброжелательно – и беглый взгляд на каждого. Чиленков не ввел звук, и на экране симпатичная девушка безмолвно о чем-то рассказывала.
– Лев, ты бы хотел с такой провести ночь? – спросил Чиленков.
– Истязатель! Садист! Отдать такую девушку на ночь – только растравить душу. Такой девушке нужно посвятить ночи напролет.

Пока это были обычные шутки. Ребята подначивали, он отшучивался.
– Вот бы пойти к врачу, а он бы написал рецепт: принимать красивую девушку три раза в день, – мечтательно произнес Цурюпа, но робкий звонок прервал его мечтания.
– Клиент пришел, – предположил Утешин.
– Не клиент, а заказчик, – уточнил Цурюпа, поправил рубашку, сдул крошки резинки с листа. – Открой, а? – неуверенно попросил он Утешина. Утешин удивленно посмотрел на него поверх очков. – Чиленков, будь другом, открой, – попросил Цурюпа Чиленкова. Чиленков молча пошел открывать и привел робкого, но солидного крепыша с лысиной.

– Лев, тебя можно? – негромко спросил гость с порога.
– Заходи, не стесняйся, здесь все свои! – радостно приветствовал его Цурюпа. Он поймал его руку, пожал, обнял за плечи и подвел к чертежу. «Газета есть?» – спросил мужчина, оглядываясь по сторонам. «Газету найдем. Ты посмотри, как начерчено». – «Спасибо, сойдет». – «Нет, ты посмотри! Если заметишь не высший класс, я переделаю». Мужчина взглянул небрежно и снова поискал газету. Он торопился, а Цурюпа не отпускал его. В назойливости Цурюпы, в интонациях его голоса проскальзывали знакомые желания навязчивого продавца дороже сбыть товар.

– Что ты пристал? – возмутился Утешин. – Выше пятерки не поставят, а тут и тройки с минусом хватит.
– Варвары, что они понимают в земной эволюте, – отшутился Цурюпа, скалывая с доски чертеж. Мужчина, стесняясь, пытался ему помочь. «Деликатный» Цурюпа увел его в кухню. Они там не долго шептались, скоро Цурюпа проводил клиента до порога.

– Сколько дал? – спросил Утешин, когда Цурюпа вернулся. Цурюпа покосился на гостя, но гость уставился в телевизор – в скучной передаче нашел что-то интересное, и Цурюпа, помедлив, ответил огорченно:
– Две пятерки мятые, – он достал из кармана скомканные бумажки и аккуратно расправил их. – Мужики, кто обменяет на червонец?

Мужики безмолвствовали. Неужели он спрашивал серьезно?
– У меня есть новая десятка.
– Зачем тебе десятка? – удивился Утешин.
– Дремучий человек. Подашь официанту хрустящий червонец – «Сдачи не надо». Чувствуешь себя денежным тузом или министром.
– А потом подсчитываешь, что хвастовство обошлось в рубль тридцать с копейками, – заметил Утешин.
– Ты уложись в девять семьдесят. Зачем тебе дано высшее образование? Червонец – это мечта, ворота в рай, – хрустящая бумажка не давала Цурюпе покоя, но гость намеков не понимал. Тогда Цурюпа робко спросил: – Марат, ты не шутил? Обменяй, если не жалко.

Не торопясь, достал из кармашка записной книжки новую десятирублевку и небрежно бросил ее на чертежную доску. Цурюпа осторожно, чтобы не смять, поднял, повертел перед глазами, проверил на хруст.
– Вот это валюта, – сказал он и чмокнул ее губами. – Найти бы таких целую пачку.
– А мятые не взял бы? – усомнился Утешин.
– Истязатель! Любые взял бы, но новые лучше. Так я забираю, Марат, – он покосился на гостя. Гость, не спеша, собрал пятирублевки, хотел по привычке положить их в записную книжку, но передумал и опустил в боковой карман. Эти манипуляции стоили Цурюпе несколько тревожных секунд. Он сдул с червонца воображаемые пылинки и с большими предосторожностями спрятал его в бумажник.

– Напрасно прячешь, – заметил Утешин, глядя на него поверх очков. – Я дважды бутылку ставил, Чиленков приносил, а ты ни разу.
– Увы, друзья и сожители. Сейчас я поглажу костюм и пойду на свидание. Меня ждут более приятные обязанности.
– За бутылкой успеешь сбегать, а потом катись на все четыре стороны.
– Садисты! – весело закричал Цурюпа. – Уговора не было, пить без меня.

Утешин начал раздражаться, Цурюпа не уступал. Коса нашла на камень. Что если дать событиям иной разворот?
– Не спорьте. У меня деньги есть, – сказал и бросил на чертежную доску пятерку.
– Ну? – строго спросил Утешин у Цурюпы. – Дождался?
– Доставьте человеку удовольствие, – Цурюпа украдкой посмотрел на гостя. – Он хочет быть великодушным.
– Марат, забери, – попросил Чиленков.
– Не учи его жить, – остановил его Утешин. – Сбегай в магазин, не ему же бежать за бутылкой.

5

По телевизору шла нудная игра. Командам она давно надоела, но время не отсчитало свое, и надо было перемещаться по полю, опекать противника, создавать видимость острых ситуаций. В этом сейчас состояла работа, а работать не хотелось, но никто не вправе отменить или остановить ее. Таковы неумолимые правила. Они создают условия для полноценной игры, они же делают ее бессмысленной. Цурюпа гладил костюм – занятие по необходимости, а он колдовал с огромным удовольствием.

А уж себя после этого причесывал и разглядывал в круглом зеркале с ручкой – любо дорого посмотреть, не один чертеж можно вычертить. И костюм уже был готов, и нужная форма прически найдена. Цурюпа уже боялся нарушить расческой созданное, лишь кое-где осторожно поправлял волосы, но все еще отыскивал изъяны, и, чем оживленнее были приготовления на кухне, тем ленивее становились его сборы.
– Лев, ты еще здесь? – притворно удивился Чиленков.
– Я к вашим услугам, друзья.

– Иди к столу, интеллигент продажный! – позвал Утешин. И он пошел, но, разумеется, с шутками и прибаутками.
– Покупаете душу для дьявола, перекупщики! Вот он я перед вами! Казните меня. Жалкий я человек. Соблазн уводит меня с пути истинного. Господи! Пощади раба своего, грешного и слабого! – он понимал, в чем его сила, чего ждут от него, и добросовестно отрабатывал участие в ужине.

– Вот жизнь, – сказал Утешин, выпив залпом полстакана. – Рай, коммунизм.
– Дремучий человек, тебе бы жить в пещерное время, – заметил ему Цурюпа – Ты бы сжевал бок мамонта вместе со шкурой и валялся бы на солнцепеке, пока снова жрать не захотел. Теснимся в кухне, кран течет, потолок в подтеках от туалета сверху. Перед тобой положили вилку, ты ею не воспользовался. Если жрать одни бутерброды, трех пальцев много.
– А ты бы хотел устриц?

– Я бы хотел сидеть в шикарном ресторане за столом с белой скатертью, пить вино из хрустальных бокалов. Молодой официант с бабочкой предлагает сухое грузинское вино, например, «Мукузани», мясо в горшочках, шашлык по-карски. Из закусок – заливная осетрина с хреном.
– На кой хрен мне твой хрен, была бы водка и луковица.

– Если бы бог сотворил человека из тебя, а не из обезьяны, человечество до сих пор ходило бы на четвереньках. Стремление к красоте вывело нас из вонючей пещеры и заставило придумывать новые товары. Я же призываю тебя к коммунизму, к полному изобилию.
– Он призывает. Нашелся строитель. Дай таким, как ты, волю, вы разбазарите государство за три дня. А по мне, пусть все будет, как есть, была бы бутылка и луковица.
Идеи одного не очень-то изумляли другого, но спорили жарко, каждый отстаивал свою точку зрения.

– Лев, как ты представляешь свою жизнь при коммунизме? – вмешался в спор Чиленков.
– О! Это сказка. Я просыпаюсь утром, сажусь в персональный самолет и лечу в Бомбей.
– Ты же и мотоцикл водить не можешь, – удивился Утешин.
– Научусь, – отмахнулся Цурюпа. – В Бомбее меня встречает юная индианка в сари и ведет в роскошный отель. А через три дня мне подают самолет, и я лечу в Париж, а потом в Неаполь.

– Как же так, Лев? – спросил Чиленков. – Ты летаешь по бабам, а твой самолет готовят негры?
– Простите меня великодушно. Вот оно – проклятое наследие прошлого. Мыслю старорежимно. Я завожу самолет в ангар, а автоматы проводят профилактику. – Цурюпа готов был снова пуститься в мечтания, но Чиленков снова схватил его за хвост на взлете.
– Ты круглый год проводишь у бабы под сари, а Марат день и ночь проектирует автоматы?

Три пары любопытных глаз уставились на Цурюпу. Он играл, увлекался и переигрывал, но ведь играем мы в свои любимые игры. Никому просто так не придет в голову играть в чужую игру.
– А что такого? – парировал Цурюпа. – Каждому по потребности, а иначе зачем коммунизм? Марат любит работать, а я отдыхать и заниматься детородными удовольствиями. Зачем мне отвлекаться на работу, зачем Марату тратить ночь на непривычный отдых.

Цурюпа украдкой взглянул на гостя, всего на короткий миг успел перехватить его цепкий взгляд, но не успел стереть с лица внезапно проступившее выражение, по-видимому, недоброго изумления. Нет, не возьмешь его за рубль с копейкой. Не попадись в ловушку, не прими дешевый блеф за крик души.

– Видал, как закрутил? – спросил у гостя Чиленков. – Ты вкалывай, а он наслаждается.
– Где он столько природных ресурсов на Земле наскребет, – удивился Утешин, – если каждый членоносец к бабе на край света будет мотать на самолете. И на кой ему цветные бабы? Меня бы любая наша удовлетворила, была бы хата.

– У тебя, Лев, – обозлился на Цурюпу Чиленков, – недержание желаний, как недержание мочи или спермы.
– Не представляй людей ангелами, – возразил Цурюпа, – посмотри на каждого, хоть на Утешина. Он подогнал желания под возможности, а дай ему возможности, что станет с его желаниями? Понаблюдай за людьми – каждый чего-то желает, на том Земля держится.

Утешин не возражал против такой трактовки, а Чиленков не находил себе места.
– Марат, ответь ему!
– В жизни, как в технике, все по максимуму не получается. Для съедобного результата жизнь требует согласованного оптимума. Каждый муравей строит, а не растаскивает муравейник.
Цурюпа не дал развить мысль.
– Это все бесконечно правильно и неоспоримо, как то, что Земля вращается вокруг Солнца.

У Утешина губы расплылись в улыбке, и он прикрыл их пальцами, чтобы улыбка была не слишком заметна. Цурюпа несколько мгновений с опаской смотрел на гостя, ожидая ответного выпада. Каков молодец? Нам, простакам, лучше рот закрыть. Куда лаптю до фетровой шляпы.

– Природа не заложила в организм муравья желания, – продолжил Цурюпа с пафосом. – Муравей остался муравьем, а человек стал человеком, потому что наделен желанием. Простите меня великодушно, каждый ученый желает сорвать куш и перещеголять Эйнштейна или Эдисона. Желаете славы – будьте любезны, работайте на благо муравейника.

Вот оно что, муравейник не развалится. Найдутся желающие вкалывать.
– Отдадим ему славу, он за нее натер мозоли на локтях, но зачем ему жена с капризами и желаниями? Давайте освободим его от жены.
– Давай, давай! Трави! – подбодрил его Утешин и поболтал на виду у всех пустой бутылкой.
– Подожди, не мешай! – прикрикнул на него Чиленков. Цурюпа бегло осмотрел лица и сделал вывод в свою пользу.

– Предложите ученому работу, которая не льет воду на его славу. Для него брюки погладить – вселенская трагедия, – он покосился на гостя и улыбнулся. Все заметил, пока гладил, – а для человека, любящего пожить не существует ни белой, ни черной работы. Для него хорошая работа та, за которую хорошо платят.

– Золотые слова, – сказал Утешин и показал указательным пальцем на Цурюпу – сотрите, мол, вот человек.
– Кто же в итоге полезнее? – воскликнул Цурюпа, и сам торжественно ответил: – Никто! И те, и другие – два полюса одного магнита. Их не отделишь друг от друга...

Боязно отделить – вдруг окажешься вне муравейника.
– … но женщины чаще выбирают тех, кто любит красиво пожить. Женщины не гонятся за славой. Женщины любят красоту.
Вот так. Ни больше, не меньше.

– Как ты сказал? – спросил Утешин. – Каждый желает? Дельно сказал. Помечтали – и хватит. Займемся будущим. Вина в бутылке нет, а выпить надо. Вот мы и желаем, – Утешин всей пятерней скомкал губы, словно опасался ляпнуть лишнее, и посмотрел в упор поверх очков. Наконец он принял решение: – Давай червонец, за водкой мы сами сбегаем.

– Пещерный человек, ты забыл древние законы! – завопил Цурюпа. – Кто старое помянет, тому глаз вон.
– У меня покупные, стеклянные и не раз битые. Не крутись, как уж на сковородке. Гони деньги на бочку.
– Святое дело, – поддержал Утешина Чиленков. Ему до сих пор казалась дорогой плата за казенный телевизор.
– Мужики, смилуйтесь, не губите! – Цурюпа, как заправский артист, готов был рвать на себе рубашку. – Святому товариществу я отдам дань в другой раз.

Утешин понимал юмор, и шутки Цурюпы ему нравились, не нравилось ему только то, что Цурюпа не спешил доставать свой бумажник.
– Мы это слышали, а выпить надо! – сказал он.
– Ты скоро сопьешься. У тебя замашки алкоголика.
– Вы оба сопьетесь, – рассудил их Чиленков.
– Тьфу на тебя, пророк, – шутливо возразил Цурюпа. – Ты посмотри, с кем меня сравниваешь: я и этот динозавр прошедших эпох.
– Вас притягивает друг к другу, как два полюса магнита, про который ты упоминал.
– Не притягивает, а отталкивает! Мы с ним идейные враги!

– Лев, вышелушивай червонец, не нарушай конвенцию, – угрюмо предложил Утешин. – За это в хороших домах бьют по мягкому месту без подстилки, – он поднял очки на лоб и стал демонстративно рассматривать свой пудовый кулак. В плечах и в кулаке, он был крупнее стройного Цурюпы, да и ростом природа его не обделила – не мудрено было забыть привычные шутки, но Цурюпа не испугался или знал, с кем имеет дело.
– Хочешь драться! – весело воскликнул он и заиграл плечами. – Я в любое время к твоим услугам.

Утешин по привычке посмотрел на него поверх очков. Цурюпа легко выдержал его тяжелый взгляд – первым сдался Утешин.
– Живи, – сказал он презрительно. – Я еще не понял, на что ты способен. Обобрать отставника, как липку, – это ты можешь…
– Господи Иисусе! – обратился Цурюпа к небу. – Ты видел, что я заработал эти крохи честным трудом.
– За чертеж, выполненный в рабочее время.

Цурюпа не хотел, чтобы об этом стало известно. Голос его утратил шуточные интонации.
– Государству ущерба не будет. Я при одинаковой с тобой зарплате за день сделаю больше, чем ты за месяц.
Перепалка могла разрастись, но ничего нового она не могла добавить. Кто стравил, тот должен растаскивать.
– Не спорьте. Вот еще пятерка. Закончим вечер миром.

Прости, Аня, если твой бескрылый Лев в этот вечер не явился на свидание. Я должен был понять, с кем ты имеешь дело.
Той же ночью приснился сон. Дыхание соседей, тиканье будильников, калейдоскоп бессмысленных видений – все бы промчалось без следа, если бы внезапно не увидел себя висящим на торчком стоящей двутавровой балке. Один конец ее с овальным отверстием возвышался над головой, другой конец уходил под ногами в воду.

 За балкой поднималась высокая стена, вот она, рукой подать, но перебраться на нее невозможно. Сзади у самых ног плескалось море, но оно не беспокоило, а волновал обломок стены. На нем сидел мужчина, красивый, стройный, а рядом прямо в воздухе стоял Лев Цурюпа и раскачивал обломок, шатание его передавалось морю и поднимало волны. Зачем это и как на балке удержаться?

Цурюпа обернулся, улыбнулся загадочно – и сразу все исчезло. Все трое оказались внутри башни и по витой спиральной дорожке, гладкой, без ступенек, поднимались куда-то круто вверх. В руках оказалась охапка зимней одежды – чьи-то разномастные пальто с воротниками. Нести было тяжело, а Цурюпа и его красивый спутник шли налегке. «Почему они не несут, мне же одному тяжело».

Чтобы передохнуть, взгромоздил вещи на барьер, но не удержал – они перевесились и полетели в зияющий круглый пролет, а сам перенесся на знакомое место – на балку. Цурюпа снова принялся расшатывать обломок стены, он подмигнул мужчине, и тот начал ему помогать.

Море разбушевалось, картина стала похожа на картину урагана, про который передавали по телевизору во время перерыва футбольного матча. Надо было что-то срочно предпринять, надо было остановить Цурюпу. До обломка стены можно было попытаться допрыгнуть. Освободил одну руку, чтобы удобнее было оттолкнуться, завис над пропастью – и проснулся.

Сон не поддавался логике, но его таинственные и смутные намеки растревожили. Если бы ты, Аня, не провела черту между нами, я не стал бы воспитывать его в сновидениях. Нет, Аня, если тебе нравятся такие люди, нам с тобою дальше не по пути.

– Нам с тобою дальше не по пути, – сказала Галя. – Я одному мальчику обещала потанцевать. А ты не вешай носа, тебе это не к лицу. К сожалению, на работе нет утешения, а у Ланина ничего не получается. Напрасно он взялся за отдел.
– На работе все входит в колею, и Ланин – на месте. Сразу легко споткнуться, а для всего остального требуется время, а оно работает на него.
– Да?! Защищаешь его как бывший сосед? – Галя нервно засмеялась. – Я буду очень рада, – добавила грустно, – если ты окажешься прав.